Семь дней до тишины

День первый. Понедельник. Битва с шипящими.

Воздух в квартире был густым и слоёным, как непропечённый пирог. Нижний, тяжёлый слой – запах вечерней гречки и тушёной с морковью говядины. Средний – сладковатый дух детского мыла «Ромашка», витавший из ванной. И верхний, свежий – аромат мокрых от осеннего дождя курток, развешанных на батарее в прихожей. Они шипели и прели, отдавая влагу горячему металлу.

На кухне тихо булькала посудомойка, а из комнаты доносилось ворчание мультяшных персонажей – Ваня, по единодушному решению родителей, заслужил полчаса перед телевизором после домашних заданий, пока не придет отец и они не засядут за проверку уроков.

Лена стояла у плиты, помешивая в кастрюле уже готовое рагу. На ней были старые, растянутые на коленях чёрные лосины и её тайная гордость – забранная ещё в студенчестве и безнадёжно потёртая футболка Артёма с едва читаемым логотипом какой-то рок-группы. Она была мягкой, как вторая кожа, и пахла им – не тем утренним Артёмом, надушенным перед выходом, а тем, ночным, домашним, с запахом постели и тёплого тела.

Артём вошёл на кухню, сбросив с себя офисную скованность вместе с пиджаком. Он пришёл недавно, с ним в квартиру ворвалась прохлада и запах мокрого асфальта. Рукав его светлой рубашки был засучен, обнажая предплечье, и Лена, бросив на него взгляд, залюбовалась тем, как играют мышцы под кожей, когда он листал страницы Ваниной прописи.

– Пап, а почему «жи-ши» пиши с буквой «и»? – семилетний Ваня, нахмурив лоб, выводил в тетради очередное слово. – Это нелогично! «Ш» всегда с «ы», а тут вдруг «и»! – Он посмотрел на отца глазами, полными страдания от несправедливости мироустройства.

В этот момент Артём подошёл к Лене сзади. Он обнял её за талию, прижался всем телом к её спине и губами, чуть шершавыми от осеннего ветра, коснулся её шеи, прямо под ухом – того самого места, где пульс стучал чаще, а кожа становилась особенно чувствительной. Лена вздрогнула от щекотки и той сладкой, знакомой тяжести, что разлилась по низу живота. Её веки сами собой прикрылись, тело на мгновение обмякло, полностью доверившись его поддержке.

– Потому что эти буквы – хулиганки, – пробормотал он ей в ухо горячим шепотом, от которого по спине побежали мурашки, – и не подчиняются правилам. Как кое-кто, кто не спит, когда дети уже в кровати.

Она хотела обернуться, поймать его губы своими, ощутить вкус его усталого дня, но Ваня не сдавался.

– Мам, а ты согласна? Это же глупо!

Лена заставила себя выпрямиться, сделала глоток воздуха. Тело снова стало её, напряжённым и готовым к бою.

– В жизни много глупостей, сынок, – сказала она с фальшивой, вымученной лёгкостью, – но «жи-ши» – не самая страшная из них. Пиши.

Артём с сожалением отпустил её, и его ладони скользнули с её талии вниз, на бёдра, задерживаясь на мгновение дольше необходимого, прежде чем он вернулся к столу и Ваниным шипящим.

Час спустя дети были умыты, накормлены и водворены в кровати. Лена повалилась на диван в гостиной, чувствуя, как каждая кость ноет от усталости. Она взяла телефон. На экране светилось сообщение от Артёма, который всё ещё сидел за столом, проверяя прописи.

«Твой шепот был громче, чем шипящие. Жаль, что прервали. У меня до сих пор мурашки по спине», – отправила она.

Он прочитал, уголок его рта дрогнул в едва заметной улыбке. Его пальцы быстро забегали по экрану.

«Я еще повоюю с этими звуками. И с твоими тихими тоже. Завтра доберусь до коленок. Они у тебя такие... умные».

Лена фыркнула, прижимая телефон к груди. «Умные коленки» – это было так по-артёмовски, нелепо и до слёз мило.

Секса в тот вечер не было. Они заснули, лёжа вповалку на кровати и вполголоса обсуждая, кто поедет завтра утром за забытой Ваней формой для физ-ры. Но в воздухе витало невысказанное обещание, сладкое и томительное.

День второй. Вторник. Розовый слон и обещания.

Утро началось с того, что Таня, усевшись на свой розовый горшок-трон, устроила трагическую оперу «Спою свою печаль», потому что йогурт в её любимой синей мисочке оказался не розового, а белого цвета. Артём, пытаясь пролезть в узкий проход между разбросанными игрушками и зацепившись ремнем за ручку двери, уже мысленно поднимал белый флаг, но Лена, как опытный сапёр, обезвредила утренний кризис, достав из загашника «про запас» баночку клубничного йогурта с розовой крышечкой.

Пока Артём пил кофе, глядя в окно на серое небо, его пальцы нашли в кармане пиджака два бумажных клочка. Билеты. На субботу. На концерт их общей любимой группы, песни которой были саундтреком к их студенчеству, к первым поцелуям в подъезде, к ночным блужданиям по пустынному городу. Он улыбнулся и отправил Лене сообщение:

«Придумай, как нам отправить детей к бабушке в субботу. У меня есть два билета в прошлое. Там, где не пахнет подгоревшей кашей».

Лена, читая смс, стоя у плиты с зажатой в руке поварёшкой, расцвела. Вся её усталость куда-то испарилась. Весь день она ходила с тайной, светящейся изнутри улыбкой, которая заставляла Ваню подозрительно коситься, а Таню – тыкать в мамин живот пальцем и спрашивать: «Ты съела солнышко?»