Сделка. Порченая невеста для дракона

Глава 1. Позор всего рода

- Розетта!

Голос матери, острый и холодный, как осколок льда, вырывает меня из дремоты. Я распахиваю глаза. Солнечный луч, наглый и яркий, бьет прямо в лицо, заставляя зажмуриться.

Он не греет. В этой комнате, в этом доме, давно уже ничто не греет.

- Встань. Хватит валяться, словно уличная кошка.

Я медленно сажусь на кровати. Каждый мускул ноет. Моя спальня, когда-то бывшая убежищем, теперь стала моей позолоченной клеткой. Той самой, где отец держит своих певчих пташек, чтобы услаждать слух гостей. Только я не пою. Я молчу.

Леди Элиса Шаунди стоит у окна, отодвинув тяжелую штору. Мама не смотрит на меня, ее взгляд устремлен в сад, на идеальные линии подстриженных кустов.

Она всегда выглядит так, словно только что сошла с парадного портрета. Идеальная осанка, ни единой выбившейся пряди, строгое платье цвета грозового неба.

- К нам едет гость, - роняет она, и ее голос не меняет интонации. Словно она сообщает о погоде, а не о моей судьбе.

Сердце пропускает удар, и камнем падает куда-то вниз. Гость? Ко мне не пускают даже служанок. Гость в этом доме может означать только одно.

- Зачем? - срывается с моих губ прежде, чем я успеваю подумать.

Мать наконец удостаивает меня взглядом. Холодным, как лед горных вершин. Он скользит по мне, задерживаясь на округлившемся животе с нескрываемым отвращением.

- Не задавай глупых вопросов, Розетта. Ты прекрасно знаешь, зачем.

Конечно, я знаю. Ладонь сама собой ложится на живот. Пятый месяц. Под тонкой тканью ночной сорочки уже не скрыть новую жизнь, которая стала моим проклятием. Внутри раздается легкий, трепетный толчок. Я - Розетта Шаунди, наследница великого рода, - теперь лишь сосуд. Инкубатор для позора, который нужно спрятать. Или продать.

- Он будет к вечеру, - продолжает мать, снова отворачиваясь. - Приведи себя в порядок. Хоть попытайся. Надень темно-синее платье с серебряной вышивкой. Оно достаточно свободное.

Достаточно свободное, чтобы скрыть мой позор. Чтобы товар можно было представить лицом. Кровь стучит в ушах. Они собираются отдать меня, как ненужную вещь, первому, кто согласится взять на себя чужой грех.

- Я не хочу, - шепчу я, сама не веря своей смелости.

- Тебя никто не спрашивает, - отрезает она.

И тут происходит нечто неожиданное. Я всегда была послушной дочерью. Даже после случившегося, я покорилась их воле, заперлась в своей комнате, приняла их презрение. Но сейчас… сейчас внутри что-то обрывается.

Я вскакиваю с кровати, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

- Нет! Вы не можете! Я не вещь! Я ваша дочь!

Мать медленно поворачивается ко мне. На ее лице не дрогнул ни один мускул.

- Моя дочь не принесла бы в подоле позор. Моя дочь знала бы имя отца своего ребенка! А ты... ты лишь недоразумение, которое нужно исправить.

Ее слова бьют сильнее пощечины. Я отшатываюсь, хватаясь за спинку кровати.

- Я не знаю, как это случилось! Я не помню!

- Удобная позиция, - усмехается она. - Но она тебе не поможет. У тебя был шанс все рассказать. Ты им не воспользовалась. Теперь плати по счетам. Будь готова к вечеру. И не смей плакать. Твои слезы никого не тронут.

Дверь за ней закрывается. Щелкает замок.

Я стою посреди комнаты, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Она права. Мои слезы бесполезны. Я сама выбрала свою участь, когда промолчала. Но что я могла сказать? «Матушка, я ношу под сердцем дитя, но понятия не имею, кто его отец». В нашем мире, где чистота крови ценится превыше всего, это равносильно смертному приговору.

Матушка лепила из меня идеал. Сильную, умную, безупречную драконицу, достойную нашего имени. Каждый мой день был расписан по минутам: риторика, верховая езда, танцы, управление родовыми силами, снова риторика.

«Дракон должен владеть словом так же искусно, как и пламенем, Розетта».

Я усмехаюсь, и усмешка выходит горькой. Что ж, матушка… Вся твоя муштра пошла прахом. Твоя идеальная дочь оказалась бракованной игрушкой. И самое паршивое, что я даже не могу объяснить, как это случилось. Та ночь у подруги… она как в тумане. Смех, напитки, танцы, а потом - пустота. Провал в памяти, черный и липкий. А после него - два месяца тошноты, и ужасающее открытие.

Обреченно я подхожу к шкафу, и достаю то самое платье. Темно-синий шелк струится по рукам, холодный и тяжелый. Натянув его, я смотрюсь в зеркало. Из зазеркалья на меня глядит бледная девушка с огромными, испуганными глазами. Роскошные каштановые волосы, которые раньше были моей гордостью, тускло свисают вдоль плеч. А под дорогим шелком, расшитым серебряными драконами, выпирает живот - моя вина, моя клетка и судьба.

Я сажусь за туалетный столик, и механически расчесываю волосы. Руки дрожат. Кто он? Какой-нибудь старый лорд, которому нужна молодая жена для рождения наследников, и ему уже все равно, чья кровь будет в первенце? Или, может, купец-выскочка, мечтающий породниться со знатным родом, и готовый закрыть глаза на «небольшой недостаток» невесты?

К горлу подкатывает тошнота. Я привыкла к унижениям, к холодным взглядам и презрительным усмешкам за спиной. Но мысль о том, что меня отдадут чужому мужчине, как племенную кобылу, заставляет все внутри сжаться от ледяного ужаса.

Глава 2. Плач в темноте

К вечеру замок наполняется гулкими звуками сборов.

Я стою у окна в своих покоях, и наблюдаю, как во внутреннем дворе Мильдару подводят вороного жеребца, который нетерпеливо бьет копытом.

Он отдает короткие, отрывистые приказы десятку воинов, что отправляются с ним. Затем вскакивает в седло, и весь отряд, не оглядываясь, выезжает за ворота. Тяжелая решетка с лязгом опускается за ними.

И наступает тишина.

Она давит, заползает в уши, в легкие. Пока в замке был Мильдар, его присутствие, пугающее и гнетущее, было центром этой маленькой вселенной. Теперь, когда центр исчез, образовалась пустота, и эта пустота кажется еще страшнее.

Вечерние тени сгущаются, и мой страх растет вместе с ними. Я не могу оставаться одна. Когда молоденькая горничная приходит, чтобы зажечь свечи, я хватаю ее за руку.

- Прошу тебя, останься со мной на ночь! - умоляю я. - Просто посиди в кресле, пока я не усну. Я заплачу тебе!

Девушка вырывает руку, и на ее лице отражается неподдельный ужас, куда более сильный, чем страх перед хозяйкой.

- Нет, леди! Простите, не могу! - шепчет она и, пятясь, выбегает из комнаты, оставив меня в одиночестве.

Я в отчаянии опускаюсь на кровать. Что происходит в этом проклятом месте?

Спустя час в дверь снова стучат. Я вздрагиваю, но голос за дверью принадлежит пожилой женщине.

- Леди Розетта, это Измира, лекарь. Лорд велел принести вам успокоительный отвар.

Входит женщина лет шестидесяти, с добрыми, но бесконечно усталыми глазами и сетью морщин на лице. В руках у нее дымящаяся чашка. От нее исходит спокойствие, которого мне так не хватает.

Когда она протягивает мне отвар, я хватаю ее за руку, как утопающий за соломинку.

- Измира, умоляю вас, скажите правду! - шепчу я, и слезы сами катятся по щекам. - Почему все так боятся оставаться в замке, когда лорд уезжает? Что здесь творится?

Она смотрит на меня, на мою дрожащую руку, на мой округлившийся живот, и ее лицо смягчается. Лекарша сочувственно вздыхает.

- Дитя мое, тебе нельзя волноваться…

- Я сойду с ума от неизвестности! Это хуже любого страха! Скажите, прошу!

Она колеблется, затем подсаживается на край моей кровати, и говорит тихим, доверительным шепотом:

- Ты права. Неведение - худшая пытка. Когда хозяин покидает замок… в нем творится неладное.

- Неладное? - переспрашиваю я, и сердце заходится в груди.

- Один древний дух, дах, очень невзлюбил лорда Мильдара. Уж не знаю, за что, - продолжает Измира, и ее голос становится еще тише. - Он не трогает людей, не причиняет физического вреда. Но он приходит. Иногда в виде молодой девушки с длинными темными волосами. Иногда - маленького мальчика, потерявшегося в коридорах. Он ходит по замку и… воет.

Она замолкает, и по ее рукам пробегает дрожь.

- Что значит «воет»? - едва слышно спрашиваю я.

- Это не звериный вой, и не человеческий плач, дитя. Это звук чистого горя и ужаса. Такой, что кровь стынет в жилах, а сердце готово разорваться от страха. Те, кто его слышал, говорят, что после этого несколько дней не могут прийти в себя.

Меня охватывает ледяная паника. Дух, привидение! Я выросла на историях о них, но никогда не верила. А теперь я заперта в замке с одним из них!

- Измира, не уходите! - я вцепляюсь в ее руку мертвой хваткой. - Останьтесь со мной! Умоляю, я не переживу эту ночь одна!

Лекарша смотрит на меня долгим, полным жалости взглядом.

- Хорошо, дитя. Я останусь. Посижу с тобой.

Пока она готовит нам постель и зажигает побольше свечей, я сижу за столом, пытаясь прийти в себя. Совет горничной запереть дверь теперь кажется смехотворным. Разве засов и щеколда могут удержать духа?

Чтобы отвлечься, я достаю пергамент и перо и начинаю писать письмо Асмалии. «Дорогая подруга, пишу тебе в странных и пугающих обстоятельствах…»

- Не волнуйся так, - говорит Измира, заметив, как дрожит моя рука. - Еще слишком рано.

Я поднимаю на нее испуганный взгляд.

- Что вы имеете в виду?

- Дах никогда не выходит до глубокой ночи. Обычно он начинает свои прогулки ближе к трем часам. А сейчас… - она на мгновение замолкает, - мне нужно отлучиться в дамскую комнату. Я сейчас вернусь.

- Нет! Не уходите! - паника снова подступает к горлу.

- Тише, дитя, я всего на пару минут. Это в конце коридора. Дверь оставлю приоткрытой, ты будешь меня слышать. Все будет хорошо.

Она мягко улыбается, выходит и прикрывает за собой тяжелую дверь, оставив небольшую щелку. Я сижу, вслушиваясь в каждый шорох, и пытаюсь продолжать письмо.

Проходит пять минут. Десять. Двадцать. Ее шагов не слышно. Я подхожу к двери, и выглядываю в темный коридор. Пусто.

Жду час. Два. Отвар, который я выпила, начинает действовать, веки тяжелеют. Я борюсь со сном, но усталость берет свое. Ложусь на кровать, не раздеваясь, и проваливаюсь в беспокойную дремоту, оставив все свечи гореть.

Глава 3. Отважная и смелая

Мальчик с черными глазами стоит в дверях.

Время замирает. Весь мир сужается до этой маленькой фигуры, источающей вековой холод. Он не просто смотрит на меня - он заглядывает внутрь, в душу, и я чувствую, как его мертвый взгляд касается моего ребенка, спящего под сердцем. Он смотрит на нерожденную жизнь, как голодный волк на ягненка.

«Не смотри в его глаза, Розетта. Сосредоточься на мне. Смотри на стену, на пламя свечи, на что угодно. Только не на него. Это ловушка для разума».

Голос Мильдара в моей голове - единственное, что удерживает меня от безумия. Я отвожу взгляд, впиваясь ногтями в подлокотники кресла. Но чувствую, как он начинает двигаться.

Его шаги абсолютно бесшумны. Он не идет, а плывет по комнате, и с его приближением воздух становится густым и ледяным, как в склепе. Пламя свечей на столе съеживается, становится тусклым, словно сама жизнь отступает перед ним.

Дах останавливается прямо передо мной, так близко, что я ощущаю могильный холод, исходящий от его тела, даже сквозь одежду. Я зажмуриваюсь, молясь всем богам, в которых никогда не верила.

- Где братик?

Шепот. Детский, невинный, но от него стынет кровь. Он спрашивает о моем нерожденном дитя? Он знает, он пришел за ним! Волна первобытного, материнского ужаса захлестывает меня, вымывая даже страх за собственную жизнь. В этот миг в мире нет ничего, кроме меня и угрозы моему ребенку!

Я инстинктивно прикрываю живот руками, и сквозь паралич ужаса во мне зарождается холодная, лютая ненависть.

«Сейчас, Розетта. Держись! Не дай ему ненависть, не дай ему страх! Ничего! Будь пустой!» - мысленный крик Мильдара разрывает тишину в моей голове.

В тот же миг тени в углу за моей спиной сгущаются и взрываются, материализуясь в огромную фигуру Мильдара. Это не похоже на его появление из камина. Тени не просто собрались, они словно вывернулись наизнанку, и из этого разрыва в реальности шагнул он, воплощение драконьей ярости.

Мильдар не тратит ни секунды. С ревом, в котором слышится ярость сотен поколений его предков, он бросается вперед. Его рука, окутанная клубящимся черным пламенем, нацелена прямо в грудь мальчика.

Но он бьет по пустоте.

Фигура ребенка искажается, лицо на миг вытягивается в гримасе беззвучного вопля. А затем он рассыпается на тысячи черных мотыльков прямо перед ударом. Они с пронзительным, режущим уши визгом взмывают к потолку, кружатся в безумном вихре, и я чувствую, как их сухие, пыльные крылышки касаются моего лица и рук. Затем они растворяются в темноте. Комнату наполняет запах горелой пыли.

Все кончено. Он ушел.

Напряжение, державшее меня в тисках последние часы, отпускает. Тело, бывшее до этого твердым как камень, становится ватным. Голова кружится, и черные мотыльки, оставшиеся от духа, продолжают танцевать перед моими глазами. Силы покидают меня, и я безвольно обмякаю, съезжая с кресла.

Но я не падаю на пол. Сильные руки подхватывают меня, прижимают к широкой, твердой груди.

Это Мильдар. Я ожидаю, что он будет в ярости из-за того, что дух снова ушел. Что он отчитает меня за слабость, за то, что я почти поддалась ужасу. Но он не говорит ни слова, а просто держит меня, позволяя мне опереться на него. Одна из его больших, грубых ладоней осторожно ложится на мой затылок, и его пальцы мягко, почти невесомо, начинают перебирать мои волосы.

Этот жест - такой простой, такой человеческий - ошеломляет меня. Я медленно открываю глаза. Его лицо так близко.

Мильдар смотрит на меня сверху вниз, и в его темных, обычно суровых глазах нет ни гнева, ни холодной тактики. Я вижу в них… облегчение. Глубокое, искреннее беспокойство. И что-то еще, теплое и глубокое, на что я не смею дать название. Нежность. В его взгляде - отголосок того спокойного, почти ласкового голоса, что звучал в моей голове.

Его взгляд опускается на мои руки, все еще судорожно прижимающие живот, затем снова поднимается к моим глазам.

- Ты такая отважная, - говорит он тихо, и его настоящий голос, лишенный ментального лоска, звучит хрипло и непривычно интимно. - Ты очень смелая, Розетта.

От этих слов, от этого взгляда, от его осторожного прикосновения во мне что-то ломается. Никто. Никогда. Никто не называл меня смелой.

Для матери я была разочарованием, для отца - позором. Для Асмалии… вообще непонятно. А этот страшный, грубый дракон, мой тюремщик, смотрит на меня так, словно я совершила подвиг!

Слезы, которые я сдерживала весь этот кошмарный день, наконец, находят выход. Плотина рушится.

Я утыкаюсь лицом в его грудь, вдыхая странный, но теперь почему-то успокаивающий запах металла, и плачу. Не от страха, а от внезапного, ошеломляющего чувства… безопасности.

В руках дракона, которого я считала чудовищем.

(От лица Мильдара)

Она плачет у меня на груди, и я совершенно не знаю, что делать.

Ее слезы - горячие и мокрые - пропитывают мою рубашку. Ее тело, такое хрупкое, сотрясается от рыданий. Я никогда не держал плачущую женщину. Я убивал врагов, вел в бой армии, принимал доклады о смерти и разрушении с каменным лицом.

Глава 4.

Путешествие в поместье Аздара ал Астапура проходит в тяжелом, гнетущем молчании.

Мы сидим друг напротив друга в просторной карете, и пропасть между нами кажется шире, чем все горные хребты королевства. Мильдар смотрит в окно, его лицо - непроницаемая маска из камня. Он не говорит ни слова о своей матери, ни о моем дерзком поведении за завтраком, ни о той женщине, что была в его постели.

Он просто молчит, и это молчание оглушает.

Я тоже молчу. Снова и снова прокручиваю в голове наш последний разговор, его безумную теорию о дахе и Асмалии. Часть меня хочет кричать, обвинять его в жестокости, но другая, уставшая часть, просто наблюдает за ним. Я вижу, как напряжена линия его плеч, как глубоко залегли тени под глазами. Он не спит так же, как и я, тоже борется с чем-то невидимым, и эта мысль, как ни странно, не приносит злорадства, а лишь усугубляет мое смятение.

Поместье Аздара не похоже ни на холодное великолепие дома моих родителей, ни на суровую крепость Мильдара. Оно живое. Построено из светлого камня, увито плющом, а в залах много света, воздуха и произведений искусства.

Нас встречает сам хозяин - дракон, не уступающий Мильдару в росте и силе, но в его золотистых глазах плещется не лед, а теплое любопытство.

А рядом с ним стоит она. Леди Мелис. Я ожидала увидеть кого-то вроде леди Марши - еще одну властную, хищную драконицу.

Но Мелис другая. Она изящна и прекрасна, но ее красота не холодна. Она держится с тихим достоинством, и в ее умном, проницательном взгляде нет ни капли высокомерия. Госпожа смотрит на меня не как на диковинку или проблему, а как на… равную. Это ощущение настолько ново, что я невольно выпрямляю спину.

Ужин проходит сдержанно. Стол ломится от яств, но кусок не лезет мне в горло. Я сижу рядом с Мильдаром, чувствуя себя маленькой и незначительной между двумя горами из мышц и древней силы. Они говорят о политике, о горных кланах, о войне.

Мильдар, как всегда, резок и прямолинеен: «Сжечь пару деревень, чтобы напомнить им, кто здесь хозяин». Его слова заставляют меня съежиться. Я вижу этот огонь, чувствую запах гари, представляю плачущих детей.

Но Аздар ему возражает, и его голос звучит мудро и взвешенно. А потом в их разговор вступает Мелис.

Я смотрю на нее во все глаза. Она говорит вежливо, но твердо, и ее слова полны знаний и логики. Она напоминает Мильдару о древней клятве, об историческом долге, о последствиях его поспешных решений. Она не боится спорить с ним!

И самое поразительное - они слушают. Мильдар, этот несокрушимый, упрямый дракон, слушает ее, и на его лице отражается шок, а затем - неохотное признание ее правоты.

- Где ты нашел такое сокровище? - с восторгом спрашивает он у Аздара.

И в этот момент я чувствую укол острой, почти болезненной зависти. Не к ее красоте или богатству, а к ее свободе, к ее праву иметь голос. Меня всю жизнь учили молчать и подчиняться. А она говорит - и меняет судьбы королевства.

Я смотрю на нее и впервые за долгие месяцы думаю не о том, как выжить, а о том, какой я могла бы быть…

После ужина меня провожают в гостевые покои. Комнаты роскошны, но безжизненны. Я сажусь перед туалетным столиком и медленно расчесываю волосы, пытаясь унять дрожь в руках. Вскоре в дверь тихо стучат. Это Мелис.

- У вас красивые волосы, - говорит она, нарушая тишину. Я встречаю ее взгляд в зеркале.

- Я знала, что вы придете, - тихо отвечаю я. - Он прислал вас.

- Он просил меня прийти, - поправляет она, присаживаясь на край моей кровати. - Но я пришла сама. Потому что увидела в ваших глазах то, что мне слишком хорошо знакомо. Страх.

Ее голос мягок, в нем нет ни капли осуждения. Я молчу, не зная, что ответить.

- Этот мир, Розетта… для женщин вроде нас он не всегда прост, - продолжает она. - Нас видят как призы, как пешки в чужих играх. Требуется огромная сила, чтобы просто остаться собой.

От ее слов у меня к горлу подступает комок. Она понимает.

- Боюсь, мне нечем вас порадовать, - шепчу я, откладывая гребень. - Я и правда ничего не помню о той ночи. Мильдар думает, что я лгу, покрываю кого-то… Но зачем мне это? Моя жизнь в его руках.

- Он воин, - мягко говорит Мелис. - Он привык видеть предательство и скрытые мотивы. Но я ему не верю. Я верю вам. Расскажите мне все, что сможете. Любую мелочь, которая кажется вам незначительной.

И я рассказываю. Про вечеринку, про Асмалию, мою лучшую подругу. И про благовония.

- Она сказала, что они успокаивают, помогают отогнать дурные мысли… У нее самой болела голова. Дым был густой, сладкий…

- А что еще? - настойчиво, но мягко спрашивает Мелис. - Что-нибудь еще необычное? Что она говорила? Я хмурюсь, пытаясь зацепиться за обрывки воспоминаний. И вдруг в памяти всплывает одна деталь.

4.1

Разговор с леди Мелис оставляет после себя горьковатое послевкусие надежды и разочарования.

- Она ходила в комнату родителей, - шепчу я, когда Мелис заходит пожелать мне спокойной ночи. - Сказала, что ее благовония кончаются, и принесла еще одни, из шкатулки ее матери. «Восточные, особенные», - так она сказала.

Я ожидаю, что глаза Мелис загорятся, что эта деталь станет еще одним ключом. Но она лишь разочарованно выдыхает, и на ее лице отражается усталость.

- Многие знатные дамы привозят экзотические благовония с Востока, Розетта. Это… ни о чем не говорит. Отдыхай.

На следующий день мы возвращаемся в крепость Мильдара. Пустота, оставшаяся после отъезда леди Марши, почти осязаема. Замок снова погружается в суровую, молчаливую рутину. Но что-то меняется. Мильдар начинает чаще на меня смотреть.

Раньше его взгляд был либо гневным, либо отсутствующим. Теперь же я ловлю его на себе в самые неожиданные моменты: за ужином, когда я тянусь за хлебом; в коридоре, когда мы случайно сталкиваемся.

Это не взгляд тюремщика, проверяющего свою пленницу. Он долгий, задумчивый, почти изучающий. О чем он думает? Видит ли он во мне лишь сосуд для своего наследника, как говорила его мать? Или вспоминает ту ночь, когда назвал меня смелой? Я стараюсь не зацикливаться на мыслях о нем, гоню их прочь, но это сложно. Его присутствие заполняет собой все пространство, даже когда его нет рядом.

Время идет. Мой живот растет, становится тяжелым и неповоротливым. Приближаются роды, и ко мне начинает захаживать пожилая лекарша из ближайшего города, спокойная и рассудительная женщина по имени Элара. Она осматривает меня, дает травяные отвары для снятия отеков и готовит к тому, что ждет впереди.

И каждый раз, как приходит Элара, в комнате появляется Мильдар.

Он стоит у стены, скрестив руки на груди, и слушает. А потом начинает допрос.

- Сердцебиение сильное? - спрашивает он, и его голос резок. - Нет никаких отклонений? Какие травы в этом отваре? Они не повредят? Каковы риски на этом сроке?

Элара отвечает на все его вопросы с невозмутимым терпением, а я чувствую себя подопытным животным, чье состояние обсуждают два ученых. Его дотошность одновременно и раздражает, и… смущает. Он проявляет такую яростную заботу о деталях моего здоровья, какую никогда не проявляет к моим чувствам.

Однажды ночью я просыпаюсь от резкой, простреливающей боли в пояснице. Ребенок внутри переворачивается, упираясь во что-то с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Я сажусь на кровати, пытаясь раздышаться. Боль отступает, но оставляет после себя ноющее беспокойство. Мне хочется пить.

Тихо, чтобы никого не будить, я накидываю халат и выхожу из спальни. В замке стоит мертвая тишина, коридоры тонут во тьме, нарушаемой лишь редкими факелами. Я спускаюсь в главный зал, зная, что там на столе всегда оставляют кувшин с водой.

Зал не пуст. В кресле у остывающего камина, освещенный лишь лунным светом из высокого окна, сидит Мильдар. Он не спит, а просто смотрит в никуда, и в его силуэте столько одиночества и тяжести, что у меня сжимается сердце.

Он слышит мои шаги и резко поворачивает голову.

- Что ты здесь делаешь?

- Мне хочется пить, - шепчу я, чувствуя себя виноватой, словно застала его за чем-то запретным. Я подхожу к столу, наливаю воды. Руки слегка дрожат. Когда я оборачиваюсь, он уже стоит передо мной. Он двигается абсолютно бесшумно.

- Что-то не так? - спрашивает он, и в его голосе нет гнева, лишь напряжение. - Тебе больно?

И в этот момент боль возвращается. Острая, внезапная, она заставляет меня согнуться пополам и выпустить стакан из рук. Он со звоном разбивается о каменный пол.

- Ай! - вырывается у меня.

Мильдар в одно мгновение оказывается рядом. Его руки подхватывают меня под локти, не давая упасть. Он притягивает меня к себе, заставляя выпрямиться. Мы оказываемся нос к носу, так близко, что я чувствую тепло его дыхания на своей коже.

- Что с тобой?! - рычит он, и в его глазах я вижу не просто беспокойство, а откровенный, первобытный страх.

- Ничего… - лепечу я, пытаясь отстраниться, но его хватка железная. - Ребенок… просто толкается.

- Просто толкается? Ты белеешь как полотно!

Его паника настолько иррациональна, настолько сильна, что моя собственная обида и злость прорываются наружу.

- А вам-то какое дело?! - выпаливаю я, глядя ему прямо в глаза. - Какая вам разница, больно мне или нет?! Вы даже в одной комнате со мной находиться не могли в нашу брачную ночь!

Его лицо на миг каменеет. Хватка на моих руках усиливается.

- Не будь дурой, - цедит он сквозь зубы. - Твое здоровье и здоровье ребенка - это моя ответственность.

- Ответственность?! - я почти смеюсь от горечи. - Вы называете это ответственностью? Вы даже не знаете, что я чувствую! Вы не знаете, как мне страшно! Вы только и делаете, что требуете, допрашиваете и прячетесь за своими стенами!

- А что ты хочешь, чтобы я делал?! - его голос срывается на рык. - Успокаивал тебя? Рассказывал сказки?! Мир - жестокое место, Розетта, и если ты не научишься быть сильной, он тебя сожрет!

4.2

Эта мысль настолько абсурдна, что на мгновение вытесняет и боль, и гнев.

Я стою в его руках, и мир сужается до этого маленького пятачка лунного света на каменном полу. Я чувствую, как его сердце размеренно и сильно бьется о мое, как его дыхание касается моих волос.

Ярость в его глазах уступает место чему-то другому - той самой буре из страха и отчаяния, которую я видела раньше. Он напуган...? Этот могучий, несокрушимый дракон боится за меня?

Это осознание лишает меня всякой защиты.

- Почему? - шепчу я, и мой голос - это едва слышный выдох. Я поднимаю на него глаза, полные слез. - Почему вы мне не верите? Я клянусь, я бы все рассказала, если бы знала. Почему вы не верите, что я не помню, кто отец моего ребенка?

Его взгляд на миг подергивается мягкой поволокой. Суровые черты его лица смягчаются, и я снова вижу в нем того мужчину, что назвал меня смелой. Он смотрит на меня так, словно видит не проблему, а просто женщину. Уставшую, напуганную женщину.

Но это длится лишь мгновение. Он резко вздрагивает, словно очнувшись ото сна, и его лицо снова становится жестким.

- Я верю тебе, - говорит он глухо, и его голос хрипит.

- Нет, не верите! - я пытаюсь вырваться, но его хватка мертвая. - Вы думаете, я лгу, покрываю кого-то!

- Я верю, что ты не помнишь, - отрезает он. - Но я хочу, чтобы под воздействием стресса ты вспомнила хоть чуточку больше, чем сейчас. Память - это мышца. Иногда ее нужно заставить работать через боль.

Я замираю. Ледяная волна понимания накрывает меня с головой.

Стресс… Боль? Он… он делает это специально? Его допросы, его крики, обвинения… это не просто проявление его скверного характера? Это рассчитанная, холодная тактика! Мильдар намеренно доводит меня до грани, надеясь, что мой разум сломается, и выдаст ему то, что он ищет!

- Вы… - я задыхаюсь от возмущения. - Вы специально меня… мучаете? Посмотрите на него! Великий тактик!

Ярость придает мне сил. Я отталкиваюсь от него со всей мочи, хочу отпрыгнуть, убежать, скрыться от этого чудовища. Но он не дает мне отступить ни на шаг.

Мильдар рывком притягивает меня обратно, так что я снова ударяюсь о его грудь. Его вторая рука ложится мне на затылок, пальцы зарываются в волосы, не давая отвести взгляд.

- Да, - цедит он, глядя мне прямо в глаза. Его зрачки в лунном свете кажутся огромными, бездонными. - Я буду делать все, что потребуется, чтобы защитить тебя и этого ребенка. Даже если для этого придется стать твоим личным кошмаром. А теперь смотри на меня.

Его большой палец медленно, почти невесомо, проводит по моей нижней губе. От этого простого прикосновения по всему телу пробегает электрический разряд. Мой гнев никуда не делся, но его близость туманит мозг, замедляет мысли, заставляет сердце биться в совершенно ином, рваном ритме. Я чувствую его запах - металл и что-то теплое, мускусное, принадлежащее только ему.

- Что ты вспомнила, Розетта? - его голос становится тихим, почти гипнотическим. - Та ночь. Благовония. Ты лежишь, и твое тело тебя не слушается. Что дальше?

- Я… я не знаю… - шепчу я, но его палец снова касается моих губ, призывая к молчанию.

- Знаешь. Посмотри глубже. Дым… сладкий, удушливый. Голос твоей подруги. И что-то еще. Что?

Его близость, его голос, его прикосновение… все это смешивается в один дурманящий коктейль. Я закрываю глаза, и перед внутренним взором вспыхивает обрывок воспоминания. Какое-то… Ощущение.

- Я не одна, - выдыхаю я. - В комнате кто-то еще. Мужчина. Я не вижу его, но чувствую. Он стоит в тени.

- Что он делает?

- Он… он говорит.

- Что он говорит?! - в его голосе звенит сталь.

- Я не понимаю слов… Голос низкий… - я хмурюсь, пытаясь ухватить ускользающую нить. - Он говорит… что-то про духа…

В его глазах я не вижу торжества. Я вижу подтверждение его худших опасений. И еще я вижу ту же бурю, что бушевала мгновение назад, но теперь она направлена не на меня. Это чистая, первобытная ярость.

- Мильдар…

Я не успеваю договорить.

Он резко наклоняется, и впивается в мои губы поцелуем. Это взрыв! Требование, утверждение, отчаянная попытка заглушить гнев и страх. Его губы - жесткие, обветренные, но в то же время горячие, как пламя. Поцелуй полон ярости, но в его глубине я чувствую отчаянную, почти болезненную потребность.

Мой разум кричит «нет!». Мой гнев, моя обида, мое одиночество - все плавится под этим натиском. Я перестаю сопротивляться. Руки, до этого упиравшиеся ему в грудь, сами собой поднимаются и вцепляются в его рубашку. Я отвечаю на его поцелуй, вкладывая в него всю свою боль, весь свой страх и тоску по теплу, которого я была лишена так долго.

И в этот момент в холодном, лунном зале не остается ни тюремщика, ни пленницы. Только двое сломленных, отчаянных существ, которые нашли друг в друге единственное возможное убежище.

4.3

Его поцелуй - это шторм, вторжение!

Гнев, и отчаяние, и собственничество, и голод - все сразу. Его губы обжигают мои, требуя ответа, которого я не знаю. Мир сужается до этого прикосновения, до лунного света, разрезающего тьму зала, и до запаха костра, который исходит от него.

Мой разум кричит «нет!».

Он предал меня, использовал, мучил меня! Но мое тело, изголодавшееся по теплу, по живому прикосновению, которое не несет в себе угрозы смерти, подчиняется ему. Мои руки, до этого упиравшиеся ему в грудь, сами собой поднимаются и вцепляются в его рубашку.

Я отвечаю на его поцелуй, вкладывая в него всю свою боль, весь свой страх и тоску по теплу, которого я была лишена так долго.

Чувствую, как напряжение в его теле меняется. Ярость, что послужила толчком, уступает место чему-то более глубокому, более темному. Его хватка на моих волосах ослабевает, и его пальцы начинают мягко массировать кожу головы, посылая по телу волны мурашек. Его другая рука перемещается с моего локтя на талию, прижимая меня еще ближе, так, что я чувствую каждый твердый мускул его груди.

Поцелуй становится иным. Он больше не наказывает - он исследует. Он пьет мои слезы, смешивая их с нашим общим дыханием.

А потом происходит нечто ужасное.

Поцелуй становится глубже, требовательнее. Я чувствую, как его сущность, его драконья магия, которую я едва ощущала во время свадебного ритуала, пробуждается. Мильдар что-то делает. Он не просто целует меня - он клеймит меня.

И в тот же миг жгучая, невыносимая боль пронзает мое левое плечо.

Это холодный огонь, как прикосновение тысяч ледяных игл, которые впиваются в мою плоть изнутри! Та самая гнилостная, мертвая энергия, которую я чувствовала, когда мальчик с черными глазами появился в моей комнате.

Я кричу. Кричу от боли и предательства, отталкивая его от себя со всей силой, на какую способна.

- А-а-а-а!

Отшатываюсь от него и падаю на колени на холодный каменный пол, хватаясь за плечо. Оно горит, словно к нему приложили раскаленный металл, и в то же время из этого места по телу расходится могильный холод. Я смотрю на него, и любовь, которая только что была готова зародиться в моем сердце, сменяется чистым, животным ужасом.

Мильдар стоит надо мной, тяжело дыша. Его глаза все еще расширены от страсти, но теперь в них плещется и растерянность.

- Розетта! Что с тобой? Ребенок?!

- Не трогай меня! - визжу я, отползая назад, как затравленный зверек. - Не подходи!

Я срываю ворот халата и ночной сорочки, пытаясь посмотреть на то место, что причиняет мне такую адскую боль. На белой коже моего плеча нет ничего. Ни ожога, ни знака.

Но я чувствую его, оно там! Ледяное клеймо!

- Что это?! - я поднимаю на него безумный, заплаканный взгляд. - Что ты со мной сделал?!

- Я… я не… - он делает шаг ко мне.

- Ты! - догадка, страшная и уродливая, пронзает мой мозг. - Это твой ритуал! Свадьба! Это не защита! Ты заклеймил меня! Ты поставил на меня свою метку, как на скот!

- Это не моя метка! - рычит он, и в его голосе звучит отчаяние. - Это была метка даха! Ритуал должен был ее подавить!

- Ложь! - кричу я, задыхаясь от боли и слез. - Я ничего не чувствовала, пока ты не прикоснулся ко мне! Пока ты не поцеловал меня! Ты активировал ее! Ты сделал мне больно!

- Розетта, послушай меня! - он опускается на одно колено, протягивая ко мне руки, но не смея дотронуться. - Поцелуй… он просто укрепил нашу связь. Моя сила вошла в тебя, чтобы сразиться с его ядом. То, что ты чувствуешь - это борьба! Моя магия выжигает его порчу!

Я смотрю на его протянутые руки, на его лицо, искаженное тревогой, и не верю ни единому его слову. Все, что я чувствую - это боль. Боль, которая так похожа на прикосновение того призрачного мальчика.

- Ваша магия… - шепчу я, и мой голос ломается от горькой иронии. - Ваша магия причиняет такую же боль, как и его. Ваша «защита» ощущается так же, как его прикосновение.

Я смотрю на него, как на чудовище. Как на обманщика, который страшнее любого призрака, потому что он заставил меня поверить в нежность.

- Чем ты лучше него, Мильдар?

Он застывает. Мои слова бьют его сильнее, чем любой клинок. Он медленно убирает руки, и на его лице - такое выражение вселенской усталости и поражения, какого я никогда не видела.

А я остаюсь на холодном полу, одна, сжимая плечо, на котором невидимыми ледяными чернилами написан приговор.

Я заперта между двух чудовищ. И одно из них я только что поцеловала.

4.4

...«Чем ты лучше него, Мильдар?»

Слова повисают в холодном, залитом лунным светом зале. Они звучат чужим, звенящим от боли голосом. Моим голосом.

Мильдар застывает, словно я ударила его. Руки, которые мгновение назад с такой отчаянной нежностью держали меня, замирают. Выражение его лица, только что искаженное тревогой и страстью, гаснет, словно задули свечу.

Вся теплота, вся уязвимость, которую я в нем увидела, исчезает, втянутая обратно за непроницаемую каменную маску. Его глаза снова становятся холодными, как лед горных вершин.

А боль в плече продолжает пылать. Это гнилостный, въедливый холод, который притворяется ожогом.

- Не… не трогай меня, - снова шепчу я, хотя он даже не движется.

- Я и не собираюсь, - его голос ровный, мертвый. Он встает во весь свой огромный рост, возвышаясь надо мной, как судья. - Ты сделала свой выбор, - продолжает он. - Ты предпочла верить в то, что видишь, а не в то, что я говорю.

- Я верю в то, что чувствую! - выкрикиваю я, сжимая больное плечо. - А я чувствую, что ты отравил меня!

Он медленно качает головой, и на его губах появляется усмешка, лишенная всякого веселья.

- Нет, Розетта. Яд был в тебе все это время. Я лишь заставил его проявиться.

Мильдар делает шаг ко мне. Я вжимаюсь в стену, пытаясь отползти.

- Не подходи!

- Я не спрашиваю, - отрезает он.

Он подходит, и опускается на одно колено. Я зажмуриваюсь, ожидая удара. Но он не касается моего больного плеча. Вместо этого его рука ложится мне на лоб. Его ладонь горячая.

- Это будет неприятно, - предупреждает он.

Я хочу его оттолкнуть, но не успеваю. Он закрывает глаза, и я чувствую, как его сила - чистая, необузданная, почти жестокая энергия дракона - врывается в меня.

Я кричу! Это битва, я чувствую ее в своей крови! Его горячая, живая сила сталкивается с мертвым холодом в моем плече. Мне кажется, что меня разрывает на части!

- Тише, - рычит он сквозь стиснутые зубы. - Борись с ним, а не со мной. Сосредоточься на холоде. Сожги его!

Это длится целую вечность. Наконец, холодный огонь в плече вспыхивает в последний раз и… гаснет. Он сжимается, превращаясь в тупую, ноющую точку под кожей.

Битва окончена. Я остаюсь лежать на полу, обессиленная, мокрая от холодного пота.

Мильдар убирает руку от моего лба. Он тяжело дышит, и смотрит на меня сверху вниз. В его глазах нет ни жалости, ни нежности. Только суровая, холодная констатация факта.

- Вставай.

- Я не могу, - шепчу я.

Дракон не отвечает. Он просто подхватывает меня на руки, будто я ничего не вешу, и несет. Я слишком слаба, чтобы сопротивляться. Просто лежу в его руках, чувствуя себя куклой, и ненавижу его.

Мильдар вносит меня в мою спальню, и опускает на кровать. Небрежно, словно мешок с зерном. Он накрывает меня одеялом, его движения резкие и точные.

- Метка спит, - говорит он, стоя у кровати. - Связь атаковала яд. Это будет повторяться, пока порча не уйдет.

Я смотрю на него снизу вверх, и во мне нет ни благодарности, ни страха. Только звенящая пустота.

- Значит, вы просто… использовали меня, - констатирую я. - И поцелуй… это тоже был способ? Часть вашего лечения?

Он смотрит на меня долго, и его лицо непроницаемо.

- Отдыхай, Розетта. Тебе нужны силы.

Он поворачивается, чтобы уйти.

- Та женщина… в вашу брачную ночь… - слова вырываются сами собой, я не могу их остановить. - Это тоже была часть плана? Чтобы сделать меня сильнее?

Он замирает у двери, спиной ко мне. Его плечи напрягаются. На несколько секунд в комнате воцаряется такая тишина, что я слышу, как в жилах пульсирует приглушенная боль от метки.

А потом он медленно поворачивается.

На его лице нет ничего. Ни гнева, ни обиды, ни боли. Только холодная, мертвая пустота. Он смотрит на меня так, словно я не человек, а вещь, которая только что посмела задать вопрос.

- Нет, - говорит он тихо, и этот тихий голос страшнее любого крика. - Это было напоминание.

- Напоминание? - шепчу я, не понимая.

- Напоминание о том, что у меня есть потребности. Потребности, которые ты, - он делает шаг к кровати, - как моя жена, обязана исполнять.

Ледяной ужас сковывает меня. Это хуже, чем его гнев. Хуже, чем его безразличие. Это - взгляд владельца, который смотрит на сломанную, но все еще пригодную к использованию вещь.

- Я… я беременна… - лепечу я, инстинктивно вжимаясь в подушки, пытаясь прикрыть живот.

- Я знаю, - он подходит к кровати и нависает надо мной. Его тень полностью поглощает меня. - Ты думаешь, это меня остановит? Ты думаешь, твоя боль, твоя память или твой бастард имеют хоть какое-то значение?

Он не ждет ответа.

Его рука опускается на одеяло, сжимает его и одним резким, яростным движением срывает его с меня, отбрасывая в сторону. Ночная рубашка задирается, обнажая мои ноги.