Себастьян стоял у обледенелого зубца дозорной башни и смотрел, как из низких плотных туч медленно падает снег. Крупные пушистые хлопья сыпались с небес бесшумно и плавно, вплетались в узор на девственно белом покрывале земли или успокаивалась на ветвях застывших в глубоком январском сне деревьев. Вот уже пять зим он видел этот один и тот же пейзаж. Равнину, на которой небольшие наделы земли, разделенные низкими изгородями выглядели с высоты, как лоскутки ткани, небрежно сшитые между собой, излучину реки Тайль, ее противоположный высокий берег и на вершине поросшего лесом холма замок Крак де Борн, тот самый, где шесть зим назад имел несчастье родиться последний из пяти сыновей графа Ноэля де Абвиль - могущественного сеньора Артуа.
В первый раз маленький Себастьян увидел эту картину сквозь застилающие глаза слезы. Тогда была весна. Земля радостно встречала светлый праздник Христова Воскресения, поля нежно зеленели, лес был покрыт прозрачной дымкой молодой листвы, Тайльские воды, полные талых снегов, бурлили, выплескивались из русла, перекатывались по большим валунам возле старого брода и, обгоняя друг дружку, спешили слиться с Соммой, чтобы убежать к Англискому морю. Одинокий всадник удалялся от обители святого Винсента. Вот уже и не различить стука копыт, рыжий конь в последний раз мелькнул за деревьями и скрылся за поворотом. Себастьян обхватил руками шершавые холодные камни, прижался щекой к парапету. Теперь он уже не плакал, хотя никто не увидел бы здесь его слез, но в тот день он горько рыдал. Отец оставил его среди чужих людей, в этом мрачном аббатстве, где смиряя плоть постом и возвышая душу молитвой младшему отпрыску славного де Абвиль предстояло готовить себя к нелегкому пути служителя церкви. По традиции младший сын графа Ноэля должен был стать священником. Себастьяна не спрашивали о том, хочет ли он отречься от мира и посвятить себя Богу. Его вообще редко удостаивали вниманием в семье, состоявшей преимущественно из мужчин. Достаточно большая разница в возрасте отдаляла его от братьев, отец же оставался для мальчика недосягаемым. С Себастьяном Ноэль де Абвиль был неизменно суров. Появление на свет пятого сына стоило жизни прекрасной Изольде Арраской, супруге властелина Долины Роз. Шесть горестных зим не мог Ноэль простить небу смерти своей драгоценной Изольды. Живым воплощение несправедливости Всевышнего в глазах графа оставался Себастьян. И все же, словно невидимыми нитями мальчик был накрепко привязан к отцу. Себастьян боготворил де Абвиля и даже в жестокости отца, несправедливых упреках, частых наказаниях находил для себя радость. Ему было все равно каким образом граф проявит внимание.
Теперь все погибло. Отец бросил его. Он ускакал в Крак де Борн и даже не обернулся, не махнул рукой. Ни единого слова при прощании, ни одной улыбки. Тогда слёзы горячим потоком хлынули из самого сердца и прекрасный весенний пейзаж превратился в бесформенное размытое пятно. Теперь лишь вздох сожаления приподнял грудь.
Время и суровый устав обители научили Себастьяна страдать достойно. С того дня, как брат Освальд оторвал его от крепостной стены и увел в свою мрачную сырую келью, он больше не плакал. Весну сменило лето, потом пришла осень и опять наступила зима. Граф де Абвиль ни разу не приехал навестить своего маленького сына, но Себастьян продолжал ждать.
Он видел Долину Роз в радостном ликовании вновь пробуждающейся жизни, в пересыщенном собственной славой великолепии летних красок, в трепетном эфемерном сиянии осени, но более всего радовал детское сердце застывший, подернутый легкой белой дымкой мягкий зимний свет. Как будто завеса печали опускалась над миром. Безмолвная, застывшая неживая красота пугала и вместе с тем притягивала. Манила, звала, обещала подарить освобождение от страданий.
Пять зим провел мальчик в стенах монастыря. Пять долгих холодных зим, когда седая изморозь покрывала каменные плиты пола в старинной часовне и колени застывали и немели во время молитв, когда к утру вода в кувшине для умывания превращалась в лёд, когда на занятиях с братом Освальдом приходилось отогревать восковые дощечки, а стилос выпадал из непослушных пальцев и латинские буквы выходили неровными, нарушая тем самым, строгие каноны унциального письма. Когда во время трапезы слова Благой Вести срывались с губ облачками белого пара и возносились к высоким сводам большого зала, а отец настоятель спешил произнести Benedictit и поскорее уединиться в своей келье, чтобы согреться кубком салернского вина у жаровен с углями. …
В январе короткий день угасал рано, перед молитвами третьего часа, звон монастырского колокола плыл в быстро надвигающихся сумерках.
Скоро уже нельзя будет различить даже очертаний Крак де Борн на фоне темного, затянутого снеговыми тучами неба.
Свет факелов блестящими яркими точками замерцал на дороге. Небольшой отряд всадников приближался к обители святого Винсента. Сердце Себастьяна дрогнуло от странного предчувствия, когда хриплый голос рога прозвучал перед монастырскими воротами и загремели цепи подъемного моста.
На лестнице послышались знакомые шаги брата Освальда. Сухощавая высокая фигура монаха возникла в проеме арки и он вопреки обыкновению заторопился по дозорной галерее к мальчику. Брат Освальд не сомневался, что найдет Себастьяна именно здесь. От подъема по крутой лестнице монах запыхался и с трудом переводил дыхание. На полный раскаяния взгляд своего воспитанника он только укоризненно покачал головой. Времени читать нравоучения не было. Событие из ряда вон выходящее могло совершиться в стенах монастыря и брат Освальд не знал как принять это: с радостью или с покорным смирением к воле Всевышнего.
– Граф де Абвиль желает говорить с тобой. – без пояснений заявил монах Себастьяну.
– Мой отец? – Мальчик не мог поверить услышанному. Он готов был задать наставнику
множество вопросов, но тот уже повернулся и двинулся обратно. В обители святого Винсента очень хорошо знали, как опасно заставлять ждать сеньора де Абвиль. Себастьян не совладал с нетерпением и опрометью бросился вниз по крутой винтовой лестнице, потом по открытой галерее внутреннего двора, через теплицу, трапезную. Он бежал к покоям настоятеля, а сердце билось в груди, как большой церковный колокол перед праздничной мессой. Ноэль де Абвиль синьор Артуа, его отец здесь! Себастьян ждал его, надеялся, отчаивался, и снова ждал – так было всегда. Ничто не могло заставить мальчика поверить, что Ноэль забыл о существовании своего родного сына. Нет! Себастьян во всем оправдывал графа. Должно быть отец слишком занят, у него нет времени проявлять любовь, да мало ли что еще, Теперь это не имеет значения. Он приехал… Он здесь!
Их путь подошел к концу. Копыта серого жеребца застучали по деревянному подъемному мосту, процокали по небольшому внутреннему двору. Замок Кармель был невелик, но представлял собой надёжное укрепление с небольшим гарнизоном в пятнадцать латников.
Шарль умудрился осторожно слезть с лошади, и не потревожить сон мальчика. Хотя то, что произошло этой ночью видимо настолько потрясло ребенка, что он крепко забылся в далеких от реальности грезах. Разум его искал защиты и нашел.
Шарль был поражен внезапно нахлынувшим чувством нежности к этому хрупкому золотоволосому ангелу. Ничего прекраснее спящего Себастьяна нельзя было представить. Голова мальчика покоилась на груди рыцаря, густые ресницы отбрасывали полукружья теней на бледные щеки, губы слегка приоткрылись. Шарль осторожно перевел дыхание, неужели только сновидение способно вызвать улыбку на отрешенном от мира лице Себастьяна?
Одним взглядом де Кармель приказал слугам удалиться. В замке все желания хозяина выполнялись немедленно и беспрекословно, никто не выказал удивления или любопытства, старший в ночной страже капитан гарнизона , так же отпущенный Шарлем, вернулся в караульное помещение и на всякий случай отдал приказ поднять мост и выставить часовых на башне. Он не знал откуда барон привез свою живую добычу. Возможно, ребенок был ценным заложником или военным трофеем непредсказуемого барона. Дальновидный воин счел благоразумным обезопасить замок на случай внезапного вторжения и всех прочих неприятностей.
Не выпуская из рук своей драгоценной ноши, Шарль без труда поднялся по ступеням винтовой лестницы в башню. Для сильных рук рыцаря Себастьян был лёгким, как младенец.
Мальчик вздохнул и открыл глаза, лишь только Шарль переступил порог своей комнаты. Яркий свет от треножника с масляными лампами потревожил вторгся в сны.
- Мой господин! – воскликнул Себастьян, когда Шарль бережно опустил его на мягкое ложе, покрытое великолепной медвежьей шкурой. Две борзые, что забежали следом за хозяином, угрожающе ощерились, услышав незнакомый голос, но де Кармел только глянул на них и собаки тотчас поджали хвосты и ретировались в дальний угол.
- Я все же разбудил тебя, - улыбнулся Себастьяну Шарль, - Но это даже хорошо. Ты должно быть голоден… оставайся тут я прикажу нагреть воды и принести ужин. Мы не будем сегодня спускаться в большой зал.
Перемены оказались столь неожиданны, что ошеломленный Себастьян не мог прийти в себя. Он воспользовался одиночеством, чтобы оглядеться. Мальчик не помнил, как попал в эту комнату. Они с Кармелем ехали верхом достаточно долго. Бережное прикосновение сильных рук – это единственное, что сохранилось в памяти ребенка.
Двое слуг внесли большую деревянную лохань, застеленную белым полотном, вслед за ними еще двое явились с ведрами горячей и холодной воды, мальчик ненамного старше Себастьяна принёс кувшин с жидким мылом и мягкую ткань для вытирания. Все это время Себастьян сидел на ложе и видом напоминал дикого зверька, попавшего в неволю. Безотчетный страх не отпускал. Привычный мир рухнул слишком быстро, чтобы Себастьян смог хотя бы пожалеть о нём. Жалеть, конечно, было не о чем, он не любил монастырь, и всегда надеялся освободиться из мертвенных, непроницаемых для радости жизни стен обители святого Винсента, но что ожидало его здесь? Новая темница? Жестокое обращение незнакомого рыцаря, которого Ноэль де Альби избрал синьором для своего младшего отпрыска? Нет… пожалуй нет, Шарль де Кармель не был похож на отца Пъера или отца настоятеля Олсберта, вот от них-то Себастьян натерпелся.
В тёмно-карих глазах этого рыцаря светилось неподдельное участие и, возможно, даже нежность. Так смотрел на него брат Освальд, когда они оставались вдвоем в своей сырой холодной келье.
Жалость всегда оскорбляла маленького де Альби, но в отношении Шарля он не почувствовал ничего, что задело бы его фамильную гордость, странным образом унаследованную мальчиком от отца.
Себастьян сидел в большой лохани, обхватив колени и низко опустив голову. Он стыдился своей наготы, худобы, выпирающих ребер, слишком длинных рук и ног. Его тело не знало чужих прикосновений. Мальчик думал, что помогать ему с мытьём явится слуга, но дверь открылась и в комнату вошел Шарль. Он успел переодеться в тонкую полотняную камизу и простые шоссы, влажные волосы свидетельствовали о том, что барон уже принял ванну. Он, так же как во дворе, одним мановением руки и властным взглядом отпустил слуг, при этом юный паж, который покинул комнату последним, вспыхнул и посмотрел в сторону Себастьяна с откровенной ненавистью. От внимательных глаз Кармеля это не укрылось, но сейчас он был занят другим.
- У меня нет хозяйки или дочери, чтобы оказать честь гостю, поэтому тебе придется удовольствоваться моими услугами.
Мягкий шутливый тон скрыл то волнение, которое испытал Шарль, но рука его дрогнула, когда он коснулся влажной кожи Себастьяна.
- Это… я … Я мог бы и сам, - прошептал мальчик, когда мягкое полотно заскользило по его согнутой спине.
- Ты боишься меня? – спросил Шарль. Он продолжал свои неторопливые движения до тех пор, пока тело мальчика не расслабилось от горячей воды и непривычных ласковых прикосновений. Шарль, тем временем, вылил на золотые кудри младшего сына Ноэля де Абвиля целый поток душистого мыла и ловко взбил пену, можно было подумать, что он всю жизнь только и занимался тем, что мыл пажей.
- Ты не ответил мне, - голос Кармеля прозвучал мягко и вкрадчиво.
- Нет, - простодушно отозвался Себастьян, - Я смущен тем, что вы видите меня обнаженным. В монастыре послушникам запрещают смотреть даже на собственное тело.
- А-а-а, - неопределенно протянул Шарль и принялся намыливать плечи и грудь своего гостя. – Здесь многое будет по другому и тебе придется привыкнуть… Встань. Не закрывайся от меня.
Себастьян подчинился и подставил голову и плечи под струи тёплой воды, которую лил на него из кувшина Шарль. Мальчик фыркал как жеребенок и отчаянно тёр глаза. Он был невинен.
Кармел молчал, он следил за тем, как, стыдясь наготы, Себастьян поспешно натягивает одежду. В этом трогательном стремлении было так много беззащитности. Шарль видел насколько раним этот мальчик и странное, доселе незнакомое желание защитить одинокое, незаслуженно обиженное судьбой дитя вдруг овладело им. Заслонило все иные стремления и мысли. Шарль хотел чтобы Себастьян доверил ему свое сердце, отдал невинную любовь, но знал, что это не произойдет так скоро.
— Ты устал, поешь и ложись, оставим все разговоры на завтра.
— Да, мой синьор. — И без того немногословный Себастьян с
трудом заставлял себя произносить ничего не выражающие
односложные фразы. Мысли его беспокойно метались. Новое появление слуг несколько отвлекло Шарля и мальчик смог, наконец, хоть немного привести чувства в порядок.
Лохань с водой и ведра унесли, вместо них перед камином появился небольшой стол. Он был не похож на грубые козлы, прикрытые неровными досками, к которым Себастьн привык в монастыре. Этот квадратный стол целиком сделанный из тёмного гладко отполированного дерева, украшала тонкой резьба и затейливые надписями на непонятном языке. Ослепительно белое полотно скрыло буквы, прежде чем Себастьн успел рассмотреть их. Убранство стола: серебряное блюдо, кувшин с узким горлышком, кубки с насечкой, инкрустированные бирюзой, изящный масляный светильник, свидетельствовали о богатстве и изысканном вкусе хозяина. Шарль все так же ласково улыбался Себастьяну, призывая его не смущаться.
Поднос с едой принёс уже знакомый мальчику красивый темноволосый паж. На этот раз он не посмел поднять горящих отчаянием и ненавистью глаз, но и без того можно было ощутить напряженность и недоброжелательность, которая сквозила в каждом его движении, когда он готовился прислуживать юному гостю Кармела.
Шарль не удостоил пажа ни единым взглядом, все его внимание по-прежнему было сосредоточено на золотоволосом ангеле с прекрасными нежными, как у испуганного олененка глазами.
— Ты можешь идти Пьер, — рассеянно промолвил рыцарь, — Сегодня я больше не позову тебя.
Едва сдерживая слёзы, паж выбежал из комнаты, за дверью послышались всхлипывания, затем торопливые удаляющиеся шаги. Себастьян не решился спросить, чем так расстроен Пьер.
Несмотря на то, что со времени скудного завтрака в монастыре он ничего не ел, мальчик едва притронулся к жареной оленине, мягкому хлебу и сыру. Шарль не настаивал, он и сам не мог думать о еде и машинально скатывал на скатерти шарики из хлебного мякиша. Настороженное молчание висело в комнате и казалось ничто не сможет его нарушить.
— Брат Илларий говорил, что ты знаешь латынь.
— Да, мой синьор.
— Если ты не расположен ужинать, может быть прочтешь мне что-нибудь?
— Как будет угодно моему сеньору…
— Послушай, Себастьян, — Шарль неожиданно взял руки мальчика в свои и с удивлением ощутил как они холодны. — Ты не слуга мне! Я не желаю без конца слышать это «да мой синьор, нет мой синьор…» Конечно, вначале тебе будет нелегко, рыцарский пояс может принадлежать лишь избранным, но клянусь святым Михаилом, нет причины, по которой ты не можешь быть удостоен этой чести. Тебе не место в монастыре де Альби! Я давно говорил это твоему отцу.
И вдруг, словно прорвавшаяся от весеннего паводка плотина, чувства, которые он так далеко и надежно заключил в свое сердце, нашли выход в безумных словах.
— Прошу вас, синьор мой, рискуя разгневать вас, я все же осмелюсь возразить. Монастырь от рождения был предназначен мне и все знают это. Отец передаст титул одному из моих старших братьев, так заведено обычаем. То о чем вы говорили не может быть со мной, хотя и в самом деле монастырь всегда казался мне темницей. Пять зим смотрел я с башни на стены замка Борн и мечтал вернуться туда. Кем угодно, последним слугой, только бы снова быть там.
— Рядом с отцом?
Себастьян не нашел сил ответить, только склонил голову.
Шарль взялся за кувшин и наполнил кубки.
— Выпей вина, мой мальчик, и забудь о святом Венсенте. Я не могу гарантировать тебе владение в Долине Роз, но поверь, жизнь предоставляет достаточно шансов, тому, кто упорно стремиться к цели. Когда-то Шарль из Пуату был безземельным рыцарем и владел лишь щитом и мечом, но, как видишь, ныне барон де Кармел владеет замком и достаточным состоянием, чтобы позволять себе некоторые прихоти. Рыцарь обвел небрежным жестом комнату и снова обхватил длинные пальцы Себастьяна. Все это в равной степени будет теперь принадлежать тебе, потому, что я хочу этого, — Свободной рукой он поднял кубок и подал мальчику. Себастьян встретил открытый взгляд Шарля. Кармел говорил с ним, как с равным.
— Не знаю чем я заслужил эту честь, но постараюсь стать достойным вашего доверия, барон, ответил Себастьян. Он больше не испытывал смущения, — И я сумею преодолеть те трудности о которых вы говорите.
— Не сомневаюсь! – Рассмеялся Шарль, — Воздадим же должное салернскому, — оба осушили кубки. - А теперь, - рыцарь поднялся из-за стола, подошел к небольшому сундуку в изножье ложа, откинул крышку. Себастьян следил за тем, как осторожно Шарль извлек книгу в тисненом кожаном переплете. В монастыре таких не было - позолоченная застежка, цветные вставки лиможской эмали. — Ты, верно, читал в монастыре во время трапезы.
— Довольно часто, — кивнул Себастьян.
— Это не из Священного Писания, но думаю, текст может быть тебе знаком.
История записанная на сорока трёх страницах драгоценной книги была романом об Александре. Себастьян так увлекся чтением, что не заметил, как много времени прошло. Ещё несколько раз Шарль наполнял кубки. Это привело к тому, что строки поплыли перед глазами Себастьяна и он чуть не выронил книгу.
— Еще немного и мы легко представим себе доблестного Александра, — пошутил Кармель. Он был очарован своим юным гостем. Скромность и врожденное благородство, те редкие достоинства, которые Шарль наиболее всего ценил в людях, сочетались в Себастьяне с природной живостью ума. А мечтательность, что сквозила в неторопливых жестах, улыбке, интонациях голоса, выражении глаз притягивала Шарля. При этом Себастьян выглядел старше своих лет. Взгляд тёплых золотисто-карих глаз, такой серьезный и печальный завораживал, заставлял забывать о времени, глубина чувства, которое, могло дать истинное счастье, светились в нём. Но Себастьян не осознавал силы своего очарования, он был невинен. Красивым как ангел и непорочным как святая Девы Мария. Мальчик познавал жизнь за монастырскими стенами вдали от мира и целомудренная чистота охраняла душу от искушения. В своей наивности он видел в поступках Шарля проявление участия и христианского милосердия, о котором так много говорил брат Илларий.
Утро принесло с собой незнакомые звуки. По мощеному камнями двору замка стучали копыта, ржали лошади и бряцало оружие. Себастьян проснулся внезапно и сел озираясь по сторонам. Он не сразу понял, как оказался здесь. Богато обставленная комната казалась продолжением странного и чудесного сна, который он видел. Нет… не сна. Это произошло на самом деле. Шарль де Кармель… Шарль…привез его в свой замок! Голова Себастьяна слегка кружилась и резкие звуки вызывали боль.
— Ты проснулся услышал он низкий голос барона. Кармел подошел так незаметно, что мальчик вздрогнул от неожиданности. Шарль оперся коленом о ложе и потянул на себя медвежью шкуру. – Вставай же! У нас, кажется, гости…
— Кто это? – пробормотал смущенный Себастьян, оборачиваясь к окну.
— Пока не знаю.
— Вы… были здесь, со мной… всю ночь?
— Я ведь обещал. Ты должен запомнить в первую очередь рыцарь никогда не нарушает данного слова, клятвы или обета. Верность наивысшая из всех добродетелей.
— Брат Освальд тоже говорил мне об этом.
— Будет лучше, если ты не станешь смешивать то, что говорю я с тем, чему тебя учили в обители святого Винсента, — Кармел бросил покрывало. Со свойственной ему чуткостью Себастьян уловил перемену в тоне синьора, жесткие металлические ноты прозвучали в голосе Шарля.
— Я не хотел разгневать вас, мой господин…
— Оставь, — подавляя внезапный приступ раздражения, улыбнулся Кармел, — У меня после вчерашнего тоже болит голова.
— Как вы догадались? – изумился мальчик.
— Достаточно посмотреть на тебя. Ты зелен, как пасхальные ризы моего духовника. В монастыре послушников ведь не часто угощают вином? Я не подумал об этом. Милдред! – громко позвал барон и тотчас после этого, как из под земли возникла женская фигура облаченная в яркое платье. Уже далеко не молодая, но еще не совсем старуха, женщина поразила Себастьяна дородством и необъятными формами. Большая грудь, толстый живот, широкие бедра обозначались под плотным шерстяным сюрко с широкими рукавами из которых выглядывали более узкие, украшенные вышивкой рукава полотняной камизы. Крепкие запястья и мясистые руки с огрубевшей кожей и цепкими пальцами, свидетельствовали о том, что эта женщина привычна к простому труду, но все же одета она была скорее, как благородная дама. Глубоко надвинутый на лоб головной убор в виде плоского чепца полностью скрывал её волосы. Широкая полоса материи обхватывала щеки и круглый подбородк, наподобие апостольника. Крупные черты лица, из которых самым примечательным несомненно был длинный немного крючковатый нос, на первый взгляд показались Себастьяну некрасивыми и даже отталкивающими, но лишь до тех пор пока женщина не устремила на него внимательный долгий взгляд. Большие, круглые, прикрытые как бы слегка припухшими веками и оттененные короткими тёмными но густыми ресницами, излучали доброту.
— Это Милдред, — сказал Шарль, — Себастьян де Абвиль, мой гость и … — Шарль замялся, но лишь на мгновение, — будущий оруженосец, — Милдред слегка склонила голову, — К несчастью мальчик не привык к неразбавленному вину и теперь у него болит голова, — обронил мимоходом барон.
— Вам следовало предложить ему молоко, — без всякого стеснения проворчала женщина и бросила строгий взгляд на Шарля.
— Она была моей кормилицей, — усмехнулся де Кармел и поэтому позволяет себе некоторые вольности. Не смущайся, она добра, хотя выглядит очень грозно. Ты можешь без всякого опасения принять её помощь.
Ноги Милдред, обутые в мягкие кожаные башмаки бесшумно ступали по тростнику, устилавшему пол. Она собрала остатки ужины
— Я уже приготовила отвар, его вполне хватит на двоих.
— Кто почтил нас своим присутствием в такую рань? — спросил де Кармель
— Не так уж и рано, — отозвалась Милдред. — Солнце давно стоит в зените, — Она собрала все что хотела и уже двинулась к двери, — Отец Пьера ждет вас в большом зале. С ним духовник и дама де Олби.
— А Инессе что тут понадобилось! — нахмурился Кармель, — меньше всего хотел он видеть свою нареченую. Если вчера вопрос наложения брачных уз не казался ему столь уж болезненным, то сегодня все изменилось.
Оставайся здесь, Себастьян, — сказал Шарль, но тут же передумал, — или нет, идем со мной. Так будет лучше.
Себастьян не мог знать почему это будет лучше, но повиновался с охотой. Он опасался оставаться один. Большие комнаты все еще страшили его. Если рядом не было барона, то и днем в спальне казалось неуютно.
Они спустились в большой зал по винтовой лестнице. Шарль любезно приветствовал гостей. Себастьяна он им не представил, кивнул мальчику на скамью в оконной нише. И Себастьян устроился там наблюдая за дневной суетой большого зала. Слуги укладывали на козлы столы для трапезы, служанки меняли тростник на полу. Две поджарые охотничьи собаки резвились по залу, ка будто они были во дворе. Шарль прикрикнул на них и собаки тотчас ретировались все к той же оконной нише. Себастьян поджал ноги и забился в самый угол ниши. Одна из собак вспрыгнула на скамью и улеглась рядом с ним. Вероятно это было её место.Поразмыслив, Себастьян пододвинул к ней расшитую подушку, на которую было сел. Собака дернула острым ухом, положила голову на синий бархат, глубоко вздохнула и закрыла глаза. Мальчик решительно не интересовал её больше. Но вторая собака, та что осталась на полу, настойчиво обнюхивала Себастьяна. Она тыкала его носом до тех пор, пока мальчик не протянул руку и не погладил шелковистый загривок. Тогда она улеглась под скамьей.Собаки были короткошерстные, странной незнакомой Себастьяну породы. И так дружелюбны. Загадка крылась не глубоко! Себастьян был одет в камизу Шарля, одежда несла на себе запах хозяина — вот почему собаки так милостиво приняли мальчика.
А вот Пьер, с которым Себастьян уже был знаком, подобного дружелюбия не проявлял. Он то и дело бросал испепеляющие взгляды в сторону нового пажа. А должен был бы внимательно прислушиваться к разговору барона и гостей и при необходимости служить им. Тем более, что одним из визитеров был его родной отец.
— Должен сказать, что полностью доволен вашим отпрыском, дорогой мой друг, — с улыбкой говорил Шарль, — он показал себя усердным и благоразумным. Через три зимы можно будет подумать об обряде посвящения.
— Рад слышать это! — отвечал отец Пьера, родовитый и состоятельный рыцарь. — Я желал бы, чтобы до тех пор мой сын оставался при вас, барон. И даже если вы вступите в брак… — тут он многозначительно взглянул на молодую даму, что сидела напротив в кресле с низкой спинкой. Дама улыбнулась и взглягула на Шарля.
— Теперь такие трудные времена, наследники герцога Нормандского воюют за лены. Время думать о походе, а не о браке, — отвечал Шарль.
— Если Король Юноша призовет нас под знамена, то последует ли Пьер за вами, или останется в замке Рено? — спросил отец Пьера.
— Моим желанием было бы видеть его рядом в походе. Но последнее слово за вами.
— Я отвечу через время, теперь же у меня есть к вам дело, которое я хотел бы обсудить наедине…
Шарль ушел с отцом Пьера. И даже не взглянул в сторону Себастьяна. Мальчик оставался в обществе собак до самой трапезы. Он не мог сойти со скамьи, как бы ни были дружелюбны псы, но стоило Себастьяну спустить ноги на пол - они принимались рычать. В конце концов он устал все время быть в тревоге и уснул. Растормошила его Милдред.
— Что ты тут делаешь, бедняжка? Идем на кухню, я накормлю тебя. Расскажешь о себе.
— А где Миш… где… господин?
— Он ускакал вместе с отцом Пьера и вернется не скоро. Может и не сегодня. Велел мне присматривать за тобой. А жить ты будешь в его спальне. Идем же, некогда мне тут болтать. А вы что? — она сердито глянула на собак, — Ишь разлеглась! Пошла вон на пол!-- Милдред толкнула ту что была на скамье, собака соскочила на пол, села и завиляла хвостом. Милдред притворно строго погрозила ей, — Шарль их избаловал. — сказала она Себастьяну, — Жили бы со всей сворой на псарне. А то ведь еще и со стола воруют. — и снова напустилась на собак, — Пошли вон, я сказала! Она отогнала их и Себастьян смог, наконец, покинуть свое убежище в оконной нише. Он не посмел расспрашивать Милдред куда так спешно уехал барон.