Случайная связь

1

Холодный питерский ветер, пронизывающий даже сквозь толстое пальто, казался Кириллу эхом той давней, леденящей душу потери. Пять лет… Пять долгих лет он носил в себе эту ноющую боль, словно осколок льда, засевший глубоко в сердце. Пять лет с тех пор, как мир для него померк, оставив лишь одну, пульсирующую жажду – месть.
Он помнил тот день так отчетливо, словно это было вчера. Ему всего пять, Сашке – десять. Их хрупкий мирок, сотканный из общих тайн, украденных яблок из чужого сада и обещаний всегда быть вместе, рухнул в одночасье. Родители… их больше не стало. Мир вокруг стал огромным, чужим и пугающим.
Детский дом встретил Кирилла казенной серостью и равнодушием воспитателей. Единственным лучом света в этом мрачном царстве был Сашка. Старший брат, его защитник, его маленький отец. Сашка, несмотря на свой юный возраст, взвалил на себя непосильную ношу – быть Кириллу и братом, и родителем.
Сашка убегал. Рискуя наказанием, пробираясь ночами через заснеженные дворы, он приходил к Кириллу. Приносил тайком спрятанную булочку, рассказывал сказки, рисовал смешных человечков на помятой бумаге. В его глазах всегда светилась такая теплая, такая безграничная любовь, что маленький Кирилл чувствовал себя в безопасности, знал, что не одинок. Эти редкие встречи были для него целой жизнью, глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере сиротства.
Годы шли. Кирилл рос, впитывая в себя холод казенных стен. Но в его сердце жила память о Сашкиной любви, о его заботе. Когда он наконец покинул детский дом, первым, кто встретил его за воротами, был Сашка. Он возмужал, в его глазах появилась взрослая серьезность, но та же самая безграничная любовь, что согревала Кирилла в детстве, никуда не исчезла.
Именно Сашка рассказал ему об Алине. Ее настоящее имя было Лена, но в детском доме ее все звали Колесниковой – длинная, смешная фамилия, над которой порой подшучивали. Она была младше Сашки на восемь лет, хрупкая девочка с огромными, лучистыми глазами и копной непослушных рыжих волос. Сашка говорил о ней с таким трепетом, с такой нежностью, словно произносил имя святой. Они были вместе в одной группе, делили последнюю конфету, мечтали о будущем, где они обязательно будут рядом. Кирилл видел ее фотографии, которые Сашка бережно хранил – детские, немного размытые снимки, на которых двое смеющихся детей держались за руки.
Потом Лена ушла. Ее удочерила какая-то богатая московская семья. Сашка переживал тяжело, но верил, что когда-нибудь они обязательно встретятся. А потом… потом Лена стала Ангелиной Светловой. Ее лицо смотрело на Кирилла с глянцевых обложек, с огромных рекламных щитов, с экранов телевизоров. Прекрасное, холодное лицо звезды.
Сашка никогда не рассказывал, почему они расстались. Он лишь однажды, с горечью в голосе, обронил, что их пути разошлись. Но у Кирилла, наблюдавшего за стремительным взлетом Алины-Лены, сложилось собственное, болезненное впечатление. Она бросила Сашку. Забыла о своем детском друге, о их общей мечте, о той наивной, чистой любви, которая связывала их в стенах детского дома. Она предпочла блеск софитов, поклонение толпы, роскошь и богатство. Она предала его.
И эта мысль, словно ядовитая змея, день за днем отравляла душу Кирилла. Он видел, как Сашка медленно угасал, его светлые мечты тускнели, а в глазах поселялась какая-то обреченность. Болезнь, которая подкралась незаметно, добила его окончательно. Кирилл держал его холодную руку в своей, слушал его последний, прерывистый вздох, и в этот момент в его сердце родилась клятва – он отомстит. Отомстит той, чье предательство, как он считал, сломало Сашку. Отомстит Ангелине Светловой.
Теперь, стоя на этой грязной лестничной клетке в чужом городе, вглядываясь в освещенное окно ее роскошной квартиры, Кирилл чувствовал, как лед в его сердце начинает таять, уступая место горячей, обжигающей ненависти. Он видел ее лицо повсюду – на страницах журналов, на афишах, на экранах уличных мониторов. Прекрасное, надменное лицо, которое когда-то любил его брат. И за эту любовь она заплатит. Заплатит сполна.

2

Кирилл двигался в мире Ангелины Светловой словно тень, бесшумный и незаметный. Его прошлое, закаленное в уличных драках и случайных подработках, сделало его жестким и выносливым. Навыки самообороны, отточенные до автоматизма, и умение оставаться незаметным в толпе позволили ему без особых проблем пройти собеседование на должность телохранителя. Рекомендации от сомнительных знакомых, подкрепленные внушительной физической формой и немногословной уверенностью, сделали свое дело.
Его приняли быстро. Ангелина, окруженная блеском софитов и назойливым вниманием поклонников, нуждалась в надежной защите. Кирилл, с его угрюмым молчанием и пронизывающим взглядом, казался идеальным кандидатом – человеком, который не станет задавать лишних вопросов и будет просто выполнять свою работу.
Первые дни в ее окружении были для Кирилла пыткой. Он наблюдал за ней, стараясь отыскать хоть малейшее подтверждение своему убеждению – она холодная, расчетливая стерва, чье сердце давно покрылось ледяной коркой. Он выискивал в каждом ее жесте, в каждой интонации высокомерие, пренебрежение к простым людям, ту самую бездушность, которая, по его мнению, погубила Сашку.
Он видел, как она общалась с ассистентами – коротко, по делу, без лишних эмоций. Как принимала цветы и подарки от поклонников с дежурной улыбкой, не задерживая на них взгляда. Как капризничала на съемочной площадке, требуя идеального освещения и безупречного грима. Каждая такая мелочь в его воспаленном сознании складывалась в образ той самой безжалостной звезды, которая вознеслась на олимп славы, растоптав чью-то чистую любовь.
Кирилл держался от нее на расстоянии, стараясь свести их взаимодействие к минимуму. Его холодная настороженность чувствовалась во всем – в сдержанных ответах, в непроницаемом выражении лица, в том, как он всегда держался на шаг позади, наблюдая за каждым ее движением. Он был ее тенью, но тенью, исполненной не преданности, а скрытой ненависти.
Иногда их взгляды случайно пересекались. В эти короткие мгновения Кирилл ловил на себе изучающий взгляд Ангелины. В ее глазах мелькала усталость, порой – легкая грусть, но он тут же отбрасывал эти мимолетные проявления, списывая их на актерскую игру, на маску, которую она привыкла носить перед публикой. "Не смей меня обманывать, – мысленно рычал он, – за этой красивой оболочкой скрывается ледяное сердце".
Он наблюдал, как она общалась со своей подругой и агентом, Светланой Морозовой. Их разговоры казались доверительными, но Кирилл и в них искал подвох, пытаясь уловить хоть намек на ту черствость, которую он так жаждал увидеть. Он слушал обрывки ее телефонных разговоров, стараясь понять, кто занимает ее мысли, кто дорог ей. Но все казалось поверхностным, мимолетным, не затрагивающим глубины души.
Однажды во время съемок на набережной Невы, когда холодный ветер трепал ее волосы, а она, уставшая, куталась в теплое пальто, Кирилл невольно задержал на ней взгляд. В этот момент в ее глазах промелькнула такая беззащитность, такая хрупкость, что на долю секунды в его сердце шевельнулось что-то странное, похожее на сомнение. Но он тут же подавил это чувство, как вредную слабость. "Это всего лишь роль, – напомнил он себе, – она актриса, она умеет играть любые эмоции".
Он продолжал свою работу, методично собирая информацию, выискивая ее уязвимости. Он узнал о ее напряженном графике, о редких минутах одиночества, о ее привязанности к старой фотографии, которую она иногда доставала и подолгу рассматривала с печальным выражением лица. Кирилл пытался разгадать, кто изображен на этом снимке, надеясь найти там ключ к ее прошлому, к той боли, которую, как он считал, она причинила Сашке.
Но чем дольше он находился рядом с ней, тем сложнее ему становилось поддерживать свою ненависть в первозданном виде. Иногда, в редкие моменты ее искренней улыбки, обращенной к кому-то из съемочной группы, или в случайных оброненных фразах, проскальзывала какая-то человечность, какая-то неподдельная эмоция, которая не вязалась с образом холодной стервы, созданном его собственным воображением.
Однако Кирилл упорно гнал от себя эти мимолетные сомнения. Он не мог позволить жалости или сочувствию затуманить его разум, ослабить его решимость. Он должен помнить Сашку, его светлую улыбку, его безвременную смерть. Он должен помнить ту боль, которую пережила их мать. И Ангелина Светлова заплатит за все. Ее ангельское имя не спасет ее от его мести. Он будет рядом, ее безмолвной тенью, выжидая своего часа, пока не придет время нанести удар. И этот удар будет таким же холодным и безжалостным, как ноябрьский ветер над замерзшей Невой.

3

Недели шли, скользя по холодным петербургским будням, словно тени по замерзшей мостовой. Кирилл продолжал неустанно наблюдать за Ангелиной Светловой, словно хищник, выслеживающий добычу. Он по-прежнему цеплялся за каждую ее резкую фразу, за каждое проявление усталости или раздражения, интерпретируя их как доказательство ее черствости. Но чем дольше он находился рядом, тем труднее становилось игнорировать те моменты, которые никак не вписывались в созданный им образ бездушной звезды.
Он видел, как она терпеливо общалась с пожилой уборщицей, всегда здороваясь и находя пару теплых слов. Как однажды остановила съемку, заметив на улице бездомного котенка, и настояла, чтобы ему нашли приют. Как искренне переживала, когда у ее гримера заболела дочь, предлагая свою помощь и поддержку. Эти маленькие эпизоды, ускользавшие от внимания большинства, врезались в память Кирилла, словно занозы.
Он замечал, как она уставала после долгих съемочных дней, как в ее глазах появлялась грусть, когда она оставалась одна в своей просторной квартире. Он видел, как она перечитывала письма от поклонников, иногда улыбаясь, иногда вздыхая. В этих моментах он улавливал не высокомерие, а скорее одиночество, присущее многим публичным людям.
Однажды во время благотворительного вечера Кирилл случайно услышал ее разговор с организатором. Ангелина настойчиво просила увеличить сумму пожертвований, приводя веские аргументы и искренне убеждая собравшихся в важности помощи больным детям. В ее голосе звучала такая неподдельная боль и сочувствие, что Кирилл невольно засомневался в своей правоте. "Неужели стерва может так говорить?" – промелькнула в его голове крамольная мысль, которую он тут же отогнал. "Это всего лишь игра на публику", – убедил он себя.
Но сомнения, однажды поселившись в его душе, начали пускать робкие корни. Он стал замечать, как Ангелина относится к своей команде – не как к прислуге, а как к коллегам, уважая их труд и мнение. Он видел ее слезы, когда она играла трагические сцены, и чувствовал, что эти эмоции не всегда были лишь актерской игрой.
Он по-прежнему держался от нее на расстоянии, его холодная настороженность оставалась его бронёй. Но теперь за этой бронёй скрывалось не только ненависть, но и растущее замешательство. Он продолжал выискивать в ней недостатки, словно пытаясь удержаться за свой первоначальный план, за свою единственную цель. Но реальная Ангелина Светлова оказывалась гораздо сложнее и многограннее того образа, который он себе создал.
Он видел ее силу и уязвимость, ее талант и ее одиночество. Он начинал понимать, что слава – это не только блеск софитов, но и тяжелое бремя, отрывающее человека от простой человеческой жизни. И в этих редких проблесках ее истинной сущности Кирилл все чаще задавал себе мучительный вопрос: а что, если он ошибся? Что, если Ангелина не та холодная стерва, которую он винил в смерти Сашки?
Эта мысль причиняла ему почти физическую боль. Если его ненависть была основана на ложном представлении, то что тогда останется от его мести? К чему были все эти месяцы ожидания, вся эта внутренняя борьба?
Он продолжал наблюдать, мучимый противоречивыми чувствами. Холодная настороженность Кирилла все еще сковывала его действия, но лед в его сердце начал медленно, едва заметно, но все же таять под лучами неожиданно проявившейся человечности Ангелины Светловой. Он все еще искал в ней тьму, но все чаще натыкался на проблески света, которые заставляли его усомниться в собственной слепоте.

4

Московский светский раут сиял огнями, звенел бокалами и утопал в гуле непринужденных бесед. Ангелина, уставшая от съемок, но стараясь держать лицо, улыбалась дежурным улыбкам и обменивалась ничего не значащими фразами с влиятельными гостями. Она чувствовала себя птицей в золотой клетке, вынужденной порхать и щебетать по заданным правилам.
Внезапно ее внимания настойчиво добивался незнакомый мужчина. Высокий, с самоуверенным взглядом и дорогой, слегка кричащей одеждой, он буквально излучал напор и властность. Его представили как Игоря Волкова, сына крупного столичного бизнесмена.
Волков с первых же минут проявил неприкрытый интерес к Ангелине. Его комплименты были нарочитыми, его прикосновения – слишком долгими, а взгляд – оценивающим и собственническим. Ангелина, привыкшая к вниманию, но всегда сохранявшая дистанцию, почувствовала неприятный холодок. В его напоре чувствовалась не восхищение, а скорее желание обладать.
Она попыталась вежливо прервать разговор, сославшись на усталость, но Волков оказался на удивление настойчивым. Он следовал за ней по пятам, вклинивался в ее беседы с другими гостями. Его присутствие становилось навязчивым и тяготило Ангелину.
"Какой нахал," – подумала она, стараясь сохранить учтивое выражение лица. Она привыкла контролировать свое окружение, и эта внезапная, нежеланная настойчивость выбивала ее из колеи.
Кирилл, неотступно следовавший за Ангелиной, наблюдал за этой сценой с мрачным удовлетворением. "Вот оно, ее окружение, – подумал он. – Такие же самодовольные и бездушные, как она сама". Он видел, как Ангелина пыталась отстраниться от Волкова, но тот словно не замечал ее явного дискомфорта.
После светского вечера преследование не прекратилось. На следующий день к Ангелине в гримерку принесли огромный букет алых роз от Волкова с настойчивой просьбой о встрече. Затем последовали бесконечные звонки, сообщения в социальных сетях, его автомобиль стал регулярно появляться возле ее дома.
Ангелина чувствовала себя все более неуютно и даже напуганно. В напоре Волкова чувствовалась какая-то нездоровая одержимость. Она пыталась игнорировать его знаки внимания, но его настойчивость переходила все границы.
Светлана, ее подруга и агент, была крайне обеспокоена.
– Лен, этот Волков какой-то странный. Слишком уж он прилипчивый. Может, стоит обратиться к охране?
– Пока не думаю, что до этого дойдет, – вздыхала Ангелина. – Надеюсь, он скоро поймет, что я не заинтересована.
Но Волков, казалось, был глух к ее отказам. Он воспринимал ее вежливость как слабость, а ее попытки дистанцироваться – как кокетство. Его преследование становилось все более навязчивым, отравляя и без того непростую жизнь Ангелины.
Кирилл, наблюдая за этой ситуацией, испытывал странные, противоречивые чувства. С одной стороны, он видел, как Ангелина испытывает явный дискомфорт от навязчивого внимания Волкова, и это не вязалось с образом холодной, расчетливой женщины. С другой стороны, он думал: "Так ей и надо. Пусть почувствует себя загнанной в угол, как когда-то мой брат".
Но чем сильнее становилось давление Волкова, тем чаще Кирилл замечал в глазах Ангелины не высокомерие, а неподдельный страх. И это зрелище почему-то не приносило ему ожидаемого удовлетворения. Лед в его сердце трескался, обнажая болезненную пустоту и мучительные сомнения. Он все еще ждал своего часа, но теперь в его ожидании появилась какая-то тревожная неопределенность.

5

Ангелина все чаще ловила на себе странный, пронизывающий взгляд Кирилла. Ее новый телохранитель был немногословен и всегда держался в тени, но его глаза… Они словно буравили ее, изучая, оценивая, а порой в них мелькала такая неприкрытая тоска, что Ангелина невольно вздрагивала.
Сначала она списывала это на профессиональную бдительность. Телохранитель и должен быть внимательным. Но со временем ее стало тревожить что-то еще, неуловимое, но настойчивое. Ей казалось, что за его холодным, отстраненным взглядом скрывается какая-то личная неприязнь, какая-то тайная обида.
Он никогда не смотрел ей в глаза прямо, всегда скользил взглядом по ее лицу, по фигуре, словно выискивая что-то. Иногда, когда она внезапно оборачивалась, она ловила его взгляд, полный какой-то странной, мучительной задумчивости. В эти моменты он тут же отводил глаза, словно его застали за чем-то запретным.
Ангелина начала замечать и другие мелочи. Его слишком пристальное внимание к ее телефонным разговорам, его внезапное появление в тех местах, где она не ожидала его увидеть, его напряженное молчание, когда она пыталась завести с ним разговор. Все это складывалось в какую-то тревожную картину.
"Он что-то скрывает," – думала Ангелина, чувствуя, как внутри нарастает беспокойство. Она не могла понять, что именно, но интуиция подсказывала ей, что Кирилл – не просто наемный работник. В его поведении чувствовалась какая-то личная заинтересованность, какая-то скрытая цель.
Она поделилась своими подозрениями со Светой.
– Мне кажется, с Кириллом что-то не так. Он ведет себя очень странно.
Света, всегда практичная, попыталась ее успокоить.
– Лен, ты просто устала и нервничаешь из-за этого Волкова. Кирилл выглядит вполне профессионально. Молчаливый – это даже хорошо для телохранителя.
– Нет, Света, дело не только в молчании. В его глазах… я вижу что-то еще. Какую-то… неприязнь, что ли. Будто он меня ненавидит.
– Глупости, Лен. С чего бы ему тебя ненавидеть? Он тебя едва знает.
Но Ангелина не могла отделаться от этого тревожного чувства. Она чувствовала себя словно под чьим-то пристальным наблюдением, словно рядом с ней находится бомба замедленного действия, и она не знает, когда она взорвется.
Тем временем Игорь Волков продолжал свою осаду. Его настойчивость переросла в откровенную самоуверенность. Однажды вечером, после очередного спектакля, он подкараулил Ангелину у служебного выхода. Его дорогие духи душили, а взгляд был влажным и собственническим.
– Леночка, хватит играть в недотрогу, – произнес он тоном, не терпящим возражений, схватив ее за руку. Ангелина попыталась вырваться, но его хватка была сильной.
– Игорь, отпустите меня. Я уже говорила вам, что не заинтересована.
Волков усмехнулся, словно услышал удачную шутку.
– Заинтересована, еще как заинтересована. Просто пока не осознаешь своего счастья. Но я тебе помогу.
Его лицо приблизилось к ее лицу, и Ангелина почувствовала отвращение.
– Я никогда не буду с Вами, Игорь. Никогда.
Слова Ангелины, произнесенные твердо и безапелляционно, словно ударили Волкова по самолюбию. Его лицо исказилось от гнева.
– Ты еще пожалеешь об этих словах, Леночка. Ты будешь моей. Это не предложение. Это факт. Запомни это.
С этими словами он грубо отпустил ее руку и, злобно сверкнув глазами, удалился. Ангелина почувствовала не только страх, но и отвращение. Навязчивость Волкова перешла опасную черту.
Она обернулась и увидела в полумраке силуэт Кирилла. Он наблюдал за этой сценой с непроницаемым лицом. Ангелина впервые почувствовала не только подозрение, но и какое-то странное, необъяснимое чувство… облегчения от его присутствия. Словно эта молчаливая, настороженная тень могла ее защитить от надвигающейся опасности, исходящей от самоуверенного и озлобленного Волкова. Но в то же время она не могла отделаться от тревожной мысли: а что, если опасность исходит не только от Волкова? Что, если эта молчаливая тень скрывает свою собственную, темную тайну?