Однажды старец на заре, слепой,
Судьбу жестокую кляня,
Стучал клюкой по мостовой,
Брёл тихо, дьявола броня:
«За что ж ты, подлый, смрадный бес,
Не дашь ни жить мне, ни пропасть?
Видать и тот слеп, что воскрес, -
Калеку о́тдал в твою власть.
Никто не держится меня -
Нет к гуслям тяги, нет к труду,
В крови ни искры нет огня,
Когда ж я вовсе про-па-ду?»
Так отмеряя шаг за шагом
Свой скорбный путь, старик стенал.
Пока не вздрогнул доходяга,
С ним рядом голос вдруг: «Ты звал?»
— Ничуть! — опешил дед. — И кто ты?
Стоишь преградой предо мной.
Неужто нет другой заботы?
Я говорил лишь сам с собой!
— Ты, старый, не шути со мною, —
Тяжелый голос отвечал.
Ты помянул? Я пред тобою,
Ответь мне, для чего позвал?
Слепой поежился, он понял,
Кого в безмозглых он речах,
К себе из пекла сдуру поднял,
И к горлу подкатился страх.
— Да как же? Но, гляди ж, дозвался…
И как не звать, когда вокруг,
Нет подле, кто бы задержался.
Всех распугал мой злой недуг.
— Да ты лукавишь? Слышат тени!
Забыл? Лишь мир свой начал путь,
Я есть творец лукавства, лени,
Кого ты хочешь обмануть?
Ты немощен, слепец, с того лишь,
Что с дня рождения до сих,
Одни проклятья балаболишь,
Не то про близких, про родных!
Но, раз призвал меня усталым,
Дабы не слушать ложь твою,
Хочу я откупиться малым,
Давай тебя одарю?
Поскольку твой язык несносный,
Доселе гнал всех от тебя,
Повелеваю детям, взрослым -
Теперь внимать тебе, любя!
Пусть каждый преданностью платит,
За желчь и яд в твоих словах.
А надоест, так скажешь: «Хватит!!!»
И дар сей превратится в прах.
Вот дрогнул воздух – нет Чужого,
Страшащий голос вдруг исчез.
Старик пождал еще немного, –
Его оставил грозный бес.
И вот, как водится – не ново.
Слепому дар сей вышел боком.
Где б ни был он лишь скажет слово,
За ним идут, как за пророком.
Шло время, а людское море,
Вокруг него все прирастало.
Мечта вдруг обернулась в горе,
Совсем житья ему не стало.
Теперь не спрятаться нигде!
Да́ уж, сбылось, о чем мечталось.
С трудом укрыться по нужде,
Лишь час от ча́су получалось.
Что ни скажи – ликует люд,
И хвалит старого за мудрость.
Будто прозрели – сами прут,
Зовут других. Сколь их собралось?
Слепой повертит головой,
Прислушается – шумный гомон.
Бредёт в воде реки людской,
Куда не знает по урё́мам[1].
Вошли в болота. Смрад и гнус.
Завязли люди, где-то тонут.
Уже не радует искус,
Слепой от горя просто стонет.
Когда ж десятки чьих-то душ,
В жиже болотной он истратил.