Сердце Бояджи

Первая серия

Все совпадения случайны, все персонажи и события - выдумка автора.

Мехмет очень тихо прикрыл за собой входную дверь особняка, по давней привычке подергал массивную ручку и отправился в ежедневный полуденный обход, который совершал уже больше двадцати лет.

Роскошная яли* из камня, окрашенная в белые и бежевые цвета, стояла на этой земле давно. Построил ее Юсуф Бояджи*, легендарный ювелир. Он и стал родоначальником известной во всей Турции семьи Бояджи, равно как и ее дела, ремесла.

Особняк расположился на берегу Босфора, в европейской* ее части, в респектабельном районе Сарыер*. Далеко не всякая семья могла позволить себе жить в таком доме и в таком месте: у воды, с причалом для яхт и прекрасным видом из окон. Но для Бояджи невозможного мало: владельцы огромного холдинга, миллионеры, неприлично разбогатевшие на золоте и драгоценных камнях, на разработках ультрасовременных технологий, не позабывшие притом и традиционных ремесел.

Сам дом – большой и основательный – фасадом выходил на широкую и тихую дорогу, а вот современной своей частью, перестроенной около пяти лет тому назад, смотрел на синие воды Босфора. Мехмету, единственному из всех обитателей особняка, был знаком каждый закоулок огромной яли. Он точно знал, что в доме десять спален, столько же ванных комнат, четыре гостиных – больших и малых –, две столовых – гостевая и семейная. Завершал парад ослепительной роскоши огромный зал для приемов, который частенько фотографировали для прессы.

Мехмет неторопливо и степенно прошелся по небольшому парку, сожалея, что частью облагороженной земли пришлось пожертвовать при перестройке дома: комфорт победил природу. Однако радовался тому, что часть парка и сад сохранились и даже похорошели: мастера ландшафтного дизайна славно потрудились. Бояджи никогда не экономили на красоте, всячески поддерживая реноме одной из самых богатых семей Турции, что на самом деле так и было.

В саду, пышно цветущем этим маем, Мехмет замедлил шаг, рассматривая скамьи, шезлонги и беседки, выискивая беспорядок. Затем заглянул в фонтан, опять же, по давней привычке старого и верного слуги семьи Бояджи. Задержался на аллее с редким сортом роз, вдохнул пленительный аромат цветов и едва заметно улыбнулся. Не удержавшись от соблазна, протянул руку, сорвал нежный лепесток и спрятал во внутренний карман пиджака: дворецкому нравился запах чуть увядших цветов.

Чуть позже, когда сад остался позади, Мехмет прошелся по дорожке выложенной красивой плиткой, приметив, что одна из ламп подсветки чуть скривилась. Как всегда, запомнив недочет, дворецкий двинулся дальше, миновал причал, нависающий над водой широким светлым карнизом, и увидел яхту, сделав вывод – Ферхат-бей* дома.

Ускорив шаг, Мехмет обошел особняк, замечая, что на широких террасах спален хозяев все в порядке: маркизы опущены, балконные двери приоткрыты для проветривания.

У входной двери слуга остановился и огляделся еще раз. Цепкий и внимательный взгляд Мехмета прошелся по высоким парадным воротам и задержался на охраннике Тарыке. Тот стоял прямо, опустив руки вдоль тела и не двигался. Мехмет удовлетворенно кивнул и взялся за ту самую ручку двери.

В холле больше похожем на музей Мехмет остановил Бору, нового слугу, решив, что надо проверить насколько тот внимателен:

– Ферхат-бей дома?

Молодой человек ответил тихо, опустив голову, как и положено прислуге:

– Эфенди* дома. Яхта пришвартована, – и застыл, ожидая приказа Мехмета.

– Передай Мерту, чтобы посмотрел на плитку возле двери в голубую гостиную. Осман-ага* платит нам не за то, чтобы дорогой мраморный пол трескался, а мы смотрели на это сквозь пальцы. Пусть Мерт скажет откуда взялась трещина и вызовет мастера Гюльчи. И, да, лампа подсветки на дорожке к парку покосилась. С этим тоже нужно разобраться как можно быстрее.

Бора кивнул:

– Я все передам ему, Мехмет-бей.

Дворецкий уже не слушал Бору, двигаясь неспешно по холлу и оглядывая роскошные напольные вазы, которые не любил. Цветов в них никогда не ставили, а сами они широкими своими горловинами навевали уныние на Мехмета: дворецкий не выносил пустоты и пыли, которая скапливалась в ней. Мыть вазы – большая проблема: высоки, глубоки и слишком дороги, чтобы просто полить их водой из шланга в саду.

У широкой лестницы Мехмет снова остановился и огляделся. Весь первый этаж дома являлся парадной его частью: гостиные, столовые, зал. Именно поэтому сугубое внимание доставалось им. Семья Бояджи не отличалась гостеприимством, но только потому, что слишком мало людей, которые могли бы соответствовать их статусу и иметь честь быть приглашенными в особняк. Однако это вовсе не означало, что гостей не ждали, а потому и содержали в полнейшем порядке парадные комнаты.

Со вздохом Мехмет начал подниматься по лестнице, но не потому, что устал или чувствовал близкое дыхание старости, а потому, что со вчерашнего дня в доме ощущалось напряжение. Дворецкий знал, что проблема серьезная, иных у Бояджи не было: чем больше влияния, тем больше ответственности и последствий. Мехмет никогда не вмешивался в дела хозяев, но ровно до тех пор, пока Осман-ага лично не просил его об этом. Вчера он не попросил, а потому дворецкий просто ждал, когда кризис минует.

Ожидание Мехмет скрашивал тем, что придирался к прислуге по мелочам. Он постоянно экзаменовал молодого Бору, часто проверял группу внешней охраны, дёргал Мерта, работника хозяйственной части, садовника Ибрагима, а помимо того и остальных мужчин, служивших в доме: Озгюра, Барыша и Мустафу. К повару Егиду вопросов не было, но только потому, что Мехмет ничего не понимал в кулинарии, даже несмотря на весь свой опыт. Личные шоферы хозяев не подчинялись дворецкому, а потому к ним тоже не было претензий, точнее, он просто не мог их высказать.

На лестнице Мехмет не задержался; еще вчера он придирчиво оглядел чугунные витые парапеты в поисках пыли и ничего не нашел. Вряд ли она могла осесть в большом количестве всего за сутки.

Вторая серия

Дила мысленно поблагодарила Мехмет-бея за то, что пусть и на мгновение он закрыл ее широкой спиной от тех, кто находился в комнате. За этот краткий миг она успела сделать глубокий вдох и даже постаралась унять дрожь в коленях.

– Осман-ага, это Дила Киванч, – дворецкий кивнул и отошел к двери.

Дила осталась один на один с теми, кто был сейчас в гостиной. Подумав секунду, девушка решила не поднимать головы. Во-первых – это уместно*, во-вторых – не так страшно.

Ощутив себя страусом, который в момент опасности прячет в песок только голову, Дила тихо проговорила:

– Доброго дня.

– Пожалуй, доброго. – Глубокий голос пожилого человека. – Подойди.

Диле не осталось ничего другого, как сделать пару шагов и наступить на драгоценный ковер. Пока девушка шла, буквально, на голос, она уловила только мужские ароматы. Ни одной цветочной ноты, только мощные аккорды гаваяковой древесины, апельсина, черного перца и капельки розмарина.

Не поднимая головы, Дила осторожно огляделась и увидела пару дорогих мужских туфель слева от себя, справа – еще две пары не менее роскошной обуви. Девушка искренне надеялась, что где-нибудь в углу сидит женщина, которая по какой-то причине не воспользовалась духами. Но надежды ее рухнули: ни одной дамы в гостиной не было.

Вдобавок ко всему входная дверь позади Дилы чуть слышно прошелестела и в гостиной появилась еще одна пара мужских ботинок, а вслед за тем и поразительный, ни на что не похожий аромат. Девушка очень хотела поднять голову и увидеть источник невероятного запаха, но вспомнила, что она тут по иной причине, гораздо более неприятной и странной.

– Документы уже в пути. Прокурор оповещен. Он позвонит тебе, ага. – Это был голос обладателя волшебного запаха.

«Аромат» прошел мимо Дилы, и его ботинки исчезли из поля ее зрения.

– Подойди ближе. – Снова властный голос пожилого человека.

Дила сделала еще несколько шагов по мягкому ковру, увидела трость, а поверх набалдашника – руки. В другой ситуации она обязательно принялась бы разглядывать трость: гравировка на ней казалась очень знакомой.

Пока девушка потакала своему любопытству, одна из рук дрогнула и поднялась. Дила чуть склонившись, приняла ладонь аги, поцеловала, прижалась на краткий миг лбом, а потом отпустила*.

– Присядь.

Дила не хотела, надеясь на то, что визит этот будет кратким, и ее отпустят домой. Но сесть пришлось, ей попросту не оставили выбора: «Ботинки» слева от нее поднялись из кресла, видимо, уступая его гостье.

В тот миг Дила мысленно поблагодарила свою драгоценную бабулю Асие, которая с детства учила ее держать спину ровно, голову низко, а рот закрытым. Причем, делать так в любой непонятной ситуации и особенно тогда, когда готовишься говорить глупое и нелепое.

Следом за бабулей Дила поблагодарила Милосердного* за то, что она все еще жива. Впрочем, у нее были претензии к охраннику у ворот! Даже если он человек этих самых Бояджи, это никак не давало ему права хватать ее за руки, отнимать паспорт и запирать в тесной комнатушке.

– Кто ты? – Голос «Трости» прозвучал сурово.

Дила нервно сглотнула и задумалась. Сказать, что она человек? Хомо сапиенс? Или снова назвать свое имя?

– Дила Киванч, – девушка решила, что нужно говорить чуть громче на тот случай, если ага плохо слышит.

– Я не глухой. Кто ты? Откуда знаешь Бурака? Кто твои родители?

Пришлось сложить руки на коленях и попытаться не слишком психовать: Дила уже догадалась, что встреча затянется.

– Я Дила Киванч, – еще раз повторила девушка. – Бурака я не знаю, впервые увидела его утром у рынка. Мой отец владел частной клиникой в Текирдаге*, а мама преподавала биологию в городском университете, – Дила чуть сдвинула брови, пытаясь сообразить, на все ли вопросы аги она ответила, а потом добавила: – Имя моего отца Эмир Киванч, маму звали Неджмие.

– Сирота, – «Трость» утверждал. – Как ты оказалась рядом с Бураком?

Дила вздохнула. Она уже рассказывала все это охраннику у ворот, когда пыталась забрать обратно свой паспорт и телефон.

– Я вышла с рынка, – Дила изучала свои руки. – Когда свернула в проулок, ко мне под ноги упал человек. Весь в крови и… Мне показалось, что он умирает, поэтому я вызвала скорую помощь. Потом он очнулся и попросил передать папку Осману Бояджи или отнести ее в полицейский участок. Сказал, что от этого зависят жизни многих людей. Он очень просил, и я не смогла отказать. Потом назвал мне этот адрес и потерял сознание. Скорая помощь приехала очень быстро, его забрали, а я пришла сюда, – закончив говорить, Дила снова тяжело вздохнула.

– Почему не пошла в участок? – «Трость» допрашивал, определенно. – И что значит пришла? Пешком?

Вот тут Дила поняла, что ей придется краснеть, мямлить и пытаться подобрать слова, чтобы объясниться.

– Эфенди, – девушка крепко сжала кулачки, решив не рассказывать правды, но озвучить спасительную ложь, какой бы глупой она ни была, – я подумала, если пойду в полицию, то задержусь там надолго. Меня будут допрашивать, заберут паспорт и отнимут телефон…

Она умолкла, но вскоре продолжила:

– Я не знала, что здесь случится все то же самое. – Дила не хотела выглядеть невежливой, но и промолчать не могла: она очень обиделась на охранника.

В комнате послышался легкий смешок, но очень быстро стих.

– Пешком? – «Трость» удивлялся, судя по голосу.

– Не совсем, – Дила низко опустила голову. – Сначала я ехала в такси, потом на электросамокате, но он разрядился, и пришлось идти пешком. А потом меня схватили. – Все же, Дила очень сердилась на охранника и хотела, чтобы ее услышали.

И снова легкий смешок!

– На самокате? Ферит, прекрати смеяться! О чем она говорит? Зачем выходить из такси? –«Трость» негодовал и, кажется, очень искренне удивлялся.

– Дедушка, по утрам на самокате гораздо быстрее. Дила-ханым объезжала пробки. – Приятный голос не без затаенного смеха.

– Ферит, это не шутки, – ага помолчал, но недолго: – Что-то очень знакомое… Дила, – он говорил уже не так сурово, – подними голову, дай на тебя посмотреть.

Третья серия

Мехмет стоял возле кресла, в котором сжалась Дила. Он ждал слёз, но дождался совсем другого:

– Простите, Мехмет-бей, я сижу, а вы стоите, – она поднялась и выпрямилась. – Наверно, мне нельзя звонить? Я бы хотела предупредить свою подругу, что меня не будет дома какое-то время. И еще в университет нужно сообщить, что платеж за последний семестр я сделала. И еще узнать, какого числа начнутся лекции после летних каникул.

Мехмет удивился и очень обрадовался. Истерики она не устроила, подумала о подруге и учебе. Обычно дворецкий не был особенно добр к гостям, всего лишь учтив, но ему понравились слова Дилы о том, что он стоит, а она сидит.

– Я бы не рекомендовал, звонить с вашего номера, но с моего, думаю, можно, – он достал из кармана пиджака аппарат. – Вы помните телефон подруги?

– Конечно! – Она просияла улыбкой, от которой Мехмету снова стало плохо: он ждал беды от этой маленькой красавицы. – Можно? – Она протянула руку к его смартфону.

Дворецкий передал телефон Диле, а та принялась звонить. Мехмет ждал, что разговор с подругой затянется, ждал слёз и жалоб, и снова ошибся: она кратко и спокойно объяснила, что ее не будет дома какое-то время и попросила не звонить на номер, с которого говорит с ней сейчас. Разве что в тяжелом случае: смерть, болезнь или свадьба.

Потом гостья какое-то время копалась в сумочке, затем вытащила листочек и опять принялась звонить. Разговор с деканатом оказался коротким: Дила продиктовала номер платежа, обрадовалась подтверждению и горячо поблагодарила того, кому позвонила.

Затем она отдала телефон и спросила:

– Как вы думаете, Мехмет-бей, я смогу выйти отсюда через три с половиной месяца? Если не смогу, то я сбегу. Вы можете сразу рассказать об этом Осману-аге. Мне нужно закончить обучение, – она печально изогнула брови, вмиг став похожей на внучку его сестры из Антеба. – Семестр начнется десятого сентября – она терзала его жалобным взглядом до тех пор, пока он не кивнул.

– Дила-ханым, я покажу вам комнату, – дворецкий сделал приглашающий жест. – Если вы хотите, конечно.

– Не хочу, – она покачала головой и тяжело вздохнула, – но покажите, пожалуйста. И если вам не трудно, называйте меня просто Дила. Из нас двоих вы больше похожи не господина.

– Благодарю, – Мехмету, определенно, нравилась ее скромность. – Вы гостья, и у меня нет сомнений в том, что вы госпожа.

– Они есть у меня, – девушка улыбнулась, очень мило, весело. – Скажите, а в этом доме можно заблудиться? Ну чисто гипотетически.

– Гипотетически? – Мехмет направился к выходу из гостиной. – Можно, – дворецкий шел неторопливо, разумно полагая, что невысокая девушка может не успевать за ним.

Она удивила. Поравнялась с ним и презабавно заглянула в глаза: из-за его плеча и снизу-вверх, как будто ребенок, ожидающий сказки от взрослого. Мехмет старательно прятал улыбку, но, увы, она не слушалась.

– А что делать, если заблужусь? – Дила округлила глаза. – Кричать? Не поймите меня неправильно, но это слишком большой дом. И он похож на музей. Честное слово, очень хочется попросить у вас бахилы.

– Не поймите меня неправильно, но бахилы, это все, что вас сейчас волнует? – неожиданно для себя Мехмет принялся задавать гостье вопросы, не имеющие отношения ни к дому, ни к ее комфорту: до сегодняшнего дня он не позволял себе подобного.

– В данный момент, да. А что еще меня может волновать? – Дила удивленно приподняла брови.

– Дила-ханым, вы попали в сложную ситуацию, вынуждены скрываться, – Мехмет напомнил ей о разговоре с Османом-агой.

– А, это? – она беспечно помахала рукой. – По-моему, я вышла из сложной ситуации. Кому же придет в голову искать меня в этом… – Дила огляделась, – музее. Мне очень жаль свой домик, я очень хочу вернуться, но тут я в безопасности. Ну…в относительной.

– Вы в безопасности, уверяю.

Мехмет поспешил успокоить Дилу, но сам, между тем, нервничал. Он чувствовал приближение той беды, о которой думал после появления девушки в доме, и она, беда, была близка как никогда. Все дело в поведении хозяев!

Дворецкий знал каждого из них: характер, привычки, предпочтения, расписание, размер обуви и одежды, количество прививок и болезней, перенесенных каждым из семьи. Разумеется, он мог предугадать и их реакцию на события и людей, но вот сегодня удивился и немало. Осман-ага улыбался впервые за очень долгое время, Ферхат ругался, Ферит вновь обрел свою мальчишескую веселость, которую тщательно скрывал при старших, Фуат при взгляде на гостью, старательно прятал горячий блеск в глазах, Архан-бей и тот повел себя, мягко говоря, непривычно: попытался успокоить Дилу, а такого за главой холдинга Бояджи не водилось.

– Мехмет-бей, я что-то не так сказала? – девушка остановилась и смотрела вопросительно. – Вы обиделись, что назвала дом музеем? Ой, простите. Он очень красивый, просто я не привыкла к таким… – она мучительно подбирала слово, – площадям, – Дила помолчала немного: – И вазам.

Они шли через холл, и теперь остановились рядом с тем местом, которое украшали ненавистные Мехмету сосуды.

Дворецкий посмотрел на Дилу, на вазы и неожиданно для себя высказался:

– Если вас это успокоит, я сам не могу к ним привыкнуть. А они здесь уже очень давно.

– Большие какие… – она бродила вокруг «страшилищ». – Интересно, для чего они? Цветы в них утонут, – помолчав немного, Дила склонилась к широкому горлышку напольной вазы, постучала по ней перламутровым ноготком, а потом крикнула в нее; ваза отозвалась гулким «У».

Пока Мехмет приходил в себя после выходки гостьи, та заговорила:

– Красивый звук. Это особая керамика, редкая. В древности такую использовали для хранения ароматических масел. Она не пористая и очень долго держит температуру определенного градуса. Я не была уверена до конца, потому и крикнула. Мехмет-бей, не думайте, что я сошла с ума.

– Ни в коем случае, Дила-ханым, – солгал дворецкий. – Вы увлекаетесь керамикой? – Мехмет пошел к лестнице.

Четвертая серия

Дила шла за дворецким, стараясь не волноваться уж слишком сильно. Она точно знала, что это может стать проблемой. В таком состоянии проще простого уронить вилку, нож, разбить стакан или поперхнуться.

– Дила, – прошептал Мехмет-бей, остановившись у высоких дверей, – пока нет Османа-аги никто не начинает есть. Думаю, вам будет удобно подождать его в кресле у окна. Оно такое… – он, вероятно, пытался подобрать слова, – светлое и на нем вышиты цветы олеандра.

– Большое спасибо, – Дила скрыла нервный смешок. – Я лучше постою…за креслом. На всякий случай.

– Это тоже неплохо, – дворецкий посмотрел сочувственно, но и весело, а затем распахнул двери, впустил Дилу и ушел.

Мехмет-бей не шутил, когда говорил о том, что столовая похожа на музей. Дила заметила огромную блестящую люстру, большой стол, стулья с шелковой обивкой и множество шкафов с дорогой утварью. Столовую, которую с легкостью можно было назвать гостиной, украшали роскошные диваны и кресла. Дила сразу поняла – это для того, чтобы присесть и не упасть в обморок в ожидании Османа-аги.

Она бы и дальше разглядывала все это великолепие, но ехидный голос отвлек ее:

– Привет, привет, Текирдаг.

Дила обернулась и встретилась взглядом с Феритом – веселым младшим братом; тот смотрел иронично, будто ожидая, что она оробеет.

Дила не любила, когда над ней потешались без ее на то разрешения:

– Привет, барашек, – слова сами собой сорвались с языка, вызвав исключительно удивленное поднятие бровей у Ферита и смешок из угла столовой-гостиной: в кресле, том самом, которое прочил ей дворецкий, удобно расположился красавец Фуат.

– Барашек? – Ферит подошел ближе и посмотрел на Дилу настороженно, едва ли не нервно.

– Текирдаг? – не осталась в долгу девушка.

– А как еще? Ты же оттуда.

– А у тебя пижама с барашками, – Дила склонила голову к плечу, улыбнулась и добавила: – Была.

Фуат хохотнул:

– А я говорил тебе, завязывай с баранами, – красавец покивал. – Гости уже замечают. Кстати, Дила, у него много таких пижам.

– Вот спасибо, брат, за поддержку, – Ферит мгновенно расслабился и расцвел улыбкой, на которую засмотрелась Дила. – От твоей доброты плакать хочется.

– Ну порыдай, – милостиво кивнул Фуат. – Только не блей, – красавец поднялся из кресла и неторопливо подошел к Диле: – Стесняюсь спросить, а откуда ты знаешь о пижаме? Успела побывать в его спальне? – Фуат смотрел пристально и тем самым смущал девушку.

– Мехмет-бей предложил мне детскую пижаму Ферита, – Дила постаралась не краснеть: глаза Фуата слишком ярко блестели, тем и завораживали.

– Она тебе подойдет, – красавец шагнул еще ближе и принялся разглядывать Дилу безо всякого стеснения. – Будет маловата в определенных местах, но это неплохо.

Дила склонила голову к плечу и рассмотрела Фуата так же внимательно, как и он ее секундой ранее. При этом поняла одну простую вещь – красавец хотел ее смутить.

– Фуат-бей, я не знала, что в вашем доме с гостей снимают мерки.

– С таких красивых, да, снимают, – Фуат улыбнулся так, что девушка едва не ослепла.

– Вы мастер, наверно? Определяете на глазок?

– Уж точно не новичок. – Голос Фуата стал таким же медовым, как и его улыбка.

Дила покраснела, но не отступила:

– Вы очень гостеприимный человек, Фуат-бей. Стесняюсь просить, сколько мерок вы сняли? – Дила покраснела еще больше, понимая, что разговор становится неприличным, но не могла позволить красавцу смущать ее и дальше.

– Достаточно, чтобы определить тебя на глазок, – Фуат подошел вплотную и, судя по всему, отступать не собирался.

Дила нервно сглотнула, но нашла в себе силы говорить:

– Тогда отвечу вам тем же, сниму мерку. У вас приторный одеколон. Такое ощущение, что вы натерлись ванильным лукумом, – высказала и сморщила нос.

Красавец иронично приподнял брови:

– Разве девушкам не нравится сладкое?

– Не всем, как видите, – Дила несмотря на смущение, головы не опустила. – Может, нравится тем, которые позволяют снимать с себя мерки?

Фуат, как ни странно, не обиделся, а широко улыбнулся. В его улыбке Дила не увидела ничего, кроме искреннего веселья.

– Душа моя*, добро пожаловать. Скучно нам не будет, поверь. И, может, тебе еще понравится мой одеколон? – Фуат подмигнул, забавно пошевелил бровями и отступил на шаг.

– Дил, ты милашка, – Ферит хохотнул. – Давно не видел краснеющих девушек.

Дила оглядела обоих и пришла к выводу, что все не так уж и плохо. Да, они вдоволь поиздевались, посмеялись над ней, но она простила им все и сразу за красивые глаза, улыбки и светлые рубашки, те прекрасно сидели на обоих негодниках и исключительно живописно облегали крепкие торсы.

Пока Дила пыталась, и безуспешно, скрыть свое смущение, дверь в столовую распахнулась, и вошел Архан-бей. Девушка снова впала в состояние некоей эйфории: мужчины семьи Бояджи отличались редкой красотой.

– Ты цела? – Архан-бей улыбался очень тепло. – Я спешил, как мог. Они не успели тебя обидеть? – он подошел к Диле и заглянул в глаза.

Пока Дила осмысливала его слова, в разговор встрял Ферит:

– Кто кого еще обидел, – смеялся младший. – Папа, она назвала меня бараном.

– Барашком! – Дила задохнулась от возмущения.

– Умница, – Архан-бей говорил Диле, но при этом внимательно смотрел на сына. – До барана он еще не дорос. Года через два или три станет им официально.

Дила не нашлась с ответом: ее удивило то, как печально и в то же время тревожно Архан-бей смотрел на Ферита.

– Меня она обозвала вонючкой, – Фуат не остался в стороне.

– Нет, брат, не вонючкой, а лукумом, – Ферит дружески стукнул красавца по плечу. – Это еще хуже.

– Ну что сказать, молодцы, – Архан-бей нахмурился. – Жаловаться на гостя? На девушку? И чего такого особенного она сказала, не понимаю? Подмечено верно, противоречий не вижу. По-моему, все точно, – потом он слегка задумался, но не промолчал: – Интересно, а как ты назовешь меня, Дила?

Пятая серия

Осман-ага бродил по своим апартаментам и думал о разном. Его взволновало появление внучки Асие, растрогало и дало возможность предаться воспоминаниям юности, невероятно нежным, теплым и светлым.

– Ах, Асие, Асие… – ага покачала головой, с изумлением обнаружив, что слезы подступили к глазам. – Единственная моя любовь. Твоя внучка похожа на тебя. Не тревожься, Дила больше не останется одна. Пока я жив, она будет под моей защитой. Я найду ей мужа, обещаю. Она будет счастлива. Она будет счастливее, чем мы с тобой. Милая, если бы я знал, что Дила осиротела, разве я оставил бы ее в детском доме?

Печальный монолог главы семейства Бояджи прервал дворецкий:

– Осман-ага, я предупредил гостью, что вы хотите ее видеть. Она ждет за дверью. Пригласить?

– Зови, – ага подошел к креслу и устроился в нем, не забыв взять в руки трость.

Затем он наблюдал появление Дилы; та осторожно заглянула в комнату, потом склонила голову, как подобает воспитанной девушке, и подошла к нему.

– Садись, – ага указал тростью на диванчик. – И не опускай головы, я хочу видеть твои глаза. Тебе ведь нечего скрывать, верно?

– Осман-ага, каждый человек что-нибудь скрывает, – она посмотрела прямо ему в глаза и улыбнулась.

Аге показалось, что улыбка ее проказлива, но это, как ни странно, развеселило.

– Ты должна мне рассказать, – Осман-ага не любил тайн, особенно тех, которые были известны всем, кроме него. – Иначе как ты будешь жить в доме? Тут все про всех знают.

– Осман-ага, – она задумчиво склонила голову к плечу, – я обязательно расскажу, когда буду знать всё и про всех.

– Любишь по справедливости? Ну что ж, не возражаю. Тогда хотя бы о баранах и лукуме.

– Я назвала Ферита барашком, а Фуата – лукумом, – Дила чуть покраснела.

– Не в бровь, а в глаз, – ага прищурился, что, впрочем, не помогло проникнуть в мысли девушки. – Мой младший внук любит барашков, а средний сладкоречив, как тот лукум. Надеюсь, старшему ты не дала прозвища?

– Нет, ага – она заметно вздрогнула.

– Это верное решение. Я расскажу кое-что о братьях, это тебе аванс за то, что расскажешь о своих тайнах, – ага уселся удобнее и принялся говорить: – Когда жена Архана ушла из дома, она оставила за собой много боли и слёз. Ферхат до сих пор не простил ее, потому и презирает всех женщин без исключения. Презрение его почти осязаемо, это тебя и пугает. Гордость Фуата уязвлена тем, что мать его оставила. Он делает все возможное, чтобы понравиться женщине, а потом бросает ее. Такова его месть. А Ферит… Ему исполнилось три года, когда мать ушла. Он скучал, плакал, но до тех пор, пока Ферхат не принес ему барашка и не сказал, что подарок от матери. Мягкая такая игрушка, забавная. Ферит долго с ней спал, ел и даже купался. Позже он понял, что дело не в барашке, и теперь не может определиться – любить женщин или ненавидеть. Он их дразнит, он им грубит, но ненавидеть не умеет.

Осман-ага закончил свой рассказ и смотрел на то, как брови Дилы печально изгибаются.

– Ага, спасибо, что рассказали. Только ведь я…кто я такая, чтобы знать это? Я не член семьи, – голосок ее дрогнул.

– За столом я сказал, что найду тебе хорошего мужа. Думаю, Ферит подходит, как никто другой. Ему двадцать три, тебе двадцать один. Самое время для женитьбы. Я не верю в то, что Ферхат и Фуат скоро женятся, а правнуков хочу. Я должен перед смертью увидеть еще один побег семейного древа Бояджи, – ага сложил обе руки на рукояти трости. – Теперь понимаешь, зачем я рассказываю тебе о семье, и почему хочу узнать о тебе? Не смотри так, я еще не выжил из ума. Я понимаю, нужно время, чтобы узнать друг друга. Понимаю, что тебе следует закончить учебу. Что скажешь, Дила?

– Осман-ага, – она пыталась унять дрожь, и ага это видел, – я обещала маме…

– Что обещала?

– Что буду счастливой во что бы то ни стало. Она просила меня, когда…когда умирала… – девушка крепко сжала кулачки. – Я не выберу в мужья нелюбимого. И я не смогу выйти замуж только потому, что вам хочется правнуков. – Она боялась, ага видел это, но продолжала защищать себя и свое обещание. – И не понимаю, почему именно я?

Ага долго разглядывал красивую и напуганную девушку, но не оставил ее признание без ответа:

– В тебе есть достоинство. Ты, конечно, наивна, но у тебя есть гордость и воля, чтобы противостоять мне, Осману Бояджи. Знаешь, а Ферхат прав, совсем о себе не думаешь. Ты понимаешь, насколько богата семья Бояджи? Насколько высоко наше положение? Твоя жизнь будет роскошной, Дила. Тебе не придется думать о деньгах, тебе не нужно будет бояться. Любой человек, услышав твою фамилию, уважительно склонит голову. Твои перспективы в этом случае могут стать не просто широкими, но головокружительными.

– К этому я точно не стремлюсь, – она упрямо покачала головой. – Осман-ага, поверьте, я не то, что вам нужно. Вы и дня меня не знаете.

– Ты внучка Асие, этого достаточно. Я уверен.

Осман-ага не стал рассказывать встревоженной Диле о том, что именно ей придется расплачиваться за его юношеские ошибки, за то, что он не нашел в себе сил взять в жены любимую, но бедную Асие Йалмаз. Теперь у него появился шанс породниться с ней, пусть не так, как мечталось, но все же.

– Пожалуйста, не заставляйте меня, – она просила, но не выглядела жалкой. – Я не хочу.

– Тебе не понравился Ферит? Тогда, Фуат. Думаю, у тебя получится сделать из него хорошего мужа, – теперь уже просил ага, понимая, что упрямство Дилы не нарочитое, а характер – крепче, чем казалось.

Она закусила губу и опять покачала головой.

– Ферхат? – предложил ага.

Дила распахнула глаза настолько широко, что Осман-ага увидел в них и себя, и свою трость. Странно, но это его развеселило:

– Архан?

Дила похлопала ресницами и едва не улыбнулась.

– Тоже нет? Тогда остаюсь я, – ага указал на себя.

Вот тут она опустила голову и попыталась сдержать смех. Осман-ага и сам засмеялся:

– Вот что, Дила, я повременю с помолвкой, а ты выбери себе одного из братьев. Согласна?

Шестая серия

Сразу после ужина, который подали в комнату, Дила забралась в огромную ванну. И не только потому, что хотела помыться. Ванна, похожая на маленький бассейн, привлекла девушку; ей стало любопытно – есть ли хотя бы маленький шанс утонуть в этой белоснежной лохани. Шанса не было, желания тонуть – тем более, однако, было над чем подумать.

– Это потому, что он старый? Все старики хотят свадеб. Нет, я понимаю, внуков хотят, правнуков, но причем тут я? – она ворчала, при этом прекрасно болтала ногами в воде, приправленной ароматической солью.

Минуту спустя, девушка позабыла о свадьбе и вспомнила, как здорово было на прогулке с Османом-агой; он рассказывал ей о бабушке Асие, а Дила слушала и улыбалась. И не было печали, грусти о том, что бабули уже нет в живых, а был тот, кто помнил ее молодой и прекрасной. Именно там, в пышном саду Бояджи, Дил поняла – люди живы, пока их помнят.

– Ага тоже хороший, – она сделала вывод. – Жаль, что у него идея-фикс, – с тяжелым вздохом Дила поднялась из ванны и вытерлась насухо пушистым полотенцем.

Позже, когда девушка высушила волосы и расчесалась, пришла пора той самой «бараньей» пижамы; она села ровно так, как и предсказывал красавец Фуат – откровенно обтягивала бюст, была широка в талии и облегала бёдра.

– Я могу войти? – Голос дворецкого.

– Минутку, Мехмет-бей! – девушка проворно выскочила из ванной и бросилась к двери. – Что-то случилось?

Дворецкий улыбнулся, глядя на пижаму Дилы, и протянул ей плетенку, доверху наполненную миндалем и тыквенными семечками:

– Вдруг захотите подкрепиться?

– Мехмет-бей, вы так заботитесь обо мне. Нет, я знаю, что это ваша обязанность, но я ведь не просила ничего, вы сами… Спасибо, – Дил едва не прослезилась.

– Вы попали в непростую ситуацию, Дила. Но я почему-то в вас верю, – дворецкий прошел в комнату и поставил угощение на столик. – Вы убедительны и располагаете к себе. Не припомню за Османом-агой желания гулять под руку с женщиной и уж тем более смеяться. Я видел вашу с ним прогулку. Нет, даже не так, – Мехмет-бей задумался: – Я залюбовался, впал в катарсис* и чуть не зарыдал. Давно не видел своего агу таким счастливым. Что вы с ним сделали?

– Лучше спросите, что он хочет сделать со мной, – Дила взяла орешек. – Или вы уже знаете?

– Знаю, – дворецкий кивнул. – И не понимаю почему вы не рады.

– Рада? Мехмет-бей, чему радоваться? – девушка протянула плетенку дворецкому; тот взял миндаль и кинул себе в рот.

– Вам дали возможность выбирать, а это, я вам скажу, в семье Бояджи не принято. Обычно просто озвучивают приказ и все.

– Мехмет-бей, не поймите меня неправильно, но выбор небогат, – Дила хихикнула.

– Напротив, – дворецкий и сам хмыкнул, – очень богат. Бояджи – миллионеры. А что касается самого выбора, думаю, вам нужно присмотреться к Ферхат-бею.

– Нет, – Дила вздрогнула. – Только не он.

– Напрасно, – дворецкий взял еще один орешек. – Но вы еще успеете оценить этого человека.

– Он меня ненавидит, – почему-то она сказала это шёпотом.

– Если хорошенько подумать, он единственный, кто заботится именно о вас.

– Он кричит на меня, – Дила тоже взяла орех.

– Ему просто не нравится, что вы подвергаете себя опасности, – дворецкий снова потянулся к миндалю.

Дила похрустела орешком, посмотрела на Мехмет-бея, который тоже жевал с удовольствием, и приняла решение:

– Мне тоже не нравится, что я подвергаю себя опасности, но я же не кричу, – Дила хохотнула. – Я обязательно присмотрюсь к Ферхат-бею, спасибо. Вы знаете его уже очень давно, а я всего лишь несколько часов. И, потом, вы еще ни разу не дали мне дурного совета.

– Приятно, знаете ли, услышать такое, – дворецкий шутливо поклонился. – Но я очень сомневаюсь, что вы согласитесь с решением аги.

– Я и не сказала, что выйду за Ферхат-бея, я сказала, что присмотрюсь, – она удивлялась самой себе: всерьез обсуждать замужество? – Мехмет-бей, вы знаете обо всем, что говорит ага?

– Именно, – дворецкий прищурился хитро. – Но предупреждаю сразу, делиться информацией с вами я не намерен. Я очень долго служу в этом доме и знаю, что меня ценят за молчание, прежде всего. И вот еще что, мне давно пора спать, а я болтаю с вами. Непорядок, – он посетовал, взял еще один миндаль и ушел.

Дила постояла еще немного возле столика, съела десяток орешков и решила последовать примеру дворецкого. Скинула мягкие тапочки и пошла к кровати; та – массивная и широкая – манила белоснежным одеялом и пухлыми подушками.

Не то, чтобы Дила не устала, но спать не хотела: новые впечатления, переживания и новая спальня – все это мешало уснуть.

Поворочавшись в постели примерно час, Дила окончательно утомилась лежать и тихо вышла на террасу. Огни Стамбула приветливо подмигнули ей, Босфор прошептал что-то невнятное, но утешительное, а легкий ветерок погладил по волосам.

Дила осторожно осмотрелась: терраса Архан-бея слева пустовала. Девушка увидела кресла и диваны, а на столике – забытый ноутбук. Территорию Ферхата она изучать не решилась и исключительно потому, что помнила высказывание: «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна смотрит в тебя»*. Дил не хотела провоцировать старшенького, а судя по тишине, на его террасе тоже никого не было.

– Ух ты-ы-ы, – она перегнулась через парапет и внимательно изучила плитку, которой был выложен внутренний двор и часть причала для яхт. Полюбовалась на кустарник, что красиво обрамлял дом, симпатичную неяркую подсветку, послушала ночную тишину, а потом загрустила, завздыхала. – Как там мой домичек?

– Домичек? – Голос прозвучал неожиданно, послышался грозным и неприветливым.

Дила обернулась на «бездну» и увидела Ферхата Бояджи. Тот стоял, спрятав руки в карманы брюк, и пугал темным взглядом.

– Ай!!! – Дила взвизгнула и отпрыгнула.

Ее крик пронзил ночную тишину, заметался по внутреннему дворику и пропал где-то на середине Босфора: он получился слишком громким, чтобы исчезнуть в один момент.

Седьмая серия

Утро Ферита выдалось добрым, даже больше – счастливым. Он прекрасно выспался, проснулся сам и без противного сигнала будильника, который раздражал его уже более года, с того самого дня, когда Осман-ага отправил его работать в холдинг.

Не то, чтобы Ферит не знал, какая участь ждет его после университета, но уповал на то, что ага отправит его не в департамент отца – финансы и инвестиции, а к Фуату: его средний брат занимался рекламой и разработками новейших технологий. Ферит готов был работать и с Ферхатом: золото, добыча камней и ювелирное производство казались младшему более интересным делом, чем финансы. Но ага распорядился, и Ферит оказался по уши в цифрах.

Он терпел, осознавая свой долг перед семьей, и был слегка несчастен. Последнее время, когда проблема с Гюнешем Илери так некстати всплыла, Ферит тревожился за родных, потому и злился, и частенько бывал не в настроении.

Вчера все изменилось! Ситуация с Илери почти решилась, опасность если и не миновала, то уже сходила на нет, а в доме появилась гостья. Девушка.

Ферит сразу понял, что Дила Киванч особенная. И не потому, что красавица, не потому, что смелая, а потому, что лёгкая. Младший и сам себе не мог объяснить, что значит «лёгкая». Просто не чувствовал в ней обиды на свои едкие шутки, не видел злости на ее красивом личике, а только лишь затаенный смех в ее прекрасных глазах. Ферит точно знал, что она примет все его речи – плохие и хорошие – и ответит тем же, но без злобы, а с пониманием.

– Ты вовремя появилась, Дил, – улыбался Ферит, разговаривая сам с собой. – Сидеть взаперти будет легко.

Через минуту довольный младший выскочил из постели и удивился, взглянув на часы: шесть утра – слишком рано для него. Но это не умерило ни хорошего настроения, ни бодрости.

На подъеме Ферит принял душ, гладко выбрился и надушился тем самым одеколоном, который создала Дила Киванч. Позже младший долго копался в гардеробной, выискивая худи с принтом барана. В это утро он даже не вспомнил, что значило для него это кудрявое существо. Он будто слышал голосок Дил, который шептал ему нежно: «Барашек».

Не дожидаясь своего помощника – Бору – Ферит выскочил в коридор, спустился по лестнице и у входной двери особняка столкнулся с Ферхатом.

– Здравствуй, брат, – младший обнял старшего и получил в ответ крепкое объятие. – Ты куда так рано? Я с тобой.

– Тебе нельзя, – Ферхат оправил манжеты белоснежной рубашки. – Ага приказал не выходить.

– Я не буду помехой, брат, – Ферит насупился.

– Я и не говорил, что ты помеха, я сказал, что ага рассердится, – Ферхат положил руку на плечо младшего. – Баран? – он указал на принт худи. – С чего бы?

– А почему нет? – Ферит смотрел прямо в глаза старшего. – Спасибо тебе за тот подарок.

Ферит благодарил за детскую игрушку, но не за сам факт ее существования, а за любовь, которой Ферхат поделился когда-то с ним, брошенным матерью малышом.

Ферхат замер, удивленно вскинул брови, помолчал и чуть приметно улыбнулся:

– Ты повзрослел, брат.

– Не думаю, – младший покачал головой. – Но баранов больше не стесняюсь. Спасибо Дил за это.

После этих своих слов Ферит наблюдал, как Ферхат мрачнеет, как меняется выражение его лица и темнеют глаза.

– Спасибо Дил? Ты знаешь ее ровно день и такие перемены. Будь осторожен, Ферит. Цветы бывают с шипами, – старший прищурился зло. – Мы не знаем кто она такая. Охотница за состоянием? Или ее подослали Илери? Не кажется подозрительным, что именно она оказалась рядом с Бураком, что она внучка давней знакомой аги? Слишком много совпадений.

Ферит пригладил волосы и ответил ровно так, как думал:

– Неважно. Мы выясним кто она, и даже если враг, то это уже ничего не изменит. Я оставил барашка в прошлом, – Ферит покивал. – Дил милая. Видел, как она краснеет? Брат, скажи мне, остались еще стыдливые девушки? Я не встречал.

– Не видел, – Ферхат стал обычным Ферхатом: собранным, холодноватым и суровым. – Мне пора. Я вернусь к завтраку.

– Провожу тебя до машины, – Ферит обнял брата и повел из особняка в солнечное утро.

Синее ясное небо, зеленая трава и знакомые с детства деревья казались сегодня Фериту необыкновенно красивыми. Он обернулся на особняк, свой родной дом и улыбнулся.

– Ферит, ты слышишь, что я говорю? – Ферхат – угрюмый и недовольный – ждал ответа.

– Что? Прости, брат, задумался.

– Не выходи за ворота, не дури, не лезь на крышу, – старший выговаривал, мрачнея все больше.

– Как скажешь, – Ферит легонько хлопнул по плечу брата, соглашаясь. – Теперь и в поместье неплохо.

Ферхат долго молчал, сдвинув брови к переносице, но все же задал вопрос:

– Тебе понравилась Дила-ханым?

– Она лёгкая, – Ферит сказал то, что думал.

– В каком смысле? Стройная? – Ферхат недоумевал.

– Лёгкая, брат, – Ферит хохотнул. – Она не обижается, она смеется вместе со мной. Ее в доме заперли, а она не плачет, не ругается. Надела мою пижаму и не капризничала. Помнишь Ильчин? Она отказывалась есть с не подогретой тарелки. Можешь представить ее в моей детской пижаме?

– Та модель? – Ферхат задумался. – Помню. Она вытянула из тебя целое состояние.

– Любовь, брат, – Ферит усмехнулся. – Да, она дорого обошлась мне. Правда, Ильчин того не стоила, – тут младший засмеялся.

Ферхат не поддержал веселья, нахмурившись еще больше:

– А Дила-ханым стоит?

– Я не знаю. Но она может обзывать меня бараном сколько угодно, я даже не разозлюсь. И пусть заберет все мои пижамы.

– Ферит, ты нормальный? Ты ее совсем не знаешь. И почему именно ее слова тебя так всколыхнули?

– Наоборот, брат, не всколыхнули. Я не обиделся, понимаешь? Наверно, ты прав, я повзрослел и понял, что баран, это просто баран. Рисунок, животное, – младший очень старался объяснить, – а не воспоминание о матери.

– Ты доверяешь Диле-ханым? – Ферхат снова хмурился.

– Считаешь, что Дил непорядочна? – младший слегка рассердился.

Восьмая серия

За завтраком Дила не знала, куда спрятаться от стыда. Она бесконечно сожалела о том, что обидела Ферхата и никак не могла найти оправдания для себя.

Бабушка говорила, что никакой бессовестный поступок человека не должен заставлять ее, Дилу, поступать так же бессовестно. Девушка чувствовала, что поступила неправильно; Осман-ага доверил ей семейную тайну, а она воспользовалась ею как оружием. Поэтому Дил сосредоточенно жевала свежий симит*, не чувствуя вкуса, и совсем не притронулась к чаю.

Дила думала о том, что Ферхат поступил куда более порядочно, чем она: не убил ее, не обругал, даже привез ее вещи. Самым убийственным для совести Дил оказались ее семейные фотографии. Ферхат по какой-то причине захватил и их из ее дома, аккуратно сложил в коробку и убрал в чемодан. Дила не хотела думать о том, что старшему пришлось рыться в ее нижнем белье, равно так же, как и о том, что он проявил благородство, которого она не ожидала.

– Почему никто не ест?! – Грозный окрик Осма-аги заставил Дилу вздрогнуть. – Избаловались?! Стол ломится от вкусной еды, а тарелки пустуют!

Дила оглядела присутствующих и отчего-то задержалась взглядом на Архан-бее; тот печально смотрел на Ферхата, держа в руке тост.

– Это из-за семечек Дил, – Фуат ехидно улыбнулся. – Зачем ты их принесла? И почему так мало?

Его шутка взбодрила домочадцев: посыпались смешки, шутки Ферита и добрые укоры Османа-аги.
Дила же все еще смотрела на Архан-бея, чувствуя, что он печален.

– Архан-бей, хотите я сделаю вам тост с маслом и медом? Мой папа очень любил, – не дожидаясь ответа, на чистой интуиции Дила потянулась к кусочку поджаренного хлеба – теплому, душистому. – Вот, – она мазнула свежего масла, добавила маленькую ложечку меда и протянула угощение, – это полезно и вкусно.

Глава холдинга Бояджи очнулся, брови его изогнулись печально:

– Спасибо, цветочек, – рука его дрогнула, когда он принял тост из рук Дилы. – Это... – он запнулся, – приятно. Я очень люблю своих сыновей, они моя гордость, мои львы, но теперь жалею, что у меня нет дочери, – он склонился и поцеловал Дилу в лоб. – Твой чай остыл, попросить для тебя свежего?

– Попросите, пожалуйста, – Дил не хотела чая, но очень радовалась заботе.

– Интересно, а почему Архану, а не мне? – ага, видимо, тоже хотел тоста. – Дила, нахалка, как можешь обойти старшего?

Дил, улыбнувшись, сделала тост и для аги, а потом выступил Фуат:

– Ну кто я такой, чтобы получить тост от тебя, душа моя? – и нагло протянул свою тарелку.

Девушка хихикнула и сделала тост для красавца. Вслед за Фуатом заныл Ферит и тоже получил угощение. Ферхат промолчал, но внимательно проследил за тем, как Дил готовила тосты.

– Что, сын, обошли тебя заботой? – Архан-бей разломил свой тост и передал половину Ферхату; тот нимало не смутившись, закинул его в рот целиком, прожевал и кивнул.

– Явный подает нам знаки, – Осман-ага вытер рот салфеткой. – Дила должна остаться с нами. Есть возражения?

Никто не возразил, даже Дила: она просто побоялась произнести слово и все потому, что ага грозно свел брови и посмотрел на нее. Дил была уверена в том, что ага пригрозил бы ей тростью, но сейчас ее держал в руках Мехмет-бей.

Дворецкий послал ироничный взгляд Диле, а та, не выдержав, все же, заговорила:

– Осман-ага, это большая честь для меня. Я бы сказала, слишком большая. Спасибо за заботу, да продлит Всевышний ваши дни, но у меня есть свой дом.

Семейство Бояджи замерло. Молчание показалось Диле предгрозовым; она уже ждала гнева аги, но ее спас ...Ферхат:

– Домичек, – он, видимо, запомнил дурашливое слово, которое и стало началом их вчерашней ссоры.

– Что?! – Осман-ага отвлекся на старшего внука.

– Домичек, – Ферхат наградил Дилу странным взглядом. – Дила-ханым так называет свой дом.

– Это что значит? Как это понимать?

Все смотрели теперь на Дилу, а она – на всех:

– Ну... – девушка оглядела стены, потолок, – это такая детская игра. Когда я была маленькой, то очень долго не хотела говорить. Бабушка переживала, мама волновалась, а папа учил. Мы ходили гулять, и он просил рассказать, что я вижу, притворялся, что сам видит плохо. Однажды он показал мне кошку. Она была такая черная с белыми пятнами. Папа очень просил рассказать, какая она, а я и сказала, что черняхва-белочка*. Это стало семейной игрой, мы собирались за столом и коверкали слова. Ну, чтобы посмеяться.

– Молодец, цветочек, хорошо сказала, – Архан-бей тепло улыбнулся. – А домичек?

– Ну он такой квадратненький, как коробочка. Поэтому, домичек.

– А вокруг домичка садичек, – Ферхат прищурился ехидно.

Ферит подпрыгнул на стуле:

– Дила, Дила, – он едва не угодил локтем в тарелку Фуата, – может, ты Дилочка?

– Цветулечка? – Архан-бей не остался в стороне.

– Нахалочка, – ага хохотнул.

– Душечка? – Фуат приподнял брови.

– Нет, Фериточка, я не Дилочка, – девушка помотала головой. – Я Дила Киванч, и у меня есть свой дом, – она многозначительно посмотрела на агу. – Мне он очень нравится.

– Нахалка! – ага ударил кулаком по столу. – А мы тебе не нравимся?

– Нравитесь, – Дила прижала руки к груди, будто извиняясь. – Но я не могу жить у всех, кто мне нравится, иначе я бы попросилась к Керему Бюрсину*.

Громкий хохот Фуата разрядил атмосферу:

– Душа моя, он рыжий, – потешался средний.

– Фуат красивее! – настаивал ага.

– С чего бы? – Ферит шутливо возмутился. – Я не хуже брата, Дилочка, – младший хохотнул.

– Цветочек, и я ничего так себе, – Архан-бей пригладил волосы и приосанился.

Дила заметила, что Ферхат не принял участия во всеобщем бедламе, он внимательно разглядывал куриные лапки в панировке, которые лежали на большом блюде:

– Курья нога? – спросил старший, обращаясь ко всем и ни к кому.

– Курячья... – предположил Фуат.

– Курявая! – ага настаивал.

– Курочная, уверяю, – Архан-бей прикрыл глаза ладонью и старался смеяться не слишком громко. – Ой, все, не могу больше, – он кинул салфетку на стол. – Папа, я уйду, посижу вон там, на диване.