Седая целительница

Пролог

Дорогие читатели!

Спешу вас предупредить, что книга несет в себе часть исторических событий и устоев (война за территории, работорговля, кровная месть и т. д.), но все же остается пропитанной флером фэнтези. В книге много жестоких сцен. И особо впечатлительных читателей прошу взять это во внимание.

— Вчера опять у Рябинки братскую могилу рыли.

— И много положило?

— Говорят, больше сотни. Все ещё зелёные мальчишки в первом строю были. Вот печенеги шаманов выпустили, и те детей высушили.

— О Земля, прими их тела... — словно шуршание доносился скрипучий, старческий голос. — И чем думает князь? Народу, поди, вдвое полегло на эти земли. А они с Южным всё одну бабу поделить не могут, а за это мальчишки, как мухи, гибнут. Тьфу на стерву! Чтоб ей житья не было!

— Мелко метишь, Февроний. Мелко... Царевна Ульрика всего-то повод да пыль в глазах таким дуракам, как мы с тобой. Князюшка наш, говорят, с молодости на Южного зубы точит. Да и сам слышал, что торговцы кумекали. Мол, внизу под рекой Озар рубиновые рудники. Вот они и цапаются за то, чья это территория.

— Дураки они оба, Ульзар. Как есть дурачье. Что наш князь расфуфыренный, что южный павлин. Неправильно это, то, как они с простым людом промышляют. Не по законам Высших.

— А ты, Февроний, чего хотел-то? Может, царские хоромы и слуг в придачу?

— Тьфу на тебя, Ульзар. Дураком двести лет прожил, дураком и помрешь. Я о другом тебе, старая морда, кумекаю. Вот помнишь, как при деде нынешнего князя было? Ну, при Давиславе III-м?

— Тоже мне сравнил дворняжку и волка. Князюшка Давислав таким правителем был, что все княжество слезами обливалось, когда он к предкам на упокой отошёл.

— Во-о-от, а я тебе, старый козёл, о чем говорю? — довольно тянет второй голос. — Я тогда ещё мальцом был, но, честное тебе слово, лучшей жизни ещё не видал. Папка мой, пусть предки примут его душу, десятерых детишек на ноги поднял. Ему княжеским указом двадцать восьмин земли дали, за каждого ребёнка по два. Вот батька их пахал и голодные рты кормил. Сколько лечебниц да школ открылось-то. А сейчас-то от силы одного или двух детишек прокормишь. Кого хворь унесёт, кого война, кого голод... А князю всё нипочём.

— Да, это ты правильно говоришь. Сам помню, после того как сиротками остались, староста нас сразу разбросал, благо, было куда. Старший братец в плотники ушёл. Средние вроде в стражники подались, а меня, самого меньшого, на подхват у сапожника. Зато человеком вырос. Потом свою лавку открыл, как сейчас помню. Пареньков собирали и отправляли к ремесленникам учиться, те, дураки, не хотели. Бежали... А потом помер наш князюшка, я тогда аккурат с моей Настасей в храме Расвета помолвился. Эх, знали мы тогда, что за напасть на наши головы придет?

— А наша вина-то где? — удивился первый. — Они, господа, сами и решили, кого на трон ставить. Всё по законам и обычаям.

— Брось мне сказки петь, Февроний. Чай, не вчера родился я. У Давислава было трое сыновей, так какого беса они поставили корону на голову самого немощного младшего? А? Или твоя пустая башка только овец считать может?

— Так старшие сгинули вроде. — неуверенно тянет старик, задумчиво расчесывая пальцами свою густую бороду с рыжиной. — Говорили, что княжич Урсан на болотах утонул, а среднего мечюры зарезали.

— Утонул он, ага. Ты где, Февроний, видел, чтобы чародея леса болота на свое дно тащило? Княжич Урсан лесным был, в мать свою пошёл.

— Так это что выходит, бояри его и убили... — и столько тихого возмущения в этом сухом голосе старика. — Вот уж душегубы, как можно носителю крови самого Лучезара дни отобрать? Постой, это чего выходит-то? Что княжича Станислава тоже безбожники погубили.

Делает вывод старик с рыжеватой бородой, отмахиваясь от испуганного взгляда рядом с ним сидящей женщины с поседевшей косой.

— Тише, Февроний. Кто же бояр безбожниками называет? Услышат ведь... — хватает она его за рукав поношеной рубахи. Пока палуба деревянной шхуны качается туда-сюда. А все пассажиры навострили уши на разговор двух стариков.

— Тыц, Аника! Не влезай в мужской разговор. Чего они мне сделают на старости лет-то?

Его вопрос адресован всем осуждающим взглядом, что следят за вольным мужиком. Жена старика прикрывает испуганно рот рукой, а маленький мальчишка сбоку вылезает из-под материнской пазухи и тихонько говорит: «Так на солёных рудниках пошлют, оттуда не вертишься, дядька».

— Солью они мне задницу припылят, — ядко отвечает болтун, зубоскаля на всех. Но тут же возвращается к своему собеседнику. Пока возле кучки зевак раздается любопытное: «Неужто и вправду княжича Станислава убили, чтобы младшего на трон поставить?»

— Не думаю. — щурит мутно-голубые глаза первый дед. — Можно они и пытались его отправить к предкам, только больно хорошим воеводой был княжич Станислав. Да и дружина его любила. Не сдался бы он без боя.

— Говорят, старшие сыновья Давислава Мудрого были красавцами писанными. — Щепотка отошла из угла, где жались друг к другу юные девицы, накручивая предки своих кос на пальцы.

Робкие слова вызвали смех у одного из матросов, который потянул за канаты, и широкий пласт паруса тут же был подхвачен попутным ветром.

— Ещё какими! Чего же ты хотела, лялька, от сыновей князя с кровью Высших и дочери клана перевертышей? — он подмигнул стайке девиц, шлепая босыми ногами по деревянной палубе. — Весь терем вздыхал по юным наследникам. Один высок, как дуб, с волевыми плечами и золотистой гривой волос, как у самого Лучезара, не иначе. Отравили князя Урсана. Дочь одного из бояр полюбовницей к нему попасть хотела.

— Олег! — жестко крикнул капитан шхуны с бортика. — Тебе, парень, десять лет каторги совсем мозги отбили? Прикусь язык, если не хочешь рыб кормить на дне морском. У бояр уши повсюду.

Последнее грузный мужичек со смешными изогнутыми усиками прошептал себе под нос. Но косматый парень со шрамом над виском лишь весело рассмеялся.

Глава 1

— Любавушка! Лю-ба-а-авушка! — орала с самого порога тётя Марыся. В избе послышался шорох и грозный мамин шик.

— Тихо ты, чего разкричалась, крикунья... Дочка спит, только что вернулась. Всю ночь у жены соседнего старосты роды принимала.

— Ой, беда на наши головы пришла, Любава! — завыла аки волчица тётушка. Пелена сна окончательно сошла с глаз, и я невольно прислушалась к голосам за тонкой ширмой печки. Спать все равно мне не дадут. Да и что у тетки приключилось?

— Тыц, Марыська! Чего стряслось? По порядку говори. Что за беда-то?

— Ой, Любавушка! — опять заныла женщина. — Пришли душегубы за нашей спасительницей. Прячь быстрее целительницу нашу, покуда не забрали!

— Ты чего городишь, Марыська? Совсем из ума вышла. Кто пришёл? За кем пришёл?

— Так княжеские вестники пришли из самой столицы. Целителей с округи собирают и на грань фронта шлют. — растерянно выдаёт тётка от матушкиного командного тона.

— И чего орать-то? Моя же целительница — девка, кто её на войну возьмёт-то?

— Возьмут, Любава. Возьмут. Будевой уже их к твоей избе ведёт. Не посмотрят, что девка. Ой, что ж будет... Что ж будет, Любава. Как же мы без её золотых ручек проживем-то?

— Постой, Марыся. Ты что-то путаешь...

Не успела матушка закончить свою мысль, как во дворе яростно загавкал Полкан, оповещая нас о непрошеных гостях. Холодок пошёл по спине. Неужто и вправду вестники самого князя...

Послышался топот ног и скрип закрывшейся двери. Стоило ей захлопнуться, как я мигом спрыгнула с печи на деревянные половицы. И тихонька, как мышка, подобралась к маленькому окошку, легонько отодвинув занавеску в горошек, пытаясь рассмотреть, что происходит во дворе.

Наш староста, довольно щурясь, постоянно кланялся высокому жилистому мужчине в тёмном плаще. Незнакомец восседал на рыжем скакуне, пока за его спиной мелькали ещё два всадника в таких же одеждах.

Спрыгнув со своего коня, мужчина со светлыми волосами посмотрел на матушку пронзительным взглядом, бросая холодное старосте:

— Она?

— Нет, воеводушка. Её дочь — целительница. — с плохо скрываемым удовольствием проворковал Будевой.

Тётушка Марыся испуганно ойкнула и отошла назад, матушка же напротив. Уперла руки в бока, грозно взирая на воина.

— Кто такие? И что забыли у меня во дворе?

Ну, по крайней мере, она ещё за вилы не взялась. Таким методом она недавних женихов отпугивала. Вот только я так и не поняла, приходили они свататься ко мне или к ней?

— Я вестник его светлости князя Назара из династии Лучезаровых. Пришёл исполнить его указ.

— Это какой же указ такой? — малость пришибленно выдавила из себя матушка.

— Собрать всех целителей из окрестностей княжества и отправить на военную грань. Здесь живёт целитель? — мужчина говорил холодно и даже чуть лениво, как будто семечки жевал.

Староста тут же вставил свои две гроши:

— Есть, дочка её. — после этой фразы обе женщины смерили его гневным взглядом. И мама растерянно повела руками.

— Так девка же...

— Я спросил, здесь есть целители или нет? — опасно прищурились глаза жестокого война. Отчего показалось мне в его тоне скрытое обещание покарать всех лгунов.

Но матушка либо не услышала эту опасность, либо не захотела её услышать. По упрямому взгляду я сразу поняла, что она собралась врать.

Тетушка Марыся тоже это поняла. И скороговоркой протрындела:

— Есть, воеводушка. Но она совсем ещё ребёнок. — попробовала зайти с другой стороны мамина подружка. И не по теплоте душевной. Младший сын тети Марыси был совсем плох. Целители по всей округи даже смотреть на него хотели, не то что лечить. Одна Маричка — старая целительница и моя наставница — его на настойках держала в мире живых. А после того, как знахарка ушла к предкам, её дело продолжила я.

Тётя Марыся знала, что если меня заберут, Тихона ждёт верная смерть.

Услышав её слова, воин напряг черты лица и взглянул прямо в глаза сельской женщины.

— Сколько ей?

Тетка обречённо опустила глаза вниз:

— Восемнадцать зим.

— Стало быть, и не замужем... — больше утвердил, чем спросил незнакомец, дожидаясь тетушкиного кивка.

Всадники за спиной мужчины недоуменно переглянулись, и тот, что постарше, удивлённо выдавил:

— Почему же ещё в девках ходит? Другие в её возрасте уже детей нянчат.

— Так нагуленыш же... — ядовито бросил староста с довольной улыбкой на лице. Мама бросила на него злобный взгляд, и у полненького мужичка покраснело лицо, а из ушей и носа пошла кровь. Схватившись за горло, мужчина закашлял красной, густой массой.

— Любава! — истерично крикнула тётя Марыся, хватая маму за рукав платья. Та прикрыла глаза на миг и глубоко вздохнула, воздух перестал сгущаться, и старосту наконец отпустило.

Всадников князя это зрелище ни капли не испугало. Но удивило. Даже безразличные голубые глаза главного из них заискрились на миг восторгом.

— Надо же, чародейка... — присвистнул тот, что помоложе, на сером коне. — Да ещё и воздушница.

— Дочь твоя тоже чарами наделенная? — тон мужчины с голубыми глазами изменился. Стал совсем немного мягче.

Матушка ожидаемо покачала головой. И робкая надежда озарила её глаза.

— Нет, воевода. Не дали ей духи ни капли чар.

Нагло соврала родительница. Хотя и не соврала вовсе, если хорошенько подумать, то не было у меня чар. А внутреннюю энергию я так и не смогла обуздать. Поэтому она и теплилась под печатью на спине, аккурат возле сердца.

— Так какая она целительница, если чар целебных нет? — подал голос тот же молодой воин.

На этот раз взгляд мужчины был направлен на старосту, что валялся на земле.

Тот мигом очухался.

— Травами лечит, воеводушка.

Надежда матери угасла, как свеча на ветру, мужчина отрывисто кивнул и махнул рукой своим людям.

— Забираем.

— Не отдам! — громко зарычала мама, призывая все свои чары. Отчего ветра закружили над лесом, срывая деревья с корнями. Тётка испуганно поддалась назад, ища убежище в избе. А я, наоборот, бросилась во двор.

Глава 2

— Во удружил князь-батюшка, на старости лет в самую гущу смерти шлёт! — недовольно буркнул Михей. Целитель с посидевшими висками, постоянно щурил бусинки глаза, да бороду свою до колен через пальцы пропускал.

— Не сей смуту, старик. — грубо отдернул его грузный воин в кольчуге ратника, что скакал рядом на рыжем коне. — А то не гляну, что в деды годишься, прямо сейчас душу отправлю к Моране.

— Тише ты, Лют. — воин, что постарше, нахмурил чернявые брови на своего брата по оружию и метнул взгляд уже в телегу. — А ты, старик, и верно дело, помалкивай. Смотри, и детей взяли, а те не кудахчут, как ты. Никто вас на войну не шлёт, ваше дело маленькое... Рану перевязать да отвар сварить. Так что не буди лихо, покуда оно тихо.

Все тут же умолчали, да только мало нас было, целителей этих, в телеге. Две бабы возрастом аккурат моей мамки, старуха с Прибрежного края. И парнишка из соседней губернии. Ему, кажись, даже семнадцать, внесён поди, ещё не исполнилось. Остальные девять — одни старики. Да я, девка с седыми волосами.

Некоторых из них я знала, чай, все одной наукой промышляли. Но этого деда-говоруна впервой видала.

— И тебя, стало быть, Снежинка, призвали. — рядом с отцовской теплотой поправил мне капюшон дядька Люмил. Знали мы друг друга давно. У мужчины младшая дочь моей сверстницей была, да и виделись часто в лесу, когда травы собирали. Люмил не имел такого недуга как гордыня. И хоть был целителем хорошим, но когда что-то не ведал или не понимал, то не стеснялся к Маричке за советом приить. Не смотрел он на то , что она баба.

Взять бы того же деда Прошу, что в углу телеги на всех злобным взглядом кидается. Он то себя чуть ли не богом считает. И если уж помер кто на его руках, то не дай Лада кто ему слово скажет. Не любил меня старик Проша. Было довече у нас с ним ссора , меня по его милости чуть не сожгли на костре как нечисть проклятую.

А дело да казалось безобидное. У них в селе баба на сносях ходила , жена кузница. Много раз она дитё в последние седмицы выбрасывала. От того и боязно им было.

Да и странностей полно , чего уж тут скажешь. Живот у неё в двое больше был , чем по срокам , когда её муж с воины то вернулся. Вот Проша и заладил , что нагуляла она малютку, а утроба младенца не пускает покуда мать его согрешила.

Трифона так ревела , что чуть волчицей не выла. Богами клялась , что верна мужу была. Да и тот дурак, напился и её в мороз выкинул. Видно сама матушка Зима её к нашему дому в ту ночь привела.

Уй как лютовала матушка. Мне казалось, что не метель за окном танцует, а матушка моя свои чары спустила.

Мне тогда аккурат шестнадцати зим должно было исполнится. Летом Маричка померла, и осталась седая девка без наставницы. Но повитухому делу была обучена, и промерковала что не в сроках то дело.

А когда чары свои маленька из под печать отпустила, то почуяла не одно сердцебиение у Трифоны в животе. А целых два.

Ей не сказала, чего бабе только думы мутить, но сама на ус намотала. Говорила мне старая целительница. Что бывает , когда в утробе двоя детишек, очень редко да бывает. И рождаются они лицом одинаковым, и по меньше телом.

Ещё Маричка говорила, что больше всего «близнецов» у двуликих рождаются, у них бывает и по трое младенцев, и по четыре. Они же наполовину зверье.

Только давно это у них было, а сейчас, почитай, едва одного выносить могут. Разгневали они своего бога, вот теперь за грехи свои и плачут.

Трифона по срокам родила. Даже на семицу позже, чем было бы, если посчитать с того дня, как муженек её вернулся. Я в нашей бане роды принимала.

Пока матушка на дворе всех зевак разгоняла. Вот тут-то Проша и заявился с видом боярина. Мол, дай погляжу, чего нагуленыш твой натворил, может, бабу эту гулящую хоть спасу.

Не ведаю я, что творилось на улице. Только Тихон потом рассказывал, что матушка моя как огрела горе-целителя сковородкой, что его аж через забор подкинуло.

Обиженный и взятый насмех Проша принялся людей против меня ополчать. Благо дядька Люмил вовремя поспел, и ещё пара целителей с деревеньке соседней. Они Прошу побольше моего знали, быстро ему хвост накрутили, а потом на свет белый появились два младенца.

Кузняцу, когда мамка моя новость сказала, говорят, он так возле порога на задницу и упал. Правда, Трифона в обиде на него была, не простила его малодушие. Всё хотела забрать детишек и через Южный перевал к родне своей перебраться. Мамка моя ей сразу голову вправила.

С тех пор величать детей кузнеца Снегом и Снежой, а Проша меня на версту ближе не терпел.

Словив грозный взгляд старца, лишь поморщилась в лице и поудобней устроилась между дядькой Люмилом и Микитой.

— Слышь, Снежинка, а ты с собой снадобья какие взяла?

Парнишка стрельнул взглядом в мою сторону, и я качнула головой.

— Так, по мелочи, Микит. А что?

— Да я ничего не успел... — сокрушительно выдал он. — Староста до последнего обо мне промолчал. Лишь утречком, когда всех в телегу загрузили, Проша, не увидев меня, начал орать о несправедливости. Меня с печки и взяли.

— Не серчай, малец. — по-доброму отозвался Люмил. — Нашим поможем, там, глядишь, и война закончится. Домой вернешься, все девки по тебе сохнуть будут.

— Чего мне девки, дядька? У меня мать и сестры без присмотра остались.

— Не делай себе плохих дум, целитель. — Сверху отозвался один из всадников. — Указом князя, семьям воинам, что сейчас на войне, паек прилагается. А вы, стало быть, тоже туда едете. Не бойсь, не помрут с голодухи сёстры.

Потом опять молчание. Только колеса возницы скрипели. А я уснула, оперлась о плечо дядьки и уснула, а на моём плече дрыхал Микита.

Дядька Люмил угостил нас марковкой сладкой, я же вспомнила, что мама мне в дорогу булочек с маком напекла. Последние чашу с мукой истратила. И тоже щедро поделилась с Микитой и Люмилом. Так сытые мы и уснули.

Проснулась я от мужских голосов.

— М-да, а с Малинкина побольше люда набрали, чем в разом в соседних.

Глава 3

— Снежка, берегись!

Я вырвалась из сна, как из-под толщи воды. Жадно вдыхая воздух и судорожно сжав покрывало пальцами. Холодный пот скатился по позвоночнику вниз.

Странное видение. Очень странное. И, сдается мне, не к добру. С трудом усмирив бьющееся испуганной птичкой сердечко в груди, аккуратно прилегла обратно на лежанку из сушенного сена, прикрытой шкурой оленя. Но сон сбежал от меня, и, ворочаясь то на одном боку, то на другом, я все думала.

Вспомнилась матушка. Давно от нее писем не было. Я знала, что после того, как меня забрали, мать не смогла остаться в нашем селенье. Собрала узелок и по моим следам. Обмениваясь письмами, матушка старалась поближе ко мне перебраться. Да только кто ее пустит-то?

В последний раз, когда я получила от нее весточку, она осела на берегу Солянки. Пошла швеей к местному торговцу одежкой. Она у меня редкостная мастерица. И кружева плетет, и вяжет, и шьет. А какие платочки вышивает! Загляденье!

Скучаю я по ней до боли в груди. Она ведь душа моя. Мой оплот, защита, спокойствие и счастье.

Иногда так тоска берет, что впору выть волчицей. Единственное утешение — редкие весточки.

Окончательно убедившись, что сон меня оставил, я аккуратно покинула свое спальное место. Мы обычно спали в одежде. Осень уже пришла, днем еще ничего, а вот ночью холодина.

Так что, накинув поверх шерстяного серого платья плотный платок, пошла к лазарету. Кто там на стороже стоит? Кажись, Стешка.

Подменю. А то все устали, спать хотят. Молва среди солдат ходит, что скоро в наступление пойдем. Там не то что сон, полчаса вздремнуть около раненого и то за счастье считай!

Тихонько вышла из шатра и прикрыла за собой вход. Ночь отпустила темную шаль, так что едва ли можно рассмотреть костры и одиноких воинов, что патрулировали лагерь.

Поежилась. Холодно.

Уже собралась пойти в сторону большого южного шатра к Стешке, как из телеги с сеном для лошадей выскочил крайне обеспокоенный ратник — Платон.

— О, Снежинка! Хорошо, что я тебя встретил! А то я к вам шел! Давай, милая, быстрее! Раненого надо подлатать... Давай...

Подхватив меня за руку, грузный мужчина потащил меня к шатру воеводы. Едва ли я успевала за его широкими шагами.

— Постой, дядь Платон. Кого ранили-то? Неужто самого воеводу? Дядя Платон?

Возле прочного шатра из темной плотной кожи лесного зубра ошивались незнакомые мне воины.

Они были крупнее наших, волосы длинные ниспадали по плечам, некоторые пряди заплетены в косички. Острые черты лица. Грозные такие. На широких плечах не было ни металлической кольчуги, ни головного убора для защиты. Налегке они были одеты. Широкие рубахи из грубой ткани, простые штаны, кожаные куртки да добротные сапоги. Всего пятеро их было. И о чем-то они тихо переговаривались. Пока не узрели меня. Стоило одному устремить на меня свой взгляд, как его побратимы , тоже повернулись лицом в мою сторону.

Этот взгляд обжигал. Меня как будто расматривали очень внимательно со всех сторон, как осматривают товар на базаре.

Стало не по себе.

Отпустила глаза от греха подальше, и чуть не обогнала ратника.

Первая заскочила под занавес шатра, почтительно отпустив голову вниз.

— Воевода, звал?

Воевода Любомир задумчиво сидел на грубо сколоченном стуле, устало тер бороду и то и дело напряженно заглядывал в сторону своего ложе. Определенно, там кто-то был.

Узрев меня, светловолосый мужчина подорвался на босые ноги. Судя по его виду, одной рубахи да коротким штанам, его тоже спросонья на ноги поставили.

— Снежа... — облегченно выдохнул он и подошел ближе, поставив руку на моем плече. — Раненный у нас есть. Плохая рана. Осмотри, да сделай всё, что можешь. Выжить он должен, милая. Иначе худо всем будет.

Его слова меня насторожили. Приподняв в ожидание объяснения бровь, я украдкой взглянула на ложе воеводы.

— Это он?

— Да, — кивнул рядом ратник и шепотом добавил: — Ты уж постарайся, девка, а то не будет нам житья.

Повернувшись к ним спиной, я шагнула в сторону широкой лежанки. Еловые ветки были щедро посыпаны сеном, а поверх располагались не меньше пяти покрывал. М-да, воеводе все-таки лежанку соорудили.

Подойдя еще ближе, я изумленно застыла, в свете свечей без труда разглядев огромного мужчину.

Он был чем-то похож на тех, что ждали снаружи. Те же густые черные волосы с редкими косичками. Темные, будто обведены углем брови, длинные ресницы прикрывали глаза незнакомца. Аккуратная темная борода, упрямый нос и сухие тонкие губы. Волевой подбородок, и даже в незабвение он хмурил свой широкий лоб.

Что-то в образе этого мужчины меня насторожило. Не знаю откуда, но внутри что-то шептало: «зверь». Это «зверь» лютый и беспощадный.

Отпустив взгляд ниже по мощной шее и судорожно дернувшемуся кадыку на крепкую грудь, обтянутую льняной рубахой, я поморщилась, наткнувшись взглядом на рану.

Широкая рана. В бок. Стрела была необыкновенной, где-то втрое толще обычной, с наростами возле наконечника. Половина стрелы, та, что ближе к острию, была покрыта странным блеском, напоминающим металл.

Слитая из серебра стрела?!

— Это по-твоему лекарь?

Громыхнул недоверчивый голос сбоку, да так, что я аж вздрогнула. Только сейчас я заметила высокого жилистого мужика, восседающего на лавке в тени свечей.

Русые волосы были собраны в короткий хвост на затылке. Упрямое выражение лица, аккуратная светлая борода украшала худые щеки. Его скулы были острые, а глаза резали голубым льдом. Одет, как и незнакомцы снаружи, разве что... покрыт с ног до головы засохшей кровью.

Медленно встав со своего места, он хмуро глянул на воеводу, поджав недовольно губы.

— Ты кого приволок, человек?! Она ребенок!

Дядя Платон открыл было рот, чтобы возразить. Да встряла я, из ужасной раны потекла свежая струйка крови с зеленоватым блеском. Опять яд!

— Скажите Стеше, пускай принесет мне инструменты и заживляющие отвары! Самонон, мыло и побольше чистых повязок! Быстрее, дядя Платон! Быстрее!

Глава 4

За время, проведенное в лазарете, я повидала немало полуобнаженных мужчин. Сначала было стыдно. Но потом тревога за жизни раненных заглушила другие чувства. Тем не менее, таких огромных мужчин видеть мне еще не доводилось. Ширина его плеч едва помещалась на подстилке, а босые стопы свисали вниз с спального места. Даже во сне воин был суров. Хмурая складка залегла на высоком лбу, а ресницы то и дело трепетали, будто он сейчас распахнет пепельные глаза и недовольно ими зыркнет.

— Он уже два дня в небытье.

Тяжело вздохнул тот самый русоволосый мужчина, что сидел верным псом подле черноволосого воина. Он был немногословен, но смышлен и добросовестен. Помогал мне ухаживать за раненым. И вскоре я даже узнала его имя — Вацлав.

— Яд попал в кровоток. — устало присаживаюсь на краешек лежанки, пристроив таз с теплой водой рядом. — Я дала ему противоядие. Но надо подождать. Сам знаешь.

Мужчина надрывно кивнул. Давно на моем языке вертелся вопрос. Да духу задать его прямо не было. Да и мужики в лагере шептались, мол, к воеводе волкодаки заявились. Зверолюди, что умеют превращаться в волков.

В моих родных краях их называли другим словом — двухликими. Оказалось, что те, кто оборачивались в волка, — это волкадаки.

Они держались возле шатра воеводы. И чего врать, и вправду, те пятеро незнакомцев сидели аккурат возле входа. Всякий раз, когда я мимо проходила с целью проведать раненого, они молча провожали меня взглядом.

Невольно вспомнился рассказ матушки о моем отце. Он ведь тоже волкодак, только белый. Странное любопытство поселилось в моей душе, я не испытывала страха перед этими мужиками. Мне было интересно, как они живут, во что верят, чего бояться, как веселятся...

Неожиданно Вацлав приподнял голову и прислушался. Я удивленно уставилась на волка, сама навострила ухо. Но ничего, кроме криков мужиков за полотном шатра, не услышала. Лагерь сворачивали. Завтра с зарей отправляемся в путь.

А вот русоволосый нахмурился. Приподнялся на ноги и заправил кинжал на поясе.

— Снежка, ты посидишь здесь немного? Выйти мне надобно.

— Да, хорошо. — растерянно кивнула. — Ты только до заката вернись. А то я сегодня в ночном дозоре в лазарете.

Воин молча кивнул и, бросив быстрый взгляд на спящего побратима, стремительно покинул шатер.

Я вернула взгляд на таз с водой. Значит, обмывать черноволосого Горана сегодня буду сама. Тяжко вздохнув, я закатала рукава платья и принялась обмывать широкий торс мужчины. Начала с кожи вокруг повязки. Медленно поднимаясь все выше и выше. Влажной тряпкой очертила контуры ключиц, обвела кадык.

Было неудобно стоя это делать, посему встала на колени возле его живота и нагнулась над лицом, опираясь одной рукой поверх его плеча.

Я уже было закончила с могучей шеей мужчины, как кадык дернулся под моими пальцами, и я в мгновение ока была оплетена мужскими ручищами, словно змеями. Не успела и пискнуть, как, казалось бы, беспомощный, раненный волкодак подмял меня под себя, придавив своим телом к лежанке.

— Ммммм, лебединка, — хрипло вздохнул он. — Верно говорил Вацлав, живая ты. Вот как сердечко трепыхается за мягкими грудками.

И ухом припал к моей груди. Изумленная и смущенная до невозможности, я замерла, словно привороженная, на месте. Хлопала глазами и не знала, что сказать и делать. Никогда никакой мужчина не был ко мне так близко.

— Тепленькая, нежная... — шептал с надрывом волк, уткнувшись носом в мою шею, сонливо щурясь — А как пахнешь-то...

Широкая ладонь обхватила мое бедро, и я как будто вынырнула из сна. Начала змеей извиваться под ним. А когда он сильнее придавил меня к кровати, с силой заехала коленкой.

— Ах!

Подавился воздухом черноволосый и повалился на бок, а я шустро выскользнула из-под него. Испуганно осмотрев сжавшегося от боли мужчину, который с тихим рычанием начал вставать с кровати.

Боги, как?! Он столько пролежал в обятиях сна. Кровище потерял! И просто встал на ноги , слегка пошатываясь?

Ой, мамочки, а как недбро глазами на меня зыркнул!

Нет, отсюда бежать надо. Чем быстрее тем лучше! Как ужаленная пчелой по ниже спины побежала к выходу из шатра , чувствуя как мужик рванул следом. Словно волк в погоне за зайцем.

Когда я уже добралась до занавесы у входа, натолкнулась на входящего Вацлава. Полотно тяжелое, из кожи зубра, подбитая мехом, не успею поднять и юркнуть на свободу. Оттого, не мешкая, я тут же забежала ему за спину. Прикрываясь, словно живым щитом.

— Горан?

С неприкрытым изумлением и радостью в голосе прошептал Вацлав, но вот его друг не разделял этих чувств.

— Отойди, Вацлав. — тихо зарычал черноволосый, с трудом держась на ногах.

— Что ты... — непонимающе воскликнул светловолосый воин с низким хвостом и покосился на меня. Я же от страха вцепилась руками в его плечо, одними глазами умоляя сидеть на месте и не отдавать меня. — Брат, ты слаб, тебе нужно прилечь. Столько намучился... Давай, Горан, не зли богов. Прилечь.

Тяжело дыша, мужчина пошатнулся, и если бы не быстрота и ловкость Вацлава, он бы наверняка упал. Потянувшись к собрату, светловолосый мужчина закинул лапу черноволосого себе за шею и поволок к кровати.

Моим долгом было подойти к ним и помочь. Но кожа на бедре еще зудела от чужих прикосновений, и я не стала искушать судьбу, попыталась сбежать.

Но черноволосый будто прочел мои мысли. Яростно взревел.

—Вацлав, не дай ей уйти!— но тут же слабо обмяк на плече собрата, правда упрямо продолжил шептать — ... Хочу, чтобы рядом была. Хочу...

— Снежка, иди сюда! — рявкнул уже второй волкодав, но куда там... Я не собиралась с ними остаться. Воевода и ратник сразу смылись с шатра и носа сюда не показывают. Самой за свою честь надобно встать на защиту.

Уже потянулась, чтобы отвести в сторону завесу и покинуть этот злочастный шатер, как уткнулась носом в двух воинов. Они и были из тех пятерых, что молча здесь ошивались уже не первый день.

Глава 5

— Стешки что-то нет...

Мы уже возвращались к лагерю, когда вновь заговорила Наталка.

— А куда она подевалась?

Приподняла я лениво одну бровь. Все мои думы сейчас были о том, что готовит нам судьба. И ждать ли беды от воеводы и ратника? Или же мы сами себе все напридумали?

— Так пошла с солдатами за новыми тряпками. Воевода приказал. Тут недалеко один купец на ночлег лагерь разбил. Солдаты вот, — она указала рукой на двух мужиков, выходящих из лесной чащи, — а ее с ними нет.

Действительно странно все это. Рука привычно потянулась к шее, потрогать волчью голову на цепочке. Но нащупала лишь пустоту. Неужто на реке потеряла, пока платье снимала, вот балда!

— Наталка, возьми мои вещи, я быстро назад сбегаю. Кое-что потеряла.

— Да как ты что-то найдешь в этой темени? — воскликнула девушка, но я уже побежала обратно.

Хоть отца я не простила, да и не приняла. Но кулон был чем-то ценным для меня. Много лет его носила мама, и я не могла его просто так потерять.

Наталка все же права, в такой темноте, что глаз выколи, ничего не найдешь. Но просто так обернуться в лагерь и даже не попробовав искать, я не собиралась.

Впрочем, дойти до речки, аккурат где мы купались, мне было не суждено. Гогот и мужской смех отвлек меня. Дернула головой туда, откуда шум донесся. И будто послышался мне женский крик.

Может, позвать кого из солдат, да бы посмотрел?

А с другой стороны. Если там ничего нет, чего человека попросту дергать. Сама посмотрю и, если что, позову.

Ноги сами понесли на истошный вопль. И чем дальше я уходила в лесную чащу, тем громче доносились вопли и мольбы о пощаде. Этот голос мне до безумия знаком.

Узрев впереди небольшой костер и повозку сбоку, я замедлила шаг, нырнув под лапой ели.

— Отпустите, не трогайте, умоляю!

— Да будет тебе так выкобениваться, деваха. Я же ласковым буду. А ты так вертишься. Смотри, разозлишь, за кнут возьмусь.

— Хватит тебе, Савко, с ней сюсюкаться. Дай сюда, изголодался я по бабьему телу. Сил терпеть нет!

— Придержи как коней, малец! Она ценный товар — дева.

-— Ну и чего?! — рявкнул самый молодой из тройки. Злой и мерзкий, торопливо постукивая кинжалом по плечу. — Бабы все с@ки. Что эта, что подстилка у таверны. Давай быстрее, аж зудит! Даром что ли воеводе целого золотого отсыпали?

— Да уймись ты, щенок! — рявкнул тот, что постарше. — За такую печенеги знаешь сколько заплатят?

— Хватит тебе, Савко. — гнусно усмехнулся жирный боров возле костра. — Печенеги и за порченых немало платят. Дай парню поразвлечься. Глядишь, и подобреет. А потом и мы с тобой молодку потискаем.

Моя бедная Стеша со связанными руками притаилась у корней огромного дуба и тихонько плакала. Из носа текли ручейки крови, на нижней розовой губке кровоточила ранка. А сама девушка тряслась от страха, словно осиный листок.

И такая ярость в груди поднялась.

Ненависть ко всем мужчинам. Как же ты, воевода, осмелился такое сделать? Мы же тебя, тварь, лечили, берегли. Солдат твоих на ноги ставили. А ты...

Неблагодарная тварь.

Убить. Таких душегубов только убивать надо. Чтобы больше не топтали землю. Чтобы подохли.

Ярость росла с каждым мгновением. Меня как будто окутал живой огонь. Я пылала, казалось, сейчас кожа разойдется по мясу и поползет вниз к ногам.

Ублюдок подошел к Стеше и отвесил тяжелую оплеуху, а потом взялся за ремень штанов. Моя подруженька, верная сестренка, зарыдала пуще прежнего, и мое сердце просто треснуло.

Мне показалось, что я закричала, а лес сотрясло яростное рычание лютого зверя.

А дальше была лишь кровавая темнота.

— Снежа! Снежинка! Снежа!! Сестренка, ну открой глазки... Прошу тебя, милая! Боги, молю вас, пускай она откроет глаза! СНЕЖА!

Меня кто-то тряс за плечи, да так, что моя чугунная голова была готова отвалиться от туловища.

— Мммм.

С трудом выдохнула я через боль. Болело все тело, особенно суставы и кости. Будто в них прутья вогнали. Неприятно зудела кожа, и вокруг такой запах сладкий, притягательный. Что я невольно облизнула сухие губы.

Стешка сидела рядом на коленках и тормошила меня за плечо. Испуганные очи то и дело возвращались в сторону, будто кто-то мог прийти и сделать нам плохое.

Цепляясь непослушными руками за ее локоть, я попыталась привстать. На глаза тут же попался костер. Он горел так ярко, весело, будто его насытили дровами на добрую ночь.

На камнях, что окружили костер, поблескивали алые капельки. Глянула вокруг, и тихий вскрик ужаса зародился в горле, да только там и замер, не покидая моих уст.

Трава, кора деревьев, лежаки — все было забрызгано кровью. Чья-то рука валялась возле костра, неподалеку от нее лежал на боку тот самый молодой паршивец, которому не терпелось обесчестить Стешку.

Шея была перегрызена настолько, что едва ли держалась на плечах. Чуть дальше валялся тот самый купец, его тело и вовсе напоминало изрезанный кусок мяса. Третий тоже бездыханно лежал неподалеку, без руки и вскрытым брюхом.

Медленно я опустила взгляд на свои руки и обомлела. Кровь. Засохшая кровь покрыла их, словно вторая кожа. А еще я была обнаженной. Я... О боги! Вся покрыта их кровью! Даже волосы! Меня как будто искупали в кровавой лохани!

— Снежка, миленькая... Нам надо бежать. Давай быстрее...

Я не могла ходить, ноги болели, руки скручивало, зубы трещали, как при лихорадке.

Кто это сделал с ними?

Почему я нагишом? Откуда вся эта кровь!

Стешка меня буквально на себе приволокла. Тащила через густую лесную чашу и все взглядом назад возвращалась.

Дотащив меня до озерского берега, подружка, не мешкая, толкнула меня в воду. Стягивая с себя на ходу платье, отпустилась следом и принялась яростно смывать с меня кровь. Ногтями соскребая все с кожи, она повторяла, как мантру:

— Ничего не было... Ничего... Не было... Ничего...

Благо кровь не успела обсохнуть и легко скользнула с моей кожи. Закончив со мной, медноволосая сделала шаг назад и принялась остервенела омывать свое тело. Как будто кожу хотела спустить.