Сборник. Гримтобер 2025

Вечный постоялец

Когда горы накрывает туман — отворачивайся.

Когда лес молчит — беги.

Когда дом зовёт — не откликайся.

Говорят, у подножия одной из гор Дэва Сандзан есть роща, где не поют птицы, где листья не шелестят даже в ветреный день, и дорога, ведущая к ней, на карте не отмечена.

Когда-то, во времена, когда Дзимму ещё не был рождён, там стоял величественный храм, посвящённый давно позабытой богине. Но однажды страшное землетрясение разрушило его, и спустя пару столетий кто-то построил на его месте рёкан.

В тех местах не раз случались беды: один путник утонул в реке, текущей неподалёку, другой — не вышел из снежной бури…

Но рёкан, называющийся «Нурикабэ», стоит до сих пор.

Однажды пришёл туда молодой человек из города. Он был утомлён бесконечным шумом и скоростью города и, найдя в сети объявление со слоганом «Рёкан у подножия святых гор ждёт тех, кто устал», решил пару дней отдохнуть в лоне природы.

Хозяин, одетый в тёмно-синее кимоно, встретил его у самого входа, будто бы ждал. В руках держал бумажный фонарь, и свет дрожал в его блёклых глазах, наполняя их жизнью. Он с низким поклоном сказал усталым, но мягким голосом:

— Добро пожаловать. Наш дом рад тем, кто ищет тишину. Но тишина здесь — старше людей. Не тревожьте её.

Молодой человек неловко улыбнулся:

— Я просто отдохну день-два.

Хозяин отстранённо кивнул, словно соглашаясь не с ним, а с кем-то за его спиной.

Молодой человек прошёл внутрь. Всё в рёкане было как в древних сказаниях: тёмные балки, скрип половиц, запах трав, старого дерева и риса. Комната была уютной: татами, фусума с нарисованным журавлём, низкий стол, чайник, а за окном — серебряный лунный свет, освещающий утопающий в предночном тумане склон горы и рощу, где не шевелился ни один лист.

Хозяин принёс поднос с лёгким ужином: мисо, рис, немного рыбы и грибов. Поставил перед ним, посмотрел в глаза чуть дольше, чем нужно.

— Ешьте медленно. Дом любит, когда гости наслаждаются.

Молодой человек не понял, пошутил ли тот, но кивнул и принялся за еду.

Позже, уставший и сытый, он лег на футон. За окном бродили облака, звенели цикады, и в их звуке что-то тонко менялось, будто среди них звучало чьё-то дыхание.

.

Он проснулся от шороха.

Мягкого, едва слышного, будто кто-то тащил что-то по татами.

Открыв глаза, он сел и настороженно огляделся. Поначалу ничего не увидел, но стоило второй раз взглянуть на одну из стен, осознал: та приблизилась. Примерно на две ладони.

Может быть, то всего лишь игра тени и света? Чтобы проверить, нужно подойти ближе. Он и подошёл. Коснулся стены пальцами. Дерево было тёплым. Слишком тёплым для пронизанной горной стужей комнаты — он забыл закрыть окно.

Невольно молодой человек отдёрнул руку. Сердце бешено стучало. Где-то на грани сознания он услышал противное хихиканье и дёрнулся снова.

Не желая больше оставаться в этой странной пугающей комнате, молодой человек вышел наружу. Он просто уйдёт. Доспит остаток ночи в машине, которую оставил на трассе в километре отсюда.

Тёмный коридор тоже наводил ужас, но молодой человек шёл вперёд. Пока не уткнулся в стену. Который здесь не было.

По спине пробежал противный холодок.

Развернувшись, он бросился обратно. Но снова уткнулся в стену.

Повернул — и снова тупик.

Развернулся — прохода, откуда пришёл, больше нет.

Лишь стены вокруг и чьё-то хихиканье на грани сознания.

На одной из стен проступили глаза — тёмные, огромные, смотрящие с любопытством и голодом, как кошка на пойманную мышь. И в них отражался он сам — бледный, дрожащий человек, который понял, что стал частью чьей-то игры.

Он закричал. Отпрянул. Мир сжался в одно биение сердца — и провалился в чёрную тишину.

.

На рассвете хозяин стоял у той же двери.

Он открыл фусума. Комната была пуста. Лишь разворошенный футон и открытое окно, из которого тянуло горным воздухом.

Хозяин опустился на колени, приложил ладонь к татами и тихо проговорил:

— Я принёс ещё одного. Не забирай меня.

По комнате, по всему дому ветерком пронёсся чей-то удовлетворённый вздох.

.

Говорят, у подножия одной из гор Дэва Сандзан есть роща, где не щебечут птицы и даже ветер ходит на цыпочках. Там стоит старый рёкан. Название его — «Нурикабэ» — давным-давно выцвело.

Говорят, он был построен на земле, где когда-то стоял храм. Но храм был разрушен, и духи, лишённые молитв, нашли себе новый сосуд — дерево, бумагу, стены. И теперь рёкан — живое существо, что питается чужими жизнями. Хозяин же обречён быть его слугой, иначе сам станет жертвой.

Иногда, когда на горы опускается туман, на форумах появляется объявление:

Блуждающая тень

Сатоси с самого детства обожал рыбалку. Сначала он ходил ловить рыбу вместе с дедом, а когда вырос — уже один или с друзьями. Но чаще всё-таки в одиночестве. Не было ничего лучше, чем оказаться в тишине посреди глади воды, практически медитировать, любуясь природой и едва-едва прислушиваясь к плеску. Пристально следить за плавком не было нужды: намётанные глаз и рука заметят и сделают всё прежде, чем Сатоси вообще осознает, что что-то клюнуло.

В этот раз он специально приехал чуть ли не на другой край страны, чтобы порыбачить в озере, где водился особый вид карпов. Несмотря на то, что они не жили в других местах, популяция оставалась достаточной, чтобы их ловлю ещё не запретили.

Прежде чем отправиться к самому озеру, Сатоси заехал в комбини. Скучающий продавец обрадовался неожиданному клиенту, да ещё и новенькому в этих местах, и стал его расспрашивать. Узнав, куда он едет, испугался.

— Опасно туда ехать!

— Что? Почему?

— В этом озере живёт кагэвани.

Сатоси скептически приподнял бровь. В детстве он читал сказку о кагэвани — чудовище, питающемся тенями; то убивало людей, пока не нашёлся герой, который сам съел тень кагэвани, тем самым уничтожив его. Но верить в такое в реальности? В двадцать первом веке? Серьёзно?

— Благодарю за предупреждение. Как-нибудь справлюсь, — сухо сказал он, оплатив покупки.

— Будьте осторожны, — прошептал ему вслед испуганный продавец.

.

На рассвете на озере царила приятная прохлада. Медленно встающее солнце сверкало в бирюзовых водах, играло солнечными зайчиками по всей лодчонке и Сатоси. Тот почти дремал, полуприкрыв веки. Ладонь, вяло держащая удочку, готова была крепко сомкнуться на ней в любую секунду.

Солнце поднялось над горизонтом ещё сантиметров на десять. Краем глаза Сатоси заметил странное движение в воду слева. Внимательно посмотрев туда, он ничего не увидел и пожал плечами. Показалось.

Ещё через несколько секунд он заметил движение справа, но снова ничего не увидел.

Сатоси усмехнулся, вспомнив рассказ продавца о кагэвани, и с иронией подумал: «Как хорошо, что эти чудища боятся света, а то вдруг!»

Предположение было смешным, конечно. Он расслабился и снова погрузился в полудрёму-полумедитацию.

Постепенно, чем выше взбиралось на небосклон солнце, тем становилось теплее, а то и жарче. Но подул приятный ветер, и вскоре солнце закрыло облако. Сатоси облегчённо вздохнул: жару он не любил, да и рыбкам та вряд ли нравится.

Он склонился вбок и коснулся пальцами прохладной глади. Обрывки его тени под обрывками лучей не полностью прикрытого солнца создавали причудливый узор на поверхности воды. Сатоси не сразу заметил, как к нему подплыла огромная тень, непохожая ни на что. В одном месте она разделилась на две, будто бы открыла пасть.

Заворожённо, он как в замедленной съёмке наблюдал, как «пасть» постепенно закрывается. Вновь подул ветер и разогнал облака. Яркий солнечный свет врезался в тень. Та резво закрыла пасть и исчезла.

Пропала и тень Сатоси, которая под солнцем должна была стать чётче. Но на воде вырисовывался лишь край лодки.

Стало тревожно. Рыбалка и цель как-то сразу позабылись, и Сатоси поспешил вернуться на берег, а затем и в машину. Едя по трассе и ворча на себя за глупый испуг, он включил успокаивающую музыку.

Всё было хорошо, так ведь?

Громкий гудок.

Удар.

Звон разбитого стекла, корёжащий звук сминающейся, ломающейся машины…

У него не было тени.

Театр, в котором актёры мертвы

На окраине города, где уже не горят фонари, стоит театр, на стенах которых чередуются обрывки афиш и граффити. Он давно закрыт, но по ночам в его окнах виден слабый свет, внутри кто-то всё ещё играет спектакли для пустого зала.

Когда-то здесь выступала труппа, о которой говорила вся страна. Их пьесы были поистине живыми — публика плакала, смеялась, кричала, словно лицезрела на сцене не игру, а судьбу.

Но однажды, в третью годовщину открытия тетра, всё закончилось. В финале очередного представления что-то загорелось, занавес рухнул, и актёры уже больше никогда не вышли на поклон.

Иногда, если пройти мимо театра после полуночи, можно услышать звук открывающихся дверей — как приглашение войти. Некоторые идут. Не из любопытства — откликаясь на собственное имя.

Внутри пахнет пылью, старой бумагой и чем-то сладковатым, тленным. Занавес поднимается. На сцене горят свечи.

Выходят актёры. Лица их бледны, глаза не блестят в неверном свете, жесты безупречны. Они играют без слов, потому что слова давно забыты, пусть и смыслы остались. В каждом движении — память о боли, страхе, о любви и предательстве тех, кто когда-то им аплодировал.

И ты сидишь в зале, не можешь пошевелиться, наблюдаешь. Всё вокруг исчезло за завесой полумрака.

И вдруг один из актёров поднимает взгляд. Прямо на тебя. Улыбается. Ты узнаёшь в его лице кого-то знакомого, но не можешь вспомнить кого.

Когда представление заканчивается, занавес не опускается.

Ты встаёшь, хочешь уйти, но сцена уже не отделена от зала — теперь ты стоишь на ней, среди них.

Кто-то протягивает тебе костюм. Ткань холоднее могильной плиты.

Голос из темноты шепчет:

— Не забудь текст.