Шёпот лисицы

1

Лес дышал влажной свежестью, насыщенной ароматами земли, мха и первых, распускающихся после долгой зимы цветов. В самом сердце древнего Чосона, там, где вековые сосны, будто стражи, хранили покой, жила лисья семья. Юная лисица, чьи рыжие шкурки отливали золотом на солнце, была самой любопытной из выводка. Среди своих братьев и сестер она выделялась не только любознательностью, но и необычайной чувствительностью к энергии мира – она ощущала каждую травинку, каждый шорох, слышала шепот ветра, будто он рассказывал ей тайны бытия. Мать-лисица нежилась в лучах утреннего солнца, а отец, мудрый и сильный, внимательно следил за окрестностями, добывая пищу для растущего семейства. Их жизнь была проста и полна гармонии с природой, что окружала их.

В тот роковой день воздух показался непривычно тяжёлым. Запах. Резкий, неестественный, едкий – дым тлеющих угольков, смешанный с запахом серы и чудовищной, отвратительной жадности. Она знала этот запах – запах человека, несущего разрушение. Её пушистые уши дрогнули, улавливая отдалённый, но уверенный стук железных капканов. Отец мгновенно поднялся, его янтарные глаза сузились, а уши настороженно повёрнуты к лесу. Он дал знак, рычание – приказ бежать, прятаться. Но было поздно.

Хриплый лай своры собак разорвал утреннюю тишину. Крики грубых мужских голосов, возбуждённое гиканье. Звуки разрываемого металла и предсмертные визги, заглушающие треск ломающихся веток. Страх, словно ледяные путы, сковал её лапы, пригвоздил к земле. Она видела, как тени людей с ружьями и оскаленными собаками мелькают среди деревьев. Сквозь туман ужаса она различала своих родных – золотистые шкурки мелькали в панике, но каждый бег был оборван. Выстрел, глухой удар, ещё один, отчаянный визг. Ей удалось забиться в глубокую, заросшую папоротником расщелину под корнями старой сосны, и оттуда, дрожа всем телом, она наблюдала.

Они забрали их. Охотники, чьи лица были искажены жадностью, безжалостно рубили кусты, чтобы добраться до бездыханных тел. Воздух наполнился запахом крови и горечи, что жгла в носу и в сердце. Она чувствовала, как жизнь уходит из леса, как энергия её семьи гаснет, растворяясь в воздухе. Когда всё стихло, кроме мерного шёпота ветра, несущего эхо недавней жестокости, она выбралась из укрытия. Поляна была разорена. Никого. Только сгустки темно-красной крови на траве и обрывки рыжей шерсти, которые она узнавала по запаху – её, брата, сестры.

Её мир рухнул. Нет семьи. Нет убежища. Только всепоглощающая, ледяная пустота и кипящая ярость.

Слёзы горя, казалось, никогда не закончатся, но вскоре они сменились чем-то иным. Голод. Голод не по пище, а по возмездию. По силе. Невыносимое, жуткое желание никогда больше не быть слабой, беспомощной жертвой. Она бродила по лесу, потерянная, загнанная, каждый шорох казался угрозой. Она проклинала свою хрупкость, свою звериную природу, которая не позволила ей защитить тех, кого она любила.

Она пришла к самой старой и величественной сосне, что стояла на вершине холма, склонив перед ней голову. Это было место силы, портал между мирами, где древние духи леса обитали. Там, где веками не ступала нога зверя, не говоря уже о человеке, она начала свой ритуал. Она вырыла ямку, спрятала единственную оставшуюся у неё память о семье – кусочек выдранной шерсти её матери. Она скулила, выла от боли и отчаяния, её голос был полон призыва, мольбы о возмездии. И она просила о силе. Не просто силе лап и когтей, а силе, что могла бы сравняться с человеческой хитростью и жестокостью, даже превзойти её.

И тогда пред ней явились они. Невидимые для глаз смертного, но ощутимые для её искалеченной души. Духи леса, старые, как сами горы, их голоса шелестели, подобно осеннему листу, каждая фраза казалась эхом тысячелетий. Они чувствовали её боль, её бескрайнюю жажду. Они видели в ней не только жертву, но и искру необычайной внутренней силы, чистой, неискажённой ярости, обрамлённой способностью к глубокому состраданию к живым существам. Именно эта двойственность, эта огненная воля к жизни и защите, сделала её избранной.

-Ты жаждешь силы? – прошептал один из них, его голос был холодным, как горный источник, касающийся самых глубин её существа. – Жаждешь никогда больше не быть жертвой? Жаждешь изменить свою природу и обрести власть над этим миром, чтобы защитить тех, кто невинно пострадал? Не так ли?

Лисица подняла голову. Её глаза, полные дикой решимости, встретились с тем, что она не могла видеть, но чувствовала.

-Да. – одни лишь мысли, но духи поняли.

-Мы дадим тебе её. – ответил другой, его голос словно эхо древних ритуалов, проникающий в каждую клеточку её тела. – Ты станешь больше, чем зверь. Ты станешь одной из нас. Опасной, бессмертной, прекрасной. Но цена высока. Очень высока. Ты отречешься от своей смертной природы, от своего места в круговороте лисьей жизни. Ты обретешь девять хвостов. И каждый из них будет клеймом твоего прошлого и залогом твоей будущей мощи. С каждым годом ты будешь становиться всё могущественнее, но твоя человеческая форма будет всё совершеннее, стирая следы лисьей сущности. Ты станешь бессмертной, если будешь питаться людскими энергиями, но если хоть раз полюбишь человека, то будешь обречена на потери и возможно смертность.

Она не колебалась. Разве у неё был выбор? Смертный мир принёс ей лишь горе. Она хотела быть над ним. Над ними. Над охотниками.

-Я согласна. – прозвучал её мысленный ответ, наполненный решимостью, что поразила даже древних духов.

И тогда лес замер. Лунный свет, казалось, сгустился вокруг неё, окутывая её тело нежным, но обжигающим сиянием. Боль. Неимоверная, разрывающая, словно плоть разрывали на части. Кости хрустели, сухожилия натягивались и рвались, мех вздымался дыбом, а затем опадал, преображаясь. Её сознание металось между светом и тьмой, между звериными инстинктами и новой, формирующейся человеческой формой. Она чувствовала, как из её спины вырываются новые, невидимые пока, хвосты – каждый из них нес в себе каплю её прежней ярости и силу духов. Когда боль отступила, она ощутила себя иначе. Выше. Стройнее. Иную. Сильнее.

2

Века пролетели для неё, словно мимолётные тени. Древний Чосон, с его деревянными домами, запахом рисовых полей и шёпотом легенд, растворился в клубах промышленного дыма, уступив место сверкающему, шумному, безумному Сеулу. Кумихо — теперь её звали Сон Ми — прекрасно вписалась в этот новый мир, хоть и прилагала сознательные усилия, чтобы не слишком выделяться. Её красота была неоспорима, но она научилась приглушать её, избегать излишнего внимания, используя неброский макияж и повседневную, ничем не примечательную одежду, которая скорее скрывала её стройную фигуру, чем подчёркивала её. Она меняла имена и места жительства каждые несколько десятилетий, создавая легенды о далёких путешествиях или “наследстве предков”, которые позволяли ей сохранить прежнее состояние и избежать вопросов о её нестареющем облике. Она предпочитала держаться в тени, вести скромный образ жизни, работая, например, фрилансером или дистанционным консультантом, чтобы минимально взаимодействовать с людьми. Она жила в комфортной, но не броской квартире с видом на раскинувшийся город, мерцающий миллионами огней, словно звёздное небо на земле. Автомобили, как жуки, ползли по дорогам, а человеческие голоса, смешанные с бесконечным гулом технологий, создавали какофонию, совершенно не похожую на тихий шелест леса.

И всё же, несмотря на века адаптации, её ненависть к людям никуда не делась. Она была глубоко запрятана, под слоем холодного презрения и безразличия, но иногда вспыхивала – при виде брошенного животного, при чтении новостей о бессмысленной жестокости, при каждом напоминании о том роковом дне в лесу. Она питалась энергией страха и иногда – восхищения, но эти чувства были лишь кормом, не затрагивая её истинного я. Лишь животные вызывали в ней отклик. Она могла часами кормить бездомных кошек под мостом или жертвовать огромные суммы на приюты, всегда анонимно.

Сегодняшнее утро не предвещало ничего необычного. Сон Ми направлялась в одну из элитных клиник для животных, чтобы проведать своего давнего подопечного — старого, беспородного пса, которого она спасла от усыпления. Она вела скромный, но надёжный седан, который не привлекал лишнего внимания, плавно лавируя в потоке машин. Её привычка двигаться по городу быстро, но незаметно, была отточена до совершенства.

Она вырулила из пробки и привычно превысила скорость на одном из поворотов, уверенная в своей реакции и возможностях машины. Внезапно из-за припаркованных фургонов на дорогу выскочил пёс. Сердце Кумихо, если бы оно билось по-человечески, ёкнуло, а время словно замедлилось. В древнем Чосоне она уже была бы рядом, но здесь, в этой махине из металла, её возможности были ограничены. Она резко выкрутила руль, вдавила тормоз до упора, пытаясь избежать столкновения. Визг шин разрезал воздух.

В тот самый момент, когда её автомобиль почти замер в сантиметрах от испуганного животного, из переулка, как выстрел, вылетел другой человек, с невероятной реакцией. Он бросился к животному, не задумываясь. Сон Ми тоже выскочила из машины. Её инстинкты, отточенные веками, взяли верх. Она двигалась быстрее, чем могла бы двигаться смертная женщина в таких каблуках. Она почти добежала до пса, когда почувствовала сильный удар. Не по телу, а по голове. Резкая боль от столкновения. Она инстинктивно отшатнулась, прижав ладонь ко лбу.

-Осторожнее! – вырвалось у неё, но не гневным рыком Кумихо, а резким, недовольным человеческим восклицанием.

Они столкнулись. Столкнулись лбами. Он, молодой человек, чуть выше неё, с растрёпанными тёмными волосами и пронзительными глазами, полными такой искренней тревоги, что это даже задело её. Он тоже потирал лоб, но его взгляд был устремлён на собаку, которая, к счастью, отделалась лишь испугом, а теперь дрожала, прижавшись к его ногам.

-Простите! Вы в порядке? Я… просто не глядя бросился к собаке.– он говорил сбивчиво, его голос был глубоким, но с нотками неловкости. Он наконец перевёл взгляд на неё. Его глаза, прежде полные одного лишь беспокойства за животное, расширились. Он видел перед собой женщину в самой обычной, даже мешковатой одежде — тёмных брюках и свободной толстовке, скрывающей фигуру, но даже это не могло полностью утаить её неземную стать. Её длинные тёмные волосы были собраны в небрежный пучок. На её лице, несмотря на минимальный макияж, было что-то невероятное: фарфоровая кожа, безупречные черты лица, полные губы. Но больше всего его поразили её глаза — бездонные, чуточку раскосые, казалось, они видели слишком много, а их взгляд был настолько острым, что пронзал насквозь. Она была воплощением восточной грации, отточенной веками, но всеми силами старавшейся затеряться в толпе. И именно это её стремление к незаметности парадоксальным образом привлекало внимание.

Сон Ми лишь пожала плечами, раздраженная такой человеческой неловкостью.

-Собака? – спросила она, игнорируя его попытки извиниться и его очевидное замешательство. Её голос был низким, мелодичным, но с металлической ноткой.

-Вроде бы цела… просто испугалась. – он осторожно погладил пса. – Но, наверное, стоит показать ветеринару. На всякий случай.

Сон Ми кивнула.

-Я везу её в клинику. Садитесь.- Она подошла к собаке, и животное, которое только что дрожало от страха, спокойно приняло её прикосновение. Она подняла пса на руки, и он доверчиво прижался к ней, уткнувшись носом в изгиб её шеи, словно узнав родственную душу.

-В смысле, я? – Дохён был явно ошеломлён её прямотой. Он не ожидал, что эта удивительная женщина так запросто пригласит его в свой автомобиль, который, хоть и не кричал о роскоши, явно был дорогим.

-Или вы хотите оставить её на дороге? – её бровь слегка приподнялась, и в её голосе скользнула нотка холодного недовольства, которая могла бы отпугнуть кого угодно, но Дохёна, почему-то, лишь ещё больше заинтриговала. В её манере был вызов, который не оставлял места для отказа.

3

Дохён был человеком принципов, и одним из них было: если он что-то задумал, то обязательно добивался своего. Найти Сон Ми оказалось задачей не из лёгких. Её имя было слишком распространено, а адрес, что он успел мельком заметить на пакете из доставки, который он видел в машине, привёл его к обычному многоквартирному дому, где, как оказалось, жило несколько Сон Ми, и ни одна из них не была той потрясающей незнакомкой. Он проверил все клиники для животных в этом районе, оставляя свои контакты, но она словно растворилась в воздухе. Два дня поисков не принесли результата. Его помощники, привыкшие к эксцентричным поручениям молодого господина, уже начали перешёптываться, но Дохёна это не волновало. Ему нужно было её найти.

На третий день Дохён, чувствуя себя изрядно помятым и раздражённым, решил переключиться. Он отправился в свой любимый приют для бездомных животных, расположенный на окраине Сеула – место, где он всегда находил утешение. Он регулярно жертвовал крупные суммы и сам приезжал по выходным помогать. Сегодня ему просто хотелось разгрести вольеры, погладить собак и забыть об этой загадочной женщине, которая занимала все его мысли.

Он уже заканчивал чистить один из вольеров, когда услышал тихий, мелодичный смех, доносящийся со стороны кошачьего уголка. Этот смех был каким-то неправильным, слишком чистым и звонким для этого места, полного запаха дезинфекции и отчаяния. Сердце Дохёна ёкнуло. Он поднял голову.

Сон Ми стояла, присев на корточки, а вокруг неё вилась целая стая кошек. Они терлись о её ноги, мурлыкали, тёрлись головами о её руки. Одна, особо наглая, даже забралась ей на плечо, вылизывая волосы. И она смеялась. Это был не её обычный холодный смех, а настоящий, искренний, наполненный нежностью. На ней снова была невзрачная одежда – простая серая толстовка и джинсы, но даже в них она выглядела совершенно иначе, чем обычные волонтёры. Её лицо было без макияжа, и это лишь подчёркивало её идеальные черты. Волосы рассыпались по плечам, и несколько прядей выбились, обрамляя лицо.

-Вы! – вырвалось у Дохёна, и ведро с грязной водой чуть не выскользнуло из его рук.

Сон Ми вздрогнула, будто её застали врасплох. Смех смолк, а её глаза мгновенно стали холодными и отстранёнными, словно занавес опустился, скрывая истинные эмоции. Кошки, словно по команде, отошли от неё, наблюдая за Дохёном с нескрываемым подозрением.

-Что вы здесь делаете? – спросила она, её голос был уже привычно-неприветливым. В нём не было ни капли той нежности, что он только что слышал. Дохён опешил.

-Я… я здесь волонтёр. А вы?- Он махнул рукой на стройные ряды кошачьих мисок.- Вы, кажется, тут завсегдатай.

-Я приношу корм. – коротко ответила Сон Ми, не объясняя, почему она собственноручно его раскладывает, хотя могла бы просто прислать. -Иногда проверяю подопечных.

-Замечательно! Это же судьба! – Дохён почувствовал прилив энтузиазма. - Я знал, что мы ещё встретимся. Собачка в клинике поправляется. Ходить уже может. Её назвали Долгом. Потому что я должен вам за неё.- Он хотел пошутить, но шутка вышла натянутой.

Сон Ми лишь покачала головой, явно не оценив его юмор.

-Человеческие имена для животных… Как глупо.

-Ну, это прозвище, она же будет жить в приюте пока не найдёт новый дом.– Дохён почувствовал, как раздражение начинает подкрадываться. Его вежливость и желание произвести впечатление постепенно сменялись непониманием её холодной манеры.- Почему вы всегда такая… холодная?

Сон Ми посмотрела на него. В её глазах мелькнула тень, которую он не смог расшифровать. Грусть? Боль?

-Я просто не вижу смысла в человеческих сантиментах. Они слишком мимолётны.- Она отвернулась, чтобы погладить старого, слепого кота. Её движения были полны такой искренней нежности, что Дохён снова застыл, наблюдая за этим контрастом.

-Но вы же заботитесь о животных! – воскликнул Дохён. -Это же не мимолётно. Это искренне!

-Животные не подводят. Не предают. Не ищут выгоды. – прозвучал её ответ, тихий, но чёткий. Он был полон такой горечи, что Дохён почувствовал, как по его коже пробежали мурашки. Это было сказано не конкретно ему, а всему человечеству.

Он понял, что наступил на больную мозоль. Он решил сменить тактику.

-Ладно, Сон Ми. – Дохён сделал шаг вперёд.- Если уж мы оба так любим животных, почему бы нам не объединить усилия? Моя семья владеет конгломератом, и у меня есть определённые ресурсы. Я давно мечтаю создать большой, современный приют, где животным будет по-настоящему хорошо. Не просто временное пристанище, а настоящий дом.- Он видел, как её плечи напряглись. Она медленно повернулась к нему. В её глазах мелькнул интерес, тщательно скрываемый холодностью. -У меня есть земля, связи с ветеринарами, архитекторами. Мы могли бы сделать нечто действительно масштабное. Вам ведь не всё равно, так?

Впервые он увидел в её взгляде нечто иное, чем отстранённость. Она взвешивала его слова. Он предложил то, что, как он чувствовал, было ей по-настоящему дорого.

-Чебольский сынок решил поиграть в филантропа?– едко заметила она, но в её тоне проскользнуло меньшее количество враждебности.

-Назовите как угодно. Я предлагаю вам помочь мне. Мне нужен кто-то, кто разбирается в животных так, как вы. Кто способен дать им то, что не могут дать деньги – искреннюю заботу и понимание. Вы видите в них то, что не вижу я. А мои возможности могут дать им реальный шанс. И это серьёзно. Это мой путь. Я не интересуюсь семейным бизнесом. – он говорил искренне, глядя ей прямо в глаза. Сон Ми некоторое время молчала, её взгляд был прикован к его лицу. Она видела в его глазах не только наивность, но и неподдельную страсть. И то, как его глаза сияли, когда он говорил о помощи животным.

4

Сон Ми думала. Взяв визитку Дохёна, она чувствовала исходящее от нее лёгкое, почти незаметное тепло. Не то тепло, что источают люди – слишком поверхностное, переменчивое. Это было тепло искренности. Он действительно хотел помочь. Он действительно не был похож на тех охотников, что отняли у неё семью. Его глаза, когда он говорил о приюте, светились такой же преданностью, какой сияли глаза спасённой ею собаки.

Она провела несколько дней, наблюдая за ним издалека. Он действительно приходил в приют, работал, разговаривал с животными так, словно они были старыми друзьями. Он не стремился к показухе, не искал камер. Его увлечение было настоящим. И это тронуло Сон Ми глубже, чем она хотела бы признать. Её многовековая броня, сотканная из презрения к людям, немного пошатнулась.

Идея большого, современного приюта, где животные будут в безопасности, где о них будут по-настоящему заботиться, не покидала её. Это было именно то, о чём мечтала её лисья душа – убежище для беззащитных, место, где ни одна живая душа не испытает боли и страха, которые испытала она. Она не могла построить это сама, ведь это снова привлекло бы к ней слишком много внимания. Но с его ресурсами…

Спустя три дня она позвонила. Голос Дохёна был полон неприкрытой радости, что заставило её слегка поморщиться.

-Сон Ми! Это вы! Я уже думал, вы не…. – он осёкся, поняв, что может её спугнуть. – Спасибо, что позвонили. Вы… надумали?

-Да. Я согласна. Но при одном условии. – её голос был ровным, безэмоциональным. – Никакой публичности. Все, кто работает над проектом, должны подписать соглашение о неразглашении. Я хочу оставаться в тени.

-Конечно, конечно! Без проблем! Это абсолютно… да, я понимаю.– Дохён был готов согласиться на что угодно. - Когда вы свободны встретиться? Я подготовил некоторые чертежи участка, предварительные сметы….

-Завтра, в полдень. Мой адрес…- она назвала адрес своего апартамента, ожидая, что он будет ошарашен.

-Отлично! Буду вовремя. – ни тени удивления в его голосе. Он был слишком сосредоточен на проекте. Или слишком учтив, чтобы показать это. Сон Ми усмехнулась.

На следующий день Дохён пунктуально появился у её двери. В руках у него была аккуратная папка с документами и скрученные в рулон чертежи. Син Юри, облачённая в строгий, неброский костюм, открыла дверь. Ему невольно пришлось признать: даже в самой простой одежде она выглядела безупречно. Она пригласила его пройти в гостиную, обставленную минималистично, без лишних деталей, но со вкусом. На столике уже стоял горящий чайник и две чашки.

-Перейдём к делу.- сразу отрезала она попытки на праздный разговор.

И они перешли. Дохён разложил чертежи. Это был впечатляющий план – огромная территория за городом, с уже обозначенными зонами для прогулок, местами для вольеров, ветеринарным блоком, даже карантинной зоной. Он говорил с такой искренней увлечённостью, что Сон Ми невольно ловила себя на мысли, что ей почти… интересно.

-Изначально здесь был старый сельскохозяйственный комплекс. – объяснял Дохён, указывая на план. – Мы можем переоборудовать некоторые постройки, это сэкономит время. Вот здесь, на плане, зона для собак. Мы разделим их по размеру и характеру.- Сон Ми внимательно слушала, задавая точные, порой неожиданные вопросы. Её практический подход к делу поражал Дохёна. Она не просто кивала, она вникала в каждую деталь, предлагала свои соображения, которые были настолько логичны и эффективны, что он сам удивлялся, как не додумался до них раньше.

-Мы должны разместить ветеринарную клинику ближе к входной зоне. – сказала она, указывая на чертёж. – Так проще принимать экстренных животных и не тревожить основной блок. И карантинная зона должна быть максимально изолирована, с отдельной вентиляцией.

Они спорили. Сначала мягко, потом жарче. Дохён был поражён её знаниями о поведении животных, об их потребностях. Казалось, она знала каждое животное наизусть, понимала их с полуслова. Она настаивала на дополнительных игровых зонах, на более глубоком бассейне для реабилитации собак с проблемами суставов, на индивидуальных домиках для кошек, а не просто общих клетках. Он, чебольский сын, учившийся в лучших школах, с каждым её предложением чувствовал себя всё более неопытным и наивным. Но это не раздражало его, а наоборот – восхищало.

Во время их оживлённого обмена мнениями, её обычно ледяные глаза загорались. Азарт, который она испытывала, споря о наилучшем расположении вольеров или идеальной диете для ослабленных котят, был искренним и завораживающим. Дохён ловил себя на том, что смотрит не на планы, а на неё – на то, как её тонкие пальцы проходятся по схемам, как меняется выражение её лица, когда она аргументирует свою позицию. Он чувствовал, как некая стена, окружавшая её, понемногу истончается, позволяя ему уловить её истинное, страстное «я», которое она так тщательно скрывала от мира.

-Вот здесь. – Сон Ми указала на дальний уголок участка. – Эта часть должна быть отведена под реабилитацию диких животных. Лисы, еноты, птицы. Они нуждаются в особой тишине и максимально приближенных к естественным условиям. С выходом на небольшую лесную зону.

Дохён улыбнулся.

-О чём вы? Там же нет леса?

-Он будет.– холодно ответила Сон Ми. -Если мы посадим его. Это вопрос перспективы. И терпения.

В её глазах мелькнуло что-то глубокое.

Он чувствовал, как его сердце сжимается. Ей было не просто не всё равно на животных, она понимала их глубинно, на каком-то почти интуитивном уровне, который ему, человеку, был недоступен. Казалось, она видела их души, слышала их мысли. И эта её способность, в сочетании с той немыслимой, отстранённой красотой, создавала гремучую, притягательную смесь.

5

Дни сливались в недели, недели – в месяцы. Проект “Надежда” набирал обороты. Дохён и Сон Ми встречались регулярно – то на участке, контролируя ход строительства, то в офисе, просматривая бесчисленные документы и отчёты. Их отношения оставались строго деловыми, но Дохён чувствовал, что под этой маской скрывается нечто большее. Он начал замечать её привычки: всегда садилась так, чтобы видеть выход, её взгляд постоянно скользил по окнам, оценивая потенциальные угрозы. Она пила только айс-кофе, даже в холодную погоду, и никогда не притрагивалась к пище, предложенной кем-то, кроме его собственного помощника, который, по её требованию, приносил ей лишь запечатанные упаковки еды. Иногда казалось, будто у девушки паранойя, слишком уж она была осторожной. Дохён был уверен, что у такого ее поведения была причина. Но спрашивать напрямую он не стал, боясь оттолкнуть и нарушить то тонкое взаимопонимание, что между ними установилось. Поэтому поручил это своему помощнику. Уже два месяца тот искал на девушку хоть какую нибудь информацию, но все было тщетно. Вообще ни чего. Все что удалось узнать, так это то, что она недавно приехала в город. Где она была до этого выяснить не удалось. Никаких записей или данных о перемещениях не было. И это было странно, казалось, будто бы девушки не существовало до приезда в Сеул. Но парень не сдавался, он все еще надеялся узнать о ней хоть что-нибудь. Хотя бы одну ниточку, которая помогла бы ему стать ближе к девушке.

Сегодня они сидели в углу одной из элитных кофеен Сеула. Шум голосов, звон чашек, мягкая музыка – всё это создавало фон для обсуждения следующих этапов строительства. Сон Ми лениво потягивала свой айс-кофе, едва касаясь губами соломинки. На ней снова была простая, но дорогая толстовка и тёмные джинсы. Дохён увлечённо рассказывал о новой системе фильтрации воды для бассейнов в реабилитационной зоне, но Сон Ми на мгновение отвлеклась. Её взгляд скользнул по молодым женщинам за соседним столиком, смеющимся над фотографиями в своих телефонах, затем по мужчине, который грубо отчитывал своего маленького сына за пролитый сок.

И в этот момент, сквозь ароматы свежесваренного кофе и городской суеты, её затопило воспоминание. Яркое, острое, как осколок льда, пронзившее её существо.

Первые дни её человеческого обличья были адом. Боль от трансформации ещё звенела в каждой клетке. Она была словно новорождённый ребёнок в чужом, слишком большом теле. Неуклюжие, длинные конечности не слушались. Она падала, спотыкалась о собственные ноги, её равновесие, которое в лисьем теле было абсолютным, теперь было потеряно. Говорить? Она не знала человеческих звуков. Только хрипы и нечленораздельные восклицания вырывались из её горла. Её прежние инстинкты кричали, но тело было чужим. Она не понимала, что делать с этими двумя ногами, с этими бесполезными руками. Её Кумихо-форма была ещё так несовершенна, так далека от того совершенства, которое она обрела спустя века.

Голод, холод – они терзали её, непривыкшую к таким ощущениям в этом новом теле. Её меховой покров сменился гладкой, уязвимой кожей, которая промерзала до костей даже от лёгкого ветерка. Она брела по лесу, инстинктивно ища укрытия, но каждое движение было испытанием. Внутренний зверь, растерянный и злой, выл внутри неё.

Она вышла к краю леса, к месту, где уже не было деревьев, а начинались возделанные поля. Вдалеке виднелись несколько хижин – деревня. Надежда, такая хрупкая, мелькнула в её новообретённом человеческом разуме. Может быть, там есть тепло? Еда? Она пошла на свет огоньков, на слабый запах дыма.

Она была почти у деревни, когда её заметили. Она шла медленно, шатаясь, полностью обнажённая, потому что никто не объяснил ей, что человеческое тело нуждается в покрове. Её красота, дарованная духами, ослепила жителей, но незнание и дикость повергли их в ужас. Из уст мужчин вырвались крики, затем – гнев. “Демон!” – выл кто-то. “Дух лисицы, голый и мерзкий!” – визжали женщины. Дети прятались за юбки матерей.

В её сторону полетели камни, палки. Мужчины с вилами и факелами ринулись к ней, их лица были искажены страхом и ненавистью. Она попыталась бежать, но ноги подвели, она споткнулась и упала. Камни градом сыпались на её незащищённое тело, оставляя синяки и ссадины. Она слышала их проклятия, чувствовала боль, но больше всего – страх и отвращение в их глазах. Это были те же глаза, которыми смотрели охотники в лесу, только теперь они были полны ненависти к ней, к её человеческому облику.

Она смогла отползти, скрыться в лесу под покровом ночи. Залегла, зализывая раны, дрожа от холода и ужаса. Но голод не давал покоя. И понимание: чтобы выжить среди этих существ, нужно стать одной из них. Нужно понять их. И использовать их против них.

Под покровом ночи, когда деревня уснула, она, всё ещё неуклюжая, но движимая отчаянием, прокралась обратно. Тени скрывали её. Она научилась двигаться тихо, сливаясь с темнотой. Проникла в одну из хижин, где на верёвке сушилась одежда. Её ноздри различали запахи, которые раньше были недоступны лисе: пота, ткани, пищи. Она нашла грубую, но тёплую пару брюк и рубаху, натянула их. Одежда была велика, но давала тепло и, что важнее, сокрытие. Потом она нашла немного сушёного мяса и рисовых лепёшек, схватила их и исчезла так же бесшумно, как появилась. С тех пор она поняла, что доверия к людям быть не может. Лишь расчёт. Лишь выгода. И лишь осторожность.

6

Строительство приюта продвигалось ударными темпами. Дохён и Сон Ми были буквально неразлучны на объекте, их сотрудничество стало почти телепатическим. Слова иногда были не нужны – достаточно было взгляда, кивка, чтобы понять друг друга. Дохён осознал, что глубоко влюблён в эту загадочную, неприступную женщину, чья душа, как он убедился, была чиста и прекрасна, несмотря на её колючие манеры. Сон Ми, в свою очередь, позволяла себе редкие, но драгоценные моменты искренности, проявляя заботу о нём, делясь своими глубокими знаниями о мире животных, которых не встретишь ни в одной книге. Её цинизм по отношению к людям оставался, но к нему, Дохёну, это не относилось. Между ними выросла хрупкая, но крепкая стена доверия.

Именно в этот период хрупкого счастья и нагрянул шторм.

Юн Сон У, отец Дохёна, был человеком старой закалки. Для него бизнес был религией, прибыль – целью, а семейные традиции – незыблемым законом. Он долго закрывал глаза на “детские увлечения” старшего сына, считая это временной блажью. Но когда масштабы проекта “Надежда” перестали быть “копеечными пожертвованиями” и стали требовать серьёзных активов, а Дохён всё больше времени проводил не в офисе компании, а на какой-то “строительной площадке для бродячих собак”, терпение патриарха лопнуло.

Утро началось с резких звонков от отца, которые Дохён игнорировал. В конце концов, он получил гневное сообщение: “Приезжай в офис. Немедленно. Или я сам приеду в твой рассадник бездомных зверей.” Дохён знал, что шутки кончились.

Когда Дохён вошёл в кабинет отца, тот был уже багровым от гнева, а его младший брат Доджин сидел напротив, с притворной заботой на лице, но с торжествующими искорками в глазах. Он определённо “помог” отцу раскрыть все детали проекта “Надежда”, предоставив выписки со счетов и фотографии со стройки, что подчёркивало его роль в “срыве покровов”.

-Ты что, совсем из ума выжил, Юн Дохён?! – голос отца прогремел по кабинету, разносясь эхом по полированным стенам с инкрустациями. – Приют?! Для бездомных животных?! Ты тратишь десятки миллиардов вон на… на собак и кошек?! На то, что не принесёт ни единой прибыли, ни одной акции, ни одного клиента?! Мы живём в условиях жесточайшей конкуренции, каждый вон должен работать!

-Отец, это не вопрос прибыли, это вопрос… – попытался Дохён, его голос был поразительно спокоен, учитывая внутреннюю бурю.

-Это вопрос здравого смысла, которого у тебя, по-видимому, нет! – перебил Юн Сон У, ударив кулаком по столу из красного дерева. – Ты – старший сын и наследник этого конгломерата! Твоё место здесь, за этим столом, а не на какой-то грязной стройке! Я приказываю тебе, немедленно сверни эту бессмысленную деятельность! Иначе я сам этим займусь. И поверь мне, мне не составит труда прикрыть твой приют еще до открытия. Мы владеем всей землёй в том районе, и мы можем отозвать все разрешения. Это будет груда разбитого бетона и сломанной арматуры. Куча металлолома и снесённых стен. И ни одной лающей собаки!

Дохён почувствовал, как внутри него всё сжимается. Угрожать ему было одно, но приюту… его надежде… это было невыносимо. Он годами боролся за это, за свою самостоятельность.

-Папа, ты не можешь так поступить! Это навредит репутации компании!

-Репутация компании зависит от её финансовых показателей, а не от приютов для бездомных тварей! – отрезал отец. -Твоя мать места себе не находит — позор для семьи, что её старший сын тратит время на что-то столь никчемное!

На лице Доджина появилась ехидная ухмылка. Он наслаждался происходящим, потягивая свой кофе, словно это был театральный спектакль.

-И это ещё не всё. – голос отца понизился, став ледяным, а интонации угрожающими, почти шипящими. Он наклонился вперёд, глядя Дохёну прямо в глаза. – Я кое-что узнал о твоей… партнёрше по проекту. Сон Ми, не так ли? Очень скрытная особа. Ни истории, ни родни. Будто из воздуха взялась, не так ли? Наша служба безопасности нарыла кое-что интересное, хотя и очень мало. Таких людей не бывает, Дохён. Чистый лист. Это настораживает. Если ты хочешь ей добра… Если дорожишь этой женщиной, а я вижу, что ты к ней слишком привязался, больше, чем дозволено наследнику, то тебе стоит быть предельно осторожным. Очень предельно. С нашей властью, с нашими связями в государственных структурах, в прокуратуре, в СМИ… если мы начнём “копать” по-настоящему, поверь мне, ей не останется на земле ни одного спокойного уголка. Думаю, ей было бы крайне неприятно, если бы начали распространяться слухи… о её прошлом, о её происхождении. Или о внезапных трудностях с законом: со счетами, с арендой, с налоговой. Мы можем сделать её жизнь невыносимой, Дохён. Без каких-либо явных улик, просто дав понять, что она нежелательна. Подумай, Дохён. Подумай, что ты готов рискнуть ради своих капризов и этой… странной женщины. Или вернись в семью, займись своим делом, и тогда никто не будет копать под твою загадочную подружку. Никто не узнает, кто или что она есть на самом деле.

Эти слова ударили Дохёна сильнее, чем любой удар. Угроза в адрес Сон Ми была невыносима. Отец знал его слабости. Он знал, что Дохён не допустит, чтобы она пострадала. Это был шантаж. Холодный, рассчитанный, безжалостный. И это было лишь предупреждение. Отец не блефовал.

Дохён посмотрел на отца, затем на довольного Доджина. Всё его естество кричало от негодования. Он чувствовал, как гнев поднимается в нём, обжигая горло. Он мог потерять приют. Мог смириться с ненавистным будущим в бизнесе. Но Сон Ми… Он не мог позволить ей стать целью этой жестокой игры. В его голове пронеслись образы: её мягкая улыбка, её заботливый взгляд, её хрупкость, которую он интуитивно чувствовал под маской отстранённости. Как она говорила о том, что “животные не предают”. И в этот момент он понял, что не может предать её. Он не мог рассказать ей об угрозе. Зная её характер, её гордость, она бы тут же разорвала все связи, исчезла бы навсегда, чтобы не подвергать его опасности, или, что ещё хуже, попыталась бы противостоять его семье. А это было бы безумием. Против такого мощного конгломерата и сетей влияния она была бы бессильна. Её “загадочность” для них была лишь поводом, а не преградой.