Снимки Запретного города

Глава 1 - "Старые фотографии"

В начале осени на Тверском бульваре исчезают тележки с мороженным. Все также тепло, просто воздух прозрачней, и все больше тянет домой читать, а не гулять.
Первый раз мы просто гуляем, не обсуждая ничего особенного и никуда не торопясь.

На нем просто рубашка и брюки, а не странные костюмы, что тогда были в почете у само назначенной власти разнородных ОПГ. Он то и дело поправляет неприлично выросшие волосы, с челкой, спадающей ему на глаза.

Сердце мое рядом с ним все равно бешено стучит. Я всегда понимаю, что человек хочет, даже, если он молчит. А он рассказывает все, что произошло, но я все равно ничего не понимаю. И ощущение такое, как на контрольной по математике, которую нельзя переписать, условия задачи не задерживаются в голове, туман и паника. Эти чувства так живы во мне. Хотя мне уже девятнадцать, и я давно закончила школу.

Он достает из объёмной кожаной папки кошелек из тонкого шелка с росписью на ремешке и протягивает мне.

- Ты его оставил?

- Просто ловкость рук. Он был самым маленьким, чтобы можно было спрятать в рукаве.

- Я не ожидала такого от тебя, - улыбаюсь я.

- Уверен, что ожидала, - складка между бровей становится такой глубокой, что туда можно положить закладку от книги.

Я беру кошелек и меня начинает качать. Он не пустой. Я сажусь на лавочку и смотрю, что внутри.

Черепаховый гребень блестит своим золотым драконом. Много десятков лет назад этот гребень был в прическе самой императрицы Вань Жун в Запретном городе, возможно, даже в первую брачную ночь.

Я нащупываю пучок у себя на затылке и закрепляю гребень.

Он достает сигарету и закуривает, не отрываясь глядя на меня.

Дым стелется сизой лентой в воздухе, поднимаясь до желтых листьев деревьев. Как граница между нами и прошлым, из которого идут за нами старые герои.

***

Субботний завтрак проходил, как всегда тихо. В гостиной окнами на набережную Амура сидели трое: мама, папа и я.

Большой раскладной стол, покрытый белой скатертью с вышивкой, блюдо с оладьями, большой чайник, варенье и сгущенное молоко. Папа, надев очки на благородную лысину, читал новую книгу Лема. Я с нетерпением ждала, когда он дочитает, дальше книга переходила ко мне. Так у нас было заведено. Большая библиотека, разбросанная по стеллаж в моей комнате, гостиной и по всей длине коридора была заполнена на 40 процентов научной фантастикой, на 30 процентов современной литературой, а остальная часть была выкуплена из комиссионных магазинов – старые издания русской и зарубежной классики. Например, недавно я добралась до Александры Брунштейн и Шарлоты Бронте.

Самое время для 13 летней девочки, у которой в почете стихи Ахматовой и Блока.

Ну, и от семьи никуда не денешься. От ее воспитания, так сказать.

Пластинка Нино Рота на проигрывателе закончилась, и мама, которая одной рукой державшая фарфоровую чашку с росписью в виде золотистых и бежевых осенних листьев, а второй – карандаш, встала, чтобы перевернуть ее. Я, тоже оторвавшись от книги, заглянула в ее альбом:
там были развалины какого-старого и когда-то красивого кирпичного дома. Территория была вся заросшая, где-то не было окон, часть стены обвалилась.

Я подумала, как же я хочу, вместо уроков на фортепиано – сбежать по широкой и помпезной нашей лестнице на набережной, и просто прогулять весь урок, слушать "Наутилус Помпилиус" на своем кассетном плеере. Представлять себе разное, улыбаться тому, что в голове, мечтать.

Весна в Хабаровске начиналась красиво расцветал белый и розовый багульник, потом сакура с ее ажурными цветами, черемуха, сирень. Она начиналась быстро и к началу мая уже все ходили в летних платьях.

Я с невероятной грустью закрыла книгу, собрала ноты в папку и крикнув родителям, которые продолжили сидеть за столом, каждый занятый своим делом, что я ушла.

Мне надо было дойти до центра детского творчества, в который я ходила вот уже с 5 лет. Дом был из старой дореволюционной построек, из красного кирпича. С большими красивыми дверями, с узкими удлиненными окнами и орнаментов из серого камня.

По бульвару вверх шагать было минут 25. И я, как всегда, рассматривала то людей, то облака, то окна и что в них происходит. Очень редкие машины проезжали мимо, это был 1990 год. Скоро начнутся перемены, которые тряхнут не только мою семью, но и всю страну.

А пока мне было 13, я влюблялась в книжных героев, была абсолютна счастлива и не знала, чем буду заниматься в жизни.

Как бы я не старалась, игра на фортепиано мне не давалась. Учительница негодовала и стукала моими пальцами и по закрытый крышке. Я с усилием глотала подступающие слезы, и вообще пыталась держаться с достоинством. Позже, когда меня учили играть на гитаре мои студенческие друзья, я поняла, что всему можно научиться, если человек, который тебя учит достаточно добр и понимает твои способности. Нина Васильевна же пыталась угодить моей маме и бабушке. Мама была достаточно известным художником на Дальнем Востоке и имея второе образование – модельера одежды, получившей в Риге – могла с легкостью достать зарубежные ткани, в чем была основная проблема у модниц СССР, но и сделать качественно по выкройке любое платье по выкройке из редкого и желанного журнала Burda, который маме удавалось достать. Бабушка была рангом повыше в этом непростом деле, как одежда, она была ведущим закройщиком в единственном на тот момент – доме моделей. Она могла сшить сногсшибательное пальто или шубу. В ее подчинении было около 30 высококлассных портних и белошвеек. Тех, что учили их мамы – жены ссыльных дворян и раскулаченных помещиков.
Поэтому, на моей школьной форме, прямо как страниц повестей о детстве и юности дочек интеллигенции в царской России, были ажурные белые воротнички, которые завязывались тонким шелковым шнурком с бусинкой на конце.

Нина Васильевна, как и все мои учительницы и учителя в этом прекрасном центре, знали мою семью: отца – военного подполковника, строившего военные аэродромы и городки, Деда – полковника, руководившего самой большой военной частью в Хабаровске, бабушку и маму.