(Пять лет назад)
Тишина в подвале была звенящей, почти священной — как в храме, где молятся о чуде, но не верят, что оно придёт.
Ева сидела, поджав под себя посиневшие от холода ноги. На ней был только короткая юбка и тонкая футболка. Тело болело. Пыль въелась в кожу. Сквозняк пробирал до костей. Под потолком тускло мигала лампа, но чаще погружала всё в полумрак. И каждый раз, когда свет исчезал, сердце Евы начинало биться сильнее. Потому что в темноте он приходил.
Тот, кто называл её "своей музой". Тот, кто шептал, что с её помощью он станет известным. Сначала Ева кричала. Потом перестала. Она знала: никто не услышит. Мама всегда говорила, что у неё сильный характер, но этот характер дал трещину уже на вторые сутки.
Она хотела просто исчезнуть. Раствориться. Умереть — как угодно, лишь бы прекратилось это мучение. Она хотела, чтобы страх развеялся.
Но на третью ночь случилось то, чего она не ожидала. Дверь заскрипела. Не как раньше — медленно, с пугающей торжественностью. А резко, уверенно. Раздались шаги. Быстрые, тяжелые. Она зажмурилась. Готовилась к худшему.
— Ева? — прозвучал голос. Молодой, мужской.
Она открыла глаза. В дверном проеме стоял парень. Лицо в полумраке, но не было сомнений — это не ее чудовище.
Это был кто-то другой. Кто-то живой. Тёплый. Настоящий.
Он увидел её, и его взгляд стал таким, каким раньше на неё смотрела только мама — полным боли, нежности и отчаянной решимости.
— Всё хорошо. Я здесь, — сказал он и подбежал. Присел на колени перед ней. Снял куртку, укутал её. Подхватил на руки.
Она не смогла вымолвить ни слова. Только положила голову ему на плечо и заплакала. Зажмурившись.
Она запомнила его запах. Лёгкий, как весенний дождь, и крепкий, как сигареты и мужественность. Он казался старше — ему было всего восемнадцать, но в его взгляде было столько силы и света, что Ева решила: если он останется рядом, ей уже ничего не страшно.
Он знал, куда идти. Он не растерялся. А потом — сирены, люди, вспышки камер… Но всё это не важно. Она запомнила только его. Кирилла.
***
Дорогие читатели, Муз решил написать новый роман...
Очен скучаю по нашему общению на счет сюжета и героев. Ваше мнение очень ценно для меня...
Ваша Нина Море...
***
Дорогие читатели, данная книга будет в двух частях. Вторая часть будет продолжением данной книги и опубликую ее в этой книге новыми главами.
Пока я ее завершаю. Иначе литнет ее заморозит и я ее потеряю)))
Сейчас дописываю "Прежде моря волны", потом завершаю Сломанный Свет и Ласточку)
(Настоящее время)
Февраль был серым, как забытая ненужная тетрадь на задней парте. Мокрый снег превращался в ледяную кашу, ботинки скользили по плитке, а в воздухе витала усталость — до каникул оставалась одна неделя.
Кирилл стоял на крыльце у входа главный корпус университета МЧС. Высокий, плечистый, с пронзительными глазами и хмурым взглядом, он вжался в ворот куртки-парки, подкуривая сигарету. Пепел осыпался на запястья, покрытые множеством татуировок. В наушниках гремел рок, и весь мир будто отступил.
Пока не появилась она.
Ева.
Он почувствовал её присутствие раньше, чем увидел. Как будто в пространстве появилась вмятина. Она шла по ступенькам, держа в руках папку. Серое приталенное пальто, короткая юбка, тёмные колготки, идеально уложенные платиновые волосы, осанка, как у баллерины — она выглядела так, будто случайно перепутала институт с фотосессией Vogue. Но взгляд — её взгляд — был не из этого мира. Он всегда был таким. Слишком глубоким. Слишком смотрящим внутрь.
Кирилл устало выдохнул, развернулся, отбросил сигарету в урну. Не сейчас. Не сегодня.
Он знал, почему она здесь. Ради него. Ради того мига, что случился пять лет назад и застрял в её памяти, как заноза.
Он не хотел быть ничьим героем...
Ева поступила в тот же вуз. Не в МГИМО, не в ВШЭ. А сюда — в университет для парней, мечтающих тушить пожары и лезть в пекло. Пришла сюда ради него.
Кирилл знал. Чувствовал. Она будет здесь, как его тень.
Он избегал её. Он не мог простить себе, что она застряла в прошлом, в той клетке, где он когда-то спас её. Где она сделала его богом. И теперь — бог должен уйти.
Но Ева не оставляла его. Преследовала своей наивной попыткой понравиться и угодить.
Это раздражало, утомляло, бесило.
Бесило так же, как в тот самый раз на его День Рождения…
Флешбэк. День Рождения Кира. Месяц назад.
Ева стояла у двери аудитории, не решаясь войти. Она знала, что Кирилл сегодня, как и всегда, будет окружён друзьями, они снова будут задорно смеяться, обсуждать учебу и свои планы на выходные. Он притяивал людей. Его видели лидером, чувтсвовали его внутреннюю жилку, надежность и достоинство. Он был таким уверенным, таким сильным. И сегодня был его день — День Рождения.
Ева чувствовала, что должна поздравить его, сделать что-то важное, даже если это означало выйти за рамки обычного. Она держала в руках маленькую коробочку, аккуратно завернутую в блестящую бумагу с бантиком. Это был подарок, который она долго выбирала — дорогие часы, что, по её мнению, могло бы ему понравиться.
Когда она вошла в аудиторию, все сразу обратили на неё внимание, парни с интересом оглядывали ее облик, девушки усмехались и перешептывались. Но Еве они не были важны. Лишь он. Кирилл сидел за столом, разговаривал с друзьями, и когда увидел её, на его лице исчезла улыбка. Он напрягся, поднялся, чтобы подойти к ней, его взгляд, как всегда, был немного настороженным.
— Привет, Кирилл. С Днём Рождения! — сказала Ева с улыбкой, протягивая ему коробку. Её сердце забилось быстрее, и она почти надеялась, что этот маленький жест заставит его почувствовать, как много он для нее значит.
Но его лицо сразу потемнело, и на мгновение воздух в аудитории стал каким-то тяжёлым. Он взял коробку, и Ева заметила, как он сдерживает раздражение.
— Идем, — Кирилл взял ее за предплечье и вывел в коридор. Пусть этот жест был весьма небрежным, Ева успела утонуть в его близости, хоть и короткой.
— Ева, что ты делаешь? — тихо процедил Кирилл, его голос был строгим, почти холодным. Он посмотрел на коробку, и по его лицу было видно, что подарок его смущает. — Ты не понимаешь, что это ставит меня в неловкое положение?
Ева почувствовала, как внутри неё всё сжалось. Она всегда стремилась быть рядом, но вот эти моменты, когда она слишком много старается, всегда заканчивались плохо. И сейчас, когда Кирилл так резко на неё отреагировал, её гордость пошатнулась, она почувствовала себя раздавленной.
— Прости, я не подумала, — тихо сказала она, но её голос предательски дрогнул. Она хотела оставить ему подарок и уйти, но он уже положил коробку обратно в её руки.
— Нет, я не буду принимать это. Просто… оставь меня в покое, — сказал он, и в его словах не было тепла, только усталость и раздражение. Он отвернулся, будто бы весь разговор был уже закрыт, и ушел...
Ева стояла, как будто парализованная, с коробкой в руках. В голове вертелись только слова Кирилла. Она не могла поверить, что так всё быстро разрушилось. Просто подарок. Просто попытка сделать что-то хорошее. Но, возможно, она была не права.
Из-за угла раздался женский голос. Уборщица, видя, что происходит, подошла к ней с тихим шагом.
— Эй, девочка, — сказала она с мягким, но строгим тоном, подходя ближе. — Нечего бегать за парнями. Ишь, какой он. Пусть сам бегает, если ему нужно. Ты молодая, красивая, и ты должна понимать свою ценность.
Ева подняла голову и встретилась с глазами уборщицы. Она была лет шестидесяти, в её глазах читалась какая-то мудрость, как если бы она пережила всё, что могла, и теперь знала, что стоит делать.
— Но… я просто хотела, чтобы он знал, что я о нём думаю. — её голос был слабым, почти не слышным.
Уборщица вздохнула, опираясь на свою швабру.
— Ты думаешь, что он этого не знает? — она сказала это не с упрёком, а с какой-то тёплой заботой. — Он знает и не оценит. Но ты не обязана терять себя. Ты заслуживаешь того, кто будет ценить тебя.
Ева не знала, что ответить. В её душе было пусто, но где-то глубоко она понимала, что эта женщина права. Может быть, она слишком многое вложила в эти отношения, которые всегда начинались с одной лишь надежды, а заканчивались болью.
— Спасибо, — сказала она тихо, и уборщица, кивнув, вернулась к своей работе.
Ева встала у окна и посмотрела на мир за ним. Она знала, что её чувства к Кириллу не исчезнут так просто. Но что она теперь должна делать? Ждать, пока он сам её заметит? Или отпустить, чтобы наконец обрести свою свободу?
Кирилл специально сказал друзьям, что задержится на паре. Хотя пары не было. Он знал — она появится. Почти физически чувствовал, как за ним следят. Лёгкие шаги, замирающие за углом. Тонкий аромат лаванды, смешанный с холодом зимнего воздуха. Ева.
Он не оглядывался. Просто пошёл по пустому коридору — мимо пыльных досок объявлений, мимо закрытых дверей, мимо отблесков тусклого света на кафеле. Его шаги были ровными, уверенными. А внутри всё сжималось. Он хотел — нет, нужно было — прекратить это.
Он зашёл в старую аудиторию, где давно никто не преподавал. Пахло мелом, старыми досками и чем-то ещё… словно временем. Кирилл подошёл к окну, заложил руки за спину. Ждал.
Дверь скрипнула.
Он услышал её дыхание раньше, чем голос. Тихое, сбивчивое.
Ева вошла неуверенно, почти на цыпочках, будто боялась потревожить воздух. Сердце у неё колотилось где-то в горле. Стены казались выше, чем были. Свет — холоднее. Взгляд Кирилла — чужим.
Он стоял у окна. И на мгновение — одну крошечную долю секунды — ей показалось, что он обернётся и улыбнётся. Как тогда, в подвале. Когда он впервые произнес, больше для себя: «Я тебя нашёл».
Но он обернулся с другим лицом. С жёсткой линией челюсти. Со взглядом, в котором не было ни тепла, ни надежды.
— Ты преследуешь меня, Ева. — Голос был ровный, как лезвие. Ни одного колебания. Только усталость. Только холод.
Она остановилась. Губы задрожали.
— Я… — её голос почти сорвался. — Я не хотела. Я просто… хотела увидеть тебя.
Он смотрел. Молча. Будто изучал. Как следователь — улику.
Ева сделала шаг вперёд, дрожа. В вытянутой руке — небольшая открытка. Акварельные цветы, золотые буквы: «Приглашаю».
— Это… на мой день рождения. В субботу. Я просто подумала… если бы ты пришёл… это было бы… хорошо.
Он не взял открытку. Просто смотрел на неё, как на неуместную вещь в неправильном месте. Будто она — ключ от двери, которую он уже давно запер.
В груди — укол. Чёрт. Она ведь ничего не сделала плохого. Ни истерик. Ни слёз. Просто стояла и держала маленький кусочек бумаги с цветами. А он — нож.
Но лучше сразу. Без лжи. Без надежды. Отлепить этот пластырь.
— Ева, — выдохнул он, пряча руки в карманы. — Для тебя и для меня будет лучше, если мы больше не будем видеться.
Она осталась стоять. Неподвижно. Только пальцы слегка сжались на открытке.
Он сделал шаг вперёд. Уловил, как её глаза дрогнули, испуганные, как у ребёнка, которого оставили одного в чужом месте. Слишком наивные. Слишком честные.
— Ты должна жить дальше, понимаешь? — голос стал тише, но не мягче. — Я не смысл твоей жизни. Не герой, не свет, не конец сказки. Я просто человек, который когда-то… оказался рядом.
Она не ответила. Только смотрела. В глазах — не слёзы. Что-то тише. Глубже. Будто в ней что-то беззвучно ломалось.
Кир развернулся.
Сделал первый шаг — и каждый последующий казался тяжелее.
Дверь за ним закрылась глухо. В коридоре — ни звука.
А внутри аудитории осталась только Ева. С комом в горле. С дрожащей открыткой в руке. И с тишиной, которая кричала громче, чем слова...
***
Кафе «Точка»
Кафе «Точка» — место сходки молодежи после зачетов — как всегда, гудело.
Неоновая вывеска над баром пульсировала розово-синим, как будто сердце под светом УФ-лампы. Запах карамельного кальяна въелся в воздух, в стены, в волосы посетителей. Басс качал в колонках. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то визжал от смеха, расслабляясь после "душных преподов".
Кирилл сидел в углу, за полукруглым диваном, среди своих — Сашка, Глеб, Макс, Артём. Девчонки, половину из которых он не знал по имени, они переливали коктейли из бокала в бокал, щебетали, как вольные птицы, и то и дело смахивали блестки с кожи друг друга.
— За сданные нормативы! — крикнул Сашка, поднимая бокал с клюквенным морсом так, будто это был дорогой бурбон.
— За нашу мощь и силу духа, — хрипло добавил Глеб, лязгая колой по стеклу.
Кирилл усмехнулся. Сделал глоток. Того же морса. Он за рулем, да и завтра нужно ехать на встречу с куратором — голова должна быть чистой. Кир сидел с друзьями — физически. Но где-то глубоко чувствовал, что отстранён. От себя. От них. От этого шума. Внутри что-то глухо пульсировало, как до грозы.
Он машинально следил за ледяными кубиками в стакане. Они чуть звякнули — или это звякнуло внутри него?
Внезапно в компании воцарилась тишина. Звонкая, будто после грохота разбитого стекла. Светка, болтавшая о чём-то со своей подружкой, резко замолкла. Макс уставился в проход. Глеб приподнялся на локтях.
Ева вошла.
Словно в фильме: в замедленном кадре, сквозь плотный пар кальяна и неоновые отблески. Она прошла к барной стойке, будто не заметив никого. Но он понимал — она знала, что он здесь.
Серое пальто — идеально скроенное, "оld money", подчеркивало ее тонкую фигуру. Она сняла его, а под ним — короткая чёрная юбка, высокие гольфы, почеркиваюшие полоску кожи в бежевом капроне, тёмно-синий свитер.
Нежность — намеренная. Женственность — вызывающая. Как вызов, как игра на грани.
— Ты глянь… — пробормотала Светка, медленно прищуриваясь. — Она из психушки сбежала? Опять ради тебя, Кир.
И громко, наигранно засмеялась, закидывая голову.
— Или на кастинг в клип, — поддел Глеб, сглатывая, не сводя глаз с Евы. — Но, слушай, огонь.
— Да, красивая, — признал Сашка, приподнимая бровь. — Кир, ты что, реально отказываешься от такого? Если ты не против, я бы попробовал. Её тип — моя тема.
Кирилл сидел молча. Лицо каменное. Под столом — кулаки, крепко сжатые. Он не мог объяснить, что бесит больше: их комментарии или то, что она действительно знала, как выглядеть так, чтобы все смотрели. Но при этом — игнорировала его. Его! Как будто это он теперь — случайный фон.
— Вообще не понимаю, что ты с ней мучаешься, — не унимался Глеб. — У тебя же золотой билет: спас её, теперь она твоя фанатка. Пользуйся моментом, Кирыч. Мне бы такие «проблемы»…
— Она что, правда психанула? — Света наклонилась к Кириллу, будто хотела поделиться сокровенным. Голос — липкий, как приторный коктейль в её руке. — Слушай, Кир, ты же взрослый мальчик. Ну, ты же понимаешь, что сделал с ней тот… маньяк. Жирный, больной ублюдок..
Она сказала это почти шёпотом, будто сочувствовала. Но в голосе сквозила мерзкая, почти сладкая злость — та, что прячется за ухоженными ногтями и чужими страничками, пролистанными из зависти. А еще презрение к Еве до чувства злорадства.
Кирилл не сразу повернулся. Но внутри — будто грязный болотный ком шмякнулся о чистую поверхность.
— Прикинь, она уже использованная им, была под ним....
— Заткнись! — взорвался Кир, процедил сквозь зубы. От его тона все за столом замерли.
Света отшатнулась, словно её ударили.
— Я… я просто… Ты же сам говорил, что она тебя преследует, — попыталась оправдаться. — Она сталкерша! Чокнутая!
— Ты ничего не знаешь. Ни о ней. Ни о том, что она пережила. И не смей больше открывать рот, если не умеешь говорить по-человечески, - Кир резко встал, отодвигая стул так, что тот заскрипел по полу.
Он повернулся — и тогда увидел то, чего боялся. Или ждал. Или оба варианта сразу.
Бар. Ева. Слащавый парень в белой футболке, с накачанными руками и «героической» челюстью, который сидел слишком близко. Смотрел на Еву слишком уверенно. Улыбался, словно уже получил согласие.
А Ева…
Спокойна. Как лед. Как стекло. Только пальцы нервно вертят трубочку в стакане, как будто она держится за неё, чтобы не вцепиться в собственное запястье.
Он вздохнул. Почувствовал, как внутри всё сжалось. Он не имел права. Но и не мог смотреть.
— Кир… — начал Саша, но тут же осёкся, видя, как тот выпрямляется, весь как натянутая струна.
Кирилл уже шёл. Сквозь толпу, как сквозь дым. Сквозь музыку, что билась об уши.
Она заметила его не сразу. Только когда он встал рядом, заслоняя свет, — её взгляд на миг дрогнул. Брови чуть приподнялись.
— Ты кто? — нахмурился мажор, обернувшись к Кириллу, чувствуя, что его выталкивают с территории, как ненужный реквизит.
Кирилл даже не повернулся к нему. Он просто встал между Евой и этим типом — ровно, намеренно, молча. Не грубо, но так, что тот почувствовал: тут тебе не рады.
Парень выругался себе под нос. Ева не повернулась, не сказала ни слова. И всё же — Кирилл ощутил, как напряжение спадает с её плеч. Легко. Едва заметно.
— Что ты здесь делаешь? — холодно спросил он, голосом, который звучал ниже, чем обычно. Почти срываясь на шёпот. Но не ласковый. Жесткий.
Он посмотрел не в глаза — на неё. На чёрную юбку, что едва прикрывала бёдра. На гольфы. На то, как её колени дрожат, хотя она сидит абсолютно неподвижно. И это бесило. Потому что он не знал — от холода? От страха? Или от желания, чтобы он смотрел?
— Ева?
— Праздную окончание сессии, — сказала она, поднося бокал к губам, будто хотела сделать вид, что всё в порядке. Что она — как все.
Но в следующее мгновение бокал исчез из её рук.
Кирилл отодвинул его на барную стойку, резко и точно, как будто это была граната с выдернутой чекой.
— Эй! — Ева вздрогнула, испуганно. — Ты чего творишь?
— Тебе нельзя алкоголь, — прошипел он. — Ты же на антидепрессантах, Ева!
— Я закончила курс. — Голос её сорвался. Она произнесла это тише, с болезненной обидой, будто он ударил не словами, а чем-то тяжелым. — Я… не обязана перед тобой отчитываться. Я заслужила этот вечер, понятно?
Он наклонился ближе, так что она почувствовала его дыхание. Голос стал жёстче, но тише:
— Ты празднуешь одна?
— А это теперь преступление? — парировала она, приподняв подбородок, хотя губы задрожали.
Кирилл прикусил щёку изнутри, будто сдерживал что-то острое. Он не знал, что бесит больше: её дерзость — показная, наигранная — или та ранимость, которая всё равно сквозила через позу, макияж, эту чёртову короткую юбку.
— В таких юбках и гольфах тебе не стоит шастать по злачным местам, принцесса, — выдохнул он, с кривой усмешкой, садясь рядом. Его плечо задело её плечо — намеренно.
Ева посмотрела на него снизу вверх. Глаза — блестящие, как стекло после дождя.
— Ты беспокоишься, Кир? — спросила она. С надеждой. И с упрёком.
Он хотел сказать "нет". Очень хотел. Но вместо этого проглотил сухой ком в горле.
— Пошли. — Его голос был хриплым, будто сломанным. Он резко взял её за запястье, подняв на ноги, захватил ее пальто.
— Кир! — пискнула она, но он не остановился. Кто-то за их столом свистнул — наверное, Глеб. Кирилл даже не оглянулся.
Они вышли.
Холодный воздух ударил в лицо, как пощёчина. Ночной ветер рвался под одежду, дышал морозом по шее. Где-то вдали грохотала музыка и мигал неон. Огромная ель сияла фонариками где-то на площади. Но здесь — было почти тихо.
— Куда ты меня тащишь? — Ева попыталась вырваться. Запястье горело от его пальцев.
— Я вызову тебе такси. Ты поедешь домой, — бросил он. Уже достал смартфон, открыл приложение, набрал адрес.
— Нет! — Она вырвала у него телефон. Настолько резко, что он чуть не упал. — Я не поеду домой, Кирилл! Я тоже человек. И я имею право на один праздник!
Она стояла перед ним — маленькая, хрупкая, как фарфоровая фигурка, которая вот-вот треснет.
— Не делай из меня сумасшедшую, — прошептала. — Не ты один умеешь чувствовать. Я не твоя ответственность. И я не потерянная.
Кирилл смотрел на неё, как будто видел её впервые.
— Тогда зачем ты пришла? — глухо спросил он. — В вызывающем виде. В этот вечер. В то же кафе, где знала, что в нем буду я. Ради кого?
— Ради себя. Ради того, чтобы не прятаться больше. Чтобы дышать. Чтобы почувствовать, что я живая, — Ева вжалась в плечи. Дрожала. Но не от холода. – Я не поеду домой! Я тоже хочу праздника. Ты не причина. И я не поверю, что ты беспокоишься!
— Да, чёрт возьми! Я беспокоюсь! — взорвался Кир. – Потому что, если с тобой что-то случится — я не прощу себе, — Кир глубоко вдохнул, успокаивая свой гнев. – Поразительным образом я чувствую свою ответственность за тебя! И за то, что ты из-за меня подвергаешь себя опасности! Лезешь на рожон. Оделась не по погоде. Зима! Минус пятнадцать! – Кирилл раздосадовано указал рукой на ее короткое пальто и юбку, заставив Еву опустить взгляд и запахнуться в одежду сильнее. – Поверь, если я уйду, и за тобой некому будет приглядывать, то в скором времени тебя увезут, напоив коктейлем с пылью, и проснешься ты в лучшем случае в чужой квартире.
Они ехали в тишине.
В салоне было тепло — обогрев работал на полную, на лобовом стекле медленно ползли капли от тающего снега. Но Ева, словно не замечала этого уюта, сидела, прижавшись к дверце, как будто пыталась слиться со стеклом. Плечи ссутулились, руки — скрещены на груди, как у замёрзшего ребёнка. В такие моменты она всегда вспоминала объятья Кирилла, когда он нашел ее... Которые снова хотела испытать.
Кирилл краем глаза наблюдал. Не поворачивался, не смотрел прямо — только замечал: как она кусает губу, как прячет взгляд, как раз за разом заправляет прядь светлых волос за ухо.
Он сжимал руль так крепко, что побелели костяшки пальцев.
Мотор гудел, город проносился за окнами размытой акварелью. Но внутри него всё кипело.
"Что она творит? Зачем явилась? Почему так нарочито — эта юбка, гольфы, эта поза у стойки? Ради чего?"
Он думал, что закрыл эту дверь. Захлопнул. Захлопнул навсегда.
Но Ева… она, как вода. Находит любую трещину. Просачивается в его жизнь...
— У тебя пахнет кофе, — вдруг произнесла она, тихо, почти шёпотом, с мягкой улыбкой. — И немного табаком. Я всегда это запоминаю.
Кирилл моргнул, сжал зубы. Её голос был спокойным, почти детским. Словно она говорила не про запах, а про что-то гораздо более глубокое. Словно запах — это воспоминание о тепле, которое она не могла забыть. Сами ее слова веяли теплом. В память о нём, в тот момент ее спасения. Она всегда становится такой живой, когда вспоминает тот миг.
Кир резко выдохнул, но не посмотрел на неё.
— Ева… — голос предательски дрогнул. — Ты вообще понимаешь, что делаешь?
— Я сижу в машине, — спокойно ответила она, нервно улыбнувшись.
— Ты приходишь туда, где я. Появляешься, будто по сценарию. Это ненормально.
— Разве? — она обернулась к нему. — Разве ненормально хотеть увидеть человека, который значил для тебя всё?
— Да. Когда ты превращаешь это в зависимость!
— Я не наркоманка, Кирилл, — усмехнулась Ева. — Я просто… люблю тебя.
Кир чуть не нажал на тормоз резко, но удержался. Не потому, что не хотел. А потому что это было бы признанием того, что её слова задели.
— Ты не знаешь, что такое любовь, Ева! — глухо произнёс он, смахивая какое-то наваждение. — Ты просто привязалась. К человеку, который тебя вытащил. Ты благодарна — и называешь это любовью. Это… ошибка твоего мозга.
— А ты? — её голос стал тише. — Ты правда думаешь, что я путаю любовь с зависимостью? Что каждый раз, когда я вспоминаю, как ты вошёл в тот подвал — это просто галлюцинация на тему спасения?
Кирилл сжал руль ещё крепче. Он не знал, что страшнее — её слова или то, как он на них реагировал.
Внутри него поднялась странная, жгучая эмоция. Почти злость. Почти вина. Почти… тепло. Он не хотел этого. Не хотел, чтобы её голос звучал так искренне. Чтобы её глаза, в которых дрожали слёзы, смотрели прямо в душу.
— Ты ведь тоже не знаешь, что чувствуешь ко мне, — прошептала она. — Поэтому и злишься. Потому что если я и правда больна — тогда тебе должно быть всё равно. Но ты снова ведёшь меня домой. Ты тоже не бросаешь… Ты не отпускаешь. А ты уже пытался, правда?
— Знаешь что? — Кир резко повернул руль, свернув с проспекта. — Если бы я тебя не спас тогда — может, ты не застряла бы в прошлом.
— Но ты спас. И теперь ты — мой единственный безопасный человек. Я не прошу быть со мной. Я просто... сейчас рядом. И мне легче.
Он ничего не ответил. Потому что в глубине души знал — она в чем-то права.
Снег за окном ложился на стекло, превращая город в сон.
Спустя пару минут они подъехали к старой кирпичной пятиэтажке. Подруга Евы жила на третьем этаже — он помнил, как-то отвозил её сюда после занятий...
— Тебе здесь безопасно?
— Да. Вера — надёжная. И у неё есть собака.
Кирилл кивнул.
Она потянулась к дверце, но остановилась.
— Спасибо, что привёз.
Кир хотел просто сказать «не за что». Или «иди уже». Но вместо этого:
— Позвони, когда будешь у неё.
Она улыбнулась. Слабо. Без кокетства. Просто — благодарно.
— Хорошо, — сказала она.
Ева вышла. Дверь машины закрылась, и холод мгновенно прорвался в салон. Она поднялась по ступенькам, обернулась у подъезда. Помахала — еле заметно.
Он кивнул. Только когда дверь за ней закрылась, Кирилл медленно выдохнул, сжал глаза и опёрся лбом о руль.
«Почему, чёрт возьми, ты, Ева, имеешь надо мной такую власть?»
***
Дорогие читатели, выход следующей главы (большой и интересной) ночью, в 0:0 по Москве (8 мая).
Дорогие, от вашей активности зависит скорый выход романа) Вот так) Муз воскресает от обратной связи и творит быстро и бесплатно)
Ваша НМ