Снова будешь моей, девочка

Глава 1

Милана

– Вас сегодня парень искал, – официантка расставляет на столе чашки с чаем. – Я сразу не вспомнила.

– Что, какой парень?

Я поднимаю брови.

В мою скучную жизнь давно не вписывается ничего, кроме мужа, ребенка, и работы. Девчонки за столом бросают на меня любопытные взгляды. По спине идет холодок.

Зря она при всех сказала.

Рядом Юлька, наши мужья знакомы, а язык за зубами она держать не умеет. Мой обязательно узнает об этом. Официантка улыбается на прощание и идет обслуживать соседний столик.

– Какой еще парень? – интересуется Юля тоном дознавателя.

Точно запомнит и передаст. Я хихикаю в ответ, чтобы притупить ее бдительность, хотя мне не до смеха.

– Она что-то путает. Ну какие парни, Юль.

Девчонки разбирают чай. Мы уже закончили обед – по чашечке, и пора на работу. Юля увлекается телефоном, и выпадает из беседы. Может, забудет. Меня беспокоит не неизвестный парень, а потенциальная реакция Глухарева на эту историю.

– Возьму пирожное, – улыбаюсь я, и иду к стойке.

– Что-то еще?

Я придирчиво рассматриваю витрину.

– Буше. А что был за парень? Он назвал мое имя?

Та качает головой, раздвигая стеклянные дверцы, чтобы достать пирожное на прозрачном блюдце.

– Он пришел за вами. Затем зашел к нам и следил за окнами. Я его обслуживала. Извините, я не должна была говорить при всех?

– Ничего, – я достаю карту, чтобы расплатиться. – А как он выглядел?

– Молодой, симпатичный. Плечи широкие, и вообще фигура такая, как у военного. Был в темных очках, но у него с глазом что-то было. Как будто травма или видит плохо… Странное выражение какое-то.

– Наверное, это ошибка, – пожимаю я плечами. – У меня таких знакомых нет.

Я ухожу к столику, допиваю чай и мы возвращаемся на работу. Мысли то и дело возвращаются к парню. Скорее всего, официантка ошиблась. Он шел не за мной. Таких загадочный знакомых у меня нет. И с военными я не знакома.

– Пойдешь на девичник в выходные? – спрашивает Юлька, пока я в прострации зависаю за компьютером.

Что за девичник – я упускаю. Так, надо возвращаться в себя.

– Какой девичник?

– Анька Тополева замуж идет в августе. Из-за того, что ее сестра в Москву уезжает, девичник переносят на эти выходные. Если хочешь, я тебя отпрошу.

Она вежливо смотрит, а мне неловко. Как всегда, когда знакомые дают понять, что знают, какие отношения у меня с мужем. Что меня не отпустят, если не «отпросить». Все видят, что на мне цепи, но делают вид, что они нормальны. Мне это не нравится.

– Нет, спасибо. С сыном иду на занятие по фортепиано. Не могу отменить. Известный педагог, с трудом нашла время.

Я вру, Юлька об этом догадывается. Но кивает. С Анькой Тополевой мы не близко знакомы, никому не кажется странным, что я не иду.

Около пяти начинаю собираться.

Ненадолго останавливаюсь перед зеркалом. Старомодном, в тяжелой золотой раме. Из-за этого моя красота тоже выглядит старомодной: волнистые темные волосы до плеч, маленький рос с пухлыми губами. Я крашусь красной помадой. Поправляю воротник блузки в форме пышного банта.

В глазах появляется поволока.

То из-за зеркала, то ли из-за моды немного в ретро стиле, я напоминаю себе второстепенных актрис в фильмах про войну. Из тех, кто провожает офицера на перроне под тревожный гудок паровоза.

Грустно улыбаюсь, набрасываю ремешок сумочки на плечо и иду темными аллеями.

Его замечаю сразу.

От стены отделяется тень и следом идет мужчина. Не пытается догнать, он словно провожает меня на расстоянии. Уже стемнело, но мне не страшно. Это центр, здесь безопасно и полно людей. И мне может мерещиться из-за богатого воображения и рассказа официантки.

Несколько раз оборачиваюсь.

Позади идут пары, одинокие люди. Но я боюсь мужчину, который двигается с края аллеи. Широкоплечий, рослый, в кожаной куртке или в чем-то подобном: я вижу отблески, когда он проходит под фонарями. Он двигается таким же темпом, как и я. Расстояние между нами не увеличивается и не уменьшается. Он подстроился к моей скорости?

Маньяк?

Мне еще нужно забрать Тима из садика. Чего-то прикупить к ужину. Дел много. Позвонить мужу? На спине появляются холодные мурашки. Ой, как не хочется. Неизвестно кого я меньше хочу видеть: Глухарева или этого маньяка. Скоро садик, там охрана, освещенная дорога.

Ускоряю шаг и перестаю оглядываться. Садик через пять минут.

Когда оказываюсь уже в дверях детского сада, внимательно окидываю взглядом улицу, но подозрительного мужчины нет.

Со вздохом облегчения иду забирать ребенка.

Тим вылетает из группы, как пробка, сжимая в руках рисунок:

– Мам! Я тебя нарисовал! – пока сын переобувается, без умолку рассказывая, что сегодня они рисовали в группе маму по заданию воспитателя, я рассматриваю рисунок.

Темные волосы, голубые глаза и длинные ресницы. Тим нарисовал и широкую улыбку, пытаясь показать, что мама не только красивая, но и добрая.

– Спасибо, Тим! – я бережно складываю листок и прячу в сумку. – Очень красиво. Как прошел день?

– Отлично, мам!

Пока Тим рассказывает, во что они играли и чем ужинали, мы спускаемся по ступенькам. Он совсем взрослый, через год в школу. Я с упоением его слушаю, позабыв про мужчину, который меня преследовал.

Это частный сад.

На крыльце два охранника, здесь видеонаблюдение, я чувствую себя в безопасности.

С преследованием я сталкиваюсь за воротами детского сада.

Он стоит под деревом в тени, ждет, когда выйдем. Я вздрагиваю, в первое мгновение хочу убежать, схватив сына в охапку… Но голос.

Хрипловатый, уставший, словно бы пыльный, кажется смутно знакомым. Он меня останавливает.

– Привет, Милан… Не бойся. Это я.

Что-то очень знакомое. Почти забытое.

Мужчина выходит из тени. Я вижу широкие плечи, сильное тело – вне всякого сомнения, именно он преследовал меня по аллее. Джинсы, черная кожаная куртка и по-военному коротко стриженные волосы. На нем темные очки, приспущенные на кончик носа. Хотя уже темно.

Глава 2

Дмитрий

За несколько часов до...

– Зря ты вернулся, – старый друг Степан, говорит непривычно жестко. – У тебя здесь никого, а врагов по горло осталось. Ехал бы дальше, в Москву. Думаешь, все забыли, что ты из-за Миланы натворил?

Димка усмехается.

Имя Миланы жжет уши. Столько лет не слышал.

– Это давно было, Степа. Шесть лет назад.

– И что? За эти шесть лет многое изменилось! – друг наклоняется вперед, словно кидается грудью на стол. Останавливает его взгляд Травина. – Слушай… а что у тебя с глазом?

Димка опускает голову.

Рядом с чашкой эспрессо, после ночного поезда, казавшегося вдвойне вкусней, лежат солнцезащитные очки.

Ранним утром в кафе никого, поэтому снял.

Думал, Степан не заметит.

– Ничего, – он надевает очки. – Забей. Милану я шесть лет не видел. Приехал начать с нуля. Бывают такие моменты в жизни. Старые заварухи не интересуют, так что успокойся.

Степан смотрит настороженно.

Старый друг… Хотя друг ли? В одном дворе росли. Но даже он злится и гонит из родного города. Разве так друзей встречают с войны?

Он не был здесь шесть долбанных лет.

Шесть лет по горячим точкам.

И не такой ждал встречи.

В нервных пальцах Степан крутит автомобильный ключ от дорогой тачки. На ней встречал на вокзале. Стрижка модная. И пахнет от Степана приятно и назойливо элитным нишевым парфюмом. Им обоим по двадцать семь, откуда бабки?..

Детали Димка отмечает на автомате – служба приучила.

– И что изменилось? – пытается он увести разговор от Миланы.

Степан ухмыляется.

– Знаешь, где сидим?

Кафешку он знал еще по старой жизни – довоенной. Но обстановка и вывеска сменились.

Скорее всего, вместе с хозяином.

На ровном месте ребрендинг не устраивают.

– Ну?

– Кольки Платонова место. Помнишь его?

– Рад за Кольку. Хорошо дела идут, раз купил кафе?

Тоже из их компании парень. Без богатых родителей, круто поднялся.

Степан кивает, рассказывает про общих знакомых, но многие имена Димка даже не может вспомнить.

Как будто оказался за стеклом.

Война и служба сделали родные лица чужими, а сослуживцев – родными и привычными. Нужно время перестроиться.

– Ты позвонил, я не поверил, что возвращается, – продолжает Степан. – Ты надолго к нам?

Надо же. «К нам». Как чужаку.

– Навсегда.

– А что так? – друг настораживается. – Вроде в спецназе служил? В военный вуз поступать хотел.

– Накрылся вуз.

– А-а-а, ну, бывает… Я тоже не доучился. К отцу зайдешь?

– Завтра, наверное.

Встречу с отцом хочется отложить. И с очередной его бабой, которая недовольно начнет нарезать круги в ожидании, когда же пасынок, наконец, свалит. Отношения с отцом сложные. Почти чужие друг другу. Отец всю жизнь мечтал – и не уставал повторять об этом, чтобы сын скорее стал совершеннолетним и свалил в армию.

– Надеюсь, не потащишься к Миланке? Да ведь, Дим? Она здесь живет, теперь работает в архиве. Она замужем давно.

– Замужем? За кем?

Он не знал, что Милана вышла замуж.

– За Глухаревым. У них сын растет. Не вздумай, понял?

Слова бьют в лицо, как кулаком.

За Глухаревым…

– Ладно, я поехал тогда, – друг бросает пару бумажек за кофе на стол и встает. – Звони, если что.

Степан в шутку отдает честь, и уходит. А он остается, пытаясь уложить в сознании эти несколько слов.

Миланка вышла за Глухарева?

Она его ненавидела.

Глухарев был криминальным авторитетом, бизнесменом и редкостным мудаком. По Милане он сходил с ума. Преследовал ее. Чего скрывать, по Милане сохли полгорода мужиков, и Димка в их числе. Редкая красотка и королева красоты, покорившая город в тот год, когда он уходил в армию, грезила столицей. Странно, что она еще здесь. Он был уверен, что Милана укатила в Москву, заключила контракт с модельным агентством, как мечтала, и счастливо живет с миллиардером.

Какого хрена?

Брак с Глухаревым, работа в архиве, ребенок – что с ней случилось? Как он добился своего… И у них растет сын?!

Зайти к ней, что ли?..

У них всего одна ночь была, но при воспоминании о ней по позвоночнику словно электричество пробегало. Помнит ли вообще его? Скорее всего… Не могла забыть. Обстоятельства их ночи не забудешь.

Он допивает кофе, поднимается, тоже отсчитывает деньги. Случайно поднимает глаза и застывает.

Мимо окон кофейни идет Милана.

Не узнать ее невозможно.

Все живое вокруг, если оно имело мужской пол, замирало, стоило ей пройтись. Легкость, грациозность, она двигается безумно сексуально. В ней всегда это было. Манкая по природе, а не вульгарная, она, кажется, сама не понимала, как каждый жест, походка, поворот головы, влекут к ней мужчин.

Точно она.

Чуть склонив голову на бок, не догадываясь, что за ней наблюдают, Милана смотрит под ноги.

Высокие каблуки делают походку волнующей, а ножки – умопомрачительно длинными. Одета, как архивная мышь: серая юбка до колен, какая-то блузка. Густые темные волосы колышутся на каждом шагу. Как и прежде, Милана сводит с ума, не прилагая усилий.

Не понимая, что делает, Димка выходит из кафе. Выжидает, чтобы отошла подальше, и сам не свой направляется следом.

Утро приятное, ласковое.

Еще прохладно, по веткам скачут птички. Пахнет абрикосовым цветом и сиренью. Он идет по цветочной аллее, не сводя глаз с узкой спины. Взгляд скользит по ногам и задерживаются на ягодицах Миланы. Они все так же хороши. Она не знает, что он идет следом и его заводит это. Словно она добыча, лань, которая не подозревает, что волк уже наблюдает.

Весь город помнил, что он натворил из-за этой женщины.

И она вряд ли его забыла.

Девушкой или девчонкой ее язык не поворачивается назвать. Она женщина. Красивая, цветущая, манящая, роковая женщина.

Глава 3

Дмитрий

– Слыш, парень. Ты че за Миланкой таскаешься?

Голос за спиной развязный и незнакомый.

Он оглядывается: к нему подходят двое – молодые, борзые, судя по свирепым лицам. Слева приближается «бык» в кожанке: взгляд цепкий, исподлобья. Второй наступает прямо – видно, характер такой. Привык переть напролом, уверенный в превосходстве – здоровый и накачанный, любитель зависать в качалке.

Травин «считал» их быстро и посмотрел дальше – на тротуар, кусты вокруг дорожки, гаражи – нет ли засады.

Глухарева, что ли люди?

Не отвечая, он рассматривает обоих: есть оружие, нет? Куртки застегнуты. Из-за глаза приходится присматриваться, зрения в левом глазу почти нет. Травин знает, что это делает его странноватым и предпочитал темные очки, чтобы не пугать прохожих несокращающимся зрачком.

– Слыш, ты че уставился? – кивает бугай.

Куртка на торсе натягивается, когда он опасно расправляет плечи. Ствол под ней не спрячешь. Разве что на пояснице. Зная этот контингент, скорее, там нож, кастет, огнестрел навряд ли.

И при себе ни хрена.

Не ожидал, что в первый день подвалят.

Все-таки много лет прошло.

Интересно, Глухарев за Миланкой постоянно следит или эти ослы глухаревский двор охраняют.

– Тебе зубы выбить, чтобы понял, что с чужими женами не надо знакомиться?

Молчание понимают по-своему.

Вот если бы начал огрызаться, пушку вытащил – тогда бы не наглели. Молчание принимают за слабость.

Оставь они выбор – он бы ушел.

Но эти уроды отсекают его от тропинки, прижимая к подъезду. Драки не избежать. Думают, что ему наваляют.

– Шел бы ты своей дорогой, – беззлобно предлагает он «быку» в последней попытке избежать драки.

Массивный кулак летит в лицо.

Хотят проучить его, отделать и свалить бухать и зависать с телками. Потому что не в первый раз такое. Люди Глухарева привыкли быть главными. Даже сомнений нет, что справятся.

Слева зрение почти нулевое. Но он привык к слепой зоне. Успевает перехватить руку, взять на излом и добавить коленом подмышку. Мощный неожиданный удар вышибает из быка воздух и валит на асфальт. В пыль падает кастет.

С одним покончено.

Второй оторопел на пару секунд, которых хватает, чтобы свернуть ему челюсть и уложить рядом с первым. Бок жжет. К сожалению, успели задеть ножом… Чертово фрагментарное зрение.

– Я тебе не «слыш, парень», понял? – негромко предупреждает он стонущего бугая.

Поднимает голову – инстинктивно захотелось посмотреть вверх.

Милана резко задергивает занавеску.

Смотрела...

Хорошо бы видела, как он отделал этих уродов.

Неплохо бы и с Глухаревым поговорить. Пусть знает, что отслужил свое и вернулся в город. Пусть скажет, как этот боров увел Миланку. Одна мысль о том, что этот урод своими грязными пальцами трогал ее, будит в нем бешеного зверя. После драки адреналин кипит недолго. Он выдыхает, чувствуя холод в боку. Пальцами нащупывает горизонтальную прореху в кожаной куртке. Надо искать гостиницу, посмотреть, что с боком.

Он идет к дороге, сзади из темноты подворачивает машина.

– Подбросить?

За рулем авто представительского класса сидит холеный мужик лет сорока. Подтянутый, гладкий, как в рекламе дорогих мужских часов, и неуловимо отталкивающий.

– Ты кто?

Незнакомец сверкает зубами.

– Не бойся, садись, разговор есть, – авто тормозит, вместе с ним останавливается Травин. Хрен знает, что зацепило, наверное, словосочетание «не бойся». – Видел, как ты отделал людей Глухарева. Круто.

– Ты кто? – повторяет Травин.

– Александр Соболевский, – представился тот, имя незнакомое, хотя мужик говорит с таким видом, словно его каждая собака в городе знает. – Главный конкурент Глухарева. Ты не местный?

Конкурент Глухарева… Перед тем, как в армию уходил, тут таких не было. Соболевский – новый в городе человек, и видно, что упакованный.

Дима садится, сумку бросает в ноги, и достает сигареты.

– Местный, – подтверждает он, закуривая без разрешения, пока Соболевский кидает изучающие взгляды. – Дмитрий Травин.

– Значит, знаешь Глухарева? И не побоялся к его жене подкатывать? Ее все знают, горячая телочка. Местная королева красоты.

Дима кидает на него такой взгляд, что тот затыкается.

Соболевский обескуражен.

Что, слишком нагло себя ведет? Не пал ниц перед крутым бизнесменом? После шести лет войны на условности плевать. После контузии – тем более. После стычки бок беспокоит. Вот это важно. И еще Милана. А ожидания неизвестного бизнесмена – нет.

Но человек может быть полезным. Один в поле не воин.

– Служил?

Травин поднимает удивленные глаза. Надо же, угадал.

– По тебе заметно, – продолжил бизнесмен.

Пауза.

– Ты немногословный, – замечает Соболевский.

– Что за разговор? – интересуется Дима, оставив ремарку без внимания.

– Давай подброшу и по дороге поболтаем. Тебе куда?

– В гостиницу, – он пинает сумку ногой.

– Где остановился? У меня небольшой отель в центре. Пойдет? – еще один изучающий взгляд. – Я видел, как ты их мочил. А у нас ссут с глухаревскими связываться.

Непонятно, какого ответа ждет.

Травин курит, рассматривая огни сквозь лобовое стекло. Изменились не только люди, которых он знал.

Город тоже.

Отрастил новые высотки, на остановках громоздились незнакомые торговые центры.

– Мне нужен охранник в фирму, – продолжает Соболевский. – Толковый. Ездить со мной по делам, сопровождать груз. Кто-то, кто не боится местных. Попробуешь?

Травин смотрит на него. В темноте Соболевский не видит, что с глазом непорядок.

Сказать про травму?

Ну и зачем, вряд ли у бизнесмена настолько серьезные проблемы, что это помешает. Если не проходить медкомиссию и носить очки, внешне от здорового не отличить. По зрачку только. Только стрелять тяжело…

Глава 4

Милана

Колыбельную обрывает хлопок входной двери.

Я настороженно смолкаю.

Муж.

Замечаю, что Тим неосознанно сжался и, ласково улыбнувшись, треплю по голове.

– Спи, сынок, – поправив одеяло, выхожу из детской.

Мне не по себе. После встречи с Димкой сердце замирает от страха.

Ему же наверняка донесли.

Глухарев раздевается в коридоре с мрачным лицом. Губы сжаты, брови нахмурены и взгляд – как игла. Злится, но на кого? На меня? На Димку?

Глухарев молча идет в кухню. Ужин я приготовила, так что все в порядке.

– Будешь ужинать?

Не говоря ни слова, муж садится за стол, как барин. Пододвигает графин с водкой, рюмку. Я достаю из холодильника закуску: нарезанный лимон, крупные оливки, режу малосольную семгу. Глухарев залпом выпивает стопку, накручивает на вилку длинную пластинку семги и забрасывает в рот.

– Где Тимур? – резко спрашивает он.

– Спит, конечно. Только уложила. Что-то случилось?

Глухарев кивает на стул напротив.

– Знаешь, что случилось. Падай, дорогая.

С приветливым лицом я сажусь напротив. Рассматриваю лицо мужа.

Столько лет с ним прожила, а стала только ненавидеть сильнее.

И сильнее бояться.

Он нечестно на мне женился.

– Чего Травин говорил?

Опускаю глаза, делая вид, что вспоминаю, хотя прячу в них правду.

– Ничего особенного. Поздоровался, сказал, что вернулся.

– И все?

Глухарев буравит меня красноватыми глазами.

– Да.

– Не ври! – внезапно он бьет по столу, и я вздрагиваю. – Он шел за тобой с чертового ЗАГСА!

Это Юлька рассказала. Больше некому. Его люди дежурят у нас во дворе, может, на повороте, но не ходят за мной по городу.

Глухарев сопит от ярости.

Я прикидываю, что может произойти дальше, но мне не страшно. Лишь бы Тим не проснулся. Жизнь во лжи закаляет характер.

– Я не захотела с ним разговаривать, сразу ушла. Мы и не говорили толком. Это его проблемы откуда он шел.

– Почему не захотела? – Глухарев резко успокаивается.

Хороший знак.

Но под пристальным взглядом плечи напрягаются.

– Нам не о чем говорить. Кто он такой.

Его это удовлетворяет. Глухарев уходит и в коридоре созванивается со своими. Прислушиваюсь к бухающему голосу мужа, и не могу расслабиться. Мне страшно: за себя, за Димку… Даже за Димку, блин.

Но больше всего – за Тима.

Хорошо, что спит и не услышит взрослые разговоры.

Мы – я и тот, кого он считает отцом, слишком многое от него скрываем. Наш брак построен на лжи. Все последние шесть. Только Глухарев об этом не знает.

Тимур – не сын Глухарева. И он не знает об этом.

Срок был маленький. Я знала, что уже беременна, но промолчала.

Если мой муж когда-нибудь об этом узнает – он меня убьет. Возможно, вместе с Тимом. Я глупо поступила, но у меня не было выбора.

Я сказала Глухареву, что беременна от него.

Со временем все утряслось, уравновесилось. Я все реже вспоминала, что соврала. Пошла не счастливая, но сытая и спокойная жизнь. Но смотрела на сына и понимала, что он становится похож на настоящего отца. Та же фигура – высокая, по мужскому типу, а не коренастая, как у Глухарева. Совершенно другое лицо. По спине проходила волна ужаса, когда я понимала, что скоро эта станет очевидно и Глухареву.

Зря Димка приехал.

Я рассматриваю руки с вишневым маникюром.

Глухарев ревнивый, как павиан. Дай волю, не выпускал бы из дома. Судя по сверхсерьезной реакции, Травин разворошил город за несколько часов, как осиное гнездо. Что теперь будет?

Переговорив, Глухарев уходит, хлопает дверь.

Выхожу в коридор: дверь приоткрыта, ключи от машины на полочке. Значит, спустился к своим раздать указания. Беру телефон и смотрю звонки. Странно. Я думала, он своим парням звонил. Но в исходящих детвора – пара пареньков, которые когда-то на него работали. Значит, обсуждал Димку с ними. С его бывшими друзьями.

Кладу телефон на место, ухожу в спальню. Побыстрее, пока Глухарев не вернулся, переодеваюсь в ночнушку и ложусь в постель. Тороплюсь, чтобы не застал меня полураздетой. Почти сразу хлопает дверь – вернулся.

С облегчением слышу, как он идет на кухню – допивать. Если повезет, близости не будет. Муж наберется, если повезет, и быстрее уснет.

Отворачиваюсь к стене на всякий случай притворяясь спящей. Не хочу сегодня с ним… Я и раньше не особо хотела, а сегодня вообще от него тошнит. Из головы не идет Димка.

Вспоминаю его с горькой ностальгией и комом в горле, как вспоминают красивую молодость до того, как все пошло не так. С нежностью. Я его сегодня не узнала. И я уже сама другая.

Вспоминаю глаза Травина, когда столкнулись у сада.

Травин сразу спросил про Тима. Как будто почувствовал, что его кровь.

Было время, я рыдала и хотела, чтобы Травин пришел и забрал меня. И все еще хочу в мечтах. Но к реальности жизни грезы не имеют отношения.

Уйти от Глухарева не получится.

Если Димка продолжит меня преследовать, наживет себе проблем. Не дай бог еще правда о Тиме вскроется…

Просто поздно для всего.

Шесть недель. Токсикоз. Отчаяние.

Шесть недель – от Димки, больше никого в тот период у меня не было. И узнала я об этом, когда он уже ушел. Я позвонила его отцу и тот сказал, что Димка на войне.

Он не бросал меня, но именно так я себя ощущала.

Беременная, перепуганная тем кошмаром, что начал разворачиваться в нашем тихом городе. Я испугалась угроз Глухарева и вышла за него замуж. Он нашел меня дома одну зареванную, я качалась, как пьяная и давилась рыданиями.

Глухарев обрисовал, что меня ждет.

Что никуда я поехать не смогу, что меня будут искать.

Что отвечать за все, включая смерти, придется всем вместе, а Травин уже сбежал на контракт в армию. Я слушала Глухарева и мне становилось страшно. Потому что настоящую угрозу начал представлять Глухарев.

Глава 5

– Вам кого?

Дверь открывает жена отца.

Очередная плохо крашенная рыжуха не первой свежести, от которой пахнет сигаретами и дешевыми духами. Розовый спортивный костюм, толстые губы намазаны чем-то розовым и по виду липким.

– Мне отец нужен.

– Димка, ты что ли? – округляет она глаза. – Из армии вернулся?!

Женщину вспоминает с трудом. Уходил в армию, у отца новая пассия была… Надо же, все та же. Папаша уже не молод, чтобы по бабам скакать. Остепенился.

– Где он?

– Проходи-проходи, – суетится она. – Сейчас вернется, в магазин вышел…

На кухне она усаживает его за стол, ставит чайник, изображая радушную хозяйку. Через пять минут отец возвращается с пакетом продуктов.

Кричит из коридора:

– Галь, кто там у нас?.. – и застывает на пороге, его увидев. – Ба! Ты что не позвонил, Дим?

– Номер не помню.

Отец выкладывает на стол нехитрые продукты. Почему-то на чужую семью смотреть неприятно. Своей он ее не чувствует.

– Все нормально? Ты с армии совсем вернулся? – отец садится к столу. – Где жить думаешь?

Вывалив все тревожные вопросы за раз, отец настороженно смотрит на него.

– Я ненадолго, – Димка смотрит на часы, на первую встречу с Соболевским лучше не опаздывать, у него еще минут двадцать. – А вернулся насовсем. Больше служить не буду.

– А что так? Платят хорошо, – выпытывает отец, то ли жалея чужие потери в зарплате, то ли беспокоясь, что сын обратится за помощью.

– Передумал, – обтекаемо отвечает он, умолчав про болезнь.

– А работать где будешь?

– Есть вариант, не беспокойся, – разговор, больше напоминавший допрос, он сворачивает и переходит к главному. – Отец, я хочу забрать машину и вещи.

Хотя бы мамины фото нужно забрать.

Если их еще не выбросили.

– Машину я продал.

– В смысле продал?

– А зачем она? Платить за нее. Ты мне доверенность выписал, вот я ее и продал.

– Да она стояла, в гараже гнила, – нервно вмешивается Галя, становится ясно, кто был инициатором продажи. – И стоила копейки, все вырученное в ремонт вложили, скажи, да?..

– Да-да, – горячо поддерживает жену отец.

Старую, но крепкую «бэху» было жаль. И машина была нужно, как воздух. Над столом повисает тяжелая пауза.

– Хорошо, а вещи, фото…

– В гараже были, – говорит Галя. – В коробках.

– Гараж тоже продали, – добавляет отец. – Может, что переложили на антресоли, когда освобождали. Ты посмотри. Ты сынок тоже вспомнил, шесть лет прошло.

Он понимает, к чему его готовят: все выброшено.

Бросает взгляд на часы. Еще минут десять осталось. Но сидеть не хочется. Сердце режет от мысли, что ценное продали, остальное вышвырнули. Сам виноват – поздно вспомнил, но все равно грызла непонятная обида. Его здесь больше не ждали. А ведь это отчий дом. Какой ни есть, но он здесь вырос.

Из вежливости пробует кофе, недорогой и растворимый.

– Меня кто-нибудь искал?

Оба синхронно качают головой.

– Так это, Милана звонила, – бормочет отец. Галя удивленно поднимает брови. – Давно правда, ты только в армию ушел.

– А, да, – вспоминает и она. – Судачили потом все…

– В смысле? – хмурится он. – Милана звонила мне?

– Ага. Рыдала, как ненормальная. Тебя просила, а ты в армию ушел. Я ей и сказал, что ты контракт подписал. Потом бабы судачили, что, мол, было у вас что-то?

Отец вопросительно смотрит на него.

Ждет подтверждения, пока Дима подсчитывает, когда это было. Где-то через месяц-полтора после их сладкой ночи. Так она звонила ему? Рыдала в трубку?

– Что она хотела?

– Не сказала! Я говорю ей, не плачь, в армии он.

– Почему ты не дал мой номер?

– Да это… – отец машет рукой. – Не хотел искать, заморачиваться.

Он молчит, борясь со злостью. Поздно злиться, шесть лет прошло… У нее уже ребенок. Вот они все-таки… Из-за лени отца он потерял связь с Миланой. Кто знает, дозвонись она, у него бы жизнь сложилась по-другому! Чего же она хотела?

– Ладно, мне пора, – он бросает взгляд на часы.

– Ты заходи еще, – отец оживляется, когда понимает, что Димка уходит.

На улицу он выходит с легкой досадой на сердце.

Лень ему было номер поискать! Хоть бы ему позвонил, сказал!

Сам бы нашел Миланку. Она же после этого, получается замуж вышла. Выходит, она звонила в мае. Как сейчас.

Он спускается к остановке, чтобы поймать такси.

Встреча с отцом оставила неприятное послевкусие. Видно, что ему не рады, отец с женой тяготились этой встречей.

Зрение упало и его списали, как старый мешок на свалку. В двадцать семь года без работы, семьи и перспектив. Ни вуза, ни карьеры. Только растоптанные планы. Добро пожаловать в реальность.

Машину жаль. Как и вещи.

Дело не сколько в деньгах, а в том, как отец поступил.

Зачем она звонила?

Не «спасибо» ведь за секс сказать? Рыдала. Твою мать, глупо вспоминать об этом спустя столько времени, но нужно встретиться с ней еще раз! А Глухарев с его людьми – хрен с ними, зубы об него обломают.

Придет подготовившись.

Такси привозит в центр к новой высотке.

Офис Соболевского занимает весь первый этаж. По соседству боулинг и супермаркет. Сияющее крыльцо в бело-синих тонах с черными ступенями. Все новое, блестящее, с иголочки, и стекла в автоматических дверях намыты до состояния полной прозрачности. Если вспомнить, как Соболевский выглядел – по-другому и быть не могло.

Внутри пол из черного мрамора и стойка ресепшен с секретаршей-красоткой.

Девушка свысока улыбается:

– Вы записаны?

Хрен его знает, записан или нет.

– Дмитрий Травин, посмотрите.

Лицо девушки меняется.

– О, Дмитрий, – она ласково смотрит на него. – Александр Николаевич предупреждал. Я спрошу. Присаживайтесь, может быть, кофе?

– Не беспокойтесь.

Она направляется к двери с золотистой табличкой «Директор».

У девушки каблуки, как у стриптизерши, и деловой костюм – вместе, убойное сочетание. И ножки классные… Перед глазами тут же мелькает сладкое видение: Милана раздвигает перед ним ноги. Виктория хорошенькая, но до Миланы ей далеко. Он сразу же теряет к ней интерес.

Глава 6

Милана

– Мам, а папа за нами заедет?

– М-м-м? – я иду с сыном по узкому тротуару, размышляя о своем, и вопрос застает врасплох. – Куда заедет?

– После бассейна. Он заедет за нами или пойдем пешком?

Я чувствую какое-то напряжение в вопросе. Тим не очень любит проводить время с отцом. А в последнее время Глухарев как бешеный, нас не трогает, но видеть его хочется все меньше и меньше.

Я присаживаюсь на корточки перед Тимом, и улыбаюсь.

– А давай после бассейна мы пойдем в магазин игрушек, и купим тебе что-нибудь?

– Ура! – невзгоды забыты, глаза Тима снова сияют, но меня это совсем не радует.

Он маленький и быстро отвлекается.

Обстановка у нас в доме далека от хорошей. То ли это совпадение, то ли из-за возвращения Димы, но Глухарев сам не свой. Дома я чувствую себя так, словно над ухом тикает часовой механизм.

Я отвожу Тима в бассейн и сдаю на руки тренеру. У меня два свободных часа. Вернее, «свободных», потому что я встречаюсь с подругой. Я таким желанием не горела, но с утра она позвонила и найти предлог для отказа не получилось. Глухарев может счесть это подозрительным.

В кафе пустынно несмотря на полдень.

Подруга ждет на улице под красным зонтиком. Замечает издалека и машет ладошкой, улыбаясь во весь рот. У ее ног лежит, растянувшись, Клео, немецкий дог. Черной окраски, худощавая, на длинных тонких лапах. Документов у суки нет, но Юлька утверждает, что у нее отличная родословная. Мне всегда казалось, что это помесь, но подруга яростно отметает такие предположения: «Ты просто не разбираешься в породах». Полное имя ее было Клеопатра. Юля ее обожала и часто таскалась с ней на выходных.

Клео облизывается, прижав уши, и бьет хвостом, когда я подхожу.

– Привет! – сажусь напротив.

Подруга улыбается. Перед ней стоит чашка мятного чая.

– Как дела? – начинает она, как ни в чем ни бывало.

– Нормально. А у тебя? Что-то случилось или ты хотела поговорить? – я подзываю официантку.

– Да так ничего, просто решила встретиться. Ты же все равно с Тимом куда-то пойдешь.

Я приподнимаю брови, стараясь, чтобы на лице не появилось раздражение.

– Просто хотела по магазинам пройтись, пока Тим в секции, – пытаюсь я придумать, как слинять.

– Отлично! – оживляется она. – Вместе прошвырнемся!

Отказать снова не могу. Подозрительно будет выглядеть. Я заказываю кофе, и пока несут заказ, а Юлька щебечет о каких-то своих делах, рассматриваю ее. Подруга по-своему красивая, но лицо у нее непропорциональное: слишком тяжелый подбородок и большие щеки. Зато очень густые светло-русые волосы. Все портило выражение лица: надменное, даже высокомерное. Себя она считала эталонной красавицей, постоянно ища сходство со знаменитыми актрисами. В последнее время это у нее поутихло, но на аватарах у нее всегда были топ-модели и знаменитые актрисы, которые, как она полагала, на нее похожи.

Мы давно дружим – шесть лет. Подружились из-за того, что наши мужья знакомы. Я поймала себя на чувстве, которое старалась не замечать много лет. Она меня раздражает. Раздражает неуемной инициативой, и тем, что всегда она решает, куда мы пойдем и что будем делать. Ненамеренно, просто так всегда получается. Само собой.

Рядом с ней я всегда чувствовала себя напряженно, всегда держу в голове, что все, что я говорю, может узнать мой муж. И Юлька это знает.

До меня впервые доходит, что ей нравится меня контролировать. Она знает, что я связана Глухаревым по рукам и ногам и боюсь мужа. А она этакий серый кардинал, который решает, что сказать ему, что скрыть и как меня этим уколоть, оставаясь, при этом, в рамках хороших подруг, конечно. Этакий синдром вахтера в мини-варианте.

Я едва не скриплю зубами, но делаю глоток кофе.

Спокойно. Главное, не показать этого. Смотрю в сторону. Слежу за дорогой, но потрепанной жизнью и временем длинной иномаркой, которая едет мимо кафе.

– Ой, Миланка, я тебе так завидую! – долетает через мысли ее голос. – Ты же такая красавица, а когда конкурс выиграла, так вообще была…

Странно, что она об этом заговорила.

Она этот факт не любила, и всегда морщилась, если кто-то при ней вспоминал, что я – первая и признанная красавица города.

– Ты слышала, в город Травин приехал, после стольких лет…

– Откуда ты знаешь Травина? – хмурюсь я.

– Ну как откуда, – она начинает что-то плести, что я сама ей рассказывала, и вообще сестра ее соседки училась с ним в параллельных классах, но мне уже все понятно.

Это Глухарев попросил. Отсюда и ранний, бессмысленный звонок и эта встреча. Он что-то подозревает? Попросил выведать, что я думаю о Травине?

Но я улыбаюсь. Стало легче, когда поняла причины.

– А почему ты про него спрашиваешь? – пожимаю я плечами и у Юльки начинают бегать глаза. Нет причин задать мне этот вопрос. То, что у нас что-то было, знаем только мы двое. Для остальных мы почти незнакомы. Травин просто охранял меня одну ночь и помог выпутаться из неприятностей шесть лет назад! Но не подав виду, я продолжаю. – Представляешь, он за мной следил.

Я рассказываю охающей подруге слово в слово то, что рассказывала Глухареву. Не даю ни малейшей зацепки к недоверию. Кофе допит. Смотрю в мобильник и поднимаю брови.

– Ну и время летит! Я, пожалуй, пойду за Тимом. Извини, по магазинам сегодня не получится. Забыла, что обещала посмотреть с ним игрушки.

– Ну ладно, увидимся на работе! – она машет на прощание, и утыкается в свой телефон.

Обидно, что «подруга» почти предательница.

Пыталась развести меня и рассказать все Глухареву, если бы нашлось, что. И на душе вдруг становится плохо, когда она напомнила про конкурс.

Я не люблю этот факт биографии.

Потому что он очень сильно по мне ударил. Я оправилась, но раны остались. И эти раны серьезнее, чем просто обида. В горле появляется ком, глотать больно, а тротуар перед глазами начинает расплываться от слез.

Глава 7

Дмитрий

– Поедем на точку в микрорайон, – говорит водитель, отъезжая от главного офиса Соболевского. – Заберем Таньку, и смотаемся в банк. Ты первый день сегодня?

– Ага, – Дима закуривает, смотрит в окно, заново знакомясь с городом, от которого отвык за шесть лет. Насчет поездки волнения нет. Обязательно что-нибудь случится. Подставу устроят, чтобы его проверить.

Не волнуется, просто ждет.

Они едут на длинной иномарке с тонированными стеклами. Представительского класса, но не новой. Ей лет пятнадцать, и из-под директорского зада ее списали возить сотрудников второго эшелона по делам.

Авто пролетает по знакомым улицам. Те же тополя вдоль обочины, но все неуловимо изменилось. Новые стройки, новые лица. У всех свои заботы. Он вдруг ощущает жизнь города, которая шла без него и идет сейчас, а он наблюдает за этим с обочины. Нужно было снова вламываться туда, выгрызать себе место под солнцем, кусок хлеба и женщину. Делать то, что полагается мужчине. Только женщина нужна одна, которую уже выбрал.

– На месте, – сообщает водитель. Он нервничает, для него играет?

На заднее сиденье сажают бухгалтершу с сумкой. Это неожиданно симпатичная женщина средних лет. С бледным лицом и умными голубыми глазами. С первыми следами старения на лице и отчаянной борьбы с ними. Светлые волосы убраны назад в аккуратный хвостик. На ней бело-голубой летний костюм.

– Поехали, Кость, – велит она. – А вы новый охранник? Как вас зовут?

– Дима.

– Приятно познакомиться, я – Татьяна. Надеюсь, удачно доедем.

Он бросает взгляд в зеркало. Женщина устраивается удобнее, пристегивается. Сумку держит на коленях. Вид у нее тревожный. Не испуганный, но тревожный. Впрочем, в компании Соболевского бухгалтер может быть напряженной должностью, и с поездкой это не связано.

– Не переживайте, доставлю в безопасности, – обещает он.

Но от магазина со складом они не успевают отъехать далеко. Всего до соседнего квартала. И там их зажимают на узкой улице, перекрытой грузовиком за углом. Остальные не нервничают, но он понимает, что началось. Грузовик стоит задом, мигает аварийкой.

– Быстро назад, – говорит он сразу, как только видит грузовик из-за поворота. Рефлекс сработал. – Назад быстрей газуй!

Пока водитель врубает заднюю, сзади их подпирает вторая тачка.

– Глухаревские… – нервно шипит водитель. – Татьяна Григорьевна, ложитесь!

– Спокойно, – Димка рассматривает их в зеркало через заднее стекло. – Разберемся, не дергайся. Двери сзади заблокируй.

Из авто выходят трое и вразвалочку уверенно идут к ним. Он усмехается. Бухгалтерша с водителем играют даже слишком натурально. Ну ладно, тетку могли не предупредить. Но водитель точно в курсе о подставе.

Они разделяются и подваливают с разных сторон. Два тела – с водительской стороны, одни – с его. Идут вдоль авто, дергая ручки дверей, бухгалтерша вскрикивает.

– Нам тут машину сожгли, – шепотом делится он. – Парни еле выскочить успели…

– Замолчи, – одергивает Дима.

Одно из тел останавливается перед капотом, широко расставив ноги. Второй становится рядом с водительской дверцей, а последний – с его, пассажирской стороны.

– Кто старший?! – рычат на водителя.

– Я, – отвечает Димка. – Вы не выходите, я разберусь. И за мной запри.

Он без страха выходит из авто, не реагируя на тяжелый взгляд и тупую наглость главного. Уже знает, о чем пойдет речь и как будут развиваться события дальше. На него надо надавить, заставить отступить.

– Машину убери с дороги, – говорит он, слегка жалея, что у него не такой внушительный вид, какой был у командира. С тем никто спорить не решался. По Волкову он слегка скучал, не хватало его совета, взгляда на жизнь.

Он не боялся, скучающе смотрел по сторонам и до смерти хотелось быть в другом месте. На улице дул приятный весенний ветер, навевая мысли о счастье и Милане.

– Бабки давай сюда, – грубо кидает тот, его напарник дергает ручки двери. Не настроен на беседу, сумку бухгалтерши хотят. – Слышь, ты, умник. Бабки гони или сейчас отпиздим тебя. Скажи своим, чтобы открыли!

Он пытается схватит Травина за горло. Куда больше него, но в основном из-за веса, помимо мышц на бугае полно жира – живот некрасиво выпирает из-под кожаной куртки, пальцы как сардельки. Промахивается. Толстая, как молодое дерево, рука, врезается в машину, проминая крышу. Травин слегка изменил направление кулака, когда тот бил, и теперь берет руку на излом. Здоровяк не умеет драться. Он умеет только бить. Раньше этого хватало, но не теперь.

Травин пропускает его перед собой, со всех сил бросая здоровяка на машину. Пузо прижимается к стеклу, и куртка задирается, открывая пушку за поясом сзади. Травин выдирает ее из-за ремня и прицеливается в ближайшего урода.

– Сумку тебе? – спрашивает спокойно, когда тот поднимает руки.

Второй пятится. В глазах неподдельный страх перед оружием. По весу и ощущениям, запаху металла, Дима понимает, что ствол вполне настоящий. Во время драки он не думал – просто защищал себя и клиентов. Но теперь очевидно, что никакая это не засада Соболевского, подстроенная, чтобы проверить его на практике. Туда натуральные пушки не таскают. И так хорошо не играют.

– Машины отгоните, – повторяет он, заставляя здоровяка лежать на авто, лицом вжимая в холодную крышу. Пальцы сжимаются на его шее так сильно, что едва не сводит.

Можно только на себя злиться, но… В конце концов отработал он нападение нормально.

– Все, все, убираем.

Через салон видно бледное лицо водителя.

Один бежит к их тачке и выгоняет на парковку магазина неподалеку. Грузовик тоже медленно ползет вперед, выключив аварийку. Вокруг уже начали собираются люди. Может, уже ментов вызвали. Несколько секунд он сомневается: вызвать ментов или отпустить этих. Лучше связаться с Соболевским, выяснить у него.

– Позвони шефу, – крикнул он водителю, посомневался, и добавил. – И вызови наряд!

Глава 8

Милана

Я складываю посуду в посудомойку и запускаю цикл.

Тим в комнате смотрит мультики. Ужин я приготовила на всех – отличные стейки и картофельное пюре, салат из свежих овощей. Боялась, что Глухарев придет злой и старалась изо всех сил. Ну, зря старалась. Мы с Тимом давно поели, а его все нет. Но должен прийти, поэтому ожидание нервирует. Главное, чтобы пришел не на бровях или после того, как Тим уснет.

Звонит телефон, пока я стою перед посудомойкой и слушаю, как она работает. Это звук успокаивает меня. Определитель показывает номер мужа, и сердце екает.

– Алло?

– Вы с Тимом дома? – спрашивает он.

– Конечно, – удивляюсь я. – Он мультики смотрит, ты скоро, ужин греть?

Он молчит.

– Да, скоро.

Бросает трубку. И что это было? Проверка, не совру ли я, или что? Раньше у него не было привычки звонить и уточнять, дома ли мы.

Минут через десять звонок в дверь.

Вытерев руки, я иду открывать. Я при параде после работы: одежда, макияж и прическа – высший класс. Никаких халатов и бигуди. Но внутри напряжена. Именно поэтому я теряюсь, когда открываю и не успеваю сразу захлопнуть дверь.

На пороге стоит Травин.

– Привет, Милана.

Я так пугаюсь, что перестаю дышать. Только мысль о том, что с минуты на минуту придет мой муж, заставляет меня двигаться.

– Дим, я же просила не приходить больше! – в панике я пытаюсь закрыть дверь, но он не дает.

– Не торопись, милая.

Я снова замираю, глаза становятся большими. Ласковое слово пугает. Милая! Я уже шесть лет как ему не «милая». Он усмехается и пользуется моим замешательством, чтобы поправить локон, упавший вперед.

– Давай поговорим…

– Дима, я прошу тебя! – молю я. – Он сейчас придет, слышишь! Он не должен тебя видеть!

Но Дима входит, просто пересилив меня. Я беспомощно отступаю. Он смотрит, как тогда: в машине, гостинице. Когда он так же поправлял мой локон и шептал на ушко: «Моя красавица».

Я молчу и отступаю по коридору, пытаясь лихорадочно придумать выход.

– Дим, не надо. Тим дома.

Прислушиваюсь к звукам из комнаты, но Тим смотрит мультики и ничего не слышит.

– Прошу, уходи. Я ради тебя прошу, – мой голос срывается на шепот. – Ты слышишь? Он убьет тебя, если узнает. Он давно тебя хочет убить!

– Какое совпадение. Я тоже, – шепот врезается в меня, как нож. – Ты такая красавица, милая… Только я – за тебя, а Глухарев-то меня за что?

От его слов становится еще страшнее. Он смотрит на губы, на волосы, на грудь – я безумно ему нравлюсь, я вижу это. Расширенный зрачок не реагирует даже не яркий свет, оставаясь широким, и это выглядит пугающе. Как будто он под веществами или безумен.

– Так за что, Милана? Что ты про меня рассказала, что теперь меня никто не рад тут видеть?

– Дело не в тебе, Дим! – шепчу я. – Я прошу тебя, уйди, давай завтра встретимся в безопасном месте. Только на работу не приходи, ему донесут! Давай… Давай…

– В городском саду, – предлагает он.

– В обеденный перерыв, да, – вздыхаю я с облегчением.

Хоть несколько минут выиграла. Надеюсь, они разминутся с Глухаревым.

– Хорошо, Милана. Ладно. Не бойся.

Он уходит, а я без сил опираюсь на стену. Я вот-вот упаду от страха. На пороге Травин оборачивается – ненадолго, просто чтобы поймать мой обессиленный взгляд. Наконец, я остаюсь одна и с трудом закрываю дверь. Сердце колотится как ненормальное, я бледная, как привидение и излучаю голливудскую скорбь.

Слава богу, он ушел!

Глухарев появился минут через десять. Даже набор пирожных купил – для нас с Тимом, он не ест сладкое. Я тоже не ем, но у Глухарева иное мнение. Мрачно смотрит, с прищуром, но я нахожу силы улыбнуться и начинаю щебетать:

– Саш, как хорошо, что ты пришел. Садись, я подогрею ужин.

– А до этого ты что делала? – грубо кидает он.

Я вспоминаю, что предварительно он звонил и вроде бы я уже пообещала его подогреть. Вопрос, чем я все это время занималась, раз ужин еще холодный.

– Красоту наводила, – улыбаюсь я.

Еще один подозрительный взгляд. Глухарев идет в кухню, а я выдыхаю. Значит, они не встретились. А подозрительный и мрачный он всегда. Я бреду за ним на кухню, размышляя о завтрашней встрече.

Хорошо, что Травин предложил Ботанический сад. Понял, что вечером встретиться не смогу, лучше всего утром или в обед, а сад недалеко от ЗАГСА. Ни у кого не вызовет подозрений, если в хорошую погоду я захочу пройтись по саду в обеденный перерыв.

Утром отвожу Тима в сад, иду на работу.

В голове крутятся сцены из предстоящей встречи. Я нервничаю, из-за того, что должна ему сказать. Даже отрепетировать не могу мысленно: немею от страха.

Но у меня нет другого выбора.

В пять минут первого я стою у ворот Ботанического сада. Все цветет и дышит по-весеннему, это немного расслабляет. Я чувствую себя напряженной и вытянутой, как струна еще с того момента, как вышла с работы. Дима ждет меня неподалеку от входа, чтобы не пропустить. Но я прохожу мимо – вглубь, чтобы никто не видел, что я встречаюсь здесь с Травиным.

Захожу в оранжерею с цветущими азалиями, прохожу поглубже, и останавливаюсь перед клумбой с пышным розовым цветом.

– Милана…

На плечо ложится рука.

Я закрываю глаза, пока он не видит. Хриплый голос, нежное прикосновение – все пробуждает воспоминание о нашей ночи. Тело покрывается мурашками, когда я представляю, как он касается меня, целует шею. Касается губами сосков.

Тело прошибает электричество.

Одно прикосновение, а у меня желание пробудилось.

Я поворачиваюсь, на щеках легких румянец, но я могу смотреть ему в глаза.

– Здравствуй, Дим.

– Извини, я тебя вчера напугал.

– Ничего. Просто это было неожиданно, и… – щеки покрываются еще более густым румянцем, когда надо сказать, что я боюсь Глухарева.

Глава 9

Дмитрий

– Вас Соболевский искал!

Дима кивает, поднимается на второй этаж гостиницы, на ходу проверяя телефон – выключил на встрече с Миланой в саду, чтобы не отвлекали.

Совсем с ума его сводит.

– Да, Саш, ты искал меня? – он звонит, не откладывая в долгий ящик, хотя сейчас все мысли о Милане и о том, что она говорила.

В ней больше эмоций было, страха за него. Она сказала, его убьют, если не уедет.

– Тебя ждать сегодня?

– Конечно. Сейчас переоденусь и приеду, – хотя ехать он никуда не хочет. Он думает только о ней.

– Не торопись. Я подумал, о чем ты говорил. Ты был прав, кто-то из своих меня слил Глухареву, что повезем деньги. Я хочу, чтобы ты нашел сливальщика, мать его…

Дима чуть не стонет, но нехотя возвращается к этим мыслям. За это обещали премию, а деньги нужны. Возможно, скоро их понадобится много.

– Я помню, – он тяжело поднимается по лестнице, затем толкает дверь и попадает в номер.

Сегодня уже убирали. Пахнет уборкой и весной, в ванной свежее полотенце. Он распахивает окно, садится на кровать и закуривает. Пепельница на тумбе рядом с кроватью тоже чистая.

– Определи круг лиц, кто знал, что повезете деньги, – предлагает он. – Я изучу их круг общения, поставишь телефоны на прослушку. Сделаем «куклу». Скажи, что повезем деньги, и посмотрим, кто проколется.

– Как в шпионских фильмах?

– А ты как хотел? – голос звучит жестковато, без приветливости, но это из-за Миланы.

Соболевский его отвлек и любезничать не тянет. Хочется положить трубку.

– Ладно, составлю список и тебе перезвоню.

Он отключается первым и Травин вздыхает с облегчением. Глубоко затягивается, глядя в окно.

Перед глазами стоит ее лицо.

Они тогда так наслаждались друг другом, что до сих пор тянет только к ней. Хочется еще раз ощутить счастье. Отломить от полной жизни Глухарева, как краюшку хлеба… Или убить и занять его место.

Как она была красива…

На ней строгий костюм. Скромная юбка до колена. Застегнутый на все пуговицы жакет. Но как красива! Обжигающе хороша, как весеннее солнце. Сладкая.

Как повезло Глухареву.

Она зря боялась.

Если бы пришел ее муж, он бы убил его. Он ее не заслуживает. Он ушел не потому, что боялся столкновения. Пацана стало жалко, да и ее тоже… Как она испугалась вторжения. У нее были такие манящие вкусные губы и перепуганные глаза. Какой соблазнительно она выглядела. Перед глазами стоят сочные губы Миланы. Он бы все отдал за еще один поцелуй. Она вдохнула в него жизнь. Может и хорошо, что второго поцелуя не было. Не факт, что после он смог бы остановиться.

И на вопрос не ответила, чей ребенок.

Убежала.

Он рывком встает и идет в ванную. Умывается холодной водой, пытаясь избавиться от жгучего ощущения, и вскидывает глаза, глядя в зеркало.

На расширенный зрачок в два раза больше правого. Слева слепое пятно, левым глазом он различает только тени и свет.

Калека.

И до сих пор не привык к этому.

– Твою мать, – шепчет он.

Конечно, он понял, что Милана имела в виду. Верил ей. Смотреть ей в глаза и не верить было невозможно.

Они убили их.

Это ее слова. Убили тех мужчин, с которыми Глухарев встречался. Когда Травин уезжал вместе с Миланой с парковки, те были избиты, но живы.

Значит, от них избавились.

Жаль, не удалось поговорить с ней дольше. Выяснить детали. Одно ясно – он в серьезной опасности. И Милана тоже, она боится их. Подставлять ее он не хотел. Защитить – да. Но не подвергать опасности.

Нужно все хорошо обдумать прежде, чем лезть туда. Собрать информацию, понять, что произошло на самом деле и с чем он имеет дело теперь.

И нужно вооружиться. Защищаться нечем, а глухаревские уже дважды на него нападали.

Нужно купить пушку.

Он снова берется за телефон. После некоторых сомнений, решает позвонить командиру. Тот давно уволился, по слухам сейчас в «частном секторе». Хотя бы направление подскажет.

Номера нет, так что приходится звонить в ЧОП, где Антон возглавлял подразделение. Там тоже неудача: ему говорят, что начальника нет на связи и предлагают оставить контакты. Понимая, что это предосторожность, Травин диктует цифры. Перезванивают ему через полчаса.

– Это Антон Волков, – раздается знакомый голос. – Ты меня искал?

Голос неожиданно отбрасывает в прошлое. Ноет старая рана. И пелена на левом глазу становится гуще. Служили вместе, прошли пару горячих точек плечом к плечу, но потом дороги разошлись – еще до отставки. Волков уволился первым. Он про контузию не знает.

– Привет, – хрипло отвечает тот.

Несколько секунд молчит, пытаясь избавиться от прошлого. Через несколько вдохов и выдохов это удается.

Волков начинает первым, не дождавшись реплики.

– Как дела у тебя? Я как раз команду новую набираю, – говорит Антон. – Так что ты удачно позвонил. Не хочешь попробовать?

Он усмехается: Волков ищет себе людей в ЧОП. В общем, есть логика. Отношения всегда были хорошие, Димка умеет держать рот на замке, и в профессионализме Волков мог сам убедиться. Только он не знает нюансов.

– Антон, я бы с радостью…

– Но?

– Меня списали, – он резко выдыхает, собирая волю в кулак. – Контузия, травма глаза, слепота.

– Насколько все серьезно?

– Предельно. Левым глазом различаю только день и ночь. Так что все. Отстрелялся.

– Ни хрена себе… – голос плавный, но растерянный. – Может помощь нужна? Обращайся, чем смогу – помогу.

– У меня проблемы, – продолжает он. – Так что нужна. Антон, можешь добыть пушку?

– В смысле… Пистолет нелегальный?

Димка усмехается.

– Да.

Волков размышляет. Становится понятно, что он не просто думает, что ответить, а размышляет, где взять и у кого.

– Зачем?

– Для защиты.

– Смогу, – обещает Антон. – Мой человек подвезет. Слушай, если у тебя серьезные проблемы, можешь переждать в столице. Я помогу устроиться.

Глава 10

Милана

– Я вас видела, – вдруг говорит Юлька.

Я поднимаю удивленные глаза и боюсь, что сейчас себя выдам. Что прямо в испуганных зрачках она прочтет или просмотрит, как кино, как меня целует Травин.

– Что?

У меня не получается выглядеть беспечно, как ни стараюсь.

– Ты встречалась с парнем в оранжерее, – пока я лихорадочно пытаюсь понять, сколько она успела увидеть, Юлька продолжает. – Я вывела Клео, когда мама мне ее подкинула, знала, что ты в сад пойдешь и пошла за тобой. А ты там с каким-то парнем. Кто он, Милана?

Я удивленно поднимаю брови, пока по щекам разливается предательский румянец. Она не знает, что это Травин, ведь Юлька никогда его не встречала, а Глухарев не показывал ей фото, когда просил выведать у меня, как я отношусь к Диме.

– Не ври только, – добивает он. – Я видела, как вы целовались. Это твой любовник?

– Что ты… – щеки горят. – Нет, конечно… Ты что, я замужем!

Но мой голос дрожит, и Юлька смотрит на меня, как при допросе. Я впервые думаю, что у нее взгляд, как у особиста, и не понимаю, с какой стати она пытается меня контролировать. Помогает моему мужу делать это.

Она не верит, и я ощущаю злость. Я не должна перед ней оправдываться! Но из-за того, что наши мужья дружат и она своему рассказывает абсолютно все, у меня ощущение, словно она держит цепь, ведущую к моему горлу. И считает, что имеет право за нее дергать.

– Я все видела, – продолжает она с каменным лицом. – Не отрицай.

– Ты… ты скажешь ему?

Я ненавижу себя за то, что говорю просящим тоном. Впервые за долгое время мне хочется ей врезать.

– Нет, – удивляет меня Юля. – Я никому не сказала. Пока не сказала.

И я понимаю, что сейчас будет продолжение.

– Если ты кое-что сделаешь для меня, я никому не расскажу. Я понимаю, Милана. Иногда на своего мужа смотреть не могу… Хоть и не изменяю.

– Я не изменяла ему! – возмущаюсь я. – Ты все неправильно поняла.

– Не думаю. В любом случае, если и так, Глухарев вряд ли будет разбираться в таких нюансах, когда я покажу фото.

– Фото? – кровь отливает от лица.

– Да, фото из оранжереи, где вы стоите рядом, – Юлька включает телефон, и показывает снимок.

На нем мы не целуемся, просто стоим напротив друг друга. Но четко видно, кто это. Глухареву будет этого достаточно. А если Юлька добавит, что мы еще и целовались, даже просто на словах, мне конец. Я в ловушке. Придется сделать то, что она попросит, даже если это полет на Луну.

– Алла Владимировна собирается на пенсию, – спокойно продолжает Юлька, убирая телефон. – Ищет себе замену. Я слышала, поставить на место руководителя хотят тебя. Ты должна отказаться, и предложить мою кандидатуру.

Кровь снова отливает от лица: на этот раз от гнева и облегчения одновременно. Чертова интриганка. Ей что, так нужна эта должность? Пусть забирает с потрохами – я не метила на место Аллы Владимировны никогда. Хотя от Юльки можно ожидать. Она и до этого часто рассуждала, кто будет начальницей, когда Алла Владимировна уйдет.

А еще я понимаю, что это не последняя просьба. Раз уж я теперь на крючке, меня будут дергать постоянно.

– Хорошо, Юль. Место твое.

Меня тянет за язык сказать, что оно и не было мне нужно. Что она могла просто попросить его, и я бы уступила. Но благоразумно молчу, чтобы она не разозлилась, что воевала со мной за место, которое мне не нужно. Такая война в одиночку, на которой пленных не берут. И больше всего отвратительна ее мелочность. Это не та должность, на которой миллионы зарабатывают!

– Скажи ей сегодня об этом, – на прощание кидает Юлька. – И я сохраню наш маленький секрет.

Она оставляет меня одну, пунцовую от стыда. Слишком откровенно она мной манипулировала раньше, а теперь вообще шантажирует. И я позволяю так к себе относиться. Я еще и подругой должна продолжать ее считать. От обиды и несправедливости режет в груди.

Еще сильнее начинает резать, когда я понимаю, что это придется проглотить. В ее руках слишком много. Я не могу позволить себе так рискнуть. Черт! Будь оно все проклято!

После обеда меня вызывает Алла Владимировна. Я кидаю взгляд на Юлькин стол, когда иду в кабинет, но та никак не реагирует.

– Здравствуй, Миланочка, – говорит директриса. Она у нас уже пожилая, разговоры о пенсии ведутся уже несколько лет. – Присаживайся.

Я сажусь в кресло, уже зная, о чем пойдет речь. Алла Владимировна мечтательно улыбается тонкими губами, доброжелательно глядя на меня.

– Милана, дорогая, ты ведь идешь в отпуск в июне?

– Скорее всего. Как всегда.

– Ох, – вздыхает она. – Я тоже любила ходить в отпуск летом. Знаешь, я когда первый год здесь работала, у нас такая вредная начальница была, постоянно меня на ноябрь ставила или март. Самые плохие месяцы, когда везде грязь и холод. Ни в столицу на новогодние праздники не съездить, ни на море летом. Эти дни она берегла для себя и своих любимчиков. А ты у меня всегда ходила в июне, потому что у меня любимица ты.

– Спасибо, Алла Владимировна, – улыбаюсь я.

Это правда, она всегда меня выделяла. Может, поэтому Юлька так завидует и ревнует?

– Я в следующем месяце ухожу, – грустно вздыхает начальница. – Сколько лет я провела в этих стенах... Целую жизнь. Как ты смотришь на то, чтобы после отпуска выйти на мое место?

– Я польщена. Спасибо.

– Есть какое-то «но»? – понимает она.

– У меня нет возможности занимать такой ответственный пост, – признаюсь я. – Из-за мужа. Вы же знаете, в любой момент он может заставить меня уйти в декрет, например.

– Да, – вздыхает она. – В наше время нельзя мужчинам позволять так нами распоряжаться.

– Он суровый, – снова улыбаюсь я. – И к тому же я сама не чувствую в себе сил, я же вижу, сколько вы вкладываетесь в работу. Я так не сумею. Большое спасибо, Алла Владимировна, но я вынуждена отказаться.

А вот это правда.

Глава 11

Милана

Вечер субботы я встречаю у зеркала.

На мне роскошное темно-красное платье. Простое и шикарное, как настоящий шик. Я слишком яркая, чтобы еще и платье выбирать с украшениями.

Почти до колен. С глубоким треугольный вырезом.

Волосы я просто распускаю темной волной. Надеваю черные туфли на шпильке. Крашу вишневой помадой губы. Я самой себе нравлюсь, только не хочу наряжаться для Глухарева. Лучше уж для юбиляра, если так рассуждать.

Брызгаюсь сладкими духами и долго смотрю в зеркало.

С возрастом мое лицо стало меняться. В восемнадцать оно было ярким, прекрасным и свежим, но теперь я видела, что это не весь мой потенциал. С каждым годом в нем появлялась «взрослость», которая придавала особенный шарм.

Мне так жаль красоту, которую я похоронила в этом браке.

– Миланка, – хрипит сзади Глухарев, я оборачиваюсь и улыбаюсь. – Тачка ждет…

Я надеваю легкое пальто, в последний раз поправляю волосы и заглядываю в детскую пожелать Тиму спокойной ночи. Няня остается с ним. Они еще поиграют, затем поужинают и она уложит Тима спать. Я бы с огромным удовольствием осталась и поиграла с ним, а не тащилась на юбилей.

В полумраке я замечаю, как сын похож на Травина, настоящего своего отца. Даже замираю от неожиданности – это стало появляться в нем с возрастом.

– Спокойной ночи, – шепчу я, и целую его.

– Пока, мам, – беспечно отвечает Тим, увлеченный книгой.

Мы едем на машине с водителем. Глухарев уже пьян, а на юбилее наберется еще больше. Вечер ждет незабываемый. Мы сидим рядом, он начал лапать меня еще в машине. Хватает за коленки, тискает, но аккуратно – нам сейчас в люди выходить.

Праздновать будут в банкетном зале гостиницы. С размахом. Эта гостиница принадлежит другу юбиляра. Все семь этажей номеров, конференц-холл, банкетный и другие залы. Во внутреннем дворе есть бассейн. Плавать еще холодно. Но выпившие гости наверняка полезут в воду. Надеюсь, мы уедем до того, как веселье зайдет настолько далеко.

Огни нас встречают еще на парковке: деревья, крыльцо и опоры, поддерживающие его, оплетены гирляндами и неоном, словно сейчас Новый год. Народа полно. Все более-менее значимые местные приглашены, включая бизнес, телевидение и даже популярная блогерша города здесь.

Юбиляра нигде не видно, но Глухарев им и не интересуется. Его тянет только выпивка: он сразу берет рюмку водки, и тарталетку с икрой. Я для приличия беру бокал шампанского.

На крыльце Глухарев закуривает. Какое-то время в клубах дыма я пью шампанское, и дико хочу домой. Скучаю, пока не вижу на дорожке местного бизнесмена Соболевского с блондинкой вульгарного вида. А рядом с ними, отставая на полшага, идет Травин. Коленки становятся слабыми от страха, и я делаю большой глоток шампанского, от которого голова еще сильней идет кругом.

Димка поднимает глаза, и мы встречаемся взглядами. Он видит меня, но с каменным лицом идет мимо, словно мы незнакомы – только взглядами следим, ими мы зацепились.

Губы жжет от воспоминаний о поцелуе в оранжерее. Они проходят мимо и скрываются в зале. Я опускаю глаза. Из ног словно вынули кости.

Глухарев его не замечает. Обняв меня за талию, тянет в зал.

– Пойдем, Миланка.

– Давай еще постоим, – прошу я, боясь, что мы в дверях столкнемся. – Голова закружилась…

– Пять минут, – он закуривает вторую, пока я пытаюсь отдышаться.

Боже.

Что будет, если они столкнутся? Надеюсь, на юбилее они не начнут выяснять отношения? Глухарев еще и пьян, он что угодно может вытворить.

Он выбрасывает окурок, и мы идем в зал. Исподтишка я оглядываюсь, но не вижу Травина. Какое счастье. Но я вся на нервах. Кожа в мурашках и в любой момент ожидаю столкновения. Никто не помешает Глухареву разобраться с Травиным руками своих людей где-нибудь за гостиницей…

Может, они ненадолго. Гости делятся на два типа: те, кто гуляет, пока здание не треснет, и те, кто заглянул выразить почтение и поздравить, и уходит до того, как разгуляются. Надеюсь, Травин из первых. То, что мы останемся до самого упора, я уже поняла.

– Пошли пожрем. Я сегодня не ужинал.

– Хорошо.

В зале организован шведский стол: несколько этажей закусок и легких десертов к вину. Все вполне цивилизованно. Кроме еды здесь еще море алкоголя на любой вкус. Глухарев сразу устремляется за водкой, перебирает бутылки, затем передумывает и выбирает коньяк. Быстро хватает закуски – слишком легкую: лимон, оливки, а значит, напьется очень быстро. Я начинаю волноваться, он и так уже пьян.

– Саш, – я трогаю его рукав, надеясь отвлечь и отложить вакханалию. – А что насчет подарка?

Прямо сказать ему «не пей», я не могу: распсихуется.

– Подарок готов, – невнятно отвечает тот, уже лыка не вяжет. – На улице стоит. Статуя.

– Статуя? – переспрашиваю я.

– Баба голая. Венера. Пятьдесят лет, как никак. Не мог с чем попало прийти.

– Ой, покажи пожалуйста, – улыбаюсь я, надеясь, что статуя стоит там, где нет алкоголя.

– Отвали, – бурчит Глухарев, наливая новую порцию.

С досадой я отстаю. Ничего не сделать. Он хочет напиться. Наконец в зале появляется юбиляр, и я рада: повод Глухареву отстать от бутылки. Понятия не имею, как будет поздравлять. Он говорит как пьяный, сильно неразборчиво и скоро начнет путаться в словах и смыслах.

Чтобы не совсем развезло, я набираю еды на тарелку, выбирая куски пожирнее: обжаренную свиную корейку, мясной салат.

– Саш, поешь.

Он запускает зубы в кусок мяса, жир течет по подбородку. Красноватыми глазами буравит толпу. Ждет, пока юбиляр пообщается с родней и близкими друзьями. Жирные руки и лицо его не смущают. Я возвращаюсь к столу за салфетками. Вышла замуж за свинью, на кого теперь пенять… Когда юбиляр начинает общаться с деловыми партнерами, Глухарев тщательно вытирает лицо и шею охапкой салфеток и всовывает мне в руки вместе с тарелкой объедков. Я отношу ее к столу. После нее мне самой нужно вытереть ладони.