Система Люци

Глава 1. "Пепел и Змеиный Глаз"

Дождь стучал по крыше автобуса глухим, монотонным барабанным боем, сливая окна в сплошное серое полотно. Внутри пахло мокрой одеждой, жареной курицей из «КФС» и тем специфическим запахом счастья, который бывает только на школьных выездах, когда ты на целый день сбежал от уроков, контрольных и взрослых.

— Алис, смотри, какая хутина! — Мая, моя соседка по креслу, ткнула пальцем в залитое водой стекло, за которым мелькали призрачные силуэты сосен. — Как в хорроре про маньяка-лесоруба!

— Идеальные условия, чтобы сломать шею на горке в «Оленьем ручье», — буркнула я, отрываясь от книги. «Заводной апельсин» был куда интереснее промокшего под дождем леса.

— Ты всегда всё портишь своим пессимизмом, — фыркнула Мая, но беззлобно. — Экскурсия в усадьбу Грибоедова! Это же круто! Прикоснуться к истории!

«Прикоснуться к плесени и пыли», — мысленно поправила я её, но вслух не сказала. Не хотелось портить ей настроение. Мая верила в прекрасные порывы, в высокие чувства, в то, что наша поездка станет тем самым приключением, о котором мы будем вспоминать на встрече выпускников. А я верила только в то, что видела своими глазами: в законы физики, в химические формулы и в то, что от судьбы, если она настроена к тебе плохо, не спрячешься.

Автобус резко качнуло, выбросив с полки чей-то рюкзак. Раздался гулкий удар, потом визг тормозов, переходящий в нечеловеческий, разрывающий барабанные перепонки скрежет металла.

Помню ощущение невесомости. Будто гигантская невидимая рука подхватила автобус и швырнула его в сторону. Мир перевернулся. Крики. Стекло, бьющееся с хрустом сахарной ваты. Моя голова с силой ударилась о спинку впереди стоящего кресла, и в глазах помутнело.

Я не сразу поняла, что мы больше не движемся. Тишина была оглушительной, давящей, нарушаемой только треском огня, шипением дождя на чём-то горячем и одним-единственным тихим стоном, который тут же оборвался.

Боль. Вся правая сторона тела горела огнём. Я попыталась пошевелиться и поняла, что зажата между искорёженными сидениями. С трудом повернула голову.

То, что я увидела, навсегда выжглось на сетчатке.

Мая. Моя весёлая, болтливая Мая, вся в крови, с неестественно вывернутой шеей, смотрела на меня стеклянными, ничего не видящими глазами. Рядом лежал Сашка, наш клёвый историк, с торчащим из груди обломком металла. Повсюду были тела. Знакомые, родные лица, искажённые последним мгновением ужаса. Запах бензина, гари и… медной монеты. Запах крови.

Я одна. Я дышу. Я чувствую боль.

Это осознание ударило сильнее, чем сама авария. Волна тошноты подкатила к горлу. Я зажмурилась, пытаясь отдышаться, выдавливая из себя воздух, который, казалось, стал густым и липким от смерти.

«Почему я? Почему я жива?»

Мысль билась в голове, как пойманная муха о стекло. Это была моя вина. Я хотела остаться дома, дочитывать книгу. Я весь день ворчала и настраивала всех на плохой лад. Я — чёрная метка. Я притянула это. Я их убила.

Рыдания вырвались наружу, беззвучные, судорожные. Слёзы текли по лицу, смешиваясь с грязью и кровью. Я кричала внутри себя, умоляя всё это оказаться кошмаром, проснуться сейчас же, в своей кровати, под звуки дождя за окном.

И тогда воздух передо мной дрогнул.

Сперва я подумала, что это от слёз или от сотрясения. Но нет. Пространство в метре от меня изогнулось, будто плёнка, и из ниоткуда появилось… нечто.

Оно было размером с крупную кошку, но на кошку было похоже мало. Полупрозрачное, будто сотканное из дымчатого стекла и теней. Уши большие, заострённые, а из пасти торчали два длинных, тонких, ядовито-изогнутых клыка. И глаза. Два узких, вертикальных зрачка, светящихся холодным изумрудным светом, уставились на меня без всякого выражения. Оно парило в воздухе, не касаясь земли, и сквозь него были видны обломки автобуса и тело Маи.

Я замерла. Шок был так силён, что даже рыдания прекратились. Я смотрела на это существо, ожидая, что вот-вот потеряю сознание. Но сознание, наоборот, прояснилось до леденящей, болезненной остроты.

Существо медленно проплыло ко мне, остановившись так близко, что я чувствовала исходящий от него холод, запах азота и старого камня.

— Обнаружен подходящий кандидат, — прозвучал голос. Он был беззвучным, он возникал прямо у меня в голове, скрипучим, металлическим шёпотом, будто кто-то водил иглой по стеклу. — Уровень вины и отчаяния соответствует пороговому. Приступаю к оценке.

Я не могла пошевелиться, не могла издать звук. Я только смотрела на эти змеиные глаза.

— Желаешь исправить свою ошибку? — прошипел голос. — Желаешь вернуть их?

В горле стоял ком. Я смогла лишь еле слышно прохрипеть: «Да…»

— Твоя вина — ключ. Твоё отчаяние — топливо. Ты совершила выбор, приведший сюда. Теперь у тебя есть шанс его переиграть. Но путь будет долог. И болезнен. Ты пройдёшь через миры, как через страницы в книге. Ты будешь играть роли, которые тебе уготованы. Ты будешь выполнять задания. Если справишься… они будут жить. Если нет… их души рассеются навсегда. А твоя… твоя будет гореть в этом воспоминании вечно.

Оно не предлагало выбор. Оно констатировало факт. И я, с разбитым сердцем и разумом на грани, готовая ухватиться за любую соломинку, даже ядовитую, кивнула.

— Да. Сделай что угодно. Но верни их.

Змее-кот медленно кивнул. Его клыки блеснули зловеще.

— Тогда поехали.

Он коснулся моей лба холодной, невесомой лапой. Мир погас.

———————

Я пришла в себя в абсолютной тишине и абсолютной темноте. Я не чувствовала тела, не чувствовала боли. Я была просто точкой сознания, парящей в нигде.

— Добро пожаловать в Антемер, — раздался тот самый скрипучий голос.

Рядом со мной материализовался котозмей. Здесь, в этой пустоте, он казался ярче, его змеиные глаза горели, как два ядовитых фонаря.

Глава 2. Роль злодейки

Транспортировка была кошмаром. Он был тяжёлым, безжизненным грузом. Я волокла его под мышки по мокрому мху, спотыкаясь о корни и хрипя от натуги. Внедорожник казался таким далёким. Люци шёл рядом, его полупрозрачный хвост подрагивал от нетерпения.

— Торопись. Транквилизатор действует недолго. Проснётся — разорвёт тебя на куски, даже не поморщившись.

От этих слов по спине побежали мурашки. Я из последних сил впихнула его на заднее сиденье, пристегнула ремнями, как мешок с картошкой, и рухнула за руль. Руки тряслись. В глазах стояли слёзы — смесь адреналина, страха и стыда. Я посмотрела в зеркало заднего вида на его бледное, безмятежное лицо. Теперь, когда он был без сознания, в нём не было ничего демонического. Просто красивое, печальное лицо.

— Не размусоливайся, — прорычал Люци с пассажирского кресла. — Ты не на свидании. Ты на задании. Веди машину.

Путь обратно в «Паноптикум» промелькнул в тумане. Мозг отказывался воспринимать реальность. Я только что похитила вампира. Я — Алиса, вчерашняя школьница, которая боялась сдавать кровь из пальца.

На КПП охрана в чёрной форме и с шокирующими дубинками молча провела сканером по моей карте, бросила бесстрастный взгляд на заднее сиденье и отсалютовала.

— Доктор Штерн. Проходите.

Они даже не удивились. Видимо, для Эвелин Штерн такое было в порядке вещей.

Мне пришлось вызывать двух охранников на подмогу, чтобы доставить «образец» в мою лабораторию. Они вкатили тележку с его телом, стараясь не смотреть мне в глаза, и поспешно ретировались.

Лаборатория доктора Штерн была стерильным кошмаром. Хромированные поверхности, мерцающие экраны, стеклянные колбы с пульсирующими розоватыми жидкостями. И в центре — прозрачная цилиндрическая камера, больше похожая на аквариум для очень опасной рыбы. Мы с охранниками закатили его туда. Люци прыгнул на пульт управления и тронул лапой несколько кнопок. С шипением опустилась герметичная крышка, загорелись датчики.

> ЗАДАНИЕ 2: ВЫПОЛНЕНО. > ПРОГРЕСС СЮЖЕТА: 15%.

Я прислонилась к холодной стене, пытаясь отдышаться. Всё тело ныло.

— Что теперь? — прошептала я.

— Теперь ждём, пока очухается. А потом — изучение. Ты же учёный, — Люци умывал лапу, смотря на меня с насмешкой. — Надо собрать данные. Анализы. Тесты. Всё по науке.

— Я не могу… Я не знаю, как…

— А я тебя учить должен? — он спрыгнул с пульта и прошёлся по лаборатории, словно хозяин. — В твоей голове теперь всё, что знала Штерн. Инстинкты, мышечная память. Просто перестань бороться и позволь ей действовать. Как со шприцом в лесу.

Я закрыла глаза. Пыталась отключиться. Представить, что я просто актриса, играющая роль. И странное дело — пальцы сами потянулись к клавиатуре, выводя на экран сложные формулы. Ноги сами понесли меня к шкафу, где я на автомате взяла стерильный жгут, вакутейнер и набор для забора крови. Руки сами делали всё чётко, быстро, профессионально. Это было жутко. Я была пассажиром в собственном теле.

Подошла к камере. Он ещё не двигался. Я открыла специальный люк, чтобы просунуть руку. Мои пальцы дрожали, когда я накладывала жгут на его холодную, мраморную руку. Кожа была удивительно мягкой. Я нашла вену. Ввела иглу. Тёмная, почти чёрная кровь медленно наполнила пробирку.

В этот момент его глаза резко открылись.

Фиолетовый огонь ударил мне прямо в душу. В них не было ни капли дезориентации. Только чистая, сконцентрированная ярость и понимание происходящего. Он рванулся, но удар пришёлся по непробиваемому стеклу. Камера даже не дрогнула. Он издал низкий, яростный рык, от которого по коже побежали мурашки.

— Учёная, — прошипел он так, будто это было самое отвратительное слово на свете. — Я должен был понять это по твоему запаху. Запаху страха, замаскированному под высокомерие. Ты одна из них.

Я отшатнулась, чуть не уронив пробирку с его кровью.

— Я… — голос мой сорвался. Я хотела сказать «мне жаль», «я не хотела». Но Люци с шипением вцепился мне в ногу когтями. Боль была острой и отрезвляющей.

— Роль! — проскрежетал он у меня в голове.

Я выпрямилась. Вдохнула. И посмотрела на него взглядом Эвелин Штерн — холодным, оценивающим, бездушным.

— Образец проявляет агрессию. Типично для вида Vampyrus Superior. Необходимо провести замеры физических параметров, — сказала я ровным, безжизненным тоном, как будто читала доклад.

Его глаза сузились. Он следил за каждым моим движением, как хищник в клетке.

— Как ты меня нашла? Что это был за препарат? — его голос был тихим и опасным.

Я проигнорировала вопросы. Включила сканер. Синий луч прошёлся по его телу, выводя на экран данные: масса, плотность тканей, активность мозга.

— Молчишь? — он рассмеялся, и это был леденящий душу звук. — Твоя наука не спасёт тебя, когда я выберусь отсюда. Я запомню твой запах. Твой голос. Я буду охотиться на тебя вечность.

Мне стало физически плохо. Я отвернулась к мониторам, делая вид, что изучаю данные. Люци прыгнул на стол и уселся прямо передо мной.

— Хорошо. Очень хорошо. Видишь, как получается? Он уже тебя ненавидит. Сюжет движется. Теперь следующая задача. Нужно провести стресс-тест. Включи ультрафиолетовую лампу низкой интенсивности.

Я замерла. Это было уже слишком.

— Нет, — мысленно сказала я ему. — Я не буду его мучить.

— Ты будешь, — его мысленный голос стал тихим и ядовитым. — Или ты хочешь увидеть, как твой друг Сашка снова и снова протыкает себя этим куском металла? Хочешь услышать, как хрустит шея твоей подруги Маи? Я могу устроить для тебя приватный сеанс. Прямо здесь и сейчас.

По моей спине пробежал ледяной холод. Глаза сами собой наполнились слезами. Я сглотнула ком в горле.

Глава 3. "Цена сострадания"

Утро в «Паноптикуме» началось с резкого, бездушного сигнала во всеуслышание. Я вздрогнула, подскочив на своей жёсткой койке. Сон был беспокойным, полным образов: фиолетовые глаза, полные ненависти, ледяной смех Люци и… тихий стон Маи.

Люци уже бодрствовал. Он сидел на столе и вылизывал свою полупрозрачную лапу с видом полного удовлетворения.

— Проснись и пой, доктор Штерн. Сегодня у тебя важный день. Отчёт перед директором. И новые… процедуры для твоего питомца.

От этих слов в животе всё сжалось в холодный комок. Я молча направилась в душ, пытаясь смыть с себя липкий ужас прошедшей ночи. Вода была ледяной, но я почти не чувствовала этого. Я чувствовала только тяжесть на душе.

За завтраком в столовой царила всё та же гробовая тишина. Кофе был горьким и безвкусным, как зола. Я ела механически, чувствуя, как на меня смотрят сотни глаз. Раньше этот страх меня пугал. Теперь… теперь он казался мне справедливым наказанием. Они боятся монстра. И они правы.

Вернувшись в лабораторию, я не сразу решилась посмотреть в сторону камеры. Сецеи стоял неподвижно, спиной ко мне, уставившись в глухую стену. Казалось, он был высечен из мрамора — ни единого движения, ни единого признака жизни. Но я знала, что он чувствует каждое моё движение, слышит каждый мой вздох.

— Не раскаивайся, — прошипел Люци, угадав мои мысли. — Он бы не стал раскаиваться на твоём месте. Он бы уже пировал.

Передо мной всплыло табло.

> ТЕКУЩАЯ ЗАДАЧА: ПОДГОТОВИТЬ ОТЧЁТ О ПЕРВИЧНОМ КОНТАКТЕ И ПЕРЕДАТЬ ЕГО ДИРЕКТОРУ КЕЙНУ. > КЛЮЧЕВЫЕ ТОЧКИ: ОБРАЗЕЦ КРАЙНЕ ОПАСЕН. НЕОБХОДИМО ПРОВЕСТИ СЕРИЮ БОЛЕЕ ЖЁСТКИХ ТЕСТОВ ДЛЯ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ПОРОГА ВЫНОСЛИВОСТИ.

Жёстких тестов. Сердце упало.

Внезапно раздался резкий, вибрирующий звонок. На одном из мониторов замигал значок вызова. «Директор Кейн. Приоритет: Альфа».

Я глубоко вдохнула, пытаясь вжиться в роль. «Я — Эвелин Штерн. Холодная. Расчётливая. Безэмоциональная».

— Доктор Штерн на связи, — сказала я ровным, металлическим голосом.

На экране возникло лицо. Мужчина лет пятидесяти, с гладко зачёсанными седыми волосами, в идеально сидящем костюме. Его глаза были скрыты за светоотражающими очками, а тонкие губы сложены в подобие улыбке, которая не достигала уголков рта.

— Доктор. Мне сообщили, что вы вернулись из сектора с… живым трофеем. И весьма ценным. Поздравляю.

— Образец классифицирован как Vampyrus Superior, — я говорила, глядя куда-то в пространство над монитором, чтобы не видеть его лица. — Проявляет исключительную физическую силу, скорость регенерации и устойчивость к стандартным транквилизаторам. Агрессия зашкаливает. Рекомендую максимальный уровень сдерживания.

— Прекрасно, — его голос был маслянисто-гладким. — Ваша эффективность, как всегда, впечатляет. Каковы дальнейшие планы?

Люци, сидевший у меня на коленях невидимый для камеры, впился когтями мне в бедро. Напоминая о сценарии.

— План… — я заколебалась на секунду. — План включает в себя стресс-тесты под воздействием различных частот ультрафиолета, тесты на болевой порог и… взятие образцов мышечной и нервной ткани.

Слова выходили чужые, липкие. Я чувствовала, как за моей спиной в камере замерла тишина. Сецеи слушал.

— Блестяще, — Кейн скрестил пальцы. — Жду подробных отчётов. Не разочаруйте меня, доктор. «Паноптикум» гордится вами.

Связь прервалась. Я откинулась на спинку кресла, вся в холодном поту.

— Неплохо, — проворчал Люци. — Хотя и с фальшью в голосе. Но прокатило. Теперь за работу. Включаем УФ-излучатель на уровень три. На три минуты.

— Нет, — вырвалось у меня. — Это слишком. Он…

— Он — подопытный кролик! — Люци прыгнул на пульт. — Ты что, забыла, ради чего всё это? Хочешь, я напомню? Прямо сейчас?

В воздухе передо мной затрепетало изображение. Искажённое от ужаса лицо Ленки. Я зажмурилась.

— Хватит! Ладно… ладно.

Мои пальцы снова сами потянулись к кнопкам. Я выбрала программу «Стресс-тест 1». Но когда нужно было выставить уровень излучения, моя рука дрогнула. Вместо третьего уровня я выбрала первый. Самый слабый. Почти безвредный. Просто свет, который будет ему неприятен, но не будет жечь плоть.

Я нажала «старт».

В камере загорелся мягкий голубоватый свет. Сецеи вздрогнул, но не стал закрываться. Он просто стоял, сжав кулаки, и смотрел прямо на меня сквозь стекло. Его взгляд был тяжёлым, полным презрения. Ему было неприятно, но не больно.

Люци издал тихое, ядовитое шипение.

— Обманщица. Мягкотелая дрянь. Ну что ж… система всё видит.

Я не успела ничего понять. Вдруг всё моё тело пронзила ослепительная, жгучая боль. Будто миллионы игл воткнулись мне под кожу одновременно. Я вскрикнула и рухнула на пол, бьющаяся в конвульсиях. Мир померк, залитый белым огнём. Это длилось вечность — два, три, может пять секунд. Потом боль исчезла так же внезапно, как и появилась.

Я лежала на холодном полу, вся мокрая от пота, дрожа как осиновый лист. Сердце колотилось, выскакивая из груди. В ушах звенело.

— Первое предупреждение, — раздался в голове ледяной голос Люци. — Следующая провинность будет… продолжительнее.

Я с трудом поднялась на ноги, опираясь на стол. Голова кружилась, в глазах плавали тёмные пятна. Я посмотрела в сторону камеры.

Сецеи больше не смотрел на меня с ненавистью. Он смотрел с… интересом. Его голова была слегка наклонена, а в горящих фиолетовых глазах читалось недоумение. Он видел, как я упала. Видел мои судороги. Слышал мой крик. И теперь он изучал меня, как я до этого изучала его.

— Что с тобой, учёная? — его голос прозвучал тихо, но ясно, сквозь стекло. — Твои собственные машины кусают тебя?

Я не ответила. Я не могла. Я просто отвернулась, пытаясь скрыть дрожь в руках, и сделала вид, что изучаю данные на мониторе. Но я чувствовала его взгляд на себе. Пристальный, неотрывный.

Глава 4. "Сценарий для овечки"

Дорога до лаборатории наутро после наказания казалась длиннее обычного. Ноги были ватными, каждый шаг отдавался глухой болью в висках. Я шла, почти не видя стерильно-белых стен, уставившись в пол. Люци семенил рядом, его полупрозрачные лапы бесшумно ступали по кафелю.

— Люци, — тихо, почти шёпотом, начала я, боясь, что меня подслушают даже здесь, в пустом коридоре. — А что это вообще за роман? Про «Паноптикум»? Какой в нём сюжет? Ты же знаешь.

Кот издал нечто среднее между фырканьем и усмешкой.

— Самый заурядный. Девушка-лаборантка, наивная, добрая, с сияющими глазёнками. Уставшая от жестокости системы. Она увидит в монстре не зверя, а страдающую душу. Накормит его украденной едой, поплачет с ним о несправедливости мира. Они влюбятся. Она найдёт способ ослабить его клетку. Они сбегут, устроят маленькую революцию, может, даже свадьбу в лесу при лунном свете. Счастливый конец. Дешёвая романтика для сентиментальных идиотов.

Я остановилась, опершись о холодную стену. Меня чуть не стошнило. Всё это — этот ужас, эти муки, моё предательство — всё это было просто предысторией для какой-то дурацкой любовной истории?

— А я? — голос мой сорвался. — Какая у меня роль во всём этом?

— Роль? Ты — главный злодей, дорогая. Ты — тролль под мостом, которого должен победить рыцарь. Ты — стена, о которую разбиваются их нежные чувства. Ты — та самая жестокость системы, против которой они будут бороться. Твоя задача — быть чёрствой, бесчеловечной, проводить самые ужасные опыты. Чтобы на тёмном фоне их любовь сияла ещё ярче. Чтобы читатель порадовался, когда ты в конце концов получишь по заслугам. Обычно от рук собственного творения или от начальства, которому стала не нужна.

Он говорил это с таким откровенным удовольствием, что у меня по коже побежали мурашки. Я — карикатурный злодей в чужом любовном романе. Всё, что я делаю — вся жестокость, на которую меня толкают — это просто сюжетная функция. Чем ужаснее я буду, тем слаще будет победа влюблённых

— Это… это ужасно, — прошептала я.

— Это — сценарий, — безразлично парировал Люци. — А ты — всего лишь актриса. Не забывай об этом. И вот, кстати, твоя будущая победительница.

Из-за угла появилась девушка. Молодая, лет двадцати, с пушистыми светлыми волосами, собранными в неаккуратный хвостик, и большими, голубыми, немного испуганными глазами. На её халате красовался бейджик «Лаборант Ирина Ч». В руках она несла стопку чистых пробирок, которые чуть не выронила, увидев меня.

— Д-доктор Штерн! — она вытянулась в струнку, замирая от страха. — Доброе утро!

Я посмотрела на неё. На эту «овочку», которая должна была украсть мою «добычу» и стать героиней. Во мне закипела странная смесь жалости, зависти и злости. Я кивнула ей с таким ледяным презрением, на которое только была способна Эвелин Штерн.

— Утро будет добрым, когда работа будет сделана, а не когда её бездельники приветствуют в коридорах, — отрезала я её голосом, обжигающим как жидкий азот.

Девушка побледнела ещё сильнее, прижала пробирки к груди и шмыгнула в ближайшую дверь, словно таракан от света.

Люци издал одобрительное урчание.

— Видишь? Получается. Теперь вперёд. Твой «злодейский час» настал.

Я зашла в лабораторию, стараясь не смотреть в сторону камеры. Но периферией зрения я заметила, что Сецеи не стоял, как обычно, а сидел на полу, прислонившись спиной к стеклу. Он выглядел… задумчивым.

Я села за терминал, делая вид, что погружена в данные. Люци прыгнул на панель управления.

— Задача на сегодня — вербальный контакт. Попытайся выяснить его происхождение, слабости, историю. Стандартный допрос. Но помни — он будет лгать. Включаю аудиосвязь.

Раздался лёгкий щелчок.

— Образец, — начала я, не оборачиваясь, глядя в монитор. — Вы проявляете признаки разумной деятельности. Сообщите место вашего происхождения.

Сначала тишина. Потом я услышала его низкий, спокойный голос.

— Я родился от ночи и отчаяния, учёная. А ты? От пробирки и цинизма?

Я сжала кулаки под столом.

— Отвечайте на вопрос.

— Или что? Снова включите свой жалкий светильник? — он усмехнулся. — Я заметил, вчера он был не таким ярким, как в первый раз. То ли аппаратура сбоит… то ли рука дрогнула у того, кто нажимает на кнопку.

Я замерла. Он всё понял.

— Не меняй тему, — жёстко сказала я, чувствуя, как Люци с интересом смотрит на меня.

— Хорошо. Спроси меня о чём-нибудь другом. Например… почему ты пахнешь страхом, когда заходишь ко мне? Почему вчера ты кричала от боли, которой я тебе не причинял? И кто тот невидимый хозяин, чьё присутствие я чувствую рядом с тобой? Его запах… старый, как пыль на гробовой плите.

Ледяная струя пробежала по моему позвоночнику. Он чувствовал Люци. Он видел мою слабость. Он играл со мной, как кошка с мышью.

— Молчи, — прошипел Люци у меня в голове. — Он пытается манипулировать тобой. Прерви контакт.

Но я не могла. Я обернулась и посмотрела на него прямо. Его фиолетовые глаза светились тусклым, почти философским светом.

— Ты не похожа на них, — тихо сказал он. — Твоя жестокость… наигранная. В ней нет удовольствия. Есть только отчаяние. Кто держит тебя на поводке, учёная? И что они обещали тебе за мои страдания?

В его голосе не было ненависти. Было… любопытство. Почти что сочувствие.

> ПРОГРЕСС СЮЖЕТА: 35%.

Люци внезапно громко мяукнул и ударил лапой по кнопке. Аудиосвязь оборвалась.

— Хватит на сегодня! — он прыгнул ко мне, его глаза полыхали яростью. — Он выходит за рамки! Он пытается разрушить твой образ! Твою веру!

— Какую веру? — с горькой усмешкой спросила я. — Веру в то, что я карикатурный злодей в дурацком романсе?

Люци оскалился.

— В веру в то, что ты делаешь это ради них! Не забывай, ради кого все эти муки. Ради кого ты здесь. Он — всего лишь персонаж. Расходный материал. А они… они настоящие.

Глава 5. "Голод и милосердие"

Прошло три дня. Три дня, в течение которых Сецеи отказывался от предложенной крови животных — синтетической, безжизненной субстанции, которую «Паноптикум» считал подходящим питанием для вампиров. Он лежал на полу камеры неподвижно, словно изваяние, высеченное из бледного мрамора. Его фиолетовые глаза были закрыты, лишь изредка приоткрываясь, чтобы бросить на меня тусклый, безразличный взгляд. Даже слабый ультрафиолет, который я включала для проформы, не вызывал у него никакой реакции.

— Он угасает, — констатировал Люци, похаживая по пульту управления. — Голод делает его слабым. А слабый протагонист — мёртвый протагонист. Система фиксирует падение жизненных показателей.

Передо мной всплыло табло, но на этот раз оно было обрамлено тревожной красной полосой.

> ВНИМАНИЕ! СОСТОЯНИЕ ОБРАЗЦА «ALPHA-V-7» КРИТИЧЕСКОЕ. > РИСК ПРЕРЫВАНИЯ СЮЖЕТНОЙ ЛИНИИ. > НЕОБХОДИМО ПРЕДОТВРАТИТЬ ПРЕЖДЕВРЕМЕННУЮ ГИБЕЛЬ ПРОТАГОНИСТА.

— Что мне делать? — в моём голосе прозвучала настоящая паника. Если он умрёт, всё насмарку. Все мои мучения, вся эта жестокость — всё к чёрту.

— Что делают учёные, когда подопытное животное отказывается от еды? — риторически спросил Люци, и в его тоне сквозила ядовитая усмешка. — Кормят насильно. В твоём сейфе, в нижнем ящике, есть браслет-подавитель. Надень ему на лодыжку. Он подавит его силу и агрессию на несколько минут. Достаточно, чтобы ты вошла и накормила его.

— Чем? — спросила я, уже догадываясь ответа.

— Тем, что он хочет. Кровью. Своей.

Ледяной ужас сковал меня. — Нет. Нет, я не могу.

— Можешь. И будешь. Или ты предпочитаешь, чтобы он умер, а твои друзья навсегда остались размазанным мясом по обочине? — его голос в голове стал пронзительным, как лезвие. — Проколи палец скальпелем. Капни ему на губы. Инстинкт сделает своё дело. Он будет слишком слаб, чтобы причинить тебе серьёзный вред, особенно с браслетом. Это просто процедура. Как взятие анализа.

Я, затаив дыхание, открыла сейф. Там лежал массивный браслет из тусклого металла, похожий на каторжные кандалы. Он был тяжёлым и холодным в моих руках.

С дрожащими коленями я подошла к камере. Люци дистанционно открыл герметичный люк для доступа. Я просунула руку внутрь, стараясь не смотреть на него, и с щелчком закрепила браслет на его худой, бледной лодыжке. Устройство завибрировало, загорелось тусклым синим светом. Сецеи слабо вздрогнул, но не открыл глаз. Казалось, он уже почти по ту сторону бытия.

Люк для входа в камеру открылся с тихим шипением. Сердце колотилось где-то в горле. Я шагнула внутрь. Воздух здесь пахл азотом и… сладковатым запахом тления. Запахом его голода.

Я достала стерильный скальпель. Лезвие блеснуло под светом ламп. Глубоко вздохнув, я провела им по подушечке большого пальца. Резкая боль, и на коже выступила алая капля.

Я присела на корточки рядом с ним. Его лицо было всего в сантиметрах от моей руки. Я замерла, не в силах двинуться.

— Давай же! — прошипел Люци из динамика. — Он не укусит тебя за палец, идиотка! Ему нужна плоть, артерия!

Я нажала на палец, и несколько тёплых капель упали ему на губы.

Эффект был мгновенным и пугающим. Его глаза резко открылись. Не тусклые, а полные дикого, животного голода. Зрачки расширились, поглощая фиолетовый цвет. Он издал низкий, хриплый стон, больше похожий на рык голодного зверя, и его рука, движимая чистейшим инстинктом, молниеносно метнулась к моему запястью. Его пальцы сдавили мою руку с такой силой, что кости затрещали. Несмотря на браслет, голод давал ему дикие силы.

— Ай! — я вскрикнула от неожиданности и боли.

Его взгляд был прикован к пульсирующей вене на моём запястье. Он притянул мою руку к своему рту…

И впился клыками.

Боль была острой и жгучей, будто в вену вогнали раскалённую спицу. Я зажмурилась, пытаясь не кричать, чувствуя, как из меня вытягивается жизнь, тёплая и липкая. Он пил жадно, с отчаянными, судорожными глотками, держа меня в стальной хватке.

Я уже готовилась к тому, что Люци придётся оттаскивать его, но вдруг… его хватка ослабла. Жаждущие глотки стали реже. А потом он сам… отпустил меня.

Я уже готовилась к тому, что Люци придётся оттаскивать его, но вдруг… его хватка ослабла. Жаждущие глотки стали реже. А потом он сам… отпустил меня.

Я отпрянула, зажимая окровавленное запястье. Он лежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Капля моей крови алела у него на уголке губ. Цвет постепенно возвращался к его щекам. Но выражение его лица было не насыщенным, не торжествующим. Оно было… смятенным. Он провёл языком по клыкам, словно пробуя незнакомый вкус, и его брови сдвинулись в лёгком недоумении.

Передо мной всплыло два табло одновременно.

> ЗАДАНИЕ «СТАБИЛИЗИРОВАТЬ ОБРАЗЕЦ» ВЫПОЛНЕНО. > СОСТОЯНИЕ ПРОТАГОНИСТА: УДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОЕ.

И второе, в кроваво-красной рамке:

> ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ОТКЛОНЕНИЕ ОТ СЦЕНАРИЯ. > ОТНОШЕНИЕ ПРОТАГОНИСТА К АНТАГОНИСТУ ИЗМЕНЕНО. > ВЕРОЯТНОСТЬ НЕПРЕДВИДЕННЫХ ПОСЛЕДСТВИЙ: ВЫСОКАЯ.

Я выползла из камеры, дрожа всем телом. Люци уже ждал меня, его спина была выгнута, а шерсть стояла дыбом.

— Идиотка! Неумеха! — он шипел, прыгая вокруг меня. — Всё испортила! Всё!

— Ты… ты сам сказал! — я зашипела в ответ, прижимая окровавленную руку к груди. — Ты сказал его накормить!

— Я сказал дать ему несколько глотков, чтобы он ожил и попытался наброситься! Чтобы ты, едва увернувшись, показала ему свою власть! Вколола бы ему транквилизатор и прочла лекцию о том, что его жизнь в твоих руках! Так должно было быть! Он должен был ненавидеть тебя ещё сильнее! А что получилось? Он напился твоей крови, насытился… и отпустил! Сам! Добровольно! Он смотрел на тебя не как на тюремщика, а как на… — Люци задохнулся от ярости. — Это всё твоя предыдущая ошибка! Если бы ты не сбавила мощность ультрафиолета тогда, он был бы слабее, злее, отчаяннее! Он бы впился в тебя и не отпустил бы, пока ты не выбьешь его дубинкой! А теперь… теперь в его голове засела мысль. Мысль о том, что ты не просто бездушная учёная. Что в тебе есть что-то… иное.

Глава 6. "Не та встреча"

Адреналин отступил, и накатила свинцовая волна слабости. Голова закружилась так, что комната поплыла перед глазами. Я прислонилась к холодному корпусу какого-то прибора, пытаясь отдышаться. Рука под самодельной повязкой пульсировала болью, и я чувствовала, как липкая влага проступает сквозь ткань. Встать не было никаких сил. Люци исчез, оставив меня одну в этой стерильной клетке с другим пленником.

«Вот и всё, — подумала я с горькой истерикой. — Умру тут от потери крови, и Мая с остальными так и останутся мёртвыми. Гениальный план».

Внезапно дверь в лабораторию с тихим шипением отъехала в сторону. На пороге замерла та самая лаборантка — Ирина. В руках она сжимала стопку бумаг, а её глаза были округлены от ужаса. Видимо, кто-то из «коллег» подловил её и послал с документами к «чудовищу Штерн» как на верную гибель.

Её взгляд скользнул по мне, сидящей на полу в луже собственной крови, потом переметнулся на камеру, где за стеклом сидел вампир. И задержался на алой капле у него на губе.

— Доктор?! — она ахнула, швырнула бумаги на ближайший стол и бросилась ко мне. — Боже мой, что он вам сделал?!

Она увидела кровь на его губе и мою перевязанную руку — и сделала единственно возможный, абсолютно неверный вывод.

В камере Сецеи, услышав её крик, медленно, с преувеличенной театральностью, провёл тыльной стороной ладони по губам, стирая каплю. Его фиолетовые глаза холодно и оценивающе скользнули по испуганной лаборантке, а затем перевели взгляд на меня. В его взгляде читалось нечто вроде… насмешливого любопытства. «Ну и что ты теперь будешь делать?»

У меня внутри всё оборвалось. Это была полная, абсолютная катастрофа. Их первая встреча. Она должна была увидеть в нём жертву, страдальца, а увидела монстра, напавшего на начальницу. Он должен был увидеть в ней луч света, а увидел испуганную, ничтожную человечишку.

— Уходи, — прохрипела я, пытаясь вложить в голос всё леденящее презрение Эвелин Штерн. — Сию же секунду убирайся отсюда! Это приказ!

Но Ирина, вся трясясь от страха, проявила неожиданную настойчивость.

— Нет, доктор, вы ранены! Вам нужна помощь! — она наклонилась, её дрожащие пальцы потянулись к моей повязке. — Позвольте, я…

— Я сказала, уходи! — я попыталась оттолкнуть её, но у меня не было сил. Моя рука дрожала.

Она проигнорировала меня, с упрямством, которое, должно быть, и делало её главной героиней. Ловко, несмотря на дрожь, она перемотала мою рану свежим бинтом из аптечки на стене, её прикосновения были удивительно мягкими и уверенными.

— Вот… теперь лучше, — она выдохнула, и её голубые глаза наполнились неподдельным беспокойством. — Вы можете встать?

Ненавидя себя и всю эту ситуацию, я позволила ей помочь мне подняться. Мир снова поплыл, и я еле удержалась на ногах, опираясь на стол.

— Всё. Теперь убирайся, — я выдохнула, отводя взгляд. Я не могла больше смотреть ни на её глупое, доброе лицо, ни на насмешливый взгляд вампира.

Она кивнула, всё ещё напуганная, и почти выбежала из лаборатории, бросив на прощание испуганный взгляд в сторону камеры.

Я кое-как доковыляла до своей комнаты и рухнула на койку. Сознание отключилось почти мгновенно.

---

Утро встретило меня тяжёлой головой и ноющей рукой. Я только открыла глаза, как на грудь мне запрыгнул Люци. Его змеиные глаза пылали яростью сантиметрах в пяти от моего лица.

— Что ты наделала?! — его мысленный крик был таким громким, что я вздрогнула. — Я оставил тебя на пять минут! Пять! Как ты умудрилась всё разрушить?!

— Что? — я села, протирая глаза.

— СЮЖЕТ! — он прошипел, и передо мной всплыло голографическое табло.

> ОТНОШЕНИЕ ПРОТАГОНИСТА К ГГ-«ОВЕЧКЕ»: НЕЙТРАЛИТЕТ/ЛЁГКОЕ ПРЕЗРЕНИЕ. > ОТНОШЕНИЕ ГГ-«ОВЕЧКЕ» К ПРОТАГОНИСТУ: СТРАХ/ОТВРАЩЕНИЕ. > ВЕРОЯТНОСТЬ РОМАНТИЧЕСКОЙ ЛИНИИ: 0.8%. > ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: КРИТИЧЕСКОЕ ОТКЛОНЕНИЕ ОТ КАНОНА.

— Они должны были проникнуться друг к другу симпатией! Сочувствием! А что я вижу?! Она его боится! А он на неё смотрит как на надоедливую муху! Ты, идиотка, устроила им встречу в стиле «монстр напал на мою начальницу»! Идеально! Просто блестяще!

— А что я должна была делать?! — огрызнулась я, вставая и направляясь к умывальнику. — Истекать кровью на полу? Ты сам виноват! Ты бросил меня!

— Молчи! — он вцепился когтями мне в плечо, и я вскрикнула от боли. — Теперь придётся всё переигрывать. Усиливать их изоляцию, подстраивать новые «случайные» встречи… А тем временем ты пойдёшь и попытаешься вести себя как ни в чём не бывало!

За завтраком было ещё неловче, чем обычно. Я чувствовала себя стеклянной — все смотрят, все видят трещины. Я взяла поднос и поспешила к своему столику-изгнанию, надеясь, что меня оставят в покое.

Не срослось.

Едва я села, как ко мне подсела Ирина. Она выглядела решительной, но кончики её ушей были красными от смущения.

— Доктор Штерн, как ваша рука? — начала она тихо.

— В идеальном порядке. Забудь об этом, — отрезала я, уставившись в тарелку с безвкусной овсянкой.

— Но… он ведь напал на вас. Это же ужасно. Может, нужно сообщить директору? Усилить безопасность?

Люци, сидевший у меня на коленях невидимый для других, издал тихое, яростное урчание. «Скажи ей, что это не он. Скажи, что это была случайность!» — приказал он мысленно.

— Это не его вина, — выдавила я, чувствуя, как краснею от натуги. — Это был… инцидент во время эксперимента. Всё под контролем.

Ирина посмотрела на меня с ещё большим недоумением. Моя резкость, очевидно, должна была её оттолкнуть. Но вместо этого она упрямо продолжила.

— Я рада, что с вами всё в порядке, — она принялась есть свой йогурт, а затем, к моему ужасу, продолжила болтать о каких-то пустяках — о погоде за пределами комплекса, о новом сорте кофе в столовой.

Глава 7. "Неуместная забота"

Болтовня Ирины была как назойливый комариный писк. Она говорила о том, какой кофе сегодня горький, о том, что вентиляция на третьем уровне снова хрипит, о новом сериале, который все смотрят по вечерам в своих каморках. Я молча клевала ложкой овсянку, чувствуя, как затылок начинает гореть под тяжестью десятков удивлённых и осуждающих взглядов. Люци на моих коленях замер в состоянии, близком к кататоническому ступоре. Я мысленно ощущала, как в его хитрой системе идут ошибки и сбои, он просто не был запрограммирован на такую дичайшую неловкость.

Внезапно Ирина замолчала. Я почувствовала облегчение, но оно длилось ровно секунду.

— Ой, доктор Штерн, у вас стёклышко всё в овсянке, — сказала она с искренним участием в голосе.

Я автоматически поправила очки — строгие, с тонкой металлической оправой, которые были частью образа Эвелин Штерн. Действительно, на левой линзе расплылось жирное пятно. Я сняла их, чтобы протереть, и мир вокруг мгновенно превратился в размытое пятно. Без очков я была практически слепа.

— Дайте, я помогу! — Ирина, недолго думая, выхватила их у меня из рук, достала салфетку и принялась тщательно протирать линзы своим рукавом. — У меня у самой зрение не очень, я понимаю, как это неудобно.

Я сидела с протянутой рукой, абсолютно беспомощная и ослепшая. По столовой прокатился новый взрыв шепота. «Овечка» не просто сидит со Штерн, она ещё и очки ей вытирает! Это был уже откровенный бунт против естественного порядка вещей.

Люци на моих коленях наконец-то шевельнулся. Я почувствовала, как его когти впиваются мне в бедро сквозь ткань халата. Боль была острой и отрезвляющей.

— Прекрати это. Немедленно, — проскрежетал его голос в моей голове.

— Вот, готово! — Ирина сияющей улыбкой вернула мне очки. Чистые, сверкающие. Я надела их, и мир снова обрёл чёткие, резкие, безрадостные контуры. Её улыбка казалась теперь слишком яркой, слишком навязчивой.

— Спасибо, — выдавила я сквозь зубы, вставая. Мой поднос с почти нетронутой овсянкой загремел. — У меня работа.

Я развернулась и пошла прочь, чувствуя её растерянный взгляд у себя в спине. Люци прыгнул с моих колен и засеменил рядом, его хвост яростно подрагивал.

— Катастрофа! Абсолютная, беспрецедентная катастрофа! — он шипел, не открывая рта, чтобы нас не подслушали. — Она не боится тебя! Она тебе симпатизирует! Это полностью ломает динамику! Она должна видеть в тебе угнетателя, а он в ней — спасительницу! А теперь что? Она видит в тебе неуклюжую коллегу, которой нужно вытирать очки, а он… он вообще смотрит куда-то не туда!

Мы зашли в лабораторию. Первое, что я сделала — посмотрела на камеру.

Сецеи стоял у стекла. Он не смотрел на дверь в ожидании той самой лаборантки. Его фиолетовые глаза были прикованы ко мне. В них читалась та же самая насмешливая, анализирующая заинтересованность, что и вчера. Он видел моё унижение в столовой? Чувствовал это? Или просто… знал?

Он медленно, явно для меня, облизнул губы. Словно вспоминая вкус.

Я резко отвернулась, чувствуя, как кровь бросается в лицо.

— Видишь?! — завопил Люци мысленно. — Он вообще не в ту сторону смотрит! Его должно тянуть к ней! К её светлой, глупой душе! А его тянет к тебе! К твоей гниющей, лживой, напуганной сущности! Это не по сценарию! Это брак!

— Может, он просто голодный снова? — слабо попыталась я оправдаться.

— Он не голодный! Он заинтригован! Это в тысячу раз хуже! — Люци затопал лапками по полу. — Ладно. План «Б». Раз он не хочет идти к ней по-хорошему, мы загоним их в ситуацию, где они будут вынуждены спасать друг друга. Устроим небольшую аварию. Сбой системы жизнеобеспечения в его камере. Она будет рядом, она бросится его спасать… а ты придешь и всё испортишь, сыграв злодейку. Старо, как мир, но работает.

Передо мной всплыло табло.

> НОВАЯ ЗАДАЧА: ИНИЦИИРОВАТЬ СБОЙ СИСТЕМЫ ОХЛАЖДЕНИЯ В КАМЕРЕ ОБРАЗЦА (СЕКТОР G7). > ЦЕЛЬ: СОЗДАТЬ УГРОЗУ ДЛЯ ЖИЗНИ ОБРАЗЦА, ЧТОБЫ СПРОВОЦИРОВАТЬ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ГГ-«ОВЕЧКИ». > ВРЕМЯ ДО СБОЯ: 15 МИНУТ.

Я посмотрела на панель управления. На кнопку, которая отключит охлаждение. Без него в герметичной камере быстро начнёт расти температура и падать уровень кислорода. Для вампира это не смертельно сразу, но крайне мучительно.

— Я… я не могу, — прошептала я. — Это же пытка.

— Это — сюжет, — безжалостно парировал Люци. — Ты будешь наблюдать. И как только она вбежит сюда в панике, ты войдёшь и остановишь её. Грубо. Жестоко. Восстановишь статус-кво. Возможно, это всё ещё можно будет спасти.

Я посмотрела на Сецеи. Он всё так же смотрел на меня, словно видя прямо в душу, прямо сквозь маску Эвелин Штерн и сквозь ужас Алисы. Он словно знал, что я собираюсь сделать.

И впервые за всё это время он улыбнулся. Очень холодно. Очень опасно. Словно говорил: «Ну, давай. Покажи мне, на что ты способна».

Мои пальцы потянулись к роковой кнопке.

Глава 8. Провал плана «Б»

Мой палец завис над кнопкой. Она была холодной и бездушной, как всё в этом месте. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Люци смотрел на меня не мигая, его зелёные зрачки сузились в две ядовитые щелочки.

— Давай же. Просто один щелчок. И мы вернём всё на круги своя.

Я представила себе Маю. Её смех в автобусе. Её испуганные глаза в последнюю секунду. Я сглотнула ком в горле и нажала.

Тихий, почти неслышный щелчок отозвался громом в моей голове. На панели управления в секторе G7 замигал красный предупреждающий значок. Глухой гул системы охлаждения, который стал привычным фоном, затих, сменившись настораживающей тишиной.

Я посмотрела в камеру. Сецеи насторожился мгновенно. Он поднял голову, словно учуяв изменение в воздухе. Его фиолетовые глаза метнулись к вентиляционным решёткам, которые перестали вибрировать, а затем медленно, очень медленно вернулись ко мне. В них не было ни страха, ни паники. Был лишь холодный, бездонный интерес. И понимание. Полное, абсолютное понимание того, кто отключил ему воздух.

Он не забился в конвульсиях. Не стал метаться по камере. Он просто… сел поудобнее, скрестив руки на груди, и уставился на меня. Словно зритель в театре, ожидающий продолжения спектакля.

— Где она?! — завопил Люци, носиясь по пульту и тыча лапой в мониторы наблюдения. — Она должна была уже бежать сюда! Она дежурит в соседнем секторе! Сигнал тревоги идёт и на её терминал!

Но на экранах Ирина не появлялась. Она спокойно сидела за своим столом, что-то печатая, и лишь изредка бросала тревожный взгляд на свой монитор, где, должно быть, тоже мигал тревожный сигнал. Но она не двигалась с места.

— Почему она не идёт? — я прошептала, и в моём голосе прозвучала странная смесь ужаса и… облегчения.

— Потому что она его боится, идиотка! — взревел Люци. — Из-за твоего вчерашнего представления! Она думает, что он опасный маньяк, и рада, что он там задохнётся! Она не героиня! Она — обычный трусливый человечек!

Прошло пять минут. Десять. В камере должно было становиться душно и жарко. На лбу Сецеи выступила испарина, он дышал чуть глубже, но его взгляд не дрогнул. Он смотрел только на меня. Молча. Упрекающе. С вызовом.

Пятнадцать минут. Люци бился в истерике.

— Всё! Всё пропало! Она не придёт! Отключай! Отключай систему, пока он не получил настоящих повреждений! Хотя бы физиологию сохранить!

Я с облегчением рванулась к кнопке, чтобы включить всё обратно.

И в этот самый момент дверь в лабораторию со скрипом открылась.

На пороге стояла Ирина. Бледная, дрожащая, с огромными от страха глазами. В руках она сжимала… огнетушитель.

Она увидела меня у панели управления, увидела спокойно сидящего в камере вампира (который, к её взгляду, отнёсся с полнейшим равнодушием), увидела мигающую авариную сигнализацию.

— Я… я услышала сигнал, — прошептала она. — Я думала… пожар… или он вырывается…

Она смотрела не на него, не на то, как он может страдать. Она смотрела на меня. С немым вопросом и укором. Почему я ничего не делаю? Почему я просто стою тут?

Сецеи медленно повернул голову в её сторону. Его взгляд скользнул по огнетушителю, по её дрожащим рукам, и вернулся ко мне. И он едва заметно усмехнулся. Явно давая понять:

«Вот и вся твоя спасительница? С огнетушителем против удушья?»

Люци издал звук, похожий на то, как ломается механизм.

— Ну вот. Прекрасно. Явилась не спасать, а тушить несуществующий пожар. Романтика так и прет.

Я молча, не глядя на Ирину, нажала кнопку. Гул системы охлаждения возобновился. Красный индикатор погас.

— Ложная тревога, — сказала я ледяным голосом, поворачиваясь к ней. — Сбой в системе оповещения. Убирайся. И убери эту железку.

Ирина застыла на месте, её лицо пылало от смущения и обиды. Она бросила взгляд на Сецеи, который демонстративно закрыл глаза, сделав вид, что засыпает от скуки, потом на меня — и выбежала из лаборатории, швырнув огнетушитель на пол.

Тишина повисла тяжёлым, густым покрывалом.

> ЗАДАЧА ПРОВАЛЕНА. > ОТНОШЕНИЕ ГГ-«ОВЕЧКЕ» К ПРОТАГОНИСТУ: СТРАХ/СМУЩЕНИЕ/НЕНАВИСТЬ К МЕСТУ РАБОТЫ. > ОТНОШЕНИЕ ПРОТАГОНИСТА К ГГ-«ОВЕЧКЕ»: ГЛУБОКОЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ. > ПРОГРЕСС СЮЖЕТА: 38%.

Люци несколько минут просто лежал на пульте, раскинув лапы, и смотрел в потолок.

— Всё, — наконец проскрежетал он. — Я сдаюсь. Твой талант всё рушить безграничен. Романтическая линия мертва. Она его ненавидит и боится. Он на неё плевать хотел. Остаётся только один путь.

— Какой? — с опаской спросила я.

— Ты, — он поднял голову, и в его глазах горел злой, отчаянный огонёк. — Ты стала для него интересна. Гораздо интереснее, чем должна была быть. Значит, ты и будешь главным двигателем сюжета. Ты будешь его мучить, унижать, подходить к самой грани, а он будет ненавидеть тебя всё сильнее, пока его ненависть не перерастёт в какую-нибудь другую… приемлемую для романа эмоцию. Месть, например. Да, отлично. Он будет мстить тебе. Будет пытаться сбежать, чтобы убить тебя. Это тоже сюжет. Не романтический, но хоть какой-то!

Он говорил это с исступлённым энтузиазмом, пытаясь выжать хоть что-то из рухнувших обломков своего плана.

Я посмотрела на камеру. Сецеи снова смотрел на меня. И в его фиолетовых глазах я не видела ненависти. Я видела понимание. Видела, что он знает правила этой игры лучше, чем я. И, возможно, ему было интересно, сколько ещё раз я буду нажимать на эти кнопки, прежде чем сломаюсь окончательно.

Люци назвал это «движением сюжета». Но это было похоже на то, как двое заключённых в соседних камерах перестукиваются через стену, пока надзиратель бесится снаружи. И это пугало больше всего.

Глава 9. Цена провала и ненужное спасение

Истерика Люци стихла так же внезапно, как и началась. Он замер на пульте управления, его полупрозрачное тело напряглось, а змеиные глаза стали пустыми и стеклянными, будто он слушал что-то очень далёкое.

— Система вынесла вердикт, — его голос в моей голове внезапно прозвучал безжизненно и монотонно, словно в автоматическом объявлении. — Задание провалено. Сюжетный ущерб признан значительным. Назначено наказание: коррекция метаболизма. Немедленное исполнение.

Я даже не успела испугаться. Состояние полной опустошённости и стыда сменилось внезапной, сокрушительной волной жара. Будто мне в кровь влили расплавленный свинец. Я вскрикнула и схватилась за край стола, чтобы не упасть. Зрение помутнело, в ушах поднялся оглушительный шум. Всё тело пронзила ломота, как при самой сильной гриппозной лихорадке, умноженная на десять.

— Нет… только не это… — успела я прошептать, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Я не видела, не слышала, что происходило вокруг. Мир сузился до всепоглощающей, пылающей боли внутри меня. Я рухнула на холодный кафельный пол, скрючившись калачиком. Меня била мелкая, беспощадная дрожь. Сквозь пелену жара я чувствовала, как по моей спине бегают мурашки, а зубы стучат друг о друга.

Где-то на краю сознания я услышала яростное, удовлетворённое урчание Люци.

«Принимай, получай, учись. Может, в следующий раз будешь умнее».

А потом… потом я услышала другое. Тихий, едва различимый звук. Словно кто-то провёл ногтями по стеклу.

Я с огромным трудом повернула голову. Моё лицо было мокрым от слёз и пота, очки сползли на кончик носа. Мир плыл и двоился, но я смогла сфокусироваться на камере.

Сецеи стоял у самого стекла. Его лицо было прижато к прозрачной поверхности. Он не стучал, он водил кончиками пальцев по стеклу, создавая тот самый скребущий звук, чтобы привлечь моё внимание. Его фиолетовые глаза, обычно полные насмешки или ярости, сейчас были пристальными и… серьёзными. Он смотрел на меня, бьющуюся в лихорадке на полу, и в его взгляде не было ни капли злорадства.

Его губы шевельнулись. Он что-то говорил. Я не слышала сквозь стекло и шум в собственной голове, но я прочитала по губам. Всего одно слово, повторённое несколько раз.

«Дыши».

Я замерла, застигнутая врасплох. Это было последнее, чего я ожидала.

Он видел мою растерянность. Он приложил ладонь к стеклу, прямо напротив меня, и снова беззвучно повторил: «Дыши. Глубоко».

Это было не сочувствие. Это было… инструкция. Команда выжившего тому, кто тонет. Он понимал, что со мной происходит. Понимал природу боли. И вместо того, чтобы радоваться, он предлагал помощь. Пусть и такую, крошечную.

Я, захлёбываясь собственным дыханием, попыталась последовать его совету. Вдох. Выдох. Ещё вдох, более глубокий. Острая боль в рёбрах ослабла на пол-секунды.

Он кивнул, всё так же пристально глядя на меня. Его лицо было бледным пятном в моём заплаканном, размытом взгляде.

Люци, увлечённый наблюдением за моими страданиями, сначала не заметил этого безмолвного общения. Но когда он наконец обернулся, его шерсть встала дыбом.

— Прекрати! — он зашипел, прыгнув между мной и камерой, загораживая мне обзор. — Не смей на него смотреть! Он играет с тобой! Манипулирует!

Но было поздно. Маленький островок спокойствия в море агонии был уже создан. Я закрыла глаза, сосредоточившись только на дыхании.

«Вдох. Выдох».

Боль не уходила, но паника отступила.

Я не одна. Он видит. Он понимает.

Это осознание было почти так же пугающе, как и сама боль.

Наказание длилось недолго, но показалось вечностью. Когда жар наконец отступил, оставив после себя полную, тотальную слабость и ощущение, будто меня переехал каток, я просто лежала на холодном полу, не в силах пошевелиться.

Люци подошёл ко мне и ткнул холодным носом в щёку.

— Запомнила? В следующий раз провалишь — будет хуже. А теперь ползи в свою конуру. Ты здесь больше не нужна.

Я лежала, уставившись в потолок, пытаясь заставить дрожь в теле утихнуть, когда дверь с тихим скрипом отъехала. На пороге, залитая светом из коридора, стояла Ирина. Она выглядела как призрак — вся белая, с огромными испуганными глазами.

— Доктор Штерн? Я… я услышала странные звуки… — её голос дрожал.

Её взгляд скользнул по мне, лежащей в поту и явно больной, потом метнулся к камере, где Сецеи стоял, всё так же прижавшись к стеклу. Увидев его, она вздрогнула и её лицо исказилось чистым, неподдельным отвращением.

— Это опять он? Он сделал с вами что-то? — выдохнула она, даже не смотря в его сторону, словно боялась заразиться.

Сецеи фыркнул — беззвучно, но я увидела, как дернулся его плечо. Он отступил от стекла, повернулся к нам спиной, демонстративно показывая, насколько ему неинтересна эта сцена. Его внимание было приковано к стене его клетки, но я чувствовала — он наблюдает, он слушает.

— Уходи, — прохрипела я, пытаясь придать голосу хоть капли былой твердости, но получился лишь жалкий шёпот.

Но Ирина, раз увидев «монстра», причиняющего страдания её начальнице, уже не могла остановиться. Её страх передо мной окончательно перевесил страх передо мной. Она выскочила в коридор.

— Помогите! Кто-нибудь! Доктору Штерн плохо!

Через минуту она вернулась с двумя растерянными лаборантами-мужчинами. Они робко заглянули в лабораторию, увидели меня на полу, увидели вампира, отвернувшегося от всего этого безобразия, и их лица вытянулись.

— Быстро! Помогите донести её до кабинета! — скомандовала Ирина с такой властностью, какой я от неё никак не ожидала. Жертвенная овечка вдруг обнаружила в себе пастуха.

Лаборанты, бросая испуганные взгляды на камеру, подхватили меня под руки. Я пыталась вырваться, протестовать, но мои усилия были смешны. Они, почти на цыпочках, понесли меня по коридору, а Ирина шла впереди, расчищая путь.

Глава 10. Режиссура страдания

На следующее утро я чувствовала себя выжатым лимоном. Слабость после наказания никуда не делась, к ней добавилось тяжёлое, липкое чувство вины перед Ириной. Её навязчивая забота была невыносима, потому что была незаслуженна. Я была её мучителем, а не подругой.

Люци, похоже, смирился с провалом романтической линии и перешёл к отчаянным мерам. Он бубнил у меня на плече, пока я шла в столовую.

— Ладно. Раз уж она видит в тебе начальницу, а в нём — исчадие ада, сыграем на этом. Сегодня «испытание на чувствительность к серебру». Ты будешь прикладывать к нему пробы разной пробы. Будет больно. Очень. А она будет присутствовать. Увидит его страдания, твою бесчувственность и… ну, должна проникнуться. В её сердце должна проснуться жалость. Это классика!

В столовой меня уже ждала Ирина. Она сидела за нашим — вернее, за моим — столиком и робко улыбнулась мне, увидев.

— Доброе утро, доктор Штерн! Как вы себя чувствуете? —Сносно, — буркнула я, садясь напротив. Очки сползли на нос, и я грубо поправила их. —Я так рада! — она сияла. — Я принесла вам витаминный сок. Говорят, после лихорадки нужно восстанавливать силы.

Я молча отпихнула стакан с оранжевой жидкостью. Люци на плече яростно дёргал хвостом.

— Говори! Предлагай! Сейчас!

— Ирина, — выдавила я, глядя в свою тарелку с овсянкой. — Сегодня у меня запланирована серия важных экспериментов с образцом. Ты будешь ассистировать. Будешь вести протокол.

Её лицо просияло ещё сильнее. Она восприняла это как знак доверия, как продвижение по службе, а не как приглашение в ад.

— Конечно, доктор Штерн! С огромным удовольствием! Я всё запишу очень подробно!

Люци злобно заурчал. «Уже не так. Она должна бояться, а не радоваться!»

Через час мы стояли в лаборатории. Я раскладывала на столике у камеры стерильные пластины с кусочками серебра разной чистоты. Ирина старательно готовила планшет для записей, её перо было заточено до идеальной остроты.

Сецеи наблюдал за приготовлениями с холодным, отстранённым любопытством. Его взгляд скользнул по Ирине и вернулся ко мне. Вопрос в его глазах был читаем: «И это что, новая пытка? С публикой?»

— Начинаем, — я сказала безжизненным голосом Эвелин Штерн. — Образец, приблизьтесь к люку.

Он медленно подошёл. Я надела толстые защитные перчатки, взяла самый большой кусок серебра 999 пробы и, открыв люк, резко прижала его к его предплечью.

Раздалось шипение. Пахло палёным мясом. На идеально бледной коже выступил уродливый красный ожог, быстро чернея по краям. Сецеи сжал кулаки, мышцы на его шее напряглись, но он не издал ни звука. Только его фиолетовые глаза потемнели от боли и ненависти, уставшись прямо в меня.

Я отдернула руку. Ожог был жутким.

— Реакция на чистое серебро — мгновенная, некротическая, — продиктовала я. —Записываю, — раздался ровный, спокойный голос Ирины. Я обернулась.

Она не смотрела на него с ужасом или состраданием. Она смотрела на ожог с научным интересом, её перо быстро скользило по бумаге. «Образец V-S. Тест Ag-999. Время контакта: 3 секунды. Реакция: термический ожог 3 степени с признаками мгновенного некроза тканей. Болевая реакция: видимая, вербально не выражена».

Люци на моём плече замер в ступоре. Я мысленно ощущала, как у него в голове что-то щёлкнуло и сломалось.

— Нет… нет… — забормотал он. — Она не должна так! Она должна плакать! Должна упасть в обморок! Должна попросить тебя остановиться!

— Следующий образец, — я сказала, и голос мой дрогнул. Я взяла пластину поменьше, с 925 пробой.

Результат был немного слабее, но всё так же ужасен. Сецеи уже не смотрел на меня. Он закрыл глаза, уйдя в себя, терпя. Только лёгкая дрожь выдавала его страдание.

— Реакция на sterling silver — замедленная, но с тем же эффектом, — продиктовала я. —Записываю, — снова послышался безмятежный голос. — Интенсивность некроза снижена на 15%. Болевой порог, предположительно, высокий.

Я чувствовала, как меня тошнит. Я не могла больше этого выносить. Ни его молчаливых страданий, ни её бесстрастного, клинического интереса.

— Ирина, — резко обернулась я к ней. — У меня срочный вызов к директору. Заверши испытание самостоятельно. Проведи тесты с пробами 800 и 500. Внеси все данные в протокол.

Её глаза округлились от изумления и… восторга. Ей доверяют такую ответственную работу!

— Конечно, доктор Штерн! Я не подведу!

Я почти выбежала из лаборатории, чувствуя на спине тяжёлый, полный немого вопроса взгляд Сецеи. Люци нёсся рядом, вопя:

— Куда?! Вернись! Ты должна быть тут, чтобы она увидела твою жестокость! Она должна возненавидеть тебя!

— Она не возненавидит! — мысленно закричала я в ответ, прислонившись к холодной стене коридора. — Она учёный! Она видит в этом научный процесс! Ей интересно! Ты ничего не понимаешь в людях!

Я просидела в своём кабинете полчаса, пытаясь унять дрожь в руках. Я была уверена, что Ирина, оставшись наедине с ним, не выдержит. Она увидит его боль, его человечность (вампирность?), дрогнет, нарушит приказ, предложит ему воды… что-то. Хоть что-то человеческое.

Ровно через тридцать минут я вернулась.

Картина была прежней. Ирина стояла у самого стекла, её планшет был испещрён аккуратными записями. На столике лежали использованные пластины с серебром. Сецеи сидел на полу в дальнем углу камеры, спиной к нам. Его плечи были напряжены, на руках виднелись свежие, ужасные ожоги.

— Доктор Штерн! — Ирина обернулась ко мне с сияющим лицом. — Я всё завершила! Получила потрясающие данные! Оказывается, при снижении пробы до 500 реакция становится почти в три раза слабее! Это же прорыв! Мы можем разработать новые средства сдерживания!

Она смотрела на меня с ожиданием похвалы. В её голубых глазах не было ни капли сомнения, жалости или ужаса. Только чистейший, неподдельный научный энтузиазм.