Собирая осколки тьмы: Черный лёд

Пролог: Узы Судьбы

Её пальцы коснулись прохладной поверхности, и мир провалился в беззвучие. Киара Тенебрин стояла недвижима, в то время как тьма поглощала зал, свет, звуки — всё, кроме биения её собственного сердца. А затем из этой пустоты вырвалась она — тонкая нить цвета воронёной стали, живая и стремительная. Она пронзила воздух, не оставляя сомнений в своей цели, и впилась в грудь Аррена Соларис.

Он ахнул, отшатнувшись, почувствовал как магия Сферы намертво сшивает его сущность с чужой, враждебной. Его собственная рука, повинуясь неведомой силе, сама потянулась к Сфере. Ослепительный свет хлынул навстречу тьме, и два потока сплелись в тугой, неразрывный узел, сияющий и яростный.

Жгучий холод расцвёл на запястье Киары. Когда свет угас, на коже оставался не просто силуэт, а живая татуировка -- чёрный и белый драконы, сцепившиеся в вечном противоборстве, их крылья и хвосты переплетены навсегда. И в тот же миг оба они, Киара и Аррен, прочувствовали каждой клеточкой тела то, о чем говорил ректор Хэлверд: «Это нельзя разорвать».

Это был не договор и не временное партнерство. Произошло слияние на уровне самой их магической природы, симбиоз, сотканный древней силой Сферы Судьбы. Связь стала частью их, как сердцебиение или дыхание. Попытка противостоять ей была бы бессмысленной и... немыслимой.

Рубиновые глаза Аррена встретились с её взглядом цвета обсидиана. В них не было ни ненависти, ни гнева. Лишь шок, ледяное и абсолютное понимание: отныне всё изменилось. Навсегда.

Глава 1. От теории к практике

Великий Зал Академии «Путь Единства» был полон. Студенты последнего курса собрались по срочному вызову ректора. Киара Тенебрин стояла в тени колонны с безупречной осанкой, но во взгляде, устремленном куда-то вдаль, читалось раздражение –ее оторвали от тренировок. Аррен Соларис находился чуть поодаль, с виду полностью погруженный в изучение магического свитка.

Когда же воцарилась тишина, на возвышение поднялся ректор Хэлверд. Его появление само по себе гасило любой шепот. Это был дракон. Даже в человеческом облике чувствовалась та самая древняя мощь, что скрепляла основы Империи. Высокий, с плечами, которые, казалось, до сих пор несли невидимую тяжесть доспехов, он держался с выправкой, от которой стыла кровь у нерадивых студентов. Выправкой человека, привыкшего командовать армиями. Когда-то его волосы, должно быть, были цветом расплавленной меди или пожара – наследие огненных драконов. Теперь же они, как и его коротко подстриженная борода, были просеяны густой сединой. Не возрастной, а той сединой, что ложится пеплом от пережитого. От ужасов той Великой Войны, которую он видел своими глазами, сражаясь плечом к плечу с Первым Императором, Гелероном Тенемаром – тем, кто смог остановить межрасовую бойню, своей необычной, пугающей, но действенной силой, силой некромантии, и сковал расы в единое целое, обратив всю ярость на появившегося общего врага – Разломы и выползающий оттуда ужас.

Лицо Хэлверда было изрезано морщинами – резкими, словно трещинами на высохшей земле. Его нынешний пост – не почетная отставка. Это была новая миссия, возложенная лично Императором Исфридом Тенемаром, сыном Первого Императора. Создать не просто школу, а кузницу будущего, которое не повторит ошибок прошлого. Ректор смотрел на своих подопечных не как на студентов, а как на последний шанс. Шанс того, что мир, купленный непомерной ценой, удастся сохранить.

— Студенты! Пришло время узнать о важнейшем этапе вашего обучения — программе «Боевых Пар», -- прогремел голос ректора.

По залу пронесся сдержанный гул. Все знали об этом ритуале в теории, ведь последний раз Сферой Судеб пользовались века назад, но теперь Академия под чутким контролем Императора перешла к практике.

— Через неделю Сфера Судьбы определит ваших напарников, — продолжил ректор. — Но сегодня я должен донести до вас истину, которую многие не знают или не обращают на нее внимания.

Он обвел зал серьезным взглядом.

— Связь, которую создаст Сфера, нерушима. Это не договор и не временное партнерство. Это слияние ваших магических сущностей на самом глубоком уровне.

Киара непроизвольно выпрямилась. Девушка-оборотень, стоящая рядом с ней, бесшумно обхватила себя за плечи, будто пытаясь спастись от внезапного холода. Аррен медленно опустил свиток, а его товарищ по лаборатории подавился сдавленным смешком – нервная истерика.

— Вы станете одним целым на уровне души и магии, — голос ректора звучал как набат. — Это навсегда! В древних писаниях нет ни одного случая разрыва, который не закончился бы смертью обоих. Ваша воля, ваши амбиции, ваши старые распри – отныне вторичны.

В зале воцарилась мертвая тишина. Студенты переглядывались в ужасе. Теперь это был не просто академический эксперимент — это был пожизненный приговор.

— Готовьтесь, — заключил ректор. — Отныне ваши жизни не будут прежними.

Когда собрание закончилось, Киара и Аррен впервые за долгое время встретились взглядами. И в этот раз в их глазах читалось не просто привычное презрение, а нечто новое — немой ужас перед ловушкой, механизм которой уже щелкнул, захватывая их в свои тиски.

Глава 2. Бремя Крови

Послание из дома Чёрных драконов пришло поздним вечером этого тяжелого и неумолимого дня. Как и положено — тёмной птицей с глазами из расплавленного рубина. Она влетела в открытое окно комнаты Киары и бросила на стол свиток, запечатанный чёрным воском с оттиском драконьей чешуи. В воздухе повис аромат серы и остывшей стали. Естественно, она знала, что оно придёт. Её семья была в курсе всего, что происходит в любом уголке Империи. Такие новости не могли скрыться от пылающих глаз клана Чёрных драконов.

Киара, глубоко вздохнув, разломила печать. Почерк отца, лорда Кельвана Тенебрин, был грубым, буквы рваные, будто высекались на камне в порыве ярости. Чернила легли густо, кое-где бумага была протерта до дыр. Читая эти строки, Киара буквально видела его перед собой: высокого, могучего, с плечами кузнеца и руками, привыкшими сжимать рукоять меча, а не перо. Его лицо, изборождённое несколькими шрамами у правого виска — память многочисленных сражений, — его тёмные, почти чёрные волосы, коротко остриженные, будто мешавшие шлему, и тяжёлый, испепеляющий взгляд, под которым трещали даже видавшие виды вассалы. Он никогда не писал писем — он отдавал приказы. И этот лист пахнул не чернилами, а дымом и живой яростью. Напряжение снедало Киару; все внутри натянулось и зазвенело, как ледяной покров на озере перед тем, как треснуть.

"Дочь.

До нас дошли вести об указе. Эта игра Императора может поставить наш Дом на колени. Связать нашу кровь с кем угодно — с оборотнями, с гномами, с пеплом и ветром! — но только не с ними. Не с Соларис.

Если Сфера посмеет указать на их отродье...»

Киара на мгновение закрыла глаза. «Нет, не думай об этом!», -- приказала она себе, продолжая читать.

«Ты — плоть от плоти моей. Ты должна сделать всё, чтобы этого не случилось. Моли древние силы, подкупи судьбу, сломай саму Сферу — но не допусти этого. Если же случится… Тогда не приближайся. Не признавай. Не дай этому союзу ни шанса пустить корни. Пусть он сгниёт заживо от твоего презрения. Я буду искать способ разорвать даже нерушимое. Твоя мать более искусна в таких вопросах, мы найдём выход.

К.Т."

А ниже, изящным, острым и безжалостно точным почерком матери, было приписано:

"Киара, дитя. Отец как всегда прямолинеен и упрям, но даже он пойдёт на любые риски, чтобы не допустить такого хаоса. Вероятность связи с кем-то из других семей высока и, возможно, всё обойдётся малой кровью, но Судьба любит жестокие шутки. Надейся на милость Вселенной, но готовь ловушку на каждый случай.

Если это случится — не горячись. Не давай отцу повода для опрометчивых шагов. Не допусти ни малейшей возможности им посчитать тебя слабой. Держись на расстоянии, которое можно преодолеть ударом клинка. Будь тенью, которая неотступно следует, но никогда не касается.

Твоя мать."

Если отец был скалой, то мать, леди Элени Тенебрин, была тенью, падающей от этой скалы — изменчивой, неуловимой и всеобъемлющей. В её внешности не было ничего от грубой силы Кельвана. Высокая, невероятно стройная, она двигалась с тихой грацией хищницы, обитающей в самом сердце мрака. Её черты были утончёнными и холодно прекрасными, словно выточенными из мрамора. Но главным были глаза — черные, как сама ночь, но в них не бушевал огонь ярости. В них плавала бездонная, спокойная тьма, способная поглотить любой свет, любую эмоцию, любой секрет.

Она редко повышала голос. Её сила была не в громе, а в тишине, которая наступала после её слов. Она не носила доспехов — её оружием были взгляд, намёк, идеально подобранное слово и терпение ледяной реки, точащей камень. Отец сокрушал врагов. Мать... мать заставляла врагов исчезать, стираться в пыль. Именно от неё Киара унаследовала не просто магию тьмы, а искусство контроля — над телом, над проявлением любых чувств.

Киара опустила пергамент. Он упал на стол с едва слышным шелестом, который прозвучал громче любого крика. Давление пришло не из будущего, а из настоящего. Позиция родителей была ясна.

Иного и быть не могло -- их кланы враждовали несколько веков, конфликт старше Великой Войны. Предательство Белых драконов на поле боя для Чёрных, живущих доблестью, отвагой и честью, непростительно. Они считали их трусами, скрывающимися за магией, никогда не держащими в руках меча, интриганами и подхалимами. "Древний аристократический род... просто смешно," кинула Киара в сердцах.

Она подошла к окну. Внизу, по пути из библиотеки, шёл Аррен Соларис — невозмутимый, отстранённый, загадочный, живое воплощение всего, что её семья презирала.

В её обычно спокойных, обсидиановых глазах вспыхнуло холодное и ясное пламя – уже не тревоги, а решимости. Она не допустит этого. Изучит каждую лазейку, каждую древнюю строку. Станет безупречной – чтобы сама Сфера не посмела избрать для нее Соларис.

Глава 3. Тонкий лёд

Кристалл вызова вспыхнул в предрассветные часы, когда мир за окном был немым и сонным. Аррен почувствовал, как внутри всё сжимается в тугой, холодный комок. Родители не спали, выжидали. И сейчас в его комнате, сотканные из света и магии, стояли их проекции.

Его мать, леди Кларисса Соларис. Даже в полупрозрачном сиянии связи она была воплощением безупречности. Её серебристые волосы, уложенные в сложную, недвижимую причёску, казались вырезанными из лунного льда. Лицо — утончённое, с чертами столь правильными, что они становились безжизненными, как у античной статуи. Но её глаза… Глаза цвета зимнего неба смотрели не на сына, а сквозь него, будто оценивая брак в его генеалогическом древе. Она была живым зеркалом, отражающим только то, что соответствовало её идеалу. И сейчас в этом зеркале Аррен видел лишь разочарование.

Его отец, лорд Альберик Соларис. Он не стоял — он восседал в своём кресле, даже в форме голограммы. Высокий, невероятно худощавый, он напоминал не человека, а ледяной сталагмит, выросший в тёмной пещере его кабинета. Его лицо было узким, с острыми скулами и тонкими, бескровными губами. Волосы — не просто седые, а того мертвенно-белого оттенка, что был фамильной чертой их рода. Но главным был взгляд. Кроваво-красные глаза Альберика не горели гневом. Они сканировали, вычисляли, оценивали риски. В них не было родительской теплоты, только холодная ярость стратега, чей идеальный план дал трещину.

Для них он всегда был не сыном, а отполированный инструментом -- самой ценной фигурой на шахматной доске. А теперь этот инструмент рисковал перейти в чужие руки.

— Что за вздор! — голос матери был натянут, как струна, готовясь лопнуть от тихого, благородного негодования.

Аррен хранил молчание, зная, что любое слово станет козырем в их игре.

— Боевые пары через Сферу — и без фильтра по происхождению?! Это варварство.

— Таково решение Императора, — начал он, но её голос, острый как шило, перекрыл его.

— Неважно. Приказ Сфере… Исфрид заигрался, — выдавила из себя Кларисса, будто имя Императора было дурным вкусом.

— Она — артефакт. Она не слушает приказов, — парировал Аррен.

— Именно, — в разговор вмёрз ледяной баритон отца. Альберик не повышал голос. Его слова падали, как отдельные градины. — И, если она решит, что какая-нибудь тень из Тенебрин тебе «подходит» — у нас не будет легального способа это остановить.

В эфире повисла тишина, густая от невысказанной угрозы.

— Мы не допустим этого, — прошелестела мать. — Даже если придётся изолировать тебя до окончания церемонии. Физически.

— Мы знаем, что Сфера создаёт нерушимую связь, — продолжил отец, складывая длинные пальцы. — Поэтому твоя задача — не дать ей выбрать. Не дай ни малейшей зацепки, за которую она могла бы уцепиться. Избегай резонанса.

— Я даже не знаю, как эта штука работает, — отмахнулся Аррен, чувствуя, как нарастает глухое раздражение. — Никто не знает.

— Тогда будь абсолютно стерилен, — слова матери прозвучали как медицинский приговор. — Никаких разговоров. Никаких взглядов. Никаких пересечений на тренировках. И, Разум тебе в помощь, даже мыслей в её направлении быть не должно. Магия таких артефактов чувствительна к намерениям.

— Мы не позволим, чтобы наш наследник стал вечным ярмом для их короны, — заключил Альберик. Голограмма дрогнула и погасла, не оставив места для прощаний.

На улице было тихо. Аррен стоял у окна, впиваясь взглядом в пустоту. Внизу, на платформе, резко развернулась знакомая тёмная фигура. Киара. Она двигалась с убийственной, отточенной эффективностью. Он не знал её. Не слышал её смеха. Не видел её без этой ледяной маски.

«А если она? Если Сфера, вопреки всем запретам и угрозам, выберет именно её?»

Он не хотел этого. Не мог такого хотеть. Но мысль, словно щепка в ледяном потоке, неумолимо кружила в сознании: «Что, если это случится? Что останется от всего, чему меня учили? От долга, который вбили в меня как клинок в ножны?»

И тогда, сквозь шум собственного смятения, до него донеслось эхо другого голоса — старого, потрескавшегося, как ледник.

«Они назвали нас предателями, потому что мы остановились. Когда линия фронта рухнула, и стало ясно, что мы тонем, они продолжили наступать — сквозь кислотный дождь, сквозь пепел, сквозь собственный мрак. Они верили, что можно выжечь тьму самой тьмой. Что, если разложить всё до костей — враг падёт первым. А мы… мы выбрали иной путь. Мы заморозили магические каналы, вывели уцелевших и не позволили гибнуть дальше. Они остались. Остались растворяться в той войне. И когда всё кончилось, они обернулись — и увидели, что нас больше, что мы сохранились. И возненавидели нас за это. Не за предательство. За то, что мы пережили то, что они выбрали не переживать. Они жаждали победы любой ценой. А мы — остатка мира, в котором можно жить после победы. Вот и вся правда, внук».

В памяти всплыло лицо деда, Люциуса Соларис, испещрённое возрастными морщинами. «Запомни, Аррен. В их глазах мы — трусы, потому что не пали рядом. В наших — они безумцы, потому что не остановились. Но ни мы, ни они — не простим. Ни им, ни себе».

Он открыл глаза, которых не осознавал, что закрыл. Внизу Киара замерла, подняв лицо к медленно светлеющему небу, погружённая в свои мысли. И Аррен, к своему ужасу, был абсолютно уверен, что она думает о том же самом. Словно проклятая связь уже протянулась между ними — не магическая, а куда более древняя. Связь общего ожидания летящей гильотины. Они оба – уже осужденные. Только не знают, за что.

Визуалы героев. Киара Тенебрин и Аррен Соларис

Глава 4. Торг с Судьбой

Академия погрузилась в состояние лихорадочного ожидания. Воздух был густ от невысказанных страхов, наивных надежд и холодного расчета. Предстоящий обряд Связывания стал единственной реальностью, оттеснив учёбу на второй план.

На лекции древнего эльфа Орлана, уже старика, но все еще грозного противника с точеными чертами лица и длинными серо-серебристыми волосами ниже плеч, поднялась рука Сильвии, юной феи с прозрачными, как майская роса, крыльями.

— Профессор, а если Сфера выберет для меня… не того? — её голосок дрогнул, а на глазах выступили слезы.

— «Не того» с точки зрения кого, дитя? — Орлан отложил свиток. — Ваших предрассудков или законов магии? Сфера ищет потенциал. Будет ли он реализован — дело ваших сердец и разумов. А они, увы, часто противоречат друг другу.

После этого посыпалось множество вопросов, которые уважаемый старец отклонял, ссылаясь на то, что учиться и осваивать материал придется в любом случае, будете ли вы в паре или нет, и это первостепенно.

Зал столовой напоминал кипящий котёл. За одним столом Лиранна излучала энергию маленького, но очень шумного солнца. Девушка-полудракон с чешуйчатыми висками цвета полированной меди и вздернутым носом, покрытым веснушками, казалась не могла усидеть на месте ни секунды. Ее огненно-рыжие волосы, вечно выбивавшиеся из небрежного хвоста, сейчас были убраны в высокий пучок, откуда упрямо торчали живые, вьющиеся прядки. Когда она говорила, ее руки были в постоянном движении: то она размахивала ложкой, словно дирижируя невидимым оркестром, то ловко ловила скатывающуюся со стола ягоду, продолжая говорить.

— А я вот надеюсь на дракона из Клана Бурь! – заявила она, и ее глаза, цвета старой медной монеты, вспыхнули азартом. – Представляешь, Ки? Парить в самом сердце урагана, где ветер рвется вывернуть тебя наизнанку, а ты – часть этой мощи! Это же чистая поэзия! Не какая-нибудь скучная геометрия боя, а… искусство!

Она обернулась к своей подруге, и ее широкий, абсолютно бесхитростный рот растянулся в улыбке, обнажая чуть заостренные клыки. Лиранна была одной из немногих, кто не тушевался перед ледяной стеной Киары, считая ее «сложной, но чертовски интересной головоломкой».

Рядом сидела Киара, она обедала молча, как и в любой другой день, не показывая никаких эмоций.

Ну, Ки, хватит хранить молчание, как драгоценность! – ее пальцы принялись барабанить по столу. – Давай, помечтай хоть раз в жизни! Какой клан, кроме твоего, мог бы быть… скажем так, терпимым соседом по судьбе?

Киара медленно отпила воды, ставя бокал с тихим, но четким, как удар клинка о лед, стуком.

— Меня устраивало бы отсутствие этого цирка, — холодно парировала Киара. — Сила рождается в долгой работе, а не в лотерее.

— О, вот в этом-то и соль! — не унималась Лиранна. — Это не лотерея, это… озарение! Рука судьбы, протянутая из тумана, и ты не знаешь, коснется ли твоей ладони чешуйчатая лапа или нежная рука в кружевах! Вся жизнь – вызов, а это – самый головокружительный из них!

Ее энтузиазм был таким заразительным и громким, что на них оборачивались за соседними столами. Но он разбивался о спокойную, непреодолимую скалу Киариного молчания, и это делало их диалог – вернее, монолог Лиранны -- еще более выразительным и живым.

В другом углу зала, в относительной тишине, Аррен сидел с Боргином.

Их союз казался немыслимым для постороннего глаза: наследник древнего драконьего рода и коренастый гном в практичной, испачканной машинным маслом и древесной смолой одежде. Но это был, пожалуй, самый прочный и осмысленный союз во всей Академии. Боргин был не просто гномом. Он был инженером-механиком и рунологом в третьем поколении, чьи пальцы, короткие и цепкие, могли собрать хрупкий часовой механизм так же легко, как и выковать неподъёмную дубину. Его тёмные, внимательные глаза, скрытые за густыми, сросшимися на переносице бровями, смотрели на мир не как на тайну, а как на сложную, но разбираемую на части конструкцию. Его борода, источник особой гордости, была заплетена в две аккуратные косы, перехваченные не золотом, а практичными медными кольцами — отличными проводниками для пробных магических импульсов. Они сошлись с Арреном на первом курсе над разобранным на части кристаллическим осциллятором, который не работал у половины потока. Пока другие ломали голову над теорией, Боргин молча достал из складок одежды миниатюрные инструменты и показал Аррену микротрещину в рунической цепи, невидимую невооружённым глазом. Аррен, в свою очередь, рассчитал, какую резонансную частоту нужно подать, чтобы проверить гипотезу. С тех пор они были созвучием ума и рук: Аррен видел математическую гармонию магии, Боргин — её физическую, материальную основу. Их дружба была тихой, лишённой пафоса, и строилась на взаимном уважении к компетентности.

Сейчас Боргин методично разламывал душистый ржаной хлеб, обмакивая его в густой грибной соус. Его взгляд, подобно калибровочному инструменту, скользил по залу, оценивая углы напряжения между столиками, считывая микрожесты.

— Технически, конструкция гениальна, — заявил он своим низким, немного хрипловатым от вечной работы у горна голосом. — Заставить саму энергию искать баланс, минуя наш главный конструкционный дефект – эмоциональную коррозию. – Он отломил еще кусок хлеба. -- Жаль, что её алгоритмы, судя по всему, не учитывают переменной «усталость материалов от векового напряжения». В данном случае – наших родов.

— Предрассудки и память о вражде – это помехи в системе, они искажают чистый расчет, отрезал Аррен, но в его собственном, обычно безупречно логичном тоне, Боргин уловил ту самую «помеху» -- флюктуацию неуверенности.

— Помехи тоже можно измерить и компенсировать, — философски заметил гном, наконец переведя тяжёлый взгляд на напарника. — Но если тебе, скажем, в пару определят тот самый… критически напряжённый элемент по фамилии Тенебрин… — Он потянул за одно из медных колец в бороде, привычный жест размышления. — Это будет задача не на синхронизацию, а на сдерживание критической реакции. Две абсолютные, самоуверенные системы в одном контуре. Без предохранителей. Результат либо прорыв, либо… полное разрушение схемы. Рассчитать вероятность каждого исхода невозможно. Слишком много человеческого фактора.