Сласти, страсти и тайны королевского двора

Пролог

Папаша Исайя медленно брёл по полю в поисках свежей солодки. Ему позарез было необходимо пополнить запасы корня, ведь до праздника лакричных сладостей оставалось каких-то пять недель! А кто, как не папаша Исайя лучший изготовитель чёрных монеток понтэ, которые и сладкоежкам на радость и в сезон простуд нарасхват!

К такому празднику надо заготовить много сладкого корня, иначе просто не справиться с наплывом ценителей лакричных конфет! Больше товара, больше покупателей, больше прибыль.

Звонкая монета Исайе нужна позарез.

— Ты ж моя красавица! – заворковал папаша, медленно опускаясь на колени.

С возрастом ему становилось всё трудней собирать корни. Артрит давал о себе знать, сковывая колени болью и тяжестью.

Красавица, которой оказалась буйно цветущая солодка, стряхнула с себя капли утренней росы. Могло показаться, что растение живое, но нет. Это крепкие ещё пальцы папаши тронули её стебель.

— Отличный экземпляр, — довольно ухнул папаша, доставая из сумки маленькую лопатку.

Влажная земля легко поддавалась и вскоре в мешок отправился очередной улов.

— Ну, ещё на край поля схожу и хватит на сегодня. Солнце скоро совсем поднимется, — старик обтёр руки от земли и, кряхтя, поднялся на ноги.

Полотняные штаны Исайи по колено напитались влагой, потяжелели. Сырость не добавляла здоровья ногам, измученным старческими хворями. Но выбора у Исайи не было. Травы и коренья, что для сладостей, что для лекарств, можно собирать только в определённые часы. Что-то до восхода, что-то на закате, а что-то, например, чёрную лилию, дарующую непревзойдённый аромат крему для торта, строго в полночь. Соберёшь не вовремя и компонент идёт на выброс, потому что только вкус испортит напрочь.

Сегодня день оказался на редкость удачным. Заплечный мешок наполнился больше, чем наполовину. Он давил на плечи, но тяжесть была приятной. Исайя благодушно улыбнулся, вытирая рукавом пот со лба. Ещё пару восходов и запасов будет достаточно не только для грядущего празднества, но и для неминуемого сезона простуд.

Может быть, на этот раз получится откупиться от мамаши Нуны пастилками от кашля?

— Эхх-м, — вздохнул Исайя, — размечтался. Когда Нуна брала лекарствами вместо монет?!

Папаша покосился на лучи солнца, окрасившие небо розовой пудрой и поспешил к краю поля. Вокруг уже порхали первые пчёлы, собирающие нектар, чирикали ранние пташки, воспевающие новый день и приветствующие восходящее солнце. Но в блаженную благозвучность утра вмешивался странный звук, похожий на мяуканье потерявшегося кота.

Папаша замер, прислушиваясь. Точно, мяучит кто-то. Кошек в этом месте отродясь не водилось, а уж рысей или тигров и подавно. Папаша поскрёб в затылке, соображая, что бы это могло быть, а потом внезапно изменился в лице и поспешил на звук.

— Да быть не может! – бормотал он себе под нос, — подкапустные в такую пору? Шутка Богини или всё-таки кошка?

Заплечный мешок с добычей и поясная сумка с немудрёнными инструментами мешали идти. Ноги оскальзывали на мокрой траве, колени натужно скрипели. Исайя упорно шёл на звук, спешил так, как уже давно не торопился. Сучковатый посох вгрызался в землю, немного облегчая путь старику, но ноги, в плетёных из ивовой коры сандалиях, то и дело проваливались в неглубокие норки полевых мышей.

— Потерпи, потерпи, — бормотал Исайя, скидывая с плеч мешок и отвязывая поясную сумку, — папаша успеет до солнца. Ты, главное мяукай. Мяукай, чтобы я не пропустил тебя. Чтобы нашёл…

Без поклажи идти было легче. Папаша хмурился, оглядываясь на медленно выползающее из-за горизонта солнце, и ускорял шаг. Мяуканье становилось всё громче, ближе. Пару шагов и старик растерянно опустился на колени перед густыми фиалками, стянул с себя стёганную жилетку и накрыл находку. Мяуканье сразу прекратилось. И, словно по команде, всё поле засияло солнечными лучами.

— Успел, всеотец хранитель, — с явным облегчением в голосе, произнёс папаша Исайя, — теперь можно и поглядеть. Эх, Богиня-шутница! Кто ж в такую пору подкапустных подкидывает? А если бы меня тут не случилось? Сгинула бы девчонка к тёмным безвозвратно и пополнила ряды злых Полудниц. Не жаль душу зазря чернотой наливать, а Богиня?

Напрасно ворчал старик на Богиню. Не могла она его слышать, да даже если бы могла, то не ответила бы. Зачем ей зря тратить слова на старика? У неё свои задумки, которыми она не обязана делиться с простыми смертными.

Папаша Исайя потянулся к находке. Осторожно замотал её жилеткой, поднял на руки и ласково улыбнулся.

— Ты смотри, какая подкапустная к нам пожаловала! – стараясь смягчить грубый голос, заворковал старик, — а глазищи-то, глазищи! Так и зыркают по сторонам. Ну, здравствуй, новая жилица!

На руках у папаши лежал упитанный, розовощёкий младенец месяцев семи на вид. На головке уже вились медные кудри, в которых отражались яркие солнечные лучи. Крепкие кулачки замерли возле розовых губок малышки.

Всем был хорош младенчик, если бы не тяжёлый взгляд не по-детски серьёзных глаз. Глазищи, как правильно назвал их Исайя, были очень необычного цвета даже для подкапустных – подкидышей шутницы Богини. Кристально голубые, окружённые густым зелёным ободком, они внимательно смотрели на старика.

Папаша поёжился под изучающим взглядом. Словно ни дитя неразумное лежало в его руках, а умудрённый жизненным опытом человек, которого снова сделали младенчиком, а память стереть забыли.

— А давай имя тебе сразу подберём, — натужно улыбнулся Исайя, — ты в фиалках нашлась, значит, быть тебе Виолеттой. Летта… так теперь тебя кликать станем.

Внезапно лицо малышки исказила гримаса недовольства, а следом раздался возмущённый плач. Папаше грешным делом подумалось, что девчонка с новым прозвищем не согласна. Но он тут же отогнал эту мысль. Чего она понимать может?!

Глава 1

Всё, что у меня теперь было в жизни – это старый вяз и удобная скамейка под ним.

— Упекли, — ворчливо передразнила я соседку по комнате, — и ничего не упекли. Я сама себя сюда упекла.

Переменчивая весенняя погода сегодня принесла прохладный ветер и лёгкие облака, грозившие превратиться в грозовые тучи. Я поплотнее закуталась в пуховую шаль, подаренную дочерью на недавний день рождения, и спрятала нос в её пушистые и тёплые узоры.

По двору дома престарелых гуляли старички и старушки. Некоторые, особо ветхие, совершали променад в сопровождении заботливых медсестричек. Ко мне тоже собирались приставить надзирателя, но этому я воспротивилась. Не хватало ещё, чтобы за мной ходила улыбчивая сестричка и мягко разговаривала, как с умалишённой.

Я старая, а не сумасшедшая!

В дом престарелых я сбежала, как только прошла последнюю диспансеризацию. Врач, отводя в сторону взгляд, зачем-то начала пространно говорить о степенях, ранней диагностике и очередях в онкоцентрах, словно я и так не была в курсе работы системы. Я, прищурившись, слушала эту бессвязную речь, а потом просто рявкнула.

— Сколько?

Врач дёрнулась, как от удара, но наконец-то смело взглянула мне в глаза.

— Если учитывать ваше сердце, то… — она замолчала.

Да и объяснять ничего не надо было больше. Мы обе знали, что первый инфаркт десять лет назад, потом ещё два инфаркта в анамнезе, случившиеся за три последних года, и отвратительная кардиограмма, снятая только что, угрожают мне гораздо больше, чем рак, медленно пожирающий мой изношенный организм.

— Марь Васильевна, — потупя взгляд, заговорила Алина свет Георгиевна, мой лечащий врач и, по совместительству, бывшая ученица, — технологии сейчас далеко шагнули. Вы давно не практикуете, да и направление ваше отличалось, но давайте…

— Не давайте, — отрезала я, поднимаясь на ноги, — ты мне, Алиночка, что предлагаешь? На химию идти? Мало мне проблем с сердцем, так ещё и это. Нет, дорогая моя, я имею право выбирать и я свой выбор уже сделала. Как ты думаешь, сколько сеансов выдержит тряпочка с рубцами, в которую превратилось моя сердечная мышца? А? молчишь. То-то же. В общем, пошла я, Алина Георгиевна. И да, не забывай про врачебную тайну. Голову откручу, если хоть слово Наташке скажешь. Ясно?!

Алина вздрогнула от моего очередного рявканья.

— Марь Васильевна, вы за кого меня держите? – обиженно протянула она.

— За лучшую подругу моей дочери, — ехидно ответила я, натягивая куртку, — в общем, работай, Алина. Я сама всё решу.

С делами я развязалась быстро. Всё наследство я в равных долях отписала детям – сыну Егору и дочери Наташе. Вопреки расхожему мнению, что детям от нас только недвижимость нужна, мои дети давно сами на всё заработали. По первости, мы с Сашей, мужем моим покойным, помогли им с первым взносом на жильё, да обеспечили хорошее образование. Егорка, светлая голова, айтишником стал. С самого мальства к компьютерам душой накрепко прикипел, а Наташа другая была. Жёсткая, собранная. Мы с Сашей думали, что в органы подастся дочурка наша, за глаза величаемая прокурором, а она в архитектурный подалась. Дома теперь строит.

Детки всегда нас радовали. Дружные между собой, ответственные. С разницей в пару лет семьи создали, а следом и внуки появились. У Егорки дочка, Сонечка. У Наташи сынок – Станислав.

Жаль Саша не застал рождение внуков. Жаль, что не понянчился. Десять лет уже, как он меня оставил. В аккурат на сороковой день после его смерти первый инфаркт меня и грохнул.

М-да, думала, не выберусь. А нет, скоро как огурчик уже была. Только вяленький. С практикой пришлось завязать. Ну не может хирург копошиться в черепной коробке пациента, когда ручки трясутся, а сердечко сбоит! С практикой завязала, но окончательно ушла в науку. Пошла преподавать в медицинскую академию. Так там и пахала, пока месяц назад не получила на руки результаты обследования.

Сердечко моё теперь на тряпку похоже половую. Такое же измочаленное и замученное.

Я окинула взглядом до невозможности синее небо над головой, просвечивающее сквозь ещё не густую зелень вяза. Где-то в кроне прятался чёрный дрозд, заливисто горлопаня песню о надвигающейся весне.

Хмыкнула, прислушиваясь к трелям невзрачного певца. Весна идёт, весне дорогу…кому-то новая жизнь, новое начало, а кому-то, мне например, последняя зелень на жизненном пути.

Дом престарелых, в который я переехала, был не типичным складом старушек. Это хоспис, под прикрытием радужных мечтаний и обещаний нам – смертельно больным. Дети так и не поняли, куда я смылась. Я им наплела, что это санаторий и я, в свои-то шестьдесят восемь, имею уже право на долгий и глубокий отдых.

Сказать детям правду я так и не смогла. Не решилась.

Не хочу, чтобы они смотрели щенячьими глазками, лили слёзы и уговаривали меня что-нибудь сделать. Что, например? Встать в очередь на донорский орган? Зачем? Я уже нажилась, пусть сердце достанется кому-то молодому и здоровому.

Нет смысла в новом сердце, когда организм изношен и заменой пламенного мотора ситуацию уже не исправишь. Тут полный апгрейд нужен. Пересадка души и разума в свеженькую оболочку из мяса и костей, например. Хотя, так я тоже не хочу. Устала. Мне бы покою. Слишком много сил было отдано работе и служению другим. Слишком много людей осталось лежать на операционном столе. Те, кому я так и не смогла помочь. Мальчишка с внутренним обезглавливанием после падения с мотоцикла на бешеной скорости. Юная ещё женщина с масштабным кровоизлиянием мозга, случившимся во время родов. Сколько их было и всех я помню.

Покою хочу. Покою …

— Доченька, помоги бабушке – совсем рядом прозвучал надтреснутый голос.

И здесь нет мне покоя.

Глава 2

Озорная старушка, в чепчике на седых кудряшках и в старинном халате, расшитом певчими птичками, радостно улыбалась мне, сидя на моей скамейке. В её проворных руках мелькали блестящие спицы, вывязывая сотню петель в секунду, только клубка я не видела. Нить, неровная, словно бракованная, тянулась к спицам, а конец её терялся под ногами старушки.

— Вот-вот, доченька, — словно прочитав мои мысли, сказала старушка, — клубочек укатился. Уж такой он озорной! Всё куда-то сбежать пытается. Ты подай мне его, будь лаской!

Незнакомая старушка. Я тут уже неделю, со всеми постояльцами перезнакомилась, а эту весёлую затейницу впервые вижу. Старушка улыбнулась, отчего вокруг пронзительно зелёных и необычайно молодых глаз соткались весёлые морщинки, и кивнула куда-то под корни вяза.

— Туда укатился, шельмец! – подсказала она направление.

Говорить совершенно не хотелось, но чепчиковая старушенция вряд ли так просто отвяжется. Я молча поднялась с места, проследила, куда тянется бракованная нить и нашла беглеца. Клубок, ловко обойдя пышные кустики цветущих одуванчиков, спрятался под толстым корнем вяза, слегка выступающим над землёй. Я вытащила его, отряхнула от травинок и прилипших комочков влажной земли, смотала нитку, идя по ней, как Тесей в лабиринте, и только потом передала клубок старушке. Кивнула и вернулась на место.

Даже такое простое действие вызвало усиление сердцебиения и одышку. Навалилась дикая слабость, которая принесла за собой ледяные капельки пота, усеявшие лоб и бледные щёки.

Надо было сунуть под язык таблетку, позвать медсестру, но я просто откинулась на спинку скамейки и закрыла глаза.

Сколь верёвочке не виться, а конец всегда под корнем вяза, во влажной и тихой земле.

— Наслаждаешься?

Старушка снова решила навязать мне беседу, но я в очередной раз проигнорировала соседку.

— Наслаждаешься, — констатировала старушка своим навязчивым, как песня на повторе, голосом, — упиваешься слабостью своей и хрупкостью. Устала сильной быть. Устала людям помогать. Жить тебе надоело. Воевать с Костлявой Хозяйкой. Сколько раз ты ей проигрывала? Ась? А сколько из рук Хозяйки души выдирала? Прямо с границы уводила. А теперь, когда она дышит своим мёртвым дыханием тебе в затылок, ты бороться перестала. Отчего так, Марь Васильевна?

Ты гляди, какая прыткая старушенция! Уже и имя моё вызнала, и послужной список.

— Борьба окончена. Нет больше пороха в пороховницах, — прохрипела я, чувствуя, как заходится уставшее сердце, — у хирурга век короткий.

Старушка захихикала. Противненько так, словно издевалась.

— А хочешь ли ты, свет девица, на другие миры взглянуть? Жаль такой разум светлый просто так Хозяйке отдавать.

— Нет их. Миров других.

— А куда ж они делись? – искренне удивилась старушка.

А тут уже удивилась я, даже боль за грудиной куда-то испарилась. Нет, не словам навязчивой старушенции, а её внезапно изменившемуся голосу. Из старческого, надтреснутого он стал звонким, молодым, наполненным жизнью и силой.

Кряхтя, я повернула голову. Пришлось удивиться ещё раз. Вместо старушки в чепчике на скамейке сидела молодая красивая женщина. Солнце путалось в золоте её волос, трава проигрывала насыщенной зелени её глаз. Халат превратился в изящное платье, расшитое вычурной вышивкой.

Только одно осталось неизменным – плотный клубок нитей на её раскрытой ладони. А вот спицы просто испарились.

— Вспомни, что ты в детстве больше всего любила? О чём мечтала? Неужели не хочешь вернуться к тем светлым мечтам? – ласковым мелодичным голосом спросила женщина.

Мечтала? Да-а, было когда-то. Совсем мелкой, ещё до того, как увлеклась биологией и анатомией, я мечтал стать кондитером, как соседка по лестничной площадке.

Как сейчас помню…

Пышная, румяная теть Люба приходила с работы в одно и то же время, принося в авоське кривые пирожные. Нет, то было не воровство. Отбракованные эклеры, кривоватые безе, обломанные по краям песочные корзинки – всё это теть Люба собирала и вечером приносила нам, дворовой детворе. Так она делилась теплом своей души.

Своих детей теть Любе бог не дал.

— Кондитером хотела стать, — растерянно произнесла я.

И откуда только всплыло это воспоминание? Ведь я и думать забыла про него давным-давно.

— Так ведь ещё не поздно, — склонила женщина голову на бок, — будет чем на старости заняться.

Внезапно боль вернулась, набрав силу.

— Поздно, слишком поздно, — прохрипела я, хватаясь за сердце и откидываясь на спинку скамейки.

— Хм, а в другие миры ты всё-таки не веришь? – всё не отставала красавица.

Я раздражённо мотнула головой. И что она привязалась? Миры, мечты… есть только больная реальность, в которой у меня нет сил даже на последнее прощание с детьми!

Сквозь боль пришло озарение. Чего я с ней разговариваю? Она же чистая галлюцинация. Как часто старушки превращаются в молодушек? То-то, же! Ни-ко-гда!

Галлюцинация старушки-молодушки не унималась.

— Вот теперь и я могу действовать. Держись, Марь Васильевна! Выле-етай!

В теле возникла лёгкость. Я раскрыла глаза и испуганно вскрикнула.

Я сидела на скамейке, закрыв глаза и откинувшись на спинку.

Но ведь я стояла на траве, босая и лёгкая, как пушинка!

— Вот тебе раз! – расхохоталась зеленоглазая галлюцинация, — а сейчас будет два!

В воздух взлетел клубочек, выпустил нить и закружился надо мной, стоящей, разинув рот.

— Делай –три ! – весело скомандовала старушка-молодушка и звонко хлопнула в ладоши.

Клубочек превратился в огромный зелёный глаз, моргнул, а потом ринулся на меня, грозя поглотить чёрным провалом зрачка. И ведь поглотил!

Темнотой заволокло пространство, в ушах засвистел ветер и заговорили тысячи голосов одновременно. Тошнота скрутила желудок, спазм сжал горло. Всё закончилось так же внезапно, как и началось.

Я лежала на спине. Надо мной занимался розовый рассвет, вокруг чирикали пташки и порхали жужжащие насекомые.

Глава 3

Глава 3

В комнате отчаянно спорили.

— Ты из ума выжил, старый дурак? – возмущалась невидимая женщина, — с чего ты решил, что она подкапустная от Богини, а не тёмная тварь, неугодная всеотцу?

— Нуна! – устало отвечал мужской голос, — потому что, лежала она в цветах. Я её до первых лучей подобрал! Человека она увидела первым, а не мавку мерзкую!

— Человека! – передразнила женщина, — а чего глазищи у неё прямо как у мавки? Ась? Ты глазищи эти видел? Не бывает у человеков и подкапустных Богини таких зенок! Не бывает, хоть режь! Не допущу её до остальных! А если она ночью кровушку лакать начнёт? Или патоку испортит? Или молоко свежее свернёт в комок, который даже собаке не дашь?

— Творог сделаешь из прокисшего молока! – съехидничал мужчина, — а я не дам, вот с места не сойду, не дам девчонку в лес волочить. Дура, ты мамаша Нуна! Как есть – дура! Душу живую…

Мне надоело слушать перебранку. Так спалось сладко, а эти разорались с утра пораньше. Чушь ещё какую-то несут. Мавки, Богиня, всеотец. Кино, что ли обсуждают? Я зевнула, не открывая глаз, и потянулась. Одеяло сползло, по коже загулял прохладный ветер. Я протянула руку, чтобы укрыться с головой, но…

Реальность обрушилась ушатом ледяной воды.

Слабенькая ручка мазнула по краю одеяла, но так и не смогла ухватиться.

Чёртова Богиня!

— Вашу мать! – заорала я, распахивая глаза.

По комнате понёсся сердитый плач. Я замерла и смолкла, разглядывая затейливую деревянную птичку, повисшую над головой. Она крутилась вокруг себя, легонько шевеля ажурными крылышками. Так-с, детская игрушка. Лежала я в колыбельке, большего увидеть не получалось. Высокие бортики кроватки мешали обзору.

— Проснулась! – над кроваткой появилось ласково улыбающееся лицо давешнего дедка, — сейчас папаша Исайя тебе пелёнки поменяет, а потом молока тёплого даст. Сейчас, сейчас…

Так, это надо запомнить. Исайя, значит. Хорошее имя. Необычное.

Снова зазвенел недовольный голос невидимой женщины.

— Молочка! – передразнила она Исайю, — ты посмотри на её размеры. В таком возрасте детки, даже если подкапустные, уже сидят крепенько, а это как болванчик лежит!

Папаша скривился, протянул руки и вытащил меня из кроватки. Я терпеливо ждала. Нет, ну а что мне ещё оставалось делать?! Говорить я не могу, это я ещё вчера поняла, когда пыталась отчитать Исайю, за то, что он мне имя новое прилепил. Тело, как правильно указала вредная женщина, мне не подчинялось. Остаётся просто ждать.

— Нуна, — Исайя прижал меня к груди и начал терпеливо говорить, — вчерашняя она. Подкапустные первые дни совсем слабые. Тебе ли это объяснять? Сколько подкидышей Богини ты вынянчила? То-то же. Сама знаешь, что пока тело окончательно вокруг души не сформируется, подкидыши совсем слабые. Оберегать их надо от злых людей, да от тёмных. И что на тебя нашло?

Женщина сердито фыркнула. Исайя повернулся, укоризненно поглядывая на неё. Теперь и я смогла рассмотреть эту даму нервной конституции.

Не старая ещё, лет пятидесяти от силы. В тёмно-каштановых волосах сквозили нити серебристой седины, на румяном лице почти не было морщин, кроме неглубоких гусиных лапок у уголков глаз. Дородная, большегрудая, как Венера Виллендорфская*, статная и совсем не злая. Большие карие глаза смотрели на меня с прищуром, в них плескалось недоверие и настороженность, но никак не злоба.

Красноватые, натруженные руки, сложенные на животе, потянулись вперёд, но женщина плотно сжала чётко очерченные губы и нахмурилась, спрятав непослушные руки под белоснежным накрахмаленным фартуком.

— Хах! – рассмеялся довольный Исайя, — сама же видишь, дитя как дитя! Чего только ворчишь, мамаша Нуна?

Папаша ухохатывался, довольный, а Нуна вспыхнула, поджала губы и пошла к выходу, бросив через плечо на прощание:

— Я всё сказала. – Нуна замерла на пороге, держась за ручку двери, словно борясь с собой, но всё-таки выдавила приговор, — На порог Медового дома её не пущу, пока не поймём, что внутри у неё спрятано. Притащил, расти теперь. А я пошла, скоро из королевского двора прибудут. Сегодня день найма.

— Хорошего отбора! – выкрикнул папаша Исайя в закрывшуюся за Нуной дверь, а потом перевёл ласковый взгляд на меня, — ты, Летта, не переживай. Нуна вовсе не такая суровая, как пытается казаться. Просто переживает она и осторожничает. Все подкапустные, которых подбрасывает Богиня, поселяются в Медовом доме, где растут, обучаются, а после в жизнь уходят. Нуна не зря опасается, — вздохнул Исайя, поглаживая меня по голове, — редко, но случается, что тёмные подкидывают своих детёнышей, оборотив их в человеческих младенцев. А от таких добра не жди. Пустишь их на порог и всё, беда поселится навечно под крышей. М-да, и дала же тебе Богиня такие глазищи, прямо мавка чистая. Но я сердцем чую, что ты дитя безобидное. Ну, хватит балакать. Давай-ка займёмся тобой. Голодная, поди?

Я улыбнулась, как можно доброжелательней. Видимо, удалось, потому что глаза папаши Исайи вспыхнули и зажглись светом.

— Ты ж моя малютка! – заквохтал он, — сейчас папаша всё организует и сделает. Разве ж не справлюсь я с одним дитём? Справлюсь! Как пить дать, справлюсь.

Я продолжала улыбаться, а в голове творилась смута. Осмыслить происходящее было тяжело, но ещё тяжелее было понимать, что сейчас и ещё очень долго, я буду беспомощной. Вся надежда на Исайю. Придётся унять свой буйный характер, убавить командирские нотки и поменьше вопить, хотя бы до той поры, пока говорить не научусь. Да и там, придётся помалкивать, а то обвинят в колдунстве злом и в лес отволокут. А что мне там делать? Как выживать?

Так Исайя стал моим названным отцом, а я начала новую жизнь – в пелёнках и подозрениях.

*****

Венера Виллендорфская – женская фигурка, обнаруженная в одном из древних захоронений близ местечка Виллендорф, в Австрии. По данным исследований, фигурке не менее 29 000 лет. Фигурка выполнена в реалистичном стиле, имеет округлые формы, чётко выраженную большую грудь, пышные бёдра и живот. Руки сложены под грудью женщины. Часть учёных отождествляют её с хтонической богиней плодородия – Матерью-Землёй.

Глава 4

Глава 4

Оказалось, что быть младенцем не так уж и плохо.

Нет, минусы были и существенные. Страшно бесила собственная слабость и невозможность хотя бы сесть по человечески – мышцы ещё не окрепли или, как говаривал папаша Исайя, тело не сформировалось вокруг души. Речь упорно не давалась. Я пыталась рассказать что-то, расспросить Исайю о новом мире, а выходило только «Агу» да «Агу»! Я пыталась снова и снова, надеясь на чудо, но младенческая глотка ещё не могла воспроизвести те сложные движения, благодаря которым из нашей глотки вырываются оформленные звуки.

От бессилия я начинала злиться, но и тут младенческое тело выдавало только одну эмоцию – громкий, обиженный плач.

Пришлось оставить попытки до лучших времён, потому что папаша Исайя страшно волновался и нервничал, пытаясь понять, от чего я реву в три горла и заливаюсь слезами.

— Детонька, чего у тебя болит? – причитал папаша, хватая меня на руки и укачивая, — голодная? Да не, только поела. Может, сглазил кто? Точно! Ох уж эти глаза злые, чужие на детоньку мою смотрели и от зависти зла нажелали. Ну, ну, моя хорошая… у кошки боли, у собаки боли, у злой соседки сверби, а у Летты, красотульки, не боли!

От знакомых слов бестолкового заговора я начинала смеяться, а папаша, твёрдо уверивший в силу слов, облегчённо выдыхал и подкидывал меня в воздух.

Нет, не ожидала я встретить в ином мире заговор, который каждая бабушка наговаривала внукам, чтобы отвлечь от ссадины. Миры разные, а суть одна – везде люди-человеки, которые просто пытаются жить.

Но основной дискомфорт заключался в непослушной мочеполовой системе. Проще говоря, я не могла контролировать мочеиспускание! Дурацкий организм жил своей жизнью и плевать хотел на мозговые импульсы команд, которые я пыталась ему посылать!

Но был один существенный плюс, который перекрывал все недостатки моего нового существования.

Я спала!

Крепко, с наслаждением, много и часто!

А когда просыпалась, то чувствовала себя бодрой, отдохнувшей и полной сил!

Непревзойдённое ощущение, о котором раньше я даже помыслить не могла!

Дни сменялись ночами, за которыми приходил новый рассвет и заботливое квохтание папаши Исайи.

А на сороковой день с момента моего появления в этом мире, вместе с утренними лучами ко мне заявилась она – виновница моего перерождения.

Ещё затемно папаша Исайя, накормив меня и поменяв пелёнки, убрёл по своим делам, оставив меня в одиночестве. Он уходил почти каждое утро, а возвращался, когда за окнами шумела улица и солнце вовсю светило, согревая воздух.

Мне нравилось оставаться одной. В короткие часы одиночества я изо всех сил пыталась наладить контакт с собственным телом, не опасаясь, что папаша расстроиться от моего неудержимого плача. Кое-что уже вполне удавалось. Вчера я смогла сесть, а сегодня выговорить первое слово.

— Гиппокамп! – радостно выдала я и сама ошалела от того, что ляпнула.

Я как раз раздумывала о сложной связи в мозге, когда кратковременная память превращается в долговременную и пространственную. Естественно в памяти всплыл гиппокамп, отвечающий за эти сложные функции, а потом слово само собой слетело с губ.

Нет, ну это вообще нормально?

Хотя, если подумать, что ещё мог сказать нейрохирург, у которого сохранилась память о прошлой жизни?!

— О, ты бы не выражалась подобными словами, — зазвенел знакомый голос вредительницы, — могут принять за оскорбление!

Вслед за нравоучением проявилась и сама Богиня. Она склонилась над моей колыбелькой, хитро улыбнулась и спросила.

— Как жизнь, Марь Васильевна?

Как жизнь? Она ещё спрашивает?!

— Ах ты коза сельская! Кто тебе позволял такое со мной творить? Что за самоуправство? – орала я, багровея от злости, — ещё и заявилась, как ни в чём не бывало! Ты сама попробуй в мокрых пелёнках просыпаться каждое утро, я посмотрю, как себя чувствовать будешь!

Но…

— О-о! А-а-а!! – неслось по комнате вместо моей ругани.

Зеленоглазая откровенно веселилась. Уперев локоть в бортик кроватки и подперев щёку ладонью, она улыбалась и ехидно щурила глаза, разглядывая меня.

А я, поняв, что так дело не пойдёт, замолчала и только обиженно сопела.

— Ничегошеньки не понятно, — хихикнула Богиня, — Марь Васильевна, что ж ты вопишь, как младенец? А, точно. Ты же и есть младенец.

Издёвка вызвала очередной прилив праведного гнева.

— Стерва! – выплюнула я, но ожидаемо вышло, — яо-у!

— Ладно, не напрягайся. А то пупок развяжется, — снова съехидничала Богиня, — сейчас поправим кое-что…

Над моим лицом появилась холёная ладонь с тонкими, изящными пальцами пианистки. Она окуталась золотистым светом, от которого вдруг отсоединился крохотный шарик, закружил над самым носом, а потом юркнул в мой раскрытый от удивления рот.

— Кха! – закашлялась я.

— Теперь, Марь Васильевна, ты можешь говорить, — удовлетворённо сказала Богиня.

Я недоверчиво посмотрела на женщину, пошевелила губами и, наконец, смогла спросить.

— Как дети? Сильно переживали?

Тонкие брови Богини сошлись на переносице. Она отвела взгляд.

— Сильно, Марь Васильевна. Зря ты им не сказала.

Я виновато потупила взгляд. Моя вина. Надо было попрощаться с ними. Хотя разве это что-нибудь бы изменило? Нет, только бы добавило мучений. И им и мне. Тяжело наблюдать, как медленно уходит твой близкий. Тяжело просыпаться с мыслью, что возможно его уже нет. Почти невозможно сохранять душевное спокойствие, когда ты видишь, как из твоего любимого человека по каплям вытекает жизнь.

И ты бессилен. И все бессильны.

А от этого только ещё сильнее рвётся душа, разваливается на куски и кровоточит.

И когда жизнь вытечет из него до капли, ты станешь винить себя, что мог что-то сделать, мог сказать больше ласковых слов, мог быть рядом, но…

Костлявая Хозяйка рано или поздно придёт ко всем. Спорить с этим бесполезно. Это закон жизни.

Глава 5

Глава 5

— Летта, Летта! — неслось над утренним полем, — куда ты подевалась, несносная девчонка?!

Папаша Исайя опять меня потерял в высокой траве. Я сидела под кустом вызревающего шиповника и отбирала те ягоды, которые налились раньше своих товарок. Шиповник пойдёт на приготовление отличного сиропа для секретно ингредиентного пирога папаши и для продажи в лавке.

Со дня второго пришествия Богини уже минуло пять лет и все эти годы папаша Исайя стойко нёс родительское бремя. Я старалась не слишком обременять его, что несложно было совсем. Ведь разум мой был гораздо старше телесного возраста. Правда, иной раз случались казусы, подобные сегодняшнему. Из-за мелкого роста я частенько терялась в траве, а папаша принимался волноваться.

— Я тут! – пискнула я, поднимаясь во весь рост.

Но кусты шиповника и растущая рядом трава всё равно служили надёжным прикрытием. Тогда я поднялась на носочки, вытянула вверх руку и замахала в воздухе ярко-алым платком, который стянула с головы.

— Я ту-ут, папаша! – закричала я во всю силу своих детских лёгких.

Зашелестела сминаемая трава, послышалось тяжёлое дыхание, и Исайя возник в поле моего зрения. Точнее его ноги и кривая палка, заменяющая ему трость.

Всё-таки для пяти лет я слишком мелкая.

— Смотри, папаша, — поднимая голову, сказала я, — тут солнца больше и ягоды вызрели гораздо быстрее, чем на том крае поля, что на опушке леса. Там им тень от дубов мешает.

— Ох-хо, — выдохнул папаша, вытирая пот с опасно раскрасневшегося лица, — умница моя, только ты бы хоть предупредила, что сюда пойдёшь. Я уж думал, что ты…

Он замолчал на полуслове. Я покаянно опустила взгляд на полное лукошко красных ягод.

Лесные духи. Опять Исайя переживает, что меня сманили лесные духи.

— Папаша, тебе бы сердце поберечь и меньше волноваться за меня, — пропищала я, расстроенно шмыгая носом, — сердце оно ведь не железное. Домой вернёмся, я тебе настойку из шиповника сделаю. Там, на краю поля, что на опушке, я видела красный клевер. Сначала шиповником тебя полечим, а следом и сердечный чай из клевера в ход пустим.

— А? – смутился Исайя, — Летта, ты откуда про травы от сердца знаешь?

Тут уже смутилась я. Откуда-откуда, от верблюда! Надо было молчать, прикусив язык, Богиня же предупреждала, а меня понесло. Опять. Просто невозможно было смотреть, как наливается красным лицо Исайи от малейшей нагрузки. Как заполошно стучит его сердце, как нарастает одышка. Как местная бабка-знахарка шипит на Исайю, ворча, что нет средства от старости. А какая там старость – папаше всего-то пятьдесят восемь неделю назад исполнилось. Хотя выглядит он малость постарше. Лет на десять.

С медициной тут было глухо, зато кулинарное мастерство процветало и Исайя был одним из лучших, если не самым лучшим кондитером страны. Да и в целом, папаша отличался огромными познаниями в самых разных областях, абсолютно не связанных между собой. Однако откуда были почерпаны эти знания, скрытный старик не говорил, тщательно уклоняясь даже от прямых вопросов.

— Ох, Летта, Летта, — покачал головой Исайя, тяжело опускаясь на траву, — и откуда в тебе это? Хотя, чего это я? Подкапустная ведь ты. Богиней поцелованная.

Папаша горько поворчал ещё немного и затих. А я молча принялась собирать зрелые ягоды.

Богиня частенько засылала сюда новые души. Оборачивала их младенцами, наделяла редкими умениями и оставляла на капустных полях, под вызревающими хрусткими кочанами. От того и стали этих пришельцев называть «подкапустными». Но иногда детишки находились в самых неожиданных местах. Под яблонями, на арбузной бахче, под сочными плетями огурцов, в полях со зрелой пшеницей.

Таких младенчиков высоко ценили и отправляли на воспитание в Медовый дом, к мамаше Нуне. А уж оттуда подкапустные, повзрослев, отправлялись работать на разные кухни страны. Те, что покруче – на королевский двор, а остальные в места попроще, вроде кухонь потомственных аристократов или в дорогие ресторации.

Но моё появление в этом мире отличалось.

Редко-редко найдёныши появлялись на поле, поросшем травой и расположенном в опасной близости к лесу. Таких подкапустных люди опасались, потому как рядом были тёмные, вышедшие из чащи и не боящиеся света солнца.

Если до первых лучей утреннего солнца младенчик узреет человеческое лицо, то останется человеком. А если тёмный успеет раньше, то подкапустного унесут в лес, а вместо него появиться оборотень – внешне не отличимый от младенчика, но с душой лесного духа. А такие дети опасны.

Потому папаша Исайя так спешил в тот день на мой плач и накрыл меня своей жилеткой до того, как солнечные лучи зальют поле. Никто не мог знать, есть ли рядом дух лесной, скрывающий свой облик.

Зачем Богиня закинула меня на поле, а не в приличный огород я не знала. Богиня, объясняющая устройство мира, забавно скосила глаза на окно и засмеялась. На все мои возмущения, зеленоглазая проказница только хитро строила глазки и всё.

Но её поступок отражался на всей моей жизни.

Глава 6

Глава 6

Абсолютного отчуждения не было, но не было и полного принятия. Люди, спустя пару лет, привыкли ко мне и даже относились доброжелательно, но нет-нет, да и начинали приглядываться, а в глазах пряталось опасение. Даже мамаша Нуна согласилась с папашей, что я обычная подкапустная, однако на воспитание в Медовый дом не взяла, хотя и пообещала дать образование, когда я достигну шести лет.

А пока надо мной трясся папаша Исайя, твёрдо и безоговорочно верящий, что я обычная подкапустная – безвредная и одарённая.

Я старалась не разочаровывать его, но иногда выдавала артефакты прошлой жизни. Вот как сейчас, например, когда сболтнула про сердечные чаи.

Последняя спелая ягода ярко блеснула глянцевым боком и упала в корзинку.

— Папаша, пойдём, солнце уже высоко. Ягод хватит на несколько литров отборнейшего сиропа.

Я потянула корзинку, но поднять не смогла. Слишком богатый урожай дали заросли шиповника.

— Не надрывайся, пупок развяжется, — прокряхтел Исайя, поднимаясь на ноги, — ты вот сумку возьми, а корзинку я сам дотащу.

Медленно бредя по полю, мы вскоре выбрались на широкий тракт. Сегодня он был неожиданно оживлённым. Спешили тарантасы, битком набитые наряженным людом, тарахтели повозки с урожаем ранних яблок и овощей, гомонили птицы из телег фермеров.

Но совсем диковинно выглядела вереница дорогих карет, в которые были запряжены песочно-глянцевые кони с длинными гривами и хвостами.

— Гляди, Летта, — зашептал Исайя, склонившись ко мне, — королевский кортеж пожаловал. Сегодня очередной отбор в Медовом доме. Обычно от королевского двора прибывают пару-тройку вельмож, но сегодня, кажись, тут целая делегация.

Сельский транспорт, повинуясь крикам солдат на боевых конях, разбрёлся в стороны, пропуская важных господ. Песочные кони, встряхивая гривами, с вплетёнными в них украшениями, высоко вскидывая тонкие ноги, промчались по тракту и скрылись в разливающемся мареве, унося величественные кареты и скрытых в них представителей королевского двора.

— Папаша Исайя, — раздалось с тракта, когда возобновилось движение, — седайте с девчонкой, домчу до города. Чего зря ноги топтать.

— Ох, буду страшно благодарен, Буян, — поблагодарил папаша, влезая на телегу, которой управлял молодой рыжий парень, усыпанный яркими веснушками.

Парень, которого Исайя назвал Буяном, легко спрыгнул с места возницы, подхватил папашу под руки и помог забраться. Следом отправилась тяжёлая корзина с шиповником.

— Айда, Летка! – пригласил Буян, подхватывая меня под мышки и усаживая в ворох душистого сена, — держи яблоко!

— Спасибки, Буян, — пискнула я, принимая подарок и вгрызаясь в ароматный плод.

Не знаю, от чего этот улыбчивый парень получил такое прозвище, Буян был совсем не буйным. Он частенько появлялся на пороге лавки папаши Исайи и покупал то пяток монеток понтэ, то кремовое пирожное, то сладкий сироп из шиповника или вишни. Сладкоежкой он был, а совсем не буяном.

Буян забрался на место и громко хлестнул вожжами. Тяжеловоз Кони лихо взял с места, отчего телегу дёрнуло. Я повалилась на спину и засмеялась, провалившись в мягкое сено.

— Живая, Летка? – спросил Буян, обернувшись.

— Живая! – пискнула я.

— Вот и отлично! – ответил Буян и обернулся к папаше, — кортеж ладный прибыл. Видать за Голдой.

— И то верно, — согласился Исайя, — знатная затейница получилась. Ты торт её, поди, не видел?

— Это какой?

— Да на выпускной экзамен девчонка состряпала. Сама Нуна прослезилась от умения, сноровки, да выдумки Голды.

— Нуна это хорошо, — хитро прищурился Буян, — а ты, папаша, что бы сказал? Так уж ли дивно она справилась?

Исайя крякнул, потёр затылок пятернёй и рассмеялся.

— Я? а, что – я? Вкус изысканный, ваниль там чувствуется, ладно крем сбит, нежный да гладкий. Коржи бисквитные во рту тают. А украшение? Это ж надо додуматься разделить торт на две части, аки луна и солнце делят сутки. Нет, истинно, как день и ночь тот торт получился. Одобряю.

Буян покивал головой и разговор плавно сместился на обычные темы. Как цены выросли, как налогов добавилось, как, третьего дня, у Марьяны корова двух телят принесла – жёлтых, словно одуванчики.

Под бормотание я не заметно для себя задремала и пропустила момент, что уже прибыли. Проснулась я от тёплых рук Буяна, который аккуратно занёс меня в дом и уложил в кровать. Парень осторожно прикрыл меня покрывалом и на цыпочках вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Вскоре донеслись приглушённые разговоры.

Я повертелась в кровати, но сон уже исчез. Да и дела ждали. В саду, под старой яблоней, в крепком загоне сидели несколько белых кроликов – моё личное хозяйство. Следовало задать им корму, сменить воду и вычистить клетки. Я выскользнула из-под одеяла, распахнула окно и выскочила на улицу, неслышно приземлившись на мягкую траву.

Отсюда к яблоне можно было дойти напрямую, а если выйти из двери – то придётся проходить мимо соседского двора. Всё ничего, но у соседей страшно злая собака, которая лает на каждое шевеление листка дерева, а уж на бегущую малолетку вообще заходится истеричным лаем.

Собаку я понимала. Разнервничаешься тут, когда даже ребёнок волен ходить куда угодно, а ты годами на цепи сидишь.

В сарае я захватила охапку сена и торбу с отборной пшеницей, и помчалась к яблоне. Но, не добежав несколько метров, остановилась.

На моей яблоне, обсыпанной зелёными ещё яблоками, находился захватчик. Совершенно незнакомый захватчик.

— ЭЙ! – крикнула я, бросая сено на землю, — ты, что там делаешь?!

Зацепившись за ветку яблони ногами, вниз головой висел мальчишка лет восьми. Его тёмные волосы мели землю, белая рубашка зияла прорехами, а на некогда чистом лице красовались пятна грязи. Мальчишка нагло смотрел на меня и грыз зелёное яблоко.

Глава 7

Глава 7

Огрызок полетел в сторону.

— Не видишь что ли? Висю! – хрипловатым, как после ангины голосом ответил мальчишка, — а ты мавка? Да?

— Нет, я человек, — привычно ответила я. Не в первой мне слышать подобные вопросы, — слазить как будешь?

Мальчишка прищурился, хмыкнул и качнулся на ветке. Длинные волосы в очередной раз скользнули по земле.

— Осторожней! Шею свернёшь! – совсем по-матерински выкрикнула я, бессознательно вытягивая свободную руку в нелепой попытке спасти неумного мальчугана.

Совсем как Егор в детстве. Тот тоже любил найти ветку потолще, влезть на неё, а потом скакать по ней и пугать меня тем, что вот-вот сверзится.

— Неа, — хрипло ответил он, — смотри, как умею!

Мальчишка качнулся чуть сильней, отцепил ноги и, совершив немыслимый кульбит, перевернулся в воздухе, чтобы приземлился на землю на полусогнутые ноги. Уже через секунду мальчишка распрямился, приосанился.

Был он высок и худощав, немного нескладен, как бывает с подростками во время бурного роста, однако в нём уже чувствовалась мужская стать и сила. В будущем он грозил вырасти очень красивым мужчиной. А пока тёмные пятна грязи на лице выдавали его совсем ещё детскую натуру, склонную к авантюрам и ребячеству. Так ещё и длинные тёмные волосы рассыпались по плечам, придав мальчишке немного девичий вид. Я хихикнула.

— Чего смеёшься? – надулся мальчишка, — сама так точно не сможешь!

— Да так, — я пожала плечами, — выпендрёжник. Ты что в нашем дворе забыл? И вообще, я тебя впервые вижу. Ты откуда тут взялся?

Мальчишка шмыгнул носом, скосил тёмные блестящие глаза на высокий забор, выпятил грудь, а потом сказал мрачным шёпотом:

— Я сбежал!

— От кого?

— От всех!

— Это сильно, — покивала я, собирая выроненное сено, — ищут, поди?

— А то как же, — скривился мальчишка, ковыряя носком ботинка землю, — орут, наверное. Дядька с ума сходит…

— И не жалко тебе дядьку? – я прошла мимо мальчишки, положила корма возле загона, и принялась деловито открывать клетки с кроликами.

Зверьки, терпеливо ожидающие утренней кормёжки, радостно заскакали по клеткам, временами подбегая к моей вытянутой руке, чтобы получить маленькую порцию ласки. Трепя их за ушками, я вытаскивала пустые плошки от воды и складывала в стопку.

За спиной сердито сопел вторженец.

— Давай помогу, — буркнул мальчишка, забирая у меня плошки для воды, — где воду брать?

— Во-он там бочка, — махнула я головой к колодцу, что прятался в трёх шагах от яблони, — там вода потеплей, а в колодце студёная очень.

Вместо ответа мальчишка кивнул и бегом направился к бочке. Я проводила его взглядом. Мальчишка остановился возле бочки, схватился за большой ковш, зачерпнул воды, а потом принялся поливать плошки, чтобы отмыть их. Я удовлетворённо хмыкнула, отворачиваясь. Мальчишка знает, что делать, явно не впервой ухаживать за животными. Наверное, прибыл с кем-то из фермеров, а потом сбежал, чтобы посмотреть город.

Кролики повставали на задние лапки, когда я взялась за скребок, чтобы вычистить клетки. Сначала зверьки терпеливо смотрели, прислушиваясь к скребущим звукам, а потом, один за другим, попрятались в маленькие деревянные домики, которые Исайя сколотил собственноручно.

Вскоре, клетки стали чистыми, кормушки наполнились свежим зерном и подвяленной травой.

— Можно мне? – спросил мальчишка, стоя возле клеток с вымытыми плошками в одной руке и с ведёрком, наполненным водой, в другой.

Я просто кивнула, отходя в сторону.

Мальчишка с видимым удовольствием расставил плошки и наполнил их водой. Мои белые кролики, обычно недоверчиво относящиеся к посторонним, бросили увлечённо жевать сено, и стали обнюхивать влажную руку мальчишки, забавно шевеля носиками.

— Щекотно, — улыбнулся мальчишка, когда двое зверьков одновременно полезли к нему.

— Закрывай клетку, — посоветовала я, — сейчас ещё и на вкус пробовать начнут.

Мальчишка раскрыл ладонь, погладил ближайшего кролика. Тот блаженно закрыл глаза и развесил длинные уши в стороны, но ласка почти сразу прекратилась. Ладонь исчезла, клетка захлопнулась, а кролик обиженно пошевелил носом и вернулся к трапезе.

Склонив голову на бок, я внимательно наблюдала за мальчишкой. Сквозь прорехи в новой рубашке проглядывали мышцы, на ладонях виднелись мозоли от долгой и тяжёлой работы, но на лице и руках почти не было загара. Да и одежда, несмотря на потрёпанный вид, была не из дешёвых. Рубашка атласная, брюки из дорогого сукна, ботинки из мягкой кожи.

— Ох и влетит тебе за испорченную одежду, — вздохнула я, — ты из фермеров?

Мальчишка напрягся и нервно кивнул.

— Отец, поди, долго на такую одежду копил? Зачем изодрал?

— Оно само, — нахмурился мальчишка.

— Само, — вздохнула я, — тебя как звать-то?

— Ник. А тебя?

— Летта. Виолетта.

Ник с досады хлопнул себя по бедру и восторженно взревел.

— Понял! ты подкапустная!

— Ага, — согласилась я, — она самая. Есть хочешь?

— Хочу.
— Пошли, поможешь.

Я схватила мальчишку за руку и потянула за собой, в летнюю кухню.

Добежав до неё, я остановилась, приложила палец к губам, на цыпочках подошла к раскрытому окошку и заглянула внутрь. Папаши не было. Видимо всё ещё болтал с Буяном в доме.

— Хлеб с молоком будешь? – почему-то шёпотом спросила я.

Ник кивнул и сглотнул голодную слюну.

Забрав крынку молока и краюху тёплого ещё ржаного хлеба, мы вернулись под яблоню, где, удобно расположившись на мягкой траве, позавтракали. Ник был жутко голоден. Он с жадностью грыз хлеб, запивая его молоком прямо из крынки.

— Никогда ничего вкуснее не ел! – восхищённо сказал он, когда наши немудрённые припасы закончились, — спасибо, Летта.

— На здоровье, — прищурилась я, — это чем же ты питался, если молоко тебе таким вкусным показалось?

— Да так, разным, — Ник отвёл глаза в сторону.

Глава 8

В стволе старой яблони пряталось небольшое дупло, которое прошлой весной расковыряли трудолюбивые дятлы в поисках личинок жуков-древоточцев. Они вовремя показали нам с папашей, что дереву нужна наша забота и уход. Яблоню мы тщательно обработали, побелили ствол свежей известью с добавлением странного порошка, похожего на медный купорос, секрет которого Исайя от меня утаил. Теперь дятлы не возвращались, а значит, дерево мы спасли.

Дупло стало моим тайником. Там я прятала немудрённые подарки для папаши, чтобы он не обрадовался раньше времени. Туда же отправился и медальон. Пусть полежит до поры до времени, потому что мне будет трудно объяснить его появление. Медальон из серебра вещь не дешёвая. Малолетке заполучить его практически невозможно, тем более, если платой был кусок хлеба да кувшин молока.

Подхватив пустую крынку и торбу, я отнесла всё на место, а после, умывшись ледяной колодезной водой, полезла в окно своей комнаты.

Ну не люблю я эту истеричную собаку, которая реагирует на меня слишком неистово! Я её пыталась приручить, подружиться с ней. Неоднократно! И мясо из собственной тарелки таскала, и куски хлеба, и даже кремовые пирожные…но собака становилась только злее. Кажется, мои подношения злили её только сильнее.

Встав носками ботинок на выступающий каменный фундамент, я заглянула в окно. Тихо. Наверное папаша Исайя убрёл в лавку. Легко взобралась на подоконник, перекинула ноги в комнату и спрыгнула. Пол предательски скрипнул. Тут же отворилась дверь.

— Летта, — Исайя укоризненно смотрел на меня, — опять в окно лазила?

— Собака, — грустно вздохнула я и потупила взгляд.

— Иэх, — выдохнул Исайя, подходя ко мне, — горюшко ты моё, луковое.

Тёплая ладонь ласково легла на мою голову, потрепала и исчезла.

— Ладно, детка, наряжайся. Сегодня лавку запрём покрепче и пойдём на городскую площадь.

— Ура! – подпрыгнула я на месте, — наконец-то отбор!

— Он самый, — покивал Исайя, — ты уже много про него слышала, а теперь пришла пора и взглянуть. Тебе ведь тоже предстоит через него пройти.

Я насупилась. Отбор проводился для выпускниц Медового дома. Проводился пафосно, с претензией на величайшее событие года. Начиналось всё с карнавального шествия. Наряжались управляемые лошадьми платформы, которые шли через весь город от самого Медового дома до центральной площади. Тему для карнавала выбирали за полгода до самого события. Выпускницы объединялись в конкурирующие команды, разрабатывали эскизы, а потом, в окружении строгой секретности, шили наряды и создавали украшения для платформ.

Конечно, не обходилось без эксцессов. В прошлом году случилось настоящее ЧП, которое ещё долго обсуждали горожане. Даже Исайя неодобрительно цыкал зубом и качал головой, хотя он редко вообще кого-то осуждал.

Две особо конкурирующие команды умудрились в ночь перед шествием уничтожить платформы друг друга. Вот так, не сговариваясь, они лишили себя права на хороший отбор, а в наказание за глупость отправились в самые дальние предместья страны.

Да-да, от первого впечатления, то есть от представленной платформы, зависело будущее воспитанниц Медового дома.

Выбор делали представители королевского двора. И чем вычурнее, изящнее и необычнее были наряды выпускниц и украшения платформ, тем выше был шанс, что девушек отправят на королевскую кухню, служить самому Королю-Солнцу.

Первое впечатление самое яркое.

— Чего загрустила? – взволновался Исайя, — болит чего?

Я упрямо мотнула головой.

— Нет, папаша. Я не хочу уезжать из Трилло.

— Боишься? – нахмурился Исайя, — так ты не бойся. Ты же не сейчас туда отправишься, а после обучения в Медовом доме.

Я плотно сжала губы и снова мотнула головой.

— Нет. Просто не хочу. И не факт, что из меня выйдет отличный кулинар, такой, как ты, папаша.

— Эх, горюшко моё, — повторил Исайя, тяжело вздохнув, — давай будем посмотреть. Хорошо? может чего и придумаем. А пока, выкинь все мысли из головы и собирайся. Ты же хочешь полюбоваться на платформу Голды? Тогда поторопись. Она королевой карнавала объявлена, а значит, покажет чего-то удивительное!

Я улыбнулась папаше и кинулась к шкафу, где висело давно прикупленное к празднику платье. Таких в моём детстве не было. Ворох белоснежных кружев на нижних юбках, тонкий глянцеватый атлас поверх, яркие ленты на поясе и миленькие рукавчики-колокольчики. И пара нежных атласных туфель на малюсеньких каблучках в комплекте.

Папаша за этот наряд отдал месячный заработок.

Баловал он меня. Холил, лелеял и берёг от невзгод.

— С лентами поможешь? – вскинула я взгляд на Исайю.

— А то как же. Непременно помогу. И в кудри вплетём парочку, — ласково улыбнулся он, — наряжайся. Но поторопись.

Папаша, прихрамывая, покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь, а я быстренько облачилась в обновку. Глянула на себя в большое зеркало и улыбнулась. А ладной подкапустной я вышла!

Тоненькая, рыжеволосая, с задорными ямочками на щеках, с белоснежной кожей, на которую не лип ни один загар. Я радостно закружилась, отчего юбки, доходящие до середины голени, взметнулись волнами.

Ну, чистая фарфоровая кукла! Спасибо Богине за новую внешность!

Богиня. Именно она была настоящей причиной того, что я не хотела покидать Трилло. Может быть, она ещё разок вернётся сюда, в наш город, а я смогу узнать хоть что-нибудь от детях.

Сколько лет прошло, воспоминания притупились, но не угасли окончательно. Я всё так-же тосковала по сыну и дочери, по мелким внукам, по прежней жизни.

Если я уеду отсюда, то никогда больше не увижу Богиню. И Исайя останется один. Его я бросить тоже не могу. Он сейчас не блещет здоровьем, а что будет через двенадцать-тринадцать лет, когда я закончу обучение в Медовом доме?

Нет. Надо найти способ, как уклониться от участия в отборе. Потому что обучения у матушки Нуны мне не миновать. А за обучение нужно платить.

Девушки, после того, как поступали на службу, два года отчисляли часть жалования в Медовый дом, лично матушке Нуне за науку. Суммы там были космические.

Глава 9

— Летта! – закричала подбежавшая ко мне Кьяра, сияющая, как начищенный медяк, — ты почти опоздала! Чего так долго? Повозки вот-вот тронутся! Ты же чуть всё не пропустила! Здрасть, папаша Исайя! Как ваше здоровьице? Я украду Летту? Мы там будем…

Шелестя накрахмаленными юбками и нетерпеливо перебирая ногами, как молодой жеребёнок, Кьяра ткнула пальцем в небо. Моя подружка Кьяра, задорная подкапустная Медового дома, любимица самой мамаши Нуны и новая надежда на отличный доход в будущем.

Кьяра старше меня на три года, найдена в отличном огороде под примерными капустными грядками, сразу взята на воспитание в Медовый дом, где уже в шесть лет, время, когда начинается обучение, показала великий талант к кондитерскому ремеслу. Все вокруг пророчили ей светлое будущее и навыки, которые превзойдут великолепную Голду, а пока веснушчатая девчонка ждала, что ответит папаша.

— Ураган-девчонка! – восхитился Исайя, — спасибо, Кьяра, со мной всё прекрасно. Ну бегите, бегите. Только ты уж приглядывай за Леттой. Она мелкая совсем, как бы не затоптали.

Последние слова папаша выкрикнул нам в спину. Нетерпеливая Кьяра, получив долгожданное позволение, схватила меня за руку и уже неслась по дороге, ловко лавируя между нарядными людьми. Я едва поспевала за ней. Ножки ещё были коротковаты.

— Вон туда залезем, — тараторила на бегу Кьяра, — Витольд показал мне отличное место. А когда я его увидела, тогда сразу про тебя подумала. Ты же мелкая, как котёнок, ни в жизни тебе всего не углядеть, а надо бы. Я краешком глаза видела повозку Голды, так там такая красота – закачаешься! А всё, сворачиваем. Прибежали.

Кьяра нырнула вправо, к стене дома, запрокинула голову, сложила руки рупором и звонко позвала:

— Ви-итольд!!!

Я сделал несколько шагов и прислонилась к каменной кладке стены дома. По старой привычке я пыталась унять бьющееся сердце. Оно стучало быстро, но не было в нём того надрыва, что раньше заставляло меня сжиматься в больной комок. Тогда я была Марь Васильевной, пожилой дамой с изношенным насосом, а теперь стала мелкой девчонкой с поразительно отличным здоровьем. Но привычки наша вторая натура. Поэтому я стояла, наблюдая, как взлетают толстые косы Кьяры, когда она вертит головой по сторонам, и выравнивала дыхание. Детское, абсолютно здоровое сердце вскоре успокоилось, а сверху наконец отозвались.

— Кьяра, чего так поздно? – взъерошенный мальчишка лет восьми-девяти выглянул из окна, пригляделся и протянул, — а, Летта и ты тут.

Кьяра сердито упёрла руки в бока, вскинула голову и сердито затараторила:

— Ви-итольд! Ты не рад, что ли? Чего морду кривишь, рыжий?

— Да так, — снова протянул мальчишка, — залезайте!

Из окна вылетела верёвочная лестница, развернулась на лету и повисла. Кьяра вздёрнула нос, подёргала лестницу, проверяя её надёжность.

— Ви-итольд! Если грохнусь, то я тебя придушу! – пригрозила она, не до конца уверовав в хлипкую лестницу.

— Не грохнешься! Рейнольд залез, а вас, пигалиц, моя лестница выдержит! Лезь, давай уже, повозки трогаются! – сердито ответил Витольд, окончательно исчезая в окошке.

Рейнольдом звали семилетнего сына сапожника. Добрый малый очень любил поесть, особое предпочтение отдавая пышным булкам с яблочным повидлом. Он поглощал их в таких количествах, что уже давно сам стал похож на румяную, аппетитную булку.

— Эх, полезли, — повернулась Кьяра, прищурилась, оценивая меня, — справишься?

Я отлипла от стены.

— Спрашиваешь. Конечно, влезу.

Кьяра вцепилась в нижнюю ступеньку, натянула её.

— Лезь. Я страховать буду, — важно заявила она.

Хлипкая на вид лестница прекрасно держала мой вес. Путаясь в пышных юбках, я ловко взобралась на верх, села на подоконник и спрыгнула в полумрак пыльной комнаты. Через несколько секунд в светлом проёме окна показалась голова Кьяры, а следом появилась и вся она.

Откуда-то донёсся глухой крик Витольда.

— Вы там с концами померли, всеотец хранитель? Или что?

Кьяра спрыгнула на пол, оправила сбившиеся юбки, схватила меня за руку и потянула за собой.

— Пошли быстрей, а то совсем-совсем не успеем!

Судя по тому, как Кьяра ловко ориентировалась в полумраке помещения, я поняла, что она тут не в первый раз. Выйдя из комнаты и миновав заваленный пустыми ящиками коридор, мы оказались на лестнице, которая освещалась светом дня, льющегося из-под потолка.

— Руки уже затекли! – прошипел сверху Витольд, — я ща грохну люк и сидите там!

— Не ворчи, пень! – буркнула Кьяра, быстро вбегая на лестницу, — по-одумаешь, задержались немножко!

За люком скрывалась великолепная ровная крыша, на которой столпилось человек десять ребятни разного возраста. Все сплошь знакомые, соседские дети или подкапустные воспитанники Медового дома. Не было у меня с ними особой дружбы, но и вражды тоже. Просто ровное сосуществование, обусловленное одним местом жительства. Хоть я и выглядела как ребёнок, возраст давал о себе знать. Я не могла с такой же неистовостью носиться по улицам и крутить собакам хвосты, не любила лазить по деревьям, душнила, когда дети задумывали очередную каверзу, не…в общем была старушкой в детском теле. Поэтому дети меня слегка сторонились. Все, кроме Кьяры. Та списала мои странности на воспитание папаши и взяла надо мной надзор.

С крыши открывался обзор чуть ли не на весь наш квартал, берущий начало от Медового дома.

Сейчас квартал выглядел непривычно. Вдоль домов, увенчанных забавными остроконечными крышами, висели разноцветные фонарики. В воздух взлетали огромные мыльные пузыри, на крышах развевались обязательные флаги с изображением лучистого солнца. Шум и гомон нарядной толпы был отлично слышим на крыше. Я поискала глазами папашу, но ожидаемо не нашла. Тогда я устремила взгляд на высокую ограду Медового дома.

И вовремя.

— Началось! Началось! – хором закричали дети.

Загремели фанфары. Забили крыльями и взмыли в небо сотни белоснежных голубей. Кованые ворота дрогнули, медленно разъезжаясь в стороны.

Глава 10

Из ворот вынеслась кавалькада младших воспитанниц на резвых пони, выкрашенных в нежный розовый. Девочки были одеты в лёгкие разноцветные ткани, за спинами мерцали радужные крылышки. Феечки, не иначе! В руках девочки держали плетёные корзинки, из которых они щедро зачерпывали разноцветные конфетти и раскидывали вокруг. Пони, весело вскидывая мохнатые ноги, увенчанные бубенчиками, звон которых доносился даже до крыши, прогарцевали вперёд.

Зрители отхлынули от дороги, расползлись по краям, давая путь карнавалу. Слышались восторженные крики, перекрывающие звуки гремевшей музыки, радостный свист и случайные аплодисменты.

Следом выехала первая платформа, вызвавшая бурю восторга у толпы и удивление у меня.

— Кьяра, а как она движется? – тыкая пальцем в платформу, спросила я, — лошадей ведь нет!

— А? Кто? – Кьяра отвлеклась на секунду от шествия, закрутила головой, а потом понимающе протянула, — а-а, ты же не в курсе. Смотри, платформа внутри пустая, на колёсах, а в ней сидят грузчики. Здорове-енные мужики. Их мамаша Нуна нанимает каждый раз. Говорит, они страшных денег стоят… ну, так вот. Платформы так устроены, что их можно привести в движение даже лёгким толчком, вот только управлять ими сложно, потому что там сила нужна.

— О-о!

Кьяра воровато оглянулась, склонилась ко мне и быстро зашептала.

— Я один раз забралась под платформу. Только смотри, не сболтни, а то мне влетит! Там всякие рычаги, шестерёнки, канаты толстенные. Вот такие, — она выставила свою руку, а потом вновь страстно зашептала, — платформы столичный мастер прое…проик…строил в общем. Мамаша и ему страшных денег отвалила. И каждый год тот мастер приезжает, чтобы наладить работу платформ. А помнишь, тех подкапустных, которые изничтожили платформы друг друга?

Я кивнула, уже понимая, о чём Кьяра скажет в следующий момент. Всё-таки «страшные деньги» это огромная сумма. Бедные подкапустные, решившиеся на такую глупость! Мамаша в целом женщина справедливая, но безумно скупая. Она каждую потраченную копейку посчитает, запишет и возведёт в степень. Деньги для Нуны это Абсолют.

— Они до сих пор рассчитываются. И мамаша говорит, что до конца жизни не расплатются! Вот! – закончила Кьяра трагическим шёпотом.

— Беда, — согласилась я.

Девушки имели все шансы попасть на королевскую кухню, где оплата была более чем достойной. Но, совершив глупость, они не только обрекли себя на прозябание в глуши, но и увеличили долги перед Нуной. Мне действительно было жаль их. Папаша Исайя каждый месяц отстёгивал Нуне круглую сумму за аренду дома, лавки и участка земли. И не дай всеотец хранитель, задержать оплату хотя бы на день. Вечно занятая мамаша всё равно находила минуту, чтобы заявиться на порог нашего дома, отчитать Исайю и навесить пеню.

В остальном мамаша Нуна образец дружелюбия и заботы. Она истово пестовала воспитанниц Медового дома, передавала им свои крайне обширные знания, тряслась над их здоровьем и психическим благополучием, но на деньгах у мамаши сдвиг. Фиксация, как сказали бы некоторые специалисты.

А кто из нас без греха?

Кьяра вздохнула и отлипла от моего уха, вернувшись к карнавалу. Через секунду она уже весело хлопала в ладоши, хохотала от восторга. Тень грусти, набежавшая при разговоре, испарилась, как исчезает случайная тучка в летнем небе. Эх, детство! У меня так не выходило, хоть я и пробовала неоднократно. Всё-таки годы жизни дают о себе знать. Но какое же замечательное умение, отбрасывать мысленную жвачку и радоваться каждой секунде жизни, даёт детство!

Я вздохнула, поминая Богиню недобрым словом, и перевела взгляд на дорогу, по которой ползли уже три платформы, а сзади напирала следующая.

Первая платформа, сплошь залепленная пышными зефиринами, неспешно двигалась вперёд. На самом верху крутились три самые яркие зефирки. Я присмотрелась. Ба! Да это же девушки в нарядах, изображающие зефир! Они танцевали какой-то немыслимый танец, радостно вскидывали руки, удивительно тонкие на фоне толстых платьев в завитках ткани. Сверху, из тонкой трубки, торчащей над платформой, сыпались яркие искры золотистых конфетти.

Вторая платформа несла на себе россыпь кексов в ярких потёках глазури. Третья и четвёртая – эклеры.

Из ворот вновь высыпали воспитанницы в сказочных нарядах, только теперь лишённые крылышков и на своих двоих. Судя по сверкающим парикам и торчащим ушкам, девочки изображали эльфов. В едином отрепетированном движении под изменившийся ритм музыки воспитанницы исполнили несколько танцевальных движений и склонились в поклоне.

В небо взлетели сотни колючих искр, рассыпались разноцветными всполохами, а потом полетели на ликующую толпу зрителей, обсыпая золотистыми монетками конфетти.

Из ворот выезжала трёхярусная повозка королевы карнавала, символизирующая трёхцветный королевский торт.

Лучезарная Голда, надежда и гордость Медового дома.

Первый ярус платформы украшали круглые леденцы на палочках, вокруг которых зажигательно отплясывали карамельки. На втором красовались многослойные кремовые пирожные. Тут уже не плясали, а важно кланялись в стороны очаровательные слойки.

А на третьем ярусе царила Голда. В нежнейшем розовом платье, пышная юбка которого струилась по всему ярусу, королева карнавала улыбалась толпе и важно махала ладонью. Вокруг неё кружились воспитанницы в нарядах кремовых розочек, которыми так любят украшать торты. Солнце путалось в золотых волосах Голды, играло на тонком шёлке её платья, отражалось от цветных камней короны.

— Ух, как красиво! – зазвенел возле меня мелодичный голос, — чистый Марди Гра! Бывала хоть раз, Марь Васильевна?

Старое имя дёрнуло меня, заставляя развернуться. Через мгновение я увидела весело приплясывающую стройную женщину, в золотистых волосах которой застряли яркие капли конфетти. Её озорные зелёные глаза источали легкомыслие.

— Как жизнь, Марь Васильевна? – лукаво поинтересовалась Богиня.

Глава 11

Тысячи вопросов застряли в горле, сотни оскорблений зацепились за зубы, но…

— Богиня! – я внезапно расплылась в улыбке, — пришла всё-таки! Я знала, что ты вернёшься!

Вечно молодое лицо Богини оказалось очень близко, зелёный глаз хитро подмигнул, тёплая рука взлохматила мои волосы.

— Я всегда возвращаюсь!

«К месту преступления» закончила я мысленно, отдёргивая голову. Хоть на вид я и пятилетка, но такие вот нежности претили моей взрослой душе.

— Какая колючая, — хихикнула Богиня, выпрямляясь, — так и не получается стать нормальным ребёнком?

— Издеваешься? – насупилась я.

— Нет. Экспериментирую. – серьёзно ответила Богиня, — экземпляр экземпляру люпус эст.

— С чего это ты на латынь перешла? – возмутилась я, — какой ещё волк?* Это я, что ли, экземпляр? Да кто тебе позволил экспериментировать на живых людях?!

Богиня рассеяно почесала кончик носа.

— Ты излишне драматизируешь, Марь Васильевна, — строго сказала она, не глядя на меня, — память это самое дорогое, что есть у живых людей. Я одарила тебя высшим благом, а ты психуешь. Нервная ты очень. Не высыпаешься, что ли?

— Психованная? Высшим благом?! – рассердилась я, — да ты хоть понимаешь, что там не только всё хорошее, но и куча вещей, о которых забыть хочется!

— И о детях-внуках? И знания свои бесценные позабыть? И годы жизни и опыт отправить к праотцам? – покачал головой Богиня, — покоя хочешь, Марь Васильевна?

Я возмущённо открыла рот и тут же закрыла. Вместо слов с губ слетело только задумчивое:

— Пу-пу-пу…

Когда-то хотела, а теперь. Теперь и сама не уверена в этом.

В словах Богини был резон. Я многое переосмыслила, многое передумала и пришла к такому же выводу, что опыт не пропьёшь. Только тоска, приходящая в ночи и сжимающая сердце, мешала жить. Тоска по детям и внукам, по прошлой жизни, по той старой мне, по моим проигрышам Костлявой.

Но отними у меня память и что останется? Личность исчезнет, я даже не буду помнить, что с этой занозой зеленоглазой встречалась!

— Во-от, — протянула Богиня, внимательно глядя на смену эмоций на моём лице, — а говоришь, злая я.

— Ничего подобного я не утверждала, — притопнула я ногой больше для проформы, злости не было, — просто…как там дети?

Богиня посерьёзнела, отвела взгляд, раздумывая. Но последовал легкомысленный взмах рукой, на её губах заиграла лучезарная улыбка.

— Ай, раз уж ты эксперимент, то скажу. А вообще-то строго запрещено. Всё хорошо с твоим родными. Работают, двигаются к успеху. Такие милашки они! До сих пор близко дружат между собой! А, и ещё! У тебя родилась ещё одна внучка. Наташа решилась наконец!

— Ой, как здорово! – захлопала я в ладоши, — как назвали?

— Мария, — коротко ответила Богиня.

Скупая слезинка скатилась с краешка глаза. Я шмыгнула, вытерла солёную каплю и слабо улыбнулась.

— Хорошо.

— А то как же! – обрадовалась Богиня, — очень хорошо.

Мы помолчали, каждая о своём. Внезапно Богиня встрепенулась, опустилась на корточки и протянула ладонь, сжатую в кулак.

— Так, мне идти уже пора. И так засиделась я с тобой. Ты женщина взрослая, истерить не будешь. Я долго за тобой наблюдала. Ты же уже поняла, что другие подкапустные отличаются от тебя. Нет в них памяти о прошлом. Вот совсем нет, а ты у меня особенная. Твой острый ум, знания и, чего уж греха таить, командная натура должны сослужить тебе хорошую службу.

Глаза Богини предвкушающе горели. Словно она уже знала, что будет со мной дальше, но не желала делиться этим знанием.

— Расскажешь?

Богиня мотнула головой, отчего её золотистые волосы взметнулись радостной волной.

— Неа. Сю-юрприз! – она сморщила нос, — ладно, экземпляр, суть моего эксперимента, понять как может повлиять на окружение душа, которая всё помнит.

— Злой эксперимент.

— Какой есть. Может вообще не стоит людей лишать памяти, а, Марь Васильевна? – прищурилась она.

— Не знаю.

— Вот и поймём. – Богиня раскрыла ладонь.

На белой коже матово поблёскивала красная капелька леденцовой карамели.

— Монпансье? – воскликнула я, осторожно беря карамельку.

— Она самая! Смотри, я даю тебе выбор.

Говорила Богиня мягко, но как-то напряжённо, отчего я осознала, что леденец не простое угощение.

— Если не будет больше сил помнить, или ты решишь стать обычной подкапустной, такой как все, совершенно не уникальной, то просто проглоти конфетку.

— И?

Богиня вздохнула, выпрямляясь.

— И всё. Эксперимент окончится. Память исчезнет. – она задумчиво уставилась на царящее внизу веселье, — ты спокойно заживёшь, станешь обычным ребёнком. Не будет вот этих твоих душных слов «дети не творите ерунды», «Кьяра, не лезь на рожон» и сердечных чаёв для Исайи, и понимания, что и как происходит. Просто обычная жизнь обычного человека. Взросление, медленное понимание сути жизни, все эти заморочки с взаимоотношениями, поиск себя…

— И тебя я больше не узнаю? – разглядывая леденец, спросила я.

— Нет, Марь Васильевна. – она кивнула в сторону хохочущей детворы, которые жадно наблюдали за карнавалом, — они же не узнают. А ведь трое из них подкапустные. Такие дела.

Богиня ласково улыбнулась, развернулась и плавной походкой двинулась к противоположному краю крыши, чтобы через мгновение растаять в зыбком мареве солнечного дня.

Карнавал потерял для меня прежнюю прелесть. Всё так же взлетали шутихи, носились разноряженные люди, выплясывали шуты на длинных ходулях, медленно ползли украшенные платформы, гремела музыка, сыпалось конфетти. Я смотрела на ладонь, посредине которой красовалась маленькая конфетка, посыпанная пудрой.

— А кто это рядом с тобой был? – в мою задумчивость ворвался звонкий голос Кьяры.

— Ты её не знаешь? – вскинула я взгляд на подружку, сжимая ладонь с конфетой памяти. Или, правильнее, беспамятства.

Кьяра задумчиво покачала головой.

— Неа. Красивая, я бы её запомнила. А ты её знаешь?

Глава 12

Мамаша Нуна честно исполнила своё обещание.

Едва мы с папашей скромно отметили мой шестой день рождения, точнее «день нахождения», как на следующее же утро заявилась Нуна. Важная такая, в строгом тёмном платье и с совершенно официальным выражением лица. Вместе с ней на порог нашего дома заявились старшие воспитанницы Медового дома.

Я уж было решила, что нас пришли выселять, Исайя опять просрочил оплату, но нет. Всё оказалось гораздо проще.

Пришли за мной.

— Исайя, — чопорно поджав губы, сказала мамаша Нуна, усевшись в глубокое кресло.

За её спиной молчаливыми тенями выросли две воспитанницы. Тугие косы стянули их лица, сделав похожими на двух китайских монахов. Схожести добавляли строгие платья-близнецы с высокими воротничками. Цвет у платьев был истинно кондитерским – нежно лимонным.

— Нуна, — закряхтел папаша, — ты чего целую делегацию приволокла? Сегодня вечером всё отдам. Жду, когда от Саввы приедут. Я ему давеча заказ большой выполнял, по конфетам, сегодня должны деньги прийти.

Нуна ещё крепче сжала губы. В глазах блеснул жадный блеск.

— Про просрочку не забудь. Хоть копеечка, а всё деньги! — процедила она, но тут же взяла себя в руки, — я, собственно говоря, не по этой причине.

Исайя растерянно крякнул, а я напряжённо замерла. Совсем недавно, пару месяцев назад, мы с папашей обсуждали моё предстоящее обучение в Медовом доме. Слово за слово и сошлись во мнении, что не будет его. Мамаша ни словом, ни делом, ни намёком не показывала особого желания исполнять обещание. И вот пришла.

Не зря мне всю ночь снились фекалии разного пошиба: от кроличьих катышков до динозавровых куч! А это сто процентов к неприятностям! Жизнью проверено. Вот как только приснится подобная навозная тематика, так сразу и жди гадостей. Если навоза во сне немного, то и гадостей тоже чуток, мелочи жизни. То Наташка нахамит учителям и надо идти в школу на разборки, то Егор спалит дорогущую сборку компьютера – до сих пор не понимаю, как он это делал.

А вот ежели динозавры во сне начинают землю удобрять, то пиши пропало… последний такой сон закончился появлением Богини и моим перемещением сюда.

Я положила руку на плечо сидящего Исайи и крепко сжала пальцы. Папаша сразу напрягся. Он тревожно оглянулся, свёл брови и перевёл взгляд на Нуну.

— За Леттой пришла?

Мамаша кивнула. Дёргано так, нехотя. Через силу изобразила вежливость.

Сколько лет прошло с моего появления, а мамаша так и не утратила подозрительности по отношению к подкапустной, посмевшей заявиться в этот мир таким неприличным образом.

— Пора, Исайя. Шесть лет ей уже. Помнишь, поди, чего я обещала?

Исайя нехотя кивнул.

— Вот. Время пришло.

Мамаша сама была недовольна собственным решением. За прошедшие годы, Нуна ещё больше раздобрела, поправилась в области талии и груди. Решение взять меня на обучение колыхало пышные формы мамаши, от чего ткань, обтянувшая тело, угрожающе натягивалась в самых пикантных местах. Я представила, чем это грозит и тихонько хихикнула.

Но недостаточно тихо для тонкого слуха гостей.

— Что вызвало смех, воспитанница Виолетта? — мамаша наконец обратила внимание на меня.

Строгий голос, выработанный мамашей за годы воспитания подкапустных, заставил девиц вздрогнуть и выпрямиться. Ходя куда уж сильнее! Они и до этого стояли так ровно, словно кол проглотили.

Но на мне командный тон не сработал. Я хорошо помнила, как мамаша опасалась моего появления в Медовом доме. Молоко я ей испорчу! Я что, сычужный фермент микробного происхождения?

— Ничего, мамаша Нуна. Предвкушаю процесс обучения, — быстро нашлась я, — обещаю, кровушку лакать не стану. Я больше по овощам и пышным котлетам.

Две девицы, тонкие, как жердь, за спиной мамаши неодобрительно покосились на меня. Такая пигалица, а уже дерзит! – отчётливо читалось на их лицах

— Летта! – изумился папаша, оглядываясь, — ты чего такое говоришь? Откуда ты…

Лицо мамаши налилось краской. Багровой такой, угрожающе опасной. Грудь заколыхалась совсем уж часто, ткань натянулась и…кранк!

Малюсенькая пуговка, сцепляющая края ткани между собой, не выдержала напряжения. Со скоростью пушечного ядра янтарная пуговица отлетела, звонко брякнула о стену и пропала где-то в недрах комнаты. В прорехе показалась белая грудь Нуны. Не вся, только кусочек.

Я поняла, что переборщила. Мамаша в сущности не была злой, обычная женщина со сдвигом на деньгах и суевериях.

— Простите, — пискнула я, наблюдая, как наливаются краской шея и уши Нуны, — я не то хотела сказать. Мамаша, дышите ровнее, сейчас водицы принесу.

Я сорвалась с места. Надо было срочно дать Нуне успокоительных капелек, больно уж лицо у неё нездорового цвета. Того и гляди удар хватит. Ой, язык мой колючий!

На кухне я плеснула ледяной колодезной воды, которую буквально десять минут назад набрала совсем для других целей, добавила не сколько капель настойки корня пиона, подумала, и для аромата положила ложку мёда. Прикрыла стакан блюдечком, чтобы не расплескать на бегу, помчалась обратно.

Мамаша так и багровела, становясь похожей на крепкую круглую свёклу. Вокруг неё суетились перепуганные девицы. Они махали на неё ладошками, пытаясь нагнать свежего воздуха, но только перекрывали саму возможность его появления.

Исайя стоял рядом с Нуной, аккуратно разминая её левую руку.

Я осторожно поставила стакан на столик, распахнула окна. Свежий ветер взметнул занавески и принёс запах дождя. На счастье, сегодня было прохладно.

Я взяла стакан, подошла к мамаше и веско сказала.

— Мелкими глотками выпейте, мамаша Нуна, — сказала я, поднося стакан к её губам, — не бойтесь. И простите меня за резкость.

Девицы защебетали что-то гневное в мой адрес, но разве выражения типа, «гадость мелкая» и «испорченная девчонка», могли меня остановить? Чего только я не наслушалась за годы практики!

— Цыц! – неожиданно прохрипела Нуна, зыркая на воспитанниц строгим взглядом и принимая мой стакан.

Глава 13

Обе девицы недоверчиво уставились на меня. Исайя ссутулился, стоя у окна, прикрыл глаза рукой, горестно качая головой. Нуна, отойдя от первого шока, нахмурившись, изучала меня внимательным взглядом, как плохо подошедший бисквит после выпечки. Того и гляди тыкнет острой палочкой, чтобы посмотреть, как непропечённое тесто вытекает.

Пришлось привести аргументы.

— Мне нравится Трилло, — веско заговорила я, изо всех сил изображая прилежную маленькую девочку, — здесь мой дом и семья. Я не хочу оставлять родные места, а главное – папаша стареет. Как он справится без меня? Кто поможет оплачивать ему аренду дома? Кто займётся лавкой, когда сил у папаши совсем не останется? Нет, я не могу покинуть город. Помоги мне избежать отбора, мамаша Нуна.

По мере звучания слов, глаза девиц становились всё больше, носы вздёргивались всё выше, а выражение лица – всё кривее. Мол, чего это мелкая щебечет? Счастья своего не видит! Надо же, решила отказаться от перспектив и остаться в этой дыре, чтобы за стариком приглядывать! Но главное было не это.

Они всем своим видом показывали, что вообще-то невозможно избежать отбора, если ты подкапустная из Медового дома! Глупая девчонка, решившая сломать систему!

Я буквально читала мысли воспитанниц Медового дома. Лишённые семьи и памяти о прошлом, они не были тесно связаны с городом, поэтому смело строили амбициозные планы по покорению столицы и других городов. Но их реакция меня интересовала мало.

Другое дело мамаша Нуна. Она мрачнела на глазах.

Замолчав, я скромно сложила руки на животе, потупила взгляд и стала ждать. Мне было, что добавить, но мешало присутствие девиц, навостривших ушки. Они ждали скандала, ждали, что мамаша примется отчитывать меня, но зря. Я достаточно узнала о Нуне и местных законах, чтобы делать такие смелые заявления.

Мои ожидания оправдались.

— Девоньки, — мягким, но нетерпящим возражения голосом, скомандовала Нуна, — ну-ка прогуляйтесь до Эви. Она там стручков ванили обещала передать, а мне всё некогда да некогда. А заодно, прикупите в лавке у Ксалии несколько лент. Она знает, что мне надо. Бегите, девоньки, время уж к обеду, а у нас ещё конь не лежал.

Лица воспитанниц пошли яркими пятнами от злости. Нуна всю интригу разрушила, не дав девушкам насладиться шикарным нагоняем.

— Слушаемся, матушка, — синхронно ответили красные от злости девушки, так же синхронно приседая в идеальном книксене.

Подхватив подолы длинных юбок, девушки направили свои стопы к выходу, одарив меня на прощание таким взглядом, что будь я реально того возраста, на который выглядела, то уснуть бы не смогла этой ночью. Но я просто высокомерно вздёрнула подбородок и ухмыльнулась краешком губ.

Дверь захлопнулась чуть сильнее, чем нужно. Нуна недовольно дёрнула щекой.

— Хм, характеры, — протянула она, застёгивая пуговки на платье, — растишь их, растишь, а они дверью хлопают. Ну да ладно, вернёмся к нашим баранам.

Цепкий взгляд Нуны замер на мне. Я прекрасно знала, что она сейчас видит. Милую девочку с аккуратно причёсанными косами, чистенькую и скромненькую. Только вот глаза мои – глаза мавки-обольстительницы, смотрели чересчур серьёзно, если не нагло. Но с этим я ничего поделать не могла. Миллион раз перед зеркалом репетировала, но взгляд так и оставался слегка надменным, изучающим. Словно прямиком в душу смотрели эти кристально голубые глаза с густым зелёным ободком по краям радужки. Наградила же Богиня!

— Нуна, — Исайя встал рядом со мной, — ты не сердись на Летту. Сама не ведает, что говорит.

— Ведаю, папаша, — решительно отрезала я, — Нуна, в королевском законе есть лазейка.

Мамаша удивлённо вскинула брови.

— Ты и об этом знаешь?

— Знаю. Я могу выплатить откуп, чуть больший, чем платят другие воспитанницы Медового дома. Часть денег уйдёт в королевскую казну. Знаю, что были прецеденты. Дважды. Один из таких это ты, мамаша Нуна.

— И это выяснила! – вдруг расхохоталась Нуна, — какая девчонка шустрая! Я всё больше сомневаюсь, что ты человек. Как есть мавка лесная! Не может шестилетнее дитя обладать таким разумом!

Я скромно молчала. Молчал и Исайя, прибывающий в полнейшей растерянности. Он неоднократно говорил, что мне следует в будущем уехать в столицу, где к моей внешности будут относиться гораздо спокойней, а не впиваться изумлённо в глаза лесной мавки. Нет в столице подобных суеверий, как и тёмных лесов, полных нечисти. А я кивала, прекрасно понимая, что никуда не поеду по двум причинам, которые не изменились с последнего появления Богини.

Понимая, что Нуна может прийти за мной, раньше или позже, я перешерстила все доступные источники в поисках информации. Не брезговала и слухами-сплетнями. Взрослые такие забавные! Они многое говорят при детях, считая, что те ничего не понимают, а если и услышат, то вскоре позабудут, занятые играми. К их беде, я не была ребёнком.

По капле, по кусочку, я собрала пазл.

Закон, обязывающий подкапустных участвовать в отборе, преследовал одну цель – возмещение расходов. На каждого найденного младенца казна выделяла определённое пособие «на живот» в год. Небольшое, но за годы взросления накапывала внушительная сумма, которую воспитанники отрабатывали за два обязательных года. Своего рода целевое вложение средств. Таким образом кухни страны всегда имели работников, а Король-Солнце – почёт и уважение за заботу о подкидышах.

Вдох-выдох для концентрации. Играть совсем уж глупышку смысла не было. Я заговорила, глядя прямо в глаза Нуны.

— Я человек, это точно на сто процентов. Сама ведь знаешь, было бы по-другому, то за шесть лет я бы уже натворила дел. А разве ты слышала, чтобы где-то поблизости кто-то заснул крепким сном на неделю? Или коровы вместо молока кровью доятся? Или конфеты папаши Исайи вдруг горечью и дымом отдавать стали?

В полной тишине мамаша покачала головой, следом судорожно вздохнул Исайя, усаживаясь на скрипучий стул.

— Я человек, подкидыш Богини и я хочу остаться в Трилло, — повторила я, — выкуп сама за себя заплачу. И тебе и Королю-Солнцу.

Глава 14

Смех! Сначала тихий, а потом нарастающий. Мамаша Нуна хохотала. Закатывалась, хлопала себя пухлой ладошкой по тугому бедру, спрятанному под складками платья. Рыдала и судорожно вздыхала в промежутках, когда набирала воздуха.

Обидно. Я выпятила подбородок, сложила руки за спиной, выставив вперёд правую ногу, и сердито сопела. Что её так рассмешило? Ведь вся речь была чётко выверена, снабжена аргументами, которые не нарушили бы не одного закона. Так что же пошло не так?!

Позади тяжело вздохнул Исайя. Скрипнул стул, послышались шаркающие шаги. Тёплая рука легла на мою голову.

— Эх, Летта, — протянул он жалостливо, — Летта—Летта…

Я нахмурилась, пытаясь понять почему меня жалеет папаша.

Мамаша Нуна наконец отсмеялась. Она вытерла слёзы с раскрасневшегося лица, хмыкнула и заговорила. Только почему-то не со мной.

— Хочешь бесплатный совет, Исайя? – икая, сказала она.

— Глумишься, Нуна? – тихо ответил Исайя.

— Отчего же? От души советую, — Нуна перевела взгляд на меня и отчётливо, чеканя слова, сказала, — отведи своё чудо полевое в лес и оставь там, пока она твою голову под топор палача не подвела.

За спиной повеяло ледяным ветром. Спазм сжал горло, я отшатнулась, словно перед моим лицом просквозила мавка, невидимая в лучах солнца. Страх быстро пробирался под кожей, добираясь до сердца. А мамаша, глядя на меня, продолжала говорить.

— Где это видано, чтобы шестилетка так разумно планы строила, да не просто строила, ещё и информацию о людях выискивала? Думаешь, тут без тёмных обошлось? Не-ет, Исайя, по-любому скрывает твоя девчонка что-то. Скрывает, как пить дать! Летта, тебе сколько лет?

— Шесть, — растерянно пискнула я.

— А ощущается, как шесть десятков! – припечатала Нуна.

Ахнув, я вскинула руку, впиваясь в неё глазами. Всё в порядке! Тонкая детская кисть с гладкой кожей и розоватыми ногтями. Ох, непроста Нуна, если сумела навскидку определить мой истинный возраст. Хотя, всё же ошиблась на десяток лет, сейчас мне уже за семьдесят перевалило.

Моё движение не прошло незамеченным. Нуна так и вцепилась взглядом в мою руку. Хмуро смотрела, нехорошо.

С тоской подумав о выкинутой конфетке-беспамятства, я опустила руку, выдохнула, собираясь с силами. Шестилетка, значит, вас пугает, мамаша Нуна. Ну, ладно!

— Душа не имеет возраста, — громко и твёрдо продекламировала я основной постулат Богини-Матери. — Эти слова выбиты на камне, над самым входом в храм светлой Богини. Той самой, что регулярно приносит в наш мир детей, которых вы обязаны воспитывать и привечать, иначе лишитесь великой благодати и защиты. Усохнут лона ваших женщин, зачахнут поля, обмелеют реки, перестанет множиться род людской.

Щёки Нуны залила смертельная бледность, а я продолжала давить. Знала же, как чтут зеленоглазую в империи, знала, куда надо давить, но думала, что не придётся. Что ж, последний веский аргумент пущен в ход.

— Этот договор, заключённый вашими предками, продолжает действовать несмотря ни на что. Богиня приносит подкапустных, вы их растите, а взамен поля ваши обильны, дети родятся с завидной частотой, стада тучны и бесчисленны. Ты, мамаша Нуна, готова нарушить договор? Готова безосновательно отвести подкидыша Богини в лес и оставить на растерзание темным? Готова подвергнуть империю разрухе?

Слова отзвучали. Нуна судорожно хваталась за прореху в платье, смотрела то на меня, то на папашу. А я…что я? я поняла, что выиграла.

— Ох…ты…ты… — дрожащим голосом, повторяла Нуна, — ну ты и заноза! Вся в папашу! Беру свои слова обратно. Ты дитя ещё глупое и неразумное. Ладно, твоя взяла. Договорились. Выполню твою просьбу. Но только из-за того, что тебя опасно ко двору отправлять!

— Почему? – не понимающе протянул я.

— Да из-за языка твоего длинного! – воскликнула оправившаяся Нуна, — ты ж им молотишь почём зря! Надо-не надо! Ты и папашу Исайю, и Медовый дом и меня под палача отправить можешь! Так, что радуйся, дурёха! Останешься в своём Трилло.

Мамаша тяжело поднялась, оправила юбки.

— Воспитанница Летта, завтра будь любезна к семи утра быть в Медовом доме. Начнём твоё обучение. – Нуна улыбнулась, — а сейчас, детка, дай мне какую-нибудь булавку. Не могу же я идти по городу в таком виде!

Она указала пухленьким пальцем на просвечивающую грудь и мягко рассмеялась. Атмосфера в комнате сразу изменилась. Пропал злой сквозняк, пытавшийся заморозить моё сердце; с улицы донеслись звонкие голоса воспитанниц, возвращающихся с задания; шумно заголосили птицы. Сквозь тучи прорвался одинокий солнечный луч, отразился от зеркала, висящего на стене, и рассыпался солнечными зайчиками.

Убегая в свою комнату за булавкой, я поняла, почему мамашу так любят все воспитанницы. Опасаются её строгости, но безмерно любят и уважают.

Правильную наперсницу для своих подкидышей выбрала зеленоглазая.

Глава 15

— Ты домой? – пробасил Витольд, кося глазами на проезжающую мимо повозку.

Возница сонно кивал носом, однако поводья держал крепкой рукой. Лошадь шла привычным маршрутом, совершенно не нуждаясь в понукании или управлении. В утреннем воздухе звонко цокали её копыта, где-то вдалеке лаяли сонные собаки. На сумрачном ещё небе слабо светлел край, предвещая скорый рассвет.

— Нет, в Медовый дом. А ты чего в такую рань поднялся? Дела какие? – позёвывая после бессонной ночи, я смотрела на парня снизу вверх, запрокинув голову, и ёжилась от утренней свежести.

Витольд изменился за пролетевшие годы. Вытянулся, раздался в плечах. Исчезла лопоухость, нескладность. Рыжие, выгоревшие на солнце непокорные вихры, в детстве так злившие парня, превратились в великолепные кудри приятного тёмно медового цвета. С сурового, немного грубоватого лица, внимательно смотрели большие серые глаза, в которых пряталась хитринка. На слегка припухших губах блуждала мягкая улыбка.

Красивый вырос парень. Сладкая грёза всех девчонок в Медовом доме. Ещё и перспективный. По словам папаши, уже сейчас Витольд догнал своего отца в плотницком мастерстве, а что дальше будет и представить невозможно.

— Да так, — уклончиво ответил Витольд, — мимо проходил. Решил проводить тебя. Всё равно в одну сторону идти.

— А-а, — протянула я, сонно моргая, — ну, пошли, только быстро. А то я замёрзла что-то. Вчера ни куртки, ни платка не захватила. Бегом бежала. Чуть на работу не опоздала. А всё мамаша Нуна со своими вареньями!

Я фыркнула, вспоминая вчерашний вечер и суету, поднятую Нуной. Получилось громко. Возница внезапно всхрапнул, резко вскинул голову и дёрнул поводья. Лошадь, не ждавшая понукания, вскинулась. Громко заржав, она понеслась по пустой дороге. Загромыхали ящики, подпрыгивая от встряски, заголосил возница, пытаясь остановить быстрый бег лошади.

— Ой! – рассмеялась я, обхватывая себя руками, чтобы спрятаться от прохлады, — неудобно получилось.

Витольд расцвёл в улыбке, а потом внезапно скинул с себя куртку и набросил мне на плечи.

— Вот, держи. А то гусиной кожей уже покрылась.

— Спасибо. И что бы я без тебя делала? – я благодарно погладила сильную ладонь парня, застывшую на моём плече.

Витольд поджал губы и резко убрал руку. На лице, под густым загаром, вспыхнул яркий румянец. Я вздохнула. Вроде давно между нами исчезла неприязнь. Мы даже подружились и стали много времени проводить вместе, одной компанией. Я сумела справиться со своей возрастной особенностью и нашла прелесть в детских развлечениях. Вместе мы разворошили не один сад в поисках сладких фруктов, проплыли сотни метров в речке и далёком озере, набегали десяток километров в салки и догонялки. А когда незаметно выросли, всей компанией ходили на танцы и бродили ночами по спящим улицам, если я не работала.

Но я опять чувствовала некоторую холодность, исходящую от друга. Витольд начал вести себя так, словно тогда, в далёком детстве. Стал дёргаться от моих прикосновений, нервничать в моём присутствии и тяжело вздыхать, когда видел меня…

Когда он опять успел испортить своё мнение обо мне?!

Надо будет у Кьяры спросить, чего случилось. Потому что этот увалень упрямо не желал отвечать на мои прямые вопросы, отмазываясь тем, что мне кажется. Ага, кажется!

— Пойдём, а то мне влетит за опоздание. Ты же знаешь, отбор скоро, а у нас «конь не лежал». Мамаша злобствует и лютует, — вздохнула я, делая вид, что не заметила резкого движения парня.

Обидно, блин! Как от прокажённой шарахается! Я насупилась и зашагала по тротуару.

— Угу, — буркнул Витольд, отправляясь следом .

Некоторое время мы шли молча, наблюдая, как просыпается Трилло. Я хмуро думала о прошедшей ночи и предстоящем дне, когда Витольд задал вопрос.

— Как смена прошла?

Тон был виноватым. Я помолчала, раздумывая стоит ли продолжать дуться или сменить гнев на милость. Старая дружба всё же перевесила.

— Кек, — хмыкнула я, — как обычно.

— Много народу было?

— А ты как думаешь? – я сделала страшные глаза и наигранно-сердито посмотрела на парня, — За неделю до отбора Трилло разбухает от гостей. И куда они все идут? Пра-авильно! На постоялый двор к Мартину!

— Как страшно!—подыграл мне Витольд, — боюсь представить, что вы все сегодня пережили.

— Издеваешься, да? Там такие типы понаехали. Один такой всю ночь сидел в углу и цедил медовое пиво. Со мной только короткими фразами общался: Пиво! Ещё одно! Грубиян, ещё и лицо под капюшоном прятал. Даже гоблины были. Вот скажи, Вит, откуда в Трилло гоблины? У них ведь даже режим питания иной! Знаешь, как попахивает вяленая на солнце солонина?! Это амбрэ до сих пор из носа не выветрилось! А пьют они! Нет, ты бы видел! Там кружки ведёрные! Просто неподъёмные и где Мартин их раздобыл, ума не приложу? — сообщила я и добавила трагическим шёпотом, — я думала, у меня руки оторвутся!

Витольд рассмеялся.

— Зато от гоблинов и прочих понаехавших хорошие чаевые перепадают.

— Эй! – возмутилась я, — неприлично считать чужие деньги!

— Что не так? Ты же сама говорила! Поэтому и остаёшься на дополнительные смены в такие дни, — продолжил насмехаться Витольд.

Вот ведь, колючка! Я правда заработала за сегодняшнюю ночь столько же, сколько зарабатываю за две недели в обычное время. Кубышка моя теперь полным-полна, а значит ещё чуть-чуть и полная свобода!

Дожить бы до дня отбора и не помереть от нагрузки!

— И что? Всё равно неприлично! – я поплотнее закуталась в куртку и спрятала нос в воротник.

Только сейчас я ощутила, что куртка очень приятно пахнет. Лёгким цитрусом, смешанным с едва заметным мускусом и ещё менее уловимыми нотками кардамона и самбака. Хм, Витольд начал пользоваться духами?!

— Ладно, не обижайся, — он миролюбиво хлопнул меня по плечу, — Рейнольд вчера сказал, что много новых фруктов завезли в этот раз. Какие-то южные гости приехали. Вроде по договорённости с Королём-Солнце. Осваивают новый рынок, так сказать.

Глава 16

— Мамаши на горизонте не видно вроде, — констатировала Кьяра, выглядывая из густых кустов сирени, усыпанной едва распустившимися кисточками, — побежали!

— Зато Малена бдит, — вздохнула я, поглядывая на крутобёдрую девушку, идущую по дорожке прямо к кустам, — пошли, чего прятаться? Всё равно настучит на нас.

— Э-э, вот ведь непруха, — вздохнула Кьяра, выпрямляясь в полный рост, — и чего ей на кухне не сидится?

Оправив платья, мы обогнули сирень и вышли на ту же дорожку, по которой шла Малена. В другой ситуации я бы переждала, пока она пройдёт мимо, но не сегодня. И так было ясно, куда Малена направляет свои стройные ноги.

В горячие дни восходящая звезда Медового дома добровольно возлагала на себя обязанности надзирателя.

— Девочки, — приторно сладким голосом протянула Малена, — опаздываете. Я вынуждена взять вас на карандаш и доложить матушке.

Малена взмахнула густыми ресницами, откинула тяжёлую косу с плеча, сунула руку в карман и действительно вытащила маленький блокнотик и остро заточенный карандаш. Скривившись в вежливой улыбке, девушка принялась что-то строчить в блокноте.

— Ма-алена, — подражая ей, протянула я, — буду тебе премного благодарна. Ведь без твоего доклада Нуна не знает, что я работаю по ночам и возвращаюсь к семи утра. Напомни ей. Непременно. Она будет очень рада, что ты отвлекаешь её по пустякам в горячую пору подготовки к отбору. Хорошего дня, Малена!

Девушка вспыхнула, с силой захлопнула блокнот и спрятала его в карман. За моей спиной сдавленно захрюкала Кьяра.

— Тебе смешно, Кьяра?! – из слов Малены тотчас исчез мёд. Голос набрал визгливые нотки, которые неприятно резанули слух.

— Мнительная ты, Малена! Подавилась я! Не завтракала ещё, а из кухни тянет таким ароматом, что я чуть не захлебнулась собственными слюнями! – не моргнув глазом, сказала Кьяра. – Хорошего дня, Малена!

Стройная Малена держалась ровненько, чинно сложив руки под белоснежным накрахмаленным фартуком. На розовых, припухлых губах блуждала вежливая улыбка. Всё было бы прекрасно, если бы не ярко алые пятна злости гуляющие на белоснежной коже лица.

А не надо раздавать свои указания кому ни попадя!

Мы обогнули Малену по дуге, чинно прошли до угла складского помещения и уже там, подхватив юбки и захлёбываясь смехом, припустили бегом. Остановились только у моечной, где младшие воспитанницы уныло тёрли здоровенные медные тазы.

Под равномерный «скрип-скрип-скрип», мы приводили себя в порядок.

— И чего она ко мне прикопалась? – недоумевала я, набирая в ладони пригоршню свежей воды, — проходу не даёт.

Вода освежила, сняла жар с разгорячённого лица. Рядом плескалась и ухала Кьяра.

— Да кто её знает? – вытираясь, ответила подруга, — хотя, есть у меня подозрение одно.

— Делись, — тут же потребовала я, переплетая косу.

— М-м, Витольд, — мрачным шёпотом ответила Кьяра, пряча волосы под косынку, — запала она на него.

О-о! Вот в чём дело! Тут любовь, а я как всегда проглядела. Так может об этом хотел поговорить Витольд?! Может попросить о помощи хотел, а я, как обычно, торопилась и не выслушала друга.

— То-то Витольд такой странный был сегодня. Духами пользоваться начал. Поговорить хотел. Думаю, у них это взаимно, — кивнула я, потуже затягивая косынку на голове, — только чего Малена на меня взъелась? Я-то каким боком к этой истории? Мы ведь просто друзья с Витом.

Кьяра фыркнула, покачала головой, схватила меня за руку и потянула на кухню.

— Потом объясню, погнали. Чую страшную поступь мамаши Нуны!

Не доверять Кьяре повода не было. Она каким-то шестым чувством всегда ощущала приближение Нуны. Как это срабатывало, не знала даже сама Кьяра, но если она говорила, что идёт Нуна, значит так и было. За все годы не было ни одной осечки.

На кухне творился ад. Кипели начищенные медные тазы, булькая вареньями. Полыхали печи, ожидая пышные булочки, которые расстаивались на столах под белоснежными полотенцами. Носились взмыленные воспитанницы с чашками очищенных фруктов, с мешочками сахара, с бог знает чем ещё.

— Девоньки! – перед нами появилась Калира, — бе-егом на подготовку фруктов-ягод. Раз-два, чтоб я вас тут не видела!

Многорукая Калира, так мы называли крепкую, краснощёкую учительницу по вареньям. Весёлая, немного грубоватая, но очень справедливая наставница царила на кухне в период заготовок. То есть всю весну, лето и часть осени, а на зиму превращалась в обычного завсклада, радеющего над нормой сладких витаминов для воспитанниц Медового дома. Рук у Калиры было две, но когда она бралась за работу, казалось, что вырастало ещё штук восемь. Неутомимая и вездесущая наставница успевала и помешать повидло, если оно начинало слишком уж булькать, и проверить как работают девочки на заготовках, и замесить очередную партию сдобы на булки.

Просто феноменальная женщина!

— Есть! – отчеканили мы, — доложите фронт работ!

Калира рассмеялась, сунула нам в руки по пышной булке с яблоками.

— Там свежих фруктов навезли. Чего кривитесь? В курсе уже?

Мы уныло кивнули. Сорок ящиков!

— Эй, нашли чего кривиться, — хмыкнула Калира, — зато в прохладе и спокойствии. Фронт работ такой. Перебрать фрукты и ягоды, отсортировать гниль, очистить и нарезать годные, разложить по тазам. Ягоды, те, что сок дают, засыпать сахаром, пока мошка не завелась. Всё, как обычно. Вперёд, мои солдаты!

Зычный голос Калиры погнал нас вон из кухни. Мы вышли через второй выход, потому что за первым уже слышался зычный голос Нуны, распекающей младших наставниц. Наверное, не так тазы натирают.

На ходу жуя булки, мы прошли в заготовительный цех, где блуждали совершенно незнакомые ароматы.

— Фигасе, какая диковинка! – удивлённо протянула Кьяра, разглядывая содержимое ящиков. – Никогда ничего подобного не видела.

— Угу, — согласилась я с подругой.

Значит фрукты завезли не только на рынок, но и в Медовый дом. Не меньше десяти ящиков отборной клубники, столько же мелкой чёрной смородины, чуть меньше краснобокой черешни. Несколько ящиков битком забитых мелкими яблочками, варить которые следовало на меду и целиком, не разрезая.

Глава 17

Я выбила фрукт из рук удивлённой подруги.

— Э-э, — возмутилась Кьяра, проглатывая пережёванную мякоть.

— Сказала же «выплёвывай»! Пошли, надо промыть тебе желудок…

Я схватила подругу за руку, потянула на улицу. Но Кьяра упёрлась, не желая никуда идти.

— Да что на тебя нашло? – она выдернула руку и отступила на шаг, — с чего ты взяла, что эта вкуснотища ядовитая?! Кто в здравом уме отметит яд королевской печатью? Угомонись уже, Летта! Эти ящики проверены вдоль и поперёк!

Не верит. Я бы тоже не поверила. Вся еда для королевской кухни всегда проходила тщательную проверку и отбор. Причём проверяли не только поставщика и продавца, но и место сбора, фермера, землю. Контроль был строгим, потому что за контролирующими еду следили другие проверяющие, более строгие и серьёзные. Так что всё проверялось дважды, а по некоторым слухам – трижды.

Не верит, ну и пусть. Сомнений нет. Этот фрукт ядовитая мирцелла, искусно мимикрирующая под дорогую ногэроль, произрастающую в высоких горах.

— Поверь мне, Кьяра, это яд и кто накосячил я не в курсе. Меня это мало волнует, а вот то, что ты проглотила кусок этой дряни волнует очень, — горячо заговорила я, снова хватая подругу за руку, — надо желудок промыть. Срочно. Пока яд не впитался. Пошли…

— Да не пойду я никуда! – в голос закричала Кьяра, — ты с ума сошла?

— Тебе жить надоело? – не выдержала я, дёргая подругу.

Поняв, что уговоры бесполезны, я плюнула, отпустила руку Кьяры и вылетела из заготовительного цеха, свернула за угол и помчалась обратно к складским помещениям. Там ютилась каморка с запасом лечебных трав, которые закупались в приличных объёмах. Потом, по мере надобности, Дема, лекарка Медового дома, расходовала их на лечение воспитанниц. Я знала где, что и в каких количествах хранится, потому что частенько вызывалась помочь Деме. Всё-таки богатый врачебный опыт прошлой жизни давал о себе знать. Мне было страшно интересно, как местные справляются с лечением без антибиотиков, операций и инструментальных методов обследования.

Оказалось, справлялись очень неплохо.

УЗИ, рентген, МРТ и прочее им заменяли маги. Цены за их услуги были высокими, но только у тех, кто был очень сильным магом. Колдунчики попроще стоили дешевле, но и не все проблемы могли обнаружить. Однако их силы вполне хватало на то, чтобы высветить наличие и тип перелома, обнаружить кровотечение или ещё что попроще.

В лечебной магии местные достигли больших успехов. Смесь трав, кореньев, орешков или соцветий наделялась капелькой магии, а потом творилось почти чудо. Нет, от смерти лекарства не нашли, как и сбора для бессмертия и вечной молодости. Зато пневмонию тут излечивали за три дня без всяких антибиотиков.

Скрипнула дверь. Каморка окутала меня прохладой, в которой запутался аромат сухих трав. Пришлось потерять немного времени, пробираясь через ящики и коробки, которыми был уставлен весь пол. Но вскоре я уже бежала обратно, сжимая в руке три рвотных орешка, похожих на высушенную курагу – такие же плоские и липкие.

Пролетая мимо помывочной, я услышала, как меня окликнули.

— Летта! Почему не на работе?!

Я оглянулась на бегу и, не останавливаясь, ответила.

— Нуна! Мирцелла! Целый ящик. Там! – я ткнула кулаком в сторону заготовительного цеха, успела заметить, как вытягивается лицо мамаши, и припустила со всех ног под недоумёнными взглядами младших воспитанниц.

Кьяра так и стояла возле ящика с ядовитыми фруктами. Даже на сантиметр не сдвинулась. Это точно не действие яда, потому что рано ещё. Часов пять, а то и все десять должно пройти, прежде чем начнут отказывать мышцы.

— Открывай рот! – скомандовала я.

Кьяра машинально подчинилась, а я впихнула ей орешки.

— Бегом к раковине, — подтолкнула я подругу.

Набрав воды в ковш, я заставила подругу сделать большой глоток воды, а потом надавила на голову, наклоняя Кьяру над раковиной. Но моя помощь не особо потребовалась. Кьяра содрогнулась, побледнела и вцепилась в край раковины, сгибаясь в рвотных позывах.

— Уф… — выдохнула я, постукивая Кьяру по спине, — успели.

Сквозь звуки страдания, подруга успевала бормотать отрывистые проклятия в мой адрес, обещая мне кары небесные и что оторвёт мне то ли руки, то ли косы. Я не очень разобралась. Рвотные орешки слишком быстро и максимально эффективно очищали желудок Кьяры от яда, а заодно и от завтрака.

К этому моменту подоспела мамаша. Грузно ступая и тяжело отдуваясь, Нуна хмуро глянула на страдающую Кьяру.

— Рвотные орешки?—бросила она на ходу, направляясь к ящикам с новыми фруктами.

— Они, — кивнула я.

— Молодец. Пошли, покажешь, где мирцелла.

Удостоверившись, что страдания подруги подходят к концу, я пошла за Нуной. Остановилась только возле злополучного ящика с фруктом-подменышем.

— Ты уверена? – хмуро спросила Нуна.

— Абсолютно, — сказала я, вытаскивая мирцеллу. – смотри.

Я разломила фрукт пополам. В стороны брызнул сок, мякоть разъехалась, обнажая косточку, к которой пристало слишком много сочного волокна.

— Безобидный плод ногэроль отличается от мирцеллы косточкой. У ногэроль косточка отделяется полностью, она остаётся чистой. А мирцелла выглядит именно так. Почти вся мякоть к ней пристала. Косточку ещё нужно очищать, если какому-то безумцу это вообще нужно.

Глава 18

Мясоеды явились через четверть часа после вызова. Оцепили заготовительный цех, выстроились по периметру и закатили глаза в ожидании дальнейших приказов.

Высокое начальство изволило задерживаться.

Жёлто-красные йомены гвардии телохранители Короля-Солнца смотрелись чужеродными элементами на фоне ровно выбеленного здания цеха. Дневной зной играл на яркой форме, цветом напоминающей свежий стейк, отблёскивало на длинных луках и коротких мечах. Защитники еды короля изнывали от дневного зноя, но стойко несли свою службу.

Меня и Кьяру усадили на скамейку, которая уютно устроилась в тени навеса, и велели ждать. Нуна ушла, чтобы подготовить бумаги.

Я откровенно страдала в ожидании допроса. Слишком много придётся объяснять. Например, откуда обычная подкапустная знает такие тонкости действия яда мирцеллы, что сразу нашла способ обезвредить этот яд? Не задумала ли она чего, негодница?

Вот обещала же себе не отсвечивать, чтобы спокойно закончить обучение и так глупо вляпалась!

— Летт, а Летт, — в стотысячный раз протянула Кьяра, прищуриваясь, — а нас точно не поволокут на пытки?

Вздохнув в сто тысяча первый раз, я устало откликнулась.

— Не поволокут. Мы-то в чём виноваты?

— Ну да, ну да. Но я же съела фрукт, предназначенный Королю-Солнце. Закон нарушила. – Кьяра тяжело вздохнула, — украла, считай. Вон, видишь, крайний йомен очень недобро на меня глядит. Летт, чего делать, а?

— Завидует он тебе. Ты в теньке сидишь, а он на солнце плавится.

— Хех, – хихикнула Кьяра, но не очень радостно.

Теоретически она права. Фрукты в ящиках помечены королевской печатью, значит это имущество Короля и Кьяра, съевшая имущество Короля, нарушила закон. Посягнула, так сказать. Но это всё ерунда. Нарушительница закона Кьяра спасла королевский двор, приняв на себя удар неизвестного недотёпы, напутавшего с поставками.

— Ничего, — я ободряюще похлопала грустную подругу по руке, — ты героиня, так-то. Спасла Короля, добровольно взяв на себя обязанности чашнигира*, определила зачатки… — я осеклась на полуслове и закончила нарочито бодро, — тебе награда положена, а не пытки. Расслабься.

— Хорошо, если так. Вот умеешь ты, Летта, успокоить, — улыбнулась Кьяра, укладывая голову на моё плечо.

Озвучить вслух свои догадки я не решилась. Заговор тут, а не ошибка. Типичный и долгоиграющий.

Мирцелла в сыром виде ядовита, она вызывает паралич мускулатуры с последующей остановкой дыхания. Сравнить её действие можно с ядом кураре, который был широко известен в моей прошлой жизни. Южноамериканские индейцы использовали его для охоты и войны, а мои современники применяли в медицине.

Но было существенное отличие.

Курареподобные яды из моей прошлой жизни опасны были только тогда, когда попадали непосредственно в кровоток. Рана нужна была для отравления организма. Но мирцелла другое дело. Её достаточно употребить в пищу, чтобы активировать действие яда.

Сырая мирцелла менее токсична. Действовать начинает медленно, постепенно проникая в кровь. Симптомы проявляются через несколько часов. Сначала немеют ноги и руки, потом тело отказывается подчиняться и человек оказывается парализован на несколько часов, а то и дней. Угнетения сердечной мышцы или дыхательной системы практически нет, если, конечно, доза яда не критическая.

Во всей красе мирцелла раскрывается если проходит термическую обработку. Она превращается в нежного убийцу. Повидло, компот, варенье или джем из мирцеллы отличить от аналогов из ногэроли просто невозможно, косточки ведь больше нет. Ни вкус, ни цвет, ни запах ничем не выделяется. Такой же томный аромат медовой сладости и невозможно нежный вкус. Королевская еда недоступная простым смертным.

Съешь даже малюсенькую ложечку, будешь себя прекрасно чувствовать, но стоит погрузиться в сон, как мирцелла начнёт своё тёмное дело. Нечувствительно вмешается в работу сердечной мышцы и просто остановит её. Быстро, безболезненно и эффективно.

Короля спасла случайность в лице нас с Кьярой.

Заготовками обычно занимаются воспитанницы под надзором наставниц или самой Нуны. Под их строгим вниманием ни один фрукт не будет съеден. Но в моменты запарки, такой как сейчас, наставницы заняты по уши, а на заготовки отправляют старших и ответственных девушек, способных работать самостоятельно. Но и это бы не спасло, если бы не ещё одна случайность.

Мы с Кьярой. Я, та, что принесла знания из прошлой жизни и сумела совместить с информацией из новой, и любопытная сладкоежка Кьяра, та, что на запреты плевала с высокой колокольни.

И случайность номер три. Нуна знала, что такое ногэроль. Минимум трижды, на моей памяти, Медовый дом готовил джемы из этого дорогого фрукта для королевской кухни. Но мирцеллу Нуна в глаза не видела, хотя и знала о ней. Особенность мирцеллы она могла принять за незрелость ногэроли. То есть, вероятность того, что хоть кто-нибудь бы опознал опасный фрукт в процессе обработки равнялась нулю. А это значит…

Во что втягивают Медовый дом?! Ведь если бы не череда случайностей, то в результате пострадала бы мамаша Нуна, которая посмела приготовить отравленную еду и отправить её к столу Короля.

Заговорщик не дурак, знал, что делал.

Вот же гады! От осознания опасности, которой удалось избежать, я покрылась холодным потом, хотя секунду назад изнывала от жары.

— Эти девушки?

Хриплый, капризно-брезгливый голос неприятно резанул слух. Кьяра вздрогнула и резко выпрямилась.

В пяти шагах от нас стоял высокий беловолосый человек без возраста и с непримечательной внешностью. Такого в толпе увидишь и не запомнишь. На бледном лице горели чёрные глаза, взгляд которых буквально сдирал с нас кожу. Беловолосый мечтал хорошенько покопаться в наших с Кьярой головах.

— Да. Они. Лучшие воспитанницы Медового дома, — спокойно ответила мамаша Нуна, — это они определили тип фрукта, когда начали заготовки.

— Хе, — заскрипел беловолосый, ёжась в горячих лучах солнца, — прохладно тут у вас, мамаша.

Глава 19

Йозеф Ботт, йоментри гвардии телохранитель Короля - Солнце, задумчиво застыл над ящиком с мирцеллой. Мы послушно ждали в двух шагах от него. Впереди Нуна – готовая прикрыть нас от неприятностей своей пышной грудью, чуть позади я, а рядом Кьяра, опасливо жмущаяся к моему плечу.

К ящику с мирцеллой никто, кроме нас больше не притронулся, дожидаясь, пока появятся иомены. Даже надорванная промасленная бумага осталась лежать в том же месте, куда её сдвинула Кьяра.

— Откуда, говорите, вам поставляют ногэроль? – заложив руки за спину, повернулся Йозеф Ботт.

Нуна моментально откликнулась. Зашелестели бумаги.

— Поставки ногэроли всегда приходят из одного и того же места. Это малое поселение гоблинов в западных горах, что за каменной пустошью.

— Тополиная роща, – понимающе кивнул Йозеф Ботт.

— Всё верно, господин йоментри гвардии телохранитель Короля - Солнце.

Дознаватель потешно замахал руками, словно отгонял от себя стаю кусачих комаров.

— Зачем так официально, мамаша? Зовите меня просто, — йоментри сделал многозначительную паузу и расплылся в зловещем оскале, – палач Его Величества!

Истеричный визг, оседающей на пол Кьяры, звонко прошёлся по цеху, загремел и оглушил. Я едва успела подхватить белую как мел подругу, опустилась на утрамбованный земляной пол и уложила голову Кьяры на колени. Нуна стремительно, несмотря на свои габариты, подбежала к нам.

— Ты чего девочка, — ласково заговорила она, вытаскивая из кармана флакон нюхательной соли, — ну-ка, вдохни!

Мамаша сунула флакон под нос Кьяры. Вдох! И Кьяра закашлялась, судорожно вдыхая воздух.

— Ну, вы чего, девоньки! — йоментри гвардии телохранитель Короля- Солнце неспешно подошёл к нам, — я пошутил. Хотя ваша реакция удивляет. Неужто на душе не чисто?

Дознаватель приторно улыбался, буквально лучась раскаянием и дружелюбием, но его глаза говорили об обратном. В них горел зловещий огонь – чёрный, опасный.

— Вы, господин йоментри гвардии телохранитель Короля- Солнце, слова подбирайте, — рассердилась Нуна.

Она поднялась на ноги, повернулась к дознавателю. Упёртые в бока руки и мощное тело мамаши скрыло от нас фигуру тщедушного йоментри. Или нас от него. Нуна, как клушка, защищала свой выводок от хищного лиса.

— Девушки молоды и неопытны. Ваши слова их пугают. Неужели вы считаете, что мои воспитанницы и сам Меедовый дом, находящийся под величайшим расположением Короля, замешаны в странном происшествии?!

Нуна наступала на йоментри. Суровая, готовая лечь костьми, лишь бы не дать нас в обиду. Беловолосый, изображая испуг, выставил руки перед собой в защитном жесте. Он попятился назад.

— Да разве я могу? – он приторно улыбнулся, — Нуна, что ж вы так сразу?

— Вы, господин йоментри гвардии телохранитель Короля- Солнце, по делу говорите, а не пытаетесь повесить вину на Медовый дом и моих девочек, — Нуна остановилась, тяжело дыша от праведного негодования, — я ведь и жалобу подать могу!

Беловолосый Йозеф Ботт внезапно взвизгнул и поджал одну ногу, став похожим на белого аиста.

— Не надо жалобу!

— Он сумасшедший! – обречённо прошептала Кьяра, окончательно пришедшая в себя, — мне конец. Я ведь нарушительница…

— Не ной, — попросила я, — встать можешь?

— Да, — шепнула Кьяра, — но можно я просто полежу?

— Нельзя. Поднимайся.

Я помогла подруге встать и, на всякий случай, обняла её за талию. Чтобы если она опять неожиданно решит прилечь, то хотя бы не свалится кулем.

Йоментри мне не нравился. Он изо всех сил изображал клоуна, а глаза его цепко выхватывали любую нашу реакцию. От его колючего взгляда не укрывалась ни одно движение наших тел, мимика. Беловолосый дознаватель видел и отслеживал всё – даже частоту нашего дыхания.

И сейчас он просто проверял, кто из нас замешан в данном происшествии.

Хотя надо отдать ему должное, цапля и визг вышли у него отлично.

Йоментри опустил ногу, заложил руки за спину, ссутулился, глядя себе под ноги.

Кьяра облегчённо выдохнула, а я напряглась. Шутки кончились. Йозеф Ботт начал по-настоящему вести следствие.

— Кто обнаружил мирцеллу? – жёстко заскрипел его голос.

— Воспитанница Кьяра разломила случайный фрукт из ящика, а воспитанница Виолетта увидела отличие от ногэроли. – чётко отрапортовала Нуна.

Мамаша решила спасти Кьяру от возможного наказания, утаив информацию. Ох, опасное это дело.

— За-ме-ча-тельно!

Йоментри покивал своим мыслям, а потом резко поднял голову. Его тёмные глаза остановились на Кьяре.

— Ой! – пискнула она, а дознаватель ухмыльнулся.

— Кьяра, воспитанница Медового дома, — нараспев протянул он, — расскажите подробно, как всё происходило.

Кьяра с силой вцепилась в мой локоть.

— Мы пришли…

— Когда?

— Сразу после за-завтрака, — заикаясь ответила Кьяра, — приказано было подготовить фрукты и ягоды к варке. Вот. Ну, мы посмотрели все ящики. Моё внимание привлёк вот этот маленький, закрытый бумагой. Я его вскрыла, но не узнала, что это.

— Первый раз на заготовках?

— Нет. Ногэроль обычно обрабатывали наставницы или старшие девушки. Мы были допущены к этому впервые.

Я сжимала зубы всё сильнее. Кьяра волновалась, отяаянно боясь дознавателя, а йоментри ничего не делал, просто сверлил её тяжёлым взглядом. Кажется, тут без капли магии не обошлось. Потому что Кьяра всегда была отважной и языкастой, а тут её словно подменили.

Йоментри наконец перестал сверлить Кьяру взглядом, передёрнул плечами, словно замёрз, и зашагал к ящику.

— Впервые значит, интересно. И что было дальше?

— Всё как сказала госпожа Нуна, — Кьяра облегчённо выдохнула. Посмотрела на Нуну и сразу осмелела, как будто очнулась ото сна. Речь стала бойкой, — разломили фрукт, а там косточка вся в мякоти. Вот Летта…

— Это кто? – оглянулся дознаватель.

— Виолетта, воспитанница. Летта это её домашнее имя. – пояснила Нуна.

Глава 20

— Кхе… и часто вы таскаете в кармане рвотные орешки? – йоментри хищно улыбнулся.

Кьяра всхлипнула. Я пыталась сохранять спокойствие. Подумаешь – чтец! Ерунда полнейшая, главное держать мысли под контролем. Вот проверка из Минздрава это да. Это страшно.

— Постоянно. Люблю, знаете ли, всякую гадость в рот тянуть. – невозмутимо ответила я, подавляя дурноту.

— Хех-хех-хех, — странный скрипучий смех слетел с губ йоментри, но в его тёмных глазах не отразилось ни капли веселья. Наоборот добавилось жёсткости, — необычная у вас привычка, милая девушка.

— Зовите меня Летта, господин дознаватель, — присела я в книксене, прячась от взгляда дознавателя, — какая есть. В силу специфики профессии мне частенько приходится определять свежесть ингредиента, а иных способов, кроме как на вкус, пока не придумали. Позвольте узнать, а как вы определили, что применялись рвотные орешки?

Йоментри моргнул. Странно так, как сова. Сначала одним глазом, потом вторым.

— Запах, милая девушка. Рвотные орешки испускают весьма специфический запах. Вы ведь тоже его чуете?

Я судорожно кивнула. Вот ведь, где прокололась, хотя надеялась, что запасы на сегодняшние заготовки перекроют все посторонние ароматы. Да и время от момента применения снадобья, до появления дознавателя прошло прилично. За всей этой суетой я и забыла, что сами орешки пахнут очень специфически, как и последствия высвобождения желудка, которые оставляют неприятный след в воздухе.

Но разве я могла предвидеть, что у господина йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце такое чуткое обоняние?

Шевельнула носом, принюхиваясь. Точно. За сладковатым ароматом фруктов едва улавливался аромат отдалённо похожий на валерьянку, к которому примешивался кислый неприятный запах.

— Во-от, — расплылся в улыбке Йозеф Ботт, — я знал, что мы с вами найдём общий язык!

— Нет, — отрезала я. Позади охнула Кьяра. Я почувствовала, как она потянула пояс моего фартука, удерживая от глупых поступков. Но меня понесло. Ждать больше было нельзя, — мне сложно найти общий язык с тем, кто подозревает меня в преступлении. Вы можете объяснить, в чём пытаетесь нас обвинить? По-моему, мы успели устранить проблему до того, как мирцелла превратилась в джем и отправилась к столу Его Величества под видом ногэроли. Тогда замысел злоумышленника и точный расчёт точно бы оправдался. Так для чего вы сейчас нас пытаете, господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце, если мы предотвратили возможную опасность? Забирайте ящик, бумаги и наши показания. Нам надо продолжать работу, пока другие фрукты не начали портиться. Вы же отнимаете драгоценное время у всех нас. Мамаша Нуна вынуждена выслушивать ваши колкости, вместо того, чтобы заниматься работой Медового дома. Фрукты медленно гниют, вон клубника уже сок пустила. Кто будет возмещать убытки?

Знаю, что надо было молчать, терпеливо снося странности беловолосого дознавателя, но я не могла. Магия Йозефа Ботта пыталась пробить путь к моим мыслям, которые я тщательно прикрывала картинками из моей новой жизни. Голова гудела от напора дознавателя, тошнота накатывала волнами, в ушах шумело.

Моя тирада вызвала нужный эффект. Дознаватель шевельнулся, резко зашагал и через секунду завис надо мной. Я не моргнула глазом, хотя сохранять самообладание становилось всё сложнее. От тщедушной фигуры господина йоментри гвардии телохранителя Короля-Солнце тянуло могильным холодом.

— Вы правы, воспитанница Виолетта, — заскрипел дознаватель, прожигая меня взглядом насквозь, — ваше случайное открытие позволило всему государству избежать больших проблем. Только какова вероятность, что именно в Медовом доме найдётся подкапустная с опасными глазами мавки, которая сумеет отличить ногэроль от мирцеллы? Что это?

— Совпадение, — твёрдо ответила я, хотя ноги начали холодеть от ужаса.

Нет, проверка от Минздрава всё же не такая жуткая, как этот чтец. Ошибочка вышла.

— Я не верю в совпадения, — йоментри снова поочерёдно моргнул, становясь похожим на нахохлившуюся сову, — там, где все видят совпадения, я вижу тонкую нить судьбы.

— Судьба это абстракция, — ляпнула я и тут же пожалела о своих словах. Ну не могла подкапустная из глубинки изъясняться такими мыслеформами.

— Абстракция, — повторил за мной дознаватель, — хм, неплохая мысль. Можно, я украду её?

Внезапный резкий крик заставил меня вздрогнуть.

— Нет! – Нуна покраснела от злости, — вы не имеете права, господин йоментри гвардии телохранитель Короля- Солнце. Вы превышаете свои полномочия!

— Жаль, — скривился дознаватель, уныло повесив нос, — ну и ладно. Так проживу.

Я растерянно оглянулась на полыхающую в праведном гневе Нуну и ничего не поняла. Что в принципе такого произошло? Что увидела Нуна в словах дознавателя?

— Ещё один вопрос, милая девушка, — так же уныло протянул йоментри, — откуда вы знаете про мирцеллу?

Медицина тут не пользовалась спросом. Точнее, в лекари шли неохотно, а вот к их услугам обращались более чем охотно. Работа тяжёлая, пыльная и нервная. Приходится всё время возиться с грязными бинтами, ползать в лесах и полях в поисках снадобий, бегать за приходящими магиками, отдавать им свои кровные, чтобы зачаровать очередную порцию взваров-отваров для лечения. А в период поветрий не спать неделями, потому что помощников нет, а страдающих больных куча и маленькая тележка. Ещё и заработок невелик. Больные чаще всего расплачивались бартером: яички там, кусок копчённого мяса или крынка молока. Звонкую монету лекари добывали сами, продавая запасы трав кондитерским всех пошибов – никто лучше них не мог подготовить нужные ингредиенты.

Так что моё увлечение местной медициной выглядит по меньшей мере необычно, если не странно.

— Я помогала Деме, нашей лекарке, состоящей на службе в Медовом доме. – чётко отрапортовала я.

— И всё?

Вот же чёрт дотошный! Всё чует.

— Не всё. – Я замялась, не зная, как выдать полусекретную информацию. Оглянулась на Нуну. Она едва заметно кивнула, разрешая говорить, — меня нашёл один человек, тогда, когда волей Богини я появилась в окрестностях Трилло. Он одинок, поэтому взял меня на воспитание. Папаша Исайя обучил меня тонкостям в распознавании ядовитых растений.

Глава 21

Язык мой, враг мой.

Я поняла. Это не молот бил по наковальне, а топор призрачного палача резко опускался на плаху, болью отзываясь в затылке. Рука сама дёрнулась к шее, судорожно потёрла горло, почуяв мёртвую хватку Костлявой. Вот как ты ко мне подобралась. Через тысячи реальностей.

— С чего взяла…— глухо заговорила я, проклиная свой язык, на чём свет стоит. Ну, могла же промолчать о своих домыслах, так нет же! Я судорожно вздохнула и продолжила говорить, – Вывод сделала. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Без малого восемь месяцев назад на Его Величество было совершенно нападение, как раз после того, как он объявил одну из своих блистательных подруг невестой и будущей Королевой. Тогда пострадал Лунный принц, грудью вставший на защиту венценосного брата.

Господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце восхищённо крякнул, немного ослабляя хватку своей коварной магии. В голове сразу утихла колотьба и гудение, говорить стало легче.

— Сложить два и два было не сложно. Покушение и подмена ногэроли мирцеллой, это явно звенья одной цепи. Джем из ногэроли предназначался для пиршества в честь грядущего бракосочетания. Это не просто дивное лакомство, а ритуальное кушание. — Тяжело вздохнув, я кинула виноватый взгляд на мамашу, которая смотрела на меня без отрыва. На лице её чётко отпечаталась тревога за меня, — Медовый дом и лично мамаша Нуна пользуются большим расположением королевского двора и самого сиятельного Короля-Солнце. Тот же Клубничный дом, находящийся в соседнем Граддо, имеет гораздо меньше привилегий и статус его не так велик. Воспитанницы Медового дома практически всем составом попадают на королевскую кухню, тогда как выпускницы других домов практически всегда оказываются рассыпанными по кухням аристократии или рестораций. Соответственно, злоумышленник точно знал, что поставки из Медового дома проверяются чуть менее тщательно и рассчитывал, что задуманное удастся. Он явно выяснил всё о Нуне и о порядке подготовки фруктов. Знал и то, что приготовлением джема для свадебного пиршества займётся Медовый дом. Только не учёл одного…

— Вас! – радостно зааплодировал Йозеф Ботт, едва ли не подпрыгивая на месте от счастья, —вас, моя юная подкапустная!

— Нет, — я устало потёрла виски, — не учёл того, что в период подготовки к отбору и выпуску воспитанниц, порядок в Медовом доме нарушается. Это говорит о том, что злоумышленник не местный, а значит, побывал в Трилло в период спокойствия. Однако вероятность того, что он имеет доступ в королевский двор более чем высока. Но выяснить это можете только вы, господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце, мне такое не под силу.

— Это всё? — господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце отступил на шаг, моргнул одним глазом, вторым глядя мне точно в переносицу.

В область третьего глаза, так называли это место обольстители мистики, живущие на моей далёкой родине. Они называли третий глаз вратами к высшему сознанию, порталом к собственной интуиции и путём к истинам вселенной. Под взглядом правого глаза дознавателя этот портал в переносице страшно зудел.

Я медленно кивнула, борясь с желанием почесаться и соображая, что сделать с той небольшой ложью, что была озвучена в самом начале. Может быть, мои размышления отвлекут беловолосого дознавателя, и он не станет цепляться к небольшим неточностям в показаниях. В принципе какая разница, кто откусил плод?

— И всё-таки вы мне немно-ого солгали, милая подкапустная с глазами мавки! Мирцеллу съела ваша прыткая подружка, а не вы! – погрозил мне пальцем Йозеф Ботт.

Так и сказал, словно маленькому ребёнку. Даже интонации те же использовал. Я молча сложила ладони между собой и выставила вперёд. Чего тянуть и мяться, если всё и так понятно. Умолять, стоя на коленях, рыдать в острые коленки дознавателя, теряя собственное достоинство… нет, это не по мне. Умирать, так умирать. Тем более, я немного знаю, каково это. А Кьяра точно не помнит своего прошлого, так что…

— Арестуете? – под сдержанный вскрик Нуны я шагнула вперёд, — попрощаться с близкими можно?

За спиной глухо зарыдала Кьяра.

— Летта… это…не ты, я! господин дознаватель не надо арестовывать Летту! Не надо её в пытошную! – она кинулась вперёд, обхватила руками мои плечи и умоляюще уставилась мокрыми глазами на йоментри.

— Господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце! – Нуна негодующе повысила голос и шумным маршем начала наступать на тщедушного йоментри.

Господин дознаватель закатил глаза, сопроводив сие действие очень странным звуком.

— Пыф! – покачал головой и снова – Пыф-пф! Что ж вы такие чувствительные, девушки? Травки что ли от нервов попейте. Вы же, Летта, явно в них разбираетесь?

Тёмные глаза йоментри наконец раскрылись. В них больше не было канцелярского погреба с холодными сквозняками. Они блестели вполне обычным и человеческим теплом.

— От имени и по поручению Короля-Солнце я, Йозеф Ботт йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце, выражаю лично вам, воспитанницы Виолетта и Кьяра, и вам, мамаша Нуна, а так же Медовому дому благодарность в содействии, помощи и прочая, прочая, прочая.

Дознаватель лучезарно улыбнулся нам с радостной Кьярой, коротко поклонился растерянной Нуне и хлопнул в ладоши. На звук призыва вбежали двое жёлто-красных йоменов.

— Ящичек приберите и вот этот раздавленный фрукт тоже. В мой номер отнесите. Охранять, — зыркнул на них господин йоментри гвардии телохранитель Короля-Солнце, а потом снова перевёл внимание на нашу троицу, — дамы! Моё почтение!

Йозеф Ботт глубоко поклонился, развернулся на месте и, к нашему общему облегчению, зашагал к выходу, высоко задирая тощие ноги. Но у самого порога он затормозил.

— Ручки-то опустите, милая подкапустная. Зачем ручки-то так высоко задирать? Хорошего дня, дамы! – йоментри подкрепил свои слова лёгким смешком и исчез в сиянии дня.

Следом за ним вышли двое йоменов с ящиком и бумагой в руках. На улице зашелестели десятки ног, раздались зычные команды и вскоре всё стихло.

Глава 22

Дверь в кабинет захлопнулась, щёлкнул ключ, повернувшийся в замке, а потом визгливо проскрипел засов, вставая в пазы. И тут я поняла, что меня сейчас будут распекать. Нудно, но нежно.

Я приняла позу смирения как раз вовремя. Нуна грузно развернулась, в два шага оказалась рядом. Пухлый палец ткнулся в мою грудь.

— Ни-ко-гда! – по слогам, грозно и твёрдо произнесла Нуна, — слышишь? Никогда не позволяй чтецу воровать свои мысли! Ясно?

Так вот чего она взъярилась! Я-то думала из-за моей выходки с защитой Кьяры, а тут всего лишь мысли. А что в этом такого-то? Всё-таки я медик до глубины души и совершенно не понимаю законов местной магии. Мысль же не материальна, как её ухватить можно?

— Нуна, но мысли ведь нельзя украсть. Она же просто мысль, а не монета, — растерянно протянула я, отступая назад, пока не упёрлась в диванчик. Палец Нуны, несмотря на пухлость, был твёрдым, как из железа сделанным, — что я сделала-то?

Поза смирения не сработала совсем. Кажется, я и впрямь сделала, что-то из ряда вон.

— Агрх! – немелодично рыкнула Нуна, наступая и снова втыкая палец в мою несчастную грудину. Не обращая внимания на то, что я морщусь, она ровненько постукивала пальцем в такт словам, — чтецы забирают мысли затем, чтобы проникнуть в глубь твоей памяти. Понимаешь? Это во-первых. А во-вторых, украденная мысль даёт доступ к твоей судьбе. Всех подкапустных оберегает Богиня, даруя удачу и счастье. Если ты когда-нибудь позволишь у тебя украсть мысли или слова, то часть удачи перетечёт на вора. Так работает магия, детка!

— На такое только чтецы способны? – холодея, спросила я.

Нуна перестала долбить мою грудину, опустила руку и , шаркая туфлями, пошла к своему креслу. Она как-то резко постарела, сгорбилась.

— К твоему счастью, да, — мрачно ответила она, тяжело садясь к объёмное кресло и складывая руки на столе, — не всякий чтец на это способен, но такой, как Йозеф Ботт – запросто. Кхм… я же понимаю, что тебе есть, что скрывать…

Пришлось покрыться холодным потом во второй раз. Неужели я была такой беспечной, что выдала всё о себе? Ноги ослабели и я уселась на мягкий диванчик, в который так удачно упёрлась, пытаясь сбежать от праведного гнева Нуны.

— Нуна…

— Что «Нуна»? – кисло протянула она, — я знать-не знаю, откуда тебя такую принесло и зачем Богиня сделала тебя такой. Не моё это собачье дело! Но… мне жаль тебя, девочка. Тебя и Исайю. Потому прошу, будь предельно осторожной, пока не закончиться отбор этого года. Потом потихоньку уладим все бумажные дела, внесём монеты в казну, и ты будешь свободна. Постарайся не отсвечивать всю эту неделю, — мрачная Нуна обречённо махнула рукой, — хотя поздно уже метаться. Ты слишком привлекаешь внимание. Ещё и язык твой! Эх, припечатать бы его каким заклятием, пока беды не случилось! Ведь знала, что так будет, так нет же… расслабилась за все годы. Да, ладно! Чего это я разошлась? Сама, дура старая, виновата… думать надо было, когда задания раздавала… Принесла же нелёгкая этого йоментри…

Бурчание Нуны становилось всё тише, всё неразборчивее. Она притянула к себе стопку бумаг, вытянула из чернильницы перо и принялась что-то писать, бормоча под нос. По доносящимся до меня иногда фразам, я понимала, что Нуна всё ещё сердится, но уже не на меня, а на саму себя, на Калиру, на неумного заговорщика, на стечение обстоятельств.

Я благоразумно молчала, тихонько соображая, как теперь жить. Скрипело быстрое перо в руках Нуны, скрипели мысли в моей голове. Ничего путного не думалось, кроме того, что следовало проглотить тот несчастный леденец монпансье.

— Нуна, — тихонько позвала я мамашу, — а почему Кьяру до сих пор не выпустили? Она ведь уже три отбора пропустила. Почему так? Кьяра с мальства показывает такие успехи, что даже Голда ей проигрывает, а нынешние выпускницы так и в подмётке Кьяре не годяться. Даже Малена это только слабая тень Кьяры. Так почему она ещё здесь?

Мамаша перестала писать, вернула перо в чернильницу и откинулась на спинку кресла. Она неожиданно фыркнула. Насмешливо так, но с уважением.

— Потому что такая же тютя, как и ты, — хихикнула Нуна, вновь став моложавой и бодрой. Такой, как и всегда, — она заваливала все финальные испытания, чтобы оставаться рядом с тобой, подружкой своей ненаглядной. И знаешь, на чём валилась?

Я растерянно покачала головой. Не знала я, даже не понимала, почему Кьяра не может сдать выпускные экзамены. Считала, что это происки конкуренток, подставляющих мою подругу. Тем более Кьяра совершенно не расстраивалась, а каждый раз звонко хохотала, пересказывая мне, как блины комкались…блины!

— Догадалась, — удовлетворённо протянула Нуна, внимательно вглядываясь в мою расстроенную физиономию, — на блинах твоя подружка валилась. На тех самых блинах, которые с закрытыми глазами с семи лет пачками шлёпает. Обе вы… хороши. Стоите, друг за друга, горой, не понимая, что судьба и жизнь рано или поздно вас всё равно разъединит. Не сейчас, так после отбора. Ты-то в Трилло останешься, а Кьяре прямой путь на королевскую кухню. Ты бы поговорила с ней. Объяснила, что сможешь. Я ведь хитрость задумала, — вдруг призналась Нуна, опираясь локтем на стол и подпирая щёку ладонью, — только вот как вышло-то.

— Хитрость? Нуна, заготовки для королевского бракосочетания это финальный экзамен?! Джем из ногэроли! – ахнула я.

Нуна грустно кивнула.

— Ты только подружке своей не говори. А то ведь знаешь её. Тем более, всё равно ничего не получилось. Судьба, что ли такая? – обречённо проговорила Нуна, тяжело вздыхая, — ладно, девонька, иди домой. Отдохни сегодня. И постарайся по дороге не нарваться на йоментри нашего. Чует моя душенька, что этот беловолосый клещом в тебя вцепился. Понять бы, зачем.

Глава 23

С пустыми руками Нуна меня не отпустила. Как обычно впрочем. Велела зайти на кухню, с которой кормились все воспитанницы и персонал, и забрать корзинку для Исайи. Корзинку я забрала, но возвращаться назад, чтобы воспользоваться лазом в заборе мне уже было лениво.

Обменявшись коротким приветствием с привратником Абри и погладив сторожевого пса – вислоухого Сну – по голове, я вышла через главный вход. Вышла только затем, чтобы тут же нырнуть в густую поросль розовых кустов.

Буквально в пяти метрах от входа, на оживлённом тротуаре вели беседу Малена и Витольд! У ног кокетливо улыбающейся Малены стояла корзина, битком набитая белыми скатертями, которые не далее, как вчера я самолично относила в прачечную. На ручке корзины даже свежий номерок висел – яркая ленточка с огромными чёрными цифрами.

Прачечная была и у нас, в Медовом доме, но перед важными событиями Нуна отдавала скатерти в волшебные руки Чани. Сухонькая женщина неопределённого возраста умела так отстирать и накрахмалить скатерти, что они становились безупречными. Причём делала это за короткий срок. Ну, а что – бытовая магия она такая! Жаль, что редкая, как и любой другой магический дар.

Счастливая до невозможности Малена поигрывала густой косой, перекинутой через плечо, призывно блестела глазами, сверкала белоснежными ровными зубками. И смеялась, как звонкий колокольчик. Даже сквозь шум толпы и грохот проезжающих по дороге экипажей, я слышала этот счастливый смех.

Лица Витольда я не видела. Спиной он ко мне стоял, засунув руки в карманы и отставив полусогнутую ногу чуть в сторону. Была эта спина торжественно-восторженной. Думаю, молодые люди всё решили между собой. Уж больно радостно выглядела Малена и очень уж гордо стоял Витольд.

— Вот и славненько! Вот и порешали всё! – решила я, подхватывая корзинку с гостинцем.

Очень мне не нравилось меланхоличное состояние старого друга. Раз всё наладилось, то вскоре на лице Витольда снова заиграет проказливая улыбка, в словах появятся колючки и насмешки. В общем, вернётся мой друг на землю из своих садов страдания. А мне другого и не надо!

Настроение сразу улучшилось. Даже мысли о Кьяре и йоментри немного посветлели. Я удовлетворённо вздохнула. Давненько у меня не было выходных, всё работа-учёба-работа. Вечное колесо жизни! Вдруг страшно захотелось порадовать Исайю вкусным ужином, чтобы раскрасить вечерок и добавить ему домашней душевности.

Что может быть лучше вкусного ужина, чтобы избавиться от чёрной полосы?! Верно, только ужин в хорошей компании!

Раскорячившись в позе бегущего краба и приседая на ходу, я бочком-бочком прокралась вдоль цветника, благо густые кусты росли чуть ли не по всему периметру забора, вынырнула у дальнего края.

— Ох! Всеотец хранитель! – шарахнулся от меня точильщик ножей, раскладывающий на столике свой немудрёный скарб, — ты чего, как мавка из канавы всё время выскакиваешь? Взрослая, а привычек не растеряла.

Не старый ещё, крепкий мужчина, одетый в холщовую рубашку и холщёвые же штаны, замахал на меня руками. Больше игриво, чем испуганно.

— Дядь Скит, — засмеялась я, низко кланяясь закадычному другу папаши, — доброго денёчка!

— И тебе, Летта! – хмыкнул Скит, заправляя большие пальцы за край кожаного пояса, — чего крадёшься? Неуж простые пути тебе заказаны?

— Да так, — уклончиво ответила я, — заходите сегодня к нам. На ужин планируется уха и расстегаи из форели.

Скит причмокнул губами, сразу позабыв про мою выходку.

— Зайду. Отчего не зайти, коль в гости приглашают. Да и кто в здравом уме от твоих пушистых расстегаев откажется? – прищурился Скит, вкрадчиво добавляя, — а вишнёвое варенье будет?

Ну, вот. И этот про варенье. Что их всех сегодня надирает?! Яркое солнце, секунду назад заливавшее улицу, чуть померкло. Следом и настроение немного упало.

— Непременно! – сохраняя лицо кивнула я, — для вас расстараюсь, дядь Скит. А вы мне ножи поточите уж, а то совсем затупились. Никто кроме вас с ними справиться не в состоянии, — хитро улыбнулась я.

— Ай, льстивая зараза! – хохотнул Скит, снова принимаясь за раскладку точильных камней, — да поточу, конечно. Ну, до вечера, Летта!

— Ага!

Я махнула рукой, прощаясь, и резво помчалась по тротуару. Из-за Малены и Витольда пришлось делать приличный крюк, чтобы добраться до дома, но зато появилась возможность зайти на базарчик за свежей зеленью и рыбой.

Выходя с базарчика, гружённая теперь уже двумя корзинками, я поняла, что солнце померкло не после слов Скита, а потому что тучки набежали и сейчас перекрыли почти половину неба. Медленно наваливалась духота. Вдалеке уже порыкивал гром. Пока ещё тихий, но уже устрашающий и обещающий знатную грозу.

***

Нуна любит повторять, что тесто на расстегаи требует любви и заботы. Впрочем, она так о любом тесте говорит. Зато в голове навеки застревает формула: ласка-внимание-спокойствие-тщательно вымесить! А, да и всех непричастных вон из кухни, чтобы не топали и не мешали тесту созревать, потому что нежное оно и пугливое.

Я улыбалась своим мыслям, а руки привычно делали дело. В теплом молоке растворяли палочку живых дрожжей (а других здесь и не было), вливали отдельно взболтанные до однородности яйца, добавляли столовую ложку сахару и чайную ложку соли, а потом медленно всыпали просеянную белую муку. Нежно замешивали тесто, а потом вмешивали мягкое сливочное масло. А потом вымешивали и вымешивали тесто, пока оно не стало гладким и нежным. Тут и подоспел тот самый момент, когда нельзя топать и шуметь. Тесто отправилось на расстойку отдыхать и набираться волшебных сил!

На плите тихонько булькала уха, в которую вскоре должны были отправиться коренья и зелень. Кусочки очищенной форели, смешанные с репчатым луком кубиками, влажно розовели в чашке, рядом благоухал нарезанный зелёный лук, в который я всыпала отваренный до готовности белый рис. Осталось только нарезать крутые яйца и дождаться, пока тесто подойдёт.