Шолох. Теневые блики

Предисловие к изданию

Роман вошел в шорт-лист премии "Рукопись года".

Бумажная книга "Шолох. Теневые блики" от ЭКСМО доступна во всех книжных магазинах.

Здесь размещена полноценная официальная версия романа ❤

На данном сайте книга выгоднее по цене как для читателей, так и для меня, автора. Поэтому, если вам подходит чтение онлайн и в приложении, я приглашаю вас приобрести книгу здесь.

Мерч по миру "Шолоха" — открытки, стикеры, аромасвечи, магнитные закладки, бумажные книги с автографом и многое другое — можно приобрести у меня в группе "Антонина Крейн | ШОЛОХ | Фэнтези". Также жду вас на канале "Антонина Крейн | "Шолох" | Книги | 18+" (ссылки в профиле).

Вообще, "Шолох" — это серия уютных и независимых фэнтези-романов, объединенных вселенной Лайонассы. У каждой книги — свой основной сюжет, который "закрывается" в конце.

В "Шолохе" есть основной подцикл о Тинави из Дома Страждущих — "Теневые блики" как раз о ней :) — и есть отдельные романы о других героях, городах, планетах. Слабое сквозное развитие в серии имеется, но в целом я стараюсь писать так, чтобы книги были самодостаточны. Если в аннотации написано "ОДНОТОМНИК", вы можете читать книгу совершенно независимо от остальных романов серии.

Романы о Тинави лучше читать по очереди, но вы сможете спокойно остановиться в любой момент, так как их финалы всегда закрыты. Так что смело приступайте к чтению!

Добро пожаловать в Смаховый лес! ❤
Пусть мир Шолоха принесет вам радость! ❤

Глава 1. Долг перед обществом

И я коснулся дна и, оттолкнувшись,

вверх поплыл на свет неведомых,

невидимых планет…

Старинная дэльская песня

Дважды в месяц, на новую и на полную луну, все жители Шолоха крепко запирают двери своих домов.

В это время смутные тени в тёмно‑зелёных одеждах выходят в лес. Их неясные лица под глубокими капюшонами дышат золотом старинных гобеленов, а ярко‑оранжевые фонари освещают им путь. Шаги незнакомцев легки: ни одна травинка не чувствует их тихой поступи. Всюду царит безмолвие. Не крикнет птица, не шелохнётся листва старой ивы.

В такие ночи Шолох, столица Лесного королевства, безраздельно отдан духам.

Мы называем их бокки, потому что на древнем наречии Восточных Пределов «бокки» означает «искра», «тайна» и «непостижимое».

Бокки бродят по всему городу. Они кружат по дубовым рощам, выходят на центральные улицы, спускаются к бурным водам реки Нейрис. Иногда они подолгу стоят под окнами того или иного дома, и только фонари со скрипом раскачиваются на ветру.

Никто не смеет нарушить дозор бокки‑с‑фонарями.

Нельзя препятствовать их скорбным прогулкам. Они – егеря старых королей, важнейшая часть нашей истории. Признавая право бокки на две ночи в месяц, мы будто снимаем шляпу перед богами‑хранителями, без которых Шолох никогда не стал бы Шолохом.

Но… как быть, если дух уже битый час топчется на твоей клумбе и колотит, колотит, непрестанно колотит в окно фонарём?

– Вот зараза! – Ка́дия поднялась из кресла и потопала к нарушителю спокойствия. От обжигающего чая нос подруги раскраснелся, оттеняя её пшеничную шевелюру.

– Эй, ты, призрак! – Кад ткнула пальцем в стекло. – А ну брысь отсюда!

Ноль эффекта. Бокки по ту сторону продолжал бесчинствовать.

Хотя я на его месте поумерила бы пыл: Кадия страшна в гневе. Писаная красавица, стражница, дочь высокопоставленного чиновника и просто боевая натура, она кому хочешь задаст жару. Будь он хоть трижды «непостижимый».

Я тоже с любопытством подошла туда, где спальня обрывалась в ночь. За панорамным окном во всю стену, выпуклым, как аквариум, мир духов плыл под толщей волшебства.

И только бокки всё стучал. Вот сумасшедший дятел!

– Что будем делать? – прикинула я.

– Не обращайте внимания! Тогда ему, наверное, надоест, – предложил Да́хху.

Дахху – это третий и последний из нашей дружной компании.

Сейчас он полулежал на диване, и длинный полосатый шарф обматывал его шею свободными петлями, свисая чуть ли не до пола. Дахху дотошно изучал передовицу «Вострушки» (лучшая столичная газета, печатается под редакцией Анте Давьера). В новостях не было ничего интересного, но Дахху, знаете ли, педант.

И, думаю, он прав насчёт бокки. Я кивнула и наглухо задёрнула шторы.

– Вот и славненько! – одобрила Кадия, когда глубокий синий бархат приглушил истерику духа.

Подруга с размаху плюхнулась на грушеподобный пуф, схватила миску с виноградом и продолжила учиться ловить ягоды ртом – с подброса. Получалось ужасно! Половина трагически улетала на пол, но Кадию это не смущало. Её вообще немногое могло смутить. К сожалению.

Кстати, да, я же не объяснила.

Дахху, Кадия и я – бывшие однокурсники. Семь лет мы втроём жили у строгого наставника, магистра Орлина, получая достойное аристократов высшее образование. Но, на мой взгляд, главным, что каждый из нас обрёл за эти годы, стали вовсе не знания, а настоящие друзья. Те, за кого держишься крепко, как за шток‑мачту во время шторма. И кому легко прощаешь минное поле из винограда на своём ковре.

Мы с ребятами часто собираемся на совместные ночёвки у меня дома.

Вечеринки всегда проходят одинаково: мы болтаем обо всём на свете, потом кого‑нибудь тянет танцевать, и мы пляшем, будто бешеные кочевники, а ближе к утру заваливаемся спать, и по комнате долго летают уютные шепотки: «Ты уже уснула?», «Дахху храпит, зараза», «Давай ему лимоном на язык капнем?».

И ни разу ещё в нашу тесную компанию не пытался ворваться чужак. Тем более такой неожиданный и рьяный, как бокки‑с‑фонарём.

Стук фонаря о стекло всё ещё слышался, но тихо. Я вернулась к своему занятию: подошла к камину и стала технично рвать письма, пришедшие за год. Обрывки официальных бумаг – сплошь отказы в приёме на работу – мёртвыми мотыльками падали по ту сторону витой решётки. Будет холодный день – разожгу огонь и спалю всё это к праховой бабушке.

– Тина́ви, а что с твоим последним заявлением? – вдруг с набитым ртом спросила Кадия.

Я изобразила, что не слышу.

– Тина‑а‑а‑ави! – пропела подруга.

– Каким из них? – неохотно буркнула я.

– На должность тренера по тринапу[1] в Академию.

Мой взгляд скользнул к остаткам конверта в глубине камина. Я пожала плечами:

– Моя кандидатура им не подошла. Вы бы видели, как перекосило ректора Шэвлиса, когда я призналась, что теперь я магическая калека. Я уж думала – инсульт! Откачивать его собралась…

Глава 2. Познакомьтесь с Полынью!

Удача – это всего лишь умение быть начеку.

Балатон из Дома Мчащихся, Глас короля

Меня разбудил громкий стук в дверь. Тяжёлые резкие удары, будто добиться внимания пытался горный тролль, а то и кто побольше.

В комнате было душно и жёлто от всепроникающего солнечного света.

Я подскочила на кровати и побежала открывать, на ходу перепрыгивая через спящие на матрасах тушки Дахху и Кадии. За диваном угрюмо безмолвствовал то ли спасённый, то ли похищенный мальчик.

Мальчик!

Прахов прах, прах, прах!

Неужели это Смотрящие из Лесного ведомства пришли по наши преступные души? Или чародеи‑Лакмусы хотят перекинуться парой ласковых? А может, вообще Ходящие… Тогда пиши пропало.

У меня непроизвольно вырвался стон.

Я оглянулась на ребят. У Кадии, дрыхнувшей в позе звезды, ярко блестели на солнце волосы. Во сне подруга скинула с себя одеяло и возлежала с достоинством, удивительным для человека в пижаме. Дахху же свернулся под пледом в клубок, так что торчали только нос и нестриженые вихры.

Кулёк с загадочным мальчиком не шевелился.

Под несмолкающий стук я выбежала в прихожую, где за входной дверью скрывались неведомые каратели. Попытка отыскать в голове что‑то похожее на план действий окончилась провалом. Лихорадочные мысли гулко врезались в костяные стенки черепа, не встречая по пути ни грана полезной информации: увы, я всегда была совой, плохо соображающей поутру.

Едва я замерла перед дверью, как стук оборвался.

– Госпожа Тинави, приветствую, – раздался спокойный и совсем не злой мужской голос. – Я не вовремя?

Хм. Каратели вряд ли были бы столь милы.

– Да, к сожалению, я не при параде, – озадаченно протянула я. – А вы, простите, кто?

– Меня зовут Полынь. Я ваш новый куратор и старший напарник в Иноземном ведомстве.

Я ошарашенно моргнула. Потом со вздохом покачала головой.

– Боюсь, господин Полынь, произошла какая‑то ошибка. Я там не работаю.

– Теперь работаете, поздравляю. – В его голосе отчётливо послышалась усмешка. – Начиная с сегодняшнего утра вы занимаете должность Ловчей.

– Что?!

– Разве вы не получили ведомственную ташени? Мы отправили вам летучее письмо вчера вечером.

Моё лицо вытянулось, ведь я не помнила никаких ташени.

Ташени – это магические послания в виде бумажных птичек, которые «оживают» от нужного заклинания и находят адресата в любой точке города. Но если все окна и двери закрыты, ташени не сможет прорваться в дом…

А у меня есть дурная привычка: я люблю запираться в своём одиночестве.

– Тинави. – Чужак, в ответ на моё молчание, заговорил тем мягким тоном, какой выбирают для детей и дураков. – Давайте так. Вы закончите свои дела, приведёте себя в порядок, а я подожду здесь. Как будете готовы, выходите. И мы вместе отправимся в ведомство на ваш первый рабочий день.

– В ведомство, – тупо повторила я, – на мой первый рабочий день.

Человек выдержал многозначительную паузу.

Потом, судя по возросшей громкости голоса, он прижался к двери вплотную:

– Поторопитесь, если вы всё ещё хотите у нас работать. Вы ведь хотите?

– Д‑да! – сказал мой подлый рот до того, как мозг успел его остановить.

Какое ещё «да»?!

Зажав провинившийся рот руками, чтобы ещё чего не ляпнул, я, спотыкаясь, попятилась в комнату.

Никогда ещё входная дверь в собственный дом не казалась мне такой манящей и пугающей одновременно.

* * *

По спальне бесшумно, но панически металась Кадия.

Дахху дрых, посвистывая на выдохе. Заботливо свёрнутый нами кулёк с мальчишкой был размотан и обескураживающе пуст: судя по всему, именно это превратило Мчащуюся в подобие безмолвного траурного вихря.

Вывод напрашивался сам собой.

– Сбежал?

– Сбежал! – трагическим шёпотом подтвердила Кадия. – Я очнулась от хлопанья ставни. – Она кивнула на второе окно моей спальни. Уже не панорамное, а обычное, скромно притаившееся за книжными полками.

Я выругалась, затем со вздохом протянула:

– Слушай, тут такое дело. Меня сейчас же вызывают в Иноземное ведомство.

Кадия отшатнулась.

– Я думала, нас максимум оштрафуют за выход к бокки!

– А меня не штрафовать. – Я покосилась в сторону коридора и понизила голос: – Меня приглашают на службу.

– Что? – Кадия удивлённо распахнула глаза, приоткрыла пухленький ротик… А потом мыском ноги непочтительно ткнула спящего Дахху.

– А ну подъем! – гаркнула она. – Тут у нас повод для праздника!

– А подождать он не может? – Друг плотнее завернулся в одеяло. – Такой божественный сон…

Глава 3. Иноземное ведомство

Долой департамент Ходящих! Не дадим тру́сам в масках лезть в наши жизни! Никому не позволено шпионить за своими! Прочь, железнолицые!

Агитационная листовка двухлетней давности, прибитая к забору на улице Сойкиного Пера

В Шолохе самое удивительное то, насколько гармонично этот здоровый, бурлящий жизнью город растворяется в густом лесу.

Бывает, идёшь себе, задумаешься мимоходом, а очнёшься уже в чащобе. Дубравы захватывают власть профессионально. В некоторых местах это взаимопроникновение доходит до абсурда: городские мощёные дорожки минуют ряды обросших мхом каменных домов и внезапно, совершенно нелогично, обрываются между кустом, пнём и пригорком. А двести метров спустя появляются вновь, как ни в чём не бывало.

По дороге к центру мы с Полынью миновали несколько таких прогалин.

Шли молча. Я не знала, что сказать, а Ловчий отмахивался от вайтов – игривых духов воздуха, похожих на прозрачно‑леденцовых светлячков.

Вайты увязались за нами ещё на моём участке. Подрагивая от удовольствия, они назойливо звенели колокольчиками в волосах Полыни, перебирали амулеты на его груди, бренчали многочисленными оберегами.

Честное слово, я бы их уже пристукнула на его месте! Но он, наверное, привык, ведь вайты падки на всё волшебное, а от Полыни разило магией так, что я буквально задыхалась от плотности энергетического поля. И немного от зависти…

Между тем мы вышли на набережную реки Арген – тут начинается центр, – и мир вокруг резко просветлел. Стало весело и звонко.

Горожане сновали вдоль мозаичной мостовой, щеголяли акцентами всех мастей. На воде покачивались лодки, чьи хозяева, разбирая снасти, громко подпевали уличным музыкантам. Примостившиеся рядом рыбаки косились на них отнюдь не добро. Ивы шелестели, низко склонясь над рекой, а дети играли зеркалами, посылая в прохожих солнечные зайчики.

Птицы орали как ненормальные. Считается, что причиной тому зашкаливающий у них уровень счастья от пребывания в нашем благословенном краю. Хотя, признаться, иногда мне кажется, что они просто глуховаты и потому ведут свои разговоры на повышенных тонах: «Э‑э‑эй, ну как там твоё новое гнездо, Барли?» – «Что говоришь, Селви, я не слышу?!» – «Гнездо, говорю, как гнездо?!» – «Селви, говори громче, на этой улице ужасно шумно!» – «Вы, идиоты, заткнитесь оба, я тут птенцов кормить пытаюсь!»

Вайты, ошеломлённые живостью улицы, что‑то прожужжали и усвистели обратно в чащобу. Полынь хмыкнул им вслед и тотчас хищно повёл носом: на набережную выкатилась кофейная телега.

Пленительный аромат буквально сшибал с ног, скрип колёс казался чарующим пением ундин. Мы с Внемлющим дружно уставились на источник гарантированного блаженства.

Переглянулись.

– Выпьем на ходу, я возьму, – коротко кивнул Полынь и решительно пошёл к телеге.

Я невольно улыбнулась. Кофейная проверка пройдена: значит, мы найдём общий язык!

– Тинави, ты когда‑нибудь была в Иноземном ведомстве? – спросил Ловчий, вернувшись, и сделал большой глоток. Потом сразу же поморщился и буркнул заклинание – обжёгся, значит.

Я помотала головой:

– Нет. Зато была в Военном, там работает моя лучшая подруга. – Я вспомнила тесные коридоры, горы оружия, грубоватых стражей и добавила: – Так себе местечко! Надеюсь, наше не воняет по́том и не забито самовлюблёнными мужланами?

Полынь хмыкнул:

– Ну, разве что в департаменте Указующих… Знаешь, кто это?

– Конечно. Стратеги внешней политики.

– Верно.

Я осторожно подула на слишком горячий кофе. Ловчий прищёлкнул пальцами, и напиток мгновенно остыл до комфортного состояния. Лихо Полынь колдует! По любому пустяку.

– Я догадываюсь, что ты умница, но на всякий случай повторю привычный инструктаж, – дружелюбно продолжил куратор. – Всего в Иноземном ведомстве насчитывают пять департаментов. Во‑первых, Ловчие. Это мы, занимаемся делами иноземцев внутри Шолоха. Потом Говоруны, то есть дипломаты. Указующие – мозги ведомства, на них внешнеполитическая стратегия. Ищейки – мастера на все руки. И Архив. Тоже мозги, но пассивные.

– Мы самые классные, да? – неловко попробовала пошутить я.

Полынь поддержал инициативу: прижал украшенный сразу тремя перстнями палец к губам и воровато оглянулся:

– Конечно. Только никому не говори.

Пройдя под аркой Тысячи Горгулий (на самом деле их только триста, Дахху как‑то подсчитал), мы вынырнули в Верхнем Закатном Квартале – самом престижном районе Шолоха, месте скопления большинства министерств.

Впереди показалось Иноземное ведомство.

Это было внушительное каменное здание, изобилующее шпилями, арочными сводами и контрфорсами. Его оттеняли воздушная площадь и пёстрая набережная по левому боку, заполненная летними верандами кафе. Вдалеке торчали фигурные контуры Казначейства и Ратуши.

Колокол Толстяк Бенджи на Ратуше пробил полдень, и тотчас госслужащие стайками потекли на обеденный перерыв.

Мы смело ринулись им наперерез.

– Значит, так, – инструктировал меня Полынь, пока мы проталкивались к высоким арочным дверям ведомства. – Утром другие новобранцы прошли вступительное тестирование, потом был перерыв, а через десять минут, – Полынь сверился со своими болтавшимися на цепочке часами, – …нет, уже через семь минут, будет лекция мастера Улиуса. Он возглавляет департамент Ловчих. Там ты и присоединишься к группе.

Глава 4. Трудности амнезии

Два самых дорогих района Шолоха – это Верхний и Нижний Закатный Кварталы. Верхний квартал, также именуемый Королевской милей, отдан госучреждениям. В Нижнем квартале располагаются поместья семнадцати знатных Домов.

Энциклопедия «Доронах» под авторством Дахху из Дома Смеющихся, черновик первый

Хозяева «Воздушной гавани» удивились бы, узнай они, что мы с Кадией и Дахху считаем их ресторан нашим «штабом».

Тем не менее так оно и было.

В откровенно туристической «Воздушной гавани» мы обсуждали великие планы по захвату мира, тосковали о несбывшемся и банально сплетничали.

Мы регулярно жаловались на то, что «Гавань» нам надоела, еда тут паршивая, сидеть на крыше холодно, цены задраны, и, вообще, пора бы найти «штаб» поуютнее, но… Сложно было решиться на предательство.

Ведь именно в «Воздушную гавань» мы пришли в наше первое утро в Шолохе после окончания учёбы. Семь лет жизни в Смаховом лесу, под крылом наставника, и вдруг – возвращение в большой город. На родину, но позабытую. Казалось, совсем чужую.

«Гавань» стала для нас первым заново обретённым местом в столице. И мы прикипели к ресторанчику всем сердцем, сколь бы скверным он ни был. Я считаю, легко отделались. Другие так привязываются к людям.

Выпустились мы в начале июня.

Кадия и я, прощаясь с магистром Орлином, рыдали взахлёб: старому мастеру даже пришлось отобрать у нас только что вручённые дипломы, потому что иначе они бы утонули в слезах и соплях. Дахху переминался рядышком и тоже заметно грустил.

Забавно – мы ведь так ждали конца учёбы! С придыханием считали дни до «взрослой» жизни.

Но, когда дверь в коттедж Орлина захлопнулась, только у Кадии всё сложилось как надо.

Он убрала диплом в тумбочку, переоделась в военную форму и бодрым шагом отправилась на службу. Кад не разменивалась на сомнения, не мялась на пороге: «А стоит ли?» У неё механизмы в голове вообще как‑то лучше работают, чем у большинства. Если Кад чего‑то хочет, она идёт и пробует. Если её задевают – мигом выбрасывает эту чепуху из головы (предварительно врезав обидчику как следует). Если ей страшно, она говорит: «Что‑то мне боязно, ух!» – и всё равно делает намеченное, пусть и покрывшись мурашками.

А вот мы с Дахху влипли. Я – потому что потеряла магию, напутав кое‑что в алхимической лаборатории отца.

Дахху – потому что ждал другого. Он думал, финал учёбы означает торжество твоего ума и сладкую дрожь в коленях, когда ты видишь, как огромен внешний мир. Сколько у тебя возможностей. Перспектив.

Но оказалось, что это сложный труд: из раза в раз выбирать правильную дорогу. Каждый день сосредотачиваться и выбирать, не расслабляясь.

Потому что начать заново не получится. Правила не позволяют.

«Меня как будто выкинули в Шепчущее море, – вздыхал Смеющийся, – на крохотном плоту. Сказали: дерзай! И, одобрительно улыбаясь, растворились в прозрачном синем воздухе. И вот я совсем один, и уже, если честно, плевать на свободу. Просто хочется знать направление. Быть уверенным в том, куда я плыву. Чтобы трое суток спустя, когда я начну умирать от жажды, те же самые лица не спросили разочарованно, за каким прахом я так упорно гребу прочь от земли блаженных».

В итоге неприкаянный Дахху поступил на второе высшее в Лазарет. Быть вечным студентом очень удобно, ведь это позволяет отложить настоящий выбор на туманное «потом».

Грустно, ибо всем, кроме самого Дахху, очевидно, в чём его судьба.

Он – прирождённый учёный. Такой, знаете, настырный теоретик, который может годами докапываться до истины в каком‑нибудь Чрезвычайно Важном Вопросе типа: «Пользовались ли мотыгой народы Северной пустоши в IV–V веках?».

Дахху давно мечтает написать «Доронах» – энциклопедию о Лесном королевстве, в которой он раскроет всю суть нашей истории и культуры. Но друг слишком боится провала, поэтому исследование всё ещё в проекте.

Компенсируя, Дахху доходит до самой сути в других, отнюдь не столь полезных вещах.

Так, когда я поднялась в «Воздушную гавань», он по десятому разу читал меню: изучал его так внимательно, будто надеялся найти секреты древних магов между строк. Или хотя бы какое‑то новое, ещё не опробованное нами блюдо – что тоже вряд ли.

Первой меня заметила Кадия:

– Кого я вижу, хей‑хей! – Она помахала из соломенного кресла, стоявшего у самого парапета. Улыбка Мчащейся, обнажающая и верхние, и нижние зубы, была настолько широкой, что не умещалась на лице.

Подойдя, я выжидающе уставилась на ребят:

– Не томите! Что там с мальчиком?

– Никто не знает. – Дахху развел руками. – У парня амнезия, – и он рассказал всё по порядку.

Утром, догнав беглеца, Дахху замешкался, ведь за ночь мы успели выстроить непростые отношения с подростком. Спасли его, но потом связали (страшно сказать – розовыми простынями). Причём о спасении мальчик не знал – был в обмороке, зато простыни прочувствовал по полной программе.

Незнакомец заговорил с Дахху первым: дрожащим голосом поинтересовался, что случилось. Как выяснилось, он не помнил ровным счётом ничего: зачем гулял в полночь? Где живёт? Даже собственное имя вызывало у подростка глубочайшие сомнения. Потом он утвердился в мысли, что его зовут Карл.

Глава 5. Магия, прощай

Не смотри на прошлое с тоской!

Было и ушло, нынче его нет.

Лучше поутру проснись и пой,

Жить сегодня – в этом весь секрет.

Девиз шолоховской гильдии трубадуров

Когда я оказалась дома, вся моя сонливость улетучилась, как окись балаган‑травы. Вечный парадокс: нет ничего желаннее сна поутру, и ничего скучнее – ночью.

Следы вчерашней вечеринки придавали комнате неряшливый вид: всюду были разбросаны разноцветные подушки, из шкафа вывалилась одежда (сама вывалилась, ага).

Я занялась уборкой. И заодно мысленно перебрала детали нашей встречи с бокки. Всё‑таки приятно, что мы так близко познакомились с одной из чудинок Шолоха…

Ведь бокки – таинственные существа.

В детстве я обожала сказки про них. Помню, книжки чётко делились на две категории. В первой рассказывалось, что призрачные егеря, свидетели прошлых эпох, сторожат наши сны в самые мрачные ночи – это был вариант для малышей. Им поди объясни иначе, почему дважды в месяц за окнами блуждают призраки, чьи плащи, будто щупальца, шевелятся у земли!

Другая категория – легенды для детей постарше. Эти истории были одобрены школой и рекомендовались к прочтению в дидактических целях. Там описывались смелые, но непослушные ребята, выходившие к бокки‑с‑фонарями и никогда больше не видевшие белого света, так как духи утаскивали их в царство теней. Напрашивается вывод: то ли в это царство не принимают людей старше двадцати пяти, и поэтому мы с Дахху и Кадией не прошли туда по возрастному цензу, то ли сказки всё‑таки врут. А вот мальчик… Может, мы спасли его от подобной участи? И бокки‑с‑фонарями не угомонятся, пока не вернут себе намеченную жертву?

Луна уже пошла на убыль, и, значит, лесные духи не появятся в Шолохе ещё пару недель. Но вдруг?..

Я выглянула в окно. Всё честно: бокки не было. Сад тонул в прохладной темноте.

Наверное, со стороны мой коттедж казался светящимся рыбацким судном в безбрежном океане леса. Огни в остальных домах Мшистого квартала уже погасли – соседи спали, убаюканные свежестью весенней ночи. Лишь пел соловей.

Спальня мерцала в зеленоватом свете аквариумов с травой осомой. Расставляя книги, магические кристаллы и свечи на полках, я чувствовала себя ундиной в полночном водопаде. Минуту спустя – феей, манящей путника в заколдованный круг. Или нет. Жрецом, который готовит пещеру к кровавому ритуалу… Для полноты картины оставалось только начать что‑нибудь петь на придуманном языке.

На древнем не рекомендую! Однажды, в неурочный час готовя доклад по лингвистике для магистра Орлина (как и все студенты, я обожала заваливать сроки), я умудрилась доспрягать глаголы стародольнего языка до такого одурелого состояния, что случайно вызвала разрушительного духа забытых подземелий. Он явился прямо посередине учебного класса, и не прошло и трёх секунд, как стало ясно: на летних каникулах мне придётся заняться ремонтом. По всему второму этажу дома наставника будто смерч прошелся.

Впрочем, теперь подобная оплошность мне не грозит.

Я вздохнула, переоделась в пижаму и легла в кровать.

Поёрзала, пытаясь найти удобную позу. Встала, открыла окно. Выключила ночник. Заплела волосы в косу. Сон не шёл. Включила ночник.

– Ух‑ху… – кисло прокомментировал Марах. Филин был в курсе моих бессонниц. И, как ни странно, их не одобрял: хотя, казалось бы, кому ещё они могут понравиться, если не другому ночному хищнику.

Мои мысли беспокойно вертелись вокруг вопроса о работе в департаменте Ловчих.

В Иноземном ведомстве не знают, что у меня нет магии. Если бы знали – точно завели бы на эту тему разговор. А так все ходят с лицами «шито‑крыто», и – да, дело пахнет жареным. Рано или поздно они выяснят правду, и тогда мне не поздоровится.

Воспоминания неминуемо соскользнули в омут того проклятого июньского дня.

Я со стоном закрыла лицо руками. В глазах защипало – как всегда, когда речь идёт об инциденте. Иногда на меня нападает паранойя, и тогда мне кажется, что эта плаксивость – чуть не главная причина того, что мои родители в прошлом году решили переехать в далёкий Норшвайн. Хотя, признаться, я сама чуть ли не насильно вытолкала их прочь из столицы. Мне было слишком стыдно. Я должна была стать гордостью семьи, а в итоге оказалась безнадёжной слабачкой, раскисающей от каждого неаккуратного слова.

У моих ближайших и дражайших сердца разрывались при каждом взгляде на меня. Особенно у папы. Это в его лаборатории случился взрыв.

Надо сказать, что меня с детства завораживал подвал нашего дома. Мой отец – его зовут Инри – алхимик, за которого дерутся королевские дворы всего мира. Но пока я была ребёнком, он брал контракты только в Шолохе.

На семейных встречах запрещалось обсуждать работу – мама считала, что так мы сохраним «нормальный климат» в доме. Как следствие, папины склянки манили нас с сестрой куда больше, чем могли бы.

Мы фантазировали, что он разрабатывает сложнейший эликсир, который даст человеку божественную силу и наконец‑то сделает левитацию возможной. Когда отец уединялся в своей подвальной лаборатории, мы всё норовили подглядеть. Но мама отлавливала нас на полпути и оттаскивала прочь, лупя мокрым полотенцем.

Глава 6. На острове-кургане

Профессиональная форма для тринапа включает в себя шлем, защитное снаряжение на шею, комбинезон из мистральной упружной ткани, а также наплечники, налокотники и наколенники. Вы думаете, вам будет больно, когда вы безответно влюбитесь в какого‑нибудь красавчика, – так вот, НЕТ. По‑настоящему больно станет, если лассо зацепит за шею или стеганёт по лицу.

Мастер Пнивколено, тренер сборной по тринапу

В девять утра ровно – колокол на Ратуше не даст солгать – я стояла перед Иноземным ведомством.

Здание, обрамлённое крепкими молодыми дубами, щерилось на меня тремя парами беспрестанно распахивающихся дверей. Сотрудники бегали туда‑сюда, не давая им закрыться.

У всех в руках были папки. Изумрудного цвета, с непременной розой ветров и картой мира на обложке. Писчие перья крепились к ним на обманчиво тонкую цепочку: на самом деле – не оторвёшь! Я вспомнила, как прошлой зимой наблюдала за детьми, игравшими в Короля Холмов на сметённых вдоль улиц сугробах. У них точно так же, за верёвочки, варежки цеплялись к рукавам.

Я собиралась с духом. Сжимала и разжимала кулаки, будто в кабинете целителя перед плановой сдачей крови. Я готовилась к признанию. Боялась и злилась. В голове играла воинственная музыка – для придания смелости.

Неожиданный хлопок по плечу заставил меня подпрыгнуть.

– Привет! Готова к первому делу? Очень, очень интересное.

– Полынь?

– Кто же ещё. Разворачивайся, нам надо во дворец. Тебе повезло – нечасто новички с ходу попадают в святая святых Шолоха!

Внемлющий выглядел таким бодрым и довольным, что у меня даже зубы заболели – очень не хотелось признаваться.

Все его обереги и талисманы были начищены до блеска, переливаясь на майском солнышке, как ювелирный прилавок. Вот‑вот окрестные сороки слетятся.

Я прокашлялась и, ковыряя носком сандалии землю, промямлила:

– Подожди, надо кое‑что обсудить. По идее, ещё вчера стоило, но я сглупила, поэтому говорю только сейчас…

– Минуту. – Полынь предостерегающе поднял ладонь. На каждом пальце было по кольцу. – От того, что ты хочешь сказать, зависит чья‑то жизнь?

– Э‑э… Скорее нет.

– Тогда отложим разговор.

Я тихо выдохнула. Будто едешь сдавать важный экзамен, но на полпути передумываешь и воровато разворачиваешься – прогуляю! Стыд и облегчение одновременно.

– А как же вступительные тесты? Селия вчера говорила, что…

– Всё потом!

Моё сердце выдало барабанную дробь. Полынь посмотрел на меня очень внимательно, будто прислушиваясь к этому ритмическому соло, и осторожно увёл от ведомства.

То, что я послушалась его, – это слабость? Или веление судьбы? Предпринять ещё попытку раскрыть карты или счесть, что само небо хочет, чтобы я молчала?

– Тинави, ты знаешь, кто такой баргест? – спросил между тем Внемлющий.

Мы продирались сквозь толпу на Министерской площади. Приходилось как следует работать локтями, ведь это – одно из самых популярных мест в столице.

Я ответила, постаравшись по памяти воспроизвести словарную статью:

– Баргест – это нейтральный дух, предвестник несчастья. Является людям, в чьих жилах течёт кровь срединного народа, то есть представителям знатных Домов. Если принять меры, предсказанное баргестом можно миновать – обычно ради этого дух и приходит. Хотя история знает случаи, когда он злорадствовал, являясь за несколько минут до катастрофы. Чисто чтобы посмеяться.

– Молодец, – кивнул Полынь.

Сегодня его тёмные волосы были собраны в огромный клубковатый узел на затылке, в котором позвякивали монетки и колокольчики.

И не лень ему так заморачиваться!

– Ты верно сказала – баргесты являются только знатным шолоховцам. В теории я могу представить, что баргест придёт к обычному горожанину: возможно, у того есть гены срединников, хотя родовое имя и не унаследовано. Но вот чтобы баргест явился дриаде… Это из ряда вон выходящая ситуация. – Ловчий цокнул языком.

– Баргест и дриада? Это и есть наше дело? – удивилась я.

– Да. – Полынь улыбнулся. – Сущности из очень разных миров, как считаешь?

– Пожалуй, – согласилась я. Потом подумала и пожала плечами: – Может, дриада врёт?

– Это самое логичное объяснение. Но она который день подряд приходит в ведомство с жалобой, и при даче показаний её так трясёт, что департамент всё‑таки отправил проверку.

Мы подошли к тяжёлому кованому мосту, ведущему на остров‑курган.

Этот высокий остров с крутыми берегами, на котором воздвигнут королевский дворец, – самое сердце Шолоха. Вокруг него свернулся змеёй оборонительный ров Рейнич. К нему подведены шесть столичных рек, из‑за чего на картах центр Шолоха похож на диковинное шестипалое существо.

Когда мы с Полынью ступили на мост, сторожащие его гвардейцы в синих одеждах с лязгом скрестили алебарды и перегородили нам путь. Нежная цветочная вышивка на их накидках никак не сочеталась с мрачными физиономиями. Судя по всему, это Полынь своим эксцентричным видом вызвал у стражей массу подозрений: обычно на дворцовый остров пускают без вопросов.

Глава 7. Хозяин крустов

В нулевом году нашей эры шестеро богов‑хранителей покинули Лайонассу и поодиночке отправились путешествовать в другие миры, чтобы распространить свои знания как можно шире по Вселенной. С этого момента заканчиваются наши хроники о богах – и начинаются сказки. Что происходит с хранителями сегодня – неизвестно.

Энциклопедия «Доронах»

Брошенная Полынью фраза о том, что обаяшка Лиссай был принцем, требовала дальнейших разъяснений, но я постаралась отложить мысли на этот счёт до того момента, когда эти разъяснения получу.

Стражники, жильё на острове‑кургане, не слишком‑то удобная для повседневности одежда и колоссальная расслабленность на территории такого жуткого места, как дворец, – сказанное Внемлющим о Лиссае вполне могло быть правдой.

Ведь согласно древней традиции дети лесных королей живут практически инкогнито. Они не участвуют в собраниях Совета, не дают интервью газетчикам, не общаются с иноземными дипломатами и вообще – без необходимости не афишируют свою принадлежность Дому Ищущих. В сувенирных лавках Шолоха вы не найдёте чашки с портретами и именами принцев, как это происходит в королевстве Асерин, например. Только наследник в конце концов оказывается на виду: когда приближается его время занять престол. А в целом мы, лесные жители, уважаем право детей Сайнора на частную жизнь и не испытываем в их отношении особого любопытства. Большинство шолоховцев даже не интересуется тем, сколько у короля детей (правильный ответ: четверо. Однажды я спросила об этом у магистра Орлина).

Но всё же если предположить, что Лиссай – не просто приятный парень, а один из принцев, то… О‑хо‑хо! Сердечко‑то начинает биться быстрее обычного!

Неужели я действительно приглянулась его высочеству?

За сутки с небольшим количество загадок в моей жизни возросло в геометрической прогрессии. Такое ощущение, что плутовка‑судьба, забывшая обо мне в последний год, внезапно очухалась и подумала: вот же прах, у меня там Тинави киснет без присмотра! А ну‑ка вмажем по невероятностям!

Я покинула территорию острова‑кургана.

То, что Полынь отпустил меня на остаток дня, стало неожиданностью. Поразмыслив, я решила навестить Дахху и загадочного мальчика – полуночного скитальца.

До Лазарета, где, по идее, оба они находились, было далеко, так что мне требовался транспорт.

Следуя деревянным указателям с изображением подковы (общепринятым символом перевозчиков), я умудрилась учесать куда‑то в глухую чащобу и только там, за чертой обжитых улиц, нашла полянку с располагавшимся на ней паломническим рестораном «Удила души моей», который заодно предлагал услуги перевозчиков. На окно, целомудренно прикрытое ситцевой занавеской, снаружи была приклеена бумажка со стрелкой: «Атминстратер ТУТ!».

Прямо под ней на лавке скучал бородатый сатир, с упоением грызущий тыквенные семечки.

– Добрый день, – приблизилась я. – Мне нужно попасть в район Пятиречья.

– Без про‑облем, дамочка, – развязно проблеял он. – Особые пожелания есть?

Я собиралась было отрицательно качнуть головой, но потом передумала:

– Да! Молчаливого мастера, пожалуйста.

– Будет сделано. Проследуйте за мной.

Вслед за администратором я обошла ресторан, за которым обнаружилась конюшня, терпко пахнущая свежим сеном и мускусом.

– Хххе‑е‑ей, Патрициус! До Пятиречья девицу возьмёшь? В тишине, – крикнул сатир, постучавшись в стойло номер пять.

– Беру, – оттуда донёсся приятный баритон. Из тех, что называют «бархатными» в рекламных буклетах шолоховской оперы. Створки распахнулись, и ко мне вышел, гордо задрав подбородок, моложавый кентавр каурой масти.

Крепкие ноги, высоко поставленный хвост, ярко выраженные трицепсы, бицепсы и не знаю что ещё приковывали взгляд. Я никогда не была ценительницей накачанных мускулов, но меня определённо впечатлила дисциплина кентавра, приведшая к такому результату.

– Точно молчать будем? – уточнил Патрициус, пока я забиралась ему на спину и просовывала ступни в жёлтые стремена с номерными знаками.

– Точно. Хочу отдохнуть от бесед.

– Ну ладно, – разочарованно протянул перевозчик и почесал ухо под весёленьким цветочным венком, украшавшим его русую голову. – С ветерком?

– Да, пожалуйста.

И мы поскакали через весь город. Ух!

Я обожаю кататься с кентаврами. На то, чтобы иметь своего коня, у меня не хватает усидчивости, а водный транспорт в Шолохе, хоть и хорош, отличается крайней неспешностью и не подходит для тех, кто торопится. Перевозчики же – прекрасный вариант, особенно после того, как ввели функцию «молчаливый мастер»: ты можешь заранее предупредить, что не хочешь общаться в пути, как я и сделала. А то вы знаете этих кентавров: треплются безостановочно и в основном, увы, жалуются.

Зато если у кентавра лёгкий характер, то он непременно разбавляет галоп мощными прыжками с преодолением препятствий. У Патрициуса характер оказался легче пёрышка.

Мы весело скакали по центральным кварталам: с визгом разбегались горожане, маленькие собачки заливались лаем, вездесущие ташени едва успевали уворачиваться…

Глава 8. Охота на баргеста

Иметь большие амбиции и ничего не достичь – встречается частенько. А вот чего‑то достичь, не имея больших амбиций, – слабо верится!

Мастер Авен Карлиннан, глава Иноземного ведомства

На Шолох надвигалась беспощадная майская гроза.

Воды Нейрис потемнели и приобрели пугающий свинцовый отблеск. Свирепые волны бились о каменные берега, будто зверь, рассерженный на весь род людской. Злые молнии немилосердно раскалывали тёмный небосвод – пока ещё вдали. Пусть и запаздывающий, но страшный грохот подгонял немногочисленных горожан.

Я плотнее запахнула плащ и пошла быстрее. Электрическая вспышка высветила деревянный знак: «Мост Бесконечного Полёта». Вы не подумайте: он так назван потому, что над ним постоянно кружат чайки, а не из‑за тех злополучных самоубийц‑студентов…

До места встречи с Полынью оставалось пройти метров сто, но в полной темноте, ведь на время сильной грозы столичные власти отключают уличные фонари. Говорят, магические сферы притягивают молнии – небезопасно!

Я вытащила из сумки маленькую керосинку. Обычно я, как и большинство шолоховцев, предпочитаю использовать переносные аквариумы со светящейся травой осомой, но в непогоду мне больше нравится живой огонь – от него теплеет на душе.

Оранжевый язычок пламени выхватил из мрака чистую зелень листвы, агатовые слёзы мостовой и пару лупоглазых лягушек, квакнувших мне вслед нечто недоброе.

Я ещё ускорилась. Но от крупных, всё учащающихся капель дождя вовремя укрыться не удалось – до моста я добежала с хлюпающими от воды сандалиями.

Полынь ждал меня, облокотившись о резные перила. Я позавидовала его сапогам.

– Отличная погодка для охоты на баргеста, как считаешь? – вместо приветствия бросил он.

Впрочем, с чего бы ему здороваться: мы расстались не далее как несколько часов назад, когда после работы разошлись по домам, чтобы немного привести себя в порядок. Весь день до этого мы носились по Шолоху, разгадывая тайну лепрекона‑фальшивомонетчика, и этот опыт научил меня двум вещам.

Во‑первых, не стоит проверять подлинность золотых монеток на зуб – есть шанс, что они, оказавшись поддельными, превратятся в ящериц и цапнут тебя за язык.

Во‑вторых, когда Полынь в следующий раз скажет что‑то вроде: «Настоящий Ловчий всё пробует на себе: дерзай, малёк!», его Ни В Коем Случае Не Стоит Слушаться.

Я поднялась на горбатую спинку моста и остановилась рядом с Полынью. Внемлющий колдовал, творя над водой иллюзорных бабочек, за которыми с визгом и хохотом гонялись ундины. Эти раскрепощённые голые девицы с рыбьими хвостами восторженно ловили иллюзии и громко аплодировали, когда те снопом искр схлопывались в воздухе.

Сценка, уместная скорее жарким полднем, нежели ненастной ночью. Но, кажется, никого из участников это не смущало.

– Я так погляжу, у тебя тут своя охота, – хмыкнула я. Одна из ундин уже активно посылала Внемлющему воздушные поцелуи.

Полынь равнодушно пожал плечами и отвернулся от реки.

– Ну что, во дворец? – зевнул он.

* * *

Дриада сдержала слово и придумала для нас убежище.

Она предложила проследить за баргестом из платяного шкафа, в котором одна створка была ажурной – то есть при должном старании просматривалась насквозь.

– Господин Полынь, госпожа Тинави, вам удобно? – вежливо спросила Цфат, с трудом закрывая за нами дверцы: места для двоих внутри было маловато.

– Да, переживём, – крякнула я.

– Вполне, – сдавленным голосом подтвердил Внемлющий.

В следующие пять минут, пока мы пытались устроиться поудобнее, я успела дважды заехать ему локтем в глаз и, кажется, тем самым приблизилась к потенциальному рабочему выговору.

Но обошлось. Спасибо баргесту, который внезапно пресёк нашу возню и нытье. Со всей той наглостью и самоуверенностью, на которую способны одни лишь потусторонние твари.

Сначала по комнате прокатилось тихое, примеривающееся «р‑р‑р‑р‑р». Мы его проигнорировали, потому что в этот момент Полынь популярно объяснял мне, что свобода одного заканчивается там, где начинается нос другого.

– Р‑р‑р‑р‑р! – разнеслось уже куда более уверенно.

Полынь замолчал и прильнул глазом к дырке. Я сделала то же самое, уровнем пониже.

Огромный чёрный пёс стоял у окна. Мышцы на его спине перекатывались, глаза алели. Лоснящаяся чёрная шерсть, волосинка к волосинке, блестела даже при очень тусклом свете. Я была бы готова душу поставить на то, что баргест материален, если бы не один нюанс: его лапы чуть‑чуть проваливались в пол. Призрачный предвестник немного не рассчитал позицию для полной убедительности.

Цфат устроилась на кровати, поджав колени к груди, и таращилась на баргеста во все глаза. Впрочем, дриада казалась довольно спокойной. Немудрено: во‑первых, она видит его уже в четвёртый раз. Во‑вторых, в засаде сидят бравые Ловчие.

В эту секунду бравый Ловчий мужского пола распахнул дверцу шкафа.

Выскочив перед баргестом, Полынь начал плести заклинание, быстро меняя положение рук: он сгибал и разгибал пальцы, заламывал запястья, неистово вращал ладонями. Это напоминало Разгадку Большого Билла – магическую формулу, которая позволяет заглянуть под иллюзию, если таковая есть.

Глава 9. Водопады Иштвани

Комплиментам чужаков мы верим больше, чем похвале от близких.

Ее Величество Аутурни из Дома Ищущих

Я проснулась от того, что на меня вылили стакан воды. Слава хранителям, хоть не ледяной! А всё же приятного мало.

– Какого праха?! – взвыла я, садясь и одновременно выхватывая подушку с твёрдым намерением кое‑кого ей сейчас же убить.

Передо мной стояла сияющая поганка Кадия. Сияющая в прямом смысле этого слова – подруга так качественно натёрла форменные доспехи стража, что они прямо‑таки светились, несмотря на рассветный полумрак комнаты.

– Доброе утро! – радостно возвестила Кад, элегантным жестом поправляя волосы. А потом ещё раз. И ещё.

Скоро ей придётся спрятать их под шлем, где они будут безжалостно щекотать уши и шею. Вот Мчащаяся и наслаждается шевелюрной свободой, пока может.

– Не серчай на такую побудку! Сначала я раз десять сказала тебе: «Просыпайся, милая!», но ты не реагировала, а этот стакан на прикроватной тумбочке выглядел так соблазнительно… И вообще: я к тебе с крендельками – так что на меня нельзя злиться! – Кадия бросила мне на грудь бумажный пакет, благоухающий свежей выпечкой, а сама пошла в обход комнаты – раздвигать шторы.

Красная леска рассветного солнца исполосовала спальню, явив эклектичную мозаику из предметов мебели, надёрганных со всего света.

Вернее, мне бы хотелось сказать – «со всего света».

На самом деле – приобретённых в секретных магазинчиках Потаённого Рынка, где дивно разодетые торговцы с чарующими голосами и выверенными жестами одну за другой тянут золотые монеты из карманов любителей всего красивого. Самому таскать тяжёлые предметы мебели из других стран – хорошая идея разве что для Ходящих (если сплетни не врут и железнолицые действительно умеют прыгать сквозь пространство).

Марах, отвернувшись от солнечного света, недовольно заухал. Появление Кадии не пришлось ему по вкусу.

– Крендельки – это хорошо. Но, зная тебя, подозреваю, что это не чистосердечная забота, а наглый подкуп, – проворчала я, выпутываясь из одеяла и исподлобья глядя на Мчащуюся. – Что тебе нужно, горе моё? Признавайся сразу!

– Ах, ничего‑то от тебя не скроешь, госпожа Ловчая! Тебя ведь пока ещё не выперли из ведомства, да? – Кадия неожиданно подскочила ко мне и нагло выхватила один сдобный полумесяц из пакета.

– Жадничать плохо! – строго добавила она, перехватив мой возмущённый взгляд. И резво отпрыгнула обратно.

Я заглянула в пакет. Теперь всего один крендель подмигивал мне глазком‑изюмом. Я цокнула языком:

– И на что ты хочешь сподвигнуть меня с помощью этой жалкой взятки?

Кад ответила с набитым ртом:

– О, тут всё просто. Отправляйся сейчас на водопады Иштвани – там Дахху занимается чьягой. Ты же ведь тоже любишь этот недоспорт: поразминайтесь вместе, потянитесь, «раскройте таз» и проведите прочие свои ритуалы. А главное, Тинави, спроси у этого светила науки – что он собирается делать со своей рукой?

– А что не так с его рукой?

– Ну, её бокки‑с‑фонарем пощупал, если помнишь. И хотя Дахху отнекивается, что‑то тут нечисто. Вчера вечером в кафе «Медовая патока» я слегла облила его локоть кипятком из заварочного чайничка, а он даже не заметил. Представь! Я ему: Дахху, дружище, у тебя там уже пузырь вздулся, тебе вообще как? Он: «А, что? О небеса великие, а что с моей рукой?» Парниша, конечно, всегда был рассеянным, но не настолько же!

Я нахмурилась:

– А почему ты сама с ним не поговоришь?

– Ну… – Кадия замялась. – У нас вчера вышел кое‑какой неловкий момент, и я не хочу пока видеть этого Смеющегося.

– Поня‑я‑тно, – протянула я. – Что ж, я действительно люблю чьягу. Но учитывая, что ты разбудила меня на рассвете… и как ты меня разбудила… Ох, Кадия, тут крендельком не отделаешься! Ты бы знала, во сколько я легла! Подкинь меня до места, и я расскажу тебе о героических буднях департамента Ловчих.

– Замётано. Но если ты надеешься заодно выведать про нашу с Дахху размолвку – не выйдет. Предупреждаю.

Я пожала плечами.

Тоже мне, большой секрет!

Кадия уже много лет влюблена в нашего Дахху.

Точнее, как: на неё это болезненное чувство нападает периодами, как сенная лихорадка на аллергиков. Только чаще. И непредсказуемо.

То влюблена так, что аж руки трясутся, то принимает твёрдое решение «всё забыть» и начинает активные поиски другой любви. Находит объект. Пару недель наслаждается бабочками в животе, потом ещё пару недель страдает. И снова‑здорово: «Мне нужен только Да‑а‑ахху».

Ну а Дахху к пеплу никто не нужен – он же философ, поэт, историк, лекарь и безумный учёный в придачу. Насколько я знаю, в школьные годы он встречался с парой девушек, но это было давно и неправда, а за все те семь лет, что мы вместе получали «вышку» у магистра Орлина, Смеющийся не больше дюжины раз ходил на свидания. И то, кажется, чисто потому, что так принято: особого энтузиазма в его рассказах о девушках не было.

В общем и целом Дахху – чурбан. Ему «романтика» слышится диагнозом.