Секретарша бандита

Часть 1. Глава 1

— По счетам надо платить! — рявкает кто-то из бугаев, завалившихся к шефу без разрешения.

Трое заперлись с ним в кабинете, один остался в коридоре, и еще один преданной псиной охраняет меня в приемной. А у меня до сих пор руки трясутся после того, как выронила поднос с кофе. Сижу в своем кресле, укатившись в самый угол, и молюсь, чтобы это поскорее закончилось.

То, что у шефа проблемы, я догадывалась. Руководящая должность в солидной фирме — ширма, за которой прячется заядлый игрок. Плохой игрок. Однажды он уже спустил все: квартиру, дачу, машину. Поговаривают, и жену. Хотя я не представляю, как это — отдать за долги жену? Дикость какая-то. Явно сплетни! В общем, после того раза он пребывал в длительном запое, а потом взял себя в руки. Все начал сначала. Сейчас у него особняк, крутые тачки, брендовые пиджаки, женщины. Но последние полгода он сам не свой.

Я списывала это на стресс. Мы долго работали над сложным проектом, от которого зависела судьба всей фирмы. Без отдыха, без выходных, без праздников. Сверху только и делали, что по шапке стучали. Шеф ходил злым, раздражался из-за мелочей.

Казалось, это в прошлом. Проект сдан, одобрен, мы получили свой покой и процветание фирмы. Даже зарплаты всем участникам подняли. Уж шефа-то точно не обделили. Поэтому я не ожидала, что вот так однажды средь бела дня в офис заявится какая-то жуткая шайка бритоголовых в кожаных куртках и напомнит мне фильмы о бандитах лихих девяностых.

Слышу глухой удар и скрипучий стон. Закрываю уши ладонями. Это невозможно вынести. Если шефа убьют, то меня вслед за ним. Как свидетеля. Я же все эти рожи видела! Сердце то выскакивает из груди, то бросается в пятки, то останавливается. Таких выкрутасов оно еще никогда не вытворяло.

Мои зубы стучат. Глаза щиплет. Пальцы дрожат. По позвоночнику стекают капельки пота. Шелковая блузка противно прилипла в зоне декольте и подмышек.

— Я все верну-у-у… — скулит шеф. — Кляну-у-усь…

Еще один удар, пинок, стон, хрип, мат, плевок.

Господи! Это какой-то кошмарный сон! Щипаю себя в попытках проснуться. Бесполезно. Не сон. Страшная явь, не предвещающая мне ничего хорошего.

На какое-то время становится тихо. Один из незваных гостей разговаривает по телефону. Я цепляюсь за призрачную надежду, что они сейчас уйдут. Вроде бы шеф вполне убедительно хлюпал носом в своих обещаниях вернуть долг. Мне кажется, он обмочился от страха и на все пойдет ради выживания. Продаст все, что имеет… Или… У него уже ничего нет?

Приближающиеся тяжелые шаги заставляют меня затаить дыхание. Громила в дверях отходит в сторону, впуская в приемную еще одного сегодняшнего посетителя.

Я нервно сглатываю, едва взглянув на его до блеска начищенные туфли. Ощущение, что их толпа рабов ежесекундно полирует. Ни пылинки!

Об острые стрелки на брюках и вовсе порезаться можно. Ноги у мужчины ровные, длинные. На уровне бедер ткань обтягивает мощные мышцы. Ширинка прилично выпирает, ремень тоже блестит. От белоснежной рубашки слезятся глаза, которые я тягуче поднимаю к кадыку под смуглой кожей.

Нет, этот не похож на остальных. Этот элегантен, красив. От него не только дикостью и силой прет. В его темно-карих выразительных глазах полыхает неуемная жажда крови, страсть к господству, нездоровая самоуверенность.

Окинув меня ощупывающим взглядом покупателя, он чуть склоняет голову и сощуривается. Будто изучает, приценивается. Воздуха меня лишает. Своим тестостероном всю приемную заполняет. Раскаляет все вокруг нагнетанием немой опасности.

Из кабинета выходит бугай, платком вытирая кровь с кулака. Подходит к своему боссу и что-то тихо говорит ему на ухо. Тот молча кивает и шагает в кабинет.

Меня начинает мутить. Борюсь с тошнотой, но тщетно. Схватив с пола корзину для бумаг, сблевываю обед, ничуть не смутив бритоголовых. Они даже глухо ржут надо мной. Скоты!

Отдышавшись, отыскиваю в ящике стола салфетки и вытираю рот. Дотягиваюсь до кулера. Дрожащей рукой набираю себе воды в стаканчик и кое-как напиваюсь. Боже, ну и денек!

С приходом красавчика стало потише. Он о чем-то негромко разговаривает с шефом, но я могу лишь судить о его тембре — низком, ленивом, хрипловатом. Слов почти не разбираю. Может, акцент мешает. Может, акустика.

Дверь распахивается так резко, что я взвизгиваю и подпрыгиваю в кресле. Босс этой братии волоком вытаскивает шефа из кабинета и швыряет на пол посреди приемной. Только сейчас я вижу, как крепки его руки. Нити вен будто накачаны сталью. Ткань рубашки чуть ли не трещит по швам.

Нисколько ни запыхавшись, кареглазый снова цепляется за меня хищным взглядом и полноправно заявляет:

— Он сказал, что я могу взять тебя за его долги!

Шеф шмыгает носом, мордой уткнувшись в свои ладони. Его костюм помят, кое-где порван, в каплях крови. Волосы взъерошены. Его хорошо потрясли, но… ЭТО ЧТО, ШУТКА?!

Я медленно поднимаюсь из кресла на непослушные ноги.

— П-простите…

— Тебе не за что извиняться, пташка, — отвечает мой собеседник.

Нет. У него нет акцента. Просто он говорит настолько спокойно, что тебе невольно хочется биться в истерике. Нельзя быть таким холодным, избивая человека!

Глава 2

Путь в преисподнюю — вот как я называю дорогу в дом Ризвана, в настоящую обитель зла. Здесь стены пропитаны скорбью. Они стонут. Плачут кровавыми слезами от тех зверств, что таят в себе много-много лет, из поколения в поколение.

Едва я переступаю порог ледяного во всех смыслах замка, дышать становится трудно. С каждым вдохом тысячи мелких игл пронзают грудь. А когда с меня грубо сдергивают шарф, и я фокусирую зрение на каменном холле, немеют ноги. Здесь нет жизни. Нет душевного тепла. Нет уюта.

Сквозь арочный проем меня вводят в огромный круглый зал с ответвлениями многочисленных коридоров. Яркий свет просто гигантской люстры больно бьет по глазам. Я морщусь, не сразу разглядев медленно спускающуюся по широкой изогнутой лестнице женщину. С грацией кошки ступая каблуками туфель по кричаще красной ковровой дорожке, она на правах истинной госпожи смеряет меня надменным взглядом.

Ледяная. Такая же, как дом. Как Ризван. Как все те нелюди, что работают на него.

— Ты не предупреждал, что у нас гостья, — ее голос, ровный и негромкий, все-таки прокатывается тихим эхом по массиву камня. Заползая в уши, душит, отравляет.

— Она не гостья, — предупреждает Ризван. — Она — предоплата.

Женщина хмыкает, остановившись на второй ступеньке. Равнодушно улыбнувшись уголком губ, еще раз мажет по мне взглядом темных глаз и, сверкнув перстнями на скрещенных пальцах, распоряжается:

— Малик, отведи ее в конюшни. Пусть моет лошадей.

— Малик, стой! — Ризван делает шаг вперед, наполовину прикрыв меня своим плечом. Он вовсе не жалеет меня. Таким мерзавцам незнакомо чувство сострадания. Просто у него уже свои планы на мой счет, и желания этой женщины в них не входят.

— Мой старший сын мне перечит? — Она изгибает бровь. Мать чудовища. Яблоко от яблони недалеко упало. — У меня не благотворительный фонд, Ризван. Задаром кормиться здесь она не будет.

— Она отработает свой кусок хлеба и кров. Но на моих условиях, — настаивает он. — Малик, отведи ее в камеру.

Один из бугаев хватает меня за локоть и тащит вправо — в коридор, пугающий своей беспросветной тьмой. За спиной слышу лишь: «А нам с тобой, мама, нужно серьезно поговорить».

Помещением, которое Ризван назвал камерой, оказывается клетка в подвале, освещаемом факелами. Меня будто из двадцать первого века резко выбросило в дикое Средневековье.

Тут еще холоднее. Сыро. Затхло. Писка крыс не слышу. Но паутины в углах хватает. Хорошо, что у меня нет арахно- и клаустрофобии.

Малик открывает одну из нескольких клеток, толкает меня внутрь и вешает на решетку замок. Меня встречает лишь узкая деревянная скамейка со старым шерстяным одеялом и грязное ведро в углу. Видимо, для справления нужды.

— Мой тебе совет, пташка, — без особого дружелюбия говорит Малик, — спи, когда есть возможность. Силы тебе понадобятся. Да и во сне меньше себя накручиваешь.

— Говоришь так, будто был на моем месте.

Он отмалчивается. Я так понимаю, в мире этих гадов вообще не принято церемониться.

Я еще долго слышу его удаляющиеся по длинному подвальному коридору шаги. Потом скрипит дверь, и становится тихо. Только потрескивают факелы на стенах. Подойдя к решетке, крепко берусь за железные прутья и дергаю. Наивная. Отсюда нет выхода.

Разглядываю те камеры, что напротив. Они пусты. Вероятно, когда-то там держали людей, потому что на стенах замечаю выцарапанные метки: линии, символы, слова. Даже прочитываю: «Гореть вам в аду». Сглатываю. Курортных условий я не дождусь. И наверное, придется согласиться работать в конюшнях, чем сидеть здесь. Провести последний месяц своей жизни в мрачном подвале, без слов говорящем о смерти, хуже любого рабского труда.

Нескоро меня перестает колотить от страха и холода. Когда наконец беру себя в руки, начинаю задумываться о том, как выгляжу. Прихорашиваться тут не для кого. Но самой противны лохмотья.

Снимаю плащ и избавляюсь от блузки и юбки. Чулки тоже стягиваю. От одного отрываю кружевную резинку и собираю ею волосы в хвост. Осматриваю себя: кое-где виднеются синяки и ссадины. Но кровоточащих ран нет.

Вытряхиваю одеяло. Застилаю им скамейку. Оно колючее. Нагому телу неприятно. С помощью шпильки, оставшейся в волосах, отрываю подол от юбки. Распарываю блузку. Этими обрывками заменяю простыню и накрываю одеяло. Саму шпильку прячу в стене, просунув в шов промеж камней. Укладываюсь на скамейку и укутываюсь в плащ. Попробую последовать совету Малика — поспать.

Поначалу ничего не получается. Прогоняя произошедшее в голове снова и снова (то в быстром темпе, то в замедленном), ищу ответы на вопрос «Почему я?» и плачу. От горя, от жалости к самой себе, от ужаса. Брат о многих опасных криминальных авторитетах мне рассказывал. О тех, кого никак не могут взять за горло. Но имя Ризвана я услышала впервые. Хотя чует мое сердце, он самый жестокий.

Не знаю, сколько проходит времени, когда я все-таки засыпаю. Сначала веки тяжелеют, потом перестаю думать о дерьме, в которое вляпалась. Позже и вовсе отключаюсь. Снов не вижу. Это лучше, чем кошмары. А просыпаюсь от одиночного удара по решетке.

Разлепляю глаза. Оглядываюсь. Едва соображаю, где нахожусь, как резко сажусь на скамейке и прикрываюсь плащом.

По ту сторону решетки на меня пристально смотрит Ризван. Он сидит на стуле, разведя ноги в стороны и руками опершись о спинку перед ним. Будто демонстрирует, насколько ему плевать на правила и законы. Он все делает наоборот. Делает так, как нравится в первую очередь ему самому.

Глава 3. Ризван

Эта сука слишком хороша. И фигура на месте, и борзая, кобылица. Раздолбить ее во все щели, залить ее глотку спермой — это высшая ступень экстаза. Эта дрянь даже пахнет иначе. Сладкой невинностью, словно никто свой огрызок в нее не макал. Но мне-то все известно. Замуж далеко не девочкой выходила. И после развода грешила, как швейная машинка. Наверное, и насасывала по обе щеки. Шалава!

Откидываюсь на спинку кресла и любуюсь выстроившимися девками. Белые, рыжие, мулатки, азиатки. Каждая из них любую щель на выбор подставит. Три члена заглотит. С благодарностью в глаза будет заглядывать, если обоссу ее лицо. Но не такую хочу… Жажду эту мерзкую ведьму из подвала. Жарить ее так, чтобы в истерике билась подо мной. Отталкивала, кусала, царапала, матом кричала. Чтобы текла, сука, рекой!

Киваю на первую попавшуюся. Абсолютно плевать, кто из них мне яйца вылижет. Удовольствие будет одинаковое.

Малик выводит ненужных и закрывает дверь. В приглушенном матовом свете осматриваю девицу. Ежится. Целка, походу. От безысходности себя продает. Бабки нужны.

— Сосала? — спрашиваю прямо.

Мотает головой. Трясется.

— Условия есть?

— Нет, — тупит глаза в пол. — На все согласна.

— Ты хоть знаешь, о чем говоришь?

Кто же тебя, наивную, затащил в это болото? Модельную карьеру пообещали? Или легкий почти пассивный доход? В этом бизнесе так унизить и растоптать могут, что забудешь свою человеческую сущность. А может, и того хуже: сдохнешь.

— Раздевайся, — велю ей. Сжимается. Робко за пояс шелкового платья тянет. — Шмотье, говорю, снимай!

Настолько неуклюже и неуверенно она это делает, что член даже не шевелится. Если в таком духе продолжать будет, то его виагрой не поднимешь.

Встаю с кресла, обхожу девку и срываю с нее чертово платье. В клочья. Заставляю ее затрепетать. Но стойкая: слезы не льет. Если разревется, к чертям пошлю. Пусть пинетки на продажу вяжет.

— Ты пришла продать себя добровольно? — уточняю, ловким движением расстегнув ее бюстгальтер и стянув лямки с покатых плеч.

— Да! Вне всяких сомнений! Меня не принуждали.

— Тогда какого хрена ломаешься? Ты тело продаешь. Так подай себя изысканно. Внуши мне, что цена стоит качества.

— П-простите, я исправлюсь. Чего вы хотите?

Определенно, у меня потекли мозги. Потому что сейчас я хочу, чтобы на месте этой бедолаги стояла Роксана. Ее хочу. Во всех смыслах. Жестко. Глубоко. Везде. Ее невинность хочу попробовать на вкус. Только этому уже не бывать. Никогда! Отдала она свою целку какому-то недоноску еще на первом курсе института. Шлюха потная!

Швыряю куклу на кровать, разрываю ее трусы и нависаю сверху. Смотрит на меня испуганно. Не дышит. Зато я хриплю диким зверем. Лицо девицы растворяется, теряет очертания. Вижу ту суку. Чувствую ее дыхание. Вспоминаю, как смело бросилась на меня. Ствол ко мне приставить хотела. Первый раз на меня баба рыпнулась. Совсем бессмертная.

Мотаю головой. Ладонью ударяю себя по виску. Сбрасываю наваждение. Бесполезно. Опять ее вижу. Вызывающе губы размыкает. Зовет. Манит. Распаляет.

Расстегиваю ширинку, вынимаю вставший ствол и, раздвинув ноги девицы, суюсь в ее узкую сухую щель.

Хрен пролезешь.

Плюю на ладонь, смазываю эту гребаную шестеренку, и по новой.

Дрожит, мелкая шлюшка. Боится. Но терпит. Губы поджимает. Глаза зажмуривает. Свои ноготки в мои плечи вонзает.

Пробиваю ее тонкую преграду одним толчком. Рывком оказываюсь в ней. Теплой. Пульсирующей. Но какой-то отсутствующей.

Нет. Не то. Не хочу так. Ни ритмичные, ни рваные движения не доставляют кайфа. Чувствую, как болт падает. Смысл пыхтеть, стирать его задаром?!

Слезаю с девки. Она распахивает глаза и дрожащим голосом спрашивает:

— Я что-то не так сделала?

— Ты вообще ничего не делала. Вали! — Указываю ей на дверь, а сам иду в ванную.

Ополаскиваю своего угрюмого дружка от девственной крови и кулаком со всей дури разбиваю зеркало над раковиной. На эту Роксану, будь она проклята, он встает, стоит ей ресницами взмахнуть. На целку, никем не потасканную, скромную, чистую, даже при всех церемониях вставать не хочет.

Что она сделала? Чем отравила меня? Будто пальцами щелкнула, и я теперь из башки ее выбросить не могу.

Умываюсь холодной водой, смачиваю волосы. С разбитой руки в раковину капает кровь. Часто. Много. Сердце бьется слишком бешено.

Вываливаю из шкафчика коробки, банки, тюбики. Нахожу бинт и наспех туго перевязываю руку. Закидываюсь антибиотиком и смотрю на свое размножившееся отражение.

Секретарша, мать вашу! Какая-то серая мышь! Чем взяла?!

— Малик! — рычу так, что зеркало дребезжит.

Тот вваливается ко мне, держа ствол наготове. Любому пулю в лоб пустит за меня. Толковый помощник. Бесценный. Таких мало.

Озирается по сторонам, прежде чем пушку опустить. Выдыхает.

— Эта сука в подвале угрожала мне, — шиплю, повернув к нему лицо. Надеюсь, мое решение хоть как-то оттолкнет меня от нее. — Проучите ее… До конца.

Глава 4

Проходит обещанный час. В тишине. В холоде. Почти во тьме. Я прислушиваюсь к ударам своего сердца — единственному, кто со мной разговаривает. Пытаюсь сконцентрироваться на своем положении, найти зацепки, намеки в словах Ризвана и его приближенных. Увы, я не знаю, где нахожусь. Могу лишь предположить, что в усадьбе одного душевладельца. В восьмидесяти километрах от города. Раскулачили его, как и всех, поместье опустело. В войну тут госпиталь был. Позже музей сделать хотели, но руки не дошли. В итоге все с молотка продали, с тех пор тут хозяева с такой скоростью меняются, что в новостях попросту стало неинтересно о них читать, и пресса больше не гонится за интервью. Все равно никто из владельцев тут надолго не задерживается. Нехорошее место. Проклятое. Душу высасывает. Хотя Ризвану здесь самое место.

— Тук-тук, пташка! — Малик стучит ключами по решетке и отворяет ее.

Противный скрип заржавевших петель вытягивает меня в струну. Укутанная в плащ, я все равно замерзла. Оттого дрожу. Но тем самым лишь дразню ухмыляющихся здоровяков. Малик привел с собой троих. Ризвана нет. А по рожам этих уродов я понимаю, что их появление не сулит мне ничего хорошего.

Отшагиваю к стене. Рукой шарю по швам промеж камней, пока эти вонючие обезьяны в кожаных куртках заполоняют клетку. Выискиваю шпильку и сжимаю ее в кулаке.

— Босс велел раздуплить тебя, — как бы между прочим поясняет мне Малик, оставшись по ту сторону решетки. — Не брыкайся — и твое наказание пройдет безболезненно. Даже удовольствие получишь.

Скалящиеся морды начинают снимать куртки и расстегивать ремни брюк, а у меня леденеют пальцы.

Слово мужчины… Мужчина нашелся! Только и может, что свою силу и власть перед слабыми демонстрировать. Какая же сволочь! Он не отпустит меня, какие бы гарантии я ему ни дала. Будет издеваться, пока не сдохну от мук.

Опять меня душат слезы. Отворачиваюсь. Трясущимися пальцами крепко сжимаю шпильку, решив использовать ее как оружие. Пусть меня лучше убьют, чем я добровольно сдамся.

— Давай на колени, — слышу смешок за спиной. — Покажи нам, насколько у тебя грязный ротик.

Ага, сейчас покажу.

Сглотнув, оборачиваюсь и медленно опускаюсь на колени перед дрочащими ублюдками. Их вообще ничего не смущает, а Малик тупо зависает в своем телефоне, будто тут происходит что-то само собой разумеющееся.

Вся троица приближается ко мне голодными шакалами. У меня живот скручивается плотным узлом. В нос ударяет запах пота. Мной овладевает тошнота. И если бы не пустой желудок, я обблевала бы ботинки этих подонков.

В тот самый момент, когда из пустого коридора доносятся тяжелые шаги, а широкая ладонь ложится на мой затылок в намерении притянуть мой рот к члену, я со всей силы вгоняю шпильку под волосатую мошонку.

Заревев раненым зверем, громила сгибается пополам и пятится назад. Еще один отскакивает от меня, как от огня, а третий с размаху врезает мне по лицу.

Меня отшвыривает в сторону. Прикладываюсь головой о стену, и в ушах возникает пронзительный звон. Перед глазами плывет. Щеку жжет. Касаюсь ее ладонью и, отняв, вижу кровь. Не понимаю, у меня разбита губа, нос или щека. Голова гудит. С трудом соображаю, что происходит в клетке. Размытые силуэты мелькают туда-сюда.

Тот, которому я воткнула шпильку, стоит на коленях под лужей собственной крови. Еще один с Маликом по ту сторону решетки, а третий впечатался в стену напротив.

— Ризван, я не хотел! Все слишком быстро произошло… Ты же сам сказал наказать ее до конца…

Громкий выстрел окончательно оглушает меня. Сквозь заволакивающий все вокруг туман вижу, как на стену брызгает кровь, а потом по ней медленно стекает тело здоровяка. Он падает у ног Ризвана. В руке того пистолет. Она безвольно повисает вдоль туловища, и Ризван оборачивается через плечо.

Смотрит на меня. Зло. Гневно. Колко. Возбужденно.

Лениво оборачиваясь, убирает пистолет за ремень и подходит ко мне, каждым шагом поднимая пыль с пола. Кажется, каменные стены подвала до сих пор вибрируют эхом выстрела. Металлическая решетка гудит. Воздух звенит. У меня перед глазами плывут красные круги, сквозь которые я вижу склонившегося Ризвана. Он заглядывает в мое лицо, берет меня за руку, тянет на себя, подхватывает за талию и закидывает на свое плечо.

— Отныне на эту дырку эмбарго! — заявляет он, а я, повиснув на нем, вмиг отключаюсь.

Глава 5

Меня будит коварно заползающий в нос запах нашатыря. Горький. Будоражащий. Кислотно-ядовитый. Мне требуется минута, чтобы сфокусировать зрение на потолке. Он красивый. Каменный. С большим квадратным зеркалом над широкой кроватью, на которой я лежу, распластавшись.

Шелковая постель отливает золотом на кроваво-красном цвете. Это свет торшеров создает иллюзию рассыпчатой пыльцы на ткани.

Перед глазами все еще плывет. Я с трудом различаю силуэт женщины в униформе, что прикладывает к моей щеке что-то холодное. С еще большим трудом разглядываю картины на стенах, напольную вазу — настоящий артефакт, дубовый письменный стол с лава-лампой, широкое кресло, камин, в котором потрескивают дрова. Оттуда тянется жар — согревающий, убаюкивающий.

— Сколько пальцев вы видите? — спрашивает у меня женщина, мелькнув перед моим лицом рукой.

— Три, — отвечаю хрипло.

Она поворачивается через плечо и кивает.

— Иди! — велит ей Ризван.

Женщина кладет мою ладонь поверх пакета со льдом на моей щеке, встает, копошится с подносом и уходит. Как только за ней захлопывается дверь, Ризван грузно поднимается с кресла.

В его карих глазах отражается каминный огонь. Будто черти жонглируют факелами. Угловатые черты лица очерчиваются тенями, делая его еще более пугающим в своей агрессивной красоте.

Ленивым шагом он подходит к изножью кровати и останавливается, широко расставив ноги и продемонстрировав мне пистолет. Оружие сверкает сталью, когда Ризван проводит пальцем вдоль ствола.

— Суток не прошло, как ты в моем доме, — начинает он. Пока без намека на враждебность. — А я уже из-за тебя убил своего человека.

От воспоминаний у меня внутри все сжимается. Он действительно хладнокровно и бездумно застрелил парня, которому лично велел изнасиловать меня. Ризван не просто опасен. Он сумасшедший. Никогда не знаешь, что придет ему в голову в следующий момент.

— Я сожалею, — произношу я и морщусь от пульсирующей боли в виске.

Тот парень, что получил за меня пулю, хорошо приложил мне слева.

— Еще один с кровопотерей отправлен в больницу. Предполагаю, с хреновиной он распрощается.

Теперь я морщусь от грязных словечек, столь любимых Ризваном. Он и правда человек-загадка. Смотришь и видишь солидного мужчину, джентльмена. Начинаешь с ним разговаривать — вполне адекватный, воспитанный. Но малейшее раздражение — и он превращается в монстра, ублюдка, машину-убийцу.

— Как ты будешь восполнять мою потерю?

— Потерю члена твоего человека? Вы были любовниками? — осмеливаюсь сыронизировать я.

Ризван стискивает зубы. Делает шаг в сторону, медленно обходит кровать и коленом упирается в матрас. Потянув за край одеяла, стягивает его с меня, любуясь, как ткань ползет по изгибам моего тела, описывает их, обнажает. Откидывает одеяло в сторону, и я, бросив пакет со льдом, машинально прикрываю себя руками.

Глубоко вздохнув, Ризван ведет дулом холодного пистолета по моему животу, спускается к лобку, огибает его и утыкается промеж ног.

Меня пронзает молнией, и наши взгляды встречаются. Мой — растерянный, испуганный. И его — хищный, кровожадный.

Щелкнув откуда-то взявшимся складным ножом, он неторопливо заносит лезвие под резинку моих трусиков и разрезает ее легким жестом. То же самое проделывает с другой стороны и откидывает нож на другой край кровати. Мое белье летит на пол.

Свободной рукой Ризван упирается в подушку у моей головы, а пистолетом в другой разводит мои бедра. При этом он пристально смотрит мне в глаза. Упивается страхом в них, трепетом. Насыщается. Ловит дешевый, гадкий кайф.

— Тебя когда-нибудь трахали стволом? — спрашивает хрипло, как-то утробно.

Господи, неужели у меня на лице не написан ответ? Или я похожа на потаскушку с трассы?

Дуло упирается прямо в мою вагину, отчего я напрягаюсь. Сама мысль, что Ризван пытается вогнать в меня очевидно заряженный пистолет, сводит судорогой тело и разум.

— Без резинки нет, — выдыхаю я, хватаясь за любую возможность затормозить его.

Уголок его губ приподнимается. Возле глаз собираются морщинки. Смеется надо мной. Издевается.

Чувствую, как пистолет медленно входит в меня. Туго. Жестко. Я ведь совсем сухая.

— Не хочешь его? — шепчет Ризван.

— Не сейчас. Голова болит.

Раз ему нравятся игры, я буду подыгрывать.

Он чуть склоняет голову. Изучает меня взглядом. Сканирует. Решает головоломку. Ищет подвох.

— Тогда, может, отсосешь ему? — Он вынимает из меня пистолет и подносит к моему лицу. Проводит нагретым дулом по моей щеке и склоняется еще ниже. — Он зрелищно кончает.

Псих. Самый настоящий. И глаза бесноватые. Озабоченный извращенец. Малой кровью не отделывается.

Нет, его нельзя в полицию. Откупится. Его только смерть остановит.

Я шарю рукой в поисках пакета со льдом, чуть приподнимаю голову и вижу блестящее лезвие ножа. Если перевернусь и сяду, то дотянусь до него. Ризван даже понять ничего не успеет, как вгоню в его шею.

Глава 6. Ризван

Эта сука бросает мне вызов. Взглядом. Жестами. Источаемыми флюидами.

Ты слишком самоуверенна, мелкая шлюшка. И я спущу тебя с небес.

— Я жду, — напоминаю ей приказ и через брюки провожу рукой по затвердевшему шлангу.

Дурею, глядя на это голое тело. Возбуждение в висках пульсирует. Кажется, член сейчас на куски порвет.

Она повинуется не сразу. Будто ждет, что передумаю. Вот только мне насрать на ее принципы и брата. Она уже дорого мне обходится, а я не занимаюсь благотворительностью.

Опустившись на четвереньки, выгибает спину и, с ненавистью глядя мне в глаза, медленно подползает, ладонями и коленями утопая в мягком ворсе ковра.

Вот на нем я тебя и порву, чертовка. Всю спесь и гордость членом выбью. Превращу в покорную подстилку.

Хватаю ее за подбородок, приподнимаю лицо и подаюсь вперед. Сучка размыкает губы. Начинает слегка подрагивать. Боится своего будущего. Правильно делает. Потому что ласковым я не буду.

Впиваюсь в ее рот, трахаю языком и, резко оторвавшись от нее, плюю ей на язык. Не дав ей опомниться, наношу звонкую пощечину.

На ее лицо падает прядь волос. Щека быстро краснеет. Ее грудь прерывисто поднимается. Соски, затвердев от страха, устремляются на меня.

Минуту она молча дрожит, закрыв глаза, и снова поворачивается ко мне. Взгляд не меняется. По-прежнему считает себя особенной, едва ли не полноправной.

Рукой пробираюсь к ее волосам и наматываю их на кулак. Туго, с натягом. Поднимаюсь с кресла и швыряю на него эту голую тварь. Ставлю раком и развожу ноги.

Издав слабый писк, она сжимает зубы.

Бесит. Но я еще заставлю ее кричать и ругаться.

Пальцами ныряю в ее промежность, и у меня крышу сносит. Эта стерва течет! Засунуть меня в себя хочет, как одержимая! А строит из себя недотрогу.

Шайтан, я сдохну, если сейчас же не вгоню в эту проклятую щель свой ствол!

Рывком расстегиваю ширинку, вываливаю болт и вонзаюсь в нее безо всякой нежности. В голове моментально щелкает. По всему телу разливается пьянящая истома. Меня долбит гребаными мелкими конвульсиями лишь от ощущения ее узких, горячих как кипяток стенок, пульсирующих вокруг моего голодного зверя.

Роксана испускает хриплый протяжный стон. Зубами вгрызается в деревянный ободок спинки кресла. Я ладонью надавливаю на ее поясницу и вбиваюсь в эти дьявольские недра по самые яйца. Шлепаю ими по ее гладко выбритой промежности, ловя нездоровый кайф от хлюпающих звуков нашего соития.

До синяков мну ее задницу и бедра. Сердце неистово долбится о клетку ребер. Перед глазами взрываются красные пятна. Кровавые. Звенящие. Вибрирующие. Я будто вставил самой богине.

Тяну ее за волосы на себя, ускоряя темп и выбивая из нее сводящие с ума стоны. Запрокидываю голову на свое плечо и шиплю ей в губы:

— Нравится?

— Пошел ты, — выдавливает она.

Снова отбрасываю ее вперед и продолжаю трахать резче, грубее, глубже. Заставляю ее заплакать от чувства презрения к самой себе и своему предающему телу. Потому что оно отвечает мне, вопреки ее желаниям. Оно бьется в оргазмах. Один за другим, они терзают ее беспощадными стервятниками.

Ее спина становится влажной, блестящей. На заднице краснеют следы моих шлепков. А пульсирующее над моим членом кольцо ануса так и манит вогнать что-нибудь в него.

Она хочет еще. Много. Сразу.

Плюнув на него, большим пальцем растираю по кругу и вдавливаю одну фалангу внутрь.

— О-о-ох!!! — протягивает Роксана сквозь слезы.

— В два ствола хочешь, шлюха?! — рычу, долбя ее сильнее и вводя палец глубже. Чувствуя им, как в ней орудует мой член.

— Нет! Нет! Нет! — хрипит устало. — Только твой… Пожалуйста…

Ты плохо меня знаешь, Роксана. Я свое под страхом смерти не отдаю и не делю.

Она начинает метаться. Ее силы на исходе, но хрен я оставлю себя без извержения.

Стаскиваю ее с кресла, ставлю на колени и кончаю ей на лицо. Заливая спермой ее глаза, щеки, разомкнувшиеся губы. Размазывая все это пульсирующим концом и вгоняя его ей в рот.

— Вылизывай!

Подрагивая, как шелковая обсасывает член, языком обводит весь ствол и слизывает последние капли.

— Глотай!

Смотрит на меня с ужасом, но спустя секунду повинуется.

— Открой рот… Язык…

Она доказывает мне, что проглотила тот последний глоток, и только после этого я ее отпускаю.

Обхватив плечи руками, она падает на ковер возле камина и отползает от меня. Измотанная, лохматая, дрожащая и вся в сперме, как потаскуха из борделя.

Я закуриваю и грохаюсь в кресло. Глубоко затянувшись, прикрываю глаза.

Мало. Словно и не трахался. Я эту змею вечно бы натягивал. Всюду.

— Жрать хочешь? — спрашиваю, не глядя на нее.

Что-то мычит мне в ответ. Выпускаю струю дыма и велю:

Глава 7

Обещанный ужин ждет меня на кровати, когда я возвращаюсь в комнату, обернувшись большим полотенцем. Ризван уже в брюках. Подкидывает дрова в камин. Смотрю на его широкую спину, переливающуюся буграми, и тошно становится.

Играть с ним опасно, но это мой единственный шанс выжить. Тело, к счастью, не подводит. Когда абстрагируюсь от презрения к этому подонку и представляю, что занимаюсь сексом с тем, кто мне нравится, оно реагирует правильно. Даже возбуждается. Хоть какое-то удовольствие от моего заточения в этом темном царстве.

Правда, удивительно, откуда во мне столько смелости и решительности? Я никогда в жизни не рисковала без презерватива. И тем более, не глотала чью-то сперму. Но у Ризвана на лице написаны все его больные фантазии. Мое дело — воплощать его мечты в реальность, чем я и занимаюсь, наплевав на свои принципы. Впрочем, не скажу, что мне было противно. Не самое вкусное, что я пробовала в своей жизни, но и не самое отвратительное. Я бы отнесла это к деликатесу, который не каждому по вкусу. Мне зашел.

Заглядевшись на этого зверя, я не замечаю, как он тоже смотрит на меня. Спохватываюсь, когда Ризван делает шаг навстречу.

Мурашки табуном пробегают по рукам и сосредотачиваются где-то между лопаток.

Ризван хищной поступью обходит кровать, приближается и, окинув меня хмурым взглядом, тянет за угол полотенца. Оно спадает на пол.

— Ходи так. Не замерзнешь, — говорит он, скользя по мне глазами.

Ему нравится мое тело. Он от него в экстаз впадает. И ненавидит себя за это. Вижу. Чувствую.

— Ешь, — кивает на поднос.

Молча залезаю на кровать, подгребаю под себя ноги и разглядываю еду. Нам принесли греческий салат, суп-пюре, мясо в каком-то соусе, булочки, сок и вазочку с орехами.

— А ты? — спрашиваю едва слышно.

— Долго отмывалась от меня. Я уже поел. — Ризван заваливается в кресло и, задумчиво потирая пальцем подбородок, наводит на меня свой сканирующий взгляд.

Есть в такой обстановке тяжело. Кусок едва в горло лезет. Но голод берет верх над скованностью. Я съедаю половину салата, суп, кусочек мяса и одну булочку. Запиваю все это двумя стаканами сока и убираю поднос на стол.

— Спасибо, — говорю, вытирая губы салфеткой. — Было вкусно.

— Орехи.

— Я берегу зубы и фигуру. Обойдусь.

Все еще смущаясь своей наготы, возвращаюсь в постель и натягиваю на себя покрывало. Я не знаю, который час, но по бьющему в окно свету уличного фонаря догадываюсь, что уже ночь или поздний вечер. А это значит, прошли мои первые сутки в качестве секретарши бандита. И пока я не сделала ничего из своей прежней должностной инструкции.

— Я могу поспать? — спрашиваю как можно мягче.

— Спи.

— А ты так и будешь сидеть здесь?

Ризван встает, распрямляет плечи и подходит к кровати.

Лучше бы я промолчала. Теперь молюсь, чтобы ему больше не хотелось секса. У меня и так все болит, сил нет. Щека ноет. Между ног горит. Рот онемел. В груди ломит от чувства стыда. Мне нужно время смириться с тем, что уже случилось, и морально приготовиться к тому, что еще произойдет. Вдруг завтра Ризвану захочется посмотреть, как меня трахает его человек. Или два. Три. Я не должна поддаться панике и броситься умолять его о пощаде.

Словно прочитав мои мысли, он коленом упирается в кровать и спрашивает:

— Я хочу, чтобы ты отсосала пятерым моим людям у меня на глазах. Так же, как мне. Смакуя. Сделаешь?

У меня внутри все переворачивается. Мир грез рушится. Меня будут пускать по кругу, пока я дышу. Лишь ради того, чтобы этот ублюдок насытился лицезрением извращений.

— Вряд ли у меня получится, — произношу неясно. — Я неопытна в этом деле. Ты был первым, у кого я… глотала. И надеюсь, станешь последним.

Кажется, мой ответ его удовлетворяет. Он не срывается, не хватает меня за волосы, а лишь улыбается уголком губ.

Не сводя с меня глаз, Ризван снимает брюки, оголив свой вновь воспрянувший ото сна член. Его размер меня до сих пор пугает. И как только он в меня влезает?!

Лихорадочно сглотнув, я натягиваю покрывало к подбородку и отодвигаюсь. Ризван медленно залезает на кровать и нависает надо мной. Дыру жжет на моем лице, клеймо рабыни выжигает.

Я начинаю задыхаться. В висках стучит от осознания, что он снова собирается меня отыметь. Хочется закричать: «Имей совесть, я же сотрусь!», — но разве ему есть до этого дело? Сотрусь — утилизирует. Таких, как я, тысячи. Таких, как он, единицы…

— Нежно любишь? — вдруг интересуется без намека на грубость.

— Что? — переспрашиваю, недоумевая и напрягаясь сильнее.

Он стягивает с меня покрывало, обдает мою грудь взглядом, будто жаром, и подгибает одну мою ногу. Опускается, дыханием касаясь моей щеки, а членом — моей вагины, и горячо шепчет:

— Хочу наградить тебя, Роксана. — Зубами прикусывает мою мочку и скребет ими по шее. Кажется, сейчас вонзит в артерию. Аж сердце замирает. — Ты заслужила, — добавляет он и, впившись в мои губы поцелуем, толкается в меня членом.