Шейх. В объятиях строптивой

Глава 1

Я расстроенно вздыхаю, глядя на “великолепный” лагерь бедуинов.

Верблюды, шатры, бородатые арабы… Что из этого мы еще не видели в Дубае?

Подумать только, два часа тащились сюда под палящим солнцем!

Эта экскурсия должна была стать последним, замыкающим событием в нашем летнем отпуске. А вместо ослепительного восторга она запомнится только разочарованием.

Больше никогда не поверю гидам-арабам. Наобещали… и на этом все.

Моя подруга Вика бросает угрюмый взгляд на свою пустую бутылку из-под воды и спрашивает:

— Настя, у тебя еще осталась вода?

— Нет, — буркнув, выдыхаю горячий воздух. У меня во рту образовалась уже своя, персональная пустыня.

Вода должна быть у гида, которого, кстати, и след простыл…

— А где гид?! — ищу взглядом проходимца, но все арабы на одно лицо.

Вика растерянно озирается по сторонам.

— Спросим у бедуинов?

Я кивком указываю на высокого бедуина, которого сразу выделяю среди других арабов, плотным кольцом окруживших его:

— Кажется, он тут главный. У него и спросим.

Подойдя ближе, сталкиваюсь с серьезным взглядом темных глаз, в которых читается стальной характер, закаленный суровыми условиями пустыни. И на короткий миг забываю, о чем хотела его спросить. А вспомнив, говорю на хорошем английском:

— Уважаемый, мы потеряли гида. И нам нужна вода.

Он что-то негромко говорит стоящему рядом старому арабу, и тот достает из-за пазухи старую флягу.

Откупоривает ее с важным видом, протягивает мне этот затертый антиквариат.

Я брезгливо морщу нос.

Личные вещи на то и личные…

Так сильно расстроена, что не могу сдержаться:

— Послушайте, прежде чем брать плату с туристов, позаботились бы хотя бы о минимальном комфорте для них! Нам обещали прохладные напитки, традиционный бедуинский ужин и развлекательную программу… и где же это все?! Я с ума схожу от жары, а вы не можете найти для меня воду и чистый стакан! А еще ваш гид взял с нас деньги и пропал!

Бедуины перешептываются, неодобрительно косятся на меня, а Вика судорожно дергает рукав моего платья.

— Настя-я-я, на перстни его посмотри… — слышу ее шепот у самого уха и раздраженно веду плечом.

Не имею ни малейшего желания его рассматривать.

И вообще, очень невежливо с его стороны обращаться ко мне не напрямую, но он почему-то упрямо игнорирует то, что я стою прямо перед ним. Снова дает указания бедуину, от фляги которого я отказалась.

— Господин Амир приглашает вас в свой шатер. Вы получите все, что вам обещали.

— Хорошо. Мы согласны, — шумно выдыхаю. Не спешу радоваться, но кажется, впечатление от экскурсии еще удастся поправить.

Нас сразу отводят к шатру, самому большому в лагере.

— Не стоило так ему грубить, — отчитывает меня Вика. — Он не выглядит как простой бедуин.

— Разве я не права? Обслуживать туристов — их работа. Пусть делают ее хорошо, и тогда я не буду им грубить, — говорю и решительно раздвигаю полы шатра.

— Настя, обувь сними, — напоминает подруга. Свою она уже сняла и стоит босыми ногами на ковре.

Я категорически отвергаю эту мысль.

— Тут скорпионы водятся. Ходи осторожнее, — предупреждаю ее и, будто почувствовав затылком чей-то пристальный взгляд, оборачиваюсь.

Тот высокий мужчина… наблюдает за нами. Не нравится мне, как он на нас смотрит.

Тяжелый у него взгляд. Давящий. Непроницаемый.

Я отворачиваюсь и вхожу в шатер.

А внутри неплохо. Не так жарко, как снаружи. И место для отдыха есть.

Опускаюсь на мягкий диван и рассматриваю шатер изнутри.

Спустя несколько минут немолодая бедуинка приносит нам прохладные напитки.

Я быстро все выпиваю и чувствую себя получше, повеселее.

— Ты заметила, Настя? Тот бедуин красивый, — стреляет в меня недвусмысленным взглядом Вика. — Он та-а-ак на тебя посмотрел… видела, да?

Не моргая, смотрю на нее. Вика всегда была внимательной, а иногда даже чересчур.

— Нет, не заметила, — отвечаю, не желая развивать эту тему. — Ты же помнишь, о чем мы договаривались? Никаких заигрываний с арабами.

— Да я же просто так сказала… не всерьез, — беспечно улыбается подруга. И видя, что я остаюсь серьезной, еще шире улыбаться начинает: — Помню я. Помню. Ну, а если араб вдруг шейхом окажется…

— … только если шейхом, — сдаюсь я и смеюсь, бросаю в нее мягкую подушку: — Шейх какого-нибудь эмирата, не меньше. Бедуинов нам не надо!

Вика хохочет, возвращает мне подушку и садится по-турецки, вдруг задумчиво сводит брови у переносицы:

— Откуда у бедуина столько белого золота? — прищурившись, задает неожиданный вопрос.

Глава 2

У меня начинается истерика. Я себя не контролирую. И даже не пытаюсь.

Мой испуганный визг разрезает темноту, разносится по пустыне.

Караван останавливается.

Бедуины поворачивают верблюдов и окружают меня.

— Помогите! Спустите меня на землю!!! — кричу изо всех сил.

Никто из них не двигается с места. Будто ждут чего-то или кого-то.

Смешки слышатся то тут, то там. Бедуины… забавляются.

— Вы за это ответите! — от бессилия хнычу и сжимаю кулаки.

Как я могла уснуть… как могла…

Точно старая бедуинка что-то подсыпала нам в напитки! Нас опоили!

Где же Вика?!

К страху за себя добавилась еще и тревога за подругу.

Я опускаю взгляд вниз, ерзаю на коленях.

Что делать, не знаю!

Слезть с верблюда невозможно. Прыгать с высоты в пару метров — опасно и страшно. А если горбатый испугается, то и затоптать может.

Я в ловушке! В западне!

Мечусь в паланкине, как загнанная сворой псов в клетку лань.

Бедуины вдруг расступаются, пропуская того, кого я приняла за главного. Кажется… господин Амир, так они его зовут.

Невольно сглатываю, смотря в пугающе черные глаза, в которых отражается холодное равнодушие.

Я испытываю тот трепет, какой сковывает душу и тело всякой жертвы перед приближением хищника. И как любая женщина, я интуитивно чувствую, что с этим мужчиной стоит быть предельно осторожной.

Я словно первый раз на него смотрю и поражаюсь себе: как могла не разглядеть в нем то, что вижу сейчас?

К нему и подходить-то не следовало. А я…

Спаси меня, Боже…

— Хочешь, чтобы тебе помогли — попроси, — сильный у него голос, меня в дрожь пробивает.

— Будьте так любезны, — сердито скалюсь я.

Амир касается рукой своего верблюда, и тот сгибает передние лапы, встает на колени, а после опускает и задние. Тяжело у него это выходит, неповоротливый он.

Спешившись, Амир подходит к моему горбатому. И уже через пару секунд меня подбрасывает в палантине. Только и успеваю ухватиться за что-нибудь, как следует резкий крен вниз.

Выдохнув, поправляю взъерошенные волосы.

Амир подает мне руку.

— Не прикасайтесь ко мне! — шиплю, игнорируя его вежливый жест.

Не имея опоры, я неуклюже скатываюсь по боку верблюда на гладкий песок, вызывая у бедуинов громкий хоровой хохот.

Только Амир не смеется.

— Хватит, — останавливает он их и дает указания бедуину с флягой: — Хасан, разбейте стоянку. Остановимся здесь.

— Сделаем, господин Амир, — с благоговейным кивком отзывается он и вдруг переводит взгляд на меня: — Махрама нет, женщина… ничья. Надо бы поспешить с обрядом. Вечереет уже, солнце скоро зайдет.

— Позови почтенного Абдуллу, — соглашается Амир.

Хасан уходит. И остальные бедуины, как муравьи, начинают снимать груз с верблюдов и возводить лагерь так быстро, что кажется, будто палатки появляются из воздуха.

А я ничего не понимаю…

Мы остаемся одни. И так зябко становится, когда Амир смотрит мне в глаза.

— Какой обряд? Что вы собираетесь сделать со мной? И где Вика? Куда вы дели мою подругу? — взволнованно тараторю, начиная понимать, что происходит что-то по-настоящему страшное и не зависящее от меня.

— Твоя подруга вернулась в отель, — избирательно отвечает Амир.

— А как же я?! — мой голос дрожит, выдавая страх.

— Ты отправишься со мной в Рас-эль-Хайму.

Я хватаюсь за сердце. Дышать нечем.

Это же почти двести километров от Дубая!

— Но мне не надо в Рас-эль-Хайму! У меня завтра рейс, я должна утром сесть с подругой в самолет и вернуться домой, — взываю к мужчине, в глубине души понимая, что бесполезно все это. Но не могу не попытаться убедить его отпустить меня: — Господин Амир, мне не место в пустыне. Разверните караван и верните меня в отель. Пожалуйста.

Хоть бы тень сомнения пролегла на его лице, но нет, он явно из тех мужчин, которые не допускают ни малейшей возможности, что могут быть не правы.

Он направляет взгляд мне за спину, и я оборачиваюсь. Несколько бедуинов с каким-то дорого разодетым старым бородатым дядькой торопятся к нам.

— У нас мало времени. Соображай быстрее, — говорит Амир мне, и я поворачиваюсь к нему.

— Вы не отпустите меня. И украли не для того, чтобы вернуть в отель, — вслух выдаю очевидную мысль. — Я должна знать зачем! Что вам от меня нужно?

Амир отвечает мне задумчивым молчанием, что становится ясно — он привык к тому, что его понимают с полуслова и вопросов не задают.

А когда он все же отвечает, я до костей промерзаю от осознания того, что меня ждет.

Глава 3

Тем временем, к нам подходят бедуины с “почтенным Абдуллой”.

Я настороженно отступаю на шаг от них.

Обряд начинается. Дядька что-то бормочет себе под нос на арабском языке.

Амир молчит, ничего не объясняет. А у меня от страха уже не только коленки дрожат.

— Для чего нужен этот обряд? Что вы задумали?! — ломким голосом интересуюсь.

— Ты будешь молчать, когда шейх говорит, — это не просьба.

Я нервно переступаю с ноги на ногу и испытываю страшную неприязнь к нему.

Для него, что женщина, что верблюд…

И кого это он шейхом назвал? Абдуллу?!

Я удивленно смотрю на него.

Обычный араб, а если снять с него дорогую накидку, так и вовсе не отличить от бедуинов. Ну, разве что чуть более ухоженный.

Но чтобы шейх… не верю.

Не может так просто выглядеть тот, кто сказочно богат.

Абдулла не замечает, что я его разглядываю, и продолжает читать какой-то арабский текст. Недолго. Спустя несколько минут он заканчивает обряд и о чем-то переговаривается с Амиром.

Я ни слова не понимаю из их разговора, и как только Абдулла с бедуинами уходят, подступаю к Амиру:

— Что происходит?

— Ты не можешь находиться рядом с мужчинами без махрама или мужа, — отвечает он, неторопливо направляясь в сторону лагеря. Я ни на шаг не отстаю от него. — Мы провели никях. Шейх Абдулла отдал тебя мне при свидетелях.

Никях?! Это же значит…

У меня сердце обрывается. Это конец!

Я пропала.

— Это чья-то злая шутка?! Розыгрыш? — гневно сверкая глазами, преследую его я. — Я не стану вашей женой!

— Уже стала. Временно. Я дам развод, как только придем в Рас-эль-Хайму.

Так спокойно об этом говорит. Буднично. Как будто и впрямь ничего страшного не произошло. И весь этот кошмар закончится в ту же минуту, что и наш поход в Рас-эль-Хайму.

Вот только я ему не верю.

Нет ничего более постоянного, чем временное. Это первое. А второе… как вообще можно поверить тому, кто меня украл?

Амир останавливается возле высокой палатки. Я подмечаю, что лагерь уже разбит, верблюды отдыхают в сторонке от него. В противоположной стороне женщины развели костры и что-то готовят.

— Я иноверка. Для меня ваш обряд ничего не значит. Пока не увижу штамп в паспорте — вы мне никто, — довольно говорю.

И правда, как я сразу не подумала про документы! По законам я права, а он посторонний мне человек.

— Ты забыла, где находишься.

— В пустыне не действуют законы Эмиратов? — удивляюсь я.

Он так уверен в том, что мое похищение сойдет ему с рук, что уже и я в это верить начинаю.

— Нет. Уходя в пустыню, бедуины живут по своим законам.

Он меня пугает.

Впрочем, в песках скрыто немало тайн… Встряхнуть бы и посмотреть, сколько скелетов выглянет на поверхность.

Амир входит в палатку, а я остаюсь снаружи. Не решаюсь идти следом за ним, потому что палатка — все равно, что дом. Нужно сперва разрешение спросить. А я не хочу.

Пока стою в нерешительности, сзади ко мне подходит кто-то, дотрагивается до плеча.

Я чуть не подпрыгиваю от неожиданности и резко оборачиваюсь.

Передо мной женщина. Сплошь в черном одеянии, как ворона. Закрыто даже лицо, одни только глаза видно, прямо жуть берет!

Она указывает рукой в сторону костра и говорит:

— Ужин.. принести господину, — ее английский сильно хуже чем мой, но понять ее удается. И голос у нее молодой, она примерно моего возраста — чуть за двадцать.

— Принесите, — безразлично пожимаю плечами, решив, что это был вопрос.

Она начинает часто-часто мотать головой:

— Я не могу. Ты можешь.

Не хочу. Но она так просяще на меня смотрит, что…

— Хорошо, — вздыхаю. — Принесу ему ужин.

Она отводит меня к костру. Дает тяжелую горячую посуду, внешне похожую на чугунный сотейник, но без ручки. А еще хлеб и приборы.

Странно все это. Не понимаю, почему я должна нести ужин Амиру. Кто-то же из женщин занимался этим до моего появления? А теперь вдруг не могут?

Я возвращаюсь к палатке и, задержав дыхание, вхожу.

Амир отдыхает, а услышав мои шаги, открывает глаза и садится.

— Меня попросили принести вам это, — ставлю на низкий столик перед ним посуду и приборы. — Где моя палатка? Где я буду спать?

Амир кивком указывает на спальное место напротив его.

Оправдывается мое худшее опасение. Но это уже слишком!

— Я не останусь с вами на ночь в палатке! — категорически отрезаю. — Ни за что! Ни сегодня, ни завтра, ни… никогда!

Глава 4

Ужин проходит молча. Мы едим из одной посуды, и мне такие “походные условия” в край не нравятся. Но вслух я не возмущаюсь.

Вспоминая разговор в шатре с Викой, я понимаю, что накликала на себя беду. Подругу предупреждала, а "женой" дикого кочевника стала сама!

И хоть я себя таковой не признаю, важнее сейчас то, что ею меня считает Амир.

Этот мужчина опаснее скорпиона.

Что делать, не представляю. Бежать? Но как?!

Бедуины на верблюдах, а я на двух ногах — догонят.

И пустыня — бескрайний сущий ад. Днем солнце в пепел сжигает, ночью холодно так, что насмерть околеть можно. А без карты идти, так вообще самоубийство. Я понятия не имею, где нахожусь и как найти ближайший эмират.

Да даже если бы и знала…

У меня не то, что нет опыта выживания в экстремальных условиях, но и знания нулевые. Я никогда этой темой не интересовалась.

Рисковать своей жизнью не хочу, поэтому на побег решусь лишь в крайнем случае. А пока… если руки распускать не начнет — потерплю. До Рас-эль-Хайма всего дня три пути.

Ужин вкусный, пропитан ароматом костра. Но все, в меня больше ни крошки не влезет. Откладываю в сторону ложку.

— Кто такой этот шейх Абдулла? По какому праву он отдал меня вам? — спрашиваю, опускаясь на свое спальное место. Платье, доходящее до колен, чуть задирается, и я прикрываю голые ноги подушкой.

— У тебя нет опекуна. Любой порядочный мужчина может выдать тебя замуж.

Я цепенею вся. Ну, ничего себе у них порядки…

— Я совершеннолетняя, мне не нужен опекун! — отрезаю. — И будь мужчина порядочным, то сперва спросил бы моего согласия выходить замуж. Это и вас касается, господин Амир, а не только шейха Абдуллы.

— Не тебе рассуждать о порядочности мужчин. Ты всего лишь женщина.

У меня потрясенно вытягивается лицо.

Он говорит ужасные вещи. И меня поражает то, что он на самом деле так думает. Но вместе с тем я, кажется, начинаю кое-что понимать…

— Я вам понравилась. И вы поняли, что получите отказ от неприступной “всего лишь женщины”. Вас это задело настолько, что вы меня украли. На это ведь ума много не надо, и совсем другое дело — добиваться взаимной симпатии. А еще я удобна вам тем, что за меня не надо отдавать верблюдов.

Амир вопросительно приподнимает бровь. От его прямого взгляда я уже в который раз покрываюсь мурашками.

И кажется, что наше общение вызывает у него сильную скуку, и отвечать ему откровенно лень, но он продолжает разговор:

— Ты не стоишь ни одного моего верблюда. Они приносят пользу и послушны. Ты же не воспитана, пренебрежительна к тем, кто добр с тобой. Капризная гордячка. Красивая, но я видел и покрасивее, — Амир делает недолгую паузу: — Хватит ума сделать выводы?

Жаром обдает щеки. Я краснею так, как никогда прежде.

Поняв свою ошибку, гулко сглатываю и севшим голосом отвечаю:

— Я не понравилась вам, поэтому оказалась здесь.

— Верно.

— Вы что же, решили таким вот образом поправить мое воспитание? — недоумеваю я.

— Перевоспитаю, — твердо кивает Амир. — Завтра ты узнаешь, как живут бедуинки, и что должна делать жена.

— А сегодня?

— Можем начать сегодня… — его взгляд скользит по моей фигуре.

— Нет! — вскриком его останавливаю. — Завтра.

Неутешительная, но отсрочка. Не хочу я спать с ним, но он ясно дает понять, что придется.

Не знаю, как, но я должна этого избежать. Терпеть его еще и в постели… нет уж, не дождется!

— Где моя сумочка? — вспоминаю про нее я.

— У женщин спроси, — слышу ответ и недовольно хмурю брови.

Кто ж теперь признается, что взял…

Но все же выхожу из палатки и направляюсь к женщинам, тихо беседующим вокруг костра.

Задаю им вопрос. И на мое удивление, сумочку сразу приносят.

Проверяю, все ли в ней на месте. И… да, все. Телефон правда сел, но в пустыне он и включенный бесполезен.

Я достаю из сумочки наличные, показываю их женщинам и прошу продать мне комплект повседневной одежды.

Ко мне подходит девушка, с которой я прежде разговаривала. И жестом просит идти за ней к палатке.

Внутри очень мало света, я осторожно ступаю, чтобы случайно ничего не задеть и не разбить. Посуда стоит прямо на ковре…

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, пока она копается в вещах.

— Дана, — отвечает она и протягивает мне тяжелую черную ткань.

— А меня — Настя, — выдавливаю из себя улыбку. — Я могу здесь переодеться?

— Да, — как-то неуверенно кивает Дана. — Быстро. Отец вернется скоро.

— А где помыться? Есть у вас какое-то приспособление, что-то вроде душа? — торопливо снимая платье, интересуюсь.

Глава 5

Утро в лагере начинается рано. На заре просыпаются верблюды и под их громкий рев спать попросту невозможно.

Я продираю глаза и замечаю, что Амир уже встал.

Переодевается. Скосив взгляд, незаметно наблюдаю за ним.

Он в штанах из легкой светлой ткани. По пояс обнажен. Заскользив взглядом по загорелой коже, я подмечаю четкий рельеф мышц живота, крепкую грудь, сильные руки и широкие плечи.

Аж невольно засматриваюсь, пока Амир не надевает свободную рубашку.

Повязывает белую куфию так, что она полностью скрывает его черные волосы, а длинными краями лежит на плечах.

— Заканчивай нежиться в постели, — неожиданно говорит он, направив на меня взгляд. — Сходи к женщинам, пусть найдут для тебя работу.

Я сажусь, лениво потягиваюсь.

— Когда мы будем в Шардже? — спрашиваю и тянусь к кувшину с водой.

— К обеду.

— Сделаем там остановку? — стараясь не показать интереса, уточняю я.

Долгий недобрый взгляд в ответ. Неужели, понял?

Как-то неуютно становится, напряжением в воздухе веет.

Я машинально вжимаюсь в угол, наивно надеясь стать незаметной.

Амир подходит ко мне.

Не знаю, что он задумал, но мне это не нравится. Отгородиться хочется, спрятаться, исчезнуть. Лишь бы… не тронул.

Но кто бы ни был на небе, он почему-то не слышит моих молитв.

Амир обхватывает рукой мой подбородок. Совсем не бережно. Сдавливает пальцами, жестко фиксируя мою голову.

— Ты надеешься сбежать от меня? — спрашивает и приподнимает меня.

Я будто под гипнозом покорно встаю.

— Нет, — на выдохе вру. Расширенными от страха глазами смотрю на него. — Вы этого не допустите.

Амир, конечно, мне не верит.

— Не допущу, — соглашается он. — Ты не уйдешь от меня, пока я сам тебя не отпущу.

Меня поражает его самоуверенность.

— Вы много на себя берете. Кто вы такой, что позволяете себе так легко распоряжаться чужой жизнью?

— Я твой господин. Всевышний доверил мне твою жизнь.

— Это вы удобно придумали: делаю, что хочу, потому что я господин. Кто и что вам доверил расскажите в полиции. Я молчать не стану. Пожалуюсь на вас и на вашего ряженного “шейха” Абдуллу, — дрожащим от волнения голосом тараторю я. И скосив взгляд на его руку, добавляю: — Не усугубляйте. Отпустите меня. Вам и так грозит большой срок…

Амир перемещает руку мне затылок и притягивает к себе так резко, что я бьюсь о его грудь. Затыкает мне рот поцелуем. Жадным. Грубым.

Так не целуют, так присваивают себе.

Все происходит так быстро, что я испытываю легкий шок. Застываю, как безвольная дурочка, позволяя ему сминать мои губы своими, жесткими, требовательными губами.

Он меня… подавляет. И не прикладывает для этого каких-то особенных усилий, это получается у него само собой.

Секундами позже я преодолеваю оцепенение, упираюсь руками Амиру в грудь. Мычу ему в губы, и не добившись реакции, кусаюсь.

Больно, наверное. Я сил не жалею.

Амир отстраняется, фиксирует взгляд на моем лице.

— Уходи. Пока я не усугубил свое положение окончательно, — насмешливые искорки мерцают в его глазах.

Я сжимаю кулаки и сердито сдуваю прядь волос, упавшую на лицо.

Ненавижу!

Почему?! В мире столько достойных мужчин… Ну почему я досталась именно ему?

Выбегаю из палатки без оглядки. На ходу заматываю платок на голове, понимая теперь, почему все женщины носят их, только на ночь снимая. Ткань на лице защищает не только от солнца и ветра, но и от наглых домогательств.

Иду к женщинам.

Меня расспрашивают о том, что я умею. И выясняется, что по их меркам я не умею ничего.

Это несправедливая неправда, но переубеждать никого не собираюсь.

Я тут вынужденно. Гостья. Пусть благодарны будут за то, что вообще помощь свою предлагаю.

Мне дают самое легкое на их взгляд поручение — сварить кофе.

Я ни разу не варила его не то, что в котелке над костром, но даже в турке. А тем более на несколько десятков человек.

Совета попросить не у кого. Кто-то занимается детьми, кто-то верблюдами, а кто-то в спешке готовит завтрак. И неожиданно проясняется, что английский язык знают далеко не все бедуинки… Меня попросту не понимают.

Женщинам было сильно не до меня, и сидя у костра, я сварила кофе как смогла.

После завтрака бедуины принимаются разбирать палатки и складывать груз на верблюдов. Делают это так слаженно и быстро, что я аж за засматриваюсь. И наблюдая за ними, удивляюсь умению мужчин с одного взгляда находить среди одинаково одетых женщин свою. На чужих они даже внимания не обращают.

Убрав с песка следы ночевки, бедуины собираются в путь.

Глава 6

Караван движется стройным рядом. Поначалу я верчу головой по сторонам, рассматриваю высокие барханы, но быстро устаю от однообразного вида.

Пески, пески, пески… скука смертная.

Солнце начинает припекать, разгорается все ярче. Жарко невыносимо. Я пью столько воды, что тошнит уже от нее, но все равно мучаюсь от жажды.

Зато Амиру ничего… он в своей стихии, ему комфортно. А я скоро растаю, как снежинка.

— Далеко еще до Шарджи? — поворачиваюсь полубоком и впиваюсь взглядом в его лицо.

— Нет.

— Вы тоже самое говорили час назад, — ворчливо припоминаю ему я.

— Ты хнычешь, как ребенок. Прекращай, — раздраженно бросает Амир.

— Мне жарко, — пожимаю плечами.

— Это не повод действовать мне на нервы. Потерпишь.

Вздыхаю. Конечно. Деваться-то мне все равно некуда…

Я замолкаю. Сижу спокойно некоторое время, а после дает о себе знать спина, не привыкшая к долгим поездкам верхом.

Я маюсь, пока не нахожу опору — упираюсь затылком и лопатками Амиру в грудь. Он не возражает, и я полностью расслабляю спину, укладываюсь на него вся.

Солнце встает высоко над головой, когда вдалеке появляются каменные постройки.

— Что там? — выпрямляюсь я и вытягиваю шею, чтобы рассмотреть их получше.

— Деревня бедуинов.

— Прямо в пустыне? — удивляюсь я.

— Да. Чему ты удивляешься? На дальних окраинах Шарджи тоже люди живут.

— Ты тут живешь? — ужасаюсь я. Это же такое захолустье…

— Нет.

Не то, чтобы для меня это имело какое-то значение, ведь жить с ним я не собираюсь, но все же выдыхаю с облегчением. Сложно представить, что в таком глухом, забытом богом месте люди умудряются жить, жениться, растить детей… в то время, как в центре Шарджи строятся очередные небоскребы и золотые спорткары рассекают по идеальным гладким дорогам.

Когда подходим поближе, я понимаю, что это настоящая деревня бедуинов, а не та бутафория, которую показывают туристам.

Здесь нет шатров и ковров, расстеленных прямо под открытым небом. Тут пыльно, сухо и бедно. Бедуины выходят из низких каменных домов, встречают нас.

Амир останавливает верблюда.

— Мы здесь остановимся? — тут же спрашиваю я. — Почему не в Шардже?!

— Незачем всем караваном заходить в город, женщины останутся в деревне. Ночь проведем тут, а утром отправимся дальше.

Я в панике.

Все пропало!

И как я сбегу?! Людей в деревне полно!

Уж кто-нибудь, да заметит черное пятно, плывущее по пустыне в сторону города. Крик поднимут, догонят.

Верблюд опускается. Я слезаю с него и поворачиваюсь к Амиру:

— Женщины, по-вашему, не люди? Им в город не надо?

— Не надо, — не терпящим возражений тоном отрезает Амир.

— Возьмите меня с собой, господин Амир, — принимаюсь упрашивать я. — Мне тут не нравится. А вы даже не спрашиваете, может, и мне в городе что-то надо?

— Будь это важно, я бы спросил.

Возмутительно.

— Что вы за муж такой?! Для вас жена — пустое место!

— Придержи язык. Как смеешь ты препираться со мной? — Амир берет в руку тонкую палку, которой бедуины охаживают непослушных верблюдов. — Клянусь, я тебе скоро проучу!

Я отпрыгиваю на безопасное расстояние от него.

— Мужлан! От вас любая женщина сбежит. А я и подавно! — сердито топнув ногой, удаляюсь.

У меня глаза на мокром месте. Он разрушил все мои планы!

Еще и угрожает…

Далеко уйти мне не дают. Две женщины подходят, за руки меня хватают, что-то галдят на своем тарабарском и куда-то тянуть меня начинают.

— Никуда я с вами не пойду! — бойко сопротивляюсь.

Женщины останавливаются, волком тащить меня не решаются, на дом показывают.

Решив, что этот дом для меня и Амира, я все-таки иду с ними. Потому что совсем не прочь укрыться от солнца и отдохнуть после дороги.

Как только вхожу внутрь, понимаю, что сильно ошиблась. Это не наш с Амиром дом. Это кухня. Огромная кухня, где уже толпятся бедуинки.

Суетятся, как будто к чему-то готовятся.

Женщины толкают меня в спину и указывают на гору овощей, которая лежит на длинном деревянном столе.

Понятия не имею, что от меня хотят. Поэтому игнорирую эту хулиганскую выходку.

Так они снова тараторить начинают, машут руками, ругаются.

Дана подбегает ко мне. Бросает пару слов женщинам, и они расходятся, берутся на работу.

— Настя, помой овощи. Почисть, — говорит мне Дана.

— Не буду, — скрещиваю руки на груди. — Я вам в помощницы не нанималась.

Глава 7

— Ты очень красивая, — говорит Дана, пристально смотря на раздетую меня. Не до конца раздетую, я прикрыта тонким полотенцем.

— Да, но это ненадолго. Если я не сбегу от Амира, всю мою красоту заберет пустыня, — отзываюсь я. — Почему ты не раздеваешься?

Мы в маленьком помещении, которое с натяжкой можно назвать душем. Потому что душа здесь нет. Только каменные выступы у стен, чтобы можно было присесть.

Я зачерпываю ковшиком воду из бочки и выплескиваю на мокрые волосы. Получаю ни с чем несравнимое удовольствие от ощущения чистого тела. Не могу остановиться. Лью и лью воду на себя.

— Я… стесняюсь, — прячет взгляд Дана.

— Кого? Меня? — удивленно улыбаюсь. — Не думай даже. Раздевайся. Вода скоро кончится…

Дана неуверенно снимает платок, и я с сожалением прикусываю нижнюю губу. Понимаю теперь, чего она стеснялась.

От шеи до виска у нее тянется очень заметный шрам.

— Как это случилось? — спрашиваю.

— Я готовила возле костра. Ветер подул, и платок загорелся.

Меня дрожью пронзает, как представлю ее боль. Бедняжка.

— Мне жаль, — искренне ей сочувствую. — Неужели ничего нельзя сделать? Пластическую операцию?

Дана обматывает себя полотенцем и забирает у меня ковшик.

— У нас нет денег. Отцу гордость не позволит просить их у чужих людей.

Меня это уже не возмущает, и даже не удивляет.

— Пусть не он. Ты попроси.

Дана качает головой и всем видом показывает, что обсуждать это не хочет. Я замолкаю, но внутри меня все пылает от желания ей как-нибудь помочь.

— Ты не сбежишь от господина Амира, — вдруг снисходительно улыбается мне она и имя его так странно произносит. Интонация ее меняется, и женским чутьем я распознаю в ее голосе…

— Он нравится тебе?

Дана пугается, глазами выдавая столь сильные эмоции, что мне и ответ ее уже не нужен.

— Раньше. Давно, — торопливо выпаливает она. — Такие мужчины как он не выбирают таких девушек как я. Когда поняла это, все прошло.

Я решительно встаю и подхожу к ней:

— Нет, не прошло. Я вижу, как ты страдаешь. Дана, ты робкая и застенчивая, поэтому боишься подойти к нему и признаться в своих чувствах. А Амир не заметит женщину, пока она с ним не заговорит…

— Нет-нет-нет! Не продолжай. Ты не понимаешь, о чем говоришь, — испуганно качает головой Дана и таращит на меня свои огромные карие глаза. — Нельзя! Я не буду признаваться! НЕ СМОГУ!

— В лоб сказать ему “люблю”? Никто не сможет! — с твердой уверенностью говорю я. — Я и не предлагаю. Но ты влюблена, и неизвестность мучает тебя, с этим надо что-то делать. Мы проверим реакцию Амира на признание с безопасного расстояния.

— Как? — опасливо спрашивает Дана.

— Ты напишешь ему анонимное красивое любовное послание, а я вечером оставлю его в палатке. Амир прочитает, а я понаблюдаю за ним, и все-все тебе потом расскажу, — отвечаю и радуюсь тому, как все замечательно складывается.

Амир обратит внимание на любящую девушку и оставит в покое меня. Лучше синица в руках… так ведь?

И всем хорошо, и все будут довольны.

Остается только убедить в этом Дану, а она наотрез:

— Нет! А если он все узнает? Поймет, что это ты письмо подложила?

— Ничего, — пожимаю плечами. Что плохого в валентинке? — Извинюсь и скажу, что шалость не удалась. Не переживай, Дана. Я уверена, что он ничего не узнает.

— Я боюсь, — стоит на своем она. — Посмотри на меня. Господин Амир никогда не женится на мне.

— А ты его только за внешность полюбила?

— Нет, — твердый ответ.

— Вот и он тебя полюбит, когда поближе узнает. Напиши письмо, Дана, — убедительно прошу я. — Остальное я сделаю сама.

— Напишу, — несмело кивает она и вдруг хмурит брови: — А что написать? Я никогда…

— Что хочешь, — перебиваю я, теряя терпение. — Напиши о своих чувствах. Только не промахнись. Никаких подсказок, деталей, указывающих на тебя. И намекни в конце, что если получишь от него ответ, то он получит второе послание.

Ах, как загораются ее влюбленные глаза! Любо смотреть.

Я оставляю ее и направляюсь к дому. Но в какой-то момент краем глаза замечаю Амира с Хасаном и резко меняю направление.

Возникаю рядом с ними:

— Где вы были, господин Амир? — вклиниваюсь в их разговор.

— В Шардже. По делам, — отвечает он, даже не посмотрев на меня. Что-то читает на листах бумаги, которые держит в руках.

— Ночью?! — удивленно вскидываю бровь.

Амир молчит несколько секунд, а после отдает Хасану бумаги и проходится по мне равнодушным взглядом:

— Я дал ответ. С какой стати ты меня допрашиваешь?

— Вас допросишь… — недовольно поджимаю губы. — Я пришла сообщить, что в душе закончилась вода.

Глава 8

Сумерки плотные, вечер набирает силу. В палатке горит тусклый свет от небольшой лампы.

Я лежу, ем сладкие сушеные финики и читаю книгу, которую мне дала Дана перед отъездом из деревни. Незатейливый приключенческий романчик. С капелькой любви. Затягивает…

Но полностью погрузиться в него мыслями не получается.

Меня переполняет ожидание и предвкушение. Потому что скоро у меня на глазах развернется другая любовная история. И не написанная на бумаге, а настоящая.

Спальные места в палатке разделяет квадратный низкий столик. На нем лежит письмо Даны и приковывает мой взгляд.

Если уж у меня душа трепещет от волнения, то с какими чувствами она писала свои откровения? Ох, бедняжка…

Слышу приближающиеся снаружи шаги и так нервничать начинаю, что аж колет в груди.

В палатку входит Амир.

— Ночь будет холодная, — говорит и кладет передо мной теплое шерстяное одеяло.

Я укутываюсь с головы до пят, продолжая незаметно наблюдать за ним. А он замечает письмо.

Садится. Берет его со столика. И подвинув лампу поближе к себе, раскрывает письмо.

Читает.

У меня сердце замирает, так тихо бьется, будто и вовсе сейчас остановится. Впиваюсь пристальным взглядом Амиру в лицо. И нервно прикусываю губу, когда он возвращает письмо обратно на столик и задумчиво хмурится, смотря на него.

Я не понимаю…

Любой мужчина был бы приятно удивлен и заинтригован, получив анонимное признание в любви от женщины. И точно захотел бы узнать, кто она, эта смелая незнакомка.

А Амиру, кажется, письмо не нравится.

Но уже в следующую секунду я победно улыбаюсь, потому что он достает из своих вещей бумагу и начинает писать Дане ответ.

Я сгораю от любопытства. У Амира красивый ровный почерк, но я ни слова не понимаю, потому что пишет он на арабском.

Заканчивает. Складывает письмо и забирает со столика то, которое написала Дана. Уходит, а у меня на каждом его шаге сердце замирает.

Вижу, как он бросает письмо в один из кувшинов, стоящих снаружи перед входом в палатку.

Спустя несколько минут моему терпению приходит конец.

Выглянув из палатки и не заметив поблизости Амира, я выхватываю из кувшина письмо и растворяюсь в густой темноте.

К Дане иду, уже представляя, как она обрадуется.

Но что-то заставляет меня остановиться и развернуть письмо.

Пусто.

Я не верю своим глазам…

Чистый лист, ни строчки.

А где… все?!

Пока я пребываю в растерянности, из стоящей рядом палатки неожиданно появляется Дана. Пугает меня до икоты.

Я машинально прячу письмо.

— Ты меня напугала! — морщусь. Сердце так неприятно заходится в груди.

— Извини, — хмуро смотрит на меня Дана. И мыслями она явно где-то далеко… — Я шкатулку проверила. Ответа нет. Господин Амир…

Встрепенувшись, я не даю ей договорить:

— Шкатулку… проверила? Ты о чем?

— Ну-у-у, я написала ему, что жду ответное письмо в шкатулке, которую оставила в палатке с припасами, — поясняет Дана, а я чувствую, как кровь отливает от лица.

Я подставила себя! И ее.

Надо немедленно вернуть бумажку обратно в кувшин, пока Амир не увидел, что его там нет.

Иначе… все пропало!

— Он не прочел письмо. Ходит где-то… с Абдуллой. Ты не переживай, иди спать. Каким бы ни был его ответ, ты его скоро узнаешь, — говорю и буквально сбегаю от нее.

Спешу. Ругаю себя на чем свет стоит.

О чем я только думала?

И что теперь Дане говорить? Я так ее подставила…

Вовсе не хотела обманывать ее надежд. Но получилось так, что обманула. Моя самоуверенность подвела меня.

И зачем я в это полезла?! Будто было мало мне проблем.

Я останавливаюсь, быстренько опускаю листок бумаги в кувшин.

А после сделав глубокий вдох, захожу в палатку.

Амир. Когда вижу его, внутри меня что-то обрывается. И без того хрупкая надежда выйти сухой из воды, лопается как мыльный пузырь.

Я опоздала.

Амир стоит спиной ко мне и даже не оборачивается, услышав мои шаги.

— Подойди, — слышу его спокойный голос и подхожу поближе.

— Господин Амир, я могу все объяснить… — осекаюсь, когда он поворачивается ко мне.

— Сними платок.

Вздыхаю. Ладно. Тяну платок за край, стягиваю его с головы. Волосы тяжелыми волнами падают на плечи.

Амир заносит руку над моей головой. Зарывается пальцами в густую копну волос.

Стойко подавляю в себе порыв дернуться и избежать прикосновений.