Сенява и ученик Вия

Пролог 1

Меня должны были сжечь на заре.

Небо уже пылало брусничным светом, предвещая жестокий рассвет. Толпа волокла меня к костру, как мешок с просом, что тащат на мельницу. Босые ноги скользили по росной траве, а в голове стучала одна мысль: «Неужто это последнее, что я увижу?» Волхв Звен, брызжа слюной, махал посохом, будто гнал слепней от стада. Кричал, надрывая глотку:

— Ведьма! Порождение тьмы!

А я едва сдержала смех – горький, как полынь.

«Порождение тьмы? – подумала я. – Да неужели? Я, что полжизни лечила их детей от лихорадки крапивой и зверобоем, повитуха, что сотни родов приняла при свете лучины, когда боги спали, а я – бодрствовала. Кто спас половину деревни от моровой язвы прошлой зимой, когда жрецы в капище жгли благовония, взывая к богам, а те – молчали? Я. Но стоило мне вытащить с того света одного-единственного человека… ученика самого Вия. Ох, этот нюанс я, пожалуй, забыла упомянуть Звену. Но разве в том была моя вина? Их огненные молитвы были пустым звуком, бессильными перед лицом смерти. Требовалась сила иная. Древняя. Та, что во сне шепчет корнями, а в тумане – травами болотными».

Пеньковая верёвка впивалась в запястья – кожа лопнула, как перезрелая ягода. Дёрнула руками – тщетно. Узлы вязал Ждан-кузнец – ладони у него, что щиты, а пальцы, как корни дуба векового. Вчера ещё кланялся мне в пояс, за зелье, что жену его вернуло к жизни. В зелье я вложила шёпот лесных корней и песнь болотных трав – то, что волхвы называют «чернотой», не в силах её постичь.

«Люди, – мелькнуло в уме, – благодарность их, что весенний снег: утром блестит, к полудню – лужа, к вечеру – и след простыл. А страх перед силой, что неведома им, вечен, как камень под землёю».

Звен подошёл ближе, прошипел, как гадюка в траве:

— Сенява Болотница…

Я поморщилась. Ненавижу это прозвище. Оно звучало как плевок. Хотят загнать меня в рамки нечистого, дикого, а я всего лишь иная. Моя сила – живая, как дыхание земли, как биение сердца под корой дуба. В отличие от их выжженной обрядовой силы, требующей криков и жертв. Я слышу Мать Сыру Землю. А они — лишь опаляют её кострами, думая, что богам угодят.

Костяной посох его метался в воздухе, будто живой, выписывая в воздухе зловещие знаки. Бусы из медвежьих когтей прыгали на груди, как живые. Лысина Звена блестела от пота и рвения. Он играет для толпы, каждый жест, как в обряде, выверен, как стрела на тетиве.

Я подняла подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, без страха, хотя сердце бешено колотилось.

— Я спасла человека, – сказала я. Голос звучал ровно. – Разве жизнь – грех перед богами? Или вы трепещете перед Вием больше, чем перед Матерью Сырой Землёй? Я слышу её волю, а вы лишь окутываете её дымом костров.

— Молчи! – Звен взмахнул посохом так резко, что чуть себе лоб не раскроил. – Ты не слышишь голоса земли, ты пляшешь под дудку тьмы! Ты спасла слугу Вия! Исцелила ученика владыки мёртвых своей поганой волшбой! Ты впустила мор в нашу землю! Твоя сила — зараза, что требует очищения калёным огнём!

Мне вспомнилось, как холодная кожа того мужчины под моими пальцами стала тёплой, как сердце его – сначала мёртвое, как камень, сжалось под ладонью… и забилось. На его запястье, ледяном на ощупь, проступил символ – спираль из трёх змей, пожирающих друг друга, знак слуг Вия. Эта спираль ожила и зашевелилась, когда сердце забилось вновь. И сквозь маску смерти на его лице проступили черты невероятной, ледяной красоты, от которой сжалось моё сердце. Красоты опасной и запретной, как лунная ночь в болоте.

Толпа загудела, как улей, что палкой тронули. Запах по́та, квасного перегара и страха висел в воздухе, едкий и звериный. Страх – вот чем кормились волхвы.

Его же теперь направили на меня. Кто-то плюнул – мимо. Плевок упал в грязь у моих ног — чёрный, как клеймо.

Я медленно обвела взглядом лица людей, которых знала с пелёнок, с первых криков.

Вот Марфа-хлебница – с мукой под ногтями. Ей я сына помогла выходить, когда он с житницы свалился, а капищный знахарь лишь руками разводил да молился пустым богам.

Вот Степан-древодел с мозолистыми руками. Его дочь я принимала три года назад при свете коптящей лучины, пока волхвы храпели в тепле.

Агафья-швея с исколотыми иглой пальцами. Ещё седмицу назад приносила мне пироги с капустой и слёзы лила из-за пьющего мужа.

А сейчас все они смотрят на меня как на чудище лесное. Потому что так сказал Звен. Потому что моя сила моя не кричит, не требует кадил и песнопений. А потому – страшна, потому – чужда, потому – губительна для их привычного мира, где боги молчат, а волхвы кричат.

— Разжигай костёр! – заорал кто-то из толпы хриплым голосом.

Ждан поднёс смоляной факел к вязанке хвороста. Сухие ветки берёзы и сосны вспыхнули с треском, выбрасывая искры в утреннее небо. Жар ударил в лицо, и я зажмурилась. Волосы на лбу зашевелились, закурчавились от близости огня.

Их огонь – не очищает, а губит. Не даёт, а отнимает. Не лечит, а жжёт.

Запахло дымом – густым, смолистым, как дыхание старого леса. А под ним иное: сладковатое, тошнотворное, как гниль под корой.

«Страхом, – мелькнуло в голове. – Боятся меня пуще, чем я их. Боятся силы, что не склоняется по их крики, что не кланяется перед их посохами».

Пролог 2

Толпа внезапно замолчала. Даже костёр притих, будто огонь испугался. Я открыла глаза.

ОН восседал на краю торжища – на коне чёрном, как уголь, как ночь без луны. Казалось, весь мир сжался до его фигуры, и даже звуки притихли, словно боясь нарушить тишину. Высокий, в чёрном плаще из дорогого сукна, что развевался без ветра. Капюшон скрывал лицо, но я чувствовала его взгляд. Жгучий, пронзительный, словно он видел меня насквозь, до самых потаённых закоулков души.

Велигор. Тот самый ученик Вия. Тот, кого я вытащила с того света – из лап тьмы, из цепей мёртвых. Тот, из-за кого меня сейчас собираются превратить в горстку пепла.

Он спешился и сделал шаг вперёд. Толпа отпрянула, как стадо овец от волка в сумерках. Ещё шаг – и даже сам Звен отступил, прижимая посох к груди дрожащими руками.

— Любопытное зрелище, – голос Велигора прозвучал мягко, словно бархат с востока, но в нём слышалась сталь и лёд одновременно.

Я обернулась. В этот миг капюшон упал с его головы.

«Боги...» – вырвалось у меня, как последний вздох перед падением.

Я так и не смогла привыкнуть к его красоте: высокий, с хищной грацией, что заставляет сердце в груди замирать, будто птица, что крылом задела острый сук. Тёмные волосы цвета воронова крыла падали на точёное лицо, словно резцом выточенное богами. А глаза... серо-голубые, как зимнее небо перед бурей, холодные и одновременно полыхающие каким-то внутренним пламенем, что не греет, а жжёт душу. Красота не для радости, а для погибели: сводит с ума, как песнь русалки, и губит, как мор в избе.

— Кто... кто ты такой? – прохрипел Звен, но голос его дрожал.

Велигор улыбнулся. Медленно, с той хищной лаской, от которой кровь стынет в жилах, как вода в колодце в морозную пору. В этой усмешке читались обещания боли, долгих мучений и чего-то ещё – тёмного и сладкого, как мёд, что намазан на лезвие.

— Я? – произнёс он, склонив голову набок, будто размышляя над детской загадкой. – Я тот, кого вы боитесь, чьё имя не произносите вслух после захода солнца, чтобы не навлечь тьму на порог. Я тот, кто пришёл забрать то, что вам не надобно, что вы не в силах понять, не в силах удержать.

Его взгляд скользнул по толпе, и люди отхлынули, словно от удара кнутом, чувствуя, как леденящий ужас проникает в самое сердце. Марфа-хлебница всхлипнула, осела на землю, будто мешок с мукой, что из рук выронили. Степан-древодел, не помня себя, спрятался за телегой, будто думал, что доски спасут от взгляда, который видит сквозь дерево и плоть.

— Отпусти Сеняву, – сказал Велигор тихо, но каждое слово прозвучало как удар кузнечного молота по наковальне. – Немедленно. Или я покажу, что есть настоящий ужас.

Воздух вокруг него заструился – не ветром, не паром, а силой, что исходила из каждой жилки его тела, из каждой складки плаща, из самого взгляда его – будто он не человек, а дух.

— Она осквернила… – завопил Звен, размахивая посохом, как бесноватый, что гонит демонов, не ведая, что они уже в нём самом.

Велигор лишь лениво махнул рукой, и волхв умолк, словно невидимая рука сдавила его горло, лишив голоса и воздуха. Рот Звена остался распахнут, как у рыбы, что выброшенная на берег. Глаза расширились от ужаса.

— Осквернила? – рассмеялся Велигор, и смех его прошёл по земле, как холодный ветер по болоту. Я поёжилась, будто ледяная рука коснулась позвонков. – Она спасла мне жизнь, когда я истекал кровью. Она проявила милосердие там, где вы являете лишь жестокость да малодушие. И за это вы хотите её погубить? За то, что она сильнее вас? За то, что слышит землю, а вы — лишь кричите в пустоту?

Он двинулся вперёд.

Каждый его шаг оставлял на каменьях серебристые узоры инея, будто зима шла за ним по пятам, рисуя следы мороза на камне. Воздух густел, становился вязким, как мёд. Дыхание людское превратилось в белые облачка пара. Велигор в чёрном плаще казался воплощением самой ночи, поглощающим слабый свет дрожащих людских душ.

— Какие же вы... жалкие, – произнёс он, растягивая слова, как кот, что играет с мышью перед тем, как сломать ей хребет. – Мелкие, трепещущие комочки страха и лицемерия, что называют себя людьми, а живут, как тени в пещере – боятся огня, боятся правды, боятся силы, что не в посохе, а в крови, в земле, в шёпоте трав.

Его голос был подобен бархату: мягкому на слух, но с лезвиями, что скрыты под тканью. От этого тона у меня по спине побежали мурашки – и не от страха, а от иного чувства, древнего и неизречённого, будто земля подо мной узнала своего господина. Я заворожённо глядела, как люди корчатся под его взглядом – не от телесной боли, а от ужаса, что поднимается изнутри, как вода из родника.

Толпа дрогнула, как стадо овец, учуявших волка. Марфа-хлебница, которая ещё вчера кланялась мне в пояс, моля зелье для внука, теперь чертила в воздухе обережные знаки. Степан-кузнец, чью жену я три луны назад вытянула из родовой горячки, теперь пятился к краю торжища, не сводя с Велигора испуганных глаз, будто видел он не человека, а самого Вия, что сошёл с трона своего вершить суд.

— Бегите, – сказал Велигор почти ласково. – Бегите скорее, покуда я ещё в добром расположении духа, покуда милость моя не обратилась в кару.

И они побежали. Сначала медленно, оглядываясь. Потом всё быстрее, будто за их спиной сама смерть дышала.

Визуализация героев. Сенява

Дорогие мои! Позвольте представить вам героев нашей истории.

Это Сенява — последняя из рода древних ведуний, чья кровь хранит память о временах, когда боги ещё ходили по земле. Она поселилась у самого Лихолесья — проклятого людьми и богами леса, где границы между мирами размываются. Сенява обладает редчайшим даром — она слышит голоса живого и неживого мира. Шёпот листьев рассказывает ей о заблудших путниках; стоны земли предупреждают о грядущих бедах; плач ветра несёт вести из далёких краёв. Её хижина стоит на самой кромке двух миров — словно мост между светом и тьмой, жизнью и смертью.

Люди боятся её и почитают одновременно. Одни называют её спасительницей, другие — ведьмой. Но Сенява давно перестала делить мир на чёрное и белое.

Визуализация героев. Велигор

Это Велигор – избранный ученик самого Вия, Повелителя Подземного Царства. Он прошёл через испытания, которые сломили бы разум обычного смертного, и обрёл силу, равную которой нет среди живущих.

Велигор — воин тьмы, но не злодей. Он служит равновесию мира, выполняя волю своего наставника. В его жилах течёт кровь древнего рода, а в сердце горит пламя, которое не могут погасить ни время, ни смерть. Он знает язык мёртвых и может говорить с духами и призывать тени.

Знакомство с Литмобом "Злодей заслуживает счастья"

Приглашаю вас в наш волшебный литмоб «Злодей заслуживает счастья»!

Вспомните: каждый злодей когда-то был героем своей собственной истории. Его путь просто свернул на тропу, усыпанную шипами.

Это место для тех, кто верит, что даже в самом тёмном сердце можно отыскать искру добра. Здесь мы дарим шанс сказочным изгоям, мятежникам и падшим ангелам — шанс на искупление, понимание и ту самую любовь, что способная рассеять любую тьму.

Глава 1. Последний приказ

Велигор

Холод вгрызался в кости, как голодный зверь.

Я шёл по коридорам дворца Вия; каждый мой шаг отдавался в бесконечных галереях гулким отзвуком. Стены из чёрного камня покрывал иней толщиной с палец. Здесь царила вечная стужа уже тысячу лет. Светильники горели синим пламенем – холодным, как сердце повелителя, не дающим ни капли тепла. Только свет – мёртвый, призрачный, превращающий лица в личины покойников. Мерзкий запах тлена въедался в одежду, как ржавчина в железо.

Слуги-тени, как призраки, скользили мимо, прижимаясь к стенам и избегая моего взгляда. Умные твари знали: не к добру встретиться мне на пути, когда зовёт господин. Помнят и то, что случилось с последним отрядом – их кости, скрюченные и покрытые инеем, до сих пор украшают восточную башню, служа урокам и устрашением безумцам.

Рука моя коснулась рукояти меча, и железо отозвалось довольным гулом. Клинок чуял близость крови, как пёс чует зверя в чаще. Мы понимали друг друга без слов – он чуял кровь, я – жажду битвы.

«Соберись! – мысленно одёрнул себя, разглаживая складки плаща. – Не о чужом безумии нужно думать».

Двери тронного зала – тяжёлые, каждая весом с небольшую гору, отворились передо мной бесшумно, словно их открыл сам мёртвый ветер. Волшба. Вий любил являть своё могущество даже в малом. Чтобы не забывали: он господин и здесь, и там, и в междумирье.

Тронный зал встретил меня густым мраком, как кровь в жилах убитого, и вечным, неотступным холодом. Высокие своды терялись во тьме, а колонны из человеческих костей – тщательно отобранных, идеально белых. Я отвёл взгляд от одной из них, череп на ней глядел пустыми глазницами, будто спрашивая: «И это та вечность, которую ты выбрал, брат?»

По стенам ползли тени – не обычные, а живые, шепчущие на языках, которые давно забыли даже мертвецы. Они тянулись ко мне костлявыми пальцами, но не смели касаться. Знали цену такой дерзости.

На троне из чёрного обсидиана восседал Вий – Повелитель мёртвых, владыка теней, мой господин… и единственное существо в этом мире, способное вызвать у меня трепет. Его фигура казалась высеченной из самой тьмы — широкие плечи, длинные пальцы, сжимающие подлокотники трона. Лицо скрывал капюшон, но я чувствовал на себе тяжесть его взгляда — того самого взгляда, который мог убить одним лишь желанием.

— Велигор, – его голос прокатился по залу, как гром перед бурей. Глубокий, властный, с нотками... удовольствия? – Мой верный слуга.

Я опустился на одно колено – не как холоп, а как дружинник, что знает меру чести и знает цену крови. Голову преклонил с отточенной грацией, будто танец смерти исполнял. Каждое движение получилось плавным. Чёрные волосы упали на лицо, скрывая усмешку.

— Повелитель, – произнёс я. – К твоим услугам, как всегда.

«Вий любил церемонии почти так же, как пытки – с наслаждением, с вытягиванием, с шёпотом перед криком».

— Поднимись.

Я встал, не спеша, не дрогнув, не поднимая глаз.

Смотреть Вию в лицо без разрешения – значит звать смерть по имени. А я пока не готов к такому зову.

— У меня есть для тебя дело, – голос повелителя прокатился по залу, как гром по тучам, как скрежет костей под колесом. В нём звучали нотки предвкушения, сладкие и ядовитые одновременно. – Особое дело.

«Вот же гадость. Когда Вий произносит слово «особое» именно таким тоном – словно смакует чей-то страх, будто вкушает его, как напиток из черепа – знай, тебе предстоит идти по краю бездны. Где ветер смерти в любой момент может столкнуть вниз. И да, конечно, с завязанными глазами и связанными руками».

— Слушаю, повелитель, – отозвался я, не шелохнувшись.

— В Лихолесье спрятана одна древняя вещица – артефакт. – Каждое слово отдавалось эхом в тёмном зале. — Древний. Могущественный. Забытый. – Пауза растянулась. – Чёрное Зерцало.

Я едва сдержал резкий выдох.

«Чёрное Зерцало?» Артефакт из сказок, которые рассказывали впечатлительным дуракам, чтобы занять их воображение. Или нет?

Легенда гласила, что Зерцало способно стереть границы между миром живых и мёртвых, словно мост, который бросили через пропасть вечности. Кто заглянет в него – увидит не отражение, а проход. И как любой мост, им можно воспользоваться в обе стороны…

«И теперь мне предстоит искать эту проклятую реликвию в самом гиблом месте. Либо Вий испытывает мою верность, либо просто решил отправить на верную смерть».

Я провёл языком по пересохшим губам, чувствуя привкус пепла.

— Ты найдёшь его, – приказ прозвучал как удар молота. – И принесёшь мне. Не подведи, Велигор. Ты знаешь, как я ценю твою исполнительность. И как не терплю разочарований.

— Разумеется, повелитель, – отозвался я, выдержав паузу, будто взвешивал каждое слово на весах судьбы. – Дерзну поинтересоваться – что ты задумал с этой диковинной вещицей? Из любопытств лишь… разумеется.

Тишина обрушилась на зал. Не просто пала – рухнула, как небо на землю. И в ней послышался шёпот. Не теней на стенах – те молчали, а тысяч голосов, доносящихся из самого камня, из трещин в полу, из воздуха, что дрожал, как живой. Голосов всех, кто умер в муках по воле того, кто восседал на троне.