Шёпот в Тени Демона

Глава 1

Ложь имела вкус ржавчины и холодного озона. Она скрежетала в затылке, как тупой нож по кости, и расползалась по венам ледяным ядом. Для меня это не было метафорой. Это была реальность. Моя реальность.

— Я не знаю, о чем вы говорите! — выкрикнул мужчина, прикованный к стулу напротив. Его лицо блестело от пота, а в глазах метался ужас. — Я простой торговец, верный сын Церкви!

Скрежет.

Ледяной обруч сжал мой череп. Вкус ржавчины во рту стал таким сильным, что я едва не поморщилась. Сделала медленный, глубокий вдох, отгораживаясь от физической боли стеной выученной дисциплины.

— Это ложь, — мой голос прозвучал спокойно и ровно, теряясь в гулкой тишине допросной камеры. — Вы встречались с культистами в доках прошлой ночью. Вы передали им сверток.

— Клянусь Светом, это неправда!

Нож в затылке провернулся.

Боль была острой, почти невыносимой. Ложь, подкрепленная отчаянием, всегда была самой болезненной. Я прикрыла глаза на мгновение.

— Это ложь, — повторила я, открывая их. Я смотрела не на него, а на тень за его спиной. — Вы не просто передали им сверток. Вы получили взамен мешочек с монетами. Тридцать серебряных монет.

Глаза торговца расширились. Его оборона рухнула. Он понял, что против меня бесполезно лгать. Никто не мог лгать Веритас. Истину Говорящей.

— Откуда… откуда вы?.. — пролепетал он.

— Я не знаю. Я чувствую, — я чуть склонила голову набок. — А сейчас я чувствую, что вы готовы сказать мне правду. Имена. Мне нужны их имена.

Он сломался. Захлебываясь слезами и соплями, он выложил все. Имена, места встреч, пароли. С каждым словом правды боль в моей голове утихала, скрежет прекращался, и вкус ржавчины сменялся привычной пустотой. Когда его, обессиленного и опустошенного, уводили стражники, в камере осталась только я и тишина. Блаженная, целительная тишина.

Меня зовут Аделин, и я — дар и проклятие Инквизиции. Моя способность чувствовать ложь сделала меня самым эффективным дознавателем в цитадели. Но она же превратила мою жизнь в ад.

Я вышла из подземелий, и каждый шаг по гулким коридорам был пыткой. Я слышала ложь стражников, мысленно жаловавшихся на службу, но бодро отдававших честь. Я чувствовала ложь поваров на кухне, уверявших, что похлебка сварена из свежего мяса. Я ощущала ложь послушников в скриптории, которые делали вид, что усердно молятся, а сами думали о девушках из деревни.

Мир людей был соткан из лжи. Большой и маленькой, злой и невинной. И вся она причиняла мне боль. Поэтому я жила в башне для дознавателей, ела в своей келье и почти ни с кем не разговаривала. Моим единственным собеседником, единственным островком истины в этом лживом океане был он.

Великий Инквизитор Малакай.

Его кабинет был моим убежищем. Тяжелые дубовые панели, тысячи книг в кожаных переплетах, запах воска и старого пергамента. И тишина. Благословенная, чистая тишина моего дара, когда он говорил. Инквизитор Малакай не лгал никогда.

Он сидел за своим столом, и морщины в уголках его глаз стали глубже, когда он увидел меня.

— Ты выглядишь бледной, дитя мое.

— Все в порядке, Учитель, — я опустилась в кресло напротив. — Торговец раскололся. Список имен и явок у старшего стражника.

— Я не сомневался в тебе, Аделин, — он тепло улыбнулся, и эта улыбка была единственным солнцем в моем холодном мире. — Ты — наше лучшее оружие в борьбе с Тьмой. Самый чистый сосуд для воли Света.

Я благодарно кивнула. Он нашел меня в приюте много лет назад, когда мой неконтролируемый дар сводил меня с ума от боли. Он научил меня дисциплине, дал мне цель, сделал меня той, кто я есть. Он был моим спасителем и моим отцом.

— Отдохни, — сказал он. — Тебе нужны силы.

Я уже собиралась встать, чтобы уйти в свою келью, в свою тишину, но он остановил меня.

— Есть еще кое-что, — в его голосе появились новые, стальные нотки. Я замерла. — Сегодняшней ночью в цитадель доставят нового пленника.

— Еретик? Маг?

Малакай покачал головой. Его лицо стало суровым, как гранит.

— Хуже. Демон. Один из высших. Отряд «Багрового Рассвета» потерял двенадцать паладинов, чтобы взять его. Его зовут Шиархх Веззрах.

При этом имени по стенам кабинета, казалось, пробежала тень, а пламя в камине затрещало и сжалось.

— Он — источник ереси, расползающейся по южным провинциям. Он искушает, развращает и лжет так, как не лгал еще ни один смертный. Никакие пытки не заставят его говорить.

Я поняла, к чему он клонит. Мое сердце пропустило удар. Высший демон. Поток лжи от такого существа мог просто сжечь мой разум.

— Мне нужен его план. Имена его последователей среди людей. Мне нужно знать все, — Инквизитор подался вперед, и его глаза горели фанатичным огнем. — Ты — наша единственная надежда, Аделин. Только твой дар может пробиться сквозь его ложь. Завтра на рассвете ты спустишься в самую глубокую камеру. Ты войдешь в его тень и вырвешь из нее правду.

Он говорил это, и я не чувствовала ни капли лжи. Он верил в меня. Он верил в мой дар.

И я, его верное оружие, верила ему. Я еще не знала, что эта вера — самая большая ложь в моей жизни. И что завтра, в холодной тьме подземелья, я впервые в жизни столкнусь с абсолютной, нечеловеческой тишиной.

Глава 2

Ночь была пыткой. Я не спала. Лежала на своей жесткой койке, и раз за разом прокручивала в голове слова Инквизитора. Высший демон. Каждое живое существо лжет, это я знала как аксиому. Значит, ложь демона должна быть подобна урагану, цунами боли, которое захлестнет и разорвет мое сознание. Я готовилась к боли. Я принимала ее как свою плату, как свою службу Свету.

Рассвет пришел без солнца. В цитадели, выстроенной в ущелье Вечных Теней, рассвет был лишь сменой оттенков серого. Старший стражник, суровый ветеран по имени Грегор, ждал меня у входа в подземелья. В его руке был факел, который отбрасывал пляшущие тени на каменные стены.

— Он внизу, Веритас, — голос Грегора был хриплым. — В самой глубокой камере. Печати на месте.

Мы спускались долго. С каждым шагом вниз воздух становился холоднее и сырее. Факел выхватывал из темноты решетки камер, в которых сидели те, кого я уже допросила. Их пустые глаза следили за мной, пока я шла мимо. Я чувствовала их тихую, застарелую ложь — ложь о раскаянии, ложь о смирении — но она была слабой, как далекое эхо.

Наконец мы дошли до последнего уровня. Здесь не было камер. Лишь одна массивная дверь из черного железа, испещренная серебряными рунами, которые тускло светились в полумраке, источая магический холод. От них пахло озоном и подавленной мощью.

— Дальше вы одна, — произнес Грегор, и я впервые услышала в его голосе нотки страха. Он не осмеливался подойти ближе. — Инквизитор Малакай приказал никого не впускать, пока вы не выйдете.

Он протянул мне тяжелый железный ключ. Я взяла его, и мои пальцы на мгновение коснулись его мозолистой руки.

«Надеюсь, эта тварь сожрет ее. Не место бабе в нашем деле».

Ложь была мелкой, привычной. Я проигнорировала ее, как всегда. Мужская гордыня была самым скучным видом лжи.

Я вставила ключ в замок. Скрежет металла о металл прозвучал оглушительно громко. Я толкнула тяжелую дверь и шагнула внутрь, в его тень.

Камера была круглой и пустой. Ни нар, ни ведра. Только голый, холодный камень. В центре, прикованный к вмурованному в пол кольцу, сидел он.

Он был… не таким, как я ожидала. Я ждала увидеть монстра, рогатое, копытное чудовище. Но он был обманчиво похож на человека. Он сидел на полу, скрестив ноги, его спина была идеально прямой. Длинные, черные как смоль волосы падали на лицо, скрывая его. Обнаженный по пояс торс был покрыт не чешуей, а сложной вязью ритуальных шрамов и татуировок, которые, казалось, медленно двигались в тусклом свете, проникавшем из коридора. Массивные цепи из освященного серебра обвивали его запястья и шею. В тех местах, где металл касался его кожи, она дымилась и шипела, но он, казалось, не обращал на это внимания.

Я медленно подошла ближе, останавливаясь в нескольких шагах. Я приготовилась. Сделала глубокий вдох, возводя ментальные щиты, готовясь к потоку боли.

— Я Аделин, Веритас Инквизиции, — произнесла заученную формулу. — Я пришла, чтобы услышать твою правду.

Мужчина медленно поднял голову.

И я впервые увидела его лицо. Оно было жестоким и прекрасным нечеловеческой, хищной красотой. Резкие скулы, прямой нос, губы, изогнутые в намеке на презрительную усмешку. Но его глаза… Они были бездонными. Черные, без белков и радужки, они, казалось, втягивали в себя свет. И в их глубине горели два крохотных, далеких уголька, похожих на умирающие звезды.

Он молча смотрел на меня. Тишина затягивалась.

— Мне нужно твое имя, — сказала я, мой голос дрогнул от напряжения. Я ждала боли. Ну же. Давай. Лги.

— Зачем? — его голос был низким, бархатным, с легкой хрипотцой. Он не кричал, не рычал. Он говорил. И этот спокойный, разумный тон пугал больше, чем любой демонический рев. — Ты и так его знаешь. Инквизитор нашептал его тебе, и в его голосе было больше страха, чем в твоем.

Я вздрогнула. Он был прав.

— Назови его, — приказала я. — Таков порядок.

Он чуть склонил голову, и его губы изогнулись в усмешке.

— Хорошо, дитя. Если тебе так важен порядок. Мое имя — Шиархх Веззрах.

Слова повисли в холодном воздухе.

И… ничего.

Ни скрежета. Ни боли. Ни вкуса ржавчины. Ни холода. Мой дар молчал. Абсолютная, полная, оглушительная тишина. Такая же, какую я чувствовала рядом с Инквизитором.

Мой мир качнулся.

Этого не могло быть. Этого просто не могло быть. Тишина означала правду. Чистую, незамутненную истину. Но он — демон! Он — отец лжи! Он не может говорить правду!

Может, мой дар просто не сработал? Перегрузился?

— Ты лжешь! — выкрикнула я, сама не узнавая свой голос.

Скрежет!

Острая, режущая боль пронзила мой висок. Моя собственная ложь ударила по мне, как кнут. Я солгала. Я не чувствовала его ложь. Я лишь отчаянно хотела ее почувствовать.

Он снова усмехнулся, и в его черных глазах вспыхнули далекие искорки. Он видел все. Он понял все в тот самый миг, как я вошла.

— Так вот оно что, — пророкотал он, и в его голосе слышалось неподдельное, почти научное любопытство. — Значит, слухи были правдой. Маленький канареечный эмпат Инквизиции. Птичка, которая поет, когда слышит ложь.

Он подался вперед, насколько позволили цепи. Серебро зашипело на его коже громче.

— Скажи мне, птичка. Что ты чувствуешь сейчас? Когда я говорю, что стены этой цитадели построены не на вере, а на страхе? Что твой хозяин Малакай боится не меня, а того, что я могу рассказать тебе? Что ты — не оружие Света, а всего лишь самый ценный экспонат в его коллекции диковинок?

Он говорил, и с каждым его словом тишина в моей голове становилась все глубже. Все плотнее. Она давила на барабанные перепонки. Это была не просто правда. Это была Истина с большой буквы, такая огромная и древняя, что мой маленький человеческий дар просто не мог ее измерить.

Я отшатнулась, хватая ртом воздух. Мои щиты были бесполезны. Мой опыт был ничем. Все, во что я верила, рушилось на моих глазах.

— Замолчи… — прошептала я.

Глава 3

Обратный путь из подземелий был пыткой иного рода. Каждый шаг отдавался гулким эхом в моей голове, и это эхо вторило одному-единственному, невыносимому слову: «Тишина».

Я шла, опустив голову, боясь встретиться взглядом с Грегором. Я чувствовала, как его любопытство смешивается с нетерпением. Он ждал отчета, ждал новостей о том, как хваленая Веритас сломила очередного врага Веры. Я знала, что он сейчас спросит, и заранее готовилась к боли.

— Ну как, Веритас? — спросил он, когда мы поднялись на последний ярус. — Раскололи отродье?

Я вцепилась пальцами в складки своей серой робы, ногти побелели. Я должна была солгать. Впервые в жизни я должна была солгать Инквизиции.

— Он… силен, — я заставила себя поднять на него взгляд. — Его воля подобна крепости. Он молчал.

Скрежет!

Боль была не такой острой, как от лжи еретика, но другой. Более грязной, более глубокой. Она ударила не в голову, а куда-то в солнечное сплетение, выбивая воздух из легких. Это была моя ложь. Мой яд. Я едва заметно покачнулась.

Грегор, к счастью, ничего не заметил. Он лишь разочарованно хмыкнул.

— Я так и думал. С этой тварью и десяток паладинов не справились. Ну ничего. Инквизитор Малакай найдет способ развязать ему язык. Огнем или железом.

Я ничего не ответила, лишь кивнула и поспешила прочь, в спасительное одиночество своей кельи.

Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней спиной и сползла на пол, обхватив себя руками. Меня трясло. Не от холода. От осознания того, что я сделала. Я, Истина Говорящая, солгала. Скрыла свою слабость, свой провал. Я защитила демона от гнева Инквизиции, дав ему время. Зачем? Я и сама не знала ответа.

Отчет Инквизитору Малакаю был еще хуже. Я стояла перед его столом, и его ясные, честные глаза, казалось, заглядывали мне в самую душу. Каждое слово давалось мне с трудом.

— Он не сказал ни слова, Учитель. Его разум защищен барьером, который я не смогла пробить. Я… я ничего не почувствовала. Словно передо мной была пустота.

Ржавчина. Холод. Боль.

Я сжала кулаки за спиной, чтобы он не увидел, как дрожат мои пальцы. Тишина в моей голове, которую я всегда ощущала рядом с ним, была нарушена. Испорчена моей собственной ложью.

Малакай нахмурился, но в его взгляде не было подозрения. Лишь беспокойство.

— Я предупреждал, что он силен. Возможно, его природа такова, что он может блокировать твой дар. Не кори себя, дитя. Ты устала. Отдохни. Завтра попробуешь снова. А если не получится, мы применим другие методы.

Он верил мне. И от его веры мне стало еще хуже. Я была предательницей. Неудачницей. Лгуньей.

Ночь принесла не покой, а новую муку. Я металась на своей койке, пытаясь уснуть, но перед глазами стояли его черные, бездонные глаза. Тишина в его камере была громче любого крика.

Когда я уже почти провалилась в беспокойную дрему, я услышала его. Голос возник прямо у меня в голове, бархатный и насмешливый.

«Ты так красиво лжешь, Аделин».

Я резко села. В келье было темно и тихо. Никого. Но я знала, что не сплю.

«Я чувствовал твою боль, когда ты говорила со стражником. А потом — с твоим хозяином. Тебе больно лгать, не так ли? Это забавно. Единственное существо в этой цитадели, которое не может лгать без вреда для себя».

— Оставь меня в покое, — прошептала я в пустоту.

«Я и есть твой покой. Разве ты не заметила? Рядом со мной твой дар молчит. Я — единственное место в этом мире, где ты можешь отдохнуть от вечного скрежета чужой лжи. Я — твоя тишина».

Его слова были ядом и бальзамом одновременно. Он был прав. Рядом с ним я впервые за много лет испытала облегчение.

— Ты — демон. Ты не можешь быть…

«Кем? Что есть правда, Веритас? То, что говорит тебе твой хозяин? Он сказал тебе, что твой дар — это оружие Света. Но это ложь. И ты это знаешь».

Я зажала уши руками, хотя знала, что это бесполезно.

«Это не оружие. Это поводок. Клетка. Они нашли тебя, испуганную девочку, страдающую от шума этого мира, и не научили тебя им управлять. Они просто сказали тебе, что шум — это плохо, а тишина — это хорошо. Они сделали тебя зависимой от их одобрения, от их «правды». А любого, кто говорит иную правду, они называют еретиком. Или демоном».

— Замолчи…

«Какой толк от инструмента, который не может отличить тишину от правды? Что, если я скажу тебе, что я не лгал? Что, если я скажу, что я не могу лгать тебе? Задумайся об этом, птичка. Задумайся, почему твой дар молчит рядом со мной».

Голос исчез.

Но его слова остались. Они червями вгрызались в мой мозг, в мою душу, отравляя все, во что я верила.

Я осталась одна в темноте, в своей келье, которая вдруг стала казаться такой же тесной, как его камера в подземелье. Я была в ловушке. И стены этой тюрьмы были сложены не из камня, а из моей собственной, рушащейся веры.

Глава 4

Следующий день начался с привкуса пепла во рту. Голос Шиархха преследовал меня всю ночь, и его вопросы безжалостно впивались в самые основы моей веры. Я почти не спала и, когда пришла в трапезную за своей скудной порцией овсянки, впервые не смогла заставить себя есть. Мысли о том, что я снова должна спуститься в подземелье, вызывали тошноту.

Но выбора у меня не было. Инквизитор Малакай ждал меня у входа в допросную, и на этот раз он был не один. С ним были двое храмовников в тяжелых доспехах и брат-дознаватель с ящиком своих ужасных инструментов. Лицо Малакая было суровым и непреклонным.

— Твои уговоры не сработали, дитя, — сказал он, не глядя на меня. — Значит, мы будем говорить с ним на языке, который понимают все отродья Тьмы. На языке боли.

Мое сердце забилось с бешеной скоростью.

— Учитель, возможно, нужно больше времени…

— Времени у нас нет, — отрезал он. — Ересь расползается, пока ее источник сидит здесь и насмехается над нами своим молчанием. Ты будешь присутствовать. Твой дар может уловить момент, когда его воля дрогнет. Ты почувствуешь, когда он будет готов говорить правду.

Это был приказ. Я молча кивнула и вошла в камеру вслед за ним.

Шиархх сидел в той же позе, что и вчера. Он поднял на нас свои бездонные глаза, и его взгляд скользнул по храмовникам, по дознавателю, по Малакаю и остановился на мне. В его глазах не было страха. Лишь холодное, презрительное любопытство.

— Демон, — голос Малакая гремел под сводами камеры. — Ты отказался говорить с голосом Истины. Теперь с тобой будет говорить железо и огонь.

Дознаватель открыл свой ящик. Я отвела взгляд, но лязг металла о металл резанул по ушам. Раскаленные щипцы. Иглы, смоченные святой водой. Клейма с вырезанными на них рунами чистоты.

Храмовники грубо схватили Шиархха и растянули его на каменном полу, приковав за руки и за ноги к четырем разным кольцам. Мужчина не сопротивлялся. Он просто смотрел на меня.

— Начинайте, — приказал Малакай.

Первое клеймо коснулось его плеча. Раздалось шипение, и по камере поплыл отвратительный запах горелой плоти. Шиархх не издал ни звука. Его мышцы напряглись, но он даже не вздрогнул. Он просто смотрел на меня.

И я почувствовала это.

Это не было похоже на ложь. Это была чистая, незамутненная агония, но она не скрежетала у меня в голове. Она взорвалась фантомным огнем на моем собственном плече. Я задохнулась, сжав зубы, чтобы не закричать. Кожа под робой горела так, словно клеймо приложили ко мне.

Шиархх транслировал мне свою боль.

Дознаватель продолжал свою работу. Иглы впивались в кожу мужчины, и я чувствовала тысячи уколов по всему телу. Щипцы сжимали его плоть, и фантомные тиски сдавливали мои собственные конечности. Я стояла, вцепившись пальцами в рукава своей робы,мое лицо, должно быть, было белым, как мел. Я молилась Свету, чтобы не упасть, чтобы не выдать себя.

А он все смотрел. И в его взгляде я видела не мольбу о помощи, а темный, жестокий вызов.

«Чувствуешь? Чувствуешь, на что способна их «правда»? Насладись этим, Веритас».

Это была пытка. Но пытал он не только свое тело. Он пытал мою душу.

Инквизитор Малакай наблюдал за происходящим со стиснутыми челюстями. Его лицо было маской праведного гнева, но я видела, как блестят его глаза, как он подается вперед при каждом новом ударе. Он был увлечен.

Наконец, даже дознаватель выдохся. Тело Шиархха было покрыто ожогами и кровоточащими ранами, но он был в сознании. И по-прежнему молчал.

— Довольно, — разочарованно бросил Малакай. — Он крепче, чем я думал. Оставьте его. Пусть гниет в своих цепях. Мы вернемся завтра.

Храмовники и дознаватель вышли. Малакай задержался на пороге, бросив на меня взгляд.

— Ты ничего не почувствовала? Ни единой трещины в его воле?

— Нет, Учитель, — прошептала я, и моя собственная ложь снова отозвалась тупой болью в груди. — Он… пуст.

Он недовольно кивнул и вышел.

Я осталась с демоном наедине на те несколько секунд, пока стражник за дверью закрывал засовы. Я не могла заставить себя посмотреть на его изувеченное тело. Я просто хотела убежать.

— Твой хозяин наслаждается болью.

Его голос был тихим, хриплым.

Я замерла.

— Ты чувствуешь правду в его сердце, Веритас?

Я резко обернулась. Он все еще лежал на полу, но его голова была повернута, и его черные глаза впились в меня.

«Чувствуешь правду в его сердце?»

Этот вопрос, этот вызов… Я не могла его проигнорировать. Выскочила из камеры и посмотрела вслед удаляющейся фигуре Инквизитора Малакая. Он шел по коридору, его спина была прямой, походка — уверенной. Он был столпом веры. Он был моей единственной истиной.

И я, впервые в жизни, сознательно направила на него свой дар. Я не просто ждала лжи. Я искала ее. Я копала, вгрызалась в его ауру, пытаясь найти ответ на вопрос демона.

«Он наслаждается болью?»

И я нашла.

Это была не явная ложь. Это было нечто более грязное. Под маской праведного долга, под слоем фанатичной веры, на самом дне его души я почувствовала крохотный, почти незаметный вихрь. Уродливое, извращенное удовлетворение. Он наслаждался. Наслаждался властью, страданиями врага, своей ролью карающей длани.

Это чувство было так глубоко спрятано, так тщательно замаскировано, что я бы никогда его не нашла, если бы не искала целенаправленно.

Это была его самая страшная ложь. Ложь самому себе.

И от этой правды мне стало больнее, чем от любой пытки. Я прижалась спиной к холодной стене коридора, и земля ушла у меня из-под ног.

Мой якорь, мой островок истины, мой Учитель… был лжецом.