Сборник коротких рассказов

Мария

— Ты опоздала. – Недовольно проворчала женщина, сидящая передо мной. Чёрная вуаль тьмы скрывала её лицо, но я знала, что таиться под тайной этой вуали, прекрасно знала: чёрные, по-дьявольски пронзительные глаза, резко выделяющиеся на бледно-сером, чуть жилистом лице, кривой, бледно-розовый рот, очерченный ниточкой над подбородком с огромной бородавкой. Такой портрет больше подходил ведьме или смерти, но…это была Судьба.

— Извини, но я пришла вовремя. – Устало сказала я, присаживаясь перед ней.

— Набралась наглости? – собеседница ухмыльнулась. – Это ты мне говоришь, что ты вовремя? – чуть повысила она голос пронизывающий и какой-то тонкий, напоминающий скрежет половиц под тоненькими тельцами чердачных крыс.

— Раз знаешь, то зачем кричишь? – это место высасывало из меня силы, стараясь оставить здесь на вечность. – Зачем ты меня позвала?

— Девочка, ты слишком торопишь события. – Резко выдохнула она, откидываясь на спинку резного кресла, обитого зелёным бархатом. В комнате повисла тишина, а женщина всё смотрела на меня, выпуская дым из тонкой сигареты.

— Будем играть в молчанку? – первой не выдержала я, нервно елозя на трёхножной табуретке.

— А ты, милочка, вспомни, как страстно и лихо ты хотела изменить свою судьбу. – Насмешливо ухмыльнулась женщина. Даже сейчас, когда между нами вечность и занавесь тьмы, я ощущала на себе колючий взгляд собеседницы. Наверное, я бы всё отдала, чтобы выколоть  ей глаза, но это было бы слишком глупо. Её глаза всегда и везде, весь мир – её воплощение, каждый вздох – её воля и разрешение.

К горлу подкатил комок липкого страха, я невольно осмотрелась: по стенам комнаты стояли стеллажи с маленькими куклами, от которых тоненькими шёлковыми ниточками шли их жизни, сплетённые с другими нитями, весь этот узор создавал некое подобие паутины, которая дрожала от малейшего дуновения ветерка. И вот на самом верху, грозясь упасть, стояла моя фигурка, окутанная зелёным светом. Резкий порыв холодного, колючего ветра вырывает меня из тела, унося в воспоминания.

« Я с детства мечтала попасть на «Марию Целестру» это корабль-призрак, бороздивший моря. Мифы и легенды, рассказывающие об этом удивительном судне, будоражили сознание, маня к кромке моря, где можно всматриваться в бесконечный горизонт. Мне казалось, что я готова продать душу, чтобы оказаться на этом чудном мифическом корабле.

Я кричала об этом морю, рассказывая пенным волнам о своей мечте.

И вот однажды, когда я спала, моя душа ушла на «Марию». О, клянусь, это было самое страшное время в моей жизни. Душа, отделяющаяся от тела, рвущаяся под тугие паруса и скрипы строп. Но почему вожделенная мечта обернулась болью потери и утраты? Почему, когда я ступила на палубу, сердце пронзило отчаяние?  

— Ну привет, новобранец.– Проскрежетал капитан-скелет, на его черепушке местами висела прогнившая кожа. – Душу, говоришь, хотела продать, чтобы оказаться на «Целестре»? Ну вот, продала, ты на ней.

Капитан крепко и цепко схватил меня за руку, заставляя пройти дальше на корабль.

— А сейча-а-а-а-ас ты получишь метку, чтобы не смогла сбежать с корабля. – Скелет расхохотался, не давая мне вырваться.

Мою ладонь в один миг обожгла страшная боль, вырывая у меня крик. Но когда агония схлынула, я увидела на когда-то белой коже красный ожог – чёрную метку «Марии», моя душа была связана с кораблём.

... С моего  появления на корабле прошло уже около месяца, а я всё стояла за штурвалом, то и дело проверяя курс следования. Конечно, никуда не попадём, ни в шторм, ни в штиль – просто обязанность такая – следить. Мы были в замкнутом круге, где каждый день проходил одинаково. Со временем можно сойти с ума.

— Эй, оборотня,– по устоявшейся традиции окликнули меня из трюма прохлаждающиеся матросы. – Ай да с нами в нарды!

— Отвали, мертвяк.– Вяло огрызнулась я, переводя взгляд на небо. На сине-сером фоне прочерчивались зелёно-красные очертания лица в вуали. Мягкий шелест волн мигом превратился в утробный гул труб. Где-то закричали скелеты, стараясь вырваться из лап ветра, я сама вцепилась в штурвал, стараясь не упасть на палубу.

С неба на корабль сошла женщина в чёрной вуали, на мир лунный свет упал на её лицо. Ох, лучше бы не видела этого…Дьявол, собственной персоной, обезображенное, кривое рыло…. К нам вышел капитан «Марии»

— Здравствуй, Судьба. –  Он галантно поклонился, протягивая костлявую руку женщине. Та хохотнула раскатистым громовым смехом.

— Ну, сударь, зачем столько пафоса и фамильярности?– она кокетливо прикрыла рот рукой. – Пройдёмте. Обсудим ваши дела.

— Конечно, мадам Судьба.– Скелет провёл её в свою каюту. А у меня в голове забилась единственная мысль

«Мой шанс! Мой шанс! Она поможет мне!»

— Конечно, помогу, девочка. Только в своё время» – вторил её голос в моей голове»

Я панически выдохнула и тут же постаралась принять суровый вид рулевого. Тысяча чертей. Она меня услышала. Владыка меня услышала

Те долгие одиннадцать месяцев плаванья в несуществующем мире теней я не забуду их никогда. С каждой новой луной моё тело превращалось в грязный комок крови и шерсти, кости ломались, даруя мне облик волка. Нет, это я никогда не забуду. Будь проклят тот час, когда возжелала  попасть на «Марию Целестру».

Я помню, как дикий вой вырвался у меня из глотки, поднимая панику на корабле.

Помню хруст костей на своих зубах. Под своими лапами и острыми когтями. Я помню, как слетела с шейных позвонков голова капитана. Но мне было плевать. Моя ярость заставляла всё громить и крушить. Мне хотелось уничтожить те оковы, что держали меня.

«Но ты сама хотела» – раздался насмешливый голос судьбы.

Ожидание

Раз-два …Пальцы барабанят по гладкой поверхности лакированной скамейке в метрополитене. Ожидание утомляет, заставляет нервничать. А я не ожидала, а ждала. Не верила, а точно знала.

Ты совсем одна, ты в тупике
В душной неволе
Быть его рабой на поводке
Ты не смогла...
Ты не смогла, в сердце игла
Полная боли
И зовут тебя, там вдалеке
Колокола
Стой! Это бездна
И не жди иного -
Бесполезно...

Три-четыре…Глаза устало прикрыты на пары секунд. Опять открыты. Поток людей проносится мимо меня, из-за чего начинает казаться, что перед глазами не люди, а яркие пятна. Кто-то смеётся, кто-то ругается по телефону – все заняты своими делами. И в этом они прекрасны. Я улыбаюсь обыденности.

Твой дом стал для тебя тюрьмой
Для тех, кто в доме, ты - чужой
Ты был наивен и ждал перемен
Ты ждал, что друг тебя поймет
Поймет и скажет: «Жми вперед!»
Но друг блуждал среди собственных стен...

Пять-шесть... Музыка продолжает играть в наушниках. Бархатисто-грубый голос словно уводит в другой мир. Туда, где нет усталой осени и пасмурного неба. Невесомо можно скользнуть туда, где каски проникают в кровь, позволяя быть собой, без масок. Там, где драйв и адреналин.

Кто сказал, что страсть опасна, доброта смешна,

Что в наш век отвага не нужна?

Там где старь от ветра часто рушится стена.

Крепче будь и буря не страшна.

Кто сказал один не воин, не величина,

Кто сказал другие времена?

Мир жесток и неспокоен, за волной волна.

Не робей и не собьет она.

Встань, страх преодолей,

Встань, в полный рост,

Встань, на земле своей

И достань рукой до звезд.

Семь- восемь… Мой взгляд зацепился за парня, сидящего напротив. Глаза странные, нет, пустоты в них нет, выражение больно взрослое. Он сидел, устало оперевшись на руки.  Незнакомец смотрел прямо перед собой. Но то и дело рвано дёргал рукой, бросая взгляд на наручные часы. Выражение лица медленно сменялось с веры на надежду… Он ожидал. Прошло пару минут, незнакомец, встав и  опустив голову, побрёл в сторону выхода из метро. В его походке было такое огорчение и обида, что невольно становилось не по себе.

Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты один только друг, друг на все времена
Не много таких среди нас
Ты - летящий вдаль беспечный ангел.

Девять… Я посмотрела на  экран мобильника, ещё пара минут… Пары людей, одинокие фигуры, разные лица. Всё опять закружилось в голове.  Невольно выдохнув, я посмотрела по сторонам, толпа. В какой-то момент становится тошно от вереницы людей. И я закрыла глаза, шумно выдыхая и расслабляя шею.

Я свободен! Словно птица в небесах.
Я свободен! Я забыл, что значит страх.
Я свободен! С диким ветром наравне.
Я свободен! На яву, а не во сне.

Надо мною тишина,
Небо, полное огня.
Свет проходит сквозь меня,
И я свободен вновь.

— Десять. – Выдохнула я, когда тёплая ладонь коснулась моего плеча. – Дождалась.

— Я знал, что дождёшься. – Руки плотнее обхватили меня.

—  Я обещала, что дождусь, а обещания всегда выполняю. Не ломай мне рёбра. Они мне ещё нужны. Пошли?

— О, уже есть планы?

— А то! Дальше, – мягко улыбнувшись, ответила я. – В будущее. А вообще... я есть хочу.

— Пошли, я тут заметил ресторанчик один. Он должен тебе понравится.

Дай руку мне. Здесь лишних нет.

Ветру ты кажешься не больше песчинки.

Ветер легко собьет с дороги, если в скитаньях ты одинок.

Дай руку мне. Здесь лишних нет.

Время меняет тишину на цунами.

Если ты будешь с нами рядом, силе твердынь не сбить тебя с ног

Сила твоя, в том, что ты есть

Сила твоя, в том, что мы здесь.

Дай руку мне. Здесь лишних нет.

Вместе мы инструмент земного оркестра.

Тот кто сегодня понял это, чувствует силу каждой струны.

Спасибо, ангел

Часто, сидя на подоконнике своей комнаты, я думал об ангелах. Мне казалось, что они существуют. Нежные и добрые существа, которые одним прикосновением своих тёплых пальцев могут вернуть волю к жизни, подарить тот, давно забытый, вкус радости. Грея руки об чашку с горячим чаем, я мечтал о том, как ко мне с небес мог бы спуститься Ангел-хранитель. Он бы мне рассказывал о чудесах небесной жизни, о том, как же хорошо ходить босыми ногами по теплым и нежным облакам, греться в лучах солнца, радоваться жизни, а может и жить вечно.

Я сделал глоток чая, прислушиваясь к песне с улицы.

На краю обрыва, за которым вечность
Ты стоишь один во власти странных грез.
И, простившись с миром, хочешь стать беспечным
Поиграть с огнем нездешних грез

Наконец ты счастлив как никто на свете
Ангельская пыль тебя уносит вверх,
Только ей подвластны и восторг, и ветер
В "жидких небесах" звучит твой смех.

Ангелы, какие вы? Кто вы? Я покачал головой, грустно вспоминая девушку, точнее уже бывшую девушку, которую люблю (любил?) всем сердцем, считаю (считал?) своим ангелом. Любовь, коварная зараза.  

«А вдруг повезёт».

И так каждый раз, а потом уже привыкаешь к этой боли, и она становится наркотиком. С каждым разом доза всё больше и больше. Каждый новый укол оставляет шрамы, поводки старых привычек и привязанностей. Не обрезал- проиграл. Хочется повторять порочный круг насилия над собой.

Помню тот день, когда была поставлена точка. Я прекрасно помню его. Моросил дождик, мелкий, но такой холодный. Чувство тревоги наполняло меня. Она, моя уже бывшая девушка, позвонила мне и сказала, что надо поговорить, скоро придёт.

Дежурный звонок в дверь. И вот она стоит передо мной с зонтом в руках, но какая-то чужая, холодный блеск глаз.

— Ску, нам надо расстаться. Я не люблю тебя. Да и не любила, это была влюблённость. Глупая детская влюблённость. Извини.– В её глубоких голубых глазах отразился оттенок боли. Той самой, что появляется, когда видишь больного котёнка. Жалость…

— Но...– я был ошарашен этой новостью, её голос всё отражался в моём сознании « не люблю тебя..», «Надо расстаться»

— Понимаешь, Ску, я долго думала, как тебе это сказать, и вот… Я не хочу изводить себя ненужными отношениями, не хочу рвать себя на части. Прости, что так. Я хотела иначе. Прости. –Она так и ушла.

Ты умерла в дождливый день,
И тени плыли по воде,
Я смерть увидел в первый раз
Ее величие и грязь,
В твоих глазах застыла боль,
Я разделю ее с тобой,
А в зеркалах качнется призрак
Призрак любви.

Я даже не могу сказать, что это было за помутнение в тот миг. Паника, испуг, тревога, непонимание – всё это вырвалось словно из лопнувшего сосуда. Земля словно ушла из-под ног, дыхание перехватило. Быстро собравшись, я рванул на крышу, туда, где есть якобы свобода, мнимая свобода. Стоя на краю парапета, я думал-думал-думал, да о чём уже и не помню. Я не мог надышаться, хватая ртом воздух.

Надо мною тишина,
Небо, полное дождя.
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.

Под холодный шепот звезд
Мы сожгли последний мост,
И все в бездну сорвалось.
Свободным стану я
От зла и от добра.
Моя душа была на лезвии ножа.

Я бы мог с тобою быть,
Я бы мог про все забыть,
Я бы мог тебя любить,
Но это лишь игра.
 

Помню, как сделал тот роковой шаг в пропасть. Получилось в жанре лучшей трагедии: ледяной ветер, вороны, крича, взмыли в небо, женский крик. Рывок, нежный запах цветов, белые перья, алая бабочка, алые нежные глаза. Тихий шёпот «Тебе рано умирать. Живи». А дальше пустота.

От края до края
Небо в огне сгорает,
И в нем исчезают
Все надежды и мечты.

Но ты засыпаешь,
И ангел к тебе слетает,
Смахнет твои слезы,
Чтоб во сне смеялась ты.

Когда  проснулся, первое, что я увидел, это белый потолок своей комнаты. Как?! Я же должен был разбиться. 

Не понимаю. Приподнявшись на локтях, осмотрел комнату. На тумбе лежало бело-серо-чёрное перо. Я осторожно взял его. Оно такое нежное, не как у птиц, оно особое. От него исходил тонкий цветочный аромат. Именно таким я и представлял перья ангелов.

— Ангел, это был ты?- спросил в пустоту, словно надеясь на ответ, но его не последовало.

 Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты - летящий вдаль, вдаль ангел
Ты один только друг, друг на все времена
Не много таких среди нас
Ты - летящий вдаль беспечный ангел

В памяти всплыла надпись, которая была на одной из будок на крыше. Она была написана таким дрожащим шрифтом, словно писал неокрепший ребёнок.

— Ангелы, вы же существуете, да?

— Да, мы существуем.

Бояться не надо,
Душа моя будет рядом.
Твои сновиденья
До рассвета охранять.

— Спасибо, что спас меня, Ангел. Надеюсь, мы когда-нибудь встретимся. Тогда ты будешь рассказывать мне про небеса, а я слушать тебя, улыбаться и смотреть в твои лучистые глаза. А пока, ну а пока что, спасибо, Ангел.

Закрыв глаза

Открыв глаза, я взглядом упёрлась в белоснежный, с желтовато-коричневыми разводами и трещинами потолок. В углу комнаты тускло мерцала лампа. От неё исходил противный горелый запах проводов и пыли — она всегда так пахла ночью. Приподнявшись на локтях и осмотревшись, я заметила, что ко мне в палату подселили какую-то девочку. Она сейчас была замотана в одеяло и кряхтела. На столике рядом с кушеткой стоял стакан с водой и парой таблеток. Встав с кровати и спустив ноги на пол, ощутила мокрый, холодный линолеум. Подойдя к новенькой, посмотрела на карточку, которая болталась на спинке кровати. Всего 8 лет, а список назначенных лекарств и поставленных диагнозов... Поежившись, я вышла из палаты. На посту горела лампа, но медсестра спала, устало положив голову на руки.

Вообще, мне не очень нравилось тут: холодные бело-зелёные стены, на которых местами облупилась краска и шпатлёвка. Линолеум на полу тоже был местами рваный, а в одном месте, на пролёт ниже нашего этажа, вообще было въевшееся пятно крови. Открыть замок на лестницу было проще простого: приподнять дверь, повернуть ручку — готово. В предбаннике было холодно и пахло сыростью. За окном свистел сильный ветер, и падал снег. Немного подождав, я пошла на верхний этаж. Тут было немного уютней: на полу лежал ковёр, дыры были залеплены скотчем, а медсестра на посту сидела за столом и заполняла карты больных. Прошмыгнув мимо, пошла к выходу из корпуса. Мне повезло, наше отделение охраняли не так сильно, как взрослое: там было три двери, несколько медработников, и крепкие замки — никогда нельзя было вылезти из корпуса в сад.

Моё любимое место находилось на внутреннем дворе больницы, рядом с моим корпусом. Нашла я это место совершенно случайно: убежала от надзирателя и спряталась в кустах. Меня искали всем отделением. Да и кому, собственно, нужно моё присутствие? Родители приезжали только раз в три недели, а мой слонёнок всегда было со мной. Он всегда со мной. Такой пушистенький, серенький и мягкий-мягкий, как котёнок.

Дойдя до дворика, юркнула в дыру под забором. Больничная ночнушка не грела, и пошла босиком. Всё равно тапочки не выдают, а старые свои я выбросила, когда врачи хотели мне сделать укол и привязать к кровати. А я не хотела! Ну почему надо делать уколы? Неужели, если я говорю с игрушками и вещами, то меня нужно сразу на лечение отправлять? Я не хотела! Я не хотела терять своих друзей, не хотела покидать своего уютного мира и своей родной комнаты. Куклы плакали, когда я собиралась в больницу. Я помню тот старый календарь, который одна из фарфоровых девушек положила мне. 1703 год 6 апреля.

Родители ругались... Только слонёнок меня понимал, он ведь рядом, он спасёт, не осудит. Как они, люди! Мне казалось, что нужно быть собой, ведь меня всегда этому учили, говорить правду, быть честной. Так почему они воспротивились тому, чему учили меня, что воспитали во мне? Почему они побоялись, что я другая? Сначала меня называли лживой и лицемерной, потом ненормальной и «слишком самостоятельной», а потом они отдали меня в руки тому доктору, который грубо обращался со мной. Я всё ещё помню его слова, которые шептали мне куклы на шкафу с медикаментами.

«Вы, больные дети, никогда не принесёте пользы. Не сможете дать людям того, чего они хотят. Так зачем вам жить? Ты же, девочка, понимаешь, что не нужна такая больная родителям. Они тебя ненавидят»

Меня начало клонить в сон. На ум пришла считалка, которую рассказал мне слоник.

Раз устало и замертво упало, Два над первым горевало, лживо грусть изображая. Три стояло у стены, слезы вытирая — оно ведь и вправду горевало! Четыре спряталось в углу, чтобы спрятаться ото всех. Пять забылось под диван, пугаясь шорохов и звуков. Шесть и Семь, немного грустно, книжку растрепали, вырвав все страницы. Девять всех переубивало и себя убило под конец, а зачем быть с теми, кто лицемерит и вредить? Ну, а Десять горько разревелось, ведь остался Ноль, Один убито.

 Когда я рассказала этот стишок врачу, он приказал вколоть мне какую-то бяку, после которой даже руку не могла поднять.

Уличный холод пробирал до дрожи, как раньше этого не замечала? Ноги совсем онемели, и я упала в едва покрывшуюся льдом лужу. Обратно не хотела возвращаться, звать на помощь тоже. Зачем? Лучше быть собой, чем как те, кто нас лечит. Прижав слонёнка к груди, свернулась калачиком.

«Спи, я с тобой» – прошептал мне слоник, погладив по лицу.

Раз… Я чувствовала каждый удар сердца в теле. Это такое чувство…словно гуляешь среди деревьев. Как в тех сказочных странах. Которые мы придумывали в детстве.

Два…Руки-ноги покалывали, словно маленький ёжик катался по телу, тихо фыркая и шипя. Я помню, как у нас в доме был маленький ежонок. Он так забавно топал, когда по ночам ходил по паркету. И так мило и смешно фыркал, лакая молоко. Хотела бы вернуться в то время, когда было счастье. Он смеялся вместе с папой, когда он рассказывал о том, как прошли дела на работе.

Три…Горло будто перехватило стальным кольцом. Перед глазами промелькнула вся жизнь. Помню, когда первый раз меня обвинили в жестокости. Меня отправили в санаторий, где в палатах были дети разных возрастов. Соседка украла у меня заколку, а мой слонёнок подсказал, что можно отобрать её и даже ударить обидчицу...

Четыре.… Иногда хочется вернуться в мир грёз и сказок. Чтобы знать, что чудо есть, стоит только поверить. А не так: поверишь только тогда, когда увидишь. А для этого кто-то другой должен сделать за тебя, принести, доказать и тому подобное. Почему бы не поверить просто так, как дети?

Пять…Я устала. Зачем становиться такой, как остальные, если всё равно смерть придёт за нами тогда, когда надо? Так мне говорили куклы на шкафу моей комнаты. Главное, ведь, какими нас запомнят. Но мы этого не узнаем. Но я знаю, точно, что мою карточку спустят в архив, а на ней будет написано «Арина Химерт. 13 лет. Шизофрения.

Скажите им, что я их люблю

Распахнув глаза, я взглядом упёрлась в  потолок с каким-то кроваво – коричневыми подтёками, змейками трещин и отвалившейся штукатуркой.  В палате холодно и пахнет сыростью, в детстве мне казалось, что так пахнет смерть, может, я не ошиблась? Я попыталась сделать глубокий вздох, но адская боль свела мышцы, заставляя закашляться. Я не могу шевелиться: фиксаторы, окутавшие руки и ноги – от судорог, множество трубочек – чтобы поддерживать жизнь в моём ссохшемся теле, трубки к горлу и лёгким – чтобы могла хоть немного дышать. Аппарат,  где-то слева от меня, противно щёлкнул, выдавая кардиограмму. Видимо, сейчас ночь, иначе бы медсестра или медбрат пришли бы и сняли показатели.… Реанимация.… Я смутно помню, как сюда попала.  В этот раз.

—  Здравствуй, –  заботливый, хоть и сухой голос оторвали меня от мыслей. – Как ты себя чувствуешь? Ты не устала?

—  Устала, очень устала. – Хрипло ответила я.

Когда у меня появился голос? Болезнь же забирает последние силы... Поражение сердца.

—  Ты хочешь отдохнуть? – Вновь спросил голос, обладатель подошёл ко мне. Резкий запах сырости и холода ударил в нос – я закашлялась, горло болезненно свело.

—   Я хочу другого. – Хрипло прошептала я, смотря в миловидного старика передо мной. Он смотрел на меня с нежной и понимающей улыбкой, как когда- то смотрел в детстве…. Дедушка? ….

—  Чего же? – Дедушка присел на край кровати, взяв меня за руку. Он добрый.

—  Попрощаться.  

Дедушка кивает,  ласково улыбаясь и целуя меня в лоб, отходя. Он так делал, когда укладывал меня спать. А я понимаю, что скоро настанет последний вздох.  Я хочу попрощаться со своей, уже взрослой, дочерью и с внучатами. Я уже немолода, давно немолода… Пора уступить место молодым.

Я помню, как бабушка рассказывала мне сказки, что добро всегда побеждает зло, где смерть всегда отходит, стоит только улыбнуться тому солнышку, что освещает путь. Но, увы, жизнь не та сказка, на страницах которых оживают прекрасные феи и самые заветные мечты. Где нескончаемый поток света проникает в сердце, даря счастье и радость. На земле такие лучики счастья зовутся родными людьми, а  в сказках – чудесами света.… Разве много нужно для счастья? Чтобы сердце наполнялось любовью и стремилось ввысь, где парят облака, и начинается нескончаемый вихрь ветров и странствий.
—  Родная, –  голос мягкий, певучий. Бабушка…. – Родная, держи.

Её сухенькая рука вкладывает в мою руку карандаш и листок. Пора, да?

— Мама, Папа, а вы будете рядом? – Тихо спросила я, осторожно выводя последние слова на листочке. А родители кивнули, они рядом. И я рядом. Мы вместе.  Когда я дописала последние буквы, резкий удар сердца заставил меня дёрнуться, и через пару секунд родители обнимали меня.

—  Пошли, нам пора. – Улыбнулась бабушка, поцеловав меня в щёку, а дедушка обнял нас обеих.

—   Пошли. – Улыбнулась я, идя вместе с ними по длинному коридору  из палаты туда, где начинается совсем иная жизнь.

В последний раз обернувшись, посмотрела на своё умершее тело. Знаете, а умирать не так больно, как мне казалось раньше, шаг в новый мир….

 Под рукой старушки, что сейчас с улыбкой на губах лежала на белой кровати, лежал листок, а на нём были выведены слова: «Скажите им, что я их люблю».

Синдром

«Я, честно говоря, смутно помню нашу первую встречу. Скорее всего, она состоялась там, где обычно и происходят нападения – в подворотне, а может в лесу, а может и в гаражах возле дома. Плевать. У девчонки глазища были большие, испуганные, губы дрожали и кривились в уродливую ниточку. Мне было слишком сладостно ломать её сопротивление, чтобы заботиться о таком мелком нюансе, как прохожие. Ну что же, людям было певать. Они считали это обычной разборкой. Даже её вопли игнорировались. Это на руку».

Я оторвалась от чтения дневника мужчины-маньяка, который буквально сверлил меня взглядом, сидя в комнате с решёткой, чем-то напоминающей камеру. Обезумевшие глаза, сверкающие жадным выражением голода и похоти. Он, заметив мой взгляд, ухмыльнулся, подойдя ближе к решётке.

— Ты же знаешь, что насилие бывает не только физическим? – хрипло и возбуждённо спросил он, облизнув губы. Животное.

— Да, знаю. – Спокойно ответила я, внимательно смотря на него.

— Вдруг… Ты…

Он не успел договорить.

— Закрой пасть. – Мой голос прозвучал слишком резко, он подчинился,  пытливо смотря на меня, я же продолжила читать.

«Девчонка была игривой, даже в чём-то слишком невинной и наивной. Она как жалкая, дворовая кошка ластилась ко мне, жарко шепча что-то о своей любимой бабьей глупости типа «оттрахай меня», обычная шлюха с трассы. Но, надо отдать должное, исполняла роль отлично, непослушно прогибаясь под моими зубами. Животная, первобытная, слишком нечеловеческая страсть. Мне даже было весело убивать её, смотреть, как с длинных ресниц стекает тушь, смешиваясь с шампанским».

Я вновь оторвалась от чтения, протирая глаза и глубоко вздыхая. Профессиональный хирург, который прокололся на мелочи – оставил дневник со своими записями в метро. Медик, который привык командовать, вдруг был разжалован до обычного подчинённого, жажда власти давала о себе знать. Убийство – это то, что было противовесом его идеологии врача. Власть над чужой жизнью.

— Ну что, интересно? – опять подал голос мужчина, уже сидя на полу.

— Вполне, на электрический стул потянет. – Я пожала плечами, отпивая кофе из термоса. Вкус острый, немного горько-кислый, дешёвая арабика слабой обжарки.

— Слушай, почему я раньше тебя не встретил? Влюбилась бы в меня, как и все эти девки, которые, так и умоляли меня любить их. – Хирург усмехнулся, склонив голову.

— Может, ты просто слишком слаб для меня? – едко улыбнулась я, принимая правила  игры. Он хочет поиграть в Доминанту. Ну что же…

Все девушки, которых он изнасиловал, были признаны психически нездоровыми, у них наблюдался стокгольмский синдром. Девушки с панической, даже одержимой, надеждой приходили на места насилия, искали встречи с ним… Любовь к своему мучителю.

— О, хочешь это проверить? Тогда открой дверь. – Его тон изменился, стал приказным, даже повелительным.

— Сиди в клетке, мальчик. Разрешаю тебе даже подрочить, если станет проще думать. – Я надменно вскинула голову, свысока смотря на мужчину. Он как-то странно поник, но тут же выпрямился.

— Хочешь поиграть?...

— Сиди молча, отбросок.

«Эта девка была слишком… Странной. Слишком разговорчивая, выкрикивала странные фразы на непонятном языке. Цеплялась за меня, сама пыталась двигаться. Дура. Её кровь была сладкой, совсем детской, ангельской даже. Мне хотелось пить и пить, наслаждаться этим вкусом, но, к сожалению, её было мало, чтобы утолить ту жажду, которая расползалась во мне.

Вообще, я их не убиваю, а просто забираю себе трофеи в виде их кожи, кусочка мяса. Под наркозом это просто. Особенно когда она сама прёт на нож, стараясь вновь почувствовать себя шлюхой для мимолётного траха».

— Не думала, что ты безмозглый придурь. – Я засмеялась, насмешливо прищурившись. Мужчина вздрогнул.

— О чем это ты, красавица?

— Ну, смотри, наркоз не продаётся просто так – раз. Два – шприцы из аптеки. Скорее всего, ты покупал их в одном месте или из одной больницы, потому что просто так наркоз недостать – три. – Я отложила его дневник, закинув ногу на ногу. – Ты – врач, значит, будешь все брать в одном месте, потому что привык уже к этому, быть чётким и аккуратным. Не всегда же можно положиться на помощников.

— И живут у своих рассуждений в плену. – Он посмотрел на меня с нескрываемым восхищением. – Но я поджег все мосты, ничего не вернуть. – Голос мужчины перешёл на тональность ниже, я почувствовала, как сердце забилось быстрее, а перед глазами поплыли непонятные картинки. – С каждым часом огонь возрастает. Твои секунды в вечность я смогу обернуть. – Хирург усмехнулся, понижая голос до бархатного баритона. – Ну а цену, ха, ну а цену ты знаешь...

Я повела плечом, по телу расползлось странное чувство, словно меня обыгрывают в этой игре. А врач продолжал напевать.

— И тебе от меня не убежать. – Он наклонился, проводя по контору тени моего тела. – Я хочу тебя видеть молящей и слабой. – Хирург улыбнулся приторно, сладко. – Хочу узнать вкус твоих слёз. – В его голосе вновь скользнули нотки власти. – Где от любви до убийства самая малость. Ты мне отдашь сердце своё.

У меня внутри поднялась та буря, которой обычно называют возбуждением, но мне оно казалось слишком… Навязанным, лишённым моей воли, моего участия. Мне его навязали.

— Молодец, хорошо спел, а теперь закройся.

Хирург послушно замолк.

«Этот парень был ловок, силён и чертовски красив. Был восхитителен тот момент, когда в его глазах отразилась та самая покорность, верная преданность и полнейшее обожание. О, я бы отдал многое, чтобы вновь ощутить ту власть над сломленной волей. Ту манящую послушность, которая так и пёрла из него, когда он сдался под моей волей. А ещё его сестра… Девочка крайне ласковая, сидела послушно в уголке и ждала моей команды. Губки у неё мягкие, совсем детские. Она ещё ребёнок и не понимает, что происходит».

— Ещё и педофилия. – Мой голос слишком громкий для столь тихого помещения, как практически разрушенная психиатрическая больница. Забавно было ловить этого насильника… Он был такой ловкий и расчётливый, что даже невольно показалось, что у нас с ним какая-то связь образовалась, нежная, оберегаемая, любовная. Вот только…