Сделка. Скандальная любимица короля драконов

Глава 1. Защитник матери

- Эдгар, милый, подвинь тот противень, левый, - тихо говорю я.

Мой сын, мой десятилетний мальчик, серьезный не по годам, послушно подталкивает тяжелый лист с румяными булочками. Он худенький, но уже старается помогать мне во всем, молчаливо наблюдая, как я одна тяну на себе всю эту пекарню.

Мне двадцать восемь, но я чувствую себя старухой. Тяжелый труд и постоянное напряжение иссушили меня. Я почти забыла то время, когда мои пальцы могли не только месить тесто, но и повелевать огнем.

Муж давно «выбил из меня эту дурь». Теперь моя магия, слабая, как вздох, служит лишь одному: тайком разжечь сырые дрова, когда Лесм не закупил сухих, или создать идеальный, ровный жар в глубине печи. Все ради того, чтобы пироги «Сдобы Лесма» таяли во рту.

Колокольчик над дверью звенит резко, нарушая наш тихий рабочий ритм.

В пекарню вваливается Лесм. От него, как всегда, несет далеко не компотом. И он не один.

Рядом с ним, хихикая и цепляясь за его руку, стоит девица. На ней нелепое платье цвета перезрелой сливы, а лицо так густо нарумянено, что в полумраке пекарни кажется пунцовой маской.

Я замираю, сжимая в руке деревянную лопату. Я знаю эту женщину. Кларибелла. Потаскушка из «Дырявой Кружки».

- О-о, работаем! - тянет Лесм, оглядывая стойки с выпечкой. - Моя пчелка трудится! И щенок при ней.

Кларибелла прикрывает рот ладошкой и снова хихикает.

- Лесси, дорогой, а тут… пахнет мукой! - поет она, морща носик. - Я вся перепачкаюсь!

Эдгар напрягается. Он шагает и становится чуть впереди меня, пытаясь загородить меня своим маленьким телом.

Я молчу. При сыне я не могу позволить себе ни слез, ни гнева. Слишком хорошо понимаю, зачем Лесм привел ее. Не просто так он привел ее сюда, в наш дом.

- Что ж ты стоишь, как истукан? - Лесм тычет пальцем в мою сторону. - Не видишь, у меня гостья? Нам надо отдохнуть. А ты, - он переводит взгляд на Кларибеллу, и его голос становится масляным, - ты, кисонька, сейчас увидишь, как живет настоящий хозяин.

Он нарочито громко хлопает девицу по заду.

- Ты бы хоть умылась, что ли, - бросает он мне через плечо. - Вся в саже! Или это у тебя лицо такое серое? Не пугай мою… гостью.

Кларибелла стреляет в меня победным, презрительным взглядом.

- Правда, Лесси, она у тебя какая-то… пыльная.

Они смеются. Оба. Громко, издевательски. Лесм, не обращая на нас больше никакого внимания, обнимает Кларибеллу за талию, и ведет ее к лестнице, которая ведет наверх. В наши комнаты.

В мою спальню.

Эдгар хватает меня за руку. Его ладошка ледяная.

- Мама…

- Тихо, - шепчу я, не сводя глаз с их удаляющихся спин.

Дверь наверху хлопает. Я стою неподвижно. Вся моя жизнь вдруг проносится перед глазами.

Вот я, юная, смеюсь, заставляя огоньки танцевать на кончиках пальцев. Вот отец, разоренный, отдает меня за долги Лесму. Вот Лесм, впервые увидев мою магию, бьет меня по рукам, пока я не клянусь «забыть ведьмовство».

Вот я, сгибаясь над корытом с тестом, пока он гуляет в таверне. Вот я рожаю Эдгара одна, на соломенном тюфяке, пока он считает выручку. Вот я мешу, пеку, убираю, продаю… А он только ставит свое имя на вывеску.

Я отдала ему все. Свою молодость. Свое имя и огненный дар. И теперь он привел шлюху в мою постель. В постель, где спит мой сын.

Скрип.

Тихий. Но в ночной пекарне он звучит, как раскат грома. Долгий, ритмичный скрип кровати прямо над моей головой.

Скрип…

Это последняя капля. Вот этот звук, который означает, что у меня не осталось больше ничего. Даже уважения.

Скрип.

Я вздрагиваю, будто очнувшись. Огонь в печи на мгновение вспыхивает ярко-синим. Я тут же гашу его.

Смотрю на Эдгара. Его лицо бледное, губы сжаты, а в глазах стоят слезы ярости, которые он не позволяет себе пролить.

- Мама? - шепчет он.

- Одевайся, - мой голос тверд, как сталь.

Я срываю с себя передник, перепачканный мукой и по́том, и швыряю его на пол.

- Мама, куда?

- Прочь.

Я хватаю с крюка у двери два тяжелых шерстяных плаща. Наши башмаки стоят тут же. Мы наспех суем в них ноги, не заботясь о шнурках.

Скрип… Скрип…

Сверху доносится довольное хихиканье Кларибеллы.

Я толкаю дверь.

В лицо ударяет ледяная стена дождя. Ночь черная, бушующая. Ветер воет в узких улочках. Я хватаю ледяную руку Эдгара.

- Бежим, - говорю я. - И не оглядывайся.

Мы выбегаем из тепла, пахнущего хлебом, в холодную, мокрую неизвестность. Мы больше не можем терпеть эту жизнь. Ни одной лишней секунды.

Грязь.

Глава 2. Первенец с даром огня

Его хватка крепкая, как сталь!

Я замираю, пойманная. Это не горячая, потная, грубая лапа Лесма, которая хватает, чтобы причинить боль, чтобы унизить… Она холодная, безразличная к моим слабым попыткам вырваться, и абсолютно, пугающе непреклонная. Мой пульс бьется о его большой палец, как пойманная птица о прутья клетки. Я чувствую каждый отдельный, твердый, как камень, палец, сомкнувшийся на моем запястье.

- Господин, прошу вас... Мне больно... - это ложь, он не давит, но я не знаю, что еще сказать.

- Это не ответ, - его голос остается тихим, но в нем слышится звон металла. Он не отпускает, и не смотрит на мою руку, он смотрит мне в глаза. Его взгляд пригвождает меня к месту, проникает, кажется, в самую душу.

Я смотрю на его обнаженный торс, на шрамы, на выверенные, сухие линии мышц. Это тело воина. И этот воин чего-то от меня хочет. Я стою, как дура, в ночной рубашке, растрепанная, голодная, и чувствую себя не просто женщиной - я чувствую себя добычей.

- Я... - слова застревают у меня в горле. Что ему сказать? Правду? Что я, Радмила Клейборн, «хозяйка» лучшей пекарни, которую он якобы так ценит, сбежала из собственного дома, потому что мой муж привел шлюху? Это так мелко, грязно, и так стыдно!

- Начинай с самого начала, - приказывает он. Это не просьба. - Почему ты на улице посреди ночи с ребенком?

Дыхание спирает. У меня нет выбора. Этот человек не тот, кому можно солгать.

- Мой муж... Лесм. Пекарня... она названа в его честь. «Сдоба Лесма».

- Я знаю, - кивает он, его глаза не отпускают моих. - Твои пироги.

- Да. Только он к ним не прикасается. Пеку я. Всегда пекла только я. - Слова начинают литься сами, сухие, быстрые, безэмоциональные. Я смотрю куда-то ему за плечо, на пучки сушеных трав. - Сегодня... он привел женщину.

Я вижу, как его бровь слегка изгибается, но он молчит, ждет.

- Он привел ее в наш дом. Наверх. На глазах у Эдгара.

Я замолкаю, потому что горло снова сжимает спазм. Я снова слышу этот звук. Скрип... Скрип... И хихиканье Кларибеллы. Унижение, которое было хуже любого удара.

- Я не могла там оставаться, - шепчу я, ненавидя себя за дрогнувший голос. - Не могла позволить сыну… это слышать. Я схватила его, и мы ушли.

Я заканчиваю и опускаю глаза. Вот она, вся моя жалкая, банальная история. Я жду насмешки. Или, что еще хуже, жалости.

Он молчит так долго, что я решаюсь поднять на него взгляд.

Его лицо непроницаемо. Он не жалеет меня. И не презирает. Он… думает. Анализирует. Словно я рассказала ему не о трагедии, а о рецепте.

- И ты побежала в «Золотой Кабан», - констатирует он, а не спрашивает.

- Нам нужно было… тепло. Высохнуть. Я думала, Герта сжалится…

- А потом, - его голос становится еще тише, почти шепотом, но он проникает в меня, как игла, - ты подожгла двух человек.

Моя кровь стынет в жилах. Я дергаюсь так сильно, что его хватка на моем запястье наконец причиняет настоящую, острую боль.

- Что? Откуда вы…

- Я был там, Радмила, - говорит он буднично, будто обсуждает погоду. - Не уезжал. Я наблюдал с другой стороны улицы, из арки, и видел, как вы вошли. И я видел, как тебя и твоего мальчика вышвырнули через несколько часов. Я слышал, как Герта кричала про «ведьму» и «огонь».

Весь воздух выходит из моих легких.

Он не просто богатый господин, и не просто ценитель пирогов. Он все видел, он не уехал тогда, как я думала. Он ждал, и наблюдал.

Мой желудок превращается в кусок льда. Это не забота или любопытство, а что-то другое. Хищное.

- Они… они напали на меня, - шепчу я, мой голос дрожит. Страх перед Лесмом кажется детской забавой по сравнению с тем, что я чувствую сейчас. - Они были пьяны, они… они хотели…

- Они были обожжены, - прерывает он меня, и в его голосе нет ни капли сочувствия. Только ледяной, хирургический интерес. - У одного горела борода, у другого - рубаха. А ты стояла там, целая и невредимая, в темной каморке, где не было ни свечи, ни камина. Как?

Я смотрю на него в ужасе. Это даже не допрос, а настоящий приговор!

Лесм «выбил» из меня магию, потому что боялся ее. Городская стража сожгла бы меня на костре, если бы узнала. А этот человек… он не боится. Он смотрит на меня так, будто я - диковинный зверь, которого он, наконец, поймал.

- Я… я не знаю, - лгу я, отчаянно пытаясь вырвать руку. - Это была случайность! Может, искра из трубы… статическое…

Его хватка становится такой сильной, что я вскрикиваю. Он дергает меня. Резко. Властно. Притягивает меня к себе через стол так, что я почти падаю, упираясь свободной рукой в столешницу.

- Не лги мне.

Его лицо оказывается в нескольких дюймах от моего. Теперь я вижу его глаза вблизи. Они темные, как ночной лес, и в них нет ни страха, ни отвращения. В них… голод. Не тот, что был у пьяниц в таверне. Другой. Расчетливый.

- Я одиннадцать лет ждал этого, - выдыхает он. И его дыхание пахнет не кислятиной, как у Лесма, а чем-то чистым, травяным, как чай в его кружке.

2.1

«Моим вещам».

Эти два слова гудят в моей голове, заглушая страх.

Он не сказал «моей должнице».

Он сказал «моим вещам». Будто я одна из этих серебряных склянок на полке Мирчи. Или, что хуже, как та булочка на столе.

- Я не вещь, - шепчу я, делая шаг назад. Моя спина упирается в холодные камни кухонного очага.

Он медленно, как хищник, обходит стол. Я зажата в углу.

- Нет? - он останавливается прямо передо мной. Так близко, что я чувствую тепло, идущее от его обнаженной кожи. Я вынуждена запрокинуть голову, чтобы смотреть на него. - Одиннадцать лет ты была вещью Лесма. Ты носила его имя, пекла его хлеб, терпела его… причуды.

Он протягивает руку. Не быстро, давая мне время отшатнуться. Но я прижата к стене. Его пальцы, теплые и сухие, касаются моей щеки. Он проводит большим пальцем по царапине, стирая остатки заживляющей мази Мирчи.

Я вздрагиваю, но не от боли. От прикосновения.

- А теперь, - его голос становится тише, почти интимным, и от этого по моей спине бегут мурашки, - ты моя. По праву крови. По долгу твоего отца.

Его глаза - темные омуты. В них нет похоти, как у Лесма или тех пьяниц. В них - холодное, абсолютное обладание. Он смотрит на меня так, будто читает мои мысли. И я понимаю, что он видит все: мой страх, мое отчаяние, мой стыд и эту крошечную, только что проснувшуюся искру огня, которая его так интересует.

- Я… у меня есть сын, - лепечу я. Это единственное оружие, которое у меня осталось. - Эдгар… он…

- Мальчик? - он усмехается, не отводя взгляда. Его палец скользит с моей щеки к подбородку, властно приподнимая его, заставляя меня смотреть прямо на него. - Да. Я видел. Он защищал тебя. В нем есть сталь.

Он наклоняется ближе. Я чувствую запах трав, чистой кожи и чего-то еще, чего-то металлического, как воздух перед грозой.

- Он твой, - говорит он, - а ты - моя. Значит, и он теперь под моей защитой.

Я не знаю, что страшнее - его угрозы или его обещания.

В коридоре раздаются шаги. Тяжелые, в сапогах. Господин не отстраняется. Он даже не поворачивает головы. Он продолжает смотреть на меня, держа мое лицо в своей ладони.

В кухню входит человек. Огромный, в черном кожаном доспехе, мокрый от ночного тумана. На меня он даже не смотрит. Он опускается на одно колено перед господином, игнорируя тот факт, что тот стоит перед ним полуголый.

- Милорд, - голос у воина хриплый. - Мы нашли его.

- Где? - спрашивает господин.

Его голос не меняется, он все так же тих, но теперь в нем звенят ноты приказа.

- В «Дырявой Кружке». Он еще там. С девкой.

У меня холодеет внутри. Лесм.

- Хорошо, - говорит господин. Он наконец отпускает мое лицо и отворачивается от меня, мгновенно превращаясь из хищника в командира. - Возьми троих, и сделайте всё без шума. Я не хочу, чтобы кто-то в городе знал, что пекарь исчез.

- А девка, милорд?

Господин на секунду задумывается.

- Пусть живет. Но сделайте так, чтобы она забыла эту ночь. И имя Лесма. Напугайте.

- Слушаюсь, милорд.

Воин встает и, не глядя на меня, растворяется в темноте коридора.

Милорд?

Он не просто богач. Он командует людьми в доспехах, которые среди ночи по его приказу похищают других людей.

Он поворачивается ко мне. Я все еще стою, прижавшись к очагу.

- Твой муж, - говорит он спокойно, - больше тебя не побеспокоит. Ни тебя, ни мальчика.

Он сделал это. Вот так просто. Стер Лесма из моей жизни, как крошку со стола. Я должна чувствовать облегчение, но я чувствую только страх. Я сменила одну клетку на другую. И эта, кажется, гораздо страшнее.

- Что… что вы со мной сделаете? - шепчу я.

Он снова подходит ко мне. Вся его власть, вся опасность, исходящая от него, концентрируется в одной точке - здесь, на этой маленькой кухне.

- Сначала, - говорит он, снова поднимая руку и кладя ее мне на плечо, его пальцы теплые на моей холодной коже, - ты научишься не бояться меня. А потом… - он смотрит на мои руки, те самые, что месили тесто и метали огонь, - ты научишься контролировать то, что сделала сегодня. Я ждал одиннадцать лет. Я не позволю моему новому… оружию… взорваться у меня в руках.

Оружию. Не вещи. Оружию.

Он смотрит мне в глаза. Его хватка на плече становится крепче.

- Ты поняла меня, Радмила?

Я могу только кивнуть, не в силах вымолвить ни слова.

- Хорошо. - Он отпускает меня. - А теперь иди спать. Завтра мы уезжаем из этого города.

Он поворачивается и уходит. Я смотрю ему вслед, на его мощную спину, исчезающую в коридоре. Я остаюсь одна, дрожа на кухне, где пахнет травами и вчерашним хлебом.

Мы в безопасности. Мой сын в безопасности. Лесм исчезнет.

2.2

- МАМА!

Нет. Нет. Нет. Нет. НЕТ!

Обещание… «Он под моей защитой». Ложь! Все ложь!

Я бросаюсь к окну, высунувшись наружу. Ничего не вижу, только темный переулок.

Животный, первобытный вопль вырывается из моей груди! Я даже не знала, что способна так кричать. Это вопль матери, у которой отняли ее дитя!

Я разворачиваюсь и лечу вниз по лестнице. Спотыкаюсь, падаю, качусь по последним ступеням и больно ударяюсь плечом. Мне плевать.

Вскакиваю.

Он стоит в коридоре. Господин. Уже на ногах, полумрак скрывает его лицо. Он успел натянуть сапоги и темную тунику, и сейчас перехватывает пояс с мечом. Он был готов. Он всегда готов.

Я бросаюсь на него. Уже даже не помню, что он – Лорд, и не помню, что он опасен. Я колочу его кулаками в грудь, в живот, куда попаду!

- ТЫ ОБЕЩАЛ! - визжу я, захлебываясь слезами и яростью. - ТЫ ОБЕЩАЛ! ЕГО ЗАБРАЛИ! ЕГО УКРАЛИ! ТЫ ОБЕЩАЛ, ЧТО ОН В БЕЗОПАСНОСТИ!

Я бью и бью, но это все равно что бить по каменной стене.

Он ловит мои запястья. Эта хватка. Стальная, безжалостная.

- УСПОКОЙСЯ!

- Я НЕ УСПОКОЮСЬ! - кричу я ему в лицо. Мои слезы брызжут на него. - ВЕРНИ ЕГО! ТЫ СЛЫШИШЬ? ВЕРНИ МНЕ МОЕГО СЫНА!

- Кто? - его голос - это лязг меча.

- Я НЕ ЗНАЮ! Я слышала лошадь! Он кричал! Они уехали! ПОЖАЛУЙСТА! - Моя ярость мгновенно сменяется отчаянием. Я повисаю на его руках, мои колени подгибаются. - Я умоляю тебя… Я не знаю твоего имени… Я не знаю, кто ты… Но ты единственный, кто может… Пожалуйста…

Его глаза впиваются в мои. В темноте я не вижу их цвета, вижу только, как они горят. Это не сочувствие, а чистая, ледяная, оскорбленная ярость собственника. Кто-то посмел украсть то, что он только что объявил своим.

Он отшвыривает меня в сторону, к стене.

- КАИ!

Воин в доспехах, тот, что уходил за Лесмом, появляется из тени, будто и не уходил.

- Коней! - рычит мой господин. - Моего. И самого быстрого. СЕЙЧАС!

Каи исчезает. Господин хватает меня за руку.

- Ты, - он встряхивает меня, приводя в чувство. - Едешь со мной.

- Я… я не умею…

- Научишься.

Он тащит меня за собой к выходу. У двери уже стоят два коня, пар валит из их ноздрей. Один - его вороной демон, второй - поджарый, нервный жеребец.

- На коня! - приказывает он.

Господин буквально зашвыривает меня в седло. Я вскрикиваю, едва успев схватиться за луку. Он вскакивает на своего коня одним движением.

- Держись, если хочешь жить. И не отставай, если хочешь увидеть сына.

Он бьет коня пятками. Вороной срывается с места, высекая искры из булыжника.

Моя лошадь рвется за ним.

Мир превращается в смазанный кошмар.

Мы не едем, мы летим! Ветер бьет в лицо, он ледяной, он выбивает слезы из глаз, которые тут же замерзают на щеках. Я ничего не вижу - просто вцепилась в поводья, в гриву, молясь всем богам, чтобы не упасть!

Я полагаюсь на него.

Мчусь в темноту за человеком, чьего имени я не знаю. За человеком, который назвал меня своим оружием. За человеком, который, возможно, и есть дьявол.

Но он - моя единственная надежда.

Мой огонь, моя магия, что она сейчас? Она горит внутри, бесполезная, как зола. Я не могу поджечь того, кого не вижу.

«Эдгар… держись, милый… мама едет…»

- ТУДА! - его голос перекрывает стук копыт.

Он сворачивает с дороги, прямо в поле, срезая путь к лесу. Я отчаянно следую за ним.

Надежда.

Впереди, на фоне светлеющего предрассветного неба, я вижу их. Две лошади и двое всадников. И между ними - маленький, извивающийся узел.

- ЭДГАР! - кричу я, вкладывая в этот крик всю свою душу.

Они оглядываются.

- Мы догоним! - кричу я ему, этому Лорду. - Мы почти…

- Это ловушка.

Его голос - как ушат ледяной воды.

- Что?

В тот же миг из-за темной полосы леса, у старой сторожевой башни, выезжают всадники.

Не один… И не два… Их десять? Двенадцать! Целый отряд!

Они выстраиваются в линию, блокируя нам дорогу. Нас ждали, они заманивали нас!

Двое похитителей разворачивают коней и медленно едут к ним, зажимая Эдгара. Мой господин резко натягивает поводья. Его конь храпит, вставая на дыбы. Мой едва не врезается в него.

Мы стоим в чистом поле. Двое против… четырнадцати.

Один из всадников, тот, что держит моего сына, выезжает вперед. Он смеется, и снимает капюшон.

Это не Лесм, и не его пьяные дружки. Это человек в дорогом плаще, с холодным, аристократическим лицом. Лорд позади меня не просто рычит. Он выплевывает имя, как проклятие.

2.3

«Ее игрушка будет у меня».

Эти слова повисают в ледяном предрассветном воздухе. Рагнар, этот аристократ, держит Эдгара перед собой, как щит. Мой сын, мой мальчик! Он извивается, но хватка похитителя железная.

- А я уж думал, ты не придешь... - Рагнар смеется, - явился! Сам Повелитель Драконов!

Тишина. Единственный звук - это фырканье коней и то, как я судорожно пытаюсь вдохнуть.

Король… Драконов?

Повелитель гор, хозяин последнего драконьего выводка, существо из огня и тени, которому присягнули на верность лорды Севера.

Я поворачиваю голову, и смотрю на человека, который стоит рядом со мной. На его идеальный профиль, на обнаженную кожу, на шрамы, на то, как пар вырывается из его ноздрей - почти как у его коня.

И вдруг понимаю.

Я понимаю этот холод, властность. Эту пугающую, нечеловеческую одержимость. Я понимаю, почему он не испугался моего огня. Как может огонь испугать Короля Драконов?

«Мое оружие», - сказал он.

Я - человек с даром огня. А он - Дракон. Вот почему я ему нужна.

- Ты думаешь, мне нужен этот щенок? - кричит Рагнар, его голос полон ядовитого триумфа. Он видит мой ужас, и видит мое озарение. - Мне нужна она. Ты же знаешь, чего я хочу, Ваше Величество.

«Ваше Величество».

Господин молчит. Его конь бьет копытом. Он не смотрит на Рагнара - только на меня. Его глаза впиваются в мои, и в их глубине я вижу не пламя. Я вижу тлеющие угли.

- Ты прятал ее одиннадцать лет, - продолжает издеваться Рагнар. - Ждал, пока она созреет? Пока этот ничтожный пекарь не сломает ее достаточно, чтобы она стала ручной! А я просто… пришел и взял.

- Ты не взял ничего, - голос Короля. Он не громкий. Он низкий, прямо вибрирует в воздухе. Я чувствую его своей кожей, и по спине пробегает ледяная дрожь.

- Ошибаешься! - Рагнар приставляет нож к горлу Эдгара.

- НЕТ! - кричу я, порываясь вперед.

Рука Короля хватает мой повод, дергая так сильно, что моя лошадь шарахается.

- Стой.

- Ты не можешь спасти их обоих, Король, - говорит Рагнар. Он наслаждается этим. - Ты, конечно, быстр. Ты - огонь. Но мои люди убьют мальчишку за миг до того, как ты до нас доберешься. Мои лучники прострелят ему горло.

Он прав. Отряд за его спиной не просто головорезы. Они в одинаковой темной броне. Это солдаты. И у троих в руках длинные тисовые луки.

- Так что вот сделка, Ваше Величество, - Рагнар улыбается. Это манипуляция. - Ты отпускаешь нас, и даешь нам уйти. С женщиной.

Мое сердце останавливается.

- Как только мы будем в безопасности, в горах… мы отпустим мальчишку. Оставим его в лесу. Он найдет дорогу к тебе. Слово лорда Рагнара.

Ложь!

Я смотрю в глаза Рагнара. Это ложь! Он никогда не отпустит Эдгара. Он убьет его, как только я окажусь в его руках! Он использует меня, чтобы шантажировать Короля, а Эдгар… Эдгар - просто рычаг!

Я поворачиваюсь к Королю. Мое лицо мокрое от слез, которые я уже не замечаю.

- Пожалуйста, - шепчу я беззвучно. - Не отдавай меня. Он убьет его. Пожалуйста! Помоги спасти Эдгара!

Я цепляюсь за него, как утопающий за бревно. Потому что он - единственный, кто может.

Король смотрит на меня. Долгую, бесконечную секунду. Его лицо - маска из льда. Он не выказывает ни страха, ни гнева. Ни сострадания.

Он оценивает. Взвешивает.

Свое «оружие», которое он ждал одиннадцать лет… против жизни мальчика, которого он знает меньше дня.

Он отдаст меня. Конечно, он отдаст. Я - ключ. Оружие. А Эдгар - никто. Помеха. Закрываю глаза, готовая к приговору.

- Она права, - вдруг произносит Король.

Я распахиваю глаза.

- Что? - Рагнар хмурится.

- Она права. Ты лжешь, - говорит Король, глядя прямо на Рагнара. - Ты убьешь мальчика, как только получишь ее. А потом ты попытаешься использовать ее против меня.

- Ты не можешь этого знать! - выкрикивает Рагнар, но в его голосе впервые прорезается неуверенность.

- Я могу, - Король медленно, почти нежно, кладет свою ладонь в перчатке мне на затылок, притягивая меня ближе к себе, так, что наши кони стоят бок о бок. Его прикосновение обжигает даже сквозь ткань. - Потому что я бы сделал то же самое.

Он не отпускает меня, хотя смотрит на Рагнара.

- Но есть одна вещь, которую ты не учел, Рагнар.

- И что же это?

Король улыбается. Но это не улыбка. Это оскал дракона.

- Ты угрожаешь мне моим. Ты пытаешься украсть мое. И ты думаешь, что я буду торговаться?

И прежде, чем Рагнар успевает ответить, прежде, чем я успеваю вздохнуть, Король поворачивается ко мне. Его глаза вспыхивают. Не метафорически. Я вижу, как в глубине его зрачков загораются два крошечных, адских огонька.

2.4

Ярость!

Это слово взрывается во мне. Я смотрю мимо его плеча, и мой взгляд впивается в Рагнара. В его самодовольную ухмылку, в сталь ножа, прижатого к горлу моего сына!

Мой. Сын.

То, что поднимается во мне - не та паническая искра из таверны. Это не страх, который я испытывала перед Лесмом. Это ревущий, расплавленный металл, который кипит у меня в животе, который заливает мои вены и требует выхода. Это что-то древнее, что-то, что он во мне пробуждает!

Я слышу собственный крик, дикий, нечеловеческий, и выталкиваю этот огонь из самой своей сути.

Я даже не целюсь - просто хочу, чтобы они все исчезли!

Воздух между нами и похитителями искажается, взрываясь волной кипящего, невидимого жара. Я вижу, как лучники, натягивающие тетиву, вспыхивают, как сухие факелы, не успев даже закричать.

Я перевожу взгляд на Рагнара. Его самодовольная улыбка застывает маской ужаса.

Толкаю жар снова, на этот раз прицельно. Я вкладываю в этот удар всю свою боль, все свое унижение, всю свою материнскую ярость! Я хочу, чтобы он сгорел!

Два жгута чистого, белого пламени срываются с моих рук.

Слышу дикий вопль. Рагнар, объятый огнем, рушится с лошади, отпуская Эдгара. Мой мальчик падает на землю и откатывается в сторону.

- Мама! - его крик полон не страха, а восторга.

Я не останавливаюсь, пока они все не затихают. Чувствую, как горит моя собственная кожа на ладонях, как огонь пожирает меня изнутри так же, как и их снаружи. Мои руки пылают невыносимой болью!

Я вижу, как мой сын в безопасности бежит ко мне.

А затем мир меркнет.

Я прихожу в себя от запаха лаванды и ощущения немыслимой, утопающей мягкости. Я лежу не на шкурах и не на грязном полу, а на настоящих перинах, под одеялом, легким, как облако. Солнечный свет, яркий и утренний, пробивается сквозь тяжелые бархатные шторы, освещая богатую, просторную комнату с резными деревянными стенами.

И я одна.

- ЭДГАР!

Паника накрывает меня мгновенно. Я сажусь. Комната качается, но я вскакиваю на ноги, путаясь в тонкой батистовой рубашке, которая не моя.

- Эдгар!

Дверь тут же отворяется, и в комнату вбегают две женщины в одинаковых синих платьях.

- Миледи, вам нельзя! - одна из них, постарше, выставляет руки, но не смеет ко мне прикоснуться. Они боятся.

- Где мой сын? - рычу я, чувствуя, как в горле снова зарождается горячий ком. - Что вы с ним сделали?

- Он в безопасности, миледи, умоляем вас! - лепечет вторая, молоденькая. - Ему нельзя беспокоить ваш сон. Мы приведем его! Сейчас же! Только лягте, умоляем, вы были так слабы!

Я замираю, тяжело дыша. Они смертельно боятся меня.

- Приведите. Сейчас же.

Они пятятся, и молоденькая выскакивает за дверь. Через мгновение дверь снова распахивается, и в комнату влетает мой мальчик. Чистый, умытый, в новой теплой рубашке и добротных штанах.

- МАМА!

Он бросается ко мне, и я падаю на колени, на мягкий ковер, прижимая его к себе. Я зарываюсь лицом в его волосы. Он живой, такой теплый! Он пахнет мылом и свежим хлебом.

- Ох, Эдгар, милый мой, мальчик мой…

- Мама, ты видела?! Ты видела?! - он отстраняется и смотрит на меня восторженными, горящими глазами. - Ты была как… как ФШШШ! Ты их всех сожгла! Просто сожгла! Тот плохой дядя Рагнар просто… растаял! Я видел! Ты самая сильная!

Я каменею.

- Эдгар, тише…

- А Король! Мама, он в тебя влюбился! - тараторит он, не обращая внимания на служанок, застывших у двери. - Я слышал, как он говорил тому воину, Каи! Он сказал: «Она моя»! Он забирает нас к себе во дворец! В столицу! Представляешь?! У нас будут приключения! Пацаны во дворах не поверили бы!

Я теряю нить происходящего. Влюбился? Дворец? Приключения? Он ребенок, он не понимает! Эдгар видит сказку там, где я вижу лишь новую, страшную клетку.

Мой взгляд падает на мои руки. Они аккуратно перевязаны чистейшим белым льном.

- Что это? - шепотом спрашиваю я, мой голос охрип.

- Вы обожглись, миледи, - тихо отвечает старшая служанка, не смея поднять на меня глаза. - Когда… когда спасали мальчика. Вы были без сознания, а ваши ладони…

- Повязки…

- Его Величество Зандер ал Асетур наложил их сам, - почтительно шепчет она. - Прежде чем вы совсем потеряли сознание.

Значит, мне не приснилось.

Зандер ал Асетур. Король Драконов.

«Господин» действительно оказывается королем. Ледяная безысходность, которую я почувствовала еще на кухне у лекаря Мирчи, возвращается и сковывает мое сердце.

В этот момент дверь открывается.

Служанок как ветром сдувает. Они просто растворяются, приседая в глубоком реверансе и пятясь к выходу, увлекая за собой упирающегося Эдгара.

Глава 3.

Эти слова повисают в тишине комнаты.

Вся моя жизнь, все одиннадцать лет унижений, боли, страха, вся моя личность, построенная на том, что я - «жена Лесма», - все рушится. Если я не была его… то кем я была? И кем я стала теперь?

Зандер ал Асетур смотрит на меня, и я понимаю, что для него этот разговор окончен. Он не спрашивал, он сообщал. Он не торговался, он объявлял свою волю.

- Отдохни, - говорит он, и в его голосе нет и тени той теплоты, что была у Мирчи. Только сухая констатация факта. - Служанки принесут еду и дорожную одежду. Мы выезжаем через час.

Его Величество поворачивается и уходит не оглядываясь. Дверь за ним закрывается с тихим, весомым щелчком.

Я остаюсь одна в этой роскошной комнате, и меня начинает бить дрожь. Смотрю на свои забинтованные руки. Вот цена за то, чтобы сжечь моих врагов. Цена за то, чтобы привлечь его внимание.

Дверь приоткрывается, и в комнату снова впускают Эдгара. Он подбегает и обнимает меня за талию.

- Мама! Ты слышала? Мы едем во дворец! Я буду учиться в школе!

Я глажу его по голове, стараясь, чтобы мои забинтованные руки не пугали его. Как мне ему объяснить? Как сказать этому восторженному ребенку, что мы не гости, а трофеи?

- Эдгар, милый, - шепчу я, - это… это не игра. Этот человек, Король… он очень могущественный. Мы должны быть осторожны.

- Но он спас нас! - глаза моего сына сияют. - Он как герой из сказки! Он победил плохих дядей, а тебя… он на тебя так смотрел, мама! Точно влюбился!

Я горько усмехаюсь. Дети видят сказки… Я вижу реальность. Он смотрел на меня не как на женщину, а как на редкий клинок, который он только что вытащил из грязи, и собирается отдать в перековку.

Служанки возвращаются. Они приносят не только поднос с горячим бульоном, сыром и хлебом, но и одежду.

Это не то, что носила я. Не грубая шерсть, не мешковина. Мне приносят темно-зеленое дорожное платье из плотного, дорогого сукна, теплую нижнюю рубашку из тончайшего льна и сапоги из мягкой кожи. Все сшито идеально, будто по моим меркам.

Я понимаю, что Зандер не «нашел» эту одежду. Она ждала. Он все спланировал.

Пока я ем - жадно, понимая, что мне нужны силы, - служанки помогают мне одеться. Я ничего не могу делать своими обожженными руками. Каждое прикосновение ткани к повязкам отзывается болью. Эта беспомощность унизительна. Я снова полностью завишу от чужой воли и от чужих рук.

Ровно через час, как он и сказал, за нами приходят.

Но нас ведут не к карете. Нас ведут в главный зал постоялого двора.

Зал изменился. Он больше не похож на место для отдыха. Столы сдвинуты к стенам. Посреди зала стоит на коленях человек - зажиточный купец, судя по его бархатному камзолу, который теперь испачкан дорожной грязью. Он дрожит и плачет.

Зандер сидит во главе зала, в большом резном кресле, которое, видимо, принесли специально для него. Он переоделся в черный камзол с высоким воротом, на груди тускло поблескивает серебряная застежка в виде свернувшегося дракона.

Король даже не смотрит на купца. Он читает какой-то свиток, который держит Каи.

- …таким образом, - монотонно читает Каи, - подлог при поставке зерна в королевские гарнизоны составил тридцать процентов. Гарнизон Красного Пика две недели питался гнилью.

Зандер поднимает глаза. Его взгляд встречается с моим. Он кивает мне, указывая на скамью у стены. Он хочет, чтобы я это видела. Он хочет, чтобы я и Эдгар смотрели.

Мы садимся.

- Милорд! Ваше Величество! - рыдает купец, простирая руки. - Это ошибка! Мои управляющие… я не знал!

- Ты лжешь, - голос Зандера тих, но он режет воздух, и купец мгновенно замолкает. - Твои книги лгут. Ты знал о каждой гнилой крупинке. Ты вор, который украл у собственных солдат.

Зандер встает – одна его фигура во весь рост уже выглядит угрожающе. Он выносит приговор.

- Ты заплатишь втройне. Все твое имущество переходит в казну.

- Нет! Пожалуйста! - воет купец.

- А ты, - Зандер делает шаг к нему, - отправишься на рудники Красного Пика. Будешь лично добывать камень, чтобы отстроить тот гарнизон, который ты пытался уморить голодом.

Он смотрит на воина.

- Каи, проследи, чтобы он составил компанию пекарю Лесму. Думаю, им будет о чем поговорить.

Мое сердце пропускает удар.

Он делает это не только ради справедливости. Он делает это для меня. Показывает мне, что тот, кто меня обидел - ничто. Пыль у его ног.

Купец заходится в беззвучном вое, его уводят.

Зандер поворачивается к нам. Вся холодная ярость правосудия исчезает с его лица, сменяясь деловой невозмутимостью.

- Теперь мы можем ехать.

Мы выходим на улицу.

Там, где прошлой ночью стояли две измученные лошади, теперь выстроился целый отряд. Десять воинов в темной стали, с драконьими гребнями на шлемах. Они сидят на вороных конях, и от них веет ледяной мощью.

3.1

Карета, похожая на темную, обитую бархатом гробницу, везет нас целую вечность. Я потеряла счет дням, и не вижу, куда мы едем, только чувствую, как меняется дорога: тряская, полная ухабов проселочная колея, где мы, казалось, ехали по самому полю, сменяется ровным, гулким камнем. Стук копыт по мостовой становится оглушительным, ритмичным, как барабанный бой. Когда карета наконец останавливается, тишина оглушает меня.

Дверь открывает не Зандер, а один из его воинов в темной стали. Я выхожу, инстинктивно прикрывая глаза ладонью от полуденного солнца. Мой первый вдох в столице наполнен не гарью, не запахом грязных канав и кислятины, как в нашем квартале. Здесь, в центральном районе, пахнет чистым горным воздухом, острой хвоей и чем-то соленым, как далекое море.

Я задираю голову.

Замок похож на гору. Огромный, красный, блестящий камень, который, кажется, пронзает само небо. «Красная Цитадель», - как я слышу позже шепот служанок. Он не построен, а высечен. Окна, которые я вижу, не похожи на обычные окна - они как бойницы, или как раны, проплавленные в самой скале.

Это место не для людей. Это логово.

Зандер уже ждет нас. Он не ехал с нами в душной карете, а вел свой отряд. Теперь он стоит на вершине широкой, как река, лестницы. Солнце стоит прямо у него за спиной, создавая ему огненный, слепящий ореол. Я не вижу его лица, только силуэт.

- Миледи Радмила, - он не спускается, просто кивает, и его голос разносится по огромному двору, отражаясь от камней. - Добро пожаловать домой.

Домой.

Меня и Эдгара немедленно разделяют. Мой сын, ошеломленный размерами двора, смотрит на воинов с открытым ртом. Воин Каи, тот, что кажется тенью Короля, кладет руку ему на плечо.

- Пойдем, парень, - его суровый голос неожиданно смягчается. - Покажу тебе настоящие мечи. Не то что твоя деревяшка.

Эдгар, мой храбрый, маленький мальчик, смотрит на меня. Я киваю, изо всех сил пытаясь улыбнуться. Он смотрит на Зандера, который все еще стоит на лестнице, и уходит с Каи, не оглядываясь.

А меня подхватывают служанки. Две женщины в темно-синих платьях, тихие, как мыши, и с опущенными глазами. Они ведут меня внутрь, в прохладный, гулкий сумрак замка.

Мои покои.

Я даже не знаю, что такие слова существуют для описания жилья. Это не комната. Я не знаю, как это назвать. Это крыло. Огромный зал, который мог бы вместить всю нашу пекарню вместе с домом Лесма. Пол устлан ковром такой невероятной толщины, что мои босые ноги, когда я позже ступаю на него, утопают, как во мху. Стены затянуты не просто тканью, а тяжелым, темно-красным шелком с вышитым золотой нитью узором - кажется, это сплетенные драконьи хвосты.

Камин. Я, как пекарь, первым делом смотрю на него. В этом камине я могла бы испечь дюжину пирогов, не пригибаясь! Он из черного мрамора, и в нем тихо потрескивают дрова, хотя в комнате и без того тепло.

Но главное - окно.

Оно занимает всю стену от пола до потолка. Я подхожу ближе, как завороженная. Оно из цельного, кристально чистого стекла, без единого изъяна. И оно выходит на отвесный утес. Весь город, вся столица, раскинулась внизу, как игрушечная. Я вижу реку, порт, крыши домов. Я птица в клетке на вершине мира.

В смежной комнате ванна.

Я думала, у меня помутится рассудок. Это не деревянная лохань, а целая небольшая комната, высеченная из цельного куска зеленого, с прожилками, мрамора. В полу бассейн, и вода в него, как я выясняю, поступает по трубам прямо из стены. Горячая!

Служанки меня не спрашивают. Они просто начинают работать.

Меня раздевают. Я, привыкшая к грубой ткани, к муке, к поту, стою обнаженная посреди этого немыслимого богатства. Они смывают с меня дорожную пыль. Мои забинтованные руки, которые уже почти зажили, бережно держат над паром, разматывают старые повязки Мирчи, омывают и снова бинтуют чистым льном.

Они моют меня, как покойницу. Или как жертву перед алтарем. Они льют на мои волосы масла, пахнущие лавандой и чем-то еще, пряным, дымным.

Потом меня одевают.

Платье. Оно из тяжелого, как вода, бархата, цвета ночного неба, и сидит на мне так, словно его шили недели, зная каждый мой изгиб. Как он мог знать? Оно скромное, с высоким воротом и длинными рукавами, но оно обнимает меня так, что я чувствую себя одновременно и защищенной, и выставленной напоказ.

Мои волосы, которые я всю жизнь прятала в унылый, мышиный пучок, расчесывают. Я с удивлением вижу в огромном, в серебряной раме, зеркале, что они не просто русые. На солнце они отливают медью. Служанки, не говоря ни слова, завивают их и укладывают в сложную прическу, оставив несколько прядей обрамлять лицо.

Я смотрю на женщину в зеркале.

У нее моя царапина на щеке, уже почти зажившая. Но все остальное… Глаза, которые больше не смотрят испуганно. Кожа, которая сияет. Посадка головы, которую диктует тяжесть прически.

Она прекрасна. Она незнакома. И она… не я.

- Где Эдгар? - это единственное, что возвращает мне мой собственный голос.

Меня отводят показать, как устроили моего сына. Я иду по бесконечным коридорам замка, и мои новые кожаные туфли не издают ни звука на каменных плитах.

3.2

Зандер ведет меня по коридорам замка, и каждый наш шаг гулким эхом отдается от высоких сводов.

Я чувствую себя маленькой и ничтожной. Даже в этом роскошном бархатном платье, которое стоит больше, чем вся «Сдоба Лесма» вместе с печью и запасами муки на год, я все равно чувствую себя самозванкой. Пекаршей, которую нарядили в шелка ради чьей-то прихоти.

Зандер идет чуть впереди. Он не оглядывается, уверенный, что я следую за ним. Его шаг широк и тверд, слуги и стражники вжимаются в стены при его приближении, склоняясь в глубоких поклонах. Он центр этого мира. Гравитация, которая удерживает этот красный каменный замок на краю утеса.

Мы подходим к двойным дверям из белого дуба, украшенным перламутром. Стражники распахивают их перед нами.

- Матушка, - голос Зандера меняется. Из него исчезает ледяная сталь приказа, появляется что-то похожее на уважение.

Мы входим в светлую, наполненную воздухом комнату. Это личные покои. У огромного камина, в котором пляшет уютный огонь, в высоком кресле сидит женщина.

Её Величество Вэлэри, Королева-Мать.

Она встает нам навстречу, и я вижу, откуда Зандер взял свою стать. Она высока, пряма, как струна, и, несмотря на седину, в ней чувствуется несгибаемая сила. Её лицо изрезано морщинами, но глаза - те же темные омуты, что и у сына, - смотрят ясно и пронзительно.

Я приседаю в глубоком реверансе, как меня учили служанки всего час назад. Мои колени дрожат.

- Ваше Величество, - произносит Зандер, подходя к ней и целуя её руку. - Позволь мне представить тебе Радмилу Клейборн. Ту самую, о которой я писал тебе с дороги.

Королева-Мать переводит взгляд на меня. Я замираю, боясь дышать. Что она видит? Грязную беглянку? Любовницу сына? Или, как выразился Зандер, «сломанное оружие»?

- Клейборн… - задумчиво произносит она. Её голос низок и мелодичен, как старая виолончель. - Дочь Эдриана? Да, я вижу сходство. Те же глаза.

Она делает шаг ко мне. Я не смею поднять голову.

- Поднимись, дитя.

Я выпрямляюсь. Леди Вэлэри рассматривает меня с вежливым, сдержанным любопытством. В её взгляде нет презрения, которого я так боялась, но нет и тепла. Это взгляд ювелира, оценивающего камень.

- Зандер сказал, что ты работала в пекарне, - говорит она, и уголок её губ чуть приподнимается. - В той самой, что поставляет ко двору пироги с олениной и можжевельником?

Я моргаю, ошеломленная.

- Д-да, Ваше Величество.

- Чудные пироги, - кивает она. - Единственное, что способно пробудить мой аппетит в пасмурные дни. Я и не знала, что их печет дочь лорда Клейборна. Судьба порой пишет странные узоры.

Я краснею до корней волос. Сама Королева-Мать ела мои пироги! Ела то, что я месила этими руками, пока Лесм орал на меня или считал медяки. Эта мысль кажется настолько сюрреалистичной, что у меня кружится голова.

- Благодарю вас, Ваше Величество, - шепчу я. - Для меня это… честь.

Вэлэри благосклонно кивает, но затем её лицо становится серьезным. Она поворачивается к сыну.

- Зандер, нам нужно поговорить. Наедине.

Зандер кивает.

- Радмила, подожди в галерее, - бросает он мне через плечо.

Я снова приседаю в реверансе и, пятясь, выхожу за двери. Стражники закрывают их за мной, отрезая меня от разговора сильных мира сего.

Я остаюсь одна в длинной, залитой солнцем галерее. Стены увешаны гобеленами, изображающими битвы драконов. Я медленно иду вдоль них, чувствуя себя потерянной. Жар внутри меня, который на время притих от страха перед королевой, снова начинает поднимать голову.

Поворачиваю за угол и едва не сталкиваюсь нос к носу с кем-то, кто идет мне навстречу.

Я отшатываюсь, бормоча извинения.

- Прошу прощения, я не…

Тут же замолкаю, подняв глаза.

Передо мной стоит женщина. Она молода, может быть, чуть моложе меня, но в ней есть та уверенность, которой у меня никогда не было. Она высока и невероятно, ослепительно красива. Её не портит даже слишком простой наряд, а волосы… Это не просто рыжий цвет. Это цвет расплавленной меди, густой, насыщенный, спадающий тяжелыми локонами на плечи.

Она смотрит на меня своими зелеными, кошачьими глазами. В этом взгляде нет враждебности, но в нем есть что-то хищное. Оценивающее. Так хозяйка дома смотрит на новую, неуклюжую служанку.

- Осторожнее, - её голос звонкий, как колокольчик, но в нем звенят нотки стали.

Дама окидывает меня взглядом с головы до ног. Задерживается на моем дорогом платье, на прическе. Её брови слегка ползут вверх.

- Я вас раньше не видела при дворе, - произносит она. - Вы одна из новых фрейлин Её Величества Вэлэри?

- Нет… я… - слова застревают в горле. Кто я? Пленница? Ученица? Гостья? - Я прибыла с Его Величеством.

При упоминании Зандера её глаза сужаются.

- С Его Величеством? - переспрашивает она медленно. - Он вернулся?

3.3

Боль… Она везде. Но теперь это не тот раздирающий, кипящий жар, который грозил разорвать меня изнутри. Это другая боль - острая, пульсирующая, поверхностная. Она сосредоточена в моих руках.

Я открываю глаза, и вижу белый полог балдахина. В воздухе пахнет не гарью, а мятой, камфорой и чем-то горьким.

Я жива? Делаю глубокий вдох. Воздух входит в легкие легко, прохладно. Внутри меня пусто. Звенящая, благословенная пустота! Тот страшный, ревущий дракон, который бился в моей груди последние дни, исчез. Я выплеснула его, опустошила себя до дна.

Пытаюсь пошевелиться, и с моих губ срывается стон.

- Тише, тише, миледи. Не двигайтесь.

Надо мной тут же склоняется женщина в сером одеянии лекаря со строгим, но добрым лицом. Она прикладывает прохладную ладонь к моему лбу.

- Жар спал, - констатирует она с облегчением. - Хвала Изначальным!

Я перевожу взгляд на свои руки. Они лежат поверх одеяла, уложенные на специальные подушечки. Ладони снова превратились в белые коконы. Бинты толстые, пропитанные мазью, сквозь которую проступает желтоватый оттенок лекарств.

- Мои руки… - шепчу я. Горло саднит, будто я кричала часами.

- Ожоги второй степени, - спокойно отвечает лекарша, смачивая губку водой и поднося к моим губам. - Глубокие, но поправимые. Вы выпустили слишком много силы, миледи. Ваша кожа не выдержала.

Я жадно пью.

- Что… что случилось?

Лекарша отставляет чашку. Её лицо становится серьезным, даже мрачным. Она оглядывается на дверь, проверяя, плотно ли она закрыта, и наклоняется ко мне ближе.

- Вас нашли на балконе без сознания. Весь замок видел тот факел, в который вы превратились.

Она понижает голос до шепота.

- Его Величество был… в ярости.

У меня холодеет внутри. Зандер… Конечно! Я испортила его «оружие». Повредила его собственность.

- Он злится на меня? - спрашиваю я, чувствуя, как страх снова сжимает желудок.

- На вас? - лекарша качает головой. - О нет, миледи. Его гнев пал не на вас. Он был разгневан тем, что вас довели до такого состояния.

Она вздыхает, поправляя мое одеяло.

- По его приказу сегодня утром на плацу высекли магистра Элариона.

Я застываю.

- Что? - выдыхаю я. - Старого мага? Учителя?

- Десять ударов плетью, - сухо сообщает она. - За то, что он не научил вас технике безопасности. За то, что не распознал признаки переполнения резерва. Король сказал, что если бы вы сгорели, голова магистра украсила бы пику на воротах. А так - он отделался шрамами на спине.

Меня мутит. Комната начинает вращаться.

Эларион. Древний, скрипучий старик, который был со мной строг, но терпелив. Он учил меня зажигать свечи. Он не знал, что во мне бушует пожар. Я сама не говорила ему, боясь показаться слабой или неблагодарной.

И теперь его били плетью. Из-за меня.

- Это… это несправедливо, - шепчу я, и слезы наворачиваются на глаза. - Это была моя вина… Я не сказала…

- Тише, миледи. Не говорите так, - лекарша кладет руку мне на плечо. - Слово Короля - закон. Он защищает то, что принадлежит ему. Вы теперь под его покровительством. Любой вред, нанесенный вам, - это оскорбление Короны.

Защищает.

Я вспоминаю, как Лесм бил меня. Никто не защищал. Теперь меня защищают так рьяно, что от этого страдают невинные. Я сменила безразличие мира на кровавую заботу тирана.

Меня бросает в липкий пот. Перед глазами всплывает картина: я на балконе, мои руки светятся, как раскаленное железо, я задыхаюсь, я горю… А где-то внизу, на холодном камне, бьют старика.

- Вам нужно отдыхать, - говорит лекарша, видя мое состояние. - Вы истощены. Магическое истощение - вещь коварная.

Она дает мне выпить какого-то отвара, горького и вяжущего.

Я лежу, глядя в потолок. Мысли ворочаются тяжело, как камни. Я чувствую себя чудовищем. Опасным, нестабильным чудовищем, которое калечит всех вокруг - и врагов, и учителей.

Стук в дверь. Быстрый, нетерпеливый.

Дверь приоткрывается, и внутрь просовывается вихрастая голова.

- Мама?

Эдгар!

Лекарша кивает ему, разрешая войти.

Мой сын вбегает в комнату. На нем форма Схолы - темно-синяя туника с серебряным кантом, штаны, мягкие сапоги. Он выглядит… здоровым. Сытым. Его щеки розовые, глаза сияют.

- Мама! - он подбегает к кровати, но останавливается в шаге, увидев мои забинтованные руки. Его радость на миг гаснет. - Тебе больно?

- Нет, милый, уже нет, - я улыбаюсь ему, и это искренняя улыбка. Единственное светлое пятно в этом мраке. - Просто… нужно время, чтобы зажило.

Он выдыхает и снова оживляется.

- Ты бы видела, мама! Сегодня нас водили в оружейную! Настоящую! Там мечи такие огромные, больше меня! А мастер Торн сказал, что у меня хороший хват! Он сказал, что из меня выйдет толк!

3.4

Дни сливаются в тягучую, смазанную череду рассветов и закатов. Мои руки заживают. Розовая, новая кожа на ладонях выглядит неестественно нежной, почти детской, но я могу шевелить пальцами, держать ложку, могу даже сама застегнуть пуговицы на платье.

Физическая боль уходит. Но на ее место приходит нечто худшее.

Возвращается жар.

Поначалу это лишь слабое эхо - тепло в солнечном сплетении, покалывание в кончиках пальцев после обеда. Стараюсь не обращать внимания. Я пью ледяную воду, часами сижу у открытого окна, подставляя лицо ветру.

Но с каждым часом, с каждым ударом сердца, Дракон внутри меня поднимает голову. Он отдохнул, набрался сил. И теперь ему тесно.

Я боюсь. Боги, как же я боюсь. Я помню этот безумный, ревущий поток огня на балконе. Помню запах собственной горящей плоти. Не хочу проходить через это снова…

И в то же время, в моменты, когда жар становится невыносимым, я вспоминаю слова Мелис.

«Ваш огонь расплавит эти прутья, как воск».

Ее предложение висит надо мной дамокловым мечом. Предать того, кто спас меня и моего сына? Зандер жесток, он высек Элариона, он держит людей в страхе. Но он дал Эдгару мечту. Он дал мне крышу.

А Мелис… Мелис предлагает свободу. Но какой ценой? Спуститься в черные казематы? Выпустить врага Короля?

Сегодня вечером становится совсем плохо.

Солнце садится, окрашивая небо в фиолетовый и багровый. В моих покоях душно, хотя служанки распахнули все окна. Я мечусь по ковру, как зверь в клетке.

Моя кровь густая и горячая, как раскаленный сироп. Она стучит в висках, отдается звоном в ушах. Кожа горит. Я чувствую, как волоски на руках встают дыбом от статического электричества.

- Нет… нет… успокойся, - шепчу я себе, сжимая кулаки. Но от этого жеста ладони вспыхивают новой волной жара.

Я подхожу к графину с водой, хватаю его дрожащими руками. Стекло мгновенно нагревается. Я наливаю воду в кубок - она шипит, касаясь стенок.

Не могу сдержать это… Мне нужно выпустить огонь! Но если я выпущу его здесь, я сожгу эти шелка, эти гобелены, я сожгу себя!

Дверь открывается без стука.

Я вздрагиваю, роняя кубок. Он ударяется об пол, вода разливается лужей, от которой тут же начинает идти пар.

Зандер.

Он стоит на пороге, высокий, темный, заполняющий собой все пространство. На нем нет короны, нет парадного камзола. Простая черная рубашка, расстегнутая у ворота, и брюки, заправленные в сапоги. Он выглядит уставшим.

Но его глаза мгновенно находят меня. И они сужаются.

Он видит пар от лужи, видит мое пунцовое лицо и мои трясущиеся руки, мой безумный взгляд.

- Радмила, - его голос резок.

Он делает шаг ко мне, закрывая за собой дверь.

- Не подходите! - хриплю я, пятясь к окну. - Я… я не могу… оно снова…

Я боюсь обжечь его. Боюсь, что сорвусь, и он снова накажет кого-то, или, что хуже, решит, что «оружие» слишком опасно и его пора утилизировать.

Зандер не слушает. Он сокращает расстояние между нами в три широких шага. Он не боится.

- Дай мне руку.

- Я обожгу вас! - в панике выкрикиваю я. - Я горю, Зандер! Я горю!

- Дай мне руку, - повторяет он с ледяным спокойствием, которое действует на меня как пощечина.

Я замираю, прижатая спиной к холодному стеклу окна. Мне некуда бежать.

Он протягивает ладонь. Его пальцы длинные, сильные, покрытые мозолями от меча. Я медленно, боясь дышать, вкладываю свою пылающую ладонь в его. Жду запаха паленой кожи. Жду, что он отдернет руку с проклятием.

Но происходит чудо. В тот момент, когда наша кожа соприкасается, я чувствую холод.

Будто шлюз открывается. Огонь, который кипел во мне, который распирал мои вены, вдруг находит выход. Он устремляется туда, в точку соприкосновения. Перетекает из меня в него.

Я судорожно вдыхаю. Облегчение такое острое, что у меня подкашиваются колени.

Зандер не морщится. Наоборот. Его глаза расширяются, зрачки чернеют, поглощая радужку. Он делает глубокий вдох, будто втягивает аромат редкого вина.

Ему… нравится?

- Много, - хрипло говорит он. - Слишком много для одного касания.

Он перехватывает мою вторую руку.

Теперь поток удваивается. Жар вытекает из меня бурлящей рекой. Мое сердце перестает колотиться как бешеное, звон в ушах стихает. Я чувствую прохладу комнаты.

Но Зандеру этого мало. Или мне мало?

Он делает шаг вплотную ко мне. Я чувствую жар его тела, но это нормальный, человеческий жар, а не разрушительное пламя.

Король отпускает мои руки, но только для того, чтобы мгновенно обхватить мое лицо ладонями. Его пальцы зарываются в мои волосы у висков, большие пальцы гладят скулы.

- Радмила, - шепчет он, глядя мне в глаза. В его взгляде - темный, голодный огонь. - Не держи в себе. Отдай мне. Все.