Сны

Этот район — словно забытый Богом каркас старого мира, где бетонные дома дышат серой пылью забвения, а воздух словно насыщен тревогой. Здесь, на краю города, где улицы сужаются, а фонари мерцают будто в преддверии катастрофы, живут пятеро. Пятеро, которые не знают друг друга, но скоро им придется пересечься, ведь над ними нависла тьма.

Джек — ветеран, что вернулся из войны с криками в голове и пустотой в глазах. Его дом — это клетка, а память — тюрьма.

В эту ночь кошмар пришёл первым.

Он слышал, как кто-то зовёт его тихо, почти молитвенно. Голос — хриплый и знакомый. Джек открыл глаза — в углу комнаты стоял его старый товарищ, лицо искажённое болью и страхом, рот выгибался в жуткой гримасе. Тот звал его, словно умоляя пойти за ним.

— Джек… — прошептал призрак, и исчез за углом.

Джек выскочил из кровати, нога дрожала, но он пошёл за ним. Коридор пустел. Он оглянулся — там стоял гроб. Тяжёлый, из чёрного дерева, покрытый пылью и паутиной.

Он открыл крышку — внутри был его собственный труп. Тело исползали личинки, плоть уже начала гнить. На крышке было выцарапано: «Закрой гроб!»

Джек с силой захлопнул крышку, и тут — с гроба села тварь.

Она была похожа на человека, но что-то глубоко неправильное в ней сгибало пространство вокруг. Лицо — слишком выразительное, с глубокими морщинами и глазами, что переливались холодом. Она улыбалась — слишком умно, слишком широко.

— Ты думаешь, ты жив? — прошептала она голосом, что врезался в сознание как ледяной нож. — Мы все уже мертвы, Джек. Просто не все это поняли.

Она медленно достала нож — лезвие сверкало в тусклом свете. Взгляд её слился с его — и Джек почувствовал, как ледяной ужас вползает в его грудь.

Он бросился прочь, и тут — проснулся.

Сердце бешено колотилось, пот холодный стекал по лбу. Но голос всё ещё эхом отдавался в голове: «Мы все уже мертвы...»

Мэй шла по коридору школы — гулкий звук шагов, шепот и смех за спиной. Лица — холодные и бездушные — проходили мимо, не задерживая взгляд. А когда задерживали — только чтобы выплеснуть ядовитые слова и гадости. «Толстая», «бездарь», «никому не нужна». Они — тени, с которыми Мэй жила каждый день, в которых тонуло её сердце.

Её тело — словно хрупкая лодка в штормовом море. Её мир — постоянное давление и страх быть замеченной. Она не рисует картины, не творит, её жизнь — лишь борьба за выживание в этом жестоком мире.

В её глазах — тихая боль и непоколебимая усталость. Но где-то глубоко — нечто ещё есть. Что-то, что ещё не сломали.

Мэй проснулась, словно кто-то ткнул ей в плечо. Комната была пуста, но в углу мелькал тёмный силуэт — не человек, не тень, а нечто между. Оно шептало, но слова были словно из далёкой бездны:
«Возьми нож… сделай, что должно…»

Сердце билось как безумное. Мэй сжала ладонь в кулак и встала, будто тело было не её.
На кухне лежал нож — холодный, тяжелый. Она взяла его, будто подчиняясь неведомой воле.

В дверь дома обидчика тьма проникала сама, будто сквозь трещины в реальности. Мэй шагала тихо, и каждая тень казалась живой, глотая свет и надежду.

Она вошла. Парень спал, но в этом сне что-то пошло не так — его лицо искривилось, кожа будто ожила, развернулась, и под ней зажглись пустые глазницы.

Когда Мэй коснулась его, нож казался тяжелее, чем металл, словно она держала часть ночи в руках.

Парень проснулся, его смех не был смехом — это был раскат безумия и боли. Тени вокруг сгущались, поглощая всё живое.

Мэй вскрикнула, и проснулась — в своей комнате, под покровом ночи, где даже воздух был плотным и холодным.

Тишина наполнилась эхом:
«Сделай это… или они сделают с тобой…»

Маркус жил обычной жизнью — семья, работа, мечты. Но одна страшная ночь изменила всё. Его жена и маленькая дочь погибли в аварии — не по его вине, но он винит себя до сих пор. Это горе сломало его, он ушёл в алкоголь и наркотики, чтобы заглушить боль и голос в голове, который не даёт покоя.

Он бродит по улицам района, часто заползает в грязные закоулки, в поисках очередной дозы, но никакое опьянение не спасает от навязчивых кошмаров. Он не разговаривает ни с кем, изолирован от мира, почти мёртв внутри, но его демоны ещё сильнее.

Маркус проснулся — вены пульсировали требованием, голова раскалывалась от жажды. Встав, он, словно собака, потащился в зал — там, среди разбросанных шприцов, ждали его тёмные призраки прошлого.

Он свернул за угол и застыл. Перед ним — силуэты женщины и девочки, образы близких, но страшных, словно вырезанных из ночного кошмара. Их тела были словно сосуды, наполненные чем-то мутным, что переливалось и скользило, как кровь, но не кровь.

В этот момент из тени выползло существо — чёрные глаза, голос, в котором было столько злобы, что кровь стыла в жилах:
— На здоровье, — прошипело оно, и резко вонзило Маркусу шприцы с ледяной жижей.

Кожа под иглами раздувалась, словно сгнивая на глазах, а боль взрывалась в теле огнём. Маркус издал беззвучный крик и — сжался в холодном поту, просыпаясь, но уже не зная, где заканчивается сон, а где начинается ад.

Айла — девушка около двадцати, тихая и замкнутая, живёт в маленькой, захламлённой квартире на окраине района, где происходят все события. Её искусство — единственный способ выразить то, что она не может сказать словами. С детства она рисует: карандашами, красками, тушью — что угодно. Но со временем картины стали меняться — появились в них темные, тревожные образы, которые никто не мог понять.

Айла не хотела этого. Она просто рисовала то, что видела в своих снах и в тени сознания, то, что не давало ей покоя. Она пыталась остановиться, но руки сами тянулись к кисти, и на холсте появлялись всё более мрачные сцены.

Однажды она заметила странное явление: фигуры из картин — словно живая тьма — начинали мелькать в её комнате, отражаясь в зеркалах и играя тенями на стенах. Они не причиняли вреда, но казались живыми, смотрели на неё, шептали свои непонятные слова. Айла боялась, но одновременно была заворожена.