Смех и слёзы

Свою молодую классную руководительницу «7Б» обожал, поэтому, когда на классный час Елена Григорьевна вошла понурая и с тоскливым выражением лица, все тревожно замерли. Даже задние парты перестали пихаться и перешёптываться. Учительница окинула детей рассеянным взором и начала:

– Я только что от Геннадия Дмитриевича. Через месяц к нам приезжает комиссия из РОНО, и надо показать не только наши успехи в учёбе, но и то, что после уроков мы не теряем времени зря. Наш «седьмой бэ» выбрали, чтобы мы поставили спектакль.

Класс негромко зашумел, отчётливо послышались гневные нотки. Нет, если надо – ради своей Леночки они в лепёшку расшибутся, но сделают. Вот только сейчас все отлично понимали, что дело исключительно в желании выслужиться завуча Крокодила: сначала его так прозвали за созвучность мультфильма и имени, потом за характер. Молодой, амбициозный, он, по слухам, даже пединститут закончил благодаря «общественной активности». А придя в школу, такой же «общественной суетой» и подхалимажем стал заведующим по воспитательной работе. Но учительствовать всю жизнь Крокодил не собирался, в нынешней должности видел лишь ступеньку карьеры, так что показухой занимался по любому поводу и без повода. Те из учителей, кто постарше и поопытнее, быстро научились его осаживать – вот и выбрал он в качестве очередной жертвы самую молодую, мягкую характером и потому беззащитную.

Елена Григорьевна ещё раз окинула всех грустным взором, потом тихо, но твёрдо сказала:

– Надо. Поставим, ребята, «Гамлета». Я сейчас раздам вам роли, потом перепишете текст в библиотеке.

На улицу класс вышел непривычно задумчивый. Никто не бросался снежками и не толкался в сугроб, не пытался подкинуть тающий комок приятелю за шиворот. Один из мальчишек высказал общую мысль:

– Ух, Крокодил, гадина. Опять грамоту захотел, а свалил на нашу Леночку. Спектакль ему. Весело чтобы, но и трагично, блин.

Шедший самым последним Витька – ему как раз досталась роль Гамлета – вдруг на секунду замер, потом подпрыгнул на месте и весело махнул рукой:

– А ну, народ, давай все ко мне. Есть идея, – и он хищно улыбнулся. – Значит, хочет Крокодил спектакль? Чтобы проняло, но с оптимизмом? Будут ему и смех, и слёзы.

За репетиции взялись со следующего дня. На радость классной руководительнице – дружно, а вскоре дети вообще договорились готовить и репетировать сами, без помощи Елены Григорьевны, чему она, и так заваленная остальными школьными делами, была только рада. Пробный спектакль перед родителями сыграли блестяще, так что на следующий пригласили комиссию из РОНО. Гостей и директора усадили на первый ряд, остальные опять заполнили родители. Крокодил сиял как новенький самовар: ведь с чего-то помимо комиссии соизволил поучаствовать и пришёл на спектакль аж заместитель министра образования области… Седьмой бэ страховался железно, пускай для этого и пришлось посвятить в задумку ещё двух посторонних. Старшую сестру одной из девочек, за которой ухаживал как раз сын того самого зама министра. И её парня, причём он, услышав про идею, сначала чуть не свалился со стула от хохота, а дальше железно гарантировал – отца на спектакль он затащит.

Завуч встал и произнёс длинную речь о том, как это хорошо, когда дети в школе заняты не только учёбой, но и самостоятельно выбрали и поставили такую серьёзную вещь, как спектакль Шекспира. Ведь настоящая классика – это произведение на века, где ценится каждое слово, потому до сих пор вызывает у зрителя подлинные смех и слёзы. Презрительный взгляд, которым его наградил зам министра – он-то как раз отлично знал цену всех этих «самостоятельных внеклассных инициатив молодых учителей» и терпеть их не мог – Крокодил на радостях не заметил.

Дальше погас свет, и представление началось.

«Горацио считает это всё

Игрой воображенья и не верит

В наш призрак, дважды виденный подряд», – лились стихи в переводе Пастернака.

Комиссия вежливо внимала и скучала.

«Что делать нам? Как нам его спасти?

Как вылечить? Чем облегчить страданья?

Он похудел, он перестал расти,

О слабое, несчастное созданье! – вещал мальчик, игравший стражника. –

Вот я и предложил ему побыть

На страже с нами нынешнею ночью

И, если дух покажется опять,

Проверить это и заговорить с ним».

Мальчишки и девчонки осторожно переглянулись… Всё нормально, их не остановили, никто не обратил внимания. Отлично!

И вот явился призрак, а Горацио заговорил:

«Грустишь, тоскуешь, жизнью недоволен,

Так плохо спишь, не ешь, не пьёшь.

Тебе не помогают процедуры,

Настойки из целебных корешков,

Напрасно выпил ты сто два ведра микстуры,

Ты не в постели, ты по замку всё бредёшь!

Кто ты, без права в этот час ночной

Принявший вид, каким блистал, бывало,

Похороненный Дании монарх?

Я небом заклинаю, отвечай мне!»

Зрительный зал замер, по нему прокатился первый смешок.

«– Постойте. Сядем. Кто мне объяснит,

К чему такая строгость караулов,

Стесняющая граждан по ночам?

Народец должен слушать только о войне.

Рассказы о несчастьях, о беде.

Об ужасах, о Синей Бороде.

Он будет плакать, плакать день и ночь!

Что кроется за этою горячкой,

Потребовавшей ночь в подмогу дню?

Кто объяснит мне это?

– Постараюсь.

По крайней мере, слух таков.

Чем больше слёз, тем больше облегченья.

В слезах и заключается от всякого раздумия леченье

И подданные выплакать наружу все должны сомненья.

Такие королю дают министры все решенья.

Вот тут-то, полагаю, и лежит

Важнейшая причина наших сборов,

Источник беспокойства и предлог

К сумятице и сутолоке в крае».

Смешки в зале стали чуть громче, но как-то неуверенно, ведь дальше снова пошёл верный текст Пастернака до самого конца первой сцены. Вторая началась вроде бы благопристойно, но вот в диалоге Горацио и Гамлета по мелочи началось опять: