Шрамы берсерка

Глава 1

Лес дышал тяжело.
Воздух — густой, пахнущий хвоей, зверем, гнилью и дождём.

Демид сидел у костра, голый по пояс.
Спина — испещрена старыми шрамами.
Грудь — парой свежих царапин от сучьев.

Костёр трещал, но не грел.
Ни один огонь больше не давал тепла.
Он давно окаменел внутри.

Влажная трава липла к штанам.
На бедре — едва заметные следы женских ногтей.
Ещё ниже — запах дешёвой близости, которую не смог смыть даже в ледяной речке.

Недавно он был в деревне. У женщины.
Нет. Не женщины — тени.
Проститутки.

Он вошёл в хижину молча, бросив серебряные монеты на стол.
Она даже не взглянула. Просто согнулась, вжалась лицом в матрас.
Он взял её резко, грубо.
Будто хотел вытрясти из себя боль.
Она дрожала — не от страсти, от страха и отвращения.
Даже она не смотрела.

«Даже ты…» — подумал он тогда.

Он не рыкал, не стонал, не говорил.
Просто бился.
Как зверь, что мечется в клетке, не надеясь выбраться.

Потом — ушёл. Молча. Как пришёл.

Теперь он сидел у костра. В своей чаще.
Там, где нет ни оборотней, ни людей, ни лиц, ни голосов.
Только деревья. Тьма. И тишина, которую не пробить криком.

Он хотел рвать грудь. Разбивать кулаками землю. Выть.
Но просто сидел.
Тяжёлый. Чёрный. Как сама ночь.

Он не заслуживал любви.
Не после того, как его племя вырезали… из-за него.

Он был ребёнком, когда впервые обернулся.
Нечаянно. В игре.
И человек — охотник с соседних земель — увидел.

Он убежал. Но было поздно.
На следующий день деревню сожгли.
Стаю вырезали.

Детей — в том числе его — увели на пытки.

Он не помнил лиц.
Но помнил запах железа. И вкус отвара.
И боль.
Бесконечную боль.

Раны не заживали — яд замедлял регенерацию.
Шрамы остались. Везде.
На щеках. Груди. Руках. Даже на ступнях.

Его выбросили умирать в лесу, думая, что он уже мёртв.

И тогда пришла она.
Серая волчица.

Она вылизывала кровь. Прижималась тёплым боком.
Грела, как мать.

Он рос в её стае.
Ел вместе с волчатами. Жил. Учился.
Но даже там его не приняли.

Волчата дразнили. Он был «неправильный».
«Урод».

Когда он вырос, волчица смотрела с тоской.
Понимала — стая не даст ему жизни.

Когда она умерла от старости — он ушёл.
Без следа.

Сейчас он снова был здесь. В чаще.
Один.
Без матери.
Без стаи.
Без женщины, которая была бы рядом… не за серебро.

В груди жгло.
Что-то звериное. Жажда.
Не тела — смысла. Тепла. Живого прикосновения.
Хоть кто-то… кто обнял бы его не за плату.

Вдруг он вдохнул.
И застыл.

Запах.
Новый.
Тёплый.
Человеческий.

— Женщина… — выдохнул он.

Запах шёл со стороны тропы. Почти заброшенной.
Нежный, как цветок, что расцвёл не вовремя.
И… странный. Без охоты. Без вожделения. Без грязи души.

Он поднялся.
Громадный. Напряжённый, как натянутая тетива.

Деревья будто отступили, когда он двинулся вперёд.

Через пару сотен шагов он её увидел.

На границе света и тьмы стояла она.
Юная девушка. Босая.
Поцарапанные ноги, руки, тонкое платье.
Глаза открыты — но не видят.
Руки вытянуты вперёд.

— Помогите… — шептала она. — Кто-нибудь…
— Пожалуйста…

Он застыл.
Сердце, которое давно не билось от страха, сжалось.

Он смотрел на неё — живую. Красивую. Потерянную.
Она была слепа.
Но звала.
Кого? Его?

И всё внутри — зверь, тьма, боль — на миг затихло.

Он не знал, что это было.
Но впервые за долгие годы…
…ему не захотелось рычать.

Глава 2

Он не двигался. Только смотрел.

Девушка стояла в полутумане, шагов в десяти от него — уязвимая, открытая, почти нереальная.
Платье прилипло к телу, волосы спутались, мокрые пряди липли к щекам.
Она дышала неровно, будто сердце то замирало, то вырывалось наружу.

Запах…
Чистый. Тёплый. Мучительно знакомый.
Он ощущал его каждой клеткой.
Он… хотел дышать им.

И это пугало.

— Уходи, — прошептал Демид, сжав кулаки. — Уходи, глупая.

Слова вырвались сами. Глухо, рвано, будто говорил кто-то другой внутри него.

Он сделал шаг назад, в тень. Подальше.
Но она услышала.
Обернулась.

— Кто здесь? — голос дрогнул. — Я… я слышала… ты… ты говорил?

Он не ответил.
Только шумно выдохнул носом — пар сорвался из ноздрей, как у зверя перед броском.

— Пожалуйста… — теперь в её голосе смешались мольба, страх, отчаяние. — Я… заблудилась… Я не знаю, куда идти. Я не вижу…

Она споткнулась и осела на колени.
В груди что-то дернулось. Вспыхнуло.
Он хотел уйти.
Надо уйти.
Оставить. Забыть.

«Последнее существо, у которого стоит просить помощи — это чудовище вроде меня», — пробормотал он себе под нос.

— Ты… чудовище? — вдруг спросила она. Прямо. Без колебаний. — Это правда?

Он затаил дыхание.
Молчание затянулось.
Она не знала, как близко он стоит. Огромный, изуродованный шрамами, полуживой.

Он не выдержал. Сделал шаг вперёд.
Под ногой треснула ветка.

Она вздрогнула.

— Не бойся, — глухо сказал он.

— Я… я не боюсь, — её голос всё ещё дрожал, но в нём была странная сила.
— Просто… помоги мне. Пожалуйста.

Он смотрел на неё.
В этом голосе не было осуждения.
Не было отвращения.
Только… просьба.

— Ты не знаешь, о чём просишь, — прошептал он. — Я…

Он запнулся.
Он не мог объяснить, кто он. Даже себе.

— Помоги, пожалуйста… Я не дойду одна. Мне холодно.

Он медленно подошёл.
Дыхание рвалось из груди. Внутри всё гудело — не сердце, инстинкт. Напряжение.

Она услышала шаги и вытянула руки вперёд.

— Я чувствую, что ты рядом.

— Да, — ответил он.

— Ты… поможешь?

Он молчал.
Потом протянул руку. Огромную, горячую, покрытую рубцами.

Её пальцы коснулись его. Осторожно.
Она не отпрянула. Не вздрогнула.
Только вздохнула — тихо, глубоко.

— Ты… тёплый, — прошептала она.

Он сглотнул. Внутри всё грохотало.
Он подхватил её на руки — медленно, словно поднимая что-то хрупкое, как птенца.

— Куда ты меня несёшь? — спросила она, уронив голову ему на грудь.

— Домой — тихо ответил он.

Глава 3

Диана всегда чувствовала, что этот мир слишком груб.
Слепота сделала его тише, но не мягче.

Иногда ей казалось, что она не здесь по ошибке.
Будто её душа пришла не в то тело, не в то время, не к тем людям.

Вспоминала тот день, когда всё изменилось навсегда — в одиннадцать лет.
Тогда в их деревню пришли чужие мужчины — жестокие, озлобленные.
Они хотели сломать её, заставить молчать навсегда.
Диана кричала, но никто не пришёл на помощь.

Потом услышала голос мамы — отчаянный, полный боли.
Мама встала между ней и чудовищами и погибла.
Диана упала, ударилась головой о камень — и с тех пор не видела свет.

Отчим не выдержал утраты — он спился и исчез из её жизни.
Дом опустел, и с ним погас свет её глаз.

Только баба Люба стала для неё тёплым уголком — родным домом в этом жестоком мире.
Каждую неделю она ходила к ней в гости, и запах свежих пирожков, тепло и забота старушки давали хоть немного надежды.

— Девонька, ты мне как внучка. Не зря тебя Господь сюда занёс, — говорила баба Люба, гладя её по руке.

Прохор — сын плотника, с вечно сальными волосами и тяжёлыми руками — ходил за ней, шептал гадости, когда никто не слышал.
Она молчала, не хотела тревожить бабу Любу, но каждый раз, возвращаясь домой одна, чувствовала: он рядом. Следит.

Тот вечер был тёплым. Она засиделась. Люба уговаривала поесть ещё.

— Бери, девонька. Бери!
— Ба! — рассмеялась Диана, краснея. — Я ж и так скоро не влезу ни во что!
— Да кому надо, тому и пышненькая — за счастье.
— Вот бы такого встретить, — вздохнула Диана. — Не смотрящего, а… чувствующего.
Баба Люба погладила её по руке.
— Встретишь. Ещё как встретишь. Сама судьба приведёт.

Когда она вышла, солнце почти село. Воздух стал прохладным, пахло сыростью и дымом.
Она ступала медленно, зная каждый поворот. Дорогу домой знала на ощупь.

Но на полпути всё изменилось.

— Ди-а-а-на… — протянул кто-то из темноты.

Она замерла.
Сердце резко застучало.

— Это я… — голос стал ближе, хриплый, липкий, — Прохор.

Он подошёл так тихо, что она даже не услышала шагов.

— Куда ж ты, красавица, в сумерках бредёшь? Одна… слепая…
— Прохор, не надо. Дай пройти.
— Не торопись, — он схватил её за руку. — Хочу тебе кое-что показать.
— Пусти! — дёрнулась она. — Я сказала — пусти!
Он зарычал, потянул ближе. Его рука залезла под волосы, схватила за шею.
— Тихо-тихо, — зашептал в ухо, — ты же знаешь, как давно я на тебя смотрю…
— Прохор, не смей!
Он резко схватил её за талию, другой рукой рванул пояс платья.
— Такие сиськи — грех прятать! — зашептал. — Ты ж слепая, всё равно ни с кем не будешь, кому ты ещё нужна?..
Её дыхание сбилось. Он тянул её в сторону — за пустой амбар, куда не добирался свет.
Рука на груди. Рванул ткань ворот. Она вскрикнула, ударила его локтем.
— Сука! — заорал он. — Стоять, тварь!
Но она рванулась. Вырвалась. Бежала.
Бежала, не разбирая дороги.
Лицо расцарапано ветками. Ноги — в кровь.
Слёзы. Паника. Живот сводит от ужаса.
Когда остановилась перевести дыхание, вдруг поняла — вокруг только лес.
Чёрный. Дикий. Молчаливый.

Она шла наугад. Потом — наощупь. Потом — почти на четвереньках.
Пока не упала на какую-то мягкую полянку.

Она звала на помощь.

Тогда и услышала.

— Уходи, — прошептал кто-то. — Уходи, глупая.

Она резко подняла голову.
Сердце застучало громче, чем шаги.

— Кто здесь? — голос дрогнул. — Я… я слышала… ты… ты говорил?

Никто не ответил.

— Пожалуйста, — теперь в её голосе была и мольба, и страх, и отчаяние. — Я… заблудилась… Я не знаю, куда идти. Я не вижу…

Молчание.

А потом — хриплый голос:

«Последнее существо, у которого стоит просить помощи — у чудовища вроде меня»

Страх подступил к горлу. Но почему-то — не тот страх. Не как с Прохором.
Этот голос был… живой. Больной, но не хищный. Одинокий.

— Ты... чудовище? Это так?

Ещё шаг — в ответ. Треснула ветка.

Тишина.

От неожиданности она вздрогнула.

— Не бойся, — глухо сказал он.

— Я… я не боюсь. Просто… помоги мне. Пожалуйста.

Она чувствовала, что он смотрит на неё.

— Ты не знаешь, о чём просишь, — сказал он. — Я…
Он запнулся.

Она начала просить ещё.

— Помоги, пожалуйста… сама я не дойду никуда. Мне холодно.

Тишина. А потом — дыхание. Глубокое, звериное.

Он подошёл. Коснулся её руки.

Горячо. Шершаво. Сильно.

— Я чувствую, что ты рядом.
— Да, — сказал он.

— Ты поможешь?

Он замолчал. Поднял её на руки.

— Куда ты меня несёшь?

— Домой. — ответил он и выдохнул.

Глава 4

Он нёс её, как несли бы священное сокровище.
Осторожно, почти боясь, что хрупкая жизнь, заключённая в её теле, может рассыпаться в его руках — стать прахом, как пепел.
Но не мог не чувствовать — она женщина. Живая. Тёплая. Мягкая. Настоящая.
Каждый изгиб её тела отзывался в нём странной болью — резкой, почти звенящей.
Грудь, прижавшаяся к его собственной, казалась слишком живой, слишком уязвимой.
Запах её волос — смесь теста, полыни, лесной свежести и женственности — пробирал до самых костей, пробуждая одновременно нежность и жгучее желание.

Он знал, куда идёт. Тропа, заросшая мягким мхом, вела к дому — к крепости и одновременно к тюрьме, где он жил, заточённый не только стенами, но и собственными демонами.
Дверь скрипнула, открываясь под его рукой, и в воздухе застыл знакомый запах — дым, еловая смола, кожа и что-то… звериное, первобытное.

Он осторожно уложил её на широкую кровать у камина, так, чтобы подушка приподняла голову.
Она тихо застонала, повернувшись на бок.
Ткань платья натянулась на бедре, оголяя гладкую кожу.
Он застыл, не отводя глаз.
В свете танцующих языков пламени увидел разорванную рубаху — ткань разошлась, обнажив часть её груди, и тёмная ореола чётко выделялась на светлой коже.
Он стиснул зубы, сквозь сжатые губы выдохнул:
— Господи… за что?

Внутри затаился зверь — молчаливый, наблюдающий, хищный, но сдержанный. Он ждал, как охотник, потому что знал — боль ещё только начинается.

Демид сел рядом, и её дыхание стало ровнее, глубже. Она ворочалась во сне, платье задралось выше колен.
Он краем глаза заметил обнажённое бедро — белое, округлое, с тонкими царапинами от кустов, и почувствовал, как пересыхает во рту.

Он хотел. До самой боли в паху. Но даже мысль о прикосновении казалась преступлением.
«Она боится. Она человек. А ты — чудовище.»

Но затем он снова посмотрел на неё.
Она не дрожала. Не сжималась в себе. Спала, прижав руку к груди, и на её губах появилась едва заметная улыбка.
И тогда он заметил всё — каждую родинку, изгиб шеи, тонкую царапину на щеке, пухлые губы, словно созданные для поцелуев.
И самое главное — ту невидимую мягкость, которую не спрячешь и не скроешь.

«Она моя.»
Слова вспыхнули внутри и не хотели уходить.
«Она. Моя. Пара.»

Он хотел отрицать, кричать, прогнать её из своей жизни, но зверь впервые за долгие годы был спокоен.
И всё стало предельно ясно.

Он поднялся, прошёлся по комнате, ещё раз взглянул на неё и сжал кулаки.
— Проклятие… — прошептал он. — Почему именно ты?

Но ответа не было.
Лишь её ровное дыхание и нежное движение — она потянулась во сне, вздохнула, обнажая плечо и шепнула что-то нечленораздельное, будто искала его.

Он подошёл ближе, укрыл её пледом, сел рядом и не отрывал взгляда.
«Я не трону тебя. Никогда. Пока ты сама не захочешь.»
Но внутри уже не было сомнений.
Это она. Его. Единственная. Навсегда.

— Ммм… — тихий, сонный стон.

Она заворочалась — грудь приподнялась под рваной тканью, губы чуть дрогнули.
Рука скользнула по меху, будто ища что-то или кого-то.
И сердце в груди рванулось.

— Коснись. Почувствуй. Возьми… — прошептал зверь внутри. — Мы уже чувствуем её. Сладость. Тепло. Она тянется. Она наша.

— Заткнись… — выдохнул Демид, стиснув кулаки.

Но когда её рука нащупала его колено, нежно, несмело, он не смог отступить.
Смотрел на неё, как на пламя — восхищённо и испуганно одновременно.

Какая она…
Черты её лица в мягком свете огня — ангельские.
Кожа — бледная, почти светящаяся, как молоко.
Пухлые губы приоткрыты, волосы растрёпаны.

А грудь…
Чёрт.
Он ясно видел — тяжёлую, налитую грудь, слегка обнажённую. Тёмная, сочная ореола едва выглядывала из-под ткани. Он не мог отвести взгляд.

«Она мягкая. Тёплая. Наша…» — шептал зверь.

— Я не должен… — прошептал он себе, но рука уже медленно тянулась.

Он провёл пальцем по её щеке — она вздрогнула, но не проснулась.
Он наклонился, вдохнул запах её волос — сладкий, как мёд, с лёгким дымком от камина.
Тёплая. Домашняя. Моя.

Пальцы скользнули по ключице и дальше вниз.
Плед сполз, обнажая грудь в его ладони — полную, тяжёлую. Он едва дышал.
Наклонился и аккуратно обвёл языком край ореолы.
Сосок напрягся под языком.

«Лизнем ещё. Только один раз. Мы берём, что наше,» — зверь уже дышал в затылок.

Он зажмурился. Рука скользнула ниже — по изгибу бёдер, по линии талии.

Тогда она зашевелилась.

— Ммм… — сонно, почти чувственно.
Бедро коснулось его ноги. Рука нежно скользнула по его бедру и застыла.
Она чувствует его. Даже во сне.

— Хватит… — прошептал он, но пальцы сами легли на её живот, чуть выше лона.
Тепло. Жар. Влажность.

Он знал — шаг, и всё. Она под ним. Она с ним. Она — его.

Отдёрнул руку.
Сжал зубы до хруста.
Отошёл.

— Мы не тронем её. Пока не проснётся. Пока не попросит. — сказал он себе.

Зверь зарычал, но отступил.
Потому что знал — она уже его. Навсегда.

Глава 5

Она спала.
На моей постели.
Как будто всегда принадлежала этому месту.
Словно сама природа — лес, звери, ветер — привели её ко мне, отдали в обмен на мои годы одиночества, молчания и дикого, звериного бытия.

Когда её рука потянулась в воздух, словно нащупывая меня во сне, я подался вперёд.
И она, не открывая глаз, прошептала еле слышно, как дыхание:

— Ты здесь?

— Здесь, — ответил глухо. Голос предал меня, в нём было слишком много… живого.

Она выдохнула.
Словно вернулась обратно в тело.
И в ту же секунду стало легче — будто в изломанную клетку груди впустили свет и воздух.
Я не знал, откуда пришло это чувство, но оно оседало глубоко — не страх, не вожделение, не жажда… нет.
Это было покой.
Тот, что приходит, когда больше не один.

— Воды… — прошептала она.

Я сразу подал кружку. Следил, как она пьёт — медленно, аккуратно, с той утончённой осторожностью, которую имеют только слепые. Как будто каждый её жест — на ощупь. По миру, по жизни, по мне.
Она вернула кружку и, немного помолчав, спросила:

— Как тебя зовут?

— Демид.

— Я Диана, — сказала она почти улыбаясь.

— Я знаю. Ты шептала это во сне.

Она села. Медленно, с усилием, как раненая птица, поднимающаяся на крыло.
Её рубаха всё ещё была разорвана. Ткань ниспадала с плеча, открывая слишком многое.
Я не смотрел.
Не имел права.
Не на грудь. Не на бедро. Не на нежную кожу, порезанную ветками и кустами.
Я смотрел в её лицо. Только туда.
На ресницы, отбрасывающие тонкие тени. На губы, дрожащие от вопросов, которые она боялась задать.

— Ты не боишься меня? — хрипло спросил я.

— Нет… — тихо, почти удивлённо.

Я сжал кулаки, чтобы не сжать её.

— Ты не знаешь, кто я. Что я…

— Но я знаю, что ты сделал, — перебила она. — Ты нашёл меня. Не бросил. Нёс на руках. Укрыл. И остался.

Она протянула руку.
Коснулась моей.
Её пальцы — лёгкие, холодные, как крылья снегиря.
Она нашла мои шрамы. На тыльной стороне ладони — грубые, узловатые, словно шрамы на коре векового дерева.

— Шрамы, — прошептала. — Их много?

— Везде, — глухо ответил я.

— Я не вижу… но чувствую.

Я закрыл глаза.
От этих слов хотелось выть — не от боли, нет. От чего-то старого, нераскрытого, из глубин, где зверь давно поселил молчание.

— Диана…

— Ммм?

— Почему ты была в лесу? Ночью. Одна. Босая.

Она резко выдохнула.
Словно я выдернул нож, что годами был вбит под рёбра.

— Я… убежала.

— От кого?

— От человека… из деревни. Он подстерёг меня на дороге. Я отказалась… а он — силой…

Голос дрогнул.
Сломался.
И снова собрался в горле.

— Я вырвалась. Побежала. Потом потерялась… в темноте.

Моя грудь сжалась.
Слово «силой» вспыхнуло в голове, как всполох войны — и сразу же пошёл жар.
Я сдержал рык, но внутри всё пылало.

— Он тебя… тронул?

— Пытался… Но не успел.

Я вдохнул, медленно.
Наполнил лёгкие дымом, зверем, яростью.
Сдержал руку, сжимающую воздух.

— Он мёртв, — прошептал я. — Будет мёртв.

— Не надо… — она накрыла мою ладонь. — Он не победил. Я цела. Ты спас меня.

Я не ответил.
Но огонь остался.
Светился внутри, как уголь под золой.
Я знал — не забуду.
Никогда.

— Кто ждёт тебя дома? — спросил я, стараясь говорить ровно.

Она опустила голову. Плечи дрогнули, будто что-то тяжёлое опустилось на них вновь.

— Никто…

— Никто?

— Я… сирота. Мама умерла, когда мне было одиннадцать.
Мы жили вдвоём… до того дня. Тогда… в нашу деревню пришли чужаки. Пьяные, грязные… один из них пытался…
Мама услышала мои крики. Прибежала. Она… она встала между мной и ними.

Диана сделала глоток воздуха — рваный, как боль.

— Она погибла. А я… я ударилась о камень. Очнулась — и больше не видела.

Я слушал, молча.
Каждое слово её вонзалось в меня.
Как кинжал.
Как память.
Как неотмываемая грязь мира, от которой я когда-то убежал — в лес, в звериный рык, в одиночество.

— Отчим не справился… спился. Бабушка Люба — добрая женщина, она теперь рядом. Мы живём на краю деревни. Я… стараюсь быть полезной.

Я смотрел на неё.
На хрупкую, тонкую, будто из стекла и света.
И думал — как ты выжила, девочка?
Как ты не сломалась?
Как осталась живой среди этой жестокости?

— Тогда… — я вдохнул, сжал кулаки, — оставайся здесь.

— Что?

— Живи у меня. Сколько захочешь. Я не прошу ничего. Просто… будь.

Она долго молчала.
Я уже почти отвёл взгляд, когда она прошептала:

— А ты… уверен?

— В чём?

— Что сможешь жить рядом с такой, как я?
Слепой. Сломанной. Сложной…

Я не ответил сразу.
Я смотрел, как дрожат её губы. Как слепо ищут мою руку её пальцы. Как её дыхание смешивается с моим.

— …мой лес принял тебя. И я.

Она потянулась. Нашла мою ладонь.
Её ладонь легла на мою.
Тепло к теплу.
Доверие — к зверю.
Свет — к тьме.

— Тогда я останусь, — прошептала она.

И в тот миг…
Я впервые поверил,
что даже у чудовища
может быть
шанс.

Глава 6

— Пойдём, — сказал я, когда она села и начала шарить рукой по мехам.
— Куда?
— Я покажу тебе дом.
— Покажешь? — она улыбнулась. — Я же не вижу.
— Руками, — ответил я.

Она неуверенно поднялась.
Слабая, но не сломанная.
Её пальцы сжимали мех, словно искали опору. А я вёл её медленно — шаг за шагом, будто обучал птицу ходить по земле.

— Здесь ты спала. Это моя комната.
Вот — печь. Каменная. Я сложил её сам. Хочешь — потрогай.

Она коснулась ладонью тёплого камня.
Сквозь кожу словно втянула в себя его тепло.

— Шершавая… и большая.
Как ты.

Я не ответил.
Но внутри что-то дрогнуло.
Слово «большой» в её устах не звучало пугающе — оно звучало безопасно.

— Здесь шкаф. Меха, одеяла. Полка с вещами.
Дальше — кухня.

Она шла, медленно касаясь пальцами каждой детали — стены, косяка, дверной рамы.
Словно читала дом вслепую, как по лицу — угадывая характер, черты, душу.

— Это всё ты построил? — спросила она.
— Да. Всё, что здесь есть — моими руками.
— Ты один?
— Да.
— Всегда?..

Я замолчал.
Впервые за день — по-настоящему.

На кухне я усадил её на лавку.
Разложил еду. Разрезал хлеб.
Разогрел на сковороде тушёное мясо с луком и пряностями.
Дом быстро наполнился запахами — тёплыми, сытными. Как в далёком детстве, которое я почти забыл.

Диана сидела спокойно, впитывая каждый звук.
И мне показалось — она видит.
Не глазами — чем-то другим.
Каждый мой шаг, каждый стук ножа, скрип дерева под ногами — она словно ощущала их всей кожей.

— Ты хорошо готовишь? — спросила она, когда я подошёл.
— Самоучка.
— А ты…
Ты всегда был таким? Сильным? Молчаливым?

Я не сразу ответил.
Взял ложку. Поднёс её к её губам.

— Позволь. Я покормлю тебя.

Она замялась.

— Я могу сама…
— Знаю.
Но хочу быть рядом.

Она открыла рот.
Я осторожно вложил в неё ложку.
Мясо. Пряности. Немного бульона.
Она глотала — медленно, будто с каждым глотком что-то вспоминала из прошлого.

— Вкусно, — сказала она. — И тепло.
Как у бабушки в детстве.

— Рад, что тебе понравилось.

Она вздохнула.

— Демид…

— М?

— Почему ты предложил мне остаться?
Почему заботишься?
Ты ведь не знаешь меня.

Я замер.
Смотрел на неё.
Долго.
Словно пытался прочесть в её лице ответ на вопрос, который сам себе боялся задать.

— Может… — сказал я тихо, — может, я чувствую.
Что ты такая, какой мне всегда не хватало.

Я сжал ладони на коленях.
Она этого не видела, но, кажется, почувствовала. Потому что спросила:

— Что-то не так?

Я вдохнул.
Медленно.
Словно собирался с духом.

— Я… не такой, как другие.

— Это я уже поняла, — усмехнулась она. Тихо. Без насмешки.

— Не только в характере, — добавил я.
— А в чём тогда?

Я поднялся.
Отошёл к окну.
За стеклом лежал лес — чёрный, неподвижный, как волк, что затаился в тени.
Он всегда знал мои мысли. Слушал молча, как старый зверь.

— Есть в человеке зверь, — сказал я. — У кого-то он внутри. Прячется.
А у кого-то… выходит наружу.

Она молчала.
Но её молчание не было страхом.
Это было ожидание.
Терпение.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, — сказал я. — Если ты захочешь остаться… и после этого.

Она подняла лицо.
Тихо, уверенно ответила:

— Я уже осталась.

Глава 7

После еды она подняла лицо — будто что-то собиралась сказать, но всё не решалась. И вот, наконец, почти шёпотом:

— У тебя… можно помыться?

Я кивнул.

— Конечно. Ванна или баня?

— Ванна, — выдохнула она. — Я бегала босиком… вся в пыли, ссадинах. Хочется просто… исчезнуть в воде.

«Исчезнуть…»
Это слово полоснуло внутри, потому что я слишком хорошо знал, каково — желать исчезнуть.

Я встал и протянул ей руку. Её пальцы легко обвились за моё запястье — тонкие, как стебли молодых трав. И в этом прикосновении было всё: доверие, усталость, просьба.

Я провёл её в ванную.

Открыл кран. Наполнил воду, плеснул отвар из сушёных трав — ромашка, можжевельник, берёзовые почки. В комнате сразу запахло летом, лесом, детством — чем-то чистым. Будто сама земля дала разрешение омыть её.

— Сейчас принесу одежду, — сказал я, краем глаза следя, как она стоит на пороге, прислушиваясь к журчанию воды. — Рубаху. Подойдёт?

— М-м? Прости, не услышала…

Я усмехнулся. Первый раз за день.

— Всё в порядке. Жди тут.

Когда вышел, сердце билось громко. Слишком громко. Будто хотел вырваться.
А зверь внутри… он не рычал. Он дышал. Глубоко. Медленно. Как хищник, чуюший не жертву, а нечто… своё.

Я выбрал самую мягкую рубаху. Светлую, льняную, с длинными рукавами. Чистую, как утро.
И всё это время слышал, как течёт вода. Как она плещется, будто принимает её в объятия.

Когда вернулся, дверь была приоткрыта.

Словно приглашение.
Словно вызов.
Словно ловушка, в которую я хотел попасть.

Я остановился. Хотел постучать. Но рука не поднялась.
Стоял.
И смотрел.

Она уже была в воде.

Голая. Чистая. Настоящая.
Пена ещё не покрыла её полностью. Вода только ласкала бёдра и живот.
Я увидел всё. И всё это было — не плоть. Это было искусство.

Грудь — полная, с гордыми торчащими сосками, что подрагивали от дыхания.
Живот — мягкий, живой.
Лобок — прикрытый тенью волос, тонкой и естественной.
Бёдра, колени, икры — как у женщины, знающей своё тело, даже если она его больше не видит.
И шея… о, шея… — как изгиб у лани, которую хочется не ранить, а укрыть от всего мира.

Она не смотрела. Не могла. Но чувствовала.

— Демид? — её голос был едва слышен. Теплее пара.
— Да, — выдохнул я. — Прости… я не знал, что ты уже…

— Всё хорошо, — она улыбнулась. — Я слышала, как ты дышишь… Ты стоишь и смотришь?

Я застыл.

— Да, — сказал честно.

— Это плохо?

— Это… прекрасно.

Я подошёл. Медленно. Будто каждое движение могло разрушить волшебство момента.
Положил рубаху на край ванны. Опустился на колени.

Пар обволакивал нас. Лёгкий, как покрывало между мирами.
Она была совсем рядом.
Тёплая.
Уязвимая.
Живая.

— Можно я помогу тебе? — спросил я, беря губку.

— Помыться? — переспросила она и кивнула. — Я… доверяю тебе.

Душа сжалась. Сердце обожгло.

Я коснулся её плеча губкой. Осторожно. Почти не дыша.
Вода скользнула по ключице, вниз.
Она вздрогнула. Но не отступила.
Я провёл по шее. По руке. Пальцы мои дрожали. Но я сдерживал себя, как зверь на цепи.

— Ты нежный, — прошептала она.

— Я… стараюсь.

Я опустился к её груди. Кончиком губки, едва касаясь. Сосок напрягся.
Она выгнулась ближе — инстинктивно, будто искала моего тепла.

— Это приятно? — спросил я, голосом, что не слушался.

Она не ответила. Только выдохнула. Губы приоткрылись.

Я продолжил — медленно, как молитву.
Живот.
Талия.
Бёдра.
И, наконец, внутренняя сторона её бедра.
И она тихо застонала.

— Прости… — выдохнула. — Я… не знаю, почему…

— Я знаю, — сказал я, глядя, как её тело отзывается на мои прикосновения. — Потому что я рядом. Потому что я — не просто человек.

Она чуть повернула голову — будто смотрела. Хотела увидеть. Понять.

— Не пугайся, Диана.

— А что ты?..

Я вдохнул.

— Я… не только человек. Внутри меня — зверь. Я жил с ним. Я боролся. И я проиграл. Или… смирился.

Молчание.

Только капли воды на её плечах. Только пар. Только тишина.

И вдруг — её пальцы нашли мою руку.
Сжали.
Не с испугом. С доверием.

— Тогда покажи, — сказала она. — Когда будешь готов.
Я не боюсь.

Её слова ударили по самому нутру.
Она не видела, но чувствовала.
Не знала, кто я, но верила.
И верила — не потому, что я это заслужил, а потому что она умела видеть сердцем.

Мои пальцы скользнули ниже.
Губка всё ещё была в руке, но я уже почти не чувствовал её — только её кожу.
Тёплую. Гладкую.
Она раскрывалась под моими прикосновениями, как цветок, не стыдящийся своей наготы перед солнцем.

Я коснулся её груди снова — нежнее, уже не губкой, а пальцами.
Провёл под ней.
Она выгнулась, чуть раскрываясь навстречу.
Губы её чуть дрожали — не от холода, от напряжения.
Я чувствовал её дыхание.
Частое, неровное.
Она ничего не говорила. Только позволяла.

Скользнул пальцами по животу. Ниже.
Намочил губку снова — как будто искал повод остудить себя.
Провёл по внутренней стороне бёдер.
Она приподняла колени. Раздвинула их. Медленно. Без слов.

И я замер.

Её жест был прост.
И в то же время — священен.

Она впускала меня в пространство, куда не каждый имел право войти.
И не телом — доверием.

— Диана… — выдохнул я. — Ты уверена?

Она кивнула.

— Я чувствую, как ты сдерживаешь себя.
Ты можешь… быть собой.
Я не боюсь.
С тобой — никогда.

Мои пальцы скользнули ближе.
К губам, что уже были влажны не от воды.
Она вздрогнула — но не отпрянула.
Я провёл губкой один раз. Осторожно.
Она прикусила губу.

Я больше не мог.
Отложил губку.
Коснулся её бедра ладонью.
Другой — провёл по груди.
Сжал сосок — мягко. Почти с извинением.

Глава 8

Я взял большое полотенце — мягкое, тёплое, как объятия, которых мне давно не хватало. Осторожно, будто держал хрупкий сосуд, поднял её, поддерживая под спину и колени. Вода стекала с её кожи тонкими струйками, капала на пол, и она скользила в моих руках — лёгкая, словно нить света, едва ощутимая, но такая настоящая.

Поставил на пол. Она стояла неуверенно, опираясь на моё плечо, её тело дрожало — от холода, от напряжения, от близости, которая была больше, чем просто прикосновения.

Я обернул её в полотенце и начал вытирать — медленно, тщательно, будто запечатлевая каждую черту её тела, каждый изгиб. Сначала плечи — нежно, словно боясь потревожить, затем шею, где кожа была такой тонкой и теплой, что мне хотелось остаться там навсегда.

Руки. Её пальцы непроизвольно сжались в кулаки — напряжение, от которого перехватывало дыхание.
Когда я опустился к груди, она едва заметно напряглась, но не отстранилась. Я касался пальцами через ткань полотенца, едва касаясь, нежно исследовал каждый изгиб, каждый вздох её тела.

Её соски упругими бугорками проступили через ткань. Я медленно опустился ниже, к животу, почувствовал, как дрожь пробежала по её коже. Бёдра. Колени. Внутренние стороны ног.

Она не видела меня, но чувствовала. С каждой моей лаской она всё сильнее поддавалась, становилась горячей и мягкой одновременно. Её запах наполнял комнату, вызывал в груди зверя, который тихо рычал — не от голода, а от глубокой, настоящей потребности оберегать и защищать.

Но я сдержался, обернул её в льняную рубаху. Медленно накинул её на плечи, помог ей поднять руки, просунул в рукава и застегнул на груди, не отводя глаз от её лица.

Она была как веточка, нежная и хрупкая, но такая настоящая, словно всегда принадлежала мне. Я взял её на руки — и она сложилась в моих ладонях, будто знала: я не отпущу.

Вынес в зал к камину. Огонь трещал, отбрасывая тёплые отблески на её лицо. Усадил её на шкуру, укутал пледом, сел рядом, чувствуя, как её дыхание успокаивается рядом с моим.

— Диана, — сказал тихо, глядя на свет, играющий в её глазах, — я хочу показать тебе… кто я на самом деле.

Она чуть нахмурилась, и я поспешил добавить:

— Не бойся. Просто позволь мне быть собой рядом с тобой.

Она кивнула — так искренне и без страха, что сердце сжалось от нежности.

— Я не боюсь.

Я встал и отошёл на несколько шагов. Медленно, как ритуал, снимал с себя одежду. Каждая вещь падала на пол с тихим шорохом — словно я освобождался от всего, что скрывало меня.

Она не видела моих шрамов, моих мускулов, следов зверя на коже. Но я чувствовал, как её сердце бьётся рядом со мной.

Я встал голым перед огнём, перед ней — и позволил себе быть тем, кем был в глубине души.

Тело мое покрывал тёмный густой мех, мышцы вздымались и напрягались — я стал гризли, огромным и мощным, тихим и сосредоточенным.

Сердце билось, как барабан.

Она замерла, дышала ровно, даже не отшатнулась.

— Демид?.. — прошептала.

Я подошёл к ней, осторожно, лапами, не рыча и не пугая.

Присел перед ней.

Она подняла руки, пальцами касалась моего лба, шеи, ушей. Медленно проводила по меху и морде, нежно ощупывала клыки, не вздрогнула.

— Ты… огромный. Но такой красивый… — сказала она.

— Ты тёплый, — добавила, — и это… ты, Демид?

Я тихо зарычал, подтверждая.

Она прижалась лбом к моей груди, и я понял — слепая, но видящая меня лучше, чем кто-либо другой.

— Спасибо, — прошептала она. — Что ты не прячешься.

Я обернулся обратно, и в этот момент между нами исчезла вся холодная тьма. Остались только мы — и доверие, и свет, который мы нашли друг в друге.

Я стоял над ней, глядя, как рубаха медленно соскальзывает с её плеч, обнажая светлую кожу. Она светилась в отблесках огня, как тонкий фарфор, как лунный свет, застывший в дыхании.

Я стянул ткань — бережно, будто раскрывал драгоценность.
С каждым новым сантиметром её обнажённости внутри что-то стонало — не зверь, а человек. Я.
Ослеплённый её красотой, сражённый её доверием.

— Ты… такая хрупкая, Диана, — прошептал я. — Как будто соткана из дыхания и света. И всё, чего я хочу — это касаться тебя и никогда не разрушить.

Она дрожала.
Не от страха.
От напряжения.
От предвкушения.

Я опустился перед ней на колени. Мои губы коснулись её груди — медленно, осторожно. Соски были тугими, чувствительными. Я провёл по ним языком, и она выгнулась мне навстречу, выдохнув еле слышно.

— Не сдерживайся, — прошептала она. — Я хочу чувствовать тебя. Всего.

Я прижался к ней сильнее. Вдохнул её запах — чистый, живой, сводящий с ума.
— Ты не представляешь, как долго я ждал.
— Чего?
— Тебя.
Такой. Настоящей.
Чистой.
Сильной.
И доброй. Несмотря на всё.

Я провёл пальцами по её животу — он дрожал под моей рукой.
Опустился ниже.
Медленно, мучительно нежно.
Она была тёплой, влажной, и её тело отзывалось на каждый мой жест.
Каждая её судорога отдавалась эхом в моей груди.

Она шептала моё имя.
Словно молитву.
Словно заклинание, которое держит зверя на цепи.

— Демид…
— Я здесь.
— Возьми меня.

Я вошёл в неё осторожно, будто входил в храм.
Сначала медленно — следя за её дыханием, за телом, за лицом.
Она приоткрыла губы, выгнулась, впуская меня полностью.
Её руки обвились вокруг моей шеи.
Она шептала:

— Глубже…
— Ближе…
— Не отпускай…

И я не отпускал.

Я двигался в ней, как в танце, как в молитве, как в бою, где никто не должен победить, но оба сдаются друг другу.

Иногда был жёстче — и она только сильнее цеплялась за меня.
Иногда медленнее — и тогда она тихо стонала, будто теряла рассудок.

— Скажи мне, что ты моя… — прошептал я, уткнувшись лбом в её шею.
— Я твоя… — выдохнула она. — С самого начала. Навсегда.

Я впивался ногтями в её бедра, прижимался губами к шее.

Глава 9

Всю ночь я не сомкнул глаз.

Диана спала, свернувшись рядом, укрывшись моим плечом, как будто искала в нём пристанище. Я держал её осторожно, будто боялся, что она исчезнет, как утренний туман. Её дыхание было ровным и тёплым, её тело — мягким, как мёд, расплавленный на солнце. Пышное, женственное, излучающее ту самую хрупкость, которая делает зверя во мне ласковым, почти ручным.

Я смотрел на неё, будто пытался запомнить каждую линию, каждый изгиб. Моё тело жаждало продолжения, жаждало её — снова, снова, и снова. Я хотел погрузиться в неё до самого дна, раствориться в этом тепле и забыть, кто я. Забудь, Демид. Забудь, что ты — чудовище.

Но я знал, что ей нужен покой. После того, как мы слились в одно целое, она уснула почти сразу. Её пальцы слабо держались за мою руку, будто не хотели отпускать даже во сне.

Зверь внутри тихо рычал от неудовлетворённости, но не злился. Он был доволен. Он был… спокоен. Первый раз за всю жизнь.

Я скользнул ладонью по её телу — от плеча, по спине, медленно к талии. Она была гладкой, как шёлк. Под пальцами чувствовались её мягкие изгибы — щедрые бедра, сладкая впадинка на пояснице, нежный живот. Я задержался чуть ниже, меж её ног, где чувствовалась тонкая боль — следы моей жажды и её хрупкости. Там всё ещё было горячо, влажно. И удивительно — свято. Как будто именно здесь я нашёл путь к себе.

Диана слегка пошевелилась, повернулась ко мне спиной. Я провёл рукой по её округлому бедру, дальше — между ягодиц, чувствуя, как там сжимается нежное, скрытое местечко. Место, куда зверь смотрел с алчностью, а человек — с трепетом.

— Сюда тоже хочу… — шептал он внутри, хрипло и томно. — Она вся — наша. Она создана для нас.

Я стиснул челюсти и убрал руку, зная: всему своё время. Я не трону её сейчас. Даже если зверь выл в моей груди, даже если тело просило больше.

Я опустил губы к её спине, коснулся плеча, провёл по ключице, вдохнув запах её кожи — тёплый, женский, с лёгкой ноткой лесных трав. Шепнул:

— Вставай, моя... пора возвращаться в деревню. Нам нужно забрать твои вещи.

Она медленно открыла глаза, сонная, немного потерянная, но с улыбкой, от которой у меня внутри всё сжималось. Сначала — сердце. Потом — всё остальное.

— Уже? — прошептала она, и в её голосе было столько уюта, что я на мгновение захотел остаться с ней вот так — вечно, под пледом, в этом доме, забыв про остальной мир.

— Да. Нам лучше управиться до заката.

Я одел её, как ребёнка — нежно, аккуратно. Обул, накинул на плечи свой тёплую кофту. Она слабо возражала, но не сопротивлялась. Потом я взял её на руки — легко, будто она невесомая — и понёс через лес, шутя, как мог, чтобы разбудить её окончательно.

— Ты такой тёплый, — прошептала она, прижавшись ко мне.

— Это ты согрела меня, — ответил я, и сам не ожидал, насколько правдиво это прозвучало.

Когда мы подошли к её дому, я поставил её на ноги. Она пошатывалась, ещё не до конца пришедшая в себя, но пыталась казаться собранной. Дом был крошечный, покосившийся от времени, но в нём чувствовалось тепло: как будто здесь когда-то жили настоящие люди… те, кто умел любить.

Диана на ощупь прошла внутрь, словно каждое движение — это привычный ритуал.

Я молча смотрел на её спину, и внутри у меня снова шевельнулся зверь — не дикий, а… печальный. Потому что понял: она выросла не среди тепла. А среди боли.

Пока она собирала вещи, я стоял у окна. За стеклом клубился туман, и над лесом тянулись серые полосы дыма — кто-то палил старые листья. Всё было странно тихо. Подозрительно тихо.

Я уже чувствовал: что-то не так.

И в следующее мгновение — глухой удар в дверь. Резкий, требовательный.

Диана вздрогнула, как от пощёчины. Повернулась в мою сторону:

— Это он… — прошептала она, и её голос дрожал.

— Кто? — хотя я уже знал.

Я шагнул к двери. Внутри всё оборвалось. Сердце билось глухо, будто в броню. А зверь… зверь завыл. Глухо. Сдержанно. Но яростно.

Грубый голос снаружи сорвался на крик:

— Слепая сука! Думаешь, спрячешься?! Всё равно трахну, как хотел! Только теперь — с мясом!

Дверь распахнулась от удара, и на пороге встал он. Высокий, грязный, с помутневшими глазами. От него воняло потом, злобой и дешёвым самогоном.

— Ах ты ж... — его взгляд скользнул по Диане, потом на меня. Он качнулся назад. — Кто ты ещё такой?

Я медленно вышел вперёд. Каждый мой шаг отдавался в полу, будто каток шёл по гнилым доскам.

— Я — мужчина Дианы, — ответил я ровно. Без крика. Без ярости. Но голос был каменный. — И если коснёшься её хоть пальцем… я оторву тебе руки. А потом язык.

Прохор захрипел. Не ожидал. Он пытался выпрямиться, грозно выдать:

— Не твоё это дело! Она моя! Всегда была! Я…

Я схватил его. Молниеносно. За горло. Прижал к косяку, так что доски заскрипели. Он захрипел, задрыгал ногами, но я сжал сильнее.

— Её тело — не вещь. Не твоя игрушка. И ты больше к ней не подойдёшь. Никогда.

Он забился, пытаясь высвободиться. А я смотрел ему в глаза — прямо, в самую тьму. Зверь внутри выл, жаждал разорвать его глотку. И я едва сдержался. Только один момент — и он бы умер. От моих рук.

Но я видел, как за моей спиной стоит Диана, дрожит. Если я убью — ей придётся это слышать. Это останется с ней.

Я оттолкнул его с силой. Он свалился у порога, закашлялся, схватился за шею.

— Убирайся, — прошипел я. — И больше не появляйся. Или следующего шанса у тебя не будет.

Прохор поднялся с трудом. Его губы дрожали, но в глазах ещё была злоба.

— Это ещё не конец… — выдохнул он, но я уже закрыл дверь перед его лицом.

В доме повисла тишина. Густая, вязкая. В этой тишине билось одно — дыхание Дианы. Её дыхание. Живое.

Я подошёл к ней и крепко обнял. Она вцепилась в меня, как в последний берег, как в единственный свет в бесконечной темноте.

— Всё хорошо, — сказал я. — Никто тебя не тронет. Никогда.

Её лоб уткнулся мне в грудь. Она шептала:

Глава 10

Вечера у нас стали особенными.

После долгих дней, наполненных работой, тишиной леса и ароматом дров, когда за окнами опускались сумерки, а огонь в камине начинал танцевать тёплым светом, дом оживал. Я больше не чувствовал одиночества. Вместо него — дыхание, смех, голос… её. Диана. Моя.

Мы сидели на старом деревянном полу, укрывшись тёплым пледом. Пол трещал под нами, но было уютно. Мир сузился до этих стен, до её дыхания, до света, отражённого в моих глазах — ведь она не видела, но всё чувствовала. Иногда я забывал, что она слепа. Так точно она улавливала настроение, движения, малейшие перемены во мне.

Она училась готовить — упорно, с азартом, порой с капелькой раздражения, когда что-то шло не так. Я показывал ей, как разжечь огонь в печи, как месить тесто, как резать лук, не поранив пальцы.

— Вот так. Нож держишь крепко, но не сжимаешь. Пальцы отводишь назад… Да, вот так. Молодец.

— Я чувствую, как ты улыбаешься, — сказала она однажды, вытягивая руку вперёд и нащупывая мой подбородок. — У тебя тёплая, довольная улыбка.

Я поймал её ладонь, прижал к щеке.

— Я улыбаюсь, потому что ты здесь.

Она слегка покраснела, но не отвела руки. Просто тихо вздохнула — и в этом выдохе было больше, чем в тысяче слов. Было доверие.

Когда она уставала, я уводил её к камину. Усаживал на овчину, садился за спину и начинал массаж. Медленно, терпеливо, чувствуя, как её тело становится мягким, тёплым, будто тает под моими пальцами.

Я чувствовал её каждую мышцу. Её тонкую шею, напряжённые плечи, спину, скрытую под домашним платьем. Гладил, надавливал, растирал, пока она не начинала тихо постанывать — не от боли, а от наслаждения.

Но зверь внутри… Он не дремал. Он выл в глубине моего сознания, чувствовал эту близость как искушение. Его желания были голодными, первобытными. Он шептал:

«Положи её. Зажми. Вдохни её запах. Почувствуй, как она греется под тобой. Она твоя. Вся твоя.»

Я сдерживал его. Пока. Но иногда позволял себе немного — чуть ближе склониться к её шее, вдохнуть аромат её кожи. Шёпотом говорил:

— Ты сегодня такая… неотразимая. Пахнешь лесом. И чем-то сладким. Как будто твоя кожа напиталась огнём…

Она не отстранялась. Наоборот. Откидывала голову назад, и её губы чуть дрожали от дыхания.

— Демид, — произносила она, будто заклинание, — Я хочу чувствовать тебя. Всего. Даже зверя.

И эти слова пронзали меня. Не только возбуждением — доверием. Она знала, что во мне есть тьма. И не боялась. Она принимала и его… и меня. Целиком.

Я обнимал её за талию, тянул к себе, чувствовал её спину к своей груди, ощущал, как её дыхание совпадает с моим. Это было единение. Без спешки. Без ярости. Только нежность, только принятие.

Перед сном я укладывал её, поправлял одеяло, и, сидя рядом, гладил её волосы.

— Завтра снова будем лепить пельмени, — говорил я. — А потом, может, сходим к реке. Я покажу тебе, как звучит берег, если встать на камень и слушать воду.

— А ты будешь рядом? — спрашивала она тихо.

Я прижимал её ладонь к своей груди, где билось сердце.

— Всегда.

В эти вечера наш дом становился крепостью. Но не из камня — из тепла, смеха, шёпота, прикосновений. Из слов, которые раньше казались чужими, невозможными. Любовь. Забота. Нежность.

И когда Диана засыпала — её дыхание становилось ровным, спокойнмы — я оставался рядом. Смотрел, как огонь играет на её лице, и разговаривал с тем, кто жил во мне.

— Ты слышишь? — шептал я зверю. — Она нас не боится.

Зверь дышал медленно, спокойно. Ему тоже было хорошо. Он — больше не враг. Он — часть того, кто любит. Того, кто защищает. Того, кто впервые в жизни не хочет убежать.

И я знал: всё только начинается.

Глава 11

Прошла уже неделя с того дня, как мы впервые соединились — и я всё ещё не могу понять, почему Демид словно удерживает себя от того, чего я так жажду. Его прикосновения — мягкие и нежные — словно язык, который я учусь читать. Он целует меня, обнимает, шепчет слова, которые я слышу сердцем, но до конца не пускает в свою страсть. Иногда мне кажется, что он боится показать себя полностью, а может, просто не умеет иначе — быть одновременно зверем и человеком.

Я не вижу его глазами, но знаю его голос, чувствую каждое движение — как он дышит, как волнуется. Его тело рядом — теплое, мощное, и каждое прикосновение — будто молния, пронизывающая меня насквозь. Мне хочется раствориться в этом тепле, ощутить его полностью, без остатка.

Сегодня я готовила обед — осторожно нарезала овощи и мясо для рагу, ведя руки по форме, запахам и привычным линиям кухонной доски. В доме царила тишина, лишь слышались тихий треск дров в камине и стук ножа, плавный и уверенный. В этой тишине я учусь доверять миру и Демиду — он стал моим проводником, моим светом в темноте.

Вдруг в дверь тихо вошёл Демид — я сразу почувствовала его запах, влажный лес и свежесть дождя на волосах. Его рука лёгко коснулась моей, и я услышала в голосе улыбку.

— Сегодня у нас будет баня, — сказал он, — я уже растопил её. Ты можешь немного отдохнуть, а потом пойдём.

Мои пальцы непроизвольно сжали его ладонь — это было обещание тепла и заботы, но в то же время вызов для меня самой — отпустить страх и довериться.

Когда всё было готово, он мягко взял меня за руку и повёл в баню. Влажный пар окутал нас, тёплый и густой, как облако. В воздухе пахло смолой, хвойными травами и свежестью дерева — запахи, которые Диана впитывала всем телом. Она чувствовала, как капли влаги скатываются по коже, как горячий воздух наполняет лёгкие и окутывает с головы до ног.

Демид

Я скользил руками по её телу. Её кожа была теплая и влажная, пахла лесом и моим запахом . В этот миг я ощущал, как зверь внутри меня просыпается с новой, почти болезненной силой — пульсируя и требуя выхода.

Внутренний голос зверя — жадный и бескомпромиссный — нашёптывал мне прямо в ухо, заполняя голову безумными и навязчивыми желаниями:
«Хочу её всю. Хочу раствориться в её тепле, опалить себя её страстью и стать её навсегда. Хочу слышать, как она кричит , как цепляется ногтями, как просит ещё и ещё... Моя маленькая, распахнутая, нежная и дикая...»

Я знал, что зверь хочет её , вбить себя в неё до конца, метить её своим запахом, сделать своей навеки. Но я не мог дать волю сразу. Диана была хрупкой — словно та самая тростинка, что колышется на ветру, нежной и новой, только открывающейся для меня и нашему звериному танцу, который мы учились вести вместе, осторожно и с любовью.

Дыхание становилось тяжелее, каждый вдох — словно удар молотом в груди, а член твёрдо стоял, пылал внутри меня, жаждал её прикосновений, её тепла. Я понимал: она ещё не привыкла к этому — к тому, чтобы быть моей целиком, чтобы доверять без остатка. Я должен был быть осторожен. Но она была уже моей , с её мягкостью и силой, с её способностью любить в уязвимости.

Я повернулся к ней, прижав губы к её шее, и прошептал, чуть касаясь кожи:
— Никогда не думал, что захочу семью. Но с тобой... я хочу больше. Хочу тебя всю — грязную, распахнутую, жадную. Хочу, чтобы ты кричала мое имя, чтобы твои пальцы впивались в меня, а я — в тебя.

Она молчала, но я чувствовал, как её тело тихо откликается, как в глубине души она жаждет этого, как любит, когда я отпускаю оковы, позволяя зверю вырваться наружу.

Мои губы медленно пробегали по её груди — влажной, горячей, наполненной жизнью, чувствуя, как она дрожит под моими прикосновениями. Каждый сантиметр её тела становился для меня священным пространством, каждый изгиб — тайной, которую я жаждал раскрыть. Я слизывал её нежные соски, чувствуя, как зверь внутри меня рычит, требуя больше.

«давай, войди в неё, — шептал он неутолимо, — дай мне её навсегда. Хочу услышать, как она зовёт меня своим зверем...»

Я осторожно коснулся пальцами её мягкого, влажного лона, ощущая, как она прижимается ближе, словно открываясь мне навстречу. Её дыхание стало прерывистым, но именно в этой тишине я видел глубже, чувствовал сильнее — она готова. Готова принять меня, мой звериный, дикий мир, без остатка.

— Пожалуйста, — тихо прошептала она, и в её голосе не было ни капли страха, только доверие, желание и безграничная нежность. — Не сдерживайся. Я хочу быть твоей. Вся

Я не мог поверить своему счастью — чудовище внутри меня, зверь, который жил в одиночестве и боли, наконец-то был принят, желанен и любим. Я не был одинок. И я обещал себе — быть для неё не просто зверем, но и защитой, быть самым диким и страстным, но и самым бережным.

Сжав её тело в своих руках, я отпустил оковы, позволив зверю вырваться наружу. Но это был не разрыв, не разрушение — это было творение, рождение нашей общей страсти, наших новых правил и границ. В этот миг мы стали единым целым, и весь мир исчез — остались только мы, наши дыхания, тела и та первозданная страсть, что давала мне надежду на спасение, на новую жизнь, на любовь.

Я чувствовал, как она раскрывается мне, доверяется без остатка. И я тоже открывался — не только как зверь, но и как человек, способный любить и быть любимым.