Июнь победно шествовал по старой столице Артанского королевства. Заглянувшая палящая жара сменилась ежегодными сливовыми ливнями – цу́ю. Нэкоми скучала в лавке и вспоминала, как ещё в детстве приставала к деду с вопросом о названии сезона летних дождей. Почему ливни именно сливовые, а не, например, абрикосовые или же яблочные? Дед Широ тогда засмеялся, потрепал девочку по голове и объяснил, что название пришло из Делящей небо и объясняется необходимостью плодам сливы напитаться влагой, чтобы стать сладкими и мясистыми.
— У нас, в Артании, бытовало куда более прозаическое прозвание данного погодно явления – проговорил он тогда, — цую называли «плесневыми ливнями». Когда они приходи по женскому типу, с обложными нудными дождями, барабанящими по крыше с утра до вечера, в старых артанских домах заводилась плесень. Но «сливовые ливни» звучит гораздо поэтичнее.
Хвала богам, в этом году цую шло по мужскому типу: громыхали грозы, шумели ветры. Соседка рассказывала, что на Жареном бугре один состоятельный купец покрыл крышу дома железными листами на западной манер, так ветер снёс всю эту новомодную штуковину, отворотив будто лист лотоса. Потом женщина плела что-то о молнии, ударившей прямо в макушку монаху из горного храма. Но это показалось травнице уже из области фантазий. Она упаковала травяной сбор от болей в почках и выпроводила словоохотливую соседку вон.
Нынешним утром погода пока улыбалась: светило солнце, лишь на западе, у самого горизонта, толпились сероватые облака, словно сговариваясь, в какой час им выгоднее пролиться ливнем. Дед Широ удалился в лабораторию, сделав таинственное лицо категорически заявив, что настоящие учёные никогда не распространяются о своей работе, пока не получат достоверных результатов. Широ был страстным алхимиком-любителем и в душе лелеял мечту утереть нос профессионалам, совершив научный прорыв. Прорыв этот всё никак не случался, но старик не опускал руки и не терял оптимизма.
Их жилец – Хотару Эйдзи, с самого утра отбыл куда-то чисто выбритым и принаряженным. Травница вспомнила, что за ужином они с Широ обсуждали некую важную встречу, и дед всё пичкал бывшего лунного принца ракуго мудрыми советами, как вести дела. Надо сказать, что Широ обожал поучать по окружающих по всякому поводу и без. К чести артиста, снимавшего у них комнату за чисто символическую плату, он вежливо выслушал инструкции, поблагодарил и клятвенно заверил, что непременно пустит их в дело.
Нэко была на сто процентов уверена, что Светлячок поступит диаметрально противоположно, просто артист не хотел обижать старика.
Из лаборатории, расположенной в глубине дома явственно потянуло аммиаком. Нэко вздохнула и открыла окно в лавке. Звякнул дверной колокольчик, и в лавку травника, расположенную на улице Одуванчиков, вошла нарядная молодая девушка. Справившись с кружевным зонтиком, который никак не желал складываться, она буквально влетела в лавку.
— Доброе утро, Нэкочка, — воскликнула она, — как жаль, что в такой великолепный солнечный день ты вынуждена скучать за прилавком!
Это была Тайко Акано – ближайшая подруга и бывшая одноклассница травницы.
— И тебе утро доброе, — откликнулась Нэко, — а по поводу скуки и прилавка замечу, что некоторым людям приходится самим зарабатывать на хлеб насущный. Ибо боги не всем посылают в родители состоятельных людей.
— Нэко, я же пошутила, просто у меня имеются очень-очень хорошие и очень-очень секретные новости, — на симпатичном круглом личике гостьи появилось загадочное выражение, которое при этом недвусмысленно показывало ожидание уточняющих вопросов.
— Твой папа́ субсидировал внеочередной поход в Торговый квартал за нарядами? – вскинула бровь Нэкоми.
— Как узко и примитивно ты мыслишь, дорогая моя подруга, — Тайко буквально не могла усидеть на месте.
Она вскочила, танцующим шагом прошлась по лавке, вернулась опять к прилавку и облокотилась на него пышной грудью:
— Полагаешь, в жизни девушки самыми волнующими моментами являются покупка платьев?
— Нет, — усмехнулась Нэко, — самыми волнующими моментами в жизни некоторых девушек является не просто покупка платьев, а покупка МОДНЫХ платьев!
— Фу, — надула губки Тайко, — ты просто меня дразнишь! А я, между прочим, пришла поделиться с тобой, может быть, самым важным событием в моей жизни. Оно, конечно, пока ещё не случилось, лишь ожидается, но, — Тайко сладко вздохнула, — произойдёт со дня на день.
— И что же такого важного и значительного случится в семействе купцов Акано со дня на день? – любопытствующий Широ вышел из внутренней части дома, — раскрасневшиеся щёчки и блестящие глазки одной юной и весьма хорошенькой особы говорят не о удачных сделках, а о сердечных тайнах. Ведь так?
— Дядя Широ, — Тайко никогда не называла его «дедом», — вы прямо смутили меня до глубины души, — девушка жеманно пожала плечами и опустила глаза, — даже и не знаю, что ответить…
— Ничего не отвечай. Девочки, идите попейте чайку, а я пока тут побуду, — великодушно разрешил он.
— Что-то меня смущает твоя внезапная благотворительность, — Нэко сложила руки на груди.
У них с дедом была договорённость, что она дежурит в аптеке до обеда, а он – после. И Широ терпеть не мог что-либо в этом менять.
— Не иначе, как у тебя на вторую половину дня нарисовались какие-то неожиданные планы?
Дом купца Акано продолжали оглашать вопли Тайко, по временам прерываемые звуками ударов и бьющейся посуды, и достаточно громкие увещевания её матери. Нэкоми была шокирована, Светлячок многозначительно усмехнулся, а сам Горо вздохнул:
— Не обращайте внимания, у моих дам норов тот ещё. Тайечка получила первый чувствительный удар по самолюбию, вот эмоции и бьют через край. Я собираюсь дать им выплеснуться хорошенько, а уж потом пойду утешать. Хоть ваш опыт и не дал ответа по поводу исчезнувшего вина, — продолжал он, выдвигая ящик письменного стола и доставая оттуда чековую книжку, — мне он показался весьма занимательными и полезным. Главное, он успокоил мою душу, потому как никто из домашних не замешан в сей гнусной дерзости. Я спокоен.
Из глубины дома раздался приглушённый, но весьма увесистый удар. Видимо, неудавшаяся невеста пнула кресло или стул. Затем всё утихло.
— Видите? – густые седоватые брови купца поднялись вверх, — точнее, слышите? Первая стадия завершилась. За буйством последуют безутешные рыдания. С этой фазой лучше Ёсико никто не справится. Я же подключусь, когда моя ненаглядная девочка впадёт в апатию.
— По-моему, вы не особенно огорчены несостоявшейся свадьбой? – спросил Хотару.
— Абсолютно не огорчён, — ответил Горо, — какая свадьба, когда с момента знакомства минуло менее недели?
— Тайко говорила, что почти две, — уточнила травница.
— Не суть. За такое время никаких прочных чувств возникнуть просто не могло. Увлечение, интерес, даже зов плоти – сколько угодно. Но для супружеского союза совершенно иное требуется.
— Однако ж, вы дали согласие, — проговорил Хотару, очень довольный полученным чеком на один рё.
— Дал скрепя сердце, — подтвердил купец, — потому как на меня насели с двух сторон, за пару дней всю плешь проели: угрозы, обиды, скандалы, обвинения в отцовском тиранстве. Даже ночью в спальне мне не было покоя от перечисления достоинств этого молодого человека. И собой-то он хорош, и умён, и обходителен, и богат. Вот последнее меня совершенно не волнует. Я своё дитя не продаю. Главное, что должно быть у будущего моего зятя, это – ум, трудолюбие и порядочность. А уж к делу его я пристрою, будьте покойны.
Хотару задумался.
— Скажите, — обратился он к Горо, — когда этот Мики Дасума был у вас в доме?
— Вечером в пятницу, — с профессиональной точностью ответил купец, — пришёл вовремя, даже за десять минут до назначенного времени. А почему вы спросили?
— Подумал, что претендент на руку Тайко может рассматриваться в качестве ещё одного неучтённого незнакомца, посещавшего ваше жилище и имевшего возможность свободного перемещения внутри. Ведь ваша дочь показывала ему дом?
— Ещё бы не показывала! Они с матерью цельную экскурсию ему устроили. Постойте-постойте, — его осенило, — вы хотите сказать, что моё «Молчание монаха» выпил прохвост-жених?
— Исключаете подобный вариант? – вопросом на вопрос ответил артист.
— Нет, — отец Тайко пригладил редеющие на макушке волосы, — вовсе не исключаю. Наоборот, радуюсь, что его женили на другой. На кой чёрт, скажите, мне надобен зять, который по дому шастает, чужие шкафы открывает и дорогущее вино хлещет! Вдвойне хорошо, что помолвка не состоялась, преотлично даже! Только вот как бы мне удостовериться, что я прав?
Светлячок подумал и предложил послать магограмму.
— Предложите сознаться в проступке, напишите, что не сердитесь на него, просто хотите знать и заранее прощаете. Человеку, убеждённому в том, что он более никогда не увидит ни вас, ни свою неудавшуюся пассию, легко сознаться в том, что выпил вино. Тем более, что вы могли и сами позабыть запереть кабинет в суматохе ожидания важного гостя.
— Да уж, в умении создавать суматоху и суету моим дамам просто нет равных, — подтвердил Горо, — последняя просьба: пошлите за меня магограмму. Мне предстоит несколько дней ада. По этой части с моими драгоценными тоже тягаться никто не может. Коли Мики покается, будем считать его богатеньким оболтусом, заприметившим в доме будущего тестя старинное вино и не смогшего устоять перед соблазном. Не сознается – мерзавец и лживая скотина. И в первом, и во втором случае я, как отец безутешной брошенной перед официальной помолвкой дочери, в выигрыше. Оба варианта подойдут, чтобы стать бальзамом на израненное сердце.
Он взял чистый лист писчей бумаги и быстро набросал текст:
Господин Мики Дасума, я уважаю решение Ваших родителей и понимаю Ваш сыновний долг. Уважьте мою последнюю к Вам просьбу. Сознайтесь, что выпили вино в моём кабинете, что хранилось в застеклённом шкафу. Обиды за это не держу, но мне важен ваш ответ.
Искренне Ваш Горо Акадо.
Он сложил листок и протянул Светлячку вместе с купюрой на оплату магограммы.
— Можете прочесть, — разрешил он, — и сдачу не возвращайте.
Кошечка и Светлячок попрощались с купцом Акадо и покинули дом.
— Хорош жених! – воскликнула травница уже за воротами, — вскрыл шкаф главы семьи, в которую собирался войти, выпил бутылку коллекционного вина стоимостью в пять рё и исчез с горизонта, прислав магограмму об уже состоявшейся женитьбе. Бедная Тайко! Её лучшие чувства растоптаны, а доверию к сильной половине человечества нанесён серьёзный удар.
Пока полковник Саядо рассказывал о чудесном воскрешении вора-форточника с занятным прозвищем Мастер муси, Нэкоми буквально сгорала от нетерпения. Девушка давно догадалась, с каким вопросом пришёл Дэва, и ей было что сказать. Широ тоже хитро поблёскивал глазами и воздерживался от своей обычной манеры доставать собеседника уточняющими вопросами по всякому поводу. Это указывало на то, что дед готовится ошеломить всех собственной осведомлённостью и догадливостью.
Дэва же меж тем продолжал.
— И главное говно этой ситуации заключается в том, что я совершенно не представляю, что мне написать в отчёте: ками явили в Аратаку чудо божественного воскрешения? Осужденный Доттари вступил в преступный сговор с докторами Королевского госпиталя с целью побега? Это в том случае, если допустить, что смерть свою он разыграл, а перед этим подкупил фельдшера ночного вспоможения Амоку Фаду и доктора Среди, который, на минуточку, является ещё и заведующим терапевтическим отделением. Абсурд! Попытался я этого докторишку к стенке припереть…
— В прямом или переносном смысле? – не удержался Светлячок, — у тебя первое от второго порою трудноотличимо.
— Очень смешно, — Дэва дёрнул синеватой щекой. От природы старший следователь был жгучим брюнетом, и сколь тщательно бы не брился, проклятые пеньки щетинок всё одно создавали впечатление недобритости, а уже к обеду впечатление становился явью, — не стану я на уважаемого человека, к тому же в годах, руку просто так поднимать. Припугнул всяческими неприятностями, которые устроить ему мне по силам, об уголовной ответственности напомнил и вообще сыграл «злого» следователя.
Травница подумала, что ему не надо играть, он по складу характера и есть тот самый, пресловутый «злой» следователь, о чём Хотару не преминул заметить вслух. Подполковник с похвальной терпеливостью проигнорировал шпильку в свой адрес и продолжал:
— Стреди поклялся всеми богами, что поступивший пациент был мёртв, что называется, по прибытии. Сестра милосердия, что дежурила вчерашней ночью, подтвердила этот факт без колебаний: синюшность кожных покровов на лице, следы кровавой пены изо рта и носа, глаза не реагируют на свет, пульс отсутствует, рефлексы тоже, и, извините за некуртуазную подробность, мочевой пузырь самопроизвольно опустошился. Так что самая натуральная смерть. Доктор предположил, правда, со множеством оговорок и виляний, что походит на отравление.
— Так, так, так, — проговорил Широ, — чрезвычайно интересно, продолжайте, господин подполковник.
— Кроме мною перечисленных объяснений, а превращение в вампира и вылет из морга Королевского госпиталя на крыльях летучей мыши я исключаю, — Дэва сплюнул изжёванную зубочистку, потом нагнулся, поднял её с полу, повертел в руке и зачем-то сунул в карман, — остаётся кража трупа. Кому, зачем, сказать не могу. Но бывают всякие ненормальные. Морг не охраняется вовсе, заходи, кто хочет, твори, что вздумается. И все мои три объяснения просто совестно писать в отчёте. Мой-то коррехидор ещё проглотит, характер у него покладистый, из тех людей, для коих личное спокойствие превыше всего, то вот верховный в Кленфилде, — говорящий красноречиво завёл глаза, — высокородный придира, под стать его величеству Элиасу… Не даром, что они родня. Представляю себе его лицо монарха, когда этот дубово-рождённый будет ему докладывать о чудесном воскрешении в Аратаку. Тут любое предложенное мною объяснение нечего, кроме смеха не вызовет. Хотя я сделал всё, что мог: нашего приходящего чародея буквально из постели выдернул, чтоб тот на магию проверил. Говорит, всё чисто, а определить, умирал ли Мастер Муси или нет без некроманта невозможно. В Аратаку некроманты не значатся. Вот и оказался я в полнейшем тупике. Решил к вам податься, может есть какие-нибудь травы или эликсир, чтобы человека из мёртвых воскресить? – он посмотрел сначала на Широ, потом на его внучку, — я как подумал: выпил гадёныш такое, помер, а после подельник в морг пришёл, влил ему в пасть лекарство, и то ожил. Что скажете, господин Широ?
— Скажу я бесповоротно и окончательно, что подобное решительно невозможно, — ответил травник, — нет и не может быть такого средства, чтобы умершего человека назад к жизни возвернуть. Но! – он поднял палец, видя, что собеседник готов разразиться ругательствами, — имеется более простой способ. Я по глазам вижу, что Нэкочка моя тоже догадалась, давайте дадим слово даме, — он сделал приглашающий жест.
— Вёхница продырявленная, — победно провозгласила девушка, — редкое ядовитое растение. Её нередко путают с супником, но у вёхницы красноватый оттенок стебля и цветочки семью лепестками, а не из пятью.
— Деточка, — перебил внучку Широ, — ты не про растение, а про его свойство расскажи.
Нэко смутилась, кашлянула и собравшись с мыслями напомнила об одном историческом казусе. В Эпоху Расцветания и Увядания любимая наложница императора понесла, когда тот был в полугодовом военном походе. Император Когехи́то был разгневан и оскорблён до глубины души. Посему приказал казнить негодницу позорной и мучительной казнью – сварить в кипящем масле. Однако, за несколько дней до казни старшая и любимая наложница, что вошла в историю Артании, как одна из непревзойдённо красивых женщин, скоропостижно скончалась. И то, как описывали современники кончину несравненной Миха́ки, удивительно напоминает описание картины смерти вашего заключённого. Судороги, внезапное и ураганное ухудшение самочувствия, кровавая пена. Она указывает на поражение слизистой оболочки желудка, осложнённой спазмом в гортани, и у Михаки, и у вашего исчезнувшего Мастера Муси наблюдались бледность и синюшность лица, закатывание глаз и, я уверена, сужение зрачков.
На этот раз Нэкоми входила в коррехидорию с совершенно иным чувством, нежели две недели назад. Тогда она шла повидаться с арестованным за несовершённое им убийство Широ, и на душе у неё было горько и тревожно. Теперь же, заходя в неприветливое здание вместе со старшим следователем Саядо, она испытывала даже некоторый азарт, очень похожий на ожидание положительного результата алхимического эксперимента.
— Со мной, — коротко бросил Дэва дежурному, кивнув на травницу.
Комната для допросов оказалась небольшой и практически пустой, если не считать простого деревянного стола с двумя вкрученными кольцами (от них сразу кольнуло магией) и двух стульев. Да ещё у стены примостился табурет с подносом. На подносе кувшин, почти наверняка, с водой и чайный бокал с трещиной. Первый стул, привинченный к полу, предназначался для арестанта, и на нём сидел, злобно посверкивая глазами, Арута Даттори с накрепко прикованными к столу руками. На втором устроился Дэва. Нэкоми скромно встала позади него под зарешёченным окошком.
— Я не понимаю, за что, господин начальник, меня арестовали, — затянул Даттори звонким, плаксивым голосом, как только подполковник появился в комнате для допросов, — приковали, будто маниака какого-нибудь! Прав не зачитали, обвинения не предъявили, произвол и нарушение всяческих прав! Человеку, может, не понравилось жаркое, что подали в ресторане, и что с того? С каких это пор подданный Кленовой короны не имеет теперь права высказать собственное недовольство блюдом и кухней? Жри, что дают?
— Это ты правильно подметил, — проговорил Дэва. Травница не могла видеть выражения его лица, но готова была поклясться, но сейчас губы подполковника исказила привычная кривая усмешка, — жрать, что дают, тебе предстоит ещё лет десять. Так что зря ты, Даттори, утками разбрасывался, — ты ж понимаешь, что тебе светит?
Мужчина на другом конце стола облизнул губы и прищурился. Он явно что-то прикидывал в уме.
— И что мне особое вы можете инкрими…тиновать? – с трудом выговорил он явно незнакомое для себя слово.
— Побег из мест временной изоляции. У тебя ж не первая ходка, так? Так, — сам себе ответил Дэва, — значит, на лицо повторное преступление – рецидив, плюс побег. Десять лет каторжных работ.
— Не было побега! Не было! – нагло заявил Мастер муси, — в вашей тюрячке меня какой-то протухшей баландой накормили, я чуть не окочурился. Сознания лишился, а очнулся в морге. Что мне было делать? Нашёл кое-какую одёжу, в голове после отравления пусто, я даже и не понял сразу, кто я, где я? Вышел вон, не в покойницком же ящике лежать прикажешь!
Нэко подумала, что это объяснение явно придумал кто-то другой, а Даттори лишь повторяет его с чужих слов. Да и понятие «инкриминировать» совершенно не вязалось с лексикой самого форточника.
— Ага, — обрадовано воскликнул следователь, — тайное хищение личных вещей умершего человека – мародёрство, сам признался, — он развёл руками, — никто за язык не тянул! Это, брат ты мой, Муси, как в военное время, так и в мирное, ещё на двенадцать лет потянет. Считать умеешь? Десять, да двенадцать получается двадцать два. Тебе сейчас сколько? Двадцать шесть? Ну, к полтинничку выйдешь с чистой совестью. Только не думаю, что ты на каторге почти четвертак протянешь, — Дэва с притворным сочувствием покачал головой.
— Не было побега! – словно по заученному твердил арестант, попытавшись выдернуть руки из стальных колец, но тщетно, — сами меня из камеры вывезли, а теперь побег пытаешься пришить! Не выйдет! Я свои права знаю, решётку не пилил, замок не вскрывал, из машины не убегал. А, то, что кому-то взбрело в голову меня на свободу выпустить, так это твои проблемы, господин старший следователь Саядо. Дежурного на каторгу отправляй!
— Я скажу, что тебе, остолоп, надо было делать, когда ты в морге очнулся, — проговорил Дэва, — сидеть на жопе ровно и дожидаться утра. Приехали бы мы, извинились перед госпиталем за причинённое беспокойство и забрали бы тебя в твою родную камеру. И всё, — он подвигал шеей, словно у него она затекла от неудобного сидения на стуле, потом повернулся к Нэкоми.
— Госпожа Мори, — обратился он, — вас не затруднит разъяснить этому малоумному, неразитому и несколько ограниченному молодому человеку, что любые алхимические препараты обладают одной весьма неприятной особенностью: они оставляют следы в организме человека. И сие можно использовать для доказательства вины.
Дэва не предупредил травницу, что подключит её к допросу, напротив, велел быть тише воды, ниже травы, но сейчас, видимо, передумал. Нэко с первый момент растерялась, но быстро взяла себя в руки и сделала шаг к столу.
— Господин старший следователь совершенно прав, — сказала она, чуть дрогнувшим от волнения голосом, — вы позавчера приняли некий препарат, содержавший в своём составе экстракт вёхницы продырявленной.
— Бред! Никаких препаратов я не пил, никакой продырявленной чего-то там в глаза не видал! – нагло заявил Даттори, — еда тухлой оказалась. На жаре баланда степлилась, и всё, готово дело. Меня, можно сказать в Королевской службе дневной безопасности и ночного покоя отравили, чуть заживо не похоронили, а вы, милочка, несёте какую-то дичь про препараты, траву. Впору мне самому жалобу на них, — кивок в сторону Дэвы, — его величеству Элиасу подавать! А что? Покушение на убийство и причинения вреда здоровью заключённого под номером сто семнадцать!
— Это хорошо, что ты свой номер наизусть помнишь, — не обещающим ничего хорошего голосом проговорил Дэва, — только девица эта на раз два установит, что препарат ты всё-таки пил, и вёхница продырявленная в твоём организме свой след оставила.