Следствие ведёт моль

Глава 1. Чарли Моль и пропавший в лондонском тумане

Господин сыщик сегодня был не в духе. Он по всей квартире искал то носки, то галстук, то перчатки. В его карманных часах кончился завод, в трубке – табак, в перьевой ручке – чернила. И он всё твердил, что ему пора нанять домработницу и что больше этого бардака он не выдержит.

«Ох, дружище, выдержи, пожалуйста, – думал про себя сэр Чарли, прогрызая дыру в одном из носков, завалявшихся под диваном. – Если домработница изведёт меня каким-нибудь ядом, если я не смогу помогать тебе вести следствие, ты ведь очень скоро утратишь свою славу. Не плюй в колодец…»

Сэр Чарли был молью из среды аристократов. Его папенька прославил род тем, что почти полностью изничтожил хозяйскую шубу. А дед прослыл заслуженным ценителем искусства. Правда, это нисколько не мешало ему поедать фетр в концертном рояле.

У сэра Чарли был весьма необычный для моли окрас – тёмно-серый, с белыми вкраплениями. Его чёрные крылья выглядели словно полы фрака, а чёрные лапки и усики служили предметом зависти и преклонения среди прочих молей, с которыми он водил знакомство.

Пожалуй, единственным, кто не завидовал и не преклонялся, был близкий товарищ Чарли – бледно-серая моль по имени Бенджамин.

– Ну как, вкусный носок? – поинтересовался Бенджамин, подползая к приятелю.

– Стираный был бы вкуснее, – отозвался Чарли. – Впрочем, не уверен.

– Твой детектив рвёт и мечет. У него сегодня с утра всё не клеится. К тому же, как я слышал, нынче туго с клиентами.

– Туго, – с грустью согласился Чарли. – Похоже, преступники взяли перерыв. Это так огорчает. Ты ведь знаешь, раскрывать преступления моя страсть.

По мнению многочисленных тётушек и дядюшек сэра Чарли, у него, при всех его достоинствах, имелся существенный недостаток: он обожал совать нос в чужие дела. Да не просто в чужие, а в человеческие.

Судьба его папеньки и деда была плачевной: они погибли от рук этих самых людей, пали смертью храбрых под шквал аплодисментов, которые обычно знаменовали скорую гибель и считались последним, что моль слышит в жизни.

– Если не хочешь для себя такого же конца, остановись сейчас же, – назидательно говаривала тётушка Оливия.

Но Чарли, конечно, не остановился. Ему нравилось строить логические цепочки, делать выводы на пути от частного к целому и наоборот. Пока господин детектив, покуривая трубку, ломал голову над очередным убийством или кражей, у Чарли уже был готов ответ, и он мог с лёгкостью указать на преступника. Только вот кто же станет слушать какую-то моль?

Поэтому Чарли действовал исподтишка. Изловчившись, он умудрялся давать детективу крошечные подсказки, а иногда не боялся даже в открытую преследовать преступника, кружа у него над головой или пытаясь с риском для жизни забраться в нос.

Надо сказать, господин детектив был сообразительным малым, и намёки быстро достигали цели: в его мозгу зажигалась лампочка, он щёлкал пальцами и громко называл подозреваемого по имени, да так, что тот на мгновение цепенел.

На место прибывала полиция из Скотланд-Ярда, злоумышленника заключали под стражу, сыщик получал от заказчика обещанный гонорар, и все оставались довольны.

Пока детектив посещал конные скачки, бильярд и гольф-клуб, чтобы расслабиться после отлично проделанной работы, сэр Чарли праздновал триумф по-своему.

В северной части Вестминстерского дворца, у подножия часовой башни Биг-Бен, для моли был открыт клуб, где утром можно было отведать свежайшей росы в бокале, а по вечерам послушать живую музыку и насладиться превосходным травяным соком.

Серая моль по имени Дымок время от времени давал в клубе блюзовые концерты. Он был поэтом до кончиков щетинок на усиках. Его стихи прекрасно ложились на любую мелодию, и получались шедевры.

Вот за этим-то, за шедеврами Дымка в его собственном исполнении, Чарли и летал к Биг-Бену после каждого успешного задания.

Однако в последние дни о том, чтобы послушать блюз, нечего было и мечтать. Носки у детектива терялись, часы останавливались, табак и чернила таяли на глазах. И в довесок – клиенты все куда-то испарились.

– На меня как будто порчу навели! – пожаловался сыщик своему приятелю, когда тот забрёл к нему на огонёк и застал хаос в берлоге одинокого холостяка. – Ни одного убийства. Ни единой кражи. Вдобавок ещё проклятый туман…

Сэр Чарли к тому времени уже отобедал носком и сидел в шкафу, в укромном уголке на верхней полке. Он покачивался в миниатюрном кресле-качалке и почитывал крошечный томик прозы. С тем, что туман проклятый, он был согласен целиком и полностью. В таком тумане не то что заказчиков, самого себя потеряешь…

Вот уже седьмые сутки горожане жаловались на густую завесу, которая мешала нормально передвигаться в экипажах и просто дышать. Поэт Дымок назвал бы эту завесу шёлковой вуалью, но Чарли в своих прозаических размышлениях больше склонялся к вате. Лондон под завязку набили ватой, которую даже невозможно было съесть.

И детектив, и моль уже совсем было захандрили, когда ближе к вечеру в их контору на Риджент-стрит постучались. На пороге обнаружилась перепуганная миссис Элис Грейвз, бедная швея с воспалёнными глазами и заплаканным лицом.

– Вы ведь Леонард Вандервест? – всхлипывая, бросилась она к сыщику. – Простите, я не смогу заплатить, как положено, но и без вознаграждения вас не оставлю.

Глава 2. Чарли Моль и шарф-убийца

Вечер следующего дня выдался таким же пасмурным, как и предыдущие. Густой, молочный туман растекался по узким улочкам Лондона, окутывая шпили, вползая на крыши и превращая город в таинственный лабиринт теней и полутонов. Где-то в вышине, за пеленой влажного воздуха, скрывались стрелки Биг-Бена, который отсчитывал время с размеренным, почти гипнотическим боем.

У подножия величественной башни притаилось заведение, известное лишь избранным. Аккуратная вывеска подсвечивалась тусклым газовым фонарём. «Сумеречный мезонин» – значилось на ней.

Это был клуб для моли.

Пространство внутри было наполнено мягким мерцанием ламп, прикрытых абажурами из тончайшего шёлка, чтобы не обжечь нежные крылья гостей. Стены, обитые тёмным бархатом, поглощали звуки, создавая уютную атмосферу.

В углу, на крошечной сцене, моль по имени Дымок пел блюз своим неповторимым, «дымным» голосом под аккомпанемент старенького саксофона. Эта музыка была прямо как туман – меланхоличная и обволакивающая. Ноты плыли в воздухе, смешиваясь с ароматом воска, пыльцы и чего-то неуловимо горьковатого.

Чарли – моль с репутацией лучшего сыщика – переступил порог «Сумеречного мезонина» и направился к стойке. Его чёрные крылья казались частицей самой тьмы, а на полосатом шарфе золотилась булавка. Он прикалывал её к шарфу лишь в особых случаях как знак завершённого дела.

Расследование о пропаже мальчика Тоби было окончено, преступник разоблачён и передан властям. Теперь наконец-то можно расслабиться.

– Сэр Чарли! – воскликнул кто-то из завсегдатаев, и по залу пробежали взволнованные шепотки.

Бармен, дружелюбный мотылёк в клетчатом жилете, кивнул ему и, не спрашивая, выдвинул на стойку бокал с травяным соком – густым, зеленоватым, с лёгкой горчинкой полыни и сладким послевкусием клевера.

– За счёт заведения. В честь вашего триумфа, – сказал бармен, и в его голосе прозвучало неподдельное уважение.

Чарли уселся поудобнее и отпил из бокала, ощущая, как усталость медленно уходит. Он заслужил этот вечер. Заслужил право просто сидеть, слушать блюз Дымка и наблюдать, как в полумраке порхают другие мотыльки – такие же, как он… Правда вот, где же носит его приятеля Бенджамина?

Бенджамин появился в дверях клуба с чрезвычайно сокрушённым видом. Он опоздал, хотя обещал встретиться ровно в восемь вечера.

Но беднягу сложно было винить – у него возникли непреодолимые обстоятельства в лице тётушки Оливии, которая обожала поучать других и делиться с ними жизненным опытом. Она выловила Бенджамина, когда тот, ничего не подозревая, направлялся к Биг-Бену, и вынудила его выдать местонахождение Чарли.

Оливия была из очень редкой породы. Её приглаженная шёрстка цвета пыльной розы всякий раз производила на публике резонанс: стоило ей пройтись по залу, как даже самые чопорные моли начинали поправлять свои ворсинки, стремясь к недостижимому идеалу.

– Чарли, вот и ты! – воскликнула она, подсаживаясь за стойку к племяннику. – Тебя так сложно найти! Слышала, ты поймал особо коварного злодея.

– Не я, а мистер Вандервест, – возразил тот, мечтая провалиться под землю.

– Ой, ну конечно, – отмахнулась Оливия, пока Бенджамин отчаянно пытался забраться на барный стул. – Для людей твой мистер Вандервест просто свет в окошке. Но мы-то знаем, кто здесь настоящий герой. Ты и сам знаешь, иначе не цеплял бы на шарф булавок.

– Недавно ты говорила, чтобы я заканчивал с расследованиями, – понуро пробормотал Чарли Моль.

– Говорила. И продолжаю настаивать, – перешла на сварливый тон тётушка Оливия. – Тут даже к гадалке не ходи: однажды твои дела с людьми загонят тебя в гроб. А мне нужен живой племянник. Живой и здоровый. Ясно тебе?

Бледно-серый Бенджамин (ещё более бледный оттого, что тётушка взялась за старое) наконец-то с горем пополам залез на стул и хрипло крикнул в зал:

– Всем полуночного эликсира! Я угощаю!

Общественность дружно возликовала, и у склочной тётушки кончились наставления. Ладно уж, сегодня повеселимся, но завтра… Завтра берегись, племянничек.

В квартиру к Вандервесту на Риджент-стрит она предпочитала не соваться. Оливия вообще на дух не переносила людей, поэтому в ближайшие дни сэру Чарли новых нотаций не грозило.

Под завязку напившись травяного сока и полуночного эликсира (который был всего-навсего цикорием), он кое-как добрался до дома, пришибленно покружил под люстрой, встретил жидкие аплодисменты сыщика и его дружка, а после смылся в шкаф.

– Моль, – пожаловался Леонард Вандервест. – Никак не хватает духу её извести.

– Если она не сильно докучает, изводить не обязательно, – заметил его друг. – Но если так уж невмоготу, то женись. Жена быстро приведёт твою берлогу в полный порядок.

Вандервест поёжился.

– Не надо мне полного порядка. Пускай уж лучше моль.

***

На следующее утро у Чарли Моля случилось кое-что из ряда вон выходящее. Его полосатый шарф сгинул, причём сгинул вместе с булавкой. К поискам подключился Бенджамин и вся его родня. Был перерыт шкаф, комод, были обследованы стены, пол и даже потолок, но – вот досада – ни следа, ни зацепки.