-Забирай, это тебе,- Крис вытащил из своего старого и потрепанного школьного портфеля рогатку и протянул ее Олафу.
-Мне?- тот все еще не верил своему счастью и удивленно смотрел на брата.
-Тебе. Батя мне на день рождения подарит настоящий нож,- Крис важно приосанился.
Олаф, все еще неуверенно взял рогатку из рук брата. Та самая, которую Крис и Алекс делали сами- резали ствол ивы, что росла на берегу речки, выпрашивали жгут и кожаный лоскут. Да, предел мечтаний любого озорного мальчишки.
-Зашибенская!- он восхищенно крутил ее в руках.
«Надо будет пульнуть из нее в окно этой злой бабке Нюшке!»- Олаф уже строил коварные планы на счет нового оружия.
-Прячь!- Крис прервал его мысли.
Олаф мигом сунул рогатку под рубашку.
-Олаф, Кристофер, я знаю что вы там, выходите, -Сандра стояла у дверей и звала их,- мама же сказала не задерживаться после уроков и сразу домой идти. Вы забыли?
Мальчишки перекинулись взглядом, но не сдвинулись с места
-Ну, выходите!- настаивала Сандра, -я же не могу зайти к вам. Вы там одни?
Олаф захохотал.
-А ты заходи к мальчикам в туалет!
-Фу, какой ты!- Сандра обиделась и замолчала.
Олаф взял с подоконника свой ранец и куртку, Крис еще что-то укладывал в портфеле, как дверь открылась и в туалет зашла Катарина.
-Ой, тут некого стесняться, Сандра, они тут одни,- Кэт на всякий случай заглянула в обе имеющиеся кабинки.
Кэт похожа на мальчишку внешне- худая, с короткими темными волосами, ноги и руки в ссадинах и синяках. Она, не глядя на братьев, дошла до окна и легко залезла на подоконник.
-Ты что не на уроке?- спросил ее Крис, обернувшись.
-Я вышла попить, а тут Сандра ноет, ее на весь коридор слышно.
-Мы домой идем,- сказал Олаф, складывая куртку в сумку со сменкой.
-А слабо через окно выйти?- Кэт шкодно хихикнула и с вызовом повернулась к мальчикам.- Пусть Сандра там хнычет.
Эта идея ой как понравилась Олафу, он тут же вернулся к окну.
-Это глупо,- сказал Крис.- На слабо только дурачки разводятся.
Почти в паре метров от стены школы, как раз напротив окна туалета, стояла небольшая деревянная будка с пологой крышей, а между будкой и стеной часто сваливали всякий хлам в виде металлолома, макулатуры, старой мебели, который потом вывозили. Будка была ниже на уровне между первым и вторым этажами, с другой стороны впритык к ней стояли ящики и коробки с кухни.
-Ты просто трусишь,- не унималась Кэт.
-Крис, Олаф, вы идете?- снова за дверью звала их Сандра.- Кэт, как тебе не стыдно заходить туда!
-Не стыдно!- отозвалась Катарина и открыла шпингалет на раме.
Резкий сквозняк распахнул дверь туалета настежь и ударил Сандру, вскрикнув, она захныкала. Крис поспешил к ней, а Олаф залез на подоконник и надел ранец, для удобства сумку со сменкой прицепил себе на пояс.
Кэт присела для размаха и прыгнула, но не долетела, зацепилась руками за край крыши будки и повисла. Она пыталась подтянуться, ногами елозила по деревянной стене. Не получалось, девочка, вытягивая шею, пыталась посмотреть вниз.
-Я падаю! А-а!- в ее голосе звучал неподдельный страх.
Олаф, не раздумывая, прыгнул за ней, спасать сестру. Он упал на старые металлические трубы и решетки, что так старательно принесли пионеры. Один штырь проткнул его бедро, о толстую трубу он ударился головой и потерял сознание.
«Сейчас придет матушка,- он не открывал глаза,- ой, и попадет же мне!... У отца было три сына, старший умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе- Олаф... Крис правильно сделал, что не подделся на провокации Кэт...»
Сейчас придет матушка и первым делом своей пухлой и мягкой ладошкой легко коснется его головы, потом прикоснется губами его лба. Вместе с ней придут Сандра- она сделала ему из печенья пирожное, Инга- она тоже ему принесла подарок- яблоко, вчера не съела в садике и спрятала под подушку для больного братика, и Кэт- она будет стоять позади всех и виновато прятать лицо... Откуда он все это знает?
Такая гнетущая тяжесть во всем теле и в то же время невесомость, словно его тело где-то там, не здесь.
Сейчас придет матушка... нет, другая женская ручка погладит его, придет Поленька, его Поли, его собственность, его жена.
Олаф медленно открыл глаза, мутная пелена не дает видеть четко, все размыто и невнятно. Чьи-то лица, он не может их разглядеть, что-то говорят. Белесые пятна перед глазами темнеют и он проваливается в темноту.
Резкая боль вдруг обжигает, еще раз... это было тогда или сейчас? Олаф запутался, в памяти всплывали обрывки событий.
Вот он чуть не пропустил удар и кулак «деда» по касательной прошелся по ребрам, от первого нападавшего уклонился, не контактируя, а этот был ловчее и быстрее, явно увлекался мордобом и был в отличной физической форме. Олафа не испугали ни почти пропущенный удар, ни стеклянный взгляд «дедов», решивших его унизить и избить, как избивают других новобранцев.
Он словно проснулся от долгого сна, лежа в нелюбимой позе на спине. Светло и достаточно комфортно для глаз, поскольку жалюзи закрывали все окно полностью. Белый потолок, большое окно напротив, белые стены, он медленно посмотрел налево, не двигая головой.
В паре метров от него на кушетке лежал человек, свернувшись калачиком, по шапке черных кудрей Олаф узнал Ясира.
Рядом с кроватью стояла медицинская аппаратура, с другой стороны, справа, была стойка для капельницы с пластиковой ёмкостью, от которой тянулась трубка до его правой руки, привязанной к кровати. Олаф проследил всю эту конструкцию взглядом, осмысливая более четко свое положение и состояние.
«Я в больнице... это точно. Жив, однозначно. Ясир рядом…»
Он осторожно пошевелил под покрывалом руками и ногами, кажется, все в порядке, попробовал сдвинуть свое тело, и тут же боль в левом боку дала знать, что не все так хорошо. Шея зафиксирована чем-то жестким, мало того, и тело и руки и ноги оказались зафиксированы на кровати. Судя по белой полосе на щеке и виске, голова была все еще забинтована.
Движения Олафа не были не замечены его нижним, он очнулся от дремоты и мягко подошел к постели хозяина. Их взгляды встретились.
-Хозяин!- шепотом произнес Ясир и расплылся в улыбке.
Он похудел, осунулся, кожа была бледной, от чего черные глаза казались еще темнее. Что-то изменилось в его внешности, сделав черты молодого мужчины более острее и жестче.
-По-ли, -сухое горло не давало нормально говорить.
-Госпожа? Она жива -здорова! Ее позвать?
Олаф отрицательно слегка покачал головой и на несколько мгновений закрыл глаза. «Жива... Теперь я спокоен».
-По-зо-ви док-то-ра,- он не говорил, а шипел, воздух неприятно царапал горло.
-Да, хозяин!- четко ответил Ясир и вышел из палаты.
«Видимо, хорошо мне досталось...,- Олаф снова попытался двигать телом, несмотря на боль,- Голова, ребра... да, ладно, врач все расскажет, что гадать-то».
Он немного успокоился, закрыл глаза.
Доктор Мори, так представился вошедший мужчина, показался Олафу знакомым. Худощавый японец в белом халате со строгим выражением лица и внимательными глазами был не многословен и не эмоционален.
-... вы идете на поправку, медленно, но верно. Первую операцию провели на месте, в России, и это хорошо, позволило избежать многих негативных последствий, жаль, что в клинике не было достаточного оборудования. У вас много осколочных ранений, как мне сказали, по случайности произошел взрыв в непосредственной близости от вас. Падение другого мужчины помогло избежать куда больших последствий. Мы опасались из-за двух вещей- ваша голова и сердце. Благодаря тому, что ваш череп достаточно прочный, мозг оказался не задет поражающим элементом, но все же мы вынуждены поставить вам титановую пластину в область схождения теменной и височных частей черепа, здесь кости оказались повреждены. Воспаления, нагноения отсутствуют, что дает хороший прогноз. Левая сторона лица обожжена, увы, ожог 3 степени, тут должны будут поработать пластические хирурги. Еще необходимы будут дополнительные проверки слуха, хотя повреждения не затронули слуховой аппарат, но все же я настаиваю. Шея, левая часть грудной клетки получили множественные проникающие ранения, самое тяжелое, конечно, в области сердца. Не буду вас напрягать медицинскими терминами, вы заставили нас поволноваться и усомниться в нашем успехе, но мы рады, что у вас мощное сердце и оно выдержало все. Однако, мы вынуждены были ампутировать вашу левую руку, поскольку были необратимые повреждения лучевой и локтевой костей ниже локтя, вашу кисть оторвало. Так же с левой ногой, ниже колена пришлось ампутировать. Увы, есть еще ожоги 2 и 3 степени левого плеча, левого бока... повреждения органов...
Олаф, спокойно и немного отстраненно слушавший доктора Мори, почувствовал, что начинает терять связь с реальностью и снова проваливается в темноту. Это было вызвано осознанием всего того, что с ним случилось, всех последствий, что Мори монотонно и бесстрастно перечислял. Он жив. Но какой ценой.
«Обрубок, человеческий горелый обрубок. Еще и с перспективой оглохнуть. Блядь! Что за жизнь, сука! Все, кончай скулить. Нытьем делу не поможешь, будешь ныть- уйдут силы. Надо понимать, что есть - то есть, иного нет. Что ж, значит без руки и без ноги, в сердце дырка и в башке..."
Лишь на секунду Олаф позволил себе пожалеть самого себя, посетовать на случившееся, разочароваться, обидеться на жизнь, на всех и вся, стать маленьким слабым мальчиком. Только на секунду, ибо не в его характере было жаловаться на жизнь, думать, что могло бы быть при ином раскладе и, разъедая самого себя, повторять в памяти произошедшее раз за разом. Нет, что случилось, то случилось. Осознать, понять последствия, осмыслить их и обдумать лучший вариант как приспособиться, как выйти победителем. Еще отцом заложено это качество- не сдаваться, быть активным, быть мужчиной.
«Да, не думал, что гонконгские разработки и мне пригодятся, видимо, чувствовал, соломку подстелил, значит...»
Он поерзал и почувствовал боль.
-... в искусственную кому. С другими, профильными специалистами консультации будут позднее после полного заживления проникающих ран,- продолжал монолог доктор.- На данном этапе состояние здоровья соответствует прогнозу. Вставать, сидеть и особо двигаться вам запрещено. Волноваться тоже. Необходим покой и настрой на выздоровление.
Шок был приличным, когда он впервые смог увидеть свою изувеченную руку. Долго смотрел на культю, силой воли выключил все эмоции, давая работу только уму, анализируя все имеющееся, а вывод был один- все изменилось и с этим придется смириться, иначе никак. Всего на мгновение его коснулся страх, вызванный беспомощностью и осознанием хрупкости тела, невозможностью все предусмотреть и спрогнозировать. Только Олаф знал, что нельзя зацикливаться на этом страхе.
«Страх- вещь полезная, если знать, как им пользоваться. Можно себе на выгоду, а можно и во вред, главное правильно применить и напугаться до нужной кондиции...»
Сейчас страх подстегнул его ум. Глядя на культю он не жалел себя, не кручинился на судьбу и даже не злился.
«Что ты имеешь- результат каждого твоего поступка и кого-то винить, кроме самого себя нельзя... если все так обернулось, значит ты плохо все просчитал и у тебя есть выбор: или сдохни, или приспособься и двигайся дальше».
Это была не его мысль, это когда-то давно сказал Эрик, чем и вложил в него идею ответственности за свои поступки. Сам Олаф посыл этой мысли расширил, обретя еще и самоуверенность и предусмотрительность, однако, жизнь вносила свои коррективы и он редко, но просчитывался.
Он ощущал свою руку, словно она была на месте и стоило только послать импульс как кисть сожмет пальцы и это ощущение тревожило его. Хуже было когда он попытался самостоятельно сесть- движения все знакомые, а результат давался с трудом, о попытке встать не было и речи, потому что даже костыли не помогут.
«Мне не страшно. Я уже сейчас знаю, что нужно сделать и я это сделаю. Да, мне не страшно,- он сидел, свесив ноги с кровати, смотрел на целую руку и на обрубок левой,- хотя... не так, мне за себя не страшно. Только есть Поли... Поли, будешь ли ты любить меня таким? Любить, а не быть со мной из жалости?... Посмотрим, а сейчас надо все обдумать».
Олаф закрыл глаза и почти целый день не подавал признаков жизни, так и лежал на спине, не обращая внимания ни на чей приход, ни на предложения поесть, ни на скулежь Ясира, попытавшегося его шантажировать звонком Полине.
Он всегда все держал под контролем- людей, ситуации, события. Это давало ему ощущение власти, а значит и самой жизни. Всегда абсолютно уверен в себе, всегда активен и деятелен, всегда лидер, всегда дом. Настоящий дом доминирует не только в постели, но и в жизни, отвечает за тех, кого приручил, кого впустил в свое поле обитания, как бы сложно и тяжело это не было. Быть главным, ведущим- это неотъемлемая часть натуры. Правда, есть ловушка любого сильного мужчины- гиперсамоуверенность в своих силах, желание объять необъятное, повестить на своем самолюбии и тщеславии, доказывая всем встречным поперечным свою самость.
Олаф не стремился всем и вся доказать, как он крут и как умело может распоряжаться жизнями других. Для себя он очертил круг тех, кто под его рукой или под его взглядом, в зависимости от степени его влияния на человека.
Полновластным хозяином он был в своей семье. Поли, Ясир и Аркен знали его лучше всех и он не стеснялся показывать себя каким он есть, со всеми его извращениями, эти люди в какой-то мере были частью его самого. Он не просто командовал и распоряжался ими в угоду себе, устанавливал правила поведения или рамки дозволенного, указывал, как действовать, он жил единой жизнью с ними, являясь их лидером.
Брат и сестры, Марыся, близкие друзья тоже в определенной мере подпадали под его власть и ответственность, он считал своим долгом помогать им, оберегать их по праву сильного, по праву рождения мужчиной.
Конечно, он был также и обычным человеком, которому присущи слабости, ошибки и страхи, от этого никуда не уйти. И Олаф прекрасно себя знал, свои слабые и сильные стороны, знал правду о самом себе, только вот это знание и еще рациональное умение пользоваться своими как сильной, так и слабой сторонами делало его тем, кем он являлся.
Сейчас, тот самый страх последствий полученных увечий, страх стать физически слабым, ограниченным в движениях, зависимым от других подстегивал его размышления о будущем. Ум работал активно, просчитывая сценарии будущего, тщательно анализируя плюсы и минусы.
Вечером он уже знал, что сделает утром.
Когда-то, достаточно давно, когда его друг Хорхе Лопес, с которым он умудрился участвовать в разборках колумбийской наркомафии, подорвался на самодельной мине и остался жив, но лишился ноги по бедро. Хорхе будучи профессиональным военным, практически идеальным солдатом, в миг лишился всего- привычной жизни, заработка, друзей, будущего.
-Эх, гринго, смотри под ноги, когда ходишь, -Хорхе рукой поправил свои черные торчащие в разные стороны отросшие лохмы, в его голосе была досада и уныние.- Я прощаюсь с тобой.
Олаф протянул ему руку и серьезным тоном сказал:
-А я -нет, я не прощаюсь, еще обязательно увидимся, ты мне обещал показать пару финтов с ножом, так что держи свое слово.
Хорхе молчал сидя на койке в душной палате заштатной латинской больницы, он не находил слов и сдерживал слезы, что для словоохотливого и эмоционального мексиканца было сложно. Олаф бросил последний взгляд на товарища и вышел.
Лицо Хорхе он хорошо запомнил и искренне сочувствовал ему. Эта сцена всплыла в памяти Олафа, когда он обсуждал с Аркеном возможные финансовые вложения, так называемых свободных денег.