Сердце осени

Глава 1. Оранжевый конверт

Душный воздух магазина пах старым пластиком, дешёвым парфюмом и тоской. Никки переставляла баночки с ароматизированными свечами, мысленно считая часы до конца смены. «Апельсиновый рассвет», «Яблочный пряник»… Никакой магии, один синтетический дух. Она работала продавцом в магазине «Всё для дома» на окраине Чикаго — том самом, где продают свечи с запахом «осеннего уюта», искусственные паутины и тыквы из пластика, которые никогда не сгниют. Каждую осень Никки расставляла их по полкам, стараясь не смотреть в пустые вырезанные глазницы.

— Твоя фамилия Холлоуэй? — спросил однажды новый менеджер, глядя в её документы. — Как «hollow»? Пустой?

— Просто фамилия, — буркнула она, ставя на полку тыкву размером с кошачью голову.

Она не знала, откуда эта фамилия. Отец умер, когда ей было шесть. Мать никогда не рассказывала о его семье. «Далеко живут. Не общались», — говорила она коротко, и тема заканчивалась. А потом мать уехала в другой штат, оставив Никки с тётей, и та научила её одной вещи: не задавать лишних вопросов.

— Никки, тебя в офис просят, — позвала коллега из-за стойки, смотря на неё с нескрываемым любопытством.

Сердце Никки неприятно ёкнуло. В офис вызывали только для чего-то серьёзного. Увольнения. Или…

В тесной каморке менеджера её ждал незнакомый мужчина в строгом костюме и женщина из отдела кадров с похоронным выражением лица.

— Мисс Холлоуэй? — мужчина поднялся. — Меня зовут Эдгар Торн, я адвокат из Патчтауна.

Патчтауна? Никки слышала это название раз или два в жизни, в тех редких и смутных воспоминаниях об отце. От него осталась лишь потёртая фотография и ощущение тёплой руки на плече.

— Я с прискорбием должен сообщить вам, что ваша бабушка, Элоиза Холлоуэй, скончалась три дня назад, — его голос был ровным и профессионально сочувствующим.

Никки кивнула, не находя слов. Какая бабушка? У неё не было бабушки. Была тень, женщина, которая не приехала даже на похороны своего сына. Которая не ответила ни на одно письмо. Она даже не знала, что та жива. Обида, давно превратившаяся в равнодушие, ёкнула где-то глубоко.

— Похороны состоятся послезавтра в Патчтауне, — мистер Торн продолжил, доставая из портфеля оранжевый конверт. — И, несмотря на то что вы не общались с миссис Холлоуэй, она упомянула вас в своём завещании.

Никки недоверчиво посмотрела на конверт с восковой печатью в виде тыквы, который он ей протянул.

— Меня? Но… мы даже не были знакомы.

— Элоиза Холлоуэй была женщиной… своеобразной, — тень улыбки мелькнула на его лице. — Она оставила вам свою ферму «Большую Тыкву».

В тишине офиса его слова прозвучали как полный абсурд. Ферма? Тыквы? Это казалось плохой шуткой.

— Ферму? — переспросила Никки, чувствуя, как реальность уплывает из-под ног. — Я живу в городе. Я не знаю, что делать с фермой. Я продаю свечи.

— Я понимаю, — кивнул адвокат. — Но согласно завещанию, вам необходимо присутствовать на похоронах и вступить во владение. Хотя бы формально. Вам нужно приехать в Патчтаун.

Он оставил ей визитку и тяжёлый конверт с документами.

Час спустя, стоя на балконе своей съёмной квартиры и глядя на море огней города, Никки сжимала в руке тот самый конверт. Внутри лежало несколько фотографий. Старый, почерневший от времени дом. Бескрайнее поле, уходящее за горизонт, усеянное тыквами. И на одной — женщина с седыми волосами, убранными в строгий пучок, и пронзительным, знакомым до боли взглядом. Взглядом её отца.

Надо собирать вещи. Никки механически двинулась к шкафу, но вместо стопки футболок её взгляд упал на старую картонную коробку на антресоли, запылённую и забытую.

Она достала её, чихнула от пыли и села на пол. Внутри лежало то немногое, что осталось от отца. Открыв крышку, она почувствовала тот самый, ни на что не похожий запах — смесь старой бумаги, кожи и чего-то далёкого, сладкого, как дым осеннего костра.

Его фотографии. Он всегда улыбался на них какой-то особенной, очень спокойной улыбкой. Вот он молодой, обнимает её маму. Вот держит её, маленькую, на руках, а она тянется к его очкам. А вот... странная фотография. Он стоит на фоне бескрайнего оранжевого поля, залитый солнцем, и за спиной у него — огромный, почерневший от времени деревянный дом. Она всегда думала, что это просто какой-то пикник. Теперь она понимала — это была ферма. «Большая Тыква».

Она не чувствовала горя. Лишь глухое недоумение и щемящую тревогу. Кем была эта женщина? Почему она оставила ей, чужой внучке, своё наследство? И что это за место — Патчтаун, о котором отец почти никогда не говорил?

На следующий день, взяв внеочередной отпуск под сочувствующие взгляды коллег, Никки села в машину. Она ехала на похороны к женщине, которую не знала, чтобы унаследовать ферму, о которой не мечтала. И лишь когда за окном потянулись бесконечные поля, а на горизонте начали мелькать первые уродливо-прелестные оранжевые пятна тыкв, она почувствовала странное, едва уловимое чувство. Не страх. Не волнение. А тихое, настойчивое щемящее чувство… возвращения домой?

Глава 2. Патчтаун

Солнечный свет, яркий и ничем не смягчённый городским смогом, заливал всё вокруг. Машина катилась по узкой дороге, окутанной лесом, и каждый поворот казался всё более безвозвратным.

Навигатор, ещё вчера безупречно проводивший её по городским развязкам, здесь окончательно сдался. На экране замерла одинокая синяя точка на фоне зелёного безличия, а голосовой помощник, заикаясь, твердил: «Потеряна связь с сервером. Продолжайте движение… Продолжайте движение…»

Никки с раздражением выключила его. Пришлось положиться на распечатанные карты и смутные указания адвоката. Дорога виляла между холмов, то взбираясь наверх, откуда открывались виды на бескрайние рыжие леса, то ныряла в сырые ложбины. Сотовый сигнал пропал ещё час назад. Она чувствовала себя не просто за городом, а в другом, забытом богом и операторами сотовой связи, измерении.

Пробираясь по очередной проселочной дороге, Никки всерьёз задумалась, не проехала ли она Патчтаун, приняв его за особо крупный сенной сарай. И вот, машина, подпрыгнув на колдобине, выползла на гребень холма, и Никки замерла с открытым ртом.

Впереди, в широкой долине, уютно устроился Патчтаун.

Это был не просто набор домов. Это была открытка из какой-то старой американской сказки. Аккуратные домики с островерхими крышами тонули в зелени садов, а через городок вилась лента главной улицы.

Но первое, что бросилось в глаза, — старая, но ухоженная деревянная арка, перекинутая через дорогу с табличкой. На ней был изображён причудливый герб: две скрещённые кирки на фоне заваленной шахты, а поверх них — огромная, победно улыбающаяся тыква. И под гербом — слоган, от которого Никки на секунду оторвала взгляд от дороги, чтобы перечитать:

PATCHTOWN: OUR GOLD GROWS ON VINES.

«Патчтаун: Наше золото растёт на лозе».

— Что за дурдом? — прошептала она вслух.

Это была не просто странность. Это была целая философия, вывешенная на всеобщее обозрение. Город, который с гордостью заявлял, что его богатство — это овощи. Никки снова представила своего отца, выросшего здесь, среди… этого. Стало немного не по себе.

Чуть поодаль, стояла ещё одна табличка, поменьше:

ПАТЧТАУН

Основан в 1898 году

НАСЕЛЕНИЕ: 1212

ТЫКВ: ~10,000

Никки фыркнула, не сдержавшись. «Тыкв: ~10,000»? Это что, официальная перепись? Она представила бюрократа в очках, торжественно пересчитывающего уродливые оранжевые шары на полях, и её охватил приступ глупого, нервного смеха. Это было так абсурдно, что даже немного подняло настроение.

— Они что, каждую тыкву регистрируют? Устраивают перепись? «Имя, возраст, сорт, степень уродства»?

Смех вырвался снова — нервный, но искренний. Впервые за день она почувствовала, что, может, всё это не так уж и страшно. Просто чудаковатый городок, где местные трепетно относятся к своему урожаю, а особенно к тыквам. Повсюду, буквально на каждом крыльце, заборе и даже на некоторых крышах, алели тыквы. Оранжевые, жёлтые, кремовые, полосатые. Они лежали горками, висели в кашпо и красовались поодиночке, как забавные стражники.

— Ну что, бабушка, — прошептала Никки, медленно проезжая под аркой, — ты жила в самом что ни на есть эпицентре Тыквенного Безумия.

Машина медленно съехала с холма, и городские детали начали проступать ярче. Вот заправка, где вместо стандартного логотипа на щите красуется улыбающаяся тыква. Вот почтовое отделение с гирляндой из фонариков-«светлячков» в виде тех же овощей. А вот и главная улица — Полая Дорога (Holloway Road), как гласила табличка. Ирония, подумала Никки, рассматривая вывески: Кафе «У Провальной Шахты», магазин фермерских товаров «Великий Тыквенник», лавка «Зачарованная Лоза». Дальше — аптека «Корень и Семя», парикмахерская «Подстригусь под Хэллоуин», книжный «Полая Полка»… Казалось, местные бизнесмены соревновались, кто кого перетыквит.

На центральной площади, прямо перед Мерией, стоял памятник — не основателю города и не солдату, а… огромной тыкве на постаменте. Под ней табличка:

«В память о первом урожае, спасшем Патчтаун от забвения. 1899»

— Серьёзно? — прошептала Никки. — Памятник овощу?

Теперь мысль о предстоящих похоронах стала не столько трагичной, сколько сюрреалистичной. Она ехала хоронить не просто незнакомую старушку, а полноправную гражданку этого абсурдного, но отчего-то очень обаятельного микро-государства.

Глава 3. Похороны и незнакомец

Кладбище оказалось на самом краю Патчтауна, куда вела узкая, петляющая дорога, больше похожая на тропу. Она уводила вверх, на поросший деревьями холм, откуда открывался вид на всю долину — пёстрое лоскутное одеяло из рыжих лесов, жёлтых полей и ярких оранжевых пятен тыквенных грядок.

Машина медленно ползла в гору, и Никки ловила себя на мысли, что это место не выглядело мрачным или печальным. Оно дышало спокойной, светлой грустью. Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, отбрасывая длинные тени на старые, замшелые надгробия.

У самой дальней стены, в тени старого дуба, Никки заметила небольшую группу людей, собравшуюся вокруг свежевыкопанной могилы. Это было тихое, непарадное собрание.

Она припарковалась на обочине. Глушитель, остывая, пощёлкивал, и в наступившей тишине этот звук казался неестественно громким. Никки не спешила выходить. Она сидела, сжимая в руках ключи зажигания, и смотрела на дорожку, уходящую вверх, меж старых клёнов. Вздохнув, она наконец открыла дверь. Воздух, ударивший в лицо, был холодным, настоянным на влажной земле и сладковатой горечи увядающих листьев. Еще раз сделав глубокий вдох, она вышла из машины. Её чёрное платье, которое казалось здесь слишком нарядным и бесполезно тонким против осенней сырости, резко контрастировало с окружающими красками.

Само кладбище было крошечным и ухоженным. Ряды памятников спускались по склону террасами, и даже здесь, среди мрамора и гранита, проскальзывал фирменный почерк Патчтауна. На некоторых могилах, рядом с традиционными цветами, лежали маленькие декоративные тыквы, а на одном особенно старом надгробии кто-то вырезал тот самый герб города — скрещённые кирки и тыкву.

Гравий хрустел под каблуками, нарушая покой, и Никки невольно сбавила шаг, словно боялась разбудить кого-то. Она медленно шла по тропинке, и с каждым шагом Патчтаун оставался где-то внизу, залитый солнцем и своим тыквенным безумием.

Собралось человек двадцать. В основном пожилые, в тёплых практичных пальто. Они обернулись на её приближение, и десятки взглядов — любопытных, оценивающих, чуть подозрительных — впились в неё. Шёпот стих. Никки прошла вперёд, к открытой могиле и гробу из тёмного дерева.

— Никки? — К ней подошла худая женщина с лицом, испещрённым морщинами, и тёплыми, печальными глазами. — Я Марта, соседка. Мы с Элоизой дружили. Она очень хотела, чтобы ты приехала.

«Тогда почему она мне никогда не звонила? Не писала?» — пронеслось в голове у Никки. Но она лишь кивнула: «Спасибо».

— Вот, — Марта сунула руку в карман своего практичного пальто и достала огромный, почерневший от времени ключ. Он был тяжелым, с замысловатой бородкой и набалдашником, на котором угадывались знакомые очертания. Тыква. — От дома. Элоиза... доверила его мне на всякий случай. Теперь он твой.

Марта с силой сжала её руку, зажав в ладони холодный металл.
— Там всё готово к твоему приезду. Я прибегала, растопила камин, чтобы не так мрачно было. И холодильник наполнила. С дороги тебе ведь нужно будет отдохнуть.

Эта простая, почти материнская забота, исходящая от незнакомой женщины, тронула Никки куда сильнее, чем все официальные соболезнования. Ключ в её руке казался не просто куском металла, а настоящим, физическим воплощением наследства, которое она так боялась принять.

— Огромное вам спасибо, — проговорила она, и голос дрогнул. — Это... очень любезно.
— Пустое, детка, — Марта потрепала её по плечу. — Мы все здесь друг за друга. Если что — я в синем доме с зелёной крышей, сразу на выезде с твоей фермы. Не стесняйся.

Церемония была короткой. Пастор, седовласый и мягкий, говорил о Элоизе Холлоуэй как о «столпе общины», «хранительнице самых сладких сортов» и «последней из рода Холлоуэй на ферме "Большая Тыква"». Его слова были тёплыми, но для Никки они повисали в воздухе, не находя отклика в душе. Она смотрела на гроб, заваленный оранжевыми хризантемами и маленькими тыквами, и пыталась вызвать в себе хоть каплю горя. Получалась лишь тягостная неловкость и гулкая пустота.

Именно в тот момент, когда она отвлеклась, её взгляд скользнул за пределы круга собравшихся. В дальнем конце аллеи, почти полностью скрытый тенью старого клена, стоял мужчина. Он не был похож на остальных. Не по годам — он казался ровесником Никки, — а по энергии. Длинное пальто цвета опавшей листвы. Его руки были засунуты в карманы, а поза выражала не скорбь, а скорее... сосредоточенное наблюдение. Его взгляд был таким острым и тяжёлым, что Никки почувствовала его почти физически, как укол. Он смотрел на неё не с любопытством, а с холодным, безразличным анализом. Кто это? И почему его здесь нет?

Он первый отвел взгляд, повернулся и молча, не прощаясь, зашагал прочь, растворившись между старых надгробий.

— Это Харлоу, — тихо сказала Марта, заметив её взгляд. — Он... иногда появляется в городке. Не обращай внимания.

Никки кивнула, но чувство странности не прошло.

В этот момент церемония подошла к концу. Собравшиеся начали медленно расходиться, по одному подходя к открытой могиле, чтобы бросить горсть земли. Несколько человек направились к Никки.

— Держись, детка, — сказала пожилая женщина в вязаной шали, сжимая её руку своими узловатыми пальцами. — Элоиза была... особенной. Сердце у неё было золотое.

— Она очень тебя ждала, — добавил седовласый мужчина, снимая ковбойскую шляпу. — Всегда говорила: «Вернётся моя кровь на землю».