Собачий Ключ

Дисклеймер

Автор с удивлением констатирует, что вымышленный мир данной книги до жути напоминает реальный. Тем не менее, автор настаивает на том, что все персонажи —образы, порождённые его воображением, и любое сходство между ними и вами, вашим начальником или соседом является либо случайным, либо свидетельствует о вашей богатой фантазии. Все совпадения непреднамеренны.

Глава 1

Жизнь можно разрушить за секунду. Один хлопок дверцы «Гранты» — и твой идеальный мир, выстроенный с таким трудом, рассыпается к чертям.
Анна буквально услышала, как трескается ее выстроенная по линеечке обыденность. Хрупкая, как нарощенные ногти.
Презентация, которую она вынашивала целый месяц, была растоптана одним равнодушным взглядом начальника. А проливной дождь, начавшийся еще на МКАДе, теперь заливал и ее будущее. Превращал его в беспросветное болото с ипотечной кабалой на пятнадцать лет вперед.
«Просто сказка, блин», — с горькой усмешкой подумала она, разжимая онемевшие пальцы.
Ключи впились в ладонь. Фраза усатого Сергея Петровича «Недостаточно инновационно, Анна Викторовна» жужжала в висках назойливым комаром.
Она потянулась к двери своего «райского гнёздышка» — так её мама, хвастаясь перед подругами, называла этот каркасник.
И тут ее взгляд, как обычно, зацепился за соседний участок.
Там, словно сопливый плевок на ухоженном лице коттеджного поселка, высился чёрный новодел, похожий на бетонный бункер. А на подъездной дорожке нагло стоял грязный микроавтобус. Матово-чёрный, с московскими номерами и кричащей провинциальной наклейкой на заднем стекле: «Я ♥ Кострому».
Анна мысленно фыркнула, ощущая волну раздражения. Мир этих провинциальных мужчин был ей так далек...
Она уже взялась за дверную ручку, когда сзади раздался пронзительный визг. Почти человеческий. Полный то ли непонятной радости, то ли отчаяния. Анна вздрогнула и обернулась. Из-за угла бетонного монстра выскочила высокая тощая псина, результат спаривания гончей и диванной подушки. Это существо неопределённого окраса мчалось прямо на нее.
— Нет! Отстань! — взмолилась Анна, исполняя тычок каблуком, но было поздно. Лапы, вывалянные в особенно чёрной и липкой грязи, щедро разукрасили её бежевое пальто от Massimo Dutti новым «авангардным» узором. Дорогой утренний образ был безнадежно испорчен.
— Цыц! К ноге! — раздался за спиной гнусавый приказ.
Анна медленно повернулась, сдерживая содрогание. Из соседского дома выкатился ОН. Низенький, в растрёпанной застиранной толстовке, от которой тянуло странным сладковато-разлагающимся запахом. Капюшон был надет, хотя солнца уже не было. Очки с толстыми линзами делали его глаза двумя огромными, невыразительными пузырями. Сальные волосы липли ко лбу, а на бледных, почти фарфоровых щеках лежали два четких пятна румянца, словно нарисованные кукольных дел мастером. Он нервно двигал челюстью и смотрел куда-то мимо нее, но Анна чувствовала кожей — он видит её всю. Насквозь.
Собака мгновенно сменила истерику на подобострастие и юркнула ему за ноги, странно косясь на Анну своими почти разумными глазами.
— Здравствуйте, Анна, — пробурчал он, не глядя ей в лицо. Его взгляд скользнул по её испачканному пальто и замер где-то в районе ключицы. — Я вам компенсирую химчистку. Или... предложу альтернативную форму компенсации.
«Озабоченный урод!» — пронеслось в голове. Анна резко повернулась, чтобы уйти, и лишь тогда, сквозь зубы, процедила: — Не надо...
— Кстати, ваши сорняки вдоль забора засохли. Земля здесь пустая, соль выедена. Фосфора не хватило, — снова раздался этот противный, но на удивление знающий голос.
Анна, не оборачиваясь, рывком открыла свою дверь и захлопнула ее так, что с полки в прихожей посыпались визитки с её глянцевым именем. Она прислонилась к косяку, уши покраснели от возмущения. Хам! Урод! Атомный скуф!
Она ненавидела его уродливый дом-бункер, его мерзкую собачонку, его сальные волосы. Этот человек был воплощением всего, чего она так тщательно вымарывала из своей жизни.
Но под грудой усталости, злости и отвращения копошилось что-то другое. Что-то стыдное. Что-то щемящее.
Её предательски тянуло к этому бледному, неприятному человечку, чтобы снова вдохнуть этот отвратительный запах, чтобы понять, что же он знает такого, что позволяет ему смотреть на неё свысока.
«Чёрт, — подумала она, сползая по стене. — Так же омерзительно-приятно, как давить прыщи».
А где-то в бетонном бункере в это время низенький человек в толстовке едва заметно ухмыльнулся, он отлично видел, как она хлопнула дверью, и чувствовал её ярость.

Часы показывали половину третьего.
Анна ворочалась в постели, пытаясь утонуть в бездушном сиянии смартфона. Лента Нельзяграма была бесконечной вереницей чужих улыбок, чужих успехов, чужой идеальной жизни — ровно та же тоска, что и у неё, только тщательно отфильтрованная и отретушированная. Она уже почти провалилась в сон, когда осознала — слишком тихо.
Не благословенная ночная тишина привлекла её внимание, а совсем другая. Глубокая. Густая. Давящая. Будто всё вокруг — и её дом, и весь посёлок, и даже весь мир — замерло, перестав существовать.
И в этой звенящей, мёртвой пустоте ей почудилось, будто скрипнула калитка. Или это был просто шорох ветки? Звук был медленным, тягучим — так, будто её отворяла не человеческая рука.
Ледяная струя страха пробежала по спине. Анна крадучись подобралась к окну и приоткрыла штору на сантиметр.
Лунный свет, бледный и обманчивый, заливал палисадник и уродливый чёрный бункер напротив. Всмотревшись, она заметила на линии, где тень от его дома резала лужайку, смутную фигуру. Или это просто столб? Куст? Игра света?
Фигура стояла неподвижно, лицом к её дому. Капюшон. Руки в карманах. И тут из тени вышла Боня — но не та визгливая дневная истеричка. Её поза была царственной, голова высоко поднята, а в темноте горели две тусклые зеленоватые точки. «Просто отблеск от фонаря, — тут же попыталась убедить себя Анна. — Просто отблеск...»

Анну пронзил спазм животного, первобытного страха, сковав плечи. Она отшатнулась от окна, прижалась спиной к холодной стене. «Бред. Игра света, я просто переутомилась», — пыталась она убедить себя, но её тело, её нутро не верило. Оно знало — там, снаружи, что-то нелюдское. Что-то пугающее.
Дрожащими руками она снова отодвинула штору. Рискнула выглянуть одним глазом.
Соседа не было, но Боня сидела прямо перед её окном! Метрах в трёх! Она смотрела прямо на неё. Сквозь стекло, сквозь темноту, сквозь шторы. Казалось, она видит каждый её испуганный мускул, слышит каждый стук её сердца. Собака медленно, почти демонстративно облизнулась, и Анна услышала… Слова, возникшие прямо в её сознании, чёткие, ледяные и безжалостные: «Спокойной ночи, стерва».
Включив весь свет в доме, Анна просидела на полу почти до самого утра. Пока наконец не отключилась, не помня себя от усталости.

Глава 2

Посёлок «Еловая Роща» был спланирован с той простотой, с которой питекантроп рисует на камне свой быт. Две главные улицы — Мшистая и Кедровая — рассекали пространство правильным крестом, образуя четыре аккуратных сектора.
Дома побогаче вальяжно раскинулись в самом сердце, на перекрёстке. Им было дозволено щеголять претенциозной готикой или подражать швейцарским шале.
А вот дом Анны и угрюмый бетонный бункер Влада ютились на самом краю, там, где Кедровая улица упиралась в лесную чащу. Здесь асфальт заканчивался, и начинались грунтовые дороги, превращавшиеся после малейшего дождичка в непролазное месиво.
Планировка «Еловой Рощи» была обманчива. Узкие улочки, казалось, просматривались насквозь, но агрессивные туи и разлапистые ели создавали десятки укромных уголков.
Дома стояли на разном удалении от дороги; одни — напоказ, другие — стыдливо прячась в зелени. Возникало стойкое ощущение, что ты видишь ровно столько, сколько тебе позволено.
А по окраинам, словно позабытые грехи, маячили несколько старых советских развалюх. Они формально числились за посёлком, но были его бросовой частью. Их просто оставили доживать, и теперь они неспешно разрушались.
И за всем этим богатством — и нарядными домами, и скромными, и умирающими развалюхами — с отеческой назойливостью приглядывал Роберт Борисович. Председатель их ТСЖ.
Он был человеком с синдромом вахтёра. Человеком маленьких, бессмысленных правил, тех, что рождаются от избытка свободного времени и недостатка настоящей власти.
Поджарый, как пружина, он патрулировал улицы на велосипеде с грязевой резиной. Анна уже успела получить от него «вежливое» замечание о том, что её «Гранта» стоит колесом на газоне. Мелочь, а бесило.
В то субботнее утро он материализовался у её калитки. Анна как раз пила кофе, пытаясь растворить в нём остатки сна и горький привкус вчерашнего разговора с Владом.
— Анечка, доброе утро, — начал он, снимая кепку. — Не возражаешь, если решим один общий вопрос?
Он бросил многозначительный взгляд в сторону бетонного бункера.
— Твой… сосед. Влад. — Он произнёс это имя так, будто во рту у него была какая-то гадость. — У нас в посёлке, ты знаешь, правила. Единый архитектурный облик. А этот… объект — он не согласован. Вообще. Самовольная постройка!
Анна едва сдерживала злорадство. Наконец-то кто-то поставит этого урода на место!
— И что вы хотите от меня? Я с ним не общаюсь, — пожала плечами она.
— Ну, ты же его соседка, самая близкая. Передай, что совет собственников требует… демонтажа. Автобус этот постоянно мешает проезду. И дорогу он всю разбил своими колёсами, одна грязь кругом! А собака бегает без намордника! — он выпалил всё это скороговоркой и сморщил нос.
И тут, словно из-под земли, вырос ОН. Влад вышел из-за угла своего дома, неся банку с мутной жидкостью и шпатель. Увидев их, он замер и уставился своими огромными, увеличительными очками прямо на Роберта Борисовича.
Тот, решив, что молчание Анны — знак одобрения, сделал несколько шагов вперёд, надуваясь, как индюк.
— А вот и новосёл! Я к тебе, собственно… Роберт Борисович, председатель совета. Тебя же Влад зовут?
Влад не ответил. Он просто смотрел. Молча. Его лицо было каменной маской.
— Влад… — голос председателя чуть смялся, но он продолжил, — У нас тут правила! Постройка твоя не соответствует…
— Убирайся, — тихо, но очень чётко сказал Влад. Его отталкивающий голос прозвучал абсолютно ровно, без злости.
— Что?! — Роберт Борисович отшатнулся, его лицо мгновенно побагровело. — Ты как разговариваешь?! Я администрацию подключу! Я…
Влад медленно, как робот, поднял руку и указал куда-то вглубь посёлка.
— Знаешь… — Влад сделал театральную паузу, в то время как Роберт Борисович подбирал слова. — каждый вечер, около девяти. Тут проходит один человечек. Он долго-долго идёт к старому колодцу за участком номер семнадцать. Там его уже ждут.
Он опять сделал паузу, позволив каждому слову вонзиться, как нож. Анна увидела, как у Роберта Борисовича дёрнулся глаз.
— Интересно, — Влад наклонил голову набок, словно изучая редкий экземпляр насекомого. — Что скажут друзья этого человека, когда увидят фотографии этих… дружеских встреч? Или совет посёлка? Одобрят ли... выбор его молодого друга?
Роберт Борисович издал звук, похожий на стон. Щёки его надулись, как две прокисшие полторашки пива. Вся его строгая осанка, вся напускная важность испарились в одно мгновение. Он внезапно сделался уставшим и старым.
— Т...ты… не…м… — просипел он, не в силах выговорить слово.
— Могу, — губы Влада изогнулись в безжизненной улыбке, от которой кровь стыла в жилах. — Но не буду. Пока. Займись другими делами. Не шныряй под чужими окнами.
Роберт Борисович мог только кивать загривком. Быстро, нервно, как марионетка. Он больше не смотрел на Влада, его взгляд был прикован к земле у своих собственных ног, будто он искал там убежища.
— И запомни, — добавил Влад, уже поворачиваясь к своему дому, будто только что вынес мусор, — я вижу тебя.
Роберт Борисович, не сказав больше ни слова, развернулся и, почти не глядя по сторонам, побрёл к своему велосипеду. Он не сел на него, а повёл, пошатываясь, вдоль дороги.
Этот ароматный сосед не просто знал один его секрет. Он, казалось, знал ВСЕ секреты.
И Анна впервые подумала не «какой урод», а «что он ещё знает? Что он знает обо МНЕ?». И от этой мысли в ней заиграло странное, тошнотворное любопытство.

Прошли дни, но образ сломленного председателя не выходил у Анны из головы. Она украдкой прогуливалась мимо его прилизанного, как с открытки, домика, пытаясь угадать, что творится за стенами.
И вот однажды вечером, выставляя пакет с мусором, она увидела его. Не на велосипеде, а просто сидящим на лавочке у своего гаража. Он рассеянно рассматривал гроздья рябины, отрывал ягодки по одной и жевал. Он выглядел не просто униженным — он выглядел пустым. Выпотрошенным. Будто из него вынули тот самый стальной стержень, на котором держалась вся его жизнь.
Их взгляды встретились. Анна хотела отвести глаза, сделать вид, что не заметила, но было поздно. Роберт Борисович медленно, как во сне, поднялся и, немного пошатываясь, направился к ней. От него пахло рябиновкой и мятной жвачкой.
— Анна Викторовна... — его голос, обычно такой чёткий и властный, был несвязным. Тонким. — Я... я хочу извиниться.
— Передо мной? — искренне удивилась она.
— Перед всеми! — он импульсивно махнул рукой, и этот жест был полон отчаяния. — Вся эта… фарс. Правила, протоколы, комиссии… Всё это — прах. Пыль. Когда…
Он не договорил, но они оба прекрасно понимали, о чём речь. О том, что стыдливо прикрывает фасад старого колодца.
— Он же не шутил, да? — тихо, почти шёпотом спросил Роберт Борисович, и в его глазах читался животный, неконтролируемый ужас. — Про колодец… Он знает. Он знает всё?
Анна молчала. Потому что и сама не знала ответа.
— Я всю жизнь строил эту стену, — прошептал он, глядя на свой идеальный дом с тоской. — Репутация. Порядок. Уважение соседей. А оказалось, что стена-то это картонка. Один пинок — и нет ничего. Ничего! Теперь я его… шавка. Знаете, что он мне сказал вчера?
Анна отрицательно покачала головой, боясь спугнуть это жуткое откровение.
— Сказал: «Записываешь и докладываешь мне. Говорить будешь, когда я велю». — Роберт Борисович горько, истерично усмехнулся. — А сегодня утром… сегодня утром он принёс мне палку копчёной... колбасы. Сказал: «Ешь. Тебе нужны силы». И знаете самое ужасное? — Его голос сорвался на фальцет. — Я взял. Я взял и понёс эту чёртову колбасу в дом! И знаете что? Я её съем!
Он повернулся и, так же пошатываясь, побрёл обратно к своему дому.

Глава 3

В половине третьего ночи, ровно в тот самый момент, когда граф Делакруа (мужчина, судя по описанию, пахнущий дорогим сандалом и неограниченной властью) прижал к своей могучей груди трепетную Амалию, оглушительно зазвонил телефон. Звонок разорвал идиллию, заставив Анну вздрогнуть и отшвырнуть книгу на пол.
На экране пылал сигнал тревоги — единственное слово: «МАМА»!
— Что? Ты уже подъезжаешь? — голос Анны прозвучал так, будто это она только что выползла из страстных объятий графа.
Ответом был лишь короткий, унизительный щелчок. Диалог был исчерпан. Приговор вынесен.
Началась паника. Пятнадцать минут на дорогу от шлагбаума превратились в спринт на выживание. Грязные кружки полетели в раковину, фантики — в мусор. Анна сгребла в охапку разбросанные вещи, утрамбовала их в шкаф и, плюнув на идеальный порядок, стала заливать гостиную освежителем воздуха с ароматом «Ядовитая Орхидея». Воздух дурманил химической свежестью и ее собственной нерасторопностью.
В дверь постучали. Не просто постучали — в неё врезался ряд жёстких, нокаутирующих ударов.
«Иду-иду!» — крикнула Анна, на ходу натягивая свежую футболку. Перед матерью нельзя было выглядеть как завсегдатай дивана.
Дверь открылась и впустила вердикт.
— Ну и свинарник, — холодно констатировала мать, проходя мимо Анны, будто мимо безмолвного прислужника. Её радары мгновенно зафиксировали пыль на телевизоре, кривую подушку на диване и ту самую книгу, лежащую на полу корешком вверх — немое свидетельство её никчемного досуга.
— Я работала всю неделю, — голос Анны прозвучал тоньше и слабее, чем ей хотелось. — Только присела отдохнуть…
— Денис поэтому от тебя и ушёл, — мама сняла пальто и повесила его на спинку стула с таким видом, будто совершала акт высочайшего милосердия, не запачкав его о беспорядок. — Мужчине нужен уют и комфорт. А не это… — она обвела комнату жестом.
Анна сжала кулаки, чувствуя, как трещит шеллак на ее ногтях. Гнев, горячий и солёный, подкатил к самому горлу. Она ясно представила, как говорит: «Денис ушёл к своей ассистентке не потому, что у меня на полу пыль, а потому, что он не смог удержать свой стручок в трусах!». Но из ее сжатых губ вырвалось лишь:
— Чай будешь?
— Сама сварю, — отрезала мать и проследовала на кухню.
Анна осталась стоять посреди гостиной, в своём «свинарнике», и слушала, как на кухне гремит чайник и грохают шкафчики. Ощущение детской беспомощности накатило с новой силой.
Она прошла на кухню. Мама уже хозяйничала у плиты, с решительным видом засыпая в кастрюлю то, что пахло лавровым листом и старыми упрёками.
— А где у тебя мясо? Опять без мяса? Доставкой питаешься? — бросила она через плечо и, не дожидаясь ответа, принялась с раздражением рыться в шкафах, громко возмущаясь отсутствием «жидкого супчика».
Внезапный, наглый стук в дверь.
Анна, словно во сне, побрела открывать.
На пороге стоял ОН. Низенький, в той же самой застиранной толстовке. В руках он сжимал полиэтиленовый пакет, из которого на ее чистый порог сочился тонкой струйкой алый, почти кровавый сок.
Глаза Анны расширились.
— Что вы тут делаете?
— Я мясо принёс! — проскрипел он своим противным, гнусавым голоском.
Из-за спины Анны раздался подозрительный шорох. Мама выглянула из-за угла, и её взгляд, привыкший всё мгновенно оценивать и классифицировать, скользнул по незнакомой, невзрачной фигуре.
— Что… это? Курьер? — прозвучал ее ледяной тон.
— Я Влад! Сосед! — в его голосе прозвучала неподдельная гордость.
Мама смерила его взглядом с ног до головы. Невзрачный Квазимодо. Ростом на голову ниже Анны. В её глазах сквозило ясное, как вывеска, осуждение: «В этом посёлке живёт всякий сброд». Потом медленно, с ужасающим пониманием, её зрачки переползли на Анну. И в будке её кинотеатра внутренний диктор озвучил самую немыслимую мысль: «Неужели это её новый мужчина? Это та пропасть, в которую она скатилась после Дениса?»
Мама заторопилась, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией.
— Спасибо, Влад! Вы можете быть свободны! — она схватила пакет с мясом и попыталась отстранить его от двери, но её рука будто упёрлась в неподвижную стену.
— Я в гости! — отрезал Влад, и его тонкий голосок внезапно приобрёл стальную, неоспоримую твердость.
Глаза мамы чуть не вывалились из орбит.
— Мы-мы-мы не ждали гостей! — захлебнулась она. В её голосе впервые зазвучала неподдельная паника.
Возникла неловкая, звенящая пауза, в которой столкнулись два абсолютно разных мира.
— А я ждала, — неожиданно для самой себя прошептала Анна.
— Что ты там бормочешь? — резко, как удар ремня, обернулась к ней мать.
— Я ждала! — уже громко и с вызовом заявила Анна, глядя прямо в глаза матери, в которых читался шок.
И Влад, не дожидаясь дальнейших приглашений, вошёл внутрь. Он прошёл вперёд, отодвигая маму в сторону с лёгкостью бульдозера, сносящего старую рухлядь.
Пятна на его щеках горели, как два постыдных, победоносных знамени.
Мама застыла на пороге, бессильно сжимая в руках пакет. Алые капельки падали на дорогой ламинат.
С кухни донёсся оглушительный грохот — Влад принялся хозяйничать, как у себя дома.
Кастрюля, в которой мама варила свой упрёк, была с позором отправлена в раковину.
— А что вы тут делаете, простите? — нашла в себе силы слабо спросить мать.
Влад молча, с видом главного хирурга на операции, вынул у неё из рук пакет с мясом. И начал творить кулинарную магию. Нож в его руках свистел, лук шипел на сковороде, а сам он двигался с неожиданно-зловещей проворностью.
— Может быть, вам помочь? — растерянно пробубнила мать, окончательно сдав все позиции.
— Сидите, — сказал Влад, не глядя. И это прозвучало не как просьба, а как приказ вожака стаи. «СИДЕТЬ!».
Мать послушно села.
Не потому, что испугалась. А потому что ее железная воля, та самая, что тридцать лет строила из их семьи идеальный проект «как надо», встретила волю высшего, дикого порядка. Она сидела, сложив руки на коленях, как провинившаяся школьница, и смотрела, как этот странный, отталкивающий мужчина орудует на кухне ее дочери будто безумный шаман.
— Дочка, это кто? — прошептала мать Анне, не отводя глаз от Влада.
Она узнала этот сломленный тон — слышала его много лет назад.

Глава 4

Понедельник вполз в сознание тяжёлым, липким похмельем. Но Анна была с бодуна не от вина, а от воскресенья. В горле стоял привкус той самой отбивной.
Пальто от Massimo Dutti, когда-то бывшее панцирем, сегодня висело на ней свинцовой ризой.
«Всё как всегда», — солгало ей отражение в зеркале прихожей, пытаясь ухватиться за старую, простую правду. Та же женщина, то же пальто, тот же путь к машине.

Офис встретил её запахом плоттера и кофе из автомата. В почте дожидалось письмо от Усатого Сергея Петровича. Тема: «По итогам». Текст: «Анна Викторовна, ваши идеи не выдерживают критики. Жду вменяемые варианты к 17:00».
Она сгребла бумаги в ящик, вонзив пальцы в ладони. Хрустнуло — коротко и сухо. Отломился наконец тот самый ноготь с шеллаком, который уже трепетал на краю.
— Прекрасно. Просто великолепно, — ядовито подумала она, глядя на сломанный ноготь. — Может, мне еще на коленки встать и попросить, чтобы он плюнул мне в душу? Или он сам догадается?
Но мысль оказалась такой же неустойчивой, как и шеллак. Ещё один чат, ещё один созвон — и ярость смолкла, оставив после себя лишь горький осадок.
Сергей Петрович метал молнии в чат: «Это лучшее, на что Вы способны? Или вы просто торопитесь домой, Анечка?», «Моя восьмилетняя дочь в «Павер поинте» делает интереснее». Каждая фраза — удар хлыста по оголённым ягодицам. К обеду она была пустой скорлупой, выпотрошенной и беззащитной.
Анна отправила дохлый, вымученный файл на почту. Достала из сумочки контейнер с гречкой и котлетой. Соус начал подтекать через крышку. Она вытерла дно сумочки и контейнер салфетками. Поставила разогреваться в офисной микроволновке на две минуты. За это время сделала в автомате капучино.
Обед был таким же пресным, как и её настроение. Единственной мыслью было — вырваться. Хоть до ближайшего ПВЗ.
Заказ — новая массивная обувница. Дешевый апгрейд интерьера.
Попытка что-то поменять. Хотя бы ящик для ботинок собрать.
Когда «Гранта» тарахтя катилась по подземной парковке их торгового центра, нога сама ударила по тормозу. В тени бетонной колонны, вдали от посторонних глаз и камер наблюдения, копошилась знакомая фигура. Влад, спиной к ней, грузил в микроавтобус длинный строительный мешок. Что он тут забыл?
Он обернулся. Очки на мгновение поймали диодный свет и вспыхнули двумя белесыми пятнами, слепыми и бездушными. Он медленно поднял руку и провёл указательным пальцем по горлу. Жест был геометрическим. Лишённым театральности, словно он констатировал анатомический факт.
Анна резко отвернулась и сделала вид, что что-то ищет в солнцезащитном козырьке. Потом надавила на газ и демонстративно медленно покатилась к выезду. «Это не мне. Это не мне! Может, он так... медитирует? Или Боне что-то показывал?» Но холодная полоса на шее ощущалась всю короткую дорогу до пункта выдачи и обратно, будто по коже провели осколком льда.
«Шею почесал! Точно! Почесал шею, барбос чесоточный!»
Она вернулась в офис, задыхаясь — то ли от того, что грузила обувницу в «Гранту», то ли от опоздания. Удивительно, но ответ от босса уже ждал её на почте!
«Блестяще. Остро. Утверждаю. Можете уйти пораньше.»
Она перечитала текст, ища подвох, скрытую насмешку, новый способ унизить. Не нашла. Позвонила ассистентке, Лизе. Голос подрагивал.
— Лиза, привет? Он всё просмотрел? Уверенна?
— Да, — голос девушки был приглушён, будто она говорила из-за стекла. — Он... утвердил и ушёл.
— Ушёл?
— Ему стало плохо. Внезапно. Сказал... расстройство желудка. — Лиза захихикала.
Анна опустила трубку. Есть справедливость на этом свете!
Она вышла из офиса, ей хотелось продышаться, шум города, скопление нормальных людей. Но на мрачной подземной парковке её ждало последнее, неопровержимое доказательство. Прямо под стеклом её «Гранты», под дворником, лежал небольшой, аккуратно свёрнутый пакет.
Полиэтиленовый.
Из него на серый асфальт сочилась тонкая, алая, как артериальная кровь, нить.
Мир перекосился. Волны необъяснимого забрасывало на борт. Сквозь шок пробивался холодный ужас, смешанный со стыдным облегчением.
Рука сама потянулась к телефону. Какой там номер? Раньше «02»… Теперь? 112? Нет! 102! Специально придумали, чтобы никто не названивал?
Вдруг её пальцы замерли.
Она с кристальной ясностью увидела себя в казённом коридоре, под прищуренным взглядом следователя. «Сосед, говорите? Обсуждали, как избавиться от Агеева? А это что у вас, Анна Викторовна? Мясо? Ели мясо?» Что скажут коллеги на работе? Что подумают соседи в посёлке? Как же будет страдать бедная мама! Он же всё подстроил. Это ловушка, расставленная с ледяным расчётом, и она уже наступила в неё.
— Алло? — раздался раздражённый скрежет в трубке.
Анна сбросила вызов.
Ехать домой, в тупик рядом с его бункером, было чистым самоубийством.
Единственное место — материнский дом, пропахший стиральным порошком и иллюзией безопасности. Убежище.
Перед тем как тронуться, она, движимая слепым инстинктом, открыла багажник. Надела на руку пакет из «Ашана», как хирургическую перчатку, и взяла улику. Завернула один пакет в другой, создав протекающий свёрток, и засунула его в пыльную тьму под пассажирским сиденьем. Выбросить тут — значит оставить улику. Голова гудела пустотой.
Дорога превратилась в паранойю. Каждая фара в слепящей зоне, каждый силуэт у обочины был враждебным. И тут в зеркале — сине-красные огни. Сердце провалилось в бездну. Конец. Это финал!
Она съехала на обочину на автомате, опустила стекло, готовясь к щелчку наручников.
— Добрый вечер, инспектор Денисов. Предъявите водительское удостоверение и страховку, — молодой инспектор с необременённым лицом протянул руку.
Она молча подала документы, чувствуя смертоносный флёр из-под сиденья. Инспектор что-то пробормотал в рацию. Вернул бумаги. Наклонился.
— А вы, я смотрю, сильно испугались? Могу сопроводить.
— Не надо, — выдавила она, заикаясь. Взгляд её метнулся к алой лужице, проступившей из-под сиденья. Проклятый пакет!
— Тогда может телегу? — не унимался он, его глаза бесстыже ползали по её лицу.
Она смотрела на него, не видя. Чтобы отвязаться, она нацарапала на обрывке квитанции свой ник в ТГ, сунула ему. Тот, довольно щурясь, отступил. Она тронулась, её била крупная, неконтролируемая дрожь.
Она ехала на автопилоте. Стиснула руль. Следующие несколько километров слились в одно пятно дорожного полотна и воя ветра в полуприкрытое окно. Она немного пришла в себя только когда вдали показались знакомые огни.
Дом матери светился всеми окнами, как последний оплот. Анна почти вбежала во двор, прислонилась лбом к холодной железной двери, ловя ртом воздух. Сейчас мама откроет. Будет ворчать. Блаженная, скучная нормальность.
Стёртые кнопки домофона. Исписанный матом лифт.
Почти дома. Почти безопасно.
Дверь со скрипом открылась. На пороге...
Низенький. В застиранной до серости толстовке. Блёклые очки.
— Я заждался, — проскрипел Влад и медленно, как ящерица, облизнул тонкие, бескровные губы.
Анна попыталась вдохнуть, но воздух забился во рту. Весь мир сжался до этого порога. В голове вспыхнула мысль: «Мама... Он прикончил маму!»