Шёпот лунного света

Глава 1. Потерянная мелодия

Воздух в Зале Сновидений был густым, как старый мёд, и пах пылью веков и озоном от разрядов магии. Тени на стенах не просто лежали — они извивались, живые и беспокойные. Элиас Нокс стоял перед витриной, внутри которой парил осколок ночи — кристалл цвета лунного света. Он мерцал, словно дышала огромная спящая тварь. Манил. Пугал.

Элиас провёл пальцами по вискам, массируя кожу. Бессонница снова давала о себе знать — ирония судьбы для того, кто проводил половину жизни в чужих снах. Под глазами залегли тени, которые не скрыть никакой магией. Пятьдесят лет службы. Пятьдесят лет вытаскивания людей из кошмаров. И с каждым разом всё труднее возвращаться в собственную реальность, где никто не ждёт, где квартира пахнет затхлостью и забвением

— Шёпот Лунного Света, — голос Главного Архивариуса, древнего эльфа Талиэна, был похож на шелест страниц. Его серебряные волосы казались жидким светом в полумраке зала, а его янтарные глаза ловили каждое движение Элиаса, каждый отблеск магии в зале. В уголках губ архивариуса играла едва заметная улыбка древнего существа, видевшего слишком много историй — Пять жертв за месяц. Художник повесился. Два музыканта спиваются в портовых тавернах. Поэт сжёг все свои рукописи и теперь бродит по улицам, бормоча проклятия. Ещё одна — просто смотрит в стену. Уже три недели.

Элиас молча кивнул, не отрывая взгляда от кристалла. Он чувствовал холодное притяжение артефакта, зов, который отзывался ноющей болью где-то в груди. Как старая рана в дождливую погоду.

— Последняя жертва? — его собственный голос прозвучал глухо, заблудившись в тишине зала.

— Лира Вейлмонт. Виолончелистка. — Талиэн протянул папку, и его длинные пальцы на мгновение коснулись руки Элиаса. Прикосновение было холодным, почти неживым. — Три недели назад её овациями провожали в королевской филармонии. Критики называли её восходящей звездой. А сейчас...

Он не закончил. Не нужно было.

Элиас взял папку. Бумага была тёплой от магии защитных чар. На фотографии — женщина лет тридцати с небольшим, с тёмными волосами, собранными в небрежный пучок. Серые глаза смотрели прямо в объектив — усталые, печальные, но живые. В них читалась та самая мелодия, что кто-то оборвал на полуслове. Высокие скулы, упрямый подбородок, тонкие пальцы музыканта, сжимающие смычок

Что-то ёкнуло в груди. Элиас поспешно захлопнул папку.

— Я найду её.

— Элиас. — Рука Талиэна, узловатая и холодная, легла ему на плечо. В жесте была и поддержка, и предупреждение. — Правила ты знаешь. После извлечения — стереть всё. Никаких следов. Никакой памяти о себе. Протокол существует не просто так.

— Пятьдесят лет я следую протоколу, — буркнул Элиас, отводя взгляд. Желчь подступила к горлу. Сколько лиц он уже забыл? Сколько людей, которых спас, прошли мимо него на улице, не узнав?

— Я знаю, как это тяжело, — в голосе Талиэна прозвучала неожиданная мягкость. — Но связь между архивариусом и спасённым может быть опасна. Для обоих. Ты же помнишь, что случилось с Мирандой.

Элиас сжал челюсти. Миранда. Его наставница. Женщина, которая научила его всему. Которая нарушила протокол, влюбилась в того, кого спасла, и... Он отогнал воспоминание.

— Помню.

Покидая Архив, он впервые за долгие годы почувствовал: что-то пошло не так. Не снаружи. Внутри. Словно трещина пробежала по тщательно выстроенной стене безразличия.

Глава 2. Трещина в реальности

Старый квартал Вестсайда встретил его запахом жареного лука, сырости и человеческой тесноты. Дома здесь лепились друг к другу, как испуганные дети, а узкие улочки путались в лабиринте, который знали только местные.

Квартиру Лиры он нашёл по адресу в папке, но почувствовал её издалека — по запаху тоски. Не магическому, нет. Обычному человеческому. Пылью, остывшим чаем и тишиной, которая звенит в ушах.

Скрипучая лестница провожала его приглушёнными стонами. Облупившиеся перила были липкими от времени и чужих прикосновений. На третьем этаже, возле двери с номером 37, валялся пакет с продуктами — молоко уже скисло, хлеб покрылся плесенью. Сколько он тут лежит? Неделю? Две?

Элиас уже занёс руку, чтобы постучать, как услышал... музыку.

Нет, не музыку. Её жалкое, искалеченное подобие.

Звуки виолончели были рваными, надрывными, будто кто-то пытался кричать сквозь кляп. В них была боль — физическая, осязаемая. Элиас, сам того не желая, поморщился.

Он прикоснулся к двери ладонью, чувствуя под пальцами холод дерева и вибрацию музыки. Шепнул слово на забытом языке. Замок щёлкнул с тихим вздохом облегчения.

Квартира встретила его полумраком и хаосом. Ноты валялись повсюду — на полу, на мебели, на подоконнике — как опавшая осенняя листва. Шторы были задёрнуты, единственный свет сочился из приоткрытой двери в гостиную.

В центре комнаты, среди моря нотных листов, сидела Лира.

Она обняла виолончель, как утопающий — обломок мачты. Тёмные волосы растрепались, падая на лицо. Пальцы её были в ссадинах и засохшей крови, ногти обломаны. Водила смычком по струнам механически, яростно, безнадёжно. По грифу стекали свежие капли крови.

А из инструмента лилась мука.

Элиас замер на пороге. Что-то сжалось в груди — острое, почти физическое. Он видел много сломленных людей. Но эта... эта женщина не сдалась. Она сражалась. Даже когда битва была заведомо проиграна.

— Лира Вейлмонт, — произнёс он тихо, стараясь не испугать.

Музыка оборвалась на полуноте, повисла в воздухе. Она не обернулась. Только сжала смычок сильнее.

— Уходите. — Голос был хриплым, измученным. — Надоели... все эти врачи. Эти микстуры, заклинания, молитвы. Я не больна. Я просто... — голос сорвался, — я просто хочу, чтобы всё вернулось.

Элиас медленно подошёл ближе, стараясь не наступать на ноты. Опустился на корточки в паре метров от неё, давая пространство.

— Я не врач. И не священник. Я архивариус Зала Сновидений. — Он выдержал паузу. — И я знаю, что у вас украли.

Она замерла. Медленно, словно боясь, что резкое движение разрушит иллюзию, повернула голову.

Их взгляды встретились.

Серые глаза были выжжены изнутри. Не осталось ничего, кроме пепла и тлеющих углей отчаяния. Синяки под глазами, бледная кожа, потрескавшиеся губы. Она выглядела как человек, который не спал неделями. Что, вероятно, было правдой.

Но в глубине этого пепла всё ещё тлела искра. Маленькая, почти мёртвая. Но живая.

— Сон? — прошептала она, и в этом шёпоте была надежда, которую она боялась произнести вслух.

Элиас кивнул.

— Шёпот Лунного Света. Древний сон-паразит из Эпохи Теней. Он проникает в сознание через момент сомнения, когда защита слабее всего. Питается талантом, уверенностью, самой сутью того, что делает вас собой. Оставляет после себя только шелуху сомнений. — Он говорил спокойно, как врач, объясняющий диагноз. — Он внутри вас. И если его не извлечь в течение недели...

— Я уже мертва. — Она бессильно опустила смычок. Тот со стуком упал на пол. — Он говорит... каждую ночь, каждый раз, когда я пытаюсь играть... что мой дар — случайность. Что я обманщица. Что я украла чужой талант и все эти годы просто притворялась.

Голос её дрожал, но она не плакала. Слёзы, видимо, закончились давно.

— Он лжёт. — Элиас сказал это так твёрдо, будто вбивал гвоздь в гроб лжи. — Паразиты питаются страхом. Они находят вашу самую глубокую рану и вливают в неё яд. Но яд — это не правда. Это просто яд.

Лира смотрела на него, и в её взгляде медленно проступало что-то новое. Не надежда ещё. Но желание поверить.

— Вы можете... вытащить его?

— Могу. Я войду в ваш сон и вырву его с корнем. — Элиас выдержал паузу. — Но это будет нелегко. Он засел глубоко. Он будет сражаться. Использовать против вас всё — каждый страх, каждое сомнение, каждую рану. Я буду рядом, но финальный удар должны нанести вы.

— Почему я?

— Потому что это ваш сон. Ваше сознание. Я — только проводник. — Он протянул руку ладонью вверх. — Но мне нужно ваше разрешение. Без приглашения я не могу войти. Такова природа магии сновидений.

Лира смотрела на его руку. Она была покрыта тонкой сетью шрамов — следами магических ожогов, царапинами от когтей кошмаров, отметинами заклинаний. Рука человека, который сражался. Много. Долго.

Потом подняла взгляд на его лицо.

Элиас Нокс не был красив в классическом смысле. Резкие черты, угловатый подбородок, изломанная линия носа — след старого перелома. Но глаза... тёмные, глубокие, как ночное небо над краем мира. В них не было жалости. Было понимание. И усталость. Такая же, как у неё.

Он знал, что значит быть сломленным. И продолжать идти.

Лира протянула руку. Холодные пальцы коснулись тёплых. Между ними проскочила искра — короткая, ослепительная. Магия узнавания. Элиас вздрогнул, но не отпустил.

— Тогда спасите меня, — прошептала она. — Пожалуйста.