Собираю тебя по осколкам

ВНИМАНИЕ!!!

Данное произведение написано в жанре 18+ и предназначен исключительно для лиц, достигших 18 лет (восемнадцатилетнего возраста, совершеннолетия).

Все события и персонажи этой книги являются вымышленными. Любые совпадения с реальными людьми, местами или событиями случайны и не имеют намерений оскорбить или задеть чьи-либо чувства.

В романе содержится много эротических сцен и нецензурная лексика!

В тексте так же могут содержаться сцены насилия, жестокости, принуждения, нецензурная брань, упоминания алкоголя или сигарет.

НЕЗАКОННОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ, ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ, ИХ АНАЛОГОВ, ПРИЧИНЯЕТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ. ИХ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ ЗАПРЕЩЕН И НЕСЕТ УСТАНОВЛЕННУЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

Пролог

Ныряю ладонью под короткий подол платья и сдергиваю невесомые кружевные трусики, с треском разрывая их, когда девчонка страстно стонет мне в ухо. Скольжу губами по тонкой шее, сминая пальцами трепещущую влажную плоть. Толкаюсь в нее пальцами и слышу сладостный хрип удовольствия...

Он ныряет под подол моего летнего платьица и одним махом с треском сдергивает трусики, когда я от страха кричу ему в ухо. Жесткие губы настойчиво скользят по тонкой шее, а наглые пальцы грубо сминают девственную плоть. Он толкается в меня пальцами и, словно получая от этого удовольствие, ловит мой жалобный хрип боли...

Сдергиваю тонкие лямки платья по плечам и прихватываю острые соски губами, растягиваю пальцами дырочку для моего проникновения. Девчонка охотно раздвигает ноги, когда опрокидываю ее на кровать. С восторгом ведет пальцами по моим раскаченным плечам и осторожно царапает ноготками загорелую кожу...

Он нетерпеливо дергает за лямки моего сарафана и с остервенением присасывается к груди, будто пиявка, оставляя синяки на девичьей груди. С силой раздвигает мои от ужаса сжатые ноги и опрокидывает на кровать. Вцепляюсь ногтями в широкие плечи и в отчаянии раздираю в кровь его загорелую кожу...

Чтобы не целовать чужие губы, прихватываю девчонку за бедра и переворачиваю, укладывая на живот. Она с готовностью задирает попку вверх и со смехом довольно урчит, когда игриво хлопаю по круглым полушариям. Надавливаю ладонью на тонкую спину, прижимая грудью к матрасу, пока раскатываю презерватив по члену. Проверяю, насколько малышка готова к моему вторжению и, удостоверившись, что вовсю течет, толкаюсь в жаркие глубины...

Чтобы остановить мое сопротивление, он грубо переворачивает меня на живот. С болью вцепляется в бедра, подтаскивает мою задницу вверх, и, когда я жалобно кричу, больно бьет по обнаженной коже ягодиц. Тяжелый локоть упирается между лопаток, не позволяя двигаться. Слышу незнакомое шуршание. В парализующем ужасе замираю, когда жесткие пальцы снова ныряют к моей сжавшейся от ужаса плоти и, бесцеремонно царапая, тянут. Толчок - и мое лоно, причиняя адскую оглушающую боль, впервые заполняет орган мужчины...

Крошка довольно стонет, когда принимаюсь раскачиваться над ней. Протягиваю ладонь, нежно сжимаю грудь, тяну за острые соски. Пропускаю между пальцами прядь прямых русых волос и сжимаю в кулаке. С наслаждением насаживаю содрогающуюся от удовольствия девчонку на свой член...

Скулю от боли, когда он начинает делать резкие толчки надо мной. Он протягивает ладонь, сжимает мою обнаженную грудь, больно дергает за соски. Второй рукой зарывается в мои кудрявые рыжие пряди и с остервенением сжимает их в своем кулаке. Он с упоением долбится в мое содрогающееся от боли, омерзения, унижение, истекающее кровью тело, каменным членом...

Жду, когда она разобьется в конвульсиях оргазма и позволяю кончить себе. Утыкаюсь лбом в тонкую спину, шумно дышу, переживая отблески удовольствия. Минута блаженной тишины. Чмокаю ее в выпирающий позвоночник и выпрямляюсь.

- Надеюсь, тебе было хорошо? - спрашиваю скорей из вежливости, потому что и так знаю ответ.

Она довольно мурлычет и опадает на кровать, а я сдергиваю презерватив, кидаю его в мусорную корзину и застегиваю штаны. Задерживаться особого желания нет. Секс на одну ночь и не более. Кидаю деньги на тумбочку за порванное белье и выхожу за дверь. Она не останавливает, а я не остаюсь...

Рыдаю, когда он разгоняется, мерзко шмыгает носом, а потом замирает на мгновение и громко стонет, содрогаясь всем телом. Утыкается потным лбом в мою дрожащую от рыданий спину и грубо прикусывает зубами выпирающий позвоночник.

- Помни, ты сама этого хотела, - хрипит с издевательской усмешкой.

С всхлипами опадаю на кровать, когда он, наконец, вынимает из меня член. Сквозь пелену слез вижу, как он стаскивает презерватив, завязывает его, сует в карман брюк и застегивает молнию. Потом сдергивает с моей шеи золотую цепочку с бриллиантовым кулоном, которую сам же и подарил, и поворачивает к двери. Слава Богу, он не остается...

Выхожу на улицу, вдыхая прохладу летней ночи, и закуриваю сигарету. Теперь можно поехать в свою холостяцкую квартиру и, наконец, уснуть. Боже, а жизнь-то определенно удалась.

Слышу, как с грохотом захлопывается дверь, и сильно вздрагиваю, а потом… Просыпаюсь. Лицо залито слезами. Влажные рыжие пряди прилипли к щекам от пота. Мне снова приснилась та летняя ночь, когда я корчилась на залитых кровью простынях, в ужасе, омерзении и ненависти, разбиваясь на тысячи мелких осколков. Словно змея я тогда снимала старую оскверненную кожу, трансформируясь, перевоплощаясь, перерождаясь в того человека, которым являюсь сейчас.

Я не сплю уже долгих семь лет. Боже, когда же это закончится...

Глава 1

Арсений Золотарев

- Арсений Дмитрич, певичка снова недовольна работой нашей бригады. Трясет перед носом договором и заявляет, что мы ей мешаем. Работать не дает. А за срыв сроков у нас такая неустойка указана, что по миру ведь пойдем, - почти рвет на себе оставшиеся волосы мой прораб Андрей Борисыч.

Устало тру ладонями лицо и шумно выдыхаю. Это мой первый личный проект, который я затеял вне рамок компании «РайСтарх».

И чего тебе, Сеня, не жилось спокойно? Предупреждал же Раевский, что дело рискованное. Но я так долго работал на сторонние компании, что к тридцати одному году созрел на открытие собственного дела.

Строительство загородной резиденции для оперной певицы Софьи Литвинцевой должно было стать удачным стартом и отправной точкой моей собственной строительной компании. В итоге же чувствую, что этот проект меня потопит, как айсберг гребаный Титаник.

Знал же, что с людьми из богемы не стоит связываться. Капризные самовлюбленные снобы, которые и за людей-то других не считают. Только за личную обслугу, которая должна удовлетворять их звездные закидоны.

Это был вызов. Прежде чем подмахнуть контракт знал же, что на это строительство претендуют пару довольно крупных компаний. Только когда же Золотарев сдавался? Понятно, что понадеялся на то, что профессионализм и личное обаяние, которое помогло решить немало спорных вопросов, вместе с поддержкой моего лучшего друга Даниила Раевского помогут в этом деле.

Аха-ха. Сейчас я в такой заднице, что в пору удавиться. Мало того, что горю по всем срокам, так еще и подставляю деловую репутацию друга, который за меня лично поручился. И вот это уже ни в какие ворота не лезет.

Вращаю плечами, разминаю ладонью затекшие мышцы шеи и смотрю на своего, уже поседевшего из-за этой певицы прораба.

- Ладно, Борисыч, не кипишуй! Сам поеду и поговорю с Литвинцевой. Пускай лично мне скажет, чем в этот раз мы ей не угодили.

Андрей Борисович с облегчением выдыхает, а я подхватываю ключи от своего внедорожника и без лишнего промедления направляюсь по нужному адресу.

Загородная резиденция певицы находится недалеко от города. Несколько гектар земли со своим лесом, небольшим живописным ручьем и трехэтажной усадьбой, которая большим величественным зданием стоит в центральной части участка. Живи и радуйся. Но прима захотела построить небольшой коттедж подальше от основного здания лично для себя. Именно этим и занимается моя бригада.

Прежде чем начать строительство объекта, я полгода работал над проектом. Изучал ландшафт, проводил геологические и геодезические исследования. Без конца инициировал переговоры с заказчиком посредством электронных писем. Учел все ее пожелания, закидоны и фантазии.

Да, я так проникся этой идеей, что перерыл в интернете все выступления звезды и сделал проект, который, по моему мнению, подходил бы ей идеально. Литвинцева была в восторге. Она отмела всех конкурентов и заключила договор со мной.

Казалось бы, вот она, удача. Но стоило приступить, как звезда начала откровенно звездить. То ей не нравились шумные работы, то пыль, то без конца приезжающие машины с песком, гравием, бетоном и всем остальным, что непосредственно необходимо для этой самой работы. Потом ей не понравились работники, которые громко кричали и выражались нецензурной бранью. А после и сами материалы, из которых строили коттедж. В общем, угодить этой особе никто не мог. Сегодня же и вовсе запретила охране пускать рабочих на территорию, потому что те выглядели непрезентабельно. Грязные и вонючие. Рабочие! Видимо, по ее мнению, они должны пахнуть розами, разгружая цемент лопатами.

Складывалось стойкое ощущение, что мне этот дом придется достраивать исключительно силой мысли.

Въезжаю в кованые ворота усадьбы, в душе радуясь, что охрана пропускает без лишних вопросов, и еду к основному дому. Несмотря на то, что вроде как это загородное имение выглядит оно так, будто принадлежит королеве, мать ее. Все до стерильности белое... мраморное… холодное. Вот в страшном сне бы не приснилось жить в таком доме.

Дверь мне открывает… Боже!!! Дворецкий, который, величественно поклонившись, сразу ведет меня в малую гостиную на первом этаже.

Непосредственно с самой заказчицей лично мы никогда не встречались. Только по телику ее видел. Красивая, холодная, как тот самый айсберг, а еще высокомерная. Во всяком случае, я сделал такие выводы, наблюдая за ее поведением через экран. Всегда очень серьезная, без тени улыбки на лице, даже когда в ее присутствии пытались шутить. Властный наклон головы и ледяной взгляд, который заставлял окружающих держать дистанцию.

Так вот, все наши переговоры проходили либо через ее личного секретаря, некого жеманного мальчика по имени Вадим, либо по средствам переписки.

Когда получал от нее электронные письма, почему-то, читая их, испытывал совсем иные впечатления. В них она была вовлеченная в процесс, всем интересующаяся, живая и душевная. Она даже умудрялась шутить, когда я находил архитектурные решения ее, казалось бы, бредовым идеям. Мне нравились эти письма. В них она была… естественной, что ли.

Следуя за дворецким, прохожу в такую же безликую, как и весь дом, белую комнату, будто это смотровой кабинет врача, и опускаюсь в кожаное кресло. Страшно здесь что-либо трогать. Кажется, коснись и сразу оставишь отпечатки грязных пальцев. Пока гоняю невеселые мысли в голове, в комнату быстро заходит Вадим и, суматошно поправляя волосы, нервно выталкивает манерным голосом:

- Софья Николаевна благодарна за приезд и готова встретиться с вами лично. Попрошу учесть, что дива не любит, когда ей пристально смотрят в глаза, подходят ближе, чем на полтора метра, и совершенно не приемлет тактильный контакт.

Ну ни хрена себе начало! Нет, я, конечно, подозревал, что певичка с приветом, но чтобы до такой степени. Охренеть! Впрочем, без разницы. Для меня главное - объект вовремя сдать и ради этого я готов на все, что угодно. Даже если придется разговаривать с ней, выкрикивая слова с другого конца города.

Глава 2

Арсений Золотарев

- Чего? - я настолько охреневаю, что даже на месте задерживаюсь, вместо того, чтобы сразу послать надменную диву вместе с ее Вадиком и домом мечты. И хрен с неустойкой. Как-нибудь выплачу. - Это вы таким ухищренным способом мужа, что ли, решили себе найти? Так пардоньте, вы не по адресу. Под венец не спешу.

Это я еще сдерживаюсь. Чего там у дивы в трубочку сворачивалось от мата моих работяг? Уши? Так я ей сейчас выдам серию русского, непереводимого драматическим баритоном, чтобы она совсем загнулась.

Вижу, что певичка нервничать начинает. Какими-то рваными движениями высокий ворот на платье теребит. Взглядом всполошенным с помощником обменивается.

По какой-то неведомой мне причине каждый ее жест фиксирую и на подкорку головного мозга записываю. Хрен знает почему, но за едва заметными метаниями я вдруг улавливаю панику. Обращаю внимания на ее ухоженные пальцы с идеальным маникюром, которые лежат на шее и дрожат так, что она этого даже скрыть не может. Какого лешего тут происходит?

- Мы можем… Можем поговорить об этом на улице? Мне душно здесь! - сипит Литвинцева и, не дожидаясь моего согласия, вылетает из комнаты.

Не то, что я сильно жажду продолжить данный абсурд, но именно поведение дивы, а не слова, заставляют меня остаться. Догоняю ее уже на улице. Она шарахается, когда подхожу ближе, и резко оборачивается, суматошно выискивая своего помощника глазами. Вадик же, как преданный щенок, трусит следом, выражая своей хозяйке немую поддержку.

- Арсений Дмитриевич, - кажется, звезда все-таки берет себя в руки и снова включает режим айсберга. - Я понимаю, как это звучит, но на самом деле я предлагаю вам выгодную сделку.

Вот, снова-здорово. Не нужно мне таких сделок. Мне тридцать один год, и я вполне обойдусь без брака в ближайшие пару лет. Тем более с незнакомкой, да еще под угрозой шантажа.

- Я вот никак понять не могу, - включаю сарказм на полную катушку, откровенно забавляясь таким поворотом. - В чем смысл? Вам из-за занятости некогда мужа искать, и вы решили на мне свой взор остановить? А как вообще происходил отбор? Не думали, что вам лучше подойдет человек из богемы, который будет вами восторгаться направо и налево. Вы только свистните. Уверен, желающих набежит пруд пруди. Я-то вам зачем?

Только пока иронизирую, Литвинцева уже головой из стороны в сторону в отрицании мотает. Она продолжает вышагивать по дорожкам разбитого перед усадьбой парка, прижимая ворот платья к горлу. Словно ей не душно, как она заявила минуту назад, а наоборот. Знобит.

Но вот она притормаживает, разворачивается ко мне лицом и, будто бы сбросив маску высокомерия, в отчаянии заявляет:

- У меня нет времени, чтобы перебирать мужчин. И мне не нужен муж, который будет мной восторгаться. Мне нужна свобода!

Мозг, если честно, уже взопрел. Хочется просто подогнуть длинные ноги и плюхнуться на задницу прямо посреди тропинки. Полчаса в компании певички, а мне уже хочется застрелиться. А мы ведь даже еще не женаты!

- Так, - хриплю, упирая руки в бока. - Теперь все сначала и так, чтобы я понял. Иначе я пойду, а вы тут сами… стройте, - а ведь другое слово хотел сказать, но сдержался. Воспитание, заложенное мамкой, шоком не вытравишь.

Литвинцева еще раз внимательно осматривает меня, слегка морщит свой аккуратный носик, но все же хрипит:

- Я предлагаю вам фиктивный брак сроком на полгода. За это время вы построите дом, закроете все обязательства по договору и благодаря моим рекомендациям, если захотите, конечно, получите новые заказы.

- А что получите вы? - сразу к сути перехожу. А то рассказывает только о моей выгоде, а ее резон в чем?

- А я получу свободу от официального опекунства своей матери, - выдыхает она таким тоном, словно озвучивает самое сокровенное желание.

Что-то я уже не просто в тупике. У меня уже паническая атака начинается!

- Так, Софья… Николаевна, - терпение теряю от этих загадочных сообщений. Мне бы разобраться. - Что еще за опекунство?

Тут Литвинцева вздрагивает еще сильней, хмурит брови, упрямо поджимает губы, но, видя мой решительный взгляд, все-таки поясняет:

- Семь лет назад… - голос скрипит так, будто ему слова сложно из себя выталкивать, но она упрямо трясет головой и продолжает: - Кое-что случилось, и я... попала в… специализированную клинику. Я поправилась, но врачебной комиссией была признанна частично недееспособной.

- Не понял! Что это значит?

Да гребаный ты писец. Этот вечер охренений когда-нибудь закончится?

- Это значит, что вот уже семь лет, как моя мать распоряжается всеми моими финансовыми, юридическими и иными делами. Она принимает решение, когда, где и сколько мне выступать. Что петь. С кем встречаться и где жить. Все деньги, которые я заработала за это время, находятся под ее контролем. Одно ее слово, и я могу снова оказаться в… клинике. Если вы вступите со мной в брак, то как законный супруг сможете забрать у нее право на мою жизнь.

Нет, твою мать! Видимо, это еще не все охренения, приготовленные на мою голову. Выйти бы отсюда в своем уме.

- Но почему я? Вы же меня совсем не знаете? А что, если я аферист и заберу все заработанные вами деньги?

«Да что тут, твою мать, происходит?», - так на самом деле хочу спросить, но пока сдерживаюсь.

- Если взамен вы пообещаете дать мне свободу, можете забрать все, - с достоинством выталкивает она и безжизненными плетьми опускает руки вдоль тела, словно покорившийся судьбе человек.

- Ну, допустим, - на кой-то черт соглашаюсь. - Я получаю контракт, рекламу и кучу денег в придачу с известной женой. В чем подвох?

- Нет подвоха, - разводит руками. - Разве что только в том, что это фиктивный брак, в котором на людях мы должны разыгрывать… влюбленную пару. Если мать докажет, что мы с вами лжем, она легко расторгнет данную фикцию и отнимет все, что у вас есть, а меня отправит…

- Да я понял уже. В клинику, - нетерпеливо перебиваю Литвинцеву. - Но почему полгода? Почему ни год или ни три месяца?

Глава 3

Арсений Золотарев

- Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту, - доносится гулким эхом до моего сознания голос регистраторши браков.

До сих пор не понимаю, как я согласился на эту аферу. Нет, мне и раньше доводилось выручать девушек из сложных жизненных ситуаций, но чтобы жениться... Это, простите, полный долбоебизм!

И как я до него докатился?

Вроде меркантильным, расчетливым типом меня сложно назвать. Наоборот, привык брать на себя финансовые обязательства и тратить деньги на женщин. А вот за их счет строить карьеру как-то не приходилось.

Да, и в этот раз не пришлось бы, но… Словно завороженный синими бездонными глазами, в которых плескался океан боли, я продолжал делать и внимать всему, что говорил Вадик.

- Вы должны понимать, что Софья Николаевна не простой человек. Ее знают и восхищаются ее талантом во всем мире. Она богиня! Ей нужно соответствовать! - поучительно пел жеманный мальчик, когда на следующий день после возмутительного предложения я добровольно приехал к загсу в костюме и с моим девственно чистым паспортом, незапачканным еще ни одной ненужной печатью.

Меня так бесил его тон, что захотелось сразу же развернуть машину и уехать прочь. Могу честно признаться, по крепкому телу очередями пробивал мандраж. Хотел даже позорно отступить, пока из припаркованной рядом машины не вышла Софья Николаевна Литвинцева собственной персоной.

Что-то есть в ней такое почти неуловимое, но достаточно мощное, что сбивает меня с ног. Причем наповал. Про таких говорят — порода! Она действительно неземная.

Идеально ровная спина, хрупкие плечи, облаченные в элегантное закрытое платье цвета взбитых сливок, которое она выбрала для собственного бракосочетания с незнакомцем.

Несмотря на то, что длинна ее свадебного наряда ниже колена, а рукава закрывали руки до самых кистей, мне она виделась божественным, но очень сексуальным видением. Волосы полностью убраны в аккуратный пучок, и лишь несколько упрямых рыжих завитков все же спускаются по шее и вискам. На запястье тонкий золотой браслет и больше никаких украшений. Клатч и шпильки в тон платью - вот и все ее аксессуары. Утонченная богиня, недоступная простым смертным. Таким, как я.

Получается, что если бы не ее затруднительное положение, то, возможно, она и разговаривать-то со мной бы не стала. М-да. С другой стороны, сегодня мы женимся. Значит, у Бога все-таки есть на нас планы.

Пока поднимались по широким ступеням здания местной администрации, я продолжал внутреннюю борьбу самим с собой. Сбежать или остаться - боролись между собой, как ангелы и демоны на последней битве при Армагеддоне.

- Если бы у меня было больше времени, то я успел бы постричься, - бубнил несусветную чушь, вышагивая рядом с идеальной дивой с мировым именем.

- Вы прекрасно выглядите, Арсений Дмитриевич, - с мягкой улыбкой на губах тихо произнесла Литвинцева.

Как она это делает? Вроде улыбается, а на лице, кроме губ, больше ни единый мускул не движется, и в глазах все та же раздирающая душу тоска.

- И все же, зачем так спешить? - по инерции продолжал упираться. - Можно было бы подождать и подготовиться... Ну, не знаю. Получше, что ли.

На последней фразе я вообще остановился и принялся хаотично вращать руками, вырисовывая в воздухе кривые круги. До жути бесило то, что я липким потом покрывался, а она продолжала излучать невероятное спокойствие. Будто не замуж выходила, а за хлебом в магазин пришла.

Но Литвинцева не была такой спокойной, как мне, придурку из-за паники, просто недостойной мужчины, показалось в начале. Она терпеливо смотрела на то, как я машу своими граблями, но потом все же не выдержала и произнесла дрожащим голосом, который выдавал ее истинный настрой:

- Арсений Дмитриевич, я прекрасно понимаю ваши чувства, но не могу ждать дольше. Завтра прилетает моя мать из Цюриха. Поверьте, уже к обеду у нее на руках будет заключение врачей, и она снова возьмет мою жизнь под контроль. Без ее разрешения я не смогу выйти замуж. Я вообще ничего больше не смогу.

- Да что у вас за мамаша-то такая? - выпалил, не задумываясь.

- Какая есть, - прошептала безжизненным голосом и замерла в ожидании моего дальнейшего шага.

Ну и куда я мог шагнуть с подводной лодки?

- Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту, - вот мой дальнейший шаг во всей этой нереальной кутерьме.

После слов регистраторши словно просыпаюсь. Часто моргаю ресницами, чтобы настроить фокус на теперь уже законную жену, и неловко оборачиваюсь, чтобы выполнить все формальности. То бишь поцеловать невесту.

Не то чтобы сильно жажду это сделать, но регистраторша продолжает выжидательно смотреть, и я теряюсь. Целовать или нет? Вадик мне все уши прожужжал, что дива не приемлет телесный контакт. Но теперь мы вроде как женаты. Да и как изображать влюбленных, если не дотрагиваться друг до друга?

Поворачиваюсь к Литвинцевой и зависаю на том, с каким ужасом она смотрит на меня. Хочется от души поинтересоваться, на что она рассчитывала, предлагая мне свой корявый план?

А регистраторша-то все ждет. Ситуация, конечно, идиотская, но на то я здесь и муж, чтобы все складно разрулить. Поэтому медленно склоняюсь к застывшей, словно статуя жене, и, не отрывая от нее взгляда, легко прижимаюсь губами рядом с уголками ее губ.

Я не то что слышу, я ее судорожный вдох всем своим телом ощущаю. Он по мне волной дрожи проходит и тяжелой удушающей копотью оседает в районе груди.

Это, блин, что такое?

Не побоюсь показаться нескромным, если заявлю, что привык к женскому вниманию. Да девки передо мной в штабеля укладываются и с удовольствием ноги раздвигают, стоит мне только ресницами взмахнуть. А здесь такое чувство, что молодую сейчас инфаркт хватит, ну или тупо стошнит.

Резко отодвигаюсь, чтобы лишнего не наговорить, и, кивнув довольной регистраторше, даю понять, что спектакль окончен. Стартую к выходу, даже не дожидаясь веселую компанию, состоящую из собственной жены и единственного нашего свидетеля - Вадика.

Глава 4

Софья Литвинцева

Боже, что я творю? Да я сошла с ума! До сих пор не понимаю, как решилась на подобный шаг.

Внутри меня разрушительный ураган. Ни одной целой косточки. Ни одного целого сосуда. Все органы перемолоты в труху. Сердце, как последний источник энергии, которое только чудом все еще качает кровь, позволяет усомниться в том, что я не умерла.

Никто! Ни одна живая душа даже не догадывается, что я чувствую в минуту, когда вверяю себя человеку, которого даже не знаю. Паника, как паразитирующая чума, заполняет организм, пережимает травмированные связки, позволяя лишь тихонько хрипеть. Давление зашкаливает, шпаря в ушах тоннами кипящей крови, которая двенадцатибалльными волнами ударяется по ушному лабиринту и лишает меня идеального слуха. Лишь по движению губ понимаю, что говорит регистраторша браков и, ориентируясь на знаки, которые незаметно посылает Вадик, выдаю односложные ответы.

Когда с моих губ срывается обязательное «да», весь организм буквально отключается от питания. В глазах темнота, по спине тонкой струйкой стекает капелька пота.

Рядом со мной стоит огромный хмурый незнакомец, который совершенно очевидно не рад данному событию. Но он не уходит. По какой-то причине он все еще стоит рядом со мной и участвует в безумстве, на которое я все-таки решилась.

Как я только отважилась на такой шаг? ЧТО. Я. ТВОРЮ?

«Спасаешь себя. Даешь шанс жизни, которая все еще теплится внутри треснутой оболочки, именуемой телом. Ты не сломлена. Прошу… У тебя еще есть силы бороться», - тут же умоляюще шепчет внутренний голос, и я делаю вдох.

В этот самый момент незнакомец, которого объявляют моим мужем, склоняет голову и прижимается теплыми губами к моей щеке. Это ощущается как… Дыхание жизни. Место, которого касаются его губы колет, щиплет и... оживает. Незнакомые чувства и от очередного потока паники хочется прижать к пораженному месту пальцами и убедиться, что я не разошлась мелкими трещинами, словно тонкое разбитое стекло.

В то время как я пытаюсь понять свои ощущения, мой муж хмурится еще сильней и срывается с места. Он решительными широкими шагами направляется к выходу, ни разу даже не оглянувшись на меня.

Куда он? Он что, передумал? Как его остановить?

- Арсений Дмитриевич, - выталкиваю через болезненно сжатые связки. - Постойте. Прошу вас.

Он останавливается, злится, отметает все мои наивные рассуждения. Пока слушаю, как он хлестко отчитывает меня, осознаю, что действительно ничего не понимаю в отношениях. Как я собираюсь обмануть мать, которая так хорошо меня знает? Если я не доверюсь этому человеку, не позволю подойти чуточку ближе, то никогда ничего не изменю. Но как же это страшно. Что если и в этот раз я ошибаюсь, как тогда... Боже, а если не рискну, то так до старости и просижу в скорлупе, которая уже закостенела вокруг меня.

- Я научусь. Ты только помоги мне.

Сама не осознаю, как эти слова слетают с губ, но, судя по добрым печальным глазам Вадика, который впервые не кидается вперед грудью, чтобы прикрыть меня от малейшей опасности, понимаю, что он одобряет то, что происходит. Доходит даже до того, что помощник ссылается на какие-то важные дела и просто оставляет меня наедине с мужем, которого я совсем не знаю.

- Так как так получилось, Софья, что твою жизнь до сих пор контролирует мать? - переходит к более сложным для меня вопросам Арс.

После того, как мы поужинали в ресторане, отметив бракосочетание бокалом шампанского, Вадик включился в работу. Он заставлял запоминать нас какие-то значимые и не очень детали, не зная о которых, нас с легкостью могли поймать на лжи.

Легенда была проста. Фирма Золотарева Арсения Дмитриевича была выбрана их числа прочих для строительства коттеджа. Мы познакомились по переписке, а стоило встретиться воочию, как между нами тут же вспыхнули сильные чувства. Сумасшедшие эмоции так захлестнули, что Арс сделал мне предложение, а я согласилась.

Благодаря такому раскладу мы не обязаны были знать всех подробностей друг о друге, кроме разве что очень личных. Так я узнала, что у Арсения подмышкой правой руки находится родимое пятнышко, а он - что у меня есть небольшой шрам на левом бедре, который я заполучила, упав на гвоздь в пять лет.

Когда Вадик ушел, мы продолжали сидеть в малой гостиной и задавать друг другу вопросы. Арсений не стал особо церемониться и сразу перешел к сути.

Не тороплюсь отвечать. Опускаю глаза, разглядываю пузырьки шампанского, которые все еще бурлят в моем фужере. Незаметно перевожу дыхание. Считаю до десяти. Все эти манипуляции позволяют взять себя в руки и спокойно ответить.

- Наверное, потому, что я не хочу быть Софьей Литвинцевой.

Арсений сдвигает свои широкие темные брови на переносице и смотрит на меня так, будто не понимает, что я хочу этим сказать.

- Что это значит? Ты и есть Софья Литвинцева.

- Да. Я и есть, - сама слышу, как это жалко звучит, но не пытаюсь поменять интонации. Почему-то перед этим человеком мне не хочется надевать маску высокомерной холодной дивы, в которой я предстаю перед публикой. - Так получилось, что я родилась в династии оперных певцов. Моя прабабка, дедушка, бабушка - все они были великими голосами, которым рукоплескала публика. К разочарованию предков, природа решила отдохнуть на моей маме. Она не показала выдающегося таланта, а вот я…

Господи, лучше бы все было по-другому. Если бы можно было выбирать, я бы никогда не выбрала свою жизнь.

- Я начала голосить, как только родилась. Все педагоги хором кричали, что мой голос уникален, неповторим. Как ты понимаешь, мое детство и юность прошли не у бабушки в деревне или с друзьями в клубах. Нет. Душные музыкальные классы, где я без возможности вздохнуть усовершенствовала свои вокальные навыки.

- И что же ты ни разу не устраивала бунт? Не пыталась сбежать с подругами на дискотеку? - Арс вроде шутит, но вижу, что складочка, залегшая между бровями, все еще продолжает образовывать две неровные полоски, которые хочется разгладить пальцами.

Глава 5

Арсений Золотарев

- Мама? - голосом испуганной маленькой девочки пищит Софья и потрясенно замирает.

Не делаю лишних движений, даже с дивана не поднимаюсь, чтобы поприветствовать новоиспеченную тещу. Находясь в довольно выгодном положении, одновременно наблюдаю за обеими женщинами.

В глазах Литвинцевой старшей замечаю, как удивление сменяется смутными догадками, а потом и вовсе жесткий взгляд режет меня, словно острый кинжал. Я уже идентифицирован и признан его хозяйкой как непримиримый враг.

Но удивляет меня вовсе не пришедшая спасать явно ускользающий контроль мамаша. Меня поражает перевоплощение Софьи. Всего секунду назад в ее глазах, как у маленькой девочки, полыхала паника, но вот она распрямляет плечи, едва заметно приподнимает подбородок, и все чувства, которыми она щедро делилась несколько мгновений назад, тухнут. Ледяная глыба. Замерзшее изваяние. Мраморная статуя, на лице которой невозможно прочитать ни единой эмоции, кроме разве что холодного высокомерия.

- Софья, ты собираешься представить меня своему гостю? - дергая уголки губ в подобии улыбки, женщина переводит свой гипнотизирующий взгляд королевской кобры на дочь.

Завидная выдержка у этих женщин. Честно - поражен! Ни истерик тебе, ни выяснения отношений. Безразличная маска и завуалированные колкие взгляды — все, что они себе позволяют.

- Это Арсений Дмитриевич Золотарев, мама, - сипит Софья, поднимая безвольную ладонь в мою сторону. - Арсений, это моя мать, Литвинцева Лидия Константиновна.

Удивительные создания. Так хочется поржать над их манерой общения. Ни объятий тебе, ни радушного приветствия. Аристократки, твою мать. Но, наверное, такие они и есть, и другого общения не приемлют. Неудивительно, что Софья выглядит равнодушно отстраненной, если родная мать холоднее скользкой змеи.

Неуютно мне ни в этом доме, ни рядом с анакондой, которая волею случая стала моей тещей. Вот же вляпался. С такой действительно лучше держать ухо в остро. Пиранья шоу-биза, твою мать!

Не спеша поднимаюсь с дивана, чарующе улыбаюсь, всем своим видом демонстрируя, что мне ее предупреждающие взгляды до лампочки, и подхожу ближе.

- Лидия Константиновна, рад знакомству, - ради такого случая даже прижимаюсь губами к протянутой ладони и осторожно сжимаю в своей руке.

- А вы… - словно силясь вспомнить, хмурит брови теща и принимается сканировать меня, словно чертов рентген. - Вы же, кажется, строите… ту блажь, которая стрельнула в голосу Софушке.

Ух ты. Сразу в нападение пошла. Интересно. Только и мы тут не пальцем деланные. Чай не маленький мальчик, чтобы перед мамками робеть.

- Возможно, и блажь, - продолжаю мурлыкать, как мартовский кот, и, выпустив ладонь тещи, пододвигаюсь ближе к жене. Она вздрагивает, когда кладу руку ей на талию, но поскольку и так стоит бледная и едва дышит, то эффект от моего своевольства не сильно бросается в глаза. - Но эта блажь позволила нам встретиться, узнать друг друга и сблизиться.

Мои последние слова производят эффект разорвавшейся бомбы. Вижу, как она детонирует под кожей Лидии Константиновны и расходится красными пятнами гнева на ее щеках.

- Что значит «сблизиться», Софья? - звенит требовательным голосом и впивается в дочь колким взглядом.

А хрупкое, почти невесомое тело под моей ладонью начинает вибрировать. Чувствую, как его разбивает нервная дрожь, и сильней впиваюсь в бок пальцами, чтобы хоть так выразить свою поддержку.

- Это значит, Лидия Константиновна, что я влюбился в вашу дочь, и на мою удачу она ответила мне взаимностью. Поздравьте нас. Сегодня мы стали мужем и женой.

Никогда не думал, что буду участвовать в чьих-то интригах. Меня все эти бабские штучки не то что неинтересны, наоборот, отталкивают. Но как-то так получается, что, поставив в своем паспорте отметку о браке, во мне резко включается инстинкт защитника. Защитника собственной жены!

- Что? - хмурится Литвинцева старшая и почти в ужасе смотрит на дочь.

- Это правда, мама. Сегодня мы поженились, - едва слышно выдыхает наконец-то нашедшая в себе силы Софья.

И вот когда мне уже кажется, что все сложное позади и маман благополучно отвалит в закат, начинается самое интересное.

Литвинцева старшая, вместо того, чтобы поздравить единственную дочь и пожелать ей счастья, вдруг начинает истерично смеяться на всю комнату. Она хохочет, как гиена, складываясь пополам, и подтирает слезы, которые мокрыми дорожками стекают из глаз белым надушенным платочком.

Смотрю на нее, как на потенциального пациента психушки, когда как Софья вся сжимается и, теряя с трудом приобретенное хладнокровие, в ужасе таращится на меня.

- Ты хоть понимаешь, что ты наделала, дурочка моя? - продолжая сотрясать стерильные стены комнаты, визжит Лидия Константиновна. - Думаешь, что вытянешь это еще раз? А-ха-ха. Посмотри на него… А-ха-ха. Да он тебя раздавит так, что ты вообще больше не оправишься. А-ха-ха.

Нет, честно, с удовольствием бы еще посмотрел на то, как старая ведьма сходит с ума, но девчонка, которую так трясет и подкидывает, что я уже с трудом ловлю ее за талию, принимается всхлипывать и в панике затыкать уши руками.

Хватаю ее ладони, заставляю посмотреть на себя. Софья смотрит каким-то жалким, расфокусированным взглядом, который без конца мечется по моему лицу, широким плечам, сильным рукам. В ее глазах стынет звериный ужас, и я чувствую, что она сейчас завопит.

Обхватываю ее лицо обеими ладонями, чтобы зафиксировать взгляд, а она одновременно со мной вскидывает руки и впивается ногтями в мои пальцы, пытаясь отодрать от себя. Больно, конечно, но терпимо. Дую ей слегка в лицо, улыбаюсь и мягко, но отчетливо произношу:

- Я никогда тебя не обижу. Слышишь? - жду, когда до нее дойдет смысл сказанных уверенным голосом слов, и она согласно кивнет. - Никогда!

- Я хочу уйти отсюда, - таращит глаза и стучит зубами, но вижу в глазах осмысленность и киваю.

Пока сумасшедшая ведьма между приступами смеха продолжает выкрикивать своей дочери страшные предсказания о том, как я ее погублю, вывожу девчонку на улицу и усаживаю в свою машину. Хочется остановиться, закурить и, наконец, задуматься всерьез, во что я вляпался. Но понимание того, что рядом находится человек, которому в сто раз хуже, заставляет шевелиться.

Глава 6

Арсений Золотарев

«Твою мать… Твою мать… Твою мать!», - мысленно глотку рву.

В груди снаряды бьются... В голове взрывы… Во всем теле война! Сердце, пульс - рвут сосуды закипающей, как лава, кровью.

Как же так? Как... Как они могли допустить это? Почему не доглядели? Чертова мамаша же глаз с нее не сводит. Так какого хера? ГДЕ. ОНА. БЫЛА, когда девчонку ломали?

«И что же ты ни разу не устраивала бунт?»

«Устраивала, и этот бунт стоил мне слишком дорого».

«Моя мама пришла от этого в ужас, но проявила мудрость и позволила испить свободу до дна».

До дна? Сука!

Как же мне хочется сейчас свернуть чью-нибудь шею. Сжать пальцами и держать, пока тело не перестанет подавать признаки жизни.

В двадцать первом веке столько баб, которые за коктейль в баре и пару комплиментов готовы сделать для тебя в койке все что угодно. За бабки заполучить любую красотку вообще не проблема. Так на хера? Зачем?

Она же сломанная вся. Разбитая. Ей двадцать пять всего, а она боится, когда ее мужик ласкает. А как держится, как играет на публике, когда внутри рассыпается на осколки. Чертовски сильная и охренеть какая слабая. И рядом ведь нет ни одной твари, которая ее действительно понимает. Родная мать, и та, вместо того, чтобы обнять, прижать к себе, пожалеть, как только ей одной природой дано, затолкала в жесткие рамки, перекрыв доступ к кислороду.

Весь этот шквал внутри проживаю, когда с шумом выдыхаю всю свою злость, которая безжалостным пожарищем клокочет в большом теле. Соня же, сжавшись маленьким комочком, сидит около дивана и трясется. Глаза зажмурены, и из них без остановки слезы бегут.

Осторожно опускаюсь рядом с ней на корточки и тихонько шепчу:

- Соня, посмотри на меня.

- Не надо, пожалуйста, - продолжает жалобно скулить. - Это неправда! Я не виновата… Я не хотела этого!

Последнюю фразу кричит так отчаянно, будто уже потеряла надежду на то, чтобы ее услышали. Сука-а-а! Сколько раз она так умоляла ее понять? Кого просила? Мать? Врачей? Насильника?

- Ты ни в чем не виновата. Слышишь? - говорю с ней, как с напуганным зверьком, который застыл в лютом страхе перед большим злым охотником. - Это было ужасно, но ты не виновата! Все уже закончилось. Отпускай!

Пока говорю, осторожно ее на руки поднимаю. Соня пытается слабо сопротивляться, только в ее хрупком теле даже сил на это нет. Несу девчонку через свою комнату в ванную. Сейчас умою, засуну под одеяло и если понадобится, то всю ночь буду сидеть рядом и убеждать, что вины ее в том, что случилось, нет. Только вот пока несу, она замечает двуспальную кровать, вцепляется в мои плечи и сорванным голосом хрипит:

- Не надо… это больно… я грязная…

- Ты не грязная, Соня. Посмотри на себя. Ты красивая. Ты юная. А я не он! И я никогда не сделаю тебе больно. Я же обещал. Помнишь? - шепчу ласково, очень надеясь достучаться.

Она не столько на слова реагирует, сколько на интонации. Кричать прекращает, но, как ребенок, громко всхлипывает, содрогаясь всем телом.

- Там так много крови… - выдает, видимо, последний залп и затихает.

Меня на этой фразе разрывает. Сжимаю зубы, зажмуриваю глаза и с трудом перевожу сорвавшееся дыхание. Боже, девочка! Ты так громко кричала об этом в каждом своем взгляде, а тебя никто не слышал.

Уму непостижимо, что семь лет терапии не помогли ей прийти в себя. Какого хера вообще? Ясно, что подобное травмирует, но чтобы так с ума сходить? Ей вообще хоть помочь пытались?

- Хочешь, чтобы я отнес тебя в душ? - несмотря на то, что самому заорать в голос хочется, продолжаю нежно ворковать, всем своим видом давая понять, что ей нечего бояться.

Она вскидывает внимательный осмысленный взгляд и застывает. В маленькой головке явно происходят какие-то мыслительные процессы, после которых она согласно кивает.

Заношу в просторную душевую и осторожно опускаю ее на ноги. Софья продолжает сканировать меня задумчивым взглядом. Я с ней, как по минному полю двигаюсь. Один неверный шаг - и произойдет взрыв. Поэтому, когда она вдруг дергает за молнию на платье, слегка теряюсь. Закусываю нижнюю губу и слегка хмурюсь, изо всех сил силясь понять, что происходит.

Соня судорожно выдыхает и спускает платье по плечам, бедрам, скидывая его на пол. Она предстает передо мной в полупрозрачном кружевном комплекте нижнего белья, которое неловкими дерганными движениями тут же летит следом.

Господи, пошли мне слепоту, глухоту или даже инфаркт. На любую хворь согласен, лишь бы перестать реагировать на хрупкое нежное тело. Девчонка в панике. Она буквально сотрясается от ужаса, но не сдается. Стоит, опустив руки по швам, позволяя мне смотреть на себя жадным взглядом.

Она буквально испытывает меня на прочность. Устраивает экзамен, где я не словом, а делом должен доказать, что не лгу, когда говорю, что не обижу. Пока мысленно сую голову в прорубь, а член в морозильную камеру своего двухкамерного холодильника, молодая жена шагает в душевую и бьет по кнопкам.

Вода потоком обрушивается по хрупким плечам и стекает по острым соскам, которые продолжают будоражить мое мужское естество. Прослеживаю за движением резвых капель, завидуя тому, что в отличие от меня, они в праве ее касаться. Охватываю оценивающим взглядом мужчины, который узрел перед собой богиню, совершенные изгибы. Полную, но аккуратную грудь, бледную кожу с десятками родинок разной формы, узкую талию, округлые бедра, стройные ноги. В отчаянии несколько раз быстро моргаю и судорожно выталкиваю воздух через губы. Да твою же мать!

Соня, как сирена, которая заманивает заблудшего моряка своей песней, манит меня гипнотизирующим взглядом. Не понимаю, чего она добивается, зазывая взрослого половозрелого мужика с каменным стояком в штанах к себе под воду, при этом находясь совершенно обнаженной, но не откликнуться на ее призыв не могу. Шагаю, как есть, в штанах и рубашке. Благо пиджак, в котором находятся документы, успел скинуть. А то так бы и запоролся при полном параде.

Глава 7

Софья Литвинцева

Резко распахиваю глаза и сразу же морщусь от яркого солнца, которое пробивается из-за неплотно задернутых штор. Тупо оглядываю незнакомую комнату, силясь вспомнить, где я нахожусь? Я привыкла к смене обстановки. Гастрольные туры, выступление в других городах и странах. Одинаковые номера со светлыми обоями…

Так, стоп! Недоуменно моргаю, вглядываясь в темно-серые, почти темные стены, и замираю. В голове происходит скачок напряжения, причиняя боль, и я сразу же все вспоминаю. Боже мой! Вчера я стала женой почти незнакомого мужчины, напилась и приставала к нему в душе абсолютно голой. А потом, когда он сказал… Так что он там говорил? Что-то о том, что мы обязательно переспим, но только когда я буду к этому готовой.

«А-ха-ха! Ха-ха!» - тут же издевательски скрипит внутренний голос, заставляя меня морщиться от головной боли.

Берусь за край одеяла, сдвигаю и тут же натягиваю до самого подбородка. Твою мать, я же голая! Господи, Соня, ты совсем тронулась головой! Нужно снова попросить врача выписать мне успокоительное, что ли. Надо же, додумалась. Сама разделась, сама к нему приставала, сама себя ласкала! От последней мысли сразу становится тошно.

Ласкала! Это, конечно, громко сказано. Ласкать и Софья Литвинцева - это две межпланетные станции, которые никогда не встретятся на одной орбите.

Оглядываюсь по сторонам в поисках одежды и вдруг замечаю рядом на тумбочке аккуратной стопочкой сложенные, явно принадлежащие моему мужу футболку и шорты. Сразу понимаю, что это он для меня приготовил, и за неимением ничего другого, быстро натягиваю на себя. Понятно, что костюмчик великоват, но за неимением всего остального, я безмерно благодарна Арсению, что он предоставил мне свою одежду.

Придерживая шорты руками, осторожно заглядываю в ванную. Там никого нет, но на столешнице у раковины лежит новая зубная щетка. Точно такая же, как в стакане рядом. Это так мило. Вот только когда он успел все это разложить? От одной мысли, что Арс ходил по комнате, где я спала голой, становится неуютно. Я всегда сплю очень чутко. Да я вообще плохо сплю! А тут отрубилась так, что не услышала, как он передвигался и раскладывал для меня вещи.

Наверняка, это из-за тех вкусных коктейлей. Никогда так не напивалась. Вполне вероятно, что именно поэтому произошел непонятный сбой, после которого я принялась на мужа кидаться. Караул!

Быстро привожу себя в порядок и, собравшись с мужеством, осторожно выскальзываю из спальни. Квартира по меркам особняка, в котором я живу, небольшая, но полностью отражает характер своего хозяина. Почти все пространство занимает широкая гостиная, отделенная от кухни лишь кухонным островом. Рядом с дверью спальни виднеется еще одна комната, и если сместиться в бок, то можно увидеть входную дверь и расположенный рядом с ней гостевой туалет. Мужская берлога в стиле лофт в темных тонах и дереве. Мрачно, стильно и чертовски классно.

Пока верчу головой по сторонам, сканируя пространство, пропускаю тот момент, когда за стойкой происходит шевеление. Вздрагиваю от звука закрывающейся двери холодильника и застываю.

- О, ты наконец-то проснулась! - слышу мягкий голос, в котором четко улавливается улыбка говорящего. - Оказывается, ты у нас соня, Соня.

- Который час? - хриплю испуганно.

Замерла, как суслик перед удавом, честное слово. Он вчера меня голую в руках держал и ни одного неприличного движения не сделал. Ну, если не брать в расчет, как он схватился ладонью за… О Господи, даже про себя это слово не могу произнести.

- Без пятнадцати одиннадцать, - с улыбкой, которая сначала загорается в его глазах, а потом переходит на губы, совершенно без напряга их раздвигая, в искренней эмоции отвечает Арс.

Так засматриваюсь на это проявление неподдельной, ненаигранной радости, что сама не замечаю, как зеркалю его действия. Стою у дверей спальни, переминаясь с ноги на ногу, поддерживая рукой штаны за пояс, чтобы не упали, и улыбаюсь.

Отмечаю, как густые темные брови тут же сходятся на лбу, а глаза удивленно распахиваются, будто он увидел нечто невероятное. Удивительно, но без слов понимаю, что эта реакция на мою улыбку, и не сдерживаюсь. Смеюсь и пожимаю плечами, что я, мол, не виновата, это само собой как-то получается.

- Иди сюда, - излишне интимно произносит Арс и протягивает ладонь, давая понять, что ждет, когда подойду.

Собираюсь с мужеством, будто перед выступлением на большой сцене, перед важной публикой. Глубоко вздыхаю, распрямляю плечи и, не отрывая от него взгляда, делаю шаг вперед.

- В час пополудни, я должна быть в клинике, чтобы подписать разрешение на операцию, - бормочу по дороге, испытывая жуткое стеснение.

Мечусь взглядом по широким плечам, облаченным в простую черную футболку, домашним штанам и босым ступням. Крупным, мужским. Таким, как весь этот невероятный человек, которого я умудрилась выбрать в свои мужья из четырех миллиардов мужчин, проживающих на планете Земля.

Мне страшно делать шаги навстречу, но каждая минута, проведенная рядом с ним, внушает в меня уверенность, что он не обидит. Шаг, второй, третий и, преодолев, казалось бы, нелегкий путь, вкладываю свою ладонь в его.

- Мы успеем, - прожигает меня внимательным взглядом, пока, слегка напирая, не прижимает спиной к стене. - Как тебе спалось, Соня?

Нервно сглатываю, пытаясь понять, что он делает. А Арс снова вжимает свой лоб в мой, осторожно приподнимает край моей футболки и вытаскивает из судорожно сжатых пальцев пояс шорт. Дыхание обрывается, когда он тянет за концы шнурков, вытаскивает их и завязывает бантиком так, чтобы шорты перестали с меня спадать.

Идиотка! И почему я сама не догадалась так сделать? Краснею ярче пионерского галстука и с шумом выпускаю через сжатые от напряжения легкие набранный для крика воздух.

- Уже забыла, когда столько спала, - наконец в мозгу проясняется, и я выталкиваю свой ответ с нервной улыбкой.

- Отлично. Тогда давай готовить завтрак. Омлет будешь? - все это произносит голосом с настолько хриплыми интимными нотками, что я теряюсь, когда в груди вдруг появляется ошеломляющая, затапливающая внутренности теплота.

Глава 8

Арсений Золотарев

- Хочу предупредить, что Лидия Константиновна задействовала всех своих юристов и врача лечебницы, чтобы оспорить самостоятельное решение Софьи Николаевны выйти замуж, - спокойно информирует Вадим, когда я подписываю документы, по которым теперь являюсь единственным законным представителем жены.

- Надеюсь, у нас не возникнет с этим проблем? - ставлю подпись на очередном документе и внимательно сканирую довольное лицо помощника.

Интересный тип этот Вадик. Лучший выпускник юридического вуза страны. Мог пойти в любую крупную фирму, которые буквально глотки друг другу рвали, чтобы заполучить в штат перспективного студента, но он выбрал должность личного помощника оперной дивы Софьи Литвинцевой с довольно скромной заработной платой. Внешне очень манерный, что может на первый взгляд выглядеть весьма несерьезно. Только вот если копнуть глубже, то вместо жеманного мальчика вполне можешь наткнуться на настоящую профессиональную акулу, которая легко оттяпает руку.

Без конца улыбается, мягко стелет. Но то, с какой скоростью он подготовил документы, благодаря которым Софья получила свободу от многолетнего материнского контроля, поражает. Глядя на то, как он аккуратно раскладывает передо мной документы для подписи, готов поспорить на все свои деньги, что ни один юрист тещи не сможет даже чихнуть в сторону Сони без моего на то ведома.

- Юридических не возникнет. Но если Лидия Константиновна докажет, что брак фиктивный, то здесь уже, увы… - фразу не договаривает, но философски пожимает плечами, намекая, что тут уже все будет зависеть только от нашей правдоподобной игры в супругов.

- Не докажет, - подмигиваю ему и ставлю последнюю подпись.

- Рад это слышать, - его глаза загораются таким восторгом, что я даже усмехаюсь. - Я в вас не ошибся, - а потом склоняет ко мне свое лицо и доверительно шепчет: - Но если вы ее обидите вам поможет, только пуля, собственноручно выпущенная в лоб.

Откровенно ржу от такой наглости, сказанной с обворожительной улыбкой на намазанных какой-то херней губах.

- Ты мне угрожаешь? - сука, мне обещают пулю между глаз, а я отчего-то довольно скалюсь в ответ.

- Именно, - подмигивает душка-Вадик и выпрямляется, когда из дверей спальни выходит облаченная в строгое платье Соня. - Идеально! - кланяется, словно покорный слуга, и окатывает мою жену восхищенным взглядом.

Хм. Нужно присмотреться повнимательнее к этому ценителю чужих жен!

- Спасибо, Вадим, - шепчет девчонка и, кинув на меня смущенный взгляд, сразу отворачивается.

Не понял! После того, когда она сбежала в ванную, мы почти не разговаривали. Молча съели приготовленный мною завтрак. Молча убрали со стола. Соня на меня даже не смотрела, когда забрала чехол с одеждой и снова сбежала в спальню для того, чтобы одеться. Списывал все это на стеснение от нашего недопоцелуя, но вроде бы уже пора успокоиться, а она все еще боится на меня глаза поднять.

С таким настроем встречаться с тещей, которая на раз нас обличит в обмане, нельзя. Поэтому оборачиваюсь к Вадиму, который уже затолкал все документы в папку, и указываю головой на выход:

- На улице нас подожди.

Соня резко дергается, услышав меня, и вскидывает уже не смущенный, а возмущенный взгляд. Вадик же снова довольно улыбается, будто нашел чемодан с миллионом долларов, кивает и быстро выходит за дверь.

- В чем дело, Соня? - подхожу и откровенно припираю ее к стенке, заставляя посмотреть на себя.

Нормально же общались. Чего опять за откаты? Надеюсь, она не будет каждый раз так реагировать на мои касания? В конце концов, между нами даже поцелуя полноценного не случилось. Только губами чиркнулись.

- Ни в чем, - плечи расправляет и даже пытается смело в глаза заглянуть. Но стоит мне выгнуть вопросительно бровь, судорожно выдыхает.

- В чем дело, Соня? - тихо, но настойчиво спрашиваю, давая понять, что мы с места не сдвинемся, пока она нормально не объяснит.

- Да ни в чем! Просто... - обреченно хмыкает и, сгорбившись, снова опускает голову.

Прижимаюсь к ней еще ближе, сразу отмечая про себя, что она уже реагирует на это вполне нормально. Не вздрагивает от ужаса, когда касаюсь ее. Не трясется, когда в углу зажимаю. Прихватываю пальцами дрожащий подбородок и заставляю поднять голову. С трудом перевожу дыхание, когда снова режет отчаянием в синих глазах и наконец признается:

- Я что-то такое м-м-м-м-м… почувствовала, когда мы… ну-у-у-у-у… там... - складывается впечатление, что когда она закончит фразу, то либо воспламенится, либо умрет со стыда.

- Что почувствовала? - насмешливо спрашиваю.

Каюсь, стебусь. Но для меня, если честно, шок, что молодая женщина в двадцать пять лет блеет, словно маленькая девочка, боясь называть вещи своими именами.

- О Боже! - хрипит от досады Соня и, сама того не осознавая, принимается теребить пуговицу на моей рубашке. - Почувствовала… почувствовала…

- Возбуждение? - все же решаю проявить гуманность и подсказываю уже совсем сникшей жене.

- Да! - выдыхает с благодарностью и робко поднимает на меня жалобный взгляд в поисках поддержки.

Не я, конечно, поддержать не прочь. Вот только изо всех сил пытаюсь понять, почему она так боится об этом вслух сказать. Может быть, из-за того, что… Черт! Да нет! Быть такого не может. Ей же двадцать пять лет!

- Ты никогда не испытывала сексуального возбуждения? - сказать, что мой тон звучит излишне охреневшим - это ничего не сказать.

Приходится даже девчонку за плечи схватить и слегка встряхнуть, чтобы она ответила на мой вопрос прямо как есть, а не сложными междометиями.

- Никогда, - честно признается и головой мотает для придания своим словам еще большего драматического эффекта.

Хотя куда уж там еще большего-то!

- Соня, но тебе же двадцать пять лет! - ору в возмущении.

- Да, - тоскливо усмехается она на мою реакцию и пожимает плечами.

- Понятно, что с мужиками у тебя не задалось общение, но ты же сама могла, - реально меня непониманием кроет. - Ты что, никогда себя не ласкала?

Глава 9

Арсений Золотарев

Смотрю на то, как врач, который должен оперировать Соню, стелется перед Литвинцевой старшей, и тихо скриплю зубами. Большое желание указать теще на двери, взять докторишку за шиворот и встряхнуть как следует, но я не могу.

Не потому, что боюсь последствий. Проблема вовсе не в этом. Проблема в том, что, несмотря на то, что я впрягся в женитьбу с Соней и пообещал защищать ее, как оказывается, ни хрена не в теме.

Насколько сложная предстоит операция? Какие ждут последствия? Какой может понадобиться уход? Все это обрывками информации с невозмутимым лицом ловлю и собираю воедино.

Это ни хрена не просто!

Мало того, что операция будет длиться от часа до двух, так еще минимум четыре месяца Соне, если она хочет сохранить свой уникальный голос, нельзя издавать ни звука.

- Я хочу, чтобы вы учли, Лидия Константиновна, - важно вещает светило отечественной медицины, полностью игнорируя мое присутствие. - Любая нагрузка на связки или стресс могут полностью перечеркнуть карьеру вашей дочери и лишить нас жемчужины оперной сцены.

- Конечно же, Лев Федорович, - кивает теща с важным видом, теребя в руках, судя по всему, копию медицинской карты Софьи толщиною не менее, чем учебник по геодезии, которым я тараканов в общаге в блин раскатывал. - Вот как раз по поводу стресса я и хотела с вами поговорить. Как вы считаете…

- Мама, выйди, пожалуйста! - вдруг раздается тихий, но решительный голос Сони.

- Что? - теща даже на стуле подпрыгивает и глаза так сильно таращит, того и гляди, сейчас из орбит выкатятся. - Я не поняла! Софушка, что вообще происходит?

- Лев Федорович только что сказал, что мне противопоказан стресс, - веет арктическим холодом Соня и оказывает мать ледяным взглядом. - Если ты не хочешь, чтобы я нервничала, прошу, выйди. Дальше всеми вопросами касаемо моего здоровья и благополучия будет заниматься мой муж.

- Муж? - пренебрежительно хмыкает теща.

- Софья Николаевна... - одновременно с ней делает попытку встрять слегка опешивший врач.

Только и тут моя рыжая валькирия, даже не повышая голоса, осаживает явно купленного мамашей докторишку.

- Лев Федорович, если вы не до конца уловили суть того, о чем вам сказал мой помощник в начале встречи, то могу повторить. Все вопросы, связанные с моей госпитализацией, вы решаете только с моим мужем. Если вы не в состоянии этого понять, то мы поищем другого врача, который более сообразителен.

На мгновение в кабинете воцаряется оглушающая тишина. Мамаша таращит глаза, словно не узнает вдруг посмевшую возражать дочь. Врач краснеет, как мальчишка, отчитанный строгой училкой на перемене, и, наконец, обращает свой взор на меня.

Сижу расслабленно в кресле рядом с Соней, прикрывая рот ладонью, и откровенно наслаждаюсь разносом, устроенным женой.

Пока мы ехали в клинику, то предполагали, что что-то подобное произойдет. Вадим даже накидал примерный план действий противоборствующей стороны.

Все шло по предполагаемому плану. Теща в окружении юристов пыталась трясти перед носом Софьи новой бумагой об опекунстве, подписанной задним числом. Та с невозмутимым, я бы даже сказал, равнодушным лицом взирала на истерику матери, при этом крепко вцепившись в мою ладонь, как в спасательный круг. Вадим же с честью отстаивал право Сони на свободу и решение выйти замуж без одобрения маменьки. А еще пообещал разнести в пух и прах лиц, которые участвовали в составлении данной бумаги.

Теща пыл поубавила, но в кабинет прорвалась. А там, явно вступив в сговор с врачом, всем своим видом демонстрировала мою полную некомпетентность в вопросе касаемо здоровья жены.

Пока Соня действовала моими же методами и вопросительно изгибала бровь в сторону врача и маменьки, те поняли, что сила ни на их стороне и принялись шевелиться в разных направлениях. Теща, фыркнув, вышла, громко хлопнув дверью. Врач же начал в подробностях объяснять мне, что предстоит сделать.

- Операция назначена через неделю, - заканчивает он уже совсем другим тоном и доброжелательно смотрит мне в глаза. - Советую вам пока разработать систему, по которой вы будите общаться между собой. Понимаю, что это будет сложное испытание для молодоженов, но помните, что любая звуковая нагрузка может губительно сказаться на связках Софьи Николаевны.

- Мы учтем, - жму ему руку, не желая развивать и поддерживать тему, на которую он так активно намекает.

Вижу же, что молодая жена тоже догадалась, о каких звуках идет речь, и теперь стыдливо отводит глаза и снова мило краснеет.

Эх, если бы. Только ведь понимаю, что легко в этом вопросе у нас не получится. И звуки, которые способны издавать молодожены, нам только снятся. Во всяком случае, мне. Всю ночь представлял обнаженное тело жены, завернутое в мое собственное одеяло. Оно было так близко и так далеко. Будь на месте Сони любая другая девчонка, уже давно бы склонил к тем самым звукам. Но с ней так нельзя! Идти нахрапом, игнорируя тот факт, что молодая жена боится интимных касаний — это снова откатиться к самому началу. Когда простой поцелуй в щеку вызывал у нее отказ всех жизненно важных систем.

Все эти рекомендации загружают по полной, а стоит выйти из кабинета, так нам снова предстоит общение с тещей.

- Софья, Арсений Дмитриевич, - шагает в нашу сторону, нервно перебирая пальцами свой талмуд с копиями справок. - Прошу, давайте поговорим.

Вижу, как Соня нехотя притормаживает, видимо, все еще помня, что мать столько лет управляла ее жизнью и пока не в силах этому противостоять.

- Сейчас не самое удачное время, мама, - делает слабую попытку противостоять.

- Я не враг тебе, дочь, - умоляюще шепчет Лидия Константиновна. - Я лишь хочу сказать, что дом принадлежит тебе, и ты в праве и должна туда вернуться. Конечно же, вместе с мужем, - вскидывает на меня умоляющий взгляд. - Подумайте сами! Софье нужна забота после операции. Покой. Особняк хорошо охраняется. Пресса не проникнет на территорию. Поверьте, как только они пронюхают о том, что жемчужина оперной сцены вышла замуж, они же сойдут с ума и будут осаждать вас за каждым поворотом. Да, и огромный штат прислуги в вашем распоряжении. Любой каприз или желание будут тут же исполнены.

Глава 10

Софья Литвинцева

- Ну и чего ты так нервничаешь? - спрашивает Арс, когда я резко бросаю тюбик с тушью в косметичку и упираюсь руками в край мраморной столешницы.

Поднимаю взгляд и через зеркало смотрю на то, как он с совершенно бесстрастным выражением на лице ловко завязывает бабочку. Он такой красивой, что дух захватывает. Мы женаты вот уже неделю, и я все чаще стала ловить себя на том, что подглядываю за ним и… восхищаюсь.

Восхищаюсь тем, как он с неизменным юмором и легкостью относится к тому, что мы были просто вынуждены переехать в особняк, так как журналисты буквально осаждали нас на каждом углу. Восхищаюсь его выдержкой и терпением в отношении меня. Арсений лишь с доброй усмешкой сетует на то, что ему которую ночь приходится спать на узком диване в моей спальне. И все из-за того, что я откровенно паникую спать с ним в одной кровати. А еще восхищаюсь тем, с каким равнодушием он общается с моей мамой, совершенно не реагируя на ее завуалированные колкости.

- Прости, я не ожидала, что мама захочет устроить прием, - тоскливо выдыхаю.

Кругом чувствую себя виноватой. И из-за поведения мамы, и из-за того, что мы не можем свободно находиться там, где хочется. А самое главное, из-за того, что я, как улитка, снова заползла в свою спасительную, относительно безопасную раковину и на все его попытки сблизиться лишь трусливо отнекиваюсь.

- Соня, я тебе уже много раз говорил, что мне манипуляции твоей маменьки до лампочки. Пускай развлекается. Это даже забавно, - усмехается и проводит рукой по уложенным в небрежную прическу волосам.

Его даже это не портит. В нем все слишком… сексуально. Ну вот, хоть про себя призналась. Боже, да мой муж ходячий секс. Любая женщина будет на седьмом небе от счастья, если он ее приласкает.

А я? Что сделала я? На полгода приговорила его к отказу от секса? А он сможет так долго? А что, если у него есть любовница? В конце концов, откуда мне знать, чем он занимается в то время, когда днем уезжает на работу.

Боже! Я ревную! А разве я имею права? Он же делает попытки сблизиться, но я продолжаю его отвергать. Почему? Боюсь, что обидит? Но Арс за то время, что мы вместе, еще ни разу не дал мне повод усомниться в его обещании быть со мной осторожным.

- Тебя забавляет то, как она тебя унижает? - в душе раздрай и испуг от собственных мыслей.

Арсений переводит на меня удивленный взгляд. Сразу считывает раздражение и откровенную панику в глазах. Снисходительно выдыхает, словно говорит с неразумным ребенком. А затем подходит, встает за моей спиной и осторожно, в успокаивающем жесте проводит своими сильными широкими ладонями по моим плечам.

- Меня забавляют способы, которые она изобретает, чтобы задеть меня. Но поверь, тебе не о чем переживать. Они меня не трогают.

Говорит, как всегда, очень спокойно, тихо, успокаивающе. Он меня своим тоном будто ласкает. Воркует. Убаюкивает.

Арс все так же осторожно прижимает меня спиной к своему телу и нежно целует в макушку.

- Мне все равно это не нравится, - морщусь от досады, сразу решив, что поговорю с мамой, и если она не успокоится, то я научусь резать чертовы томаты и даже мыть полы. Не велика премудрость!

- Тс-с-с, - с улыбкой шепчет. - Это же вечеринка в честь тебя. Ты объявишь, что делаешь паузу в карьере для того, чтобы подготовиться к сезону, и она сразу же оставит тебя в покое. Почему ты так нервничаешь?

- Я не знаю, - честно выдыхаю и, наконец, расслабляю спину и прижимаюсь к его груди всем телом.

- Умница, - продолжает ворковать и вдруг проводит ладонью по моей талии, животу и там замирает. - Ты очень красивая. Хочу тебя коснуться.

Ловлю его взгляд в зеркале и задыхаюсь. В нем столько нежности, столько обещаний, теряюсь сразу.

- Дыши, Соня, - нежно уговаривает, когда настороженно замираю перед тем, как привычно дернуться в сторону. - Если страшно, не закрывай глаза. Смотри. За твоей спиной всегда стою только я.

Что происходит? Он что? Хочет… Испуганно распахиваю глаза на пол-лица, когда тяжелая ладонь с живота мягко скользит по ткани вечернего платья, задевая низ груди.

- Арс, я… - чего сказать хочу, сама не знаю, но в голове словно светлая и темная стороны борются. Вступили в неравный бой за обладание моим телом и ни одна не хочет уступать.

Она половина завизжать от страха хочет и под стол забиться. А вторая… Вторая помнит те ощущения, которые меня ошеломили, и снова стремится их заполучить. Хочет оказаться ближе к мужу. Позволить ему все, на что даже в мыслях не помышляла.

- Если тебе не понравится, то я сразу остановлюсь, Соня, - шепчет мое искушение, мой соблазн, мой муж и осторожно накрывает грудь ладонью.

Распахиваю рот, чтобы остановить его... Заглатываю воздух, чтобы закричать… Вцепляюсь ногтями в его ладонь, чтобы оттолкнуть… Арс, не разрывая зрительного контакта, проходится губами по моей шее и нежно ее целует.

- Ах-хр-р! - снова выталкиваю этот странный звук, когда его губы запускают во мне какие-то неведомые процессы.

- Какая ты вкусная, Соня! - мурлычет и осторожно прикусывает мочку уха.

Дергаюсь в его руках всем телом, но вовсе не для того, чтобы оттолкнуть. Меня прошивает электрической волной, и я разжимаю ногти, которыми продолжала цеплять наглую ладонь. Смиренно упираюсь рукой в столешницу, тем самым давая мужу зеленый свет.

На мгновение мне кажется, что сейчас он накинется на меня. Разорвет платье, кинет на постель и грубо овладеет. Но Арс не спеша целует за ухом, нежно, едва касаясь, прикусывает шею зубами и все так же осторожно ласкает через платье грудь.

- Ах, - тихо выдыхаю, когда он вдруг, как фокусник, проводит рукой по спине, и молния на платье разъезжается, позволяя лифу соскользнуть по плечам, груди и легкой невесомой горкой спуститься на талию.

Распахиваю глаза еще шире. В зеркале судорожно ищу его взгляд, пытаясь получить одобрение. Одобрение на то, что реагирую на все правильно. Арс снова целует мою кожу и демонстративно, чтобы я понимала, что он делает, снова кладет ладонь на спину. Судорожный выдох… Глаза в глаза… И застежка бюстгальтера отщелкивается. В последний момент прижимаю локти плотно к телу, не позволяя ему упасть.

Глава 11

Арсений Золотарев

Настроение, как и член, приподнято, пока спускаемся по лестнице в сторону большого салона, предназначенного специально для приемов. Смотрю на свою жену и понимаю, что несмотря на то, что, так и не кончил, испытываю колоссальное удовлетворение.

Сегодня Соня впервые позволила себя касаться так, как я давно хотел. Она казалась такой смелой, хотя буквально тряслась от страха.

Да и кто ее в этом может винить?

Уж точно не я. Для меня каждый пройденный ею шаг на пути к собственным естественным желаниям — победа. Вместе с ней радуюсь. Понимаю же, что впереди еще много срывов предстоит. Что вот так, в один миг, проблемы такого толка не решаются. Соня ожидаемо торопится, ведь позади семь лет оголтелого одиночества. Только вижу же, что она еще не готова к настоящей близости.

Она как маленький ребенок, требует все и сразу, не задумываясь о последствиях. А на деле? Неделю назад Соня боялась простых касаний. Тряслась от ужаса, стоило в углу зажать. Сегодня же впервые в жизни кончила от пальцев и уже штаны с мужика срывает. А вывезет?

Страшно. Столько вопросов в голове, а задать их некому.

- Нам необязательно находиться на приеме весь вечер. Поприветствуем гостей, чтобы не обидеть, и можно сразу уйти, - сжимает в поддержке пальцы Софья, неправильно истолковав мой хмурый вид.

Обвожу ее оценивающим взглядом с ног до головы и понимаю, что такой женой нужно гордиться и выставлять на показ, а не прятать в спальне. Хотя я бы не прочь. После нашей незапланированной прелюдии в личном будуаре Соня обновила макияж, распустила свои шикарные рыжие волосы и переодела платье. Теперь она выглядит манко-притягательно и обворожительно-прекрасно, напрочь теряя официальный вид.

- Прекращай, - улыбаюсь, подмигиваю, чтобы не вздумала запариваться по пустякам. - Несмотря на все ухищрения твоей маменьки, уверен, что мы прекрасно проведем время.

Действительно, так думаю, пока дворецкий не приоткрывает перед нами двери в зал.

- Да твою же мать! - даже запинаюсь у порога, когда быстрым взглядом окидываю собравшуюся публику.

- Что случилось? - снова обеспокоенно смотрит на меня жена.

- Твоя мать, это нечто, - раздосадовано хмыкаю, признавая изобретательность тещи.

- Да что там? - шепчет обеспокоенно Соня и оглядывает собравшихся, но никак не может понять моей реакции.

Заглядываю в наивно распахнутые синие глаза, которые вот уже минут тридцать смотрят на меня как на Бога, и понимаю, что сейчас это восхищение растает, как дым.

- Твоя маман собрала в этом зале почти всех баб, с которыми я когда-либо... э-э-э-э-э… спал, - скриплю зубами, но ни сказать об этом не могу. Не хочу, чтобы она узнала от кого-то другого и почувствовала себя оскорбленной.

- Всех? - в шоке выдыхает Соня, распахивает глаза на пол-лица и снова обводит зал, на этот раз потрясенный взглядом.

- Большинство, - неопределенно жму плечами. Конечно же, не всех, но в этом вот уж хрен признаюсь. - Мне жаль, Соня.

Здесь я максимально искренен. Теща явно берега попутала. Чего она добивается? Сделать дочери больно? Продемонстрировать, что ее муж бабник? Так я как бы никогда не скрывал, что до женитьбы на диве вел активную половую жизнь.

Пока мысленно посыпаю голову пеплом, молодая жена на глазах претерпевает удивительную метаморфозу. Распрямляет плечи, делаясь, кажется, выше. Гордо задирает подбородок. Берет меня под руку, изящным движением отпуская ладонь на мой локоть. Растягивает губы в обворожительной улыбке и, наконец, кивает дворецкому. Он без слов понимает приказ хозяйки, распахивает шире двери и громко, будто мы в каком-то историческом романе, объявляет наши имена.

Соня плывет по паркету, словно лебедь. Она улыбается всем, кто нас останавливает. Кивает дружелюбно, но держит дистанцию. Жена сама задает направление и, пока я послушно переставляю ноги, ведет нас вглубь зала. Слегка недоумеваю, когда она подходит к импровизированной сцене, на которой негромко поет приглашенная джазовая певица. С все той же неизменной улыбкой снимает с меня руку и, подобрав подол длинного, в пол платья, грациозным движением истинной королевы поднимается на сцену.

У меня дыхание спирает, потому что понять не могу, что она задумала. Но, судя по решительному блеску синих глаз, ничего хорошего. То и удивляет. Софья, сколько ее знаю, представляется мне такой тихой, неконфликтной дивой, далекой от всего мирского.

Выступление на сцене прерывается. Соня душевно благодарит исполнительницу и забирает у нее микрофон.

- Дамы… и господа, - произносит она негромко, и все звуки в зале затихают, чтобы не пропустить ее речь. - Хочу поблагодарить вас за то, что оказали честь и приняли приглашение моей матери разделить наш тихий семейный праздник.

Вижу, как люди начинают недоуменно переглядываться, не совсем понимая, о каком празднике идет речь. Некоторые бывшие барышни, пришедшие сегодня одни или даже с новыми мужиками, приветливо машут мне рукой и в тайне от своих половинок подают красноречивые знаки.

Понимаю же, что в иных обстоятельствах отнесся бы к ситуации с юмором. У меня никогда не было проблем с принятием ответственности. Никогда никому не лгал. Были мимолетные встречи, случались непродолжительные романы. Это часть моей жизни, и мне за нее не стыдно.

Поэтому откровенно усмехаюсь, замечая триумфальные взгляды, которые посылает теща в мою сторону. С улыбкой салютую ей фужером и снова поворачиваюсь к сцене, где моя жена собирается разбить в пух и прах план маменьки и, похоже, сказать всем и каждой, чтобы перестали пускать слюни на ее мужа. Что же, имеет право!

- Мы, конечно же, хотели все оставить в секрете, но моя дорогая мамочка все же настояла на том, чтобы тайное стало явным.

Соня так спокойна. Так достойно держится, что меня реальная гордость распирает за ее выдержку.

- Дамы, - делает паузу и обводит всех своим фантастическим томным взглядом. - И, господа! С гордостью, уважением и большой любовью хочу вам представить своего мужа Арсения Дмитриевича Золотарева.

Глава 12

Софья Литвинцева

Медленно открываю глаза, пытаясь понять, где нахожусь. Незнакомая комната, белые стены и обстановка, напоминающая… Больницу!

Вскидываю руку и недоуменно смотрю на трубку капельницы, примотанную ко мне специальными ремнями. Морщусь, силясь воскресить в памяти хоть что-нибудь, но в голове непроглядный туман, оседающий серым смогом на часть из моих воспоминаний.

Что случилось?

Помню касания мужа, которые разбудили мое тело, буквально вытряхнув слабую, уязвимую, с тонкой-тонкой кожей, как у едва оперившегося птенца, из заскорузлой скорлупы. Помню, как впитывала в себя восторг, преклоняясь перед человеком, который одухотворил мое естество, вдохнув в него жизнь. Помню страстные поцелуи, пропитанные восхищением. Помню взрыв, который остановил сердце прежней меня. Убивая, предавая забвению. Чтобы через мгновение запустить новыми мощными оборотами сердце обновленной меня.

Чувствующей. Счастливой. Желанной.

А потом этот ненавистный звук в моей голове, который словно дефибриллятор пытался реанимировать мертвое тело той девочки, которая не желала, чтобы ее больше трогали.

Этот звук!

Что это?

Голос!

Звонкий…

Мощный…

Заставляющих людей трепетать от восторга…

Чей это голос?

В нем столько боли. Столько одиночества. Столько страданий. Он, как могильный холод, заставляет одних сходить с ума, а его обладателя - выдыхать смертельные ноты.

Это не дар, как утверждают многие. Это клетка. Тюрьма. Оковы, которые ты не можешь скинуть, потому что поцелована Господом.

А им ли?

Так чей это голос?

Провожу дугу рукой в воздухе и осторожно кладу на свое горло. Голос? Мой? Пальцы нащупывают мягкую повязку, которая обмотана вся шея и я снова хмурюсь. Для операции слишком рано, почему…

Воспоминания обрушиваются, словно снежный ком. Я пела, тем самым нарушив все предписания врачей, и угодила в больницу. Если меня оперировали, значит, я больше не смогу разговаривать минимум четыре месяца.

Немая!

Просто ирония судьбы! Я попросила жениться на мне почти незнакомого человека, думая, что нам не о чем будет с ним говорить. Что меня, наконец, все оставят в покое, и я исполню свою давнюю мечту. Помолчу! А теперь получается, что я буду молчать с единственным человеком, с которым хочу разговаривать.

Мы только начинаем налаживать наши отношения. Только пытаемся узнавать. Привыкаем друг друга понимать.

И что теперь? Разве Арсу нужна немая жена, когда вокруг столько прекрасных женщин, которые готовы с ним на все? И поговорить, и переспать. Мама наглядно продемонстрировала, что я не конкурентка всем этим красавицам, с которыми он встречался. Что я ничтожество, которое не в состоянии даже заняться с ним любовью, чтобы при этом не сойти с ума.

Конечно же, не нужна. Да и где он? Его нет рядом! Я опять одна! Наверняка сейчас откроется дверь, и я снова увижу лицо матери, которое будет выражать только одну мысль: « Я же говорила!».

Не хочу. Не надо. Хватить!

Откидываю в сторону одеяло и буквально выдираю из вены иглу капельницы. Зажимаю ранку, из которой сразу вытекает крупная капля крови, и неловко сползаю с кровати.

Лучше я отсюда босиком убегу. В одной больничной рубашке. Мне все равно. Но я больше не хочу в свою скорлупу. Не хочу этих взглядов. Не хочу, чтобы все вокруг знали, что мне делать, кроме меня. Не хочу петь!

Разгоняюсь в душе до яростного визга. Венка на виске яростно пульсирует из-за того, что я хочу завопить. Да я и завоплю, пожалуй! К черту все!

Облокачиваюсь на кровати и, как сошедшая с ума неврастеничка, вцепляюсь в бинты пальцами, чтобы их сорвать. Дверь в палату открывается именно в этот позорный для меня момент, когда открываю рот и решаю завопить, как самая настоящая капризная истеричка. Замечаю в проходе Арса со стаканчиком кофе в руке и замираю с открытым ртом.

Он реагирует скорее на движение в палате и вскидывает обеспокоенный взгляд. Осунувшийся, с отросшей щетиной, в мятой, явно несвежей рубашке. И по его уставшему лицу сразу задаюсь вопросом: Сколько же я здесь торчу?

- Не понял, - хрипит он, уставившись на меня, как на привидение. - Ты куда это собралась? И чего рот опять открыла, моя Ариэль? Закрывай. Закрывай, закрывай. Все, допелась. Гадкая Урсула в лице твоего лечащего врача забрала твой голос.

Чего? У него тоже, что ли, сдвиг по фазе произошел? Это коллективное помешательство? В больнице что-то психотропное разлили?

Вот все это спросить хочу, но вместо этого до меня вдруг доходит, что он не с красавицами в постели кувыркался и разговоры разговаривал, а сидел рядом со мной.

Всхлипывать начинаю раньше, чем рот закрываю. Лицо кривится в какой-то жалкой гримасе, которую, как не пытаюсь распрямить, никак не получается. Вместо этого тычу в мужа пальцем, а потом вскидываю руки вверх. Зачем-то трясу ими в воздухе, все это сопровождая всхлипами и слезами, размазанными по лицу.

Пока я молча возмущаюсь, что подумала про него всякие гадости, Арсений отставляет стакан с кофе в сторону, подходит ко мне и крепко обнимает. Ощущаю, как мощная грудь расширяется от глубокого вдоха, а потом с судорожным выдохом возвращается в нормальное состояние.

- Как же ты меня напугала! - хрипит мне в макушку, пока я размазываю по его рубашке сопли и слюни.

Минуту стоим в таких необходимых нам обоим объятиях, боясь разжать руки. Но потом Арс, словно опомнившись, поднимает меня на руки и укладывает на кровать. Пока он заматывает меня, словно мумию в простынь, постоянно ворчит:

- Зачем только вставала? А капельницу зачем вынула? Мало тебе болячек? Еще и вену повредила! Теперь синяк будет. Вот по заднице бы тебе настучать, ослица упрямая. На пять минут за кофе вышел, и она уже бежать куда-то собралась. Спринтерша, твою мать!

Я в таком шоке нахожусь от тех эпитетов, которыми он меня награждает, что безропотно терплю все манипуляции с одеялом. Со мной никогда так не разговаривали. По-человечески! Никогда не ворчали просто потому, что переживали за меня, а не потому, что я нарушила чье-то «надо».