Трещали поленья за приоткрытой дверцей печки, шумел едва начавший закипать чайник, а за окном выла метель. Баграс то и дело поглядывал туда, за окно, хоть и видел там раз за разом только белесое небо, сугробы да кривую ветку старой скрипучей яблони. Ветку нещадно мотыляло ветром, и Баграс думал: до весны не достоит, одна из зимних бурь точно свалит побитое короедом, источенное жучками дерево, и надо бы самому срубить, пока не упало кому на голову.
Но думал он так вот уже третью зиму, а яблоня все стояла. И дядька Шорох одно посмеивался в усы, повторяя: «Коли охота топором помахать, так сходи за сухостоем, а наша старушка еще поживет. Небось летом яблочка запросишь!»
А сейчас Баграса все больше грызла тревога. Дядька Шорох ушел в заречный ельник еще поутру, проверять ловушки, и до сих пор не вернулся. И вроде о чем беспокоиться? Старый охотник в лесу как дома, может там и заночевать, если что, да и Волчок с ним. Но очень уж разгулялась непогода, и что-то грызло, царапало, то ли нехорошее предчувствие, то ли пустая паника, а может, просто давила на уши тишина пустого дома.
Ждал, прислушивался и все же, услыхав резкий, требовательный стук, невольно вздрогнул. Кинулся открывать, мимолетно изумившись, что не услышал обычного лая Волчка. Распахнул дверь. А там вовсе даже не дядька Шорох, а самая что ни на есть ведьма! Парит над сугробами на метле, подол зеленого платья на ветру развевается, кожаная жилетка ладно обтягивает грудь, а надвинутая на глаза беличья шапчонка вся в снегу.
— Отойди с дороги, что ли, залечу! — клацая зубами, едва выговорила ведьма. Порыв ветра швырнул снегом в лицо, и Баграс опомнился. Шагнул назад:
— Заходи. Или залетай, чего уж.
Пропустил незваную гостью, плотно закрыл дверь, обернулся. Ведьма пристроила метлу в угол и сейчас отряхивала шапку. Снег летел на пол и тут же расплывался мокрыми пятнами.
— Дай сюда, — Баграс вынул шапку из ее рук, отметил мельком, что мех плохой, летний, да и сама шапчонка старая, потертая. Тряханул еще раз и повесил на крюк в стене. Достал из сундука войлочные домашние тапки. — Переобувайся.
— Сп-пасибо, — ведьма стянула тонкие, не по погоде, кожаные сапожки, сунула ноги в тапки. На ее ножку, конечно, оказались велики, ну да велики — не малы, сойдут. — Ох и холодно здесь у вас! Думала, в ледышку превращусь, пока долечу.
И что, спрашивается, она забыла в этих краях? Сидела бы, то есть летала, там, где тепло.
— Иди, что ли, к печке, — отмахнувшись от внезапного раздражения, пригласил Баграс. — Грейся. Одеваться потому что надо по погоде, а не по-красивому, — добавил, не выдержав.
Проводил ее взглядом и вдруг понял — а и правда же, красивая! Ладная фигурка, золотые кудри почти до попы. Ведьма на подначку не ответила. Остановилась у печки, протянула руки к теплу.
— Чаю или поесть? — спросил Баграс.
А глаза у нее оказались синие-синие, как летнее небо. Зыркнула, правда, так — сразу ясно, лучше не пялиться.
— Объясни-ка, — нахмурилась, — ты всех так встречаешь?
— Как?
Ведьма хмыкнула.
— Теплые тапочки, горячая печка, чай, еда. Дальше что, спать уложишь?
— Гостевая кровать найдется, если нужно, — пожал он плечами. — Но если захочешь дальше лететь в ночь и метель, кто ж тебя держать станет? Только, поверь, в своем платьишке к утру станешь ледышкой по-настоящему.
— А ты, получается, добрый? — фыркнула она, совсем как сердитая лесная кошка.
— Послушай, ты не спрашивала разрешения, захотела и вошла, а теперь чем-то недовольна?
— Я довольна. Но удивлена!
— Зима, — коротко сказал Баграс. Достал жестяную миску, навалил из стоявшего в печи казанка картошки с мясом. — Садись, ешь.
Поймал полный изумления синий взгляд и пояснил, давя в себе вспыхнувшее вновь раздражение:
— Зима. Мороз. Метель. Волки, а то и кто пострашнее. Оставить путника за порогом – взять на себя его возможную смерть. Так понятно?
— Понятно. Спасибо. М-м, вкусно. Понятно, но все равно удивительно.
— В наших краях так принято. А ты, видать, с побережья?
— Как догадался?
— Это у вас там пустишь чужака в дом, а он вдруг окажется морским дьяволом и выпьет тебя во сне.
— Вам повезло, что можете такого не бояться, — передернулась ведьма.
Ела она быстро, больше не отвлекаясь на вопросы. А Баграса начала грызть вредная мыслишка: может, не случайно именно сегодня к ним забрела такая непростая гостья? Подсказки от судьбы редко бывают прямыми и понятными, но эта — куда уж ясней…
Девушка отставила пустую миску, и Баграс спросил:
— Можешь проверить, с человеком все в порядке или случилось что?
Несколько мгновений ведьма задумчиво его разглядывала, потом резко кивнула:
— Могу. Нужна его вещь, которой часто пользуется. Небольшая.
Баграс почесал в затылке.
— Нож подойдет?
— Давай.
Она зажала нож между ладоней и закрыла глаза. Баграс даже дыхание затаил – боялся помешать. Баек о ведьмах он слышал много, но увидал ведьму впервые в жизни — и, судя по тому, что видел, все те байки были чистой брехней. Никаких тебе плясок нагишом, вызова чертей или духов, кровавых или не очень жертв… Да и сама — не крючконосая старуха, не злобная растрепанная тетка, а очень даже миленькая девушка. Если бы не отрешенно-сосредоточенное лицо и слегка шевелившиеся губы, и вовсе не подумал бы, что прямо сейчас у него перед глазами творится ведьмина ворожба.
Но вдруг ведьма встала, шагнула к нему и уткнулась лбом в лоб. Сказала глухо:
— Смотри.
Смотри? Да на что? На темные ресницы и две рыжие конопушки на носу? Баграс — словно подсказал кто! — закрыл глаза. И увидел.
Дядька Шорох укрылся от метели под нависшими густым пологом еловыми лапами. Выкопал ямку, разжег в ней крохотный костерок, котелок на огонь поставил. Волчок лежал рядом, свернувшись в мохнатый клубок. Поглядеть – так все хорошо, переждет метель и пойдет себе домой спокойно, не в первый раз, дело привычное. Вот только — ель, под которой укрылся охотник, рывком отдалилась, и Баграс разглядел в круговерти метели смутные серые фигуры. То ли горные тролли, то ли льдистые великаны, да так ли важно, кто, если шли они прямиком на тот ельник, где пережидал непогоду дядька Шорох!
И как так получилось, что она не к городу вылетела, а наткнулась на упрятанную в лесу охотничью избушку? Хотя ей ли жаловаться! Спасибо всем богам за такое чудо, ведь еще немного, и замерзла бы, пожалуй, насмерть. Срезала, называется, путь, вот балбеска!
С другой стороны… Ведь не просто так ее понесло напрямик через лес, а не вкругаля по тракту. Метель выла над трактом, пугала, хохотала зловеще, а лес манил тишиной. И, кто знает? Может, все к лучшему. Как ни старалась Мия показать, что Багово «в этих краях так принято» ее не касается, но бросить человека на верную смерть не смогла бы. Да и Баг ей приглянулся. Надо же, в дом впустил без вопросов, накормил, обогрел. Ведьму! «Принято…» Мало ли, где как принято! Важно, где это самое «принято» соблюдают, а где считают устаревшей ерундой.
В полушубке и варежках Мия быстро согрелась, ветер больше не продувал насквозь, и она выжала из метлы все, что могла, и, пожалуй, еще немного сверх того. Неслась, только в ушах свистело. Метель била в спину, подгоняла, и теперь не грозило заблудиться: незримая путеводная нить вела точно к цели. Над заснеженными склонами, над обрывистыми берегами ручья – а ведь не соврал Баг, не успел бы он на лыжах! Как бы бежал по всем этим склонам и кручам? Кувырком? Мия довольно усмехнулась, крепче сжала метловище. Толстые меховые варежки делали хват не таким уверенным, как обычно, зато пальцы не стыли.
А вот и цель — седой, мрачный ельник, над которым поет и звенит: «Опасность, опасность, уходи!» — а сквозь вой ветра и скрип стволов слышен далекий треск, и почему-то от него морозом пробирает аж изнутри. А вон и та самая ель, даже без поиска не ошиблась бы: сквозь густые ветви отсвечивает живым теплым огоньком. Надо же, такая огромная, что под шатром ветвей можно не просто отдохнуть устроиться, но даже костерок развести!
Затормозила Мия опасно, чуть не врезалась в заснеженные еловые лапы. Дернула метловище, метла встала дыбом, взметнув снег. Из-под елки раздалось глухое песье ворчание, а следом и охотник подал голос:
— Кого принесло в ночи?
— Ты, дядька Шорох, глухой совсем? Нос наружу высунь, послушай, что творится! Уходить тебе надо, пока жив.
Еловые ветви-лапищи разошлись, выпуская кряжистого бородача в полушубке нараспашку.
— Там! — махнула рукой Мия.
Треск слышался все отчетливей, все громче.
— Твою ж наперекосяк! — Мия и моргнуть не успела, как бородач оказался на лыжах. И уже на бегу спросил: — Ты откуда взялась?
— Баг прислал, — Мия выровняла метлу и держалась теперь с охотником вровень, чуть выше.
— А он тебя где откопал?
— В Ардоран летела, сбилась с дороги.
— Удачно сбилась.
— Еще как удачно. Послушай, ты на лыжах не очень-то быстрее тех, кто бы там ни был. Может, на метлу?
— Сдурела?!
«Ну и не больно-то хотелось!» — фыркнула про себя Мия, поднялась повыше и оглянулась назад. Но тех, кто шел там, ломая лес и навевая ужас, надежно скрывали сумерки и метель. Даже не понять, насколько они далеко или близко!
А метель завывала все сильней, хохотала зловредно, швыряла колючие снежинки в лицо. Зловеще скрипели, раскачиваясь, высоченные ели. Но хуже всего, что Мия совсем не знала, куда лететь. Путеводная нить поиска привела к охотнику, а обратно — даже если бы она пыталась запомнить дорогу, даже если бы метель не слепила глаза и ночь не надвигалась стремительно, все равно для нее все елки на одно лицо! Тем более сверху. Лес и лес, и где в этом лесу искать избушку Бага или дорогу в Ардоран? Только и остается держаться рядом с дядькой Шорохом и надеяться, что неведомая жуть их не догонит. А он не собьется с дороги, не въедет в какую-нибудь внезапную ямищу или корягу, скрытую снегом, не переломает лыжи или ноги…
Мия тряхнула головой, зашептала стряхивающий морок наговор. Эти, сзади, еще и панику нагоняют, вот же твари! Человек и пес внизу двигались быстро, но Мия на всякий случай, приотстав, кинула сбивающую со следа путанку. Поможет ли, нет, а все-таки спокойнее. Нагнала дядьку Шороха. Заворчал пес, охотник бросил на ведьму быстрый взгляд, спросил:
— Чего здесь крутишься? Летела бы себе.
— Куда?! — в сердцах воскликнула Мия. — Нет уж, тебя я нашла, теперь твоя очередь меня отсюда вывести.
— Твою ж наперекосяк! Ладно, давай за мной.
Так и неслись сквозь метель, а верней сказать, охотник несся да его пес, а Мия летела, пригибаясь и пряча лицо от ветра, и почти радовалась, что не нужно гнать на полной скорости. Треск позади то ли отдалился, то ли в другую сторону ушел — не понять, но страх померк, почти рассеялся, маячил смутной тенью где-то вдали — и только. А когда дядька Шорох выбрался наконец из густого ельника на дорогу, и вовсе от сердца отлегло. И тревожный вой метели больше не пугал — воет, и пусть себе воет.
И уже показались вдали сторожевые башни Ардорана с зажженными на них огнями, уже донес ветер гулкие, резкие удары набата — как видно, Баг предупредил горожан, и те ждали нашествия и готовились дать отпор. «Одна я здесь не понимаю, что происходит!» — недовольно подумала Мия. Неприятное чувство: ведьма всегда должна понимать больше прочих, а не меньше! Но в ее родных краях ничего похожего и в помине не было, и, если уж честно, сейчас она радовалась в глубине души, что может спрятаться за охотника с его псом или за горожан. Они знают, что за напасть на них движется? Прекрасно, им и карты в руки!
И тут — когда до городских ворот осталось всего ничего, каких-то полсотни шагов, не больше! — перед дядькой Шорохом взметнулся снег, закрутился десятками вихрей, замельтешил! Истошно завизжал матерый пес, от ворот побежали люди, охотник размахивал, кажется, ножом — снег слепил, лез в глаза, Мия не могла даже рассмотреть толком, что происходит. И уже совсем ничего не понимала! Вихри добрались и до нее, и вдруг почудилось, что не метель вьюжит вокруг, а белесые мохнатые мыши, мелкие и зубастые.
— Что еще за пакость? — прошипела Мия. И шарахнула что было сил изгоняющим заклятьем, приправив его на всякий случай наговором от морока.
— Входи, Мия, будь гостьей нашего дома.
Ведьма посмотрела ошарашенно, будто не ждала приглашения. Спросила:
— Ты серьезно?!
— Конечно. Заходи скорее, а то мороза напустим. И так дом выстыл, пока в лесу были.
Забавно было смотреть, как ведьма входит в дом. Шагнула через порог, осмотрелась. В лесу она казалась посмелее — может, из-за того, что хотела только отогреться и ни о чем другом не думала? Баграс зажег лампу в прихожей, скинул полушубок, достал тапочки себе и ведьме. Мие. Такое нежное, не подходящее для ведьмы имя. Спросил:
— Устала?
Она щурилась на свет, не спешила отвечать. Прислонилась к стене, медленно, дрожащими пальцами расстегивала полушубок. Конечно, устала. Еще, небось, и напугалась. Мало ли что ведьма — девчонка же! И снова подумалось – какие черти понесли ее в Ардоран?
— А это что еще? — рука ведьмы шустро метнулась к карману полушубка. — Ай, черт, кусается! Вот же тварь! — Вытащила, крепко зажав в ладони, зубастого белого звереныша — метельную мышь. — Баг, два вопроса. Кто это и как оно оказалось в моем кармане?
— Радуйся, что в кармане, а не за пазухой, — Баграс подавил смешок, припомнив, как ему однажды ответил на тот же вопрос дядька Шорох: «Скажи спасибо, что не в трусах!» — Эти тварюшки везде пролезут. Метельные мыши. Они ж на тебя лезли — там, за стеной. Вот одна и долезла. Ты не бойся, они только стаей опасные. А в город обычно поодиночке залетают.
Мия поднесла зверушку к лицу.
— Мышь, говоришь? Ладно. Пристроим эту мышь к делу, будет знать, как по чужим карманам гулять.
Зверушка пронзительно заверещала, будто решила обругать ведьму на чем свет стоит. А та словно поняла: хмыкнула и сказала важно:
— Слушай меня, мышь, внимательно. Беру тебя в фамильяры и нарекаю Снежком. Отныне ты в моей воле, мои глаза и уши, мой товарищ и компаньон. Я сказала, да будет так.
Что-то она, видать, еще и ворожила заодно со словами, потому что мышь пискнула и осталась сидеть на ладони у Мии, когда та разжала пальцы.
— Ну вот, не успела осмотреться, а уже живностью обзавелась. Баг, ты обещал рассказать. Что за жуть, от которой я твоего дядьку уводила, что за мыши такие странные, что у вас здесь за порядки — у меня сплошные вопросы в голове!
— Только эти? — спросил он.
Ведьма вздохнула:
— Не только. Еще — где тут можно лечь и поспать, почему ты меня вообще к себе привел и гостьей назвал, и что дальше?
— А что — дальше? Живи себе.
— Я думала найти кого-нибудь, кто комнатку мне сдаст и помещение под лавочку. А теперь и не знаю. Запутал ты меня своим гостеприимством!
— Пойдем, запутанная, — Баграс помог ей снять полушубок и повел в дом, зажигая по пути лампы. — Смотри, здесь холодный коридор. Тут в кадушках крупа, та дверь — в кладовку, этот лаз в погреб, а вон тот — в ледник. Сюда вот — если помыться-постираться, ну и свои дела сделать. Здесь — осторожно, порог высокий, не споткнись! — кухня. Когда печка топится, самая теплая комната. Там вон, — махнул рукой на две двери рядом, — мы с дядькой спим. А ты сюда иди, здесь у нас гостевая комнатушка. Смотри, к этой стенке печка примыкает, тебе тепло будет. Осмотрись пока, я растоплю, а потом поесть соберу чего-нибудь.
Посмотрел в растерянное лицо, попробовал увидеть комнатку чужим — ее — взглядом. Стены обшиты толстым брусом, на кровати меховое одеяло, свеча на крохотном столе, табуретка. Может, она совсем к другому привыкла?
— Переночуешь, а завтра, если не нравится, поищешь комнату получше. Я подскажу, у кого спросить можно.
И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Пока растапливал печь, вернулся дядька. Положил на стол завернутую в полотенце краюху свежего хлеба из пекарни Гризы, принес из кладовой кусок копченой оленины. Спросил:
— И вот как ты умудряешься, а? То волки у него, то ведьма…
— Меня еще никто не ставил рядом с волками, — смешливо сказала Мия. Надо же ей было выйти как раз сейчас!
— Не в обиду ни тебе, ни волкам, — дядька Шорох ничуть не смутился. — Подсаживайся, поедим. Горячего нет ничего, но хоть хлеба с мясом. Я-то, честно сказать, после такой пробежки готов сожрать все, что есть в доме.
Баграс поставил чайник на огонь, посмотрел, как дядька с Мией наперегонки делают бутерброды, и покачал головой:
— Кое-чего здесь не хватает. Я сейчас.
Соленьями их снабжала все та же Гриза. Семья у пекарки большая: две дочки с зятьями да две незамужних, сыновей трое с женами, детворы — полон дом. Заготовок в зиму всегда с избытком делали — и погреб, и кладовые набиты доверху. И за двумя одинокими мужчинами по соседству Гриза присматривала. «Одичаете, — говорила, — совсем без женской руки».
А Баграс и дядька Шорох, два охотника, всю осень и половину зимы и в городе-то не появлялись. Осенью били птицу, нагулявшую жир к перелету на юг, оленей, лосей, кабанов, а случалось, и медведей. Отдавали Гризе — коптить, вялить, топить жир. А заодно меняли часть мяса на хрустящие соленые огурчики, квашеную капусту, упругие грузди, душистую ягодную наливку, сладкое варенье.
Наливку Баграс и прихватил первым делом. Выбрал брусничную, после беготни по морозу — то что надо. Набрал груздей в миску, положил туда же с десяток огурчиков горкой. Проворчал:
— Вот придумали еще, сухие бутерброды трескать.
Когда вернулся, дядька рассказывал о льдистых великанах и горных троллях.
— Великаны — они тупые, что взять, лед вместо мозгов. Там, в лесу, они были. Их манера — переть вперед, не сворачивая, и все по пути крушить. Вот только тупых обычно направляет кто-нибудь умный, верно?
— И кто у вас здесь такой умный? — Мия откусила от бутерброда, а ее мышь возмущенно заверещала, будто требовала и ее угостить. Она сидела у ведьмы на плече, и та протянула ей кусочек хлеба.
— Не поверишь — тролли.
Она и вправду не поверила, вытаращилась, будто услышав невесть какую глупость. И, кажется, даже не заметила, как Баграс накрыл мясо на ее бутерброде распластанным огурчиком. Только уже откусив, что-то промычала одобрительно. А дядька объяснил: