Шипы в сердце. Том второй.

Глава первая: Хентай

Глава первая: Хентай

Воздух в переговорной на пятьдесят восьмом этаже наэлектризован до предела. Настолько, что, кажется, чиркни спичкой – и все вспыхнет синим пламенем. Мои юристы, Алексей и Марина, сидят по обе стороны от меня, прямые, как будто с кочергой в заднице. Их лица — непроницаемые маски профессионализма, но я чувствую легкий вкус напряжения в воздухе.

Напротив – трое. Представители эстонского портового консорциума «Noordzee». Последний, сука, бастион, который мешает мне замкнуть цепь. Финальный, самый жирный кусок пазла под названием «Золотой маршрут». Мой личный крестовый поход против логистических гигантов Европы.

— Господин Авдеев, мы понимаем ваши опасения, - начинает главный из них, пожилой эстонец с лицом, похожим на печеное яблоко. Его зовут Ян, и он уже второй час пытается продать мне воздух под видом эксклюзивных гарантий. — Но пункт четыре точка семь точка два о форс-мажорных обстоятельствах… он стандартный для всех наших контрактов.

Я медленно поднимаю на него взгляд. Не говорю ни слова.

Просто смотрю.

Так, как умею.

Так, что у людей обычно пропадает желание нести чушь.

— Стандартный? – переспрашиваю, и мой голос в этой стерильной тишине звучит, как скрежет металла по стеклу. – Ян, вы предлагаете мне влить в вашу «стандартную» схему триста миллионов евро и при этом хотите, чтобы я поверил, что какой-нибудь, блять, шторм или забастовка докеров – это повод для вас развести руками и сказать: «Простите, форс-мажор»?

Он ежится. Его коллеги, два молодых щегла в идеально сидящих костюмах, вжимают головы в плечи.

— Это лишь юридическая формальность…

— В моем мире, Ян, не существует юридических формальностей, когда речь идет о моих деньгах, - обрываю его я. - Есть только обязательства. Ваши. Передо мной.

Я подаюсь вперед, опираясь локтями на полированную поверхность стола. Пальцы сцеплены в замок.

— Давайте я объясню вам на пальцах, господа. Меня не интересуют ваши внутренние проблемы, политическая обстановка в вашем регионе и настроение ваших профсоюзов. Меня интересует только одно: бесперебойная работа моего транспортного хаба. Двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю. Триста шестьдесят пять дней в году. И если из-за вашего «стандартного» шторма хоть один мой контейнер застрянет в вашем порту дольше, чем на двенадцать часов, я вас всех выебу. Без предварительных ласк. И не юридически.

В переговорной повисает звенящая тишина. Мои юристы даже не шевелятся. Они привыкли. За последние два месяца я стал жестче. Бескомпромисснее. Лед под кожей, который раньше был просто защитной броней, теперь стал частью меня. Врос в кости и душу.

В то, что от нее осталось.

— Мы предлагаем вам полный контроль над операционным управлением, - пытается спасти ситуацию один из щеглов.

— Мне не нужен ваш контроль, - усмехаюсь я. – Мне нужна ваша ответственность. Финансовая. И прописанная в договоре так, чтобы у вас не было ни единой лазейки.

Я беру планшет, открываю файл с договором. Нахожу тот самый пункт.

— Вот здесь, - тычу пальцем в экран. - «В случае простоя по вине третьих лиц, возникшего на территории порта…» - вычеркиваем к хуям. Пишем: «В случае любого простоя, превышающего установленный лимит в двенадцать часов, консорциум выплачивает неустойку в размере ноль целых двух десятых процента от общей суммы контракта за каждый час простоя».

Эстонцы переглядываются. Лицо Яна приобретает цвет перезрелого баклажана.

— Но это… это драконовские условия, господин Авдеев!

— Это мои условия, Ян. – Я откидываюсь на спинку кресла. – И они не обсуждаются. У вас есть ровно десять минут, чтобы их принять. Или я ухожу. И поверьте, я найду, куда вложить свои триста миллионов. Например, в ваших конкурентов в Сааремаа. Я слышал, они очень сговорчивые ребята.

Я смотрю на часы на своем запястье. «Rolex». Золото. Пошлый, кричащий о статусе. Подарок одного арабского шейха, которому я когда-то давно помог вытащить его задницу из очень неприятной истории. Я их почти не ношу, но сегодня почему-то надел. Наверное, чтобы напомнить этим европейским снобам, с кем они имеют дело.

Десять минут тянутся, как вечность. Эстонцы шепчутся, как нашкодившие школьники. Я же просто смотрю в окно на панораму города. На серые крыши, на суетливые точки машин внизу.

Мне все равно.

Я уже выиграл. Они это знают. Я это знаю. Все остальное – просто формальности.

— Мы… согласны, - наконец, выдавливает из себя Ян. Голос у него такой, будто он только что проглотил ежа.

Я киваю. Небрежно. Как будто речь идет о покупке пачки сигарет, а не о сделке, которая перекроит всю логистическую карту Европы.

— Отлично. Алексей, Марина, подготовьте финальную версию. Подписание – завтра в десять.

Я встаю, даже не удостоив их прощальным рукопожатием. Мне неинтересно.

Они – просто функция. Инструмент. Сегодня они, завтра – другие. Правила игры не меняются. Выживает тот, у кого крепче яйца и холоднее голова.

У меня – и то, и другое. В избытке.

Глава вторая: Хентай

Глава вторая: Хентай

Вечер пятницы. Город за панорамным окном моего кабинета на пятьдесят восьмом этаже похож на растревоженный муравейник, залитый холодным неоновым светом. Машины — россыпь нервных светлячков, ползущих по темным артериям проспектов. Люди — микроскопические, почти неразличимые фигурки, вечно куда-то спешащие, вечно суетящиеся. Я смотрю на них и не чувствую ничего. Абсолютно. Просто наблюдаю за этим хаотичным броуновским движением, как за надоевшей заставкой на экране компьютера. Этот город – моя доска для игры в «Монополию». Я давно скупил здесь все самые дорогие улицы, построил свои отели и теперь просто собираю ренту. Скучно.

Сегодня очередной бал-маскарад для тех, у кого денег больше, чем здравого смысла. Ежегодная премия «Инноватор года». Меня выдвинули в номинации «Сделка года» за поглощение какого-то там консорциума. Цинизм ситуации зашкаливает: через пару часов я, скорее всего, получу блестящую, тяжелую статуэтку за то, что хладнокровно, методично и без малейших сантиментов пережевал и выплюнул конкурентов, оставив их с многомиллионными долгами и зияющей дырой в репутации. Но таков этот мир. Здесь аплодируют не тому, кто честнее, а тому, кто сильнее. А я, блять, самый сильный. И самый пустой внутри.

Я поправляю идеально завязанный узел галстука. Дорогущий шелк от Zegna, на ощупь — как гладкая, холодная кожа змеи. Костюм от Tom Ford сидит, как вторая кожа. Черный, строгий, без единой лишней детали. Броня. Моя униформа для этого театра абсурда, где каждый играет свою роль, и моя – роль победителя.

В кармане пиджака вибрирует телефон. Алена – моя честь и совесть на аутсорсе. Голос в трубке у нее как всегда безупречно-ровный.

— Вадим Александрович, машина приехала. Я предупредила Игоря, что вы спуститесь через десять минут.

— Хорошо, Алена. Что-то еще?

— Елизавета Игоревна подтвердила встречу. Она будет готова к семи.

Елизавета Игоревна. Лиза Сафина.

Моя спутница на сегодняшний вечер. Ширма. Красивый, элегантный аксессуар, призванный отвлекать ненужное внимание и создавать правильный имидж успешного, но не одинокого мужчины. Я выбрал ее из четырех предложенных Аленой кандидатур почти не глядя. Просто ткнул пальцем в фотографию, где она выглядела наименее хищной и наиболее… адекватной. Взрослая, состоявшаяся, без голодного блеска в глазах и губ, накачанных до состояния, когда их страшно целовать просто чтобы не лопнули. Идеальный вариант для одного вечера. Функция, которую нужно выполнить.

— Отлично, - бросаю я и отключаюсь.

Беру с кресла пиджак, набрасываю на плечи. Последний взгляд в зеркало. Из него на меня смотрит чужой, незнакомый мне человек. С холодными, пустыми глазами. Впрочем, довольно сытый на вид и в нужной степени хищный, чтобы сегодня вечером меня не очень беспокоили желающие рассказать о своем успешном успехе, в который я непременно должен вложиться.

«Рендж-Ровер» бесшумно скользит по вечерним улицам. Я откидываюсь на спинку сиденья, закрываю глаза. Игорь ведет машину плавно, уверенно, зная, что я не люблю резких движений. Мы едем в один из старых, респектабельных районов города. Тихие, утопающие в первой апрельской зелени улицы, старинные особняки за высокими коваными оградами. Мир, далекий от суеты и шума центра. Я ничего не знаю о Сафиной, но заочно она кажется человеком как раз из этого «заповедника».

Глаза открываю, когда машина останавливается у одного из таких домов. Он небольшой на фоне остальных, Двухэтажный, из темного кирпича, с белыми колоннами и большими венецианскими окнами. Выглядит довольно интересно.

Выхожу, поправляю пиджак. Поднимаюсь по нескольким гранитным ступеням, нажимаю на кнопку звонка. Дверь открывает женщина в строгой форме. Проводит меня в просторную гостиную.

Сафина ждет меня там. Стоит у камина, в котором весело потрескивают дрова. Когда я вхожу, она оборачивается. И на мгновение я замираю, чисто рефлекторно оценивая «актив».

В жизни она лучше, чем на фотографии.

На ней длинное, струящееся темно-синее платье. Ткань обтекает ее фигуру, как вода, подчеркивая каждый изгиб, но не крича о нем. У нее весьма скромные формы, суховаты, как на мой вкус, но ей идет. Открытые плечи, тонкие ключицы, изящная шея, на которой тонкой змейкой лежит неброское ожерелье. Волосы собраны в высокую прическу, открывая идеальной формы уши с маленькими, почти незаметными серьгами. Макияж – сдержанный, почти невидимый. Только глаза подведены тонкой стрелкой, что делает их еще больше, еще выразительнее. И губы. Чуть тронутые помадой натурального оттенка.

Она не улыбается. Просто смотрит на меня. Прямо. Без кокетства, без заискивания. В ее серых глазах – спокойствие и ум. Немного смахивает на снежную королеву из старой сказки. Холодная, сдержанная, но не очень красивая.

— Вадим Александрович, - у нее тихий голос, идеальная дикция.

— Елизавета, - киваю, делая шаг навстречу. – Можете звать меня Вадим – оставим формальности. Выглядите превосходно.

— Спасибо, - она принимает комплимент, как должное. – Вы тоже можете просто Лиза.

Мы выходим на улицу. Игорь уже ждет у машины, но замечает мой легкий жест головой и отходит, чтобы я сам мог «поухаживать за дамой». У Сафиной прохладная узка ладонь, она не дрожит, когда она опирается на мою руку, чтобы сесть в «Ровер». Я сажусь рядом.

Глава третья: Барби

Глава третья: Барби

Воздух в конференц-зале отеля «The Thief» можно резать ножом. Он густой, наэлектризованный, пропитанный запахом дорогих парфюмов, нервного пота и больших денег. Я стою за спиной Лори, чуть сбоку, и чувствую себя ее тенью, ее вторым мозгом и невидимой броней.

Моя поза - идеальна. Спина прямая, как струна, руки сложены за спиной, на лице – маска вежливой, но непроницаемой сосредоточенности. Никто из этих напыщенных индюков из швейцарского инвестиционного фонда «Helvetia Capital» никогда не догадается, что внутри меня - выжженная пустыня.

Сегодня мы закрываем сделку. Последний, самый сложный раунд переговоров. На кону — эксклюзивные права на использование нашей AI-платформы для анализа ESG-рисков на европейском рынке. Это не просто контракт. Это заявление. Это выход «Aura Financial» на совершенно новый уровень.

— Госпожа Шутова, - тянет глава их делегации, седовласый, похожий на хищную птицу герр Мюллер, - мы все еще настаиваем на пункте о независимом аудите алгоритмов. Наши инвесторы должны быть уверены в прозрачности…

Я делаю едва заметный шаг вперед, наклоняюсь к уху Лори.

— Он блефует, - шепчу я, мой голос тонет в гуле кондиционеров. - Вчера в одиннадцать вечера их главный конкурент, «Nordic Trust», анонсировал запуск аналогичной платформы. Они отстают от нас на полгода, но если «Helvetia» сейчас не подпишет с нами, они потеряют долю рынка. Он тянет время, пытается выбить лучшие условия.

Лори едва заметно кивает, ее зеленые глаза холодеют. Она поворачивается к Мюллеру, и на ее губах появляется легкая, почти снисходительная улыбка.

— Герр Мюллер, - ее голос звучит спокойно, но в нем — сталь. — Давайте не будем тратить время друг друга на эти милые танцы. Мы оба знаем, что «прозрачность» - это лишь красивое слово, за которым скрывается желание получить доступ к нашей интеллектуальной собственности. И мы оба знаем про анонс «Nordic Trust».

Я вижу, как на лице Мюллера на мгновение проступает растерянность. Он явно надеялся что эта новость еще какое-то время побудет в тени, пока он развернет свои игрища. Такой удар в спину, ай-ай-ай.

— Так что у вас есть два варианта, - продолжает Лори, откидываясь на спинку кресла. - Либо мы подписываем контракт на наших условиях, прямо сейчас. Либо я встаю, ухожу, и через час мой ассистент связывается с вашими конкурентами. Уверена, они будут более сговорчивыми.

Я мысленно аплодирую. Лори – богиня переговоров. Она умеет быть гибкой, когда это нужно, и жесткой, как лезвие гильотины, когда чувствует слабость противника.

За четыре месяца рядом с ней я научилась огромному количеству вещей. Но самое главное – держать лицо. Правильно, а не как скромница, которую дергает за косички самый красивый хулиган школы.

Мюллер молчит. Его пальцы нервно барабанят по столу. Я вижу, как он смотрит на своих помощников, ища поддержки, но их лица – многозначительно кислые.

— Мы… согласны, - наконец, выдавливает он.

Победа.

Я чувствую, как напряжение, державшее меня в тисках последние несколько часов, медленно отступает. Делаю глубокий, почти незаметный вдох.

Подписание проходит быстро, почти формально. Рукопожатия, фальшивые улыбки, обмен папками с документами. Я стою рядом с Лори, принимаю поздравления, киваю, улыбаюсь. Моя роль – быть ее идеальной помощницей.

И это лучшее, что мне приходилось делать в этой жизни.

Как будто только сейчас, к двадцати пяти годам, я начинаю понимать, кем на самом деле хочу быть.

Такой, как она.

Когда швейцарцы, наконец, уходят, Лори поворачивается ко мне и широко улыбается.

Я всегда тут же улыбаюсь в ответ – она располагает к этому. Справедливости ради – только когда сама этого хочет.

— Крис, ты была великолепна, - в голосе Лори – искренняя благодарность. – Без тебя я бы не справилась.

— Мы - команда, - отвечаю я, и это — чистая правда. И чуть тише добавляю: - И я бы без тебя тоже ни за что, ни с чем не справилась.

Мы работаем вместе уже почти четыре месяца. Четыре месяца, которые пролетели, как один день. Я с головой ушла в эту работу, в ее бешеный ритм. Аналитика, отчеты, переговоры, командировки. Мой мозг работает на пределе, двадцать четыре на семь.

Мне это очень нравится.

Это спасает.

Потому что, когда я работаю, я не думаю. Не вспоминаю. Не чувствую.

Мы остаемся в переговорной одни. За окном – белая ночь Осло. Небо – жемчужно-серое, без единой звезды. Город внизу светится мягким, рассеянным светом. Июнь. Здесь, на севере, он пахнет морем, влажной землей и цветущей сиренью.

Я подхожу к столу, на котором стоят бутылки с водой, и залпом выпиваю целый стакан. Холодная жидкость обжигает горло, но приносит небольшое облегчение.

Я держалась хорошо, но сейчас чувствую, что рабочего напряжения все-таки было немножко через край.

Не потому, что Лори меня гоняет – она как раз максимально деликатна, идеальная эмпатичная начальница. Просто… время идет. И с каждым днем мои силы все больше и больше делятся на двое.

Глава четвертая: Барби

Глава четвертая: Барби

Я выхожу из офиса «Aura Financial» ровно в четыре тридцать.

Пятница. Город еще гудит рабочей энергией, но в этом гуле уже чувствуется предвкушение и расслабленность выходных. Июнь в Осло – это время, когда солнце забывает, что ему положено садиться. Оно просто висит в небе жемчужной, чуть размытой каплей, заливая улицы мягким, почти нереальным светом. Белые ночи до сих пор кажутся мне обманом, иллюзией, как будто кто-то забыл выключить свет на съемочной площадке моей новой, наспех слепленной жизни.

Я иду по набережной Акер-Брюгге. Ветер с фьорда треплет волосы, пахнет солью, йодом и цветущими в кадках розами. Люди сидят на террасах ресторанов, смеются, пьют белое вино. Я иду сквозь эту беззаботную, залитую солнцем толпу, и чувствую себя маленьким призраком.

Девочкой-невидимкой.

Мои шаги замедляются, когда я подхожу к зданию частной клиники «Volvat Medisinske Senter». Современное, из стекла и светлого дерева, оно больше похоже на спа-отель, чем на медицинское учреждение. Но за этим фасадом — лучшие специалисты, новейшее оборудование. Заботами Шутова – у меня есть вообще все. До неприличия распланированное до самых родов и даже дальше, но с заботой к моим личным интересам и предпочтениям. Хотя, все, что касается ребенка для меня пока просто… «боже, мне страшно, страшно, мне так страшно…!»

Я толкаю тяжелую стеклянную дверь. Внутри – тишина, прохлада и стерильный запах. Девушка на ресепшене улыбается мне знакомой, вежливой улыбкой.

— Добрый день, фрекен Таранова. Доктор Хансен вас уже ждет.

Фрекен Таранова. Кристина Таранова. Я до сих пор вздрагиваю, когда слышу это имя. Оно - как чужая одежда, которую я вынуждена носить. Я учусь заново в ней ходить. Пока что с переменным успехом.

Киваю, прохожу в тихий, залитый светом коридор. Сажусь на диван в зоне ожидания. Руки холодные, как лед. Я сжимаю их в кулаки, пытаясь унять дрожь.

Это плановый осмотр. Двадцать вторая неделя. Я должна была бы радоваться. Или хотя бы чувствовать что-то, кроме этого липкого, удушающего страха.

Я не хотела этого ребенка.

Когда я увидела те две полоски на тесте, мой мир, который и так держался на честном слове и паре проблесков разума в мозгу, рухнул окончательно. Я помню, как сидела на холодном полу в ванной, перебирала пальцами пластиковые тестеры и чувствовала только пустоту. Оглушающую, всепоглощающую пустоту.

А потом — панику.

Я записалась на аборт. Сидела в таком же коридоре, в такой же клинике, только в другом городе, в другой, прошлой жизни. Ждала, когда меня вызовут. Когда все это закончится. Когда из меня вырвут этот маленький, нежеланный комочек жизни, последнюю, самую прочную нить, связывающую меня с ним.

Помню, как медсестра назвала мою фамилию. «Таранова».

Как я зашла в кабинет без тени сомнений в том, что аборт – это самое правильное, что можно сделать в этой ситуации. Что так – гуманнее. Что ни один ребенок на свете не заслуживает такую мать как я. Тем более – ребенок моего Грёбаного Величества. А потом посмотрела на кресло и… поняла, что не могу. Не могу этого сделать.

Не потому, что вдруг проснулся материнский инстинкт. Нет. Просто почувствовала себя предательницей. Снова. Как тогда, под лестницей, когда не помогла Виктории. Когда выбрала молчание, чтобы спасти себя.

Я разглядываю красивую медицинскую карту, лежащую у себя на коленях, и в который раз пытаюсь представить себя матерью. Скорее всего, ни черта у меня не получится. Как можно дать кому-то любовь, если у тебя внутри – только выжженная пустыня? Как можно научить кого-то доверять миру, если боишься собственной тени? Как можно защитить, если сама – беззащитна?

В графе данных об отце – ничего. Здесь к этому относятся абсолютно просто – только раз меня спросили, знаю ли я что-то о наследственных заболеваниях отца ребенка, я помотала головой и на этом вопросы прекратились.

Никакого морализаторства.

Ноль осуждения. Максимальное участие.

— Фрекен Таранова?

Я поднимаю голову. Доктор Хансен. Женщина лет пятидесяти, с добрыми, умными глазами и спокойной улыбкой.

— Пройдемте, - говорит она.

Я иду за ней в кабинет. Светлый, просторный, с огромным окном, из которого виден фьорд. На стене – современный аппарат УЗИ с большим, почти как телевизор, экраном.

— Как вы себя чувствуете, Кристина? – спрашивает доктор, пока я сажусь на кушетку.

— Нормально, - вру я.

Она кивает, как будто все понимает.

Я расстегиваю блузку, приспускаю юбку.

И когда мой взгляд падает на живот, я замираю.

Он уже заметен. Господи. Вчера же как будто ничего не было, а сегодня живот уже есть – небольшой, аккуратный, но… он есть. Под одеждой еще не видно, а если надеть что-то посвободнее – наверное, получится скрывать еще… какое-то время?

Как долго, если еще вчера ничего не было видно?!

Меня разнесет через неделю до размеров беременной слонихи?

Я крепко сжимаю кулаки, так, что даже мои суперкороткие ногти режут ладони почти до крови.

Глава пятая: Хентай

Глава пятая: Хентай

Я лежу на спине в спальне Лизы, ее дыхание ровное, кожа теплая под моими пальцами.

Она прижимается ближе, рука скользит по моей груди, но это – просто движение, отработанное, как механизм швейцарских часов. Секс с Лизой похож на сделку: все на своих местах, все по плану.

Ее губы находят мои, ее тело двигается в знакомом ритме.

Я отвечаю – четко, технично, как на тренировке.

Это расслабляет, сбрасывает давление, как клапан на паровом котле. Но внутри – тишина.

Лиза – это порядок, который я выбрал абсолютно сознательно.

Я отстраняюсь, сажусь на край кровати, простыни шуршат. Воздух в спальне Лизы пахнет так же, как она сама - тонким, едва уловимым ароматом сандала, дорогих уходовых средств и выверенной до миллиметра чистоты. Все правильно. Все на своих местах. Даже простыни из египетского хлопка смяты как-то… идеально. Как будто она и в постели умудряется все контролировать.

В этом мы с ней поразительно похожи.

Я застегиваю пуговицы на рубашке, стоя спиной к кровати. Лиза лежит под шелковым покрывалом. Чувствую, как рассматривает мою спину, но молчит. Не устраивает сцен, не пытается удержать. Знает, что бесполезно. Я никогда не остаюсь.

Надеваю часы, защелкиваю браслет. Металл холодит кожу.

Я ни разу не привозил ее в свою квартиру в «Престиже», хотя один раз случайно о ней обмолвился. Само собой, не приглашал домой. Не звал на конюшни. Сафина, конечно, ни разу не спросила, почему. Слишком умна для этого. Объяснять сам тоже не видел смысла.

В той квартире в последний раз я был, когда вырвал Таранову из своей жизни.

После Кристины сделал для себя жесткое табу – никуда и никого минимум полгода.

Пару раз снимал пентхаусы в отелях, пару раз мы оставались в СПА.

Ездили за город, снимали там дом.

Никакого дискомфорта для Сафиной, как мне кажется, это не доставило. По крайней мере она ни разу на это не намекнула.

Идеальная женщина. Идеальная до зубовного скрежета.

— Снова не останешься на ночь, Авдеев? – Голос Лизы ровный, с легкой, почти незаметной иронией. Она лежит на кровати, подперев голову рукой, и край одеяла сполз, обнажая гладкое, покрытое легким загаром плечо.

— У меня завтра ранний вылет, - отвечаю, не оборачиваясь. Набрасываю на плечи пиджак. - Нужно заехать домой, собрать вещи.

— Я могла бы помочь, - мягко намекает Лиза.

Это не предложение. Это констатация факта. Она всегда готова помочь. Всегда готова быть удобной.

Я поворачиваюсь, разглядываю ее сверху вниз. Не очень красивая, на мой вкус. Слишком правильная, слишком выверенная. Но умная. И спокойная. Как гавань после девятибалльного шторма. Гавань, в которой я пытаюсь убедить себя, что это именно то, что мне нужно. Что тишина лучше, чем эмоции.

В пизду эмоции.

— Не стоит, Лиза. Справлюсь.

Она спускает ноги с кровати, прижимает покрывало к груди и идет ко мне.

Не знаю почему думаю, что Таранова ни хуя бы не прикрывалась – а запрыгнула бы на меня голой, и нашла бы способ если не задержать меня до утра, то своровать еще час моего времени – точно.

Лиза же просто мягко пробегает пальцами по манжетам моей рубашки, как будто ищет за что бы зацепиться, чтобы поправить. Легко касается губами моих губ. Никаких мурашек. Никакого электричества. Просто прикосновение. Правильное. Как подпись под очередным контрактом.

— В воскресенье в филармонии Берлинский симфонический оркестр, - как бы невзначай говорит Лиза, когда я уже отстраняюсь. – У меня два пригласительных. В ложу.

В ее голосе нет просьбы. Только информация. Но в целом не трудно догадаться, что это - проверка. Тонкая, почти незаметная. Она хочет знать, есть ли в моих планах место для нее.

Есть ли для нее место в моей повседневной жизни.

— В воскресенье я еще буду в Осло, - смотрю прямо ей в глаза, вычленяю реакцию. – У друзей.

В ее серых глазах на долю секунды мелькает разочарование. Лиза быстро его гасит, прячет за маской светской вежливости. Но я все равно успеваю заметить. Она – как хороший, но не очень опытный игрок в покер, который умеет скрывать свои карты, но легкая дрожь в пальцах сдает ее блеф с головой.

— Понятно, - она чуть улыбается. - Передавай им привет.

Она не спрашивает, надолго ли я уезжаю. Не спрашивает, почему не сказал раньше. Не устраивает сцен. Просто принимает мои планы как данность.

Наверное поэтому, Лиза Сафина – идеальная женщина для мужчины, который устал от эмоциональных качелей. Для мужчины, который хочет простой ёбаной тишины.

— Сходим куда-нибудь, когда вернусь. – Предлагаю альтернативу. Это не обещание. Просто констатация факта. Часть нашего негласного договора, условия которого мы никогда не обсуждали, но оба безупречно соблюдаем.

Ее улыбка становится чуть более расслабленной.

— Буду ждать.

Глава шестая: Барби

Глава шестая: Барби

Последние семь дней, я проживаю буквально в режиме выживания, на автопилоте, заставляя себя дышать, есть и работать. Неделя, в течение которой я методично, почти с мазохистским усердием, выстраиваю вокруг своего сердца новую стену взамен рухнувшей. Кирпичик за кирпичиком.

Я знаю, что Вадим был здесь.

Я видела фото в инстаграм Лори, где она, конечно же, милосердно постаралась его не светить, но как можно не заметить двухметрового Гулливера, даже если он выглядывает только локтем или со спины, но обязательно – под «аккомпанемент» женских взглядов. Такие очевидно жадных, что это считывалось даже на бездушных фото.

Я с трудом, но поборола желание сохранить кадр, на котором его лицо было в пол-оборота. Хоть и практически скрытое тенью. Знала, что в конечном итоге все равно нарушу все свои обещания – не искать, не находить, не знать – и буду пялиться на этот огрызок по ночам. И думать, насколько исполосована ногтями его «безобразной Эльзы» эта охуенная спина под этой роскошной рубашкой.

Мы не пересеклись.

К лучшему, конечно.

Я повторяла это себе, как мантру, каждое утро, глядя на свое отражение в зеркале. Мы не пересеклись, не встретились где-то случайно в этом не таком уж и большом городе.

Это хорошо. Это правильно. Я не хочу видеть его, он не хочет видеть меня – идеально.

Мне даже почти не было больно.

Хотя все это - ложь. Сладкая, спасительная ложь, которой я кормила себя все эти дни.

Конечно, я ждала. Ждала, как последняя идиотка. Каждую минуту субботы, которую забивала всем, чем могла – даже красавчиком шведом, оказавшимся на милым, общительным и крайне вежливым. Но даже сидя в кафе в чудесной компании Элиаса, все равно то и дело дергалась на каждый мужской голос, надеясь уловить знакомый низкий бархатный тембр. Просто… а почему нет, если три тысячи километров между нами сократились до Дня рождения детей наших общих знакомых? Я представляла, как наши взгляды встретятся – и, как в красивом кино для дур, мир на мгновение застынет.

А потом я безжалостно себя одергивала. Вспоминала о своем животе, который с каждым днем становится все заметнее даже под свободной одеждой. Вспоминала, что он с другой. Что я – просто хуевое воспоминание в его идеально выстроенной жизни. И эта отрезвляющая пощечина реальности на какое-то время приводила меня в чувство.

А потом наступал новый день – и все повторялось. Я знала, что Авдеев прилетал всего на день, но все равно как последняя конченая дура продолжала высматривать его лица в толпе. И каждый раз сердце предательски ухало в живот, когда взгляд случайно натыкался на слишком высокую, слишком плечистую мужскую фигуру.

Я убеждаю себя, что не имею права киснуть. Не имею права разваливаться на части. Что прошло четыре месяца – и я же как-то держалась? И что теперь во мне – жизнь. Маленькая, хрупкая, зависящая от меня целиком и полностью. И ради него, ради моего сына, я должна быть сильной. Должна научиться жить без Авдеева. Окончательно.

Сегодня – пятница, и я почти убедила себя, что у меня в конце концов, начинает получаться. По крайней мере я почти не пыталась оценить может ли выросший в дверях офиса курьер – высокий и крепкий – быть Авдеевым хотя бы гипотетически.

Работа опять становится моим спасением. Ухожу с головой в аналитику, в отчеты, в подготовку к переговорам. Мой мозг, изголодавшийся по сложным задачам, с благодарностью принимает эту нагрузку. Работаю до изнеможения, возвращаюсь домой поздно вечером, падаю в кровать и мгновенно проваливаюсь в сон.

Но Вадим там по-прежнему слишком частый гость.

Я учусь контролировать свои мысли. Как только в голове всплывает его образ – я тут же переключаюсь на что-то другое: новый проект, список покупок, погода за окном.

На что угодно, лишь бы не думать о нем.

Почти верю, что смогу. Что время и расстояние действительно лечат.

Я сижу за своим столом, просматриваю квартальный отчет. Цифры, графики, таблицы. Мой упорядоченный хоть в чем-то мир, логичный и безопасно предсказуемый. Когда дело касается цифр – я могу отключать эмоции.

Когда звонит телефон, первое, на что обращаю внимание – незнакомый номер. Не такая уж редкость в наше время, но здесь, в Осло, со мной такое случалось только в первые недели, когда я переехала и нужно было улаживать некоторые юридические формальности (хотя бОльшую их часть взяли на себя Дима и Лори). Потом все потихоньку сошло на нет. Теперь мой телефон звонит исключительно по делу и всегда – с известных номеров.

Отмечаю, на автомате, что номер – норвежский.

Вадим мог бы запросто пользоваться сим-картой местного мобильного оператора, но… зачем?

И все равно, когда прижимаю телефон к уху, слышу, как предательски стучат зубы.

— Кристина Таранова, слушаю.

— Добрый день, фрекен Таранова. Меня зовут Йонас Олсен, я представляю юридическую фирму «Торне и партнеры». Я звоню вам по поручению наших клиентов, представляющих интересы господина Вадима Авдеева.

Я крепко-крепок зажмуриваюсь.

Мозг вяло – почему-то с улиточьей скоростью – гоняет туда-сюда: «… представляющих интересы господина Вадима Авдеева…»