Дождь стекал по мостовой, словно слезы давно забытого божества, и Город Полуночи тонул в его холодном объятии. Улицы, узкие и кривые, как вены стареющего мира, блестели под тусклым светом фонарей, чьи оранжевые ореолы едва пробивались сквозь пелену сырости. Ветер, пропитанный запахом мокрого камня и ржавчины, шептал о чем-то утраченном, но никто не слушал. Никто, кроме Кая.
Он шел, сутулясь под тяжестью невидимого груза, его темный плащ промок до нитки, а капли дождя стекали с растрепанных черных волос, падая на бледное лицо. Каю было около тридцати, но в его глубоко посаженных глазах, где тлел лихорадочный огонь, читалась усталость человека, прожившего несколько жизней. Худощавый, с упрямой линией подбородка, он казался одновременно хрупким и несгибаемым, как тростник, что гнется под ветром, но не ломается. Его руки, спрятанные в карманах, нервно сжимали старую кожаную сумку, висевшую через плечо. В ней — его записи, обрывки мыслей, наброски, которые он делал, пытаясь поймать ускользающий смысл. И еще что-то. Что-то, чего он сам не мог объяснить.
Кай остановился перед витриной антикварной лавки, чья вывеска, выцветшая от времени, едва читалась: «Книги и тени». Отражение в стекле показало ему незнакомца: изможденное лицо, тени под глазами, взгляд, который искал и не находил. Он отвернулся, словно боясь встретиться с самим собой, и толкнул тяжелую деревянную дверь. Колокольчик над входом издал хриплый звон, будто кашель старика, и Кай шагнул внутрь.
В лавке пахло пылью, кожей и чем-то неуловимо сладковатым, как дыхание забытых воспоминаний. Полки, прогибающиеся под тяжестью книг, тянулись к потолку, а в углах громоздились стопки фолиантов, пожелтевших от времени. Единственный источник света — старая лампа с зеленым абажуром — отбрасывала длинные тени, которые шевелились, словно живые. За прилавком сидел старик, чье лицо напоминало смятый пергамент. Его глаза, скрытые за толстыми линзами очков, казались слишком живыми для этого места, будто он знал больше, чем говорил.
— Ищешь что-то особенное? — голос старика был низким, с легкой хрипотцой, как шорох листвы под ногами.
Кай не ответил сразу. Он прошелся вдоль полок, проводя пальцами по корешкам книг, словно надеялся, что они сами подскажут ему путь. Его движения были медленными, почти ритуальными, но в них чувствовалась едва сдерживаемая тревога. Он искал. Всегда искал. Ответы на вопросы, которые жгли его изнутри с тех пор, как он потерял ее. Ту, чье имя он теперь произносил только во сне, боясь, что оно растворится, как дым.
— Книги о смерти, — наконец сказал он, не глядя на старика. Его голос был тихим, но в нем звенела сталь.
— Не сказки. Не религия. Что-то… настоящее.
Старик хмыкнул, поправляя очки. Его пальцы, тонкие и узловатые, как ветки, забарабанили по прилавку.
— Настоящее, говоришь? — он наклонился ближе, и свет лампы высветил глубокие морщины на его лице.
— Смерть — не то, что ты найдешь на страницах. Она найдет тебя. Но… — он замолчал, оглядывая Кая с ног до головы, будто взвешивая его душу. — Есть одна книга. Не для всех.
Кай замер. Его сердце, до этого бившееся ровно, вдруг ускорило ритм. Он повернулся к старику, и в его глазах вспыхнул тот самый лихорадочный огонь, который делал его одновременно пугающим и притягательным.
— Покажите, — сказал он, и в его голосе не было просьбы, только требование.
Старик поднялся, кряхтя, и скрылся в глубине лавки, где тени становились гуще, а воздух — тяжелее. Кай ждал, прислушиваясь к шороху шагов и скрипу половиц. Его пальцы невольно коснулись сумки, где лежали его записи — страницы, исписанные вопросами без ответов. «Почему она ушла? Что там, за гранью? Есть ли смысл в этом бесконечном круговороте?» Он закрыл глаза, пытаясь отогнать образ ее лица, но тот, как всегда, всплыл перед ним: улыбка, мягкие волосы, голос, который он больше никогда не услышит.
Старик вернулся, держа в руках книгу. Она была небольшой, но тяжелой, в потрепанном кожаном переплете, черном, как ночь без звезд. На обложке не было ни названия, ни узоров — только едва заметные царапины, словно кто choir пытался вырвать из нее тайны. Кай протянул руку, но старик отдернул книгу, глядя ему прямо в глаза.
— Это не просто книга, парень, — сказал он, и в его голосе появилась новая, тревожная нота. — Она… выбирает. Если возьмешь ее, пути назад не будет.
Кай смотрел на книгу, и ему казалось, что она смотрит на него в ответ. Что-то внутри него — инстинкт, страх, предчувствие — кричало, чтобы он ушел. Но другой голос, тот, что родился из боли и отчаяния, шептал: «Это твой шанс». Он кивнул, почти неосознанно, и старик, вздохнув, передал ему книгу. Ее поверхность была холодной, как лед, но от нее исходило странное тепло, будто она была живой.
— Сколько? — спросил Кай, уже зная, что заплатит любую цену.
— Не в деньгах дело, — старик покачал головой.
— Цена придет позже. И ты ее узнаешь.
Кай не стал спорить. Он сунул книгу в сумку, чувствуя, как ее вес тянет его к земле, и вышел из лавки, не попрощавшись. Дверь за ним захлопнулась с глухим стуком, и колокольчик звякнул в последний раз, словно прощаясь. Дождь усилился, и Город Полуночи снова поглотил Кая, но теперь в его руках было нечто большее, чем просто книга. Это был ключ. Или, возможно, ловушка.
Он шел по мокрым улицам, не замечая, как его отражение в лужах начало меняться. На мгновение в воде мелькнула тень — не его, а чья-то другая. Высокая, закутанная в текучие одежды, с лицом, скрытым маской. Кай остановился, сердце заколотилось, но, когда он снова посмотрел вниз, там был только он. Один. Как всегда.
Город Полуночи не спал, но и не жил. Он дышал, как больное животное, чьи вздохи растворялись в шуме дождя. Кай, сжимая в руках сумку с таинственной книгой, шел по узким переулкам, где фонари мигали, будто подмигивая его тревоге. Вода стекала по его лицу, смешиваясь с потом, несмотря на холод. Он чувствовал, как книга в сумке оттягивает плечо, словно не просто предмет, а нечто, обладающее собственной волей.
Город Теней не знал покоя, и его улицы, текучие, как ртуть, вели Кая и Лиру все глубже в лабиринт этого мира. Мелодия Лиры, тонкая и печальная, звенела в воздухе, отгоняя голодные тени, но даже она не могла заглушить шепот книги, что лежала в сумке Кая. Ее страницы, казалось, дышали, нашептывая обещания и угрозы, и каждый шаг Кая был борьбой с желанием открыть ее снова. Он шел за Лирой, его темный плащ развевался, как крылья раненой птицы, а лицо, бледное и изможденное, отражало внутреннюю бурю. Глаза, глубоко посаженные, горели лихорадочным огнем, но в них уже проступала тень сомнения. Он доверял Лире — или хотел доверять, — но Город Теней
учил его, что верить здесь опасно.
Лира остановилась у края улицы, где здания, искривленные, как кости, смыкались, образуя узкий проход. Ее полупрозрачная фигура, окутанная платьем, сотканным из лунного света, дрожала, словно она чувствовала что-то, чего Кай не видел. Ее длинные волосы колыхались, как под водой, а глаза, большие и печальные, смотрели на проход с тревогой.
— Дальше… опасно, — сказала она, и ее голос, мягкий, как шепот, дрожал.
— Это место… оно видит тебя. Видит все.
Кай сжал книгу в руках, чувствуя, как ее тепло проникает в ладони. Он хотел спросить, что она имеет в виду, но слова застряли в горле. Проход перед ними был не просто темным — он был живым. Стены, покрытые зеркальными поверхностями, отражали не улицу, не Лиру, не Кая, а нечто иное: мелькающие образы, лица, сцены, которые исчезали, стоило моргнуть. Кай шагнул ближе, и зеркала задрожали, как поверхность воды, в которую бросили камень.
— Что это? — спросил он, и его голос был хриплым, словно он боялся ответа.
Лира повернулась к нему, и в ее глазах вспыхнул далекий огонь.
— Лабиринт Отражений, — прошептала она.
— Он показывает то, что ты прячешь. То, что ты боишься. То, чего желаешь. Если войдешь, можешь не вернуться.
Кай посмотрел на нее, потом на проход. Его сердце колотилось, но отступить он не мог. Не теперь, когда Морбус назвал его Искателем, когда книга шептала о правде, а боль утраты жгла его изнутри. Он вспомнил ее — ту, чье имя он боялся произносить, — и этот образ дал ему силы.
— Я должен, — сказал он, и его голос был тверже, чем он ожидал.
— Если там есть ответы, я найду их.
Лира хотела возразить, но лишь кивнула, ее лицо исказилось болью. Она отступила, напевая свою мелодию, и Кай шагнул в проход. Мир вокруг него взорвался осколками света, и он оказался в Лабиринте Отражений.
Зеркала окружали его со всех сторон, их поверхности были не стеклом, а чем-то живым, текучим, как ртуть. Они отражали не одного Кая, а десятки, сотни версий его самого: Кай, смеющийся, с мягкой улыбкой, какой он не видел годами; Кай, старый и сломленный, с пустыми глазами; Кай, чьи руки были покрыты кровью, а лицо искажено яростью. Он отвернулся, но зеркала следовали за ним, их поверхности изгибались, создавая коридоры, которые вели в никуда. Воздух был густым, пропитанным запахом металла и чего-то сладковато-гниющего, а каждый шаг отдавался эхом, как удар молота.
Кай остановился перед зеркалом, которое показало не его, а ее. Она стояла там, живая, с мягкими волосами, падающими на плечи, и улыбкой, которая когда-то была его солнцем. Ее глаза, теплые и живые, смотрели прямо на него, и Кай почувствовал, как его горло сжимается. Он протянул руку, но пальцы коснулись холодной поверхности, и образ задрожал, как мираж.
— Ты не настоящая, — прошептал он, но его голос дрогнул. Он хотел верить, что это она, что Город Теней каким-то образом вернул ее ему. Зеркало ответило: ее губы шевельнулись, и он услышал ее голос, мягкий, как весенний ветер.
— Кай… почему ты не спас меня?
Он отшатнулся, его дыхание стало рваным. Зеркало изменилось, показывая сцену из прошлого: больничная палата, ее бледное лицо, его рука, сжимающая ее пальцы, пока они не стали холодными. Кай закрыл глаза, но образы проникали в его разум, как яд. Он повернулся, чтобы бежать, но лабиринт изменился, и теперь каждое зеркало показывало ее — в разные моменты их жизни, в моменты счастья, боли, утраты. Она смеялась, плакала, кричала, и каждый звук был ножом в его сердце.
— Хватит! — выкрикнул Кай, и его голос эхом отразился от стен. Он ударил по зеркалу кулаком, и оно треснуло, но вместо осколков из трещин потекла кровь, густая и черная. Кай отступил, его руки дрожали, а книга в сумке нагрелась, шепча слова, которые он не мог разобрать. Он побежал, но лабиринт менялся, коридоры изгибались, зеркала множились, и каждое показывало новую версию его жизни: Кай, который никогда не встретил ее, живущий пустой, но спокойной жизнью; Кай, который спас ее, но потерял себя; Кай, который умер вместо нее, чья тень теперь бродила по Городу Теней.
Он остановился, задыхаясь, и упал на колени. Перед ним было зеркало, больше других, чья поверхность была гладкой, как озеро. В нем он увидел их вместе — не такими, какими они были, а какими могли бы быть. Они стояли в саду, под солнцем, которого Город Теней не знал, и она держала его руку, смеясь. Кай почувствовал, как его воля слабеет. Он мог остаться здесь, в этой иллюзии, где боль утраты не существовала. Он протянул руку, и зеркало задрожало, как будто приглашая его войти.
— Кай… — ее голос был таким реальным, что он почти поверил.
— Останься со мной.
Но в этот момент он услышал другой звук — мелодию, тонкую и печальную, прорезающую иллюзию, как нож. Лира. Ее голос, напевающий где-то вдалеке, напомнил ему, что это не реальность. Кай стиснул зубы и заставил себя отвести взгляд. Он достал книгу и открыл ее, надеясь найти силы. На странице проступили слова, написанные его почерком: «Иллюзия — это клетка. Правда — ключ».
— Ты не она, — сказал он, и его голос был хриплым, но твердым.