Синичка и воробушек

Воробушек задумчиво сидел на большой еловой лапе. Лапа весело пружинила, раскачивая воробушка вверх и вниз. Когда лапа переставала пружинить, воробушек чуть приподнимался сам и резко опускался, чтобы возобновить качание. Это обстоятельство очень помогало воробушку думать, а подумать ему сейчас было просто необходимо. Гарри, а именно так и звали нашего маленького пернатого друга, весь напрягся от усердия и думал так интенсивно, что совсем не заметил, когда на соседнюю лапу приютившей его ели присела синичка. Она была известна своей странностью, так что к странности других относилась очень благосклонно и на воробья посмотрела с уважением и легкой заинтересованностью.

Синичка решила его пока не беспокоить и запрыгнула в кормушку — большую синюю банку из-под печенья и главную причину по которой птицы изначально облюбовали эту симпатичную, но, в общем-то, ничем не примечательную ель.

В кормушке лежали гладкие черные подсолнечные семечки и немножко размякшие от влажного ветра крупные овсяные хлопья. Хлопья в птичьем сообществе считались второстепенной едой и всегда оставлялись на потом, так что синичка схватила клювом одну из семечек и перелетела на соседнее сливовое дерево её почистить. Недавно растаявший снег обнажил под этой сливой целое покрывало семечной шелухи и синичка неспешно добавляла новую.

Воробушек обратил внимание на появившуюся у него соседку именно тогда, когда та пролетала мимо него с едой и захотел поздороваться

— Здравствуй, Клара. Давно тебя не видел.

Он решил сделать перерыв в своих раздумьях, также взял себе семечку и перелетел с ней к знакомой.

— Давно? Мы виделись сегодня утром!

Она уже закончила трапезу и внимательно изучала воробушка. Клара была проницательная птица и сразу поняла, что с её товарищем что-то не так. Во-первых, Гарри никогда прежде не был замечен задумывающимся. Он был самый обычный воробей — нахохлившийся, любивший всласть подраться и всегда среди первых прилетавший к наполненной кормушке. Клара бы даже и имени его не знала, если бы он не был таким ужасным болтуном. А сейчас молчит. Странно это. Она решила зайти издалека.

— Я тебя вчера видела с… — начала она.

— Мне нужно тебе кое-что рассказать, — перебил он её резким писком. У него с клюва упала крошка семечки и он вновь начал тревожно раскачиваться вверх-вниз. Вот только у жестких веток сливы не было такого же пружинистого эффекта, который так успокаивал воробушка.

— Что такое? — заговорила опять синичка, но её тут же опять перебили.

— Давай вернемся на ель и я тебе всё по порядку расскажу. Не могу я это всё носить в себе. Извелся весь.

Гарри и Клара одновременно вспорхнули в воздух и в пару махов вернулись на ель. Выбрали местечко повыше, среди толстых прошлогодних шишек.

Клара в нетерпении поглядывала то на окостеневшую пузатую шишку, то на тощего, но пушистого воробушка перед собой, не выдержала и спросила:

— Ну?

— Ах, да. Ну так вот, — он собрался, нахорохорился и продолжил уже в своей обычной болтливой манере, словно и не было всех этих ужимок, — Это вороны. Негодные вороны, как и всегда. Буквально вся беда от них.

— Вороны? Что они опять натворили? — переполошилась Клара. Как известно, у врановых среди пернатых не самая лучшая репутация.

— Дело было так… — взволнованно, но с интонацией начал Гарри.

А дело было так — сегодня утром он летел к самой большой и самой ближайшей луже с талой водой — умыться и попить. Сонный, он летел и ничего особо не соображал. Его путь, как обычно, пролегал через большие мусорные баки — там, как правило, ничего интересного, плюс, они почти всегда закрыты, так что воробушек вообще не обращал на них внимания. Он долетел до своей лужи, плюхнулся в неё и приступил к утреннему моциону. Сполоснул лапки, почистил перышки, попил, умыл глаза и хохолок. Ещё раз попил и уже окончательно проснувшийся огляделся вокруг. Ранняя весна была благожелательна и снега уже почти нигде не осталось. В воздухе оптимистично разливались предвкушение тепла и счастливые трели его собратьев...

Агата перечитала написанное ещё пару раз и поморщилась. Сделала глоток кофе и поморщилась в три раза сильнее — остыл.

" Как слабо... Даже не слабо, а как будто просто безжизненно. Ещё вчера вспоминая этих двух замечательных маленьких птичек и описывая их про себя, я была уверена, что здесь есть история. Надо было записать до конца. Хотя бы кратко. Что же там задумали эти разнесчастные вороны?"

В расстроенных чувствах она отложила ноутбук и принялась грызть ногти. В это дело она, как правило, уходила с головой и отвлечь её смогла только девочка, которая сидела через столик от неё. Девочка была примечательная — ярко-красное пальто и белая пушистая шапка с ушами. Видимо, её родитель на время покинул её — на одном стуле был большой рюкзак, а на втором кукла. Агата решила сопроводить это переглядывание смущённой улыбкой, а ребёнок совершил таинственную, одним детям понятную забаву — она взяла свою куклу за затылок и повернула ей голову так, чтобы она смотрела лицом прямо на Агату. Та опешила от обращенного на неё внимания куклы и резко отвернулась.

“Господи… Жутковато как-то. Так, окей. Вернёмся к птичкам”.

Агата откинулась на спинку стула и шумно выдохнула, осознавая, что к птичкам она не вернется — вдохновение ушло и сегодня его уже не поймать.

“Только зря в кафе пришла и потратилась. Ну почему со мной всегда так? Столько хороших сюжетов, идей, мыслей постоянно вертится в голове, столько снов с феноменальными историями, которые так и хочется записать, а как только сажусь и начинаю — происходит вот это”.

Она сделала ещё глоток из кружки на столе и переплевалась — ситуация с напитком осталась неизменна — холодно и горько. Мысли начинали ходить по кругу, грозя полномасштабной тревожной катастрофой и, как часто это бывало и прежде, нависали тяжелыми тучами над сестрой Агаты. Та осмелилась быть не только старше на десять лет, красивее и стройнее, богаче, с детьми и мужем — это всё было бы не так страшно, но она была популярной писательницей с успешной серией книг. Вот это было для младшей поистине непростительно.