Сердце за стеной

Глава 1

Лиза

— Ты что, совсем не нервничаешь? — Алиса, моя соседка, наклоняется ближе, крепко сжимая в руках кружку чая. Её голос дрожит от удивления, словно она сама стоит на грани паники. — Я бы на твоём месте уже с ума сошла!

Я молчу, сосредоточенно засовывая синюю ручку в узкий карман потрёпанной кожаной сумки. Старая привычка — выстраивать ручки, как солдатиков перед парадом: синяя, чёрная, красная, каждая на своём месте, как когда-то в школьном пенале. Поворачиваю синюю ручку, стараясь, чтобы её серебристый колпачок встал ровно, выровнялся с остальными, и только после этого поднимаю взгляд на подругу. Улыбаюсь, натягивая на лицо маску спокойной уверенности, хотя внутри всё холодеет и сжимается.

— Да ладно тебе, просто ещё одна доставка, — говорю я, изо всех сил стараясь звучать легко и беззаботно.

Алиса фыркает, чуть не расплескав горячий чай на свой белоснежный свитер.

— Ага, доставка! Это, знаешь ли, не пакет с какого-нибудь маркетплейса, а самое настоящее дело жизни и смерти! — Её тёмные глаза блестят, как мокрый асфальт после дождя, в них смесь восхищения и тревоги, которую невозможно скрыть.

Я пожимаю плечами, возвращаясь к своей сумке. Проверяю её содержимое — это мой привычный ритуал, который успокаивает предательскую дрожь в руках: кошелёк с потёртым уголком, телефон, планшет, два зарядника — один наполовину обмотан скотчем, карта «Тройка» с облупившимся краем и перцовый баллончик. Этот баллончик — мой верный талисман за все шесть лет работы почтальоном. Без него я чувствую себя беззащитной и уязвимой. Захлопываю сумку с глухим, успокаивающим щелчком и ловлю взгляд Алисы. Она смотрит на меня и улыбается, будто я героиня приключенческого фильма — смелая, решительная, непобедимая. Это немного подбадривает меня. Но всего лишь на секунду.

Героиня? Нет, что ты. Я напугана до чёртиков. У моих подруг были бы шансы получше, если бы не я оказалась их последней надеждой. Но выбора просто нет — только я могу это сделать. Может быть, Прохор Агатов, этот бизнес-магнат с ледяным сердцем, всё-таки выслушает меня. Может быть, передумает сносить наш дом. Шесть лет я разношу письма по адресам, и за это время я поняла одно: люди иногда удивляют тебя. Обычно в хорошем смысле. Но это же Прохор Агатов — настоящий злодей с обложки Forbes, без единой улыбки, с волчьими глазами и каменным выражением лица.

Вздохнув глубоко, я в последний раз расстёгиваю сумку для финальной проверки. Всё на месте, всё в порядке. В маленькой прихожей поправляю свои непослушные кудри, которые вечно лезут в лицо, и прикалываю к блузке любимую брошь — изящный чёрный бархатный галстук-бабочку в винтажном стиле. Потёртая немного, но всё ещё красивая, с мягким благородным отливом, как крылья ночной бабочки. Алиса подходит сзади, её длинные чёрные волосы собраны в тугой аккуратный пучок, как у профессиональной балерины. Она смотрит на моё отражение в зеркале и протяжно стонет.

— Только не начинай, — сразу обрываю я её, прекрасно зная, что сейчас последует.

Два года я здесь живу, и все эти два года подруги — Алиса, Настя, Катя — постоянно подшучивают над моим галстуком. «Библиотекарь из прошлого века!» — смеётся Настя, закатывая глаза. «В Москве так вообще не ходят», — вторит ей Алиса с видом знатока моды. Им кажется, что он нелепый и старомодный, но мне искренне нравится его практичность — это не платок, который постоянно съезжает, не галстук, который душит, а что-то своё, особенное. И сегодня он мне особенно нужен, чтобы не потерять себя в этой ситуации.

Я действительно боюсь. Без привычной почтовой формы — синей куртки, удобных брюк и фирменной кепки с логотипом — я чувствую себя совершенно уязвимой, словно без защитной брони. Форма всегда придавала мне уверенности в себе, даже под проливным дождём или в спорах с недовольными клиентами. Но я придумала себе замену: элегантный брючный костюм, хорошо подчёркивающий фигуру, и вот этот галстук-бабочка для изящества и индивидуальности. У меня целая коллекция таких галстуков — синий, глубокий, как ночное небо, серый, мягкий, как утренний туман, бордовый, насыщенный, как хорошее вино, горчичный, яркий, как осенние листья. Сегодня надела синий — самый серьёзный и строгий из всех. Есть ещё юбка с изысканной блузкой, подсмотренная когда-то у Насти, специально для особых выходов. А дома я обычно хожу в удобных йога-штанах и старых выцветших футболках.

— Тебя надо срочно отправить в какой-нибудь лагерь моды, чтобы там выбили эту непонятную любовь к галстукам! — смеётся Алиса, решительно скрестив руки на груди.

— Посмотрим ещё, — отвечаю я, изо всех сил стараясь казаться беспечной. — Может быть, когда всё это наконец закончится…

Её лицо вдруг мрачнеет. Я тут же жалею о своих словах. Наше будущее сейчас насквозь пропитано тоской и тревогой из-за этого Агатова. На прошлой неделе нам всем пришли официальные уведомления о выселении — холодные, бездушные, на казённой гербовой бумаге. Наш дом — старый, с облупившейся краской на стенах, скрипучими половицами и наспех заклеенными окнами — совсем скоро превратится в кучу щебня. Мы отчаянно боролись: ходили к юристам за советами, писали бесконечные письма в разные инстанции, звонили в его офис, рассылали петиции. Всё напрасно. Агатов стоит перед нами, как неприступная крепостная стена.

Но я всё равно попробую достучаться до него.

— Забудь об этом, ты мило выглядишь, правда, — тепло говорит Алиса, крепко обнимая меня. Её волосы приятно пахнут свежей лавандой. — Удачи тебе. Ты справишься, я знаю.

Двенадцать станций метро проносятся в сплошном гуле поездов, бесконечных толпах и характерном запахе резины — и ещё двадцать долгих минут пешком по улицам, где холодный ветер пробирает до самых костей. И вот я стою перед зданием Агатова. Шесть высоких этажей из чёрного полированного мрамора блестят на солнце, а каменные горгульи наверху скалятся вниз на прохожих. У массивных стеклянных дверей я крепко сжимаю свою сумку, пальцы белеют от напряжения.

Глава 2

Прохор

«Не зная броду, не суйся в воду» — старая мудрость, проверенная временем и кровью. В древней Руси головы насаживали на пики вдоль дорог — зрелище не для слабонервных. Кровь стекала по дереву, мухи гудели роем, вонь стояла такая, что даже вороны морщились и отворачивались. Приветственный знак для путников: подумай дважды, а то и трижды, прежде чем лезть туда, куда не звали. Смотри под ноги, принюхайся к ветру, выясни правила игры и играй строго по ним, если не хочешь стать украшением придорожного пейзажа.

Иногда эти головы принадлежали отморозкам — ворам, убийцам, людям, переступившим черту дозволенного. А иногда — простым бедолагам, которым не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Система работала просто: не увернулся — проиграл. Жестоко? Да, безусловно. Эффективно? Ещё как. Идеальный способ донести мысль: «Держитесь подальше, здесь не курорт и не гостеприимный трактир».

Это и моё правило жизни. Держитесь от людей подальше. Под словом «люди» я, прежде всего, подразумеваю себя самого.

— Вы очень добры, — сухо повторяет Максим, мой помощник и правая рука, когда двери лифта плавно закрываются перед нами.

— Просто невероятно добры, — подхватывает Лиля, мой адвокат с языком острым, как хорошо наточенное лезвие бритвы. — Не то здание выбрала, Красная Шапочка, совсем не тот лес для прогулок.

Я смотрю в телефон, неспешно листая утренние сообщения, но чувствую себя не совсем в своей тарелке. Каганов заходит на четвёртом этаже, и лифт продолжает движение дальше вверх.

— Очень, очень добры, — нарочито тянет Лиля, растягивая слова, словно жевательную резинку. Она лучшая в своём деле, лучший корпоративный адвокат в Москве, но её едкий сарказм порой хочется засунуть обратно в её же папку с делами и захлопнуть поплотнее. Я кидаю на неё взгляд — тяжёлый, как бетонная плита. Ухмылка мгновенно слетает с её накрашенного лица.

— Что происходит? — Каганов вскидывает бровь, оглядывая нас троих, как опытный детектив на месте свежего преступления.

— Прохору Алексеевичу пришлось спасать девицу в беде, — невозмутимо говорит Максим. — Маленькая серая птичка врезалась прямо в него и растеряла все свои пёрышки по вестибюлю.

— А Прохор Алексеевич, как истинный джентльмен, помог их собрать, и она такая: «Вы очень добры», — добавляет Лиля с плохо скрываемой усмешкой. — Наверное, даже не узнала его. Представляете?

— Очень добры, — хмыкает Каганов, явно находя всё это весьма забавным. — Прямо волк из сказки, только с толстым бумажником вместо острых клыков.

— Скорее уж скорпион на спине черепахи, — Лиля выразительно выгибает бровь, и её голос становится масляно-сладким, а знакомая басня звучит в её устах, как пошлый анекдот из тёмной подворотни.

— Я что, не плачу целое состояние охране, чтобы они пускали всех подряд в вестибюль? — рычу я, чувствуя, как раздражение медленно закипает где-то в горле. — Может, кто-нибудь всё-таки проверит их работу? Или они теперь раздают пропуска каждому встречному-поперечному с улицы?

— Обязательно займусь этим, — спокойно кивает Максим, делая пометку в своём планшете.

Я снова опускаю взгляд в телефон, но перед глазами стоит та самая девушка. Раздражающая особа, которая совершенно не смотрела, куда идёт. Максим глубоко ошибается, думая, что она не знала, кто я такой. Она прекрасно знала.

Я намеренно избегаю лишнего внимания публики, стараюсь держаться в тени, но люди всё равно узнают. Это видно по мелочам — их лица невольно напрягаются, плечи замирают в неестественной позе, подбородок слегка приподнимается, иногда они делают полшага назад, даже сами того не замечая. Чистый инстинкт самосохранения. Я давно научился ловить этот едва заметный щелчок на циферблате их эмоций. Видел его слишком много раз, чтобы теперь ошибиться.

Большинство людей слепы к окружающему миру. Плывут по жизни, словно рыбы в мутной аквариумной воде, бессмысленно тычась в прозрачное стекло. Именно поэтому я богат, а они остаются жалкими и серыми.

Но эта девушка... Её взгляд — открытый, совершенно прямой — ясно выдал, что она мгновенно узнала меня. И при этом не шелохнулась, не отступила ни на сантиметр. Смотрела без малейшего страха, будто молча бросала вызов, даже когда я присел перед ней на корточки.

Вы так добры.

Её голос звучал совсем не робко, не заискивающе, а твёрдо и уверенно, с какой-то едва уловимой насмешкой в интонации. Она явно не из тех, кто привык кланяться и расшаркиваться. Это меня зацепило. Я давно привык к двум типам людей: тем, кто боится меня до дрожи в коленках, и тем, кто подобострастно лебезит. Она не была ни тем, ни другим.

В её глазах на мгновение мелькнуло что-то необычное... любопытство? Упрямство? Какой-то внутренний огонёк? Она не просто врезалась в меня, как обычная растяпа. Нет, она была там с какой-то конкретной целью. И этот дурацкий галстук-бабочка — синий, бархатный, словно из старого советского фильма. Кто вообще так одевается в современной Москве? Это точно не случайность. Она определённо хотела, чтобы её заметили. Или чтобы все запомнили, кто она такая.

Я успел разглядеть её сумку — потёртую, видавшую виды, но при этом очень организованную внутри. Телефон лежал в боковом кармане, именно туда я его и положил обратно. Она ни капли не удивилась, не дёрнулась, только тихо прошептала это своё «эврика», будто я каким-то образом разгадал её маленький секрет. Странная девушка. И слишком уж смелая для той, кто столкнулся лицом к лицу с человеком, которого побаивается добрая половина города.

— Прохор Алексеевич, — настойчивый голос Лили резко вырывает меня из размышлений. — Вы вообще слышали, что я говорю? Совет директоров снова хочет получить подробный отчёт по новому проекту к понедельнику. В который раз уже.

— Пусть спокойно ждут, — резко отрезаю я. — У них на руках есть все цифры за прошедший квартал. Этого им более чем достаточно.

— Но они настаивают, — Лиля прищуривается, как кошка перед решающим прыжком на добычу. — Говорят, что без подробного отчёта категорически не подпишут новое финансирование проекта.

Глава 3

Лиза

Лифт, в который мне разрешено войти, медленно поднимается только до второго этажа. Двери открываются с тихим шипением, и я шагаю к стойке ресепшен, стараясь выглядеть уверенно. Женщина за стойкой, прижимая телефон к уху, поднимает указательный палец, жестом прося меня немного подождать. Её светлые волосы туго закручены в высокий пучок на макушке, с тоненькой косичкой, искусно вплетённой в причёску, словно нитка жемчуга в дорогое ожерелье. На небольшой табличке перед ней выгравировано имя — Екатерина.

— Чем могу помочь? — спрашивает Екатерина, наконец оторвавшись от телефона и посмотрев на меня.

— Мне нужно встретиться с Прохором Алексеевичем, — говорю я, стараясь звучать максимально уверенно и твёрдо.

— У вас назначена встреча с ним? — её тон становится более официальным.

— У меня есть кое-что очень важное, что я должна ему показать, — отвечаю я, непроизвольно сжимая свою сумку покрепче. — Это касается недвижимости.

— Назначена ли у вас конкретная встреча? — повторяет она более настойчиво, прищурившись и оценивающе глядя на меня.

— Нет, к сожалению, — вынуждена признать я.

— Без предварительной записи вы не сможете его увидеть, — отрезает она. — Звоните по главному номеру компании и записывайтесь через секретаря.

Я ещё крепче прижимаю сумку к груди, чувствуя под пальцами твёрдый знакомый контур планшета, на котором уже давно загружено и готово к просмотру наше видео.

— Я уверена, что он захочет это увидеть, — настойчиво повторяю я, не отступая. — Это действительно важно.

— Вам нужно говорить с его помощниками, — Екатерина качает головой. — Контактный номер есть на официальном сайте компании.

— Но это срочно, — не сдаюсь я. — Речь идёт о здании на 2-й Строительной улице, которое он недавно приобрёл.

— В чём именно заключается срочность вашего вопроса? — Екатерина смотрит на меня теперь уже с нескрываемым лёгким раздражением.

Я делаю глубокий вдох, собираясь с мыслями.

— Это связано непосредственно с самим зданием, — осторожно начинаю я. — Ему действительно нужно это увидеть собственными глазами.

— Вам придётся объяснить гораздо подробнее, — холодно говорит она, демонстративно скрестив руки на груди.

— Эта информация только для его глаз, — максимально твёрдо заявляю я. — Это крайне важно и конфиденциально.

Екатерина оценивающе смотрит на меня долгим изучающим взглядом, словно пытается разгадать непростую загадку или определить, насколько я серьёзна. Наконец, она со вздохом берёт телефонную трубку.

— У меня тут одна женщина с какой-то информацией по поводу здания на 2-й Строительной, — говорит она в трубку, не сводя с меня внимательных глаз. — Не хочет конкретно говорить, что именно за информация. С её слов, всё это только для Прохора Алексеевича лично. Не знаю, насколько это серьёзно. Она утверждает, что это срочно, но категорически отказывается уточнять детали.

Она кладёт трубку на место.

— Идёмте за мной, — коротко командует она и решительно ведёт меня по длинному коридору мимо целого ряда одинаковых офисных кабинок. Мы проходим мимо ещё одного современного лифта, у которого тоже установлена чёрная сенсорная панель. Неужели все эти таинственные лифты с чёрными панелями ведут напрямую в роскошные кабинеты наверху, к самому руководству? Наконец, мы останавливаемся у двери с небольшой табличкой «Маркина Ольга Викторовна». Екатерина деловито стучит в дверь.

— Подождите минутку, — быстро вмешиваюсь я. — Мне нужен именно Прохор Алексеевич. Только он лично, никто другой.

Из-за двери сразу доносится уверенный женский голос:

— Да, входите.

Екатерина приглашающим жестом показывает мне войти.

Ольга Маркина — статная представительная женщина примерно лет сорока с изящной длинной шеей, ухоженными каштановыми волосами и ярко-алыми губами, которые кажутся будто нарисованными профессиональной кистью настоящего художника.

— Что именно вы хотите показать Прохору Алексеевичу? — спрашивает она официальным тоном, окидывая меня оценивающим холодным взглядом.

— Это исключительно для него, для его глаз, — упрямо повторяю я.

— У нас так не работают дела, — сухо отрезает Ольга. — Я сама посмотрю, что у вас там такого срочного и важного, и уже сама решу, стоит ли это вообще передавать наверх.

— Но это предназначено только для него…

— Мой ответ категорически отрицательный, — она нетерпеливо машет рукой, словно отгоняя назойливую надоедливую муху. — Можете идти, не тратьте моё время.

— Пойдёмте отсюда, — подхватывает стоящая рядом Екатерина.

— Нет, подождите! Пожалуйста! — я невольно повышаю голос. — Это обращение от жильцов дома. Важная информация о здании, которую он должен обязательно знать.

— Ему совершенно не нужно ничего знать о том здании, — Ольга говорит с ледяной непоколебимой уверенностью. — Он сносит его в ближайшее время, и это, знаете ли, автоматически решает абсолютно все существующие проблемы.

— Нет, он должен знать правду… послушайте, пожалуйста, мы теряем свои родные дома! Я просто хочу показать ему одно короткое видео. Всего несколько минут. Оно о том, что это особенное место значит для всех нас…

— Это категорическое твёрдое нет, — резко обрывает меня Ольга. — Самое твёрдое категоричное нет, какое только можно себе представить.

— Пойдёмте уже, — повторяет Екатерина, явно начиная терять остатки терпения.

— Но ведь мы теряем свои единственные дома! — пытаюсь достучаться я.

— Никто абсолютно ничего не может с этим поделать, — холодно отрезает Ольга окончательно.

Я не понимаю до конца, почему именно её равнодушные слова так невыносимо сильно меня злят и задевают, но внутри закипает настоящий гнев.

— Прохор Алексеевич может что-то сделать! — почти выпаливаю я. — Он вполне может изменить своё решение, пересмотреть его. Я слышала от людей, что есть другие возможные способы реализовать этот строительный проект. Если бы он только посмотрел наше видео хотя бы раз… Это просто мы, обычные люди, рассказывающие свои истории… — я быстро открываю портфель дрожащими руками, включаю планшет и решительно нажимаю кнопку «плей», наклоняя экран так, чтобы обе женщины могли хорошо видеть изображение. Видео начинается с Людмилы Васильевны — она у нас самая убедительная и искренняя. Она спокойно и проникновенно говорит о том, что значит для неё родной дом на 2-й Строительной улице.

Глава 4

Прохор

Одно из самых изощрённых наказаний, придуманных чудовищами, что управляли немецкими лагерями, заключалось в том, чтобы заставить заключённого днями напролёт копать огромную яму. И когда несчастный наконец заканчивал свою работу, создав идеальную, глубокую яму, его тут же заставляли засыпать её той же самой землёй.

Это было поистине ужасное наказание, потому что нет ничего более отвратительного и губительного для человеческой души, чем напрасный труд, бессмысленно растраченное время. Время — самый драгоценный ресурс, который у нас есть.

Очевидно, именно этот принцип имели в виду Демьянов и его адвокаты, когда разрабатывали всё это. Без малейшего сомнения, они из кожи вон лезли, чтобы создать программу, которая была бы максимально раздражающе бесполезной. Господи, я прямо вижу перед глазами, как они хохочут до упаду, потягивая дорогой скотч в своих креслах.

Анна смотрит на меня совершенно пустым взглядом и продолжает что-то монотонно лепетать про 2-ю Строительную улицу. Да, я прекрасно знаю этот адрес — он станет важной частью проекта благоустройства сквера «Стерео».

— Что-то смешное? — спрашивает она с лёгкой обидой в голосе.

— Ничуть, — спокойно отвечаю я.

Надо отдать им должное — видео действительно почти невыносимо. Они хорошо постарались. Но при всём при этом они допустили одну огромную, непростительную ошибку: её.

Моя предыдущая наставница была угрюмой старухой, острой и безжалостной, как циркулярная пила, но Анна — совсем другое дело. Она горяча, особенно если мысленно снять с неё этот нелепый, явно фальшивый костюм почтальона, что я с большим удовольствием бы сделал.

И что вообще за наряд был вчера? Этот галстук-бабочка — часть какого-то представления? Или она и вправду так одевается каждый день? Она что, наставник самого начального уровня? Горячая деревенская мышка, едва прошедшая пару семинаров по корпоративной этике? Я внимательно изучаю её глаза, пока она увлечённо говорит что-то про крышу здания, про какие-то цветы на крыше.

Её глаза — армейский зелёный цвет. Технически, это довольно тусклый оттенок, по крайней мере в ткани, но в её глазах он выглядит поразительно красиво. Волосы цвета ирисок стянуты с одной стороны простой золотой заколкой, позволяя им свободно струиться по плечам, словно тихий водопад ранним летним утром. Она действительно красива, но как-то ненавязчиво, естественно.

Неужели это тоже часть пытки?

Она продолжает говорить о чём-то своём, но я не особо утруждаю себя слушанием, хотя старательно играю роль внимательного и заинтересованного слушателя.

Она просто не замолкает про этих людей из старого дома. Неужели она заранее посмотрела все эти видео и так сильно разгорячилась? Она кажется почти страстной в своей горячей защите их бедственного положения, словно какая-то Вера Фигнер из учебника истории, которая посвятила всю свою жизнь борьбе за социальную справедливость. Эта неподдельная страсть придаёт ей особую искру... в ней есть какая-то настоящая живость.

Неужели у неё и вправду двадцать один час этой съёмки? Целых двадцать один час документальных свидетельств? Люди действительно жаловались на проект «Стерео» в своё время. Неужели они взяли всё это видео оттуда? Напрямую от группы жалобщиков и активистов? Демьянов не был в моей команде по недвижимости, но я вполне допускаю, что он мог услышать о жалобах и специально наткнуться на эти кадры, а потом придумать для меня эту чудесную программу.

Мой телефон внезапно жужжит в кармане. Я быстро хватаю его и решительно выключаю будильник.

— Одиннадцать часов, — сухо говорю я. — Пора закругляться на сегодня, как бы мне ни было больно прерывать этот увлекательнейший процесс.

— Но что же вы думаете? — спрашивает она, широко раскрыв свои зелёные глаза. — О том, чтобы их пощадить, дать шанс. Ведь есть другие способы достичь вашей цели. Почему бы хотя бы не рассмотреть их всерьёз?

— Нет, — отрезаю я коротко и ясно.

— Но... если бы вы только могли достичь своих бизнес-целей, при этом сохранив это здание для людей...

— Если остальная часть вашей нелепой программы хоть сколько-нибудь похожа на это вступление, то, боюсь, я совершенно не представляю, как буду получать от неё удовольствие. Правда не представляю. — Я решительно хватаю свой портфель. — Бедная старушка, без конца жалующаяся на своё больное бедро. Не могу дождаться продолжения этого увлекательного сериала. Чистое золото!

Она заметно напрягается, явно раздражённая моим тоном.

— Её зовут Людмила Васильевна, — резко и чётко отвечает она.

Вот это по-нашему. Так горячо.

— Людмила Васильевна, прошу меня простить. Людмила Васильевна. Бедная Людмила Васильевна с её больным бедром. И её дом, который безжалостно снесёт Иудушка Головлёв собственной персоной.

Ноздри Анны слегка раздуваются от возмущения. Она невероятно восхитительна в этот момент — это правда.

Мне почти жаль, что ровно через полчаса я должен быть на другом конце города. Очень хотелось бы постоять здесь подольше и ещё немного её позлить. Не посылай мальчика делать работу настоящего мужчины — так ведь говорят англичане? И уж точно не стоит посылать такую горячую деревенскую мышку вроде Анны на подобные задания.

— Иудушка Головлёв бы его точно не снёс, — твёрдо говорит она.

— Наставничество и литературная дискуссия в одном флаконе. Не могу дождаться продолжения вашей замечательной презентации, правда не могу — четыре целых недели нытья Анны Ахматовой, по крайней мере на это можно надеяться.

Я терпеливо жду, что она снова поправит имя, укажет на мою ошибку. Но она лишь растерянно говорит:

— Четыре недели?

— А потом вы сможете с гордостью добавить АО «Агат» в своё профессиональное резюме. Ещё одна заслуженная звезда на погоны молодого специалиста.

— Четыре недели, — медленно повторяет она, словно не до конца осознав именно эту часть нашего соглашения.

Мне действительно пора идти, время не ждёт, но я вдруг понимаю, что совершенно не хочу уходить. Дразнить её — самое большое удовольствие за последнее долгое время. Я слегка прищуриваюсь.

Глава 5

Лиза

Я иду следом за Анатолием к стойке регистрации, и сердце колотится где-то в горле. С каждым шагом жду, что он вот-вот поймёт всё, что я совсем не Анна, и просто вышвырнет меня отсюда. Наверное, с позором и скандалом.

Но, кажется, всё складывается так, что я смогу провести ещё одну сессию завтра. Судя по всему, этого от меня все и ждут. А значит, я правда смогла бы заставить его посмотреть ещё один кусок из фильма Инны. Может быть, даже больше одного.

Я ведь говорила подругам, что, если он посмотрит достаточно материала, если узнает людей в нашем здании, увидит их лица, их жизни — возможно, у него дрогнет сердце. Я всё ещё хочу в это верить, несмотря ни на что. Несмотря на всю эту безумную ситуацию.

И знаете, я думаю, в нём действительно есть доброта. Правда есть. Я почувствовала это в тот самый первый момент, когда мы с ним присели на полу в вестибюле, в тот странный, неожиданный миг, когда вся жёсткость разом ушла из его глаз, и он так аккуратно, даже бережно убрал мой телефон в нужный карман моей сумки. Даже моя соседка Алиса, при всей её внимательности, не подумала бы о такой мелочи.

Это было… мило, что ли. Такой простой жест одного человека, который действительно видит другого. По-настоящему видит.

— Всё в порядке? — спрашивает Анатолий, неторопливо обходя стойку, с другой стороны.

— Да, всё хорошо, — отвечаю я, стараясь говорить спокойно.

Он наклоняется к компьютеру и начинает стучать по клавишам, явно что-то вводя в систему.

— Хотите, чтобы на пропуске было написано имя Анна?

Я невольно сглатываю. Пропуск? Официальный пропуск с фальшивым именем? Это кажется мне… слишком серьёзным. Слишком официальным шагом. Но если появился реальный шанс показать ему завтра ещё больше видео, я просто обязана его использовать. Иначе какой смысл во всём этом?

Я выпрямляю спину и решаюсь.

— Напишите на пропуске Элиза, — говорю я твёрже, чем чувствую себя.

Я выбираю именно это имя, потому что оно хотя бы рифмуется с Елизаветой. Кажется, так будет немного легче откликаться на него. И это как-то меньше похоже на откровенную ложь. Хотя разница, наверное, призрачная.

Он неожиданно поднимает свой телефон и направляет на меня.

— Улыбнитесь.

— Что? — не успеваю я опомниться.

Он щёлкает, делает фото, смотрит на экран и вдруг смеётся. Всё его лицо заметно смягчается, когда он смеётся вот так. Мне нравится эта озорная улыбка, которая появляется у него на губах.

— Знаете, лучше переснимем, — говорит он, всё ещё улыбаясь. — Вы на этом кадре выглядите так, будто только что призрака увидели.

Я из последних сил выдавливаю из себя что-то похожее на вежливую улыбку, и он делает новое фото. Судя по его довольному кивку, этот вариант его вполне устраивает. Он начинает возиться с телефоном и что-то суетливо делать у стойки, перекладывая какие-то бумаги.

— А зачем вообще фото? — интересуюсь я.

— Для пропуска, конечно. Для системы доступа в здание, — объясняет он, продолжая копошиться на другом конце стойки.

Это же просто абсурд какой-то — они правда всерьёз думают, что я его наставница по эмоциональному интеллекту! Может быть, мне действительно удастся провести ещё одну сессию с ним. Или даже две, если повезёт. Я изо всех сил сдерживаю улыбку, уже представляя себе, как ошарашены будут подруги, когда я им расскажу, что не только сумела пробраться в кабинет самого Агатова, но ещё и заставила его смотреть наше видео. И что завтра планирую сделать это снова. Они просто умрут от восторга, я это точно знаю.

— Ну и как вам комната? — спрашивает Анатолий между делом.

— Какая комната?

— Вы что, ещё даже не заселились в отель?

— Э… нет, пока нет, — отвечаю я, слегка растерявшись.

— Мм-м, — задумчиво хмыкает он.

— Я три часа добиралась сюда с утра, — быстро говорю я, просто повторяя те слова, которые слышала от Анны в лифте.

— Ясно, понятно. А вещи свои оставили внизу, в охране?

Какие ещё вещи? Я издаю какой-то неопределённый, невнятный звук, надеясь, что это сойдёт за ответ.

Он возвращается к стойке, небрежно размахивая в воздухе пластиковой картой.

— Надо дать ей немного остыть, только что из принтера. — Он аккуратно кладёт свежий пропуск на стойку передо мной. — Пристегните их вместе степлером, он вот здесь. — Он снова возвращается к своему экрану. — Не то чтобы вам особо нужен был этот пропуск для работы с командой из Казани, но вряд ли мы пробудем там все четыре недели подряд. Я, кстати, тоже туда еду. — Он тепло улыбается мне. Я машинально улыбаюсь в ответ. Что-то звякает на его компьютере, и он быстро смотрит вниз на экран. — Секундочку, мне тут сообщение. — Он сосредоточенно что-то печатает и снова уходит на другой конец стойки за какими-то бумагами.

Казань? Четыре недели?

Господи, что же я вообще делаю? Я же не могу просто взять и улететь в Казань с этими совершенно незнакомыми мне людьми! Это же полное безумие!

Но тут я вдруг вспоминаю, как Агатов сидел в своём кресле и изображал бульдозер, небрежно толкая разные вещи по столу в мою сторону. Будто всё это смешно для него. Просто игра. И я ярко представляю себе подруг, которые сейчас ждут меня в нашем здании, искренне рассчитывая на меня, веря, что я что-то смогу изменить.

И ещё я думаю о том, каково это будет — стоять там, на 2-й Строительной улице, прямо напротив маленького продуктового магазинчика, и просто смотреть, как тяжёлый стальной шар крана с грохотом врезается в кирпичную стену нашего любимого, родного дома. Как огромный бульдозер равнодушно сгребает тёплые обломки чьих-то жизней. Смогу ли я вообще когда-нибудь простить себя, если буду знать, что у меня был настоящий шанс найти в этом человеке хоть какую-то человечность, попытаться изменить его мнение — и я просто не воспользовалась этим шансом?

У меня ведь остались ещё отпускные дни. Даже много.

Смогу ли я вообще это провернуть? Реально ли это?

Глава 6

Лиза

Инна развалилась на моей мягкой, как облако, кровати вместе с Алексеем. Они устроились так вольготно, словно в собственной спальне. Её яркие светлые волосы идеально контрастируют с его густыми тёмными кудрями, а её блестящие сапоги так и лежат прямо на покрывале.

— Не пачкайте кровать, — говорю я, чувствуя себя немного неловко.

— Это твой номер, кровать и надо пачкать, — отвечает Инна с усмешкой.

Алексей кивает в знак согласия, неспешно отпивая воду из пластиковой бутылки.

— Алексей, где ты это взял? — спрашиваю я, показывая на бутылку. — Не с комода же, правда?

— Лиза, это бесплатно, — говорит Лида с кресла у окна, откуда открывается вид на город. — Всё нормально. Было бы странно, если бы ты не пила воду или не сидела на кровати. Это же отель, в конце концов.

— Наверное, — неуверенно соглашаюсь я.

— Ты такая милая, — Алиса поправляет свои красные очки на переносице. Её чёрные шелковистые волосы всё ещё собраны в балетный пучок, аккуратный и тугой.

Я морщусь от смущения.

— Это то, что я в тебе люблю! — добавляет она с теплотой в голосе.

Я фыркаю, чувствуя, как краснеют щёки, и облокачиваюсь на комод, нервно теребя руки. Внутри всё сжимается от переживаний.

— Серьёзно, сколько я смогу это тянуть? Люди из «МаксГрупп» прямо сейчас могут всё раскопать, — говорю я, с трудом сдерживая волнение. — А потом позвонят в офис Агатова? Или Анне? Как Анна к этому отнесётся? Наверное, не будет в восторге. Боже мой, что я вообще делаю?

— Не парься, Анна кажется той ещё раздолбайкой, — спокойно говорит Лида. — Поверь, я руководитель, знаю, как сложно найти хороших сотрудников. Они не будут ждать, что она сразу отзвонится. И думаешь, Анна ответит, если офис позвонит? Думаешь, ей хочется говорить с руководителями, которых она ненавидит? Вряд ли. Скорее всего, нет.

— Скорее всего, нет, — эхом повторяю я, пытаясь убедить саму себя.

Мы ждём Кристину. Она попытается взломать интранет «МаксГрупп» и достать пакет документов. Наша маленькая авантюра набирает обороты, и это одновременно пугает и будоражит.

Лида подходит ближе и бережно берёт меня за руки. Её ладони тёплые и уверенные.

— Дыши, — мягко говорит она. — Ты была просто невероятна там, в офисе. И мы никогда не заставим тебя делать то, чего ты не хочешь. Запомни это.

— Я хочу это делать, — говорю я твёрдо. — Я была серьёзна, когда говорила — если он посмотрит достаточно видео, это изменит его сердце. Никто не может это посмотреть и остаться равнодушным — я правда в это верю всей душой. И у меня больше четырёх недель отпускных накопилось. Мой руководитель уже давит, чтобы я их взяла, иначе они просто сгорят. Просто я не знаю…

Мои подруги молчат, давая мне время собраться с мыслями. Они никогда не будут подталкивать меня к тому, что мне не по душе. Они ждут.

— Я правда хочу, — повторяю я уже увереннее. — Но вся эта поездка на самолёте и всё остальное — честно, я не думаю, что способна это провернуть. Мне кажется, любая из вас справилась бы лучше меня. Или Настя, или Кира — они бы точно вытянули это дело.

— Даже не начинай, — резко перебивает Алиса. — Серьёзно? Чувак! Вчера никто из нас не мог даже пробиться к нему. Мы все сдались, опустили руки. А что сделала ты? Ты пробралась и заставила Прохора Агатова смотреть видео наших рассказов о здании. — Алиса выразительно тычет в меня пальцем. — Ты это сделала, не кто-то из нас, а именно ты. Ты считаешь себя такой тихоней, всегда следующей правилам, никогда не берущей лишнего, но в глубине души ты настоящий боец. Просто сама этого не знаешь или не хочешь признавать.

— Там двадцать часов видео, — говорю я с горечью. — Я едва вытянула двадцать чёртовых минут. Мне казалось, что меня вот-вот раскроют. Я ужасный лжец, самый плохой на свете. И он уже считает, что наш тренинг какой-то странный.

Но дело не только в этом. Это ещё и он сам — его ошеломляющая привлекательность, его язвительно-сексуальный голос, его взгляд, одновременно жёсткий и искрящийся, полный острого интеллекта. От этого становится ещё труднее.

— Похоже, он думает, что это часть какого-то заговора, чтобы его наказать, — задумчиво говорит Лида, её блестящие светло-каштановые волосы красиво сияют в послеполуденном свете из окна.

— Ну, в общем, да, — неохотно соглашаюсь я. — Именно так.

— Значит, он сам придумал себе историю, почему этот тренинг имеет смысл, — спокойно говорит Лида. — Что самое худшее может случиться? Давай подумаем трезво.

— Меня посадят в тюрьму? — предполагаю я, и голос слегка дрожит.

— Сомнительно, — уверенно отвечает Лида. — Они выгонят тебя из здания, и мы сразу купим тебе билет домой. Не забывай, я работала в пиаре — поверь: никто не захочет такой новости в прессе. Представь — девушка, пытающаяся спасти свой дом, по ошибке принята за корпоративного наставника и играет в эту игру. И они на это купились? Они будут выглядеть полными идиотами перед всеми. Если ты продержишься хотя бы пару дней — они станут посмешищем, и это принесёт негативную огласку их проекту сноса. И в худшем случае, если они подадут в суд, кто тебя осудит? Ты одна в этом мире. Ты нашла эту семью — нас. Пытаешься спасти своё здание, свой дом.

— Согласна, — кивает Инна с кровати.

— Наверное, ты права, — медленно говорю я, обдумывая её слова. — Но я могу потерять работу в почтовом отделении — вот это реально может случиться. У нас есть кодекс поведения. Я не могу в нерабочее время заниматься аферами и мошенничеством.

Все молчат. Они знают, как сильно я люблю свою работу в Почте России. Это для меня важно.

Но потом я в который раз вспоминаю, как легко сдалась в борьбе с больницами за маму. Я так жалею, что не боролась до самого конца. А это теперь моя семья — эти соседи на 2-й Строительной — самая важная часть моей жизни, хотя я, возможно, никогда не признаюсь им в этом вслух. Потому что, ну, не жалкая ли я тогда?

— Однако, — продолжаю я, поднимая один палец в воздух торжественно, — вы знаете моё любимое кредо — через дождь, снег или бурю…

Глава 7

Лиза

На следующий день ровно в два часа дня я спускаюсь через шикарный вестибюль отеля, таща за собой элегантный коричневый чемодан с узором из лилий, который утром одолжила у Киры. Пока собиралась, я тщательно упаковала один комплект йога-штанов для отдыха в номере, один весёлый комплект с юбкой для выхода в свет, если вдруг представится возможность, и все свои брючные костюмы, кроме того, что был на мне сейчас. Плюс целую подборку галстуков-бабочек на все случаи жизни, потому что, как я поняла из переписки, большую часть времени мне предстоит провести на деловых встречах.

Для перелёта я выбрала свой любимый брючный костюм — насыщенного бордового цвета, с белоснежной рубашкой под ним. Образ я дополнила моим счастливым галстуком-бабочкой с узором из маленьких ёжиков, потому что ежи всегда были моими фаворитами среди животных.

Утром, когда я уже направлялась к выходу, Алиса остановила меня прямо у двери и попыталась заставить переодеться во что-то другое.

— Серьёзно, ты в этом костюме собралась? Он кричит «сексуальный детектив из старого кино». Но вот этот женский галстук-бабочка? — она ткнула пальцем в направлении моей шеи. — Он говорит всем вокруг, что ты сексуальный детектив, у которого, возможно, дома стоит целая коллекция жутких старинных кукол.

— Ещё одно слово про мой галстук, и я действительно начну собирать жутких кукол, — отрезала я, поправляя бабочку. — И это будут самые страшные куклы, которые не закрывают глаза по ночам. И знаешь, что? Некоторые из них могут волшебным образом переселиться прямо в твою комнату, пока ты крепко спишь!

Алиса рассмеялась звонко и искренне. И это был первый раз за последние недели, когда мы говорили о будущем без этой мрачной тяжёлой тени грусти, нависшей над нами. Потому что — а вдруг всё это действительно сработает?

Но столько всего может пойти не так, думаю я сейчас, стоя на улице. Я переступаю слишком много границ дозволенного. Кристина уверяет, что они никогда не подадут в суд, но как она может быть в этом настолько уверена? Я пытаюсь не думать об этом.

Наконец к подъезду подкатывает длинный чёрный внедорожник с тонированными стёклами. Из машины выходит водитель в строгом костюме, затем Анатолий высовывает голову из заднего окна и радостно машет рукой.

— Анна! — кричит он.

Я машу в ответ и иду к машине, молясь про себя, чтобы там не оказалось Ольги или Екатерины, потому что в этом брючном костюме они точно меня узнают, несмотря на все мои усилия.

Я передаю свой чемодан водителю, тихо благодарю его, и, с бешено колотящимся сердцем, забираюсь внутрь просторного салона.

— Привет всем! — говорю я как можно бодрее.

Четыре лица поворачиваются ко мне. Ни Ольги, ни Екатерины среди них нет. Слава богу.

Я сажусь на свободное место рядом с Анатолием, и он сразу же начинает представлять меня остальным.

— Карина — администратор Приволжского федерального округа, — говорит Анатолий, кивая на женщину напротив. — Полина — наш юрист, она связующее звено с юридической командой в Казани, а вот это Никита — главный помощник Прохора Алексеевича. Я, как ты уже знаешь, — помощник Прохора Алексеевича по административным вопросам. Мы тут — скромная свита путешествующей команды босса. Основные юридические и финансовые шишки уже давно на месте, ждут нас там.

— Да прекрати ты, — одёргивает его Карина, встряхивая своим аккуратным каштановым каре. — Мы никакая не свита. Нормальная рабочая команда.

— Ну, может, чуточку свита? — Анатолий ухмыляется по-мальчишески озорно.

Я не знаю, что сказать по поводу всей этой темы «свиты», поэтому просто улыбаюсь как можно дружелюбнее.

— Очень приятно. Я Элиза из компании «МаксГрупп».

— О, мы всё о тебе знаем, — говорит Никита с широкой улыбкой. У него открытое дружелюбное, немного обветренное лицо и огромный кадык, который заметно движется, когда он говорит. — Новый личный наставник самого Агатова, — произносит он с нарочито театральным акцентом, прикусывая губу, будто изо всех сил сдерживает смех. — Мы тут все слышали, что ты поможешь Прохору Алексеевичу стать более добрым, мягким и чутким человеком.

Фраза «более добрый, мягкий и чуткий человек» звучит с каким-то особым ударением, а его глаза при этом расширяются, словно он говорит о чём-то совершенно невероятном.

Все вокруг улыбаются, как будто это невероятно смешная шутка. Я улыбаюсь в ответ, больше из вежливости, и машинально поправляю свой галстук-бабочку, искренне жалея, что не оделась попроще и незаметнее.

Парни одеты в обычные пиджаки и джинсы, всё довольно непринуждённо. Карина и Полина — в лёгких элегантных жакетах и каких-то футуристичных брюках, которые издалека кажутся строго деловыми, а при ближайшем рассмотрении оказываются эластичными, почти как йога-штаны. На ногах у них удобные футуристичные ботинки на низком ходу. Вот что носят настоящие бизнесмены в рабочих поездках, понимаю я. И, наверное, именно в таком виде они ходят в отеле в свободное от встреч время.

У Карины светлые каштановые волосы, уложенные в строгое каре, и пронзительные серые глаза. Она зевает и заявляет, что собирается немного вздремнуть в дороге.

— Только не дайте мне зайти в социальные сети, ладно? — просит она.

Полина издаёт понимающий стон.

— Я тебя туда точно не пущу. Обещаю.

У Полины коротко стриженные тёмные волосы, блестящие розовые серьги-кольца и милый компактный розовый портфель. Глядя на него, я чувствую безумную благодарность к Кире за её скучный коричневый чемодан, который я взяла. Иначе я бы точно притащила свою старую потрёпанную дорожную сумку и сразу же спалилась бы.

Мы приезжаем в аэропорт Внуково довольно быстро. Личный самолёт Прохора Агатова — это сверкающий белоснежный джет с серебристым носом и элегантными обводами. Он стоит в огромном частном ангаре, и, входя туда, я невольно чувствую себя так, будто случайно попала на съёмочную площадку дорогого приключенческого боевика.

Глава 8

Прохор

Я чувствую себя рассеянным. Не в своей тарелке. Мысли разбегаются, как ртуть по столу.

Я говорю себе, что всё дело в предстоящих переговорах с «Т-Групп» — крупной логистической компанией с огромной сетью распределительных центров, грузовых линий и собственного логистического софта. Нам позарез нужно взять их сеть, чтобы окупить другое приобретение. Ставки высокие, время поджимает.

Я листаю документы, просматриваю цифры и графики, но думаю об Анне. Продолжит ли она свой странный почтальонский номер, когда вернётся к обычному брючному костюму?

И правда, почему именно почтальон? Это её собственная причуда? Что-то настолько банальное и нелепое? Это в «МаксГрупп» её так научили, или это ещё одна выходка Демьянова? Его манера издеваться изощрённая, он любит унижать через мелочи.

Будем ли мы смотреть дальше этот невыносимый любительский документальный фильм? Не то чтобы это имело хоть какое-то значение. Совсем никакого. Честно говоря, я не должен тратить на это больше времени, чем подписали мои адвокаты, но я взбудоражен и раздражён, потому что хочу знать, что там дальше. Хочу понять, в чём подвох.

Мы уже в воздухе. В иллюминаторе напротив видна вся Москва — серая, огромная, бесконечная. Город расползается до самого горизонта.

Я беру телефон и набираю в поиске «МаксГрупп». Захожу на страницу «О нас». Мне всегда нравится знать, кто находится на моём самолёте. И мне нужно найти способ её купить — в смысле, купить её время, её молчание — потому что я не собираюсь тратить двадцать часов на какое-то наставничество от деревенской мышки, какой бы горячей она ни была.

У меня есть дела поважнее.

Я разочарован, обнаружив под её фотографией минимум реальных деталей. Анна выросла в Подольске. В биографии сказано, что она страстно желает помогать руководителям достигать синергии совершенства и реализовывать свой потенциал как лидеров и как людей.

Синергия совершенства? Что за корпоративная чушь? Кто вообще так пишет?

Судя по тому, что удалось найти про её прошлое, она действительно работала почтальоном, прежде чем получить степень по психологии и переехать в Москву. Так вот откуда этот дурацкий почтальонский номер с формой и сумкой через плечо.

Впрочем, не то чтобы это особенно важно для меня. Демьянов просто платит ей, чтобы наказать меня, позлить, унизить. А значит, её можно купить. Это всё, что мне, по большому счёту, нужно знать о ней.

Но действовать нужно осторожно, без спешки. Может быть, стоит позволить ей пару раз показать этот идиотский фильм, чтобы она почувствовала, что старается изо всех сил. Ведь у неё есть этот забавный воинственный праведный настрой, эта смесь робости и упрямства. Я сделаю её работу максимально неприятной и бесполезной, а потом сделаю ей предложение, от которого она не сможет отказаться.

Приходит сообщение. Экран светится.

Никита: Когда хотите провести следующий тренинг с Элизой?

Я: Анна?

Никита: Это Элиза…

Я набираю «сейчас» и отправляю. Раз уж я всё равно об этом думаю, лучше покончить с этим прямо сейчас и выбросить из головы. Встаю и решительно иду к двери салона.

— Все вон отсюда, — объявляю я своим людям. — Бар открыт. Закуски там. Кухня работает.

Люди послушно тянутся в заднюю часть самолёта. Кроме Элизы. Она стоит неуверенно, переминается с ноги на ногу, прижимая к груди свой планшет.

— Здесь нормально будет? — Она осторожно указывает на рабочий стол у окна.

— Отлично подойдёт, — коротко отвечаю я.

Она устанавливает планшет на стол перед нами, возится с экраном, проверяет какие-то настройки.

Я сажусь рядом с ней, достаточно близко.

— Так значит, это Элиза? Не Анна вовсе.

— Да, Элиза, — подтверждает она и нажимает кнопку «плей».

— Сразу к фильму? Без предисловий?

— Да, — говорит она спокойно, не отрывая глаз от экрана. — Мы продолжаем и возвращаемся к жителям дома на 2-й Строительной улице.

— Понял, — говорю я, устраиваясь поудобнее. — Это что, типа настоящий документальный фильм? Или самодеятельность какая-то?

— Это просто люди рассказывают о своих чувствах к зданию, в котором живут, — отвечает она ровным голосом, констатируя совершенно очевидное.

Кадры на экране сменяются один за другим. Технически работа, признаю, сделана неплохо. Свет нормальный, звук чистый. Неужели эти взбалмошные жители наняли какого-то настоящего режиссёра? А потом отправили готовые кадры в мою группу по приобретению недвижимости, и Демьянов как-то сумел их раздобыть? Решил, что это будет идеальный инструмент для моральных пыток? И специально нашёл эту младшую наставницу, чтобы как следует надавить на меня?

Так, должно быть, всё это и сложилось. Потому что, честно говоря, что ещё может объяснить весь этот цирк?

Теперь на экране появляются близнецы — те самые парни с первой серии — вместе с каким-то стариком в матросской фуражке. Мальчики почтительно называют его дядей Валерой и взахлёб рассказывают невидимому оператору, как дядя Валера научил их правильно бриться. Оказывается, они живут с ним на одном этаже.

Я не сдерживаю стон. Анна — вернее, Элиза — тут же бросает на меня сердитый, укоризненный взгляд, и странное чувство удовольствия пробегает волной по моему телу.

После ещё нескольких до омерзения трогательных моментов с пожилым дядей Валерой, наставляющим мальчиков жизненной мудрости, на экране появляются молодые актрисы лет двадцати-тридцати. Они перебивают друг друга, наперебой признаваясь в любви к этому месту, к своим соседям, к атмосфере дома. Женщины там все такие эмоциональные — господи помилуй! Если бы это видео специально создавалось, чтобы меня раздражать и бесить, то это именно оно.

Как по заранее написанному сценарию, как по сигналу свыше, на экране снова появляется знакомое морщинистое лицо старушки.

— О нет, пожалуйста, только не она снова, — говорю я с искренним отчаянием в голосе.