Сделайте мне красиво!

1.

Магистр внимательно проследил за движением кровяной капли по гладкому обсидиану. Хороший артефакт, действенный.

– Тут ведьма, совсем рядом. Смотрите внимательней.

В бельевой лавке в двух шагах что-то стукнуло, брякнуло, на порог вывалилась конопатая девчонка, под визги хозяйки помчалась за угол. Вслед ей неслись грозные крики толстой тетки.

– Ах ты, дура косорукая! Только вернись, Лотти, я тебя метлой отхожу!

Из двери приветливо махали кружевами панталоны и прочая нижняя женская одежка.

Магистр отвел глаза и брезгливо скривился. Разврат и пошлость! Доберется он до них еще!

Тетка ахнула и тут же склонилась в низком поклоне. Впрочем, как и все в этом углу рынка. Магистра хорошо знали и боялись.

– Ищите, братья, двое влево, двое вправо, трое со мной, – магистр проследовал дальше, провожаемый опасливыми взглядами.

***

Я сидела в курятнике, пережидая, пока гневные вопли стихнут.

Тетка криклива, да отходчива. Подумаешь, яйца варила, да на огне забыла! Ну, выкипели и поджарились, и к потолку прилепились… Да у меня такое через раз. Тетка ругается, что такой дуры никчемной свет не видывал, но я стараюсь, правда, стараюсь! Отвлекаюсь только часто. Оно само, честное слово!

Тетка меня кормит, поит, одевает… надо же ей затраты компенсировать? Ясное дело, работать надо! Тетка сама чуть свет встает, по дому хлопочет. А у меня все из рук валится. Не знаю, почему. Вроде ни кривая, не косая, руки на месте, и слух, и зрение, а ровно сглазил кто.

Тетка меня даже к ученому докторусу таскала, изъян искала. Не нашел он ничего. Ух, и злилась тетка, говорит, уж за два-то серебряника непременно что-то найти должен был! Здоровая я телесно. И душевных отклонения патер Цецилий не увидел. Ходим в храм дважды в неделю, каждый день не находишься, кто в лавке сидеть будет?

Вот мою пол. Хорошо мою, старательно тру мыльной щеткой каменные плиты, тряпкой протираю насухо. Кусочек, два кусочка… а потом, будто во сне, я смотрю на радужные пузыри, и они мне звенят песенку тихонько, а щетка сама шевелится, только слабо, я ее придавливаю, а она, будто щенок, вокруг меня скакать пытается, как за хвостом своим по кругу, за рукояткой вертится. Я засмеюсь громко, а тут и тетка прибежит, а на полу-то лужа грязная, полы нисколько не чище, и я вся в грязи, с мокрым насквозь подолом.

По кухне помогать – и того хуже. Ножи свирепо косятся, тесто пыхтит неодобрительно, кастрюля ворчит, и во всех начищенных боках посуды отражаюсь я – лохматая, конопатая, некрасивая. Расплачусь от огорчения, тетка ворвется, а я так и сижу над луковицей, плачу и нисколечко овощей и не почистила, не нарезала.

Шитье и вышивка тоже не даются. Игла норовит больно уколоть, а бусины в шкатулке прячутся, глазами испуганно посверкивают. Катушки теряются, нитки путаются. Тетка ругмя ругается, нитки-то шелковые, дорогущие!

И в лавке меня не оставишь, потому что не видная я, мелкая и тощая, обходиться с покупательницами не умею, смешно им на меня смотреть. В лавке девушка должна быть миловидная, расторопная, чтоб с поклонами да щебетом принудила покупку сделать, да расплатиться чистым серебром, а то и золотом! У тетки товар хороший, дорогой. Рубашечки тонкие, из прозрачного батиста, муслина, туали, шелковой кисеи, есть и попроще, полотняные и льняные, есть и зимние, теплые, из лодена и фланели, но все красивые до невозможности! С вышивкой, мережками, тонким кружевом по краю.

Тетка всем врет, что из Элизии, Иллирии, Семинохии товар. Брешет. Дядька каждый сезон в монастырь ездит у излучины Надиши, две недели туда, три обратно, вот и привозит. Монашки ткут, шьют, кружева плетут, да помалкивают, кому сбывают.

Магистр всю торговлишку-то быстро прикроет. Не положено им зарабатывать! Хочешь делами крутить, золотом в карманах звенеть, не иди в монастырь, вот и весь сказ. Торговля – это земное, а им надо о небесном думать. С одной стороны, вроде и правильно, но ведь и кушать им надо, и одеваться, и храм поддерживать. Одним подаянием сыт не будешь. Далеко монастырь, дороги, считай, и нет. Кто его основывал, от людей бежал и хотел, чтоб не беспокоили его. Сначала мужская обитель была, потом женскую сделали, чтоб жен неугодных ссылать с глаз долой, в глушь далекую. Нет там ни единого поселения рядом. Захочет бежать кто построптивее – милости просим, волки не кормлены.

Но это я отвлеклась снова, на кружева любуясь.

Мне две вещи даются легко: кур кормить да красоту в доме наводить. Причем, не чистоту, а именно красоту. Куда стул поставить, куда стол, какие занавески повесить… Все то же самое, но начинает жить красота в комнате.

Тетка меня из приюта забрала, я своих родителей и не помню совсем. У нее тогда свои дети померли от мора, вот она и отправила за мной дядьку. Дядька огромный, шумный, нос у него, будто весло из бороды торчит. Я его боюсь, но его дома почти не бывает. В Самбуну за тканями ездит, ткани в монастырь привозит, оттуда товар забирает тетке на продажу. Дома, почитай, дней семь-десять в месяц проводит, а то и меньше.

Тетка мне комнатку под крышей выделила, как дядька меня привез, все причитала, что я не в их породу пошла, они все рослые, толстые, громкие, чернявые, а я мелкая и тощая. Рыжая. Ну, поплакала я дня два, уж очень мне страшно было в чужом доме очутиться. А потом стала потихоньку вокруг себя место украшать. Вижу, табурет не на месте, и зеркало на двери зря висит, неправильно оно там, нехорошо! Рядом дверь на чердак, а там мебели поломанной и барахла всякого навалом, я и порылась чуток в сундуках.

Тетка зашла и обомлела, до чего в моей каморке стало красиво! Я и коврик на стену нашла и половичок на пол, и качалку приспособила в угол. Полозья у нее поломанные, зато кресло само целое, красивое, с любовью сплетенное.

Тетка дядьку позвала, посмотрел он и вздохнул, обменялся с теткой взглядом непонятным.

– Может, оно и ничего, – прогудел гулко, да и только. – Кровь разбавленная.

Я ничего не поняла. А тетка давай меня к хозяйству привлекать, да к работам разным приспосабливать. Только ничего не выходило у меня, ни пироги печь, ни на рынок ходить. Хотя уж чего проще, рынок – вот он, перед лавкой теткиной. Иди да купи, чего потребно. Недалеко и недолго. Тетка со мной неделю ходила, все показывала, где что, объясняла, что сколько стоит, у кого брать надобно, всех торговцев назвала по именам. А потом одну послала. Привела меня стража поздно вечером, всю зареванную, без денег и корзинки. Мне тогда лет десять было, не помню, кто корзинку выхватил и как денег лишилась, тоже не помню, я тогда с рыбами в чане разговаривала. Загляделась и заблудилась.

2.

Магистр разочарованно прищелкнул языком. Неподвижно капля ведьминой крови замерла. Упустили. На всякий случай все лавки в округе обошли- осмотрели, не нашли ничего подозрительного. Ни на кого артефакт не сработал. Девку ту заполошную вытащили из курятника, дурочка она, все соседи подтвердили, живет у тетки из милости, ни к чему не пригодная, бесполезная. Без ума совсем. Испуганно глазами захлопала. Глаза самой свежей зелени, как листочки березовые, когда только распускаются по весне. Такие же у Руми были… Магистр усилием воли отринул воспоминания, вгляделся. Нет, ничего-то от Руми в той угловатой девчонке нет. И артефакт молчит.

Никого не забрав, орденцы рынок покинули. Утекла ведьма сквозь пальцев, растворилась в сутолоке. Будто заслонку сорвали с котла, тотчас зашумел рынок, забурлил вдвое громче.

– Иди домой, Лотти, не стой столбом, – приказала тетка.

Вижу, что и пот утирает, и губы чуть дрожат, перепугалась тетка не на шутку. Про меня и говорить нечего, ноги не держат, к стене дома прислониться пришлось.

– Тетечка, это кто был?

– Магистр Кристобаль, вместо Теобальда прислали, – вздохнула тетка. – Втрое его лютей, говорят. Молодой, ярый.

– Он красивый, – вдруг само с губ вылетело.

Тетка только ахнула, да меня полотенцем огрела по плечу. Враз в голове прояснилось. Что я несу? Хотя магистр, и правда, красивый. Высокий, ладный, кудри черные вьются до плеч, брови прихотливым изгибом над глазами карими, жаркими, будто костер… ой, туда и попаду, если дальше о таком думать буду!

– Дурища, как есть, – тихо проворчала тетка. – Ни с заду, ни с переду нету, а туда же, мужчин разглядывать начала! Ох, беда моя, горюшко! Видно, отправлять тебя надо!

– Куда, тетенька? – я от того страха не отошла, новый накатил.

– Ясное дело, в монастырь. Куда тебе, убогой, еще деваться? Раз на мужиков стала пялиться, беда уж рядом ходит.

Тетка дверь в лавку прикрыла, в заднюю комнату меня отвела.

– У ведьм такое в заводе, как подросла девка, надо ей с мужиком, ну… поваляться, сама понимаешь, не дура уж вовсе! Ему девичность отдать, тогда сила у нее пробудится, всполыхнет, да и развернется. А как проявится, тут как тут орденцы и будут. Сигналки у них на ведьмову силу-то настроены! И тебя схватят, и меня в придачу. Убираться тебе надо из города.

– Тетечка, миленькая, да как же? – залилась я слезами, мусоля передник.

– Лотти, мое слово твердое. В монастыре тебе схорониться – самое безопасное. Стены, чай, святые, никто там тебя не найдет и искать не станет. Мужиков нет, вот и проживешь свою жизнь спокойно, сколь отмерено. А в городе тебя оставить – это и тебе, и мне голову сложить. Отплатишь мне, племяшка, значит, за доброту мою, костром с полешками. Поняла?

Что же тут непонятного? Слез, сколько не лей, а тетка дело говорит. Сучку течную на привязи удержать трудно, а ведьму тем паче. Подведу я ее под пытки, да на костер. Я уж ей и не говорила, а уметь больше стала! Сил прибыло. Сейчас и тряпка за меня пыль смахивает, и щетка сама пол трет. Не такая я уж бесполезная!

Давеча тетка меня в лавке оставила, в углу сидеть, потому что жена барона Роттерхайма уж очень баба гнусная, скандальная, угодить ей трудно, вот и катается по лавкам, себя потешить, злость выплеснуть, хотя и свои есть в замке швейки, и кружевницы, и вышивальщицы.

В теткину лавку ввалилась нира Розалия, как в свой нужник, на кресло плюхнулась, и давай глазами шарить к чему прицепиться, из-за чего скандал учинить. Тетка тоже не лыком шита, знают все кругом, что нира чай с тимьяном предпочитает, да пряники мятные, того и подала сразу. На меня глядит. А я что?

Нира злится, что барон другую любит, только той беде не помочь. Хоть во что вырядись!

Потянула я с полки сорочку лимонного цвета, райскими птичками расшитую. Сама она в руки прыгнула! А баронесса и замерла, гладит шелк, а на глазах слезы. Кавалер у нее был в юности, под лимонным деревом в любви признался, да птички тогда пели, только не вышло у них ничего, кто тот шевалье, и кто дочка барона? А память осталась, вот и шарит по шелку баронесса, будто ослепнув, и улыбка на ее лице мечтательная.

Дюжину взяла сорочек-то баронесса Розалия! У тетки аж сердце зашлось, отпаивать пришлось настоем пиона. Она те сорочки за неликвидную заваль посчитала, цвет-то уж больно непотребный, такое впору девкам бордельным носить! Они поярче любят!

Однако, когда нира Сельма завернула, я тетке стопку белых сорочек протянула. Тетка глаза выпучила, а я киваю: – «Бери тетя, не сомневайся»! И в разврате ищут скромности порой, и стыд им, как приправа редкостная. Откуда стыд-то у бордельных девок? А ведь подумала нира Сельма, и купила две дюжины! Красные с черными лентами, зеленые с розовыми бантами тоже купила, а белые все в руках тискала, как память о невинности своей.

Если уж решила тетка от прибыли отказаться, и впрямь, беда близко. Поэтому скоренько и сундук мне дорожный собрали, и дядька отдых свой сократил. Сразу в путь тронулся. Буквально следующим утром на рассвете. Догрызла его тетка ночью, убедила с рук племянницу сбыть.

Еще светать не начало, дядька уж и позавтракал, и сундук мой погрузил, и коней запряг.

– Не держи зла, Лотти, не враги мы тебе, только деваться некуда. Срок упустим, все сгинем.

Я всхлипнула только, да в повозку полезла. Права тетка во всем, я им тоже зла не хочу. Поплакала, да и прикорнула на мешке с овсом, для лошадей запасенном. Попоной укрылась, да засопела в две дырочки.

Проснулась оттого, что повозка подскочила, да лошадь заржала.

– Здорова же ты спать, Лотта, – неодобрительно прогудел дядька Теренс. – Ну, да в монастыре не заспишься, водой холодной обольют враз.

Я только вздохнула. В такое время хозяйки только вставать начинают, печи топят, а мы едем уже часа два. Живот заурчал от голода.

– Пирог возьми там, в котомке, да в кувшине горячий отвар, не разлей только.

– Как там в монастыре?

3

– Марьяна Дмитриевна! Опять! – менеджер Алена ворвалась с морозца, вся в снежинках, с горой папок.

Сколько раз ей говорила шапку надевать, менингит ведь не разбирает, какая у тебя укладка и завивка. Молодая Алена, глупая еще.

Опять, значит, мой муженек бывший деньги выгреб. А почему снял – потому что работаем мы вместе. На нем закупки, монтажи и изготовление, на мне офисная работа. Он считает, что я ленивая задница, только в чатике сижу, а клиенты сами приходят, на все согласные, счета сами выписываются, сметы сами считаются, и макеты сами рисуются. А как же? Программы есть, они все и делают.

А я считаю, что он слишком много денег снимает и чеками не подтверждает расходы, значит, опять у него зазноба завелась. Очередная. Любит муженек шикануть, широкие жесты делать. Мне этого не надо было, я в фирму вкладывалась. А что на аренду еле-еле наскреблось в прошлом месяце, его не волнует. Он же в офисе не сидит! У него мастерская отдельная, по дружбе половину ангара ему приятель уступил, за символическую плату. А сделай замечание ему, начнет орать, что мы зажрались, что он бедный, уже второй год на старом драндулете ездит. Я десять лет отъездила и ничего, мне же зазноб на речку не возить, в лесу оргии не устраивать. Только его на буксире таскать до автосервиса радости маловато.

Нам надо проходное место, хорошее, чтоб остановка и парковка, людоход приличный, вот и ужимаемся, лишь бы аренду конскую уплатить. Раньше это заводоуправление было. Хорошее место, с видом на площадь. А сейчас кто тут только не сидит! И переводчики, и адвокаты, и ателье, и пластиковые окна, и сувениры, и два турагентства. А вместо цехов – супермаркет, торговый центр и мебельный центр.

– Аленка, что же делать-то? Все подчистую выгреб?

– Семьдесят тысяч.

Осталась я без зарплаты, значит, в этом месяце. Мы уже и деньги в сейф перестали прятать, к чему их прятать, если он сразу шасть к запасам, только мы те деньги и видели. Пачку бумаги в офис купить не на что! Стали в конвертик складывать да под двойным днищем ящика держать.

– Вот еще, Марьяна Дмитриевна. Вы сказали, ничего не скрывать от вас, – сунула Аленка мне телефон под нос.

– Вот же паскуда! – только и сказать смогла.

Вот он, значит, почему в пятницу монтаж отменил, тварь лживая! Женился, скотина!

Нет, то, что он на сайте знакомств сидел, он сам сказал, какие у меня возражения могли быть? В разводе мы. Я тоже там сидела. Обидно было до жути, что он на волю попросился. Ничем ведь я его не ограничивала, во всем поддерживала, от и до обслуживала. Ларчик был простой и дубовый: он решил участок купить и стройку начать, вот и решил развестись, чтоб общее имущество не делить. Его дом будет. Не наш. Расставаться тогда он не планировал, просто урегулировал имущественный вопрос.

После развода я мужа держала, как кот мыша, некогда ему было по сторонам глазеть. Лет восемь держала. А потом как-то подумала: зачем мне это надо? С какой радости? В постели с ним скучно, денег больше нет, потому что он дом строит, а свой дом – хуже любого пылесоса. Фирма сразу хиреть начала, потому что муженек на стройке своей больше торчит, чем в мастерской. Сам все делает, во все вникает, от канализации до вентиляции. И деньги туда вбухивает, не в наше производство.

Перестала игривость проявлять, сексуальный интерес показывать, в койку тащить. Ему-то хорошо было, а мне пакостно. Почему я его уговаривать должна? Да еще убеждать в половой мощи и мужской неотразимости? Когда его на второй раз не раскрутишь, а что до ласк, так кроме миссионерской позиции, все остальное ему неинтересно?

Зато рукастый, мастер настоящий, что хочешь сделать мог, хоть по дому, хоть по работе. Когда хотел. Такие сложное мы делали, что никто повторить не мог. Потому и клиенты шли косяком. Раньше. Сейчас ручей заказов иссякал медленно, но неуклонно. Кто вернется в фирму, где завпроизводством в лицо заказчику говорит, что браться за работу не желает?

Как отказалась я с ним кувыркаться, пошел бывший по рукам. Козлик мой полгорода перепробовал, все поперек искал. Нашел, видимо. Потому что благодарит сайт и свадебные фотки выложил. А тетка рядом с ним и старше меня, и толще, и страшнее. Объективно страшнее! Не со зла говорю, а со знанием дела, уж сколько моделей фотографировала, в женской красоте разбираюсь. И сыночек его мерзкий от первого брака, пасынок мой бывший, рядом улыбается, гаденыш подлый. Вот как оно так вышло?

Свой завелся, как только познакомились, да решил муженек, что ему это не надо, а я сдуру послушалась. Как первая жена умерла от пьянки, так сыночек к нам переехал. И без того все летние каникулы с нами болтался, на море его возили, ребенку же надо! Непонятно, отчего только мальчик устал. Учиться ему лень, пропустил он столько, что не догнать, но слова ему не скажи, муженек его сторону держал во всем и всегда, а я виноватая оставалась. Не смогла любящей матерью стать, все чего-то требовала с мальчика.

Куда сыночка пристроить, если его со школы попросили? В техникум. У нас нашлись клиенты хорошие, приняли участие в мальчике. Два варианта, автомеханик и эколог. Я посоветовала на автомеханика идти, само собой. Пацанам такое интересно, и без куска хлеба не останется. Нет, он на эколога поперся! Там же одна химия да физика, лабораторные работы, точность, аккуратность требуется. И одни девочки в группе. Само собой, не потянул, откуда бы дровишкам взяться, если напрягаться он вовсе не привык? Девчонки над ним смеются, над дубиной, он злится, пропускать стал, отчислили дурака, кто виноват? Я. Не помогла, не посоветовала, не объяснила ему ту химию, а как ему объяснять, если он не понимает?

Мальчик решил связать свою жизнь с музыкой. Ага. Без школы, без сольфеджио, три аккорда на гитаре, сразу видно, музыкант растет великий! Звезда эстрады! Но гитару ему купим самую лучшую и дорогую! О какой и я не мечтала, впрочем, муж и не слышал никогда, как я играю.

Права мальчику нужны? Само собой, чтоб в армии у него шанс был получше пристроиться. Оплатили обучение в автошколе. А он походил и бросил. Скучно ему. Внутренний экзамен сдал, а гаишникам сдавать отказался. Не его это, не нравится ему, плевать, что деньги уплачены, не им же заработано!

Визуалы

Лотта.

Магистр

Лотта едет в монастырь.

Буду добавлять еще по мере выкладки текста, не стесняйтесь побаловать автора звездочками!