Слепой не видит свет

ГЛАВА 1: ЛАГЕРЬ

Воздух в лагере «Орёл» был густым, как кисель. Пахло соляркой, мокрой палаткой и старой гарью. Небо, затянутое грязной ватой туч, придавило макушки сосен.

Максим Морозов с силой дёрнул последний ремень разгрузки. Ткань была протёрта до белесых пятен. Взгляд его, острый и выщербленный годами, скользнул к Богдану. Тот, новичок-кинолог, старательно застёгивал пряжки. Лицо гладкое, движения резкие, полные наивной, юношеской уверенности.

«Щенок. Рванёт в пиздец.»

— Эй, Мороз! Флягу проверил?

За спиной — хриплый, прокуренный голос Алексея Волкова. Начальник группы. Единственный человек, который когда-то вытащил его из-под обугленных балок. Он подошёл вплотную. В руках — потрёпанная папка, больше похожая на реликварий кошмаров.

— Слушай сюда, огнеборец.

Он развернул карту, испещрённую пятнами и жирными пометками красного карандаша. Его палец, короткий, с обломанным ногтем, ткнул в густую сетку изолиний.

— Циклоп встал насмерть. Час — от силы два — и нас накроет. Не дождик. Мокрая тьма. С грозой, что кости трясёт. С ветром, что уши рвёт.

Он шагнул ближе. Запах дешевого табака, въевшегося в кожу, и лесной сырости ударил в ноздри.

— Правило железное, выжженное кровью: гром начал долбить — бросаешь ВСЁ. Всё, блядь! Разворот — и сюда. Никаких «ещё минуту». Понял, салага? Понял намертво?

Максим хмыкнул. Сухо, как треск сучка. Его пальцы, будто помимо воли, нашли под курткой грубый, впалый шрам.

— Понял.

— Вот именно. — Алексей не моргнул. Он вытащил из папки газетную вырезку. «ЕЩЕ ОДИН ПРОПАЛ! Грибник исчез в секторе Б6». — Десятки за пять лет. Ни одного тела. Ни косточки, ни клочка одежды. — Он похлопал по папке. Звук был глухим, как удар по крышке гроба. — Только эти некрологи-загадки. Эпитафии в пустоту.

Он сжал Максиму плечо. Кости хрустнули.

— Ты у меня самый опытный. И самый ебнутый. Я тебя один раз уже из-под земли выковыривал. Помнишь? Второго не будет.

Максим отвёл взгляд. Воспоминание сдавило виски. Грохот. Крики. Давящая тяжесть.

— Понял.

— Вот и хорошо. Потому и даю тебе Богдана. Не для геройств. Чтоб смотрел за ним.

Он сунул Максиму в руку старый, тяжёлый компас «Андрианов».

— Карту он читает как первоклашка. Следи, чтоб не налажал.

— Готов к выходу, Максим Сергеевич!

Голос Богдана разрезал тишину. Он стоял навытяжку, как на параде. Синяя шапка с нелепым помпоном гордо красовалась на его голове. Рядом — Джуди. Умные карие глаза собаки смотрели на Максима спокойно, но с лёгкой тенью настороженности.

Максим кивнул. Коротко, отрывисто. Поймал последний взгляд Алексея. Тяжёлый, как свинец.

«Смотри, чтоб не налажал...»

Шёпот ветра в соснах был похож на одно слово: «Гори...»

ГЛАВА 2: КАРТА И КАРАНДАШ

В палатке пахло бензином и старым брезентом. Алексей разложил на столе две карты.

Богдану — новенькая, блестящая. Максим молча взял свою — потрёпанную, залатанную скотчем, с бумагой, потемневшей от пота и грязи.

Он развернул её, достал карандаш. Грифель заскрипел, оставляя новые крестики и короткие пометки.

Богдан заглянул через плечо.
— Максим Сергеевич, а зачем вы всё помечаете? На моей карте и так всё понятно. Вот зелёное — лес, голубое — болото...

Максим не поднял головы.
— На твоей карте болото, салага. А на деле — сухой овраг, куда трое дураков свалились и шеи понасшибали. — Карандаш ткнул в очередную точку. — А здесь, где у тебя чистый лес, — гиблое место. Собаки чуют что-то и в сторону не суются. Вот я и помечаю. Реальность, балда.

Он свернул карту и сунул её во внутренний карман куртки.
— Запоминай. Без моих меток ты в этом лесу — слепой щенок.

Алексей протянул Богдану динамо-фонарь «Жучок».
— Экономи батарейки. Или крути ручку.

Богдан с сомнением покрутил ручку. Фонарь хило мигнул жёлтым светом.

Максим фыркнул, доставая свою зажигалку.
— Красота. В самый нужный момент и сдохнет.

Алексей протянул Максиму длинный охотничий нож в потёртых ножнах.
— На, мало ли. Сучья рубить, или ещё что.

Максим молча принял нож, пристегнул ножны к разгрузке. Привычным жестом проверил, не люфтит ли. Роговая рукоять была истёрта до гладкости.

Богдан смотрел с лёгким недоумением.
— Разве для сучьев не складной...

— Складной сломается, когда по-настоящему прижмёт, — не глядя на него, бросил Максим. — А это — нет.

ГЛАВА 3: ДОРОГА

«Буханка» подпрыгивала на ухабах, выбивая из сурового молчания, что повисло между ними. Богдан сидел, прижав к коленям рюкзак, и смотрел в окно. За стеклом плыл сплошной зелёный частокол. Стволы сосен стояли тесно, как частокол, а между ними клубился туман — низкий, грязновато-белый, будто земля парила.

«Боже... Он огромный,» — пронеслось в голове Богдана. Лес казался не просто скоплением деревьев, а единым, дышащим существом, которое молча взирало на их жалкую «буханку», ползущую по его вене. Свет пробивался с трудом, отчего в глубине царил зелёный, почти чёрный полумрак. «И тишина... Почему так тихо?»

— Вы давно с Алексей Петровичем знакомы? — попытался он нарушить молчание, но голос прозвучал неестественно громко.

Максим, сидевший у окна, медленно перевёл на него взгляд, пустой и затупленный.
— Давно.

— Он говорит, вы лучший...

— Он много чего говорит. — Максим сделал последнюю затяжку, аккуратно притушил окурок о подошву сапога и сунул бычок в карман. — Заткнись и экономь силы, семинарист. Впереди много хуйни.

Богдан сглотнул, снова отвернулся к окну. В голове заверещал знакомый, противный голос: «Вот. Опять. Вставил свои пять копеек, как маменькин сынок. Сиди и молчи, как все нормальные мужики. Тебе же сказали.»

Теперь он видел не просто лес. Он видел коряги, похожие на скрюченные пальцы; бурелом, будто брошенный игра; тёмные провалы между стволами, куда, казалось, можно провалиться навсегда. Воздух в салоне стал пахнуть хвоей и сыростью.