Собственность Короля - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Айя Субботина (самиздат)

Глава первая: Влад

— Ну? – надо мной нависает крепкое мужское тело неопределенного возраста и внешности, потому что лампа висит прямо у него за головой и слепяще светит мне в глаза. Кажется, что это не человек – а просто черная болванка, оживленная злой магией. – Как тебя зовут?

Я зачем-то мотаю головой и трусливо отползаю в угол.

Здесь сыро и прохладно, и есть только одно маленькое окошко за широкими прутьями решетки, но оно так высоко, что даже если бы я мог ползать по совершенно гладким стенам, то не добрался бы до него и за неделю.

— Эй, ты чего? – Мужчина делает шаг навстречу, присаживается на корточки. – Все в порядке, парень, я тебя не обижу. Я просто хочу узнать твое имя.

Мои глаза уже привыкли к темноте, поэтому я отлично вижу белоснежные манжеты рубашки, в которые вдеты красивые запонки. Почему-то уверен, что одной такой штуки мне бы хватило, чтобы всю жизнь больше никогда не голодать. На другом его запястье – массивные серебряные часы на кожаном ремешке. Я не разбираюсь в моделях, но кое-какие выводы сделать могу – ремешок выглядит дорого, без заломов и торчащих ниток, хотя идеально новым тоже не кажется, в корпусе часов поблескивает с десяток белых камешков – вряд ли это простые стекляшки. И туфли – у него идеально чистые, блестящие туфли с модными длинными носами.

От него хорошо пахнет парфюмом.

У этого мужика есть деньги. Много денег.

Когда живешь на улице бОльшую часть своей жизни и от того, как, кому и когда ты не в том месте перейдешь дорогу, зависит, без преувеличения, твоя жизнь, быстро учишься понимать, с кем имеешь дело.

А все богатые мужики, которым я попадался на глаза, делятся на две категории – одни на меня плюют, другие пиздят. Просто так, потому что они могут безнаказанно это сделать.

— Я не собираюсь делать тебе больно. Вот, видишь? – Он еще раз зачем-то демонстрирует свои пустые ладони, как будто что-то мешает ему избить меня кулаками и ногами.

Поэтому на всякий случай выставляю вперед крепко сжатые кулаки.

Мне не раз говорили, что я не получал бы столько тумаков, если бы не пытался отбиваться, но это всегда было сильнее меня. В тот день, когда я перестану сопротивляться, наверное, от меня совсем ничего не останется.

— Все-все, я понял, — посмеивается мужик, оглядывается по сторонам в поисках стула, а потом просто садится на пол, скрестив ноги по-турецки. В костюме это не очень удобно, так что он еще какое-то время возится с брючинами, снимает пиджак и расстёгивает несколько верхних пуговиц на рубашке. Пытается придать себе неформальный вид, но теперь я уже почти точно уверен, что меня будут бить – чуваки в дорогих костюмах всегда сначала снимают пиджак, часы и обручальное кольцо, прежде чем почесать об подзаборника кулаки. – Меня зовут Александр. А тебя?

Я поджимаю губы и делаю глубокий вдох.

На этот раз все по-другому: обычно меня бьют на улице, не особо стесняясь делать это даже на людях. Редко кто тратит время, чтобы отвезти в подворотню. Однажды, парочка – парень и девушка – вышли из кафе, парень бросил в мусорку почти целый бургер и я с дуру полез за ним до того, как они ушли. Боялся, что успеет сделать кто-то другой. Парень это сразу заметил, погнался за мной, когда я дал деру. Обычно я быстро бегаю, особенно по знакомой местности, но в тот раз я почти два дня ничего не ел, от голода у меня кружилась голова и подкашивались ноги, так что тот урод быстро меня поймал. И начал бить – просто пинал ногами посреди улицы, на глазах проходящих мим людей. А его девушка, которая мне сначала показалась милой как ангел, достала телефон и снимала его геройство. Еще и подзадоривала предложениями куда, чем и как сильно меня нужно «вьебать».

Пока я мысленно настраиваюсь на получение «нового опыта» в тумаках, Александр достает кармана пачку сигарет и протягивает мне. Все беспризорники курят, некоторые бухают то, что удается раздобыть на дне выброшенных бутылок, я – не исключение. В нашем «прекрасном» мире это, часто, единственный способ забыться и ненадолго забить на боль от голода в животе. Но я уже дал себе обещание ничего не принимать из рук этого типа. Поэтому, собравшись с силами, отворачиваю голову. Александр не настаивает.

Какое-то время он просто молча курит. Я даже почти не ощущаю на себе его взгляд, только изредка чувствую, что дым он выпускает в мою сторону.

— Больно было? – наконец, он снова нарушает пропитанную табаком тишину.

Сначала не понимаю, о чем это он, а потом вижу направленные в сторону моей правой ладони палец. Я мысленно вскрикиваю, но внешне держусь более сдержано. Когда-то парочка типов выжгла на мне окурками «клеймо» короны. Прямо на тыльной стороне ладони. Она уже зажила, но сейчас мне почему-то трудно вспомнить, когда именно это было – несколько месяцев назад или прошлой осенью.

— Ладно, не хочешь говорить – дело твое. - Мужик встает, бросает окурок на пол и небрежно разминает его носком своей дорогой лакированной туфли. Если бы у меня была такая обувь, я бы, наверное, пылинки с нее сдувал и лужи обходил десятой дорогой. – Поговорим, когда успокоишься, Король…

— Король, эй! Король! Ты что, спишь?!

Я открываю глаза.

Рефлекторно и осматриваюсь, за долю секунды прихожу в себя.

Вспоминаю, что в своем клубе на Дворцовой.

Вместе с Диной, моей личной помощницей.

Примерно полчаса назад я встречался с одним важным типом, который приложил реально немало усилий, чтобы забить мне стрелку, как они это называют в своем бандитском мире. Оказалось, эта широко известная в криминальных структурах фигура очень сильно хочет, чтобы его дом с видом на море построили именно мои гениальные руки. Не буквально, само собой.

Я послал его на хуй.

Он пообещал обязательно нагадить мне при случае.

Я послал его на хуй еще раз.

Глава вторая: Аня

— Паша, ты не знаешь, что случилось? – спрашиваю водителя, которого прислал за мной отчим, кутаясь в легкий кардиган, слишком не по погоде для осени в моих родных краях.

Парень – Паша, мой друг детства – слишком выразительно молча пакует мои чемоданы в багажник. Я успеваю забрать одну дорожную сумку, потому что в ней мои личные вещи и подарки, без которых никогда не прилетаю в гости. Обычно привожу брендовый наряд для младшей сестры и дорогой гаджет для брата, но в этот раз пришлось ограничиться простыми сувенирами.

Господи, стыд какой.

Я на секунду прикрываю глаза, как будто это поможет спрятаться от того насмешливого взгляда, которым продавец в фирменном бутике «Луи Виттон» возвращала мне карту. Он до сих пор меня преследует, даже здесь, на другом материке.

«Операция отклонена, мисс. Ваша карта заблокирована. Возможно, у вас есть другая?»

Заблокированными оказались все три моих карты.

Кроме четвертой – личной, на которой я храню небольшие средства для оплаты в кафе или маленьких магазинчиках разной мелочевки. По странному стечению обстоятельства, именно эту карту открывала я сама, в отличие от остальных, выписанных на мое имя отчимом.

Но, когда я в панике начала звонить и требовать объяснений, он, вместо объяснений, приказал немедленно возвращаться домой. Первым же рейсом.

— Паш? – пытаюсь обратить на себя внимание, но водитель словно в рот воды набрал.

Приходится поймать его за локоть, когда открывает заднюю дверь, чтобы помочь мне сесть.

— Я чувствую себя надзирателем, — пытаюсь добавить немного шутки в его напряженное отмалчивание, потому что это мой универсальный и единственный способ справляться с паникой. – Что случилось, Паш? Меня не было всего полгода.

Он все-таки поднимает взгляд, пытается сделать вид, что все в порядке и его хмурое лицо – это личное, не имеющее ко мне никакого отношения. Но мы практически провели детство под одной крышей, потому что его мама работала личной медсестрой моего отца и вместе с Пашкой жила в доме для персонала.

Если я и знаю кого-то лучше, чем самого себя, так это Пашку.

— Ну хватит, — приходится немного повысить голос, хоть я терпеть не могу быть стервой. Отец любил говорить, что вырастил домашнюю неуклюжую совушку, и что гордится тем, каким хорошим человеком я стала. Жаль, что он так и не дожил до тех дней, когда мне торжественно вручали диплом Калифорнийского университета. Диплом с отличием. – Старый козел что - уволил тебя?

Да, у нас с отчимом не очень хорошие отношения.

Если не сказать – полное отсутствие отношений, потому что за время, что он был женат на маме, мы, в общей сложности, не провели и пары месяцев на одной территории. К обоюдной молчаливой радости, хоть мама делала все, чтобы наладить между нами контакт.

— Зря ты приехала, - куда-то в ворот своей идеально белой рубашки говорит Паша.

Я не успеваю как следует удивиться, потому что откуда-то из-за автомобиля, словно черти из табакерки, прямо передо мной появляются два здоровых амбала, в одном из которых я узнаю постоянного охранника отчима. Второй мне незнаком, но именно он почти грубо отодвигает от меня Пашу. Они становятся по обе стороны от меня, и по моей коже ползет неприятный холодок, потому что никогда раньше я не чувствовала себя настолько беспомощной.

И настолько пленницей.

Отчим прислал охрану, но я скорее чувствую себя арестанткой, чем человеком, о котором действительно беспокоятся.

— Для вашей безопасности, - говорит охранник отчима. Мысленно называю его «Правый». Все телохранители похожи почти как близнецы, так что для собственного удобства я всегда даю им прозвища.

— От чего меня оберегать? – нервно смеюсь я. – От плохой погоды?

Пытаюсь найти Пашин взгляд, но он, трусливо вжав голову в плечи, быстро занимает свое «рабочее место» за рулем «Бентли» моего отчима. Правый и Левый усаживаются в машину, и когда мы отъезжаем, я с тоской смотрю на удаляющееся здание аэропорта, думая, что, возможно, мне действительно не следовало возвращаться.

Кажется, что еще никогда мы так быстро не добирались до дома, как в этот раз.

Я даже толком не успеваю подумать над предстоящим разговором и Пашкиным предупреждением – а «Бентли» уже заезжает на огороженную со всех сторон, закрытую территорию дома моей матери.

Точнее, теперь уже дом отчима.

Никогда не пойму, о чем думала моя бедная глубоко больная мать, когда переписывала завещание в пользу отчима, оставляя трех своих детей фактически, зависимыми от каждого его чиха.

Я выхожу из машины, и нарочно замедляю шаг, надеясь насладиться воздухом родины, дома и ароматами уже припорошенного снегом сада. Порядком заброшенного, что тоже очень странно, потому что мать любила эту часть дома и часто сама возилась с деревьями и уборкой опавшей листвы. Перестала это делать только когда каждый подъем с кровати стал приносить ей невыносимую боль.

Отчим клялся, что не позволит саду запустеть, но прошел год – и от его обещания, как и от красивого милого сада, не осталось и следа.

— Валентин Николаевич хотел видеть вас сразу, - с нажимом говорит Правый, когда я собираюсь свернуть с дорожки, ведущей к дому, налево, к беседке. И для убедительности берет меня под локоть, сжимая пальцы, когда пытаюсь высвободить руку.

— Я что – пленница? – говорю больше со злой шуткой, чем всерьез, но, натыкаясь на его лицо-кирпичом, начинаю сомневаться, так ли далека от истины. – Могу я хотя бы отдохнуть с дороги?

— Валентин Николаевич ждет, - как механический болванчик, повторяет Правый и мне ничего не остается, кроме как послушно пойти к дому.

Локоть так и остается «заложником» в пятерне охранника, вплоть до момента, пока я не переступаю порог, моментально натыкаясь на неприятную сизую дымку табака.

Понятия не имею, сколько дней или недель подряд нужно было курить без перерыва, чтобы с дымом не справилась даже идеальная система вентиляции. Я непроизвольно прикрываю нос рукавом, осматриваюсь в поисках кондиционера, но Правый – уже почти грубо – подталкивает меня к полуприкрытой двери кабинета.

Глава третья: Аня

Отчим долго и сосредоточенно дымит, никак не пытаясь начать обещанный тяжелый разговор, но, в конце концов, нарушает молчание неожиданным вступлением:

— Лечение твоей матери стоило очень дорого. Больше, чем я предполагал.

Зачем он об этом? Мама умерла год назад - так и нужно попрекать покойницу за то, что даже когда от нее один за другим отказываюсь все именитые центры онкологии, она все равно до последнего хваталась за надежду на выздоровление?

— Ты помнишь, что некоторые… лекарства, - Рогов морщится, тычет в пепельницу сигарету и тянется з следующей, - были баснословно дороги? А в последние годы магазины «ДиджиАрт» перестали приносить доход и мы, фактически, работали себе в убыток, потому что твоя мать не захотела продавать их, когда были желающие купить. За хорошие деньги.

— Я не понимаю, о чем и зачем этот разговор, - нервничаю и непроизвольно повышаю голос.

Отчим не медлит с ответом, и когда его здоровенный кулак впечатывается в столешницу, я подпрыгиваю на стуле.

Внезапный страх и нехорошее предчувствие сковывают по рукам и ногам, и даже горло сводит противным спазмом.

То предупреждение Паши… В моей голове оно превращается в тревожный набат.

«Зря ты приехала…»

— Долг твоей матери… - Рогов снова тянется за сигаретой, но на этот раз не прикуривает, просто вертит ее в руках и, в конце концов, ломает. Табачная стружка рассыпается по хаосу разбросанных на столе документов. – Ты знаешь, кто такой Шубинский?

Пожимаю плечами.

Мне иногда знакомы какие-то фамилии, но это совсем не из-за того, что я могу знать всех этих людей. Это просто потому, что в мире много фамилий и много однофамильцев.

— Если вы имеете в виду, знаю ли я этого человека, то нет, - брезгливо морщусь и снова непроизвольно вытираю ладонь об одежду. – Я бы запомнила, если бы…

Моя длинная пауза многозначительна: «… если бы хоть однажды встретила этого Кощея Бессмертного».

— Он – один из самых крупных застройщиков. Сидит не только на госконтрактах, но и строит по договорам для зарубежных инвесторов. Он был другом твоего отца и сопереживал твоей матери, когда ее болезнь начала прогрессировать.

Это ложь. Я знала всех друзей отца. Он погиб, не дожив до моего шестнадцатилетия всего неделю. Если бы Шубинский действительно был папиным другом, то бывал бы у нас в гостях, хотя бы изредка. А я абсолютно уверена, что только что видела его впервые в жизни.

— В наше время, Анна, никто не занимается благотворительностью. Надеюсь, ты достаточно взрослая, чтобы это понимать. «ДиджиАрт» задолжала Алексею крупную сумму.

Я придерживаю реплику, что сеть торговых точек не может быть настолько одушевленной, чтобы самостоятельно влезть в долги.

Но этот разговор как будто превращает кресло подо мной в сковороду, и я непроизвольно ерзаю, чувствуя, как кто-то уже поджег под ней огонь, и ребристая тефлоновая поверхность начинает стремительно раскаляться.

— Я до сих пор не понимаю…

— Все ты понимаешь! – снова рявкает отчим. – Думаешь, твоя учеба ничего не стоила? Думаешь, частная школа твоей сестры — это тоже просто так? А постоянные проблемы твоего брата? Ты понятия не имеешь, сколько мне стоит каждый раз вытаскивать его из дерьма!

В нашей семье, я – самая старшая. Мне двадцать три. Денису, моему брату, в этом году исполнится девятнадцать, и он правда все время попадает в какие-то неприятности. Психологи – которых у него было много – наперебой говорили, что это из-за отсутствия отцовского воспитания и что так он выражает свою глубокую внутреннюю боль, ведь если бы не Денис, папа, возможно, был бы жив.

Я гоню прочь эти мысли.

Нельзя. Здесь, при этом человеке нельзя вспоминать о самой большой трагедии моей жизни. Никто и никогда не увидит моих слез. Тем более – их не увидит Рогов.

Еще у меня есть сестра – Марина, ей всего тринадцать, но она подает большие надежды. Отец говорил, что именно она однажды прославит нашу фамилию Нобелевской премией.

— Родители оставили нам наследство, - пытаюсь держать лицо и не поддаваться на провокации Рогова. – Это приличная сумма, ее хватит, чтобы перекрыть любой долг, я абсолютно в этом уверена.

Я тысячу раз видела, как он проделывал это с матерью: выводил ее на деструктивные эмоции, доводил до морального коллапса, после чего она была готова отдать Рогову все, лишь бы он перестал злиться. Со мной так не выйдет.

— Она уверена, - раздавливая в ладони сигаретную труху, кривляется Рогов. – Ты приезжала домой только чтобы о тебе тут не забывали. Заявлялась как королева: с подарками, купленными на мои деньги, в нарядах, купленных на мои деньги, из красивой американской мечты об умной студентке Беркли, которой жизнь откроет все дороги!

— Не ваши, - не могу не сказать.

— Что? – кривится Рогов.

— Это были не ваши деньги. Это были деньги моих родителей, и вы не имеете права упрекать меня этим, потому что лично из вашего кармана я не потратила ни копейки.

— Ты ничего не знаешь о моих карманах, Анна, - гадко усмехается он.

— Потому что никогда в них не лезла.

— Когда-нибудь, жизнь очень сильно накажет тебя за то, что ты не умеешь вовремя закрыть рот, - угрожает Рогов. – Ты ничему не учишься, вся в отца – такая же… королева жизни, только с голым задом.

Этот разговор становится еще неприятнее, чем оценивающий взгляд Шубинского, от которого я до сих пор никак не могу избавиться.

Я поднимаюсь, иду к двери, но когда открываю ее – охранник стоит поперек выхода, словно колосс. Пытаюсь протиснуться наружу, но это бесполезно – он даже не шевелится. С таким же успехом я могу пытаться пинать валун, но вряд ли добьюсь результата, если не считать за результат парочку сломанных костей.

— Алексей, - слышу хриплый голос отчима, - зайди, пожалуйста.

Охранник, вместо того, чтобы уступить мне дорогу, жестко вталкивает обратно в кабинет всей своей необъятной тушей.

Глава четвертая: Влад

— Владислав Александрович, может быть… уже восьмой час…

Я несколько раз моргаю – и картинка роскошной средиземноморской виллы, которая только что была перед моими глазами словно настоящая, стремительно сжимается до размера кривых и прямых линий на огромном полотне архитектурного проекта.

— Что? Который час? – откладываю стилус и потираю уставшие, болезненно ноющие глаза.

— Девятнадцать сорок семь, - осторожно говорит женский голос.

Поворачиваюсь, смотрю на тоненькую девчушку лет двадцати с небольшим. Нужно несколько секунд, чтобы сообразить, что это – новая помощница в офисе «ИКС». Нас здесь работает всего десяток человек, так что в ее обязанности входит минимум дел: отвечать на звонки, вести нехитрую документацию и заваривать кофе. Главную работу делает мой главбух – старый занудный пень, но дело свое он знает так же хорошо, как я знаю свое. На подхвате работает еще пара дизайнеров помельче – они занимаются некоторыми типовыми задачами, и два ландшафтных дизайнера. Если честно – мне все это на хер не уперлось, потому что их общий кэш, составляет примерно двадцать процентов от стоимости одного моего проекта. Но у меня, как у любого порядочного архитектора, просто обязана быть своя студия. Так сказать – место, которое будет моим «лицом».

Дизайн этого здания я придумал с нуля, потратил несколько месяцев, вычеркивая и добавляя детали, а потом еще столько же времени убил на то, чтобы отыскать команду таких же обезбашенных строителей, готовых взяться за проект дома в стиле «неопознанная геометрическая стеклянная форма». Сейчас мой офис стал городской достопримечательностью. Дина шутит, что, если я обеспечил бы себя до конца жизни, если бы брал по десять баксов за каждое фото на его фоне.

— Идите домой, - киваю на дверь, - я все сам закрою.

В моем офисе есть правило – никто не приходит позже меня, и никто не уходит раньше. Часто это выливается во внеурочные часы, но премии моих сотрудников перекрывают эти неудобства с головой. Хотя, есть еще одно правило: я не даю вторых шансов. И если с основными сотрудниками текучка по нарушению третьего пункта более-менее прекратилась, то секретари в «ИКС» меняются чуть ли не раз в месяц.

Когда в офисе становится тихо и светится только лампа в моем кабинете, я завариваю себе кофе (кто вообще придумал, что кофемашина должна быть такой же сложной в управлении, как долбаный космический корабль?!), возвращаюсь к чертежу и пытаюсь вернуться к работе.

Хрен там.

Обычно, чтобы нырнуть в творческий процесс мне достаточно десяти, максимум – пятнадцати минуту. Если не получилось – можно сворачивать лавочку, потому что работа из-под палки всегда (без единого исключения за всю мою карьеру), отправляется в мусорное ведро.

Сворачиваюсь.

Залпом допиваю кофе.

Смотрю на часы – рабочий день в офисе официально заканчивается в шесть. Мои архаровцы пересидели на почти на два больше, но по-хорошему, мне нужно было сворачивать удочки вместе с ними. Я и так проторчал над чертежом за сегодня суммарно около девяти часов, сделав два коротких перекуса, за которые умудрился сожрать свою дневную норму по БЖУ.

Надо размять деревянные от монотонной работы мышцы.

Спасибо тем понимающим людям, которые входят в положение трудоголиков и держат «железки» открытыми до десяти, а иногда – и до одиннадцати часов. У меня есть абонементы сразу в нескольких клубов, и в какой я сегодня пойду – зависит от моего местонахождения. Нормальные люди обычно выбирают один зал, привыкают к нему и ходят туда с максимальным комфортом. Я отношусь к тому микроскопическому числу людей, которые начинают сходить с ума от одних и тех же пейзажей. Поэтому даже в офисе у меня четыре личных кабинета, между которыми я перемещаюсь с хаотичностью молекулы, иногда – в течение недели, а иногда – в течение одного дня. Мой психолог называет это «не проработанной травмой безопасности», считает, что таким образом я пытаюсь «запутать следы», чтобы голодное грязное прошлое не смогло меня поймать. Лично я предпочитаю считать это выебонами, на которые имею полное право и, к счастью, деньги.

Сегодня заваливаюсь в зал неподалеку от офиса. Сюда всего два квартала, ради которых даже тачку гнать не хочется.

Переодеваюсь, споласкиваю голову прямо в раковине, чтобы промерзли мозги, и иду ебашить своих полтора часа.

Оля, блять, вернулась.

Я буквально силой удерживаю себя от того, чтобы посмотреть ее фотографии в соцсети. Вряд ли она развлекается в каком-то публичном месте – все-таки, организация похорон не тот случай, когда есть время на модные рестораны и клубы. Но если даже она просто вышла выпить чашку чая с подругой – я узнаю это место и обязательно туда поеду.

Семь лет прошло.

Я понимаю, что мы были еще пиздец какими долбоёбами, когда решили пожениться в двадцать лет, но я рвал жопу ради нее – и ради чего? Чтобы однажды вернуться в пустой дом и увидеть записку: «Ухожу, устала, прости». И в качестве постскриптума приписка, что свидетельство о разводе она пришлет по почте. Я в тот же день из принципа съехал на другую квартиру.

Я просто хочу посмотреть ей в глаза и задать один единственный интересующий меня вопрос: «Почему?» Хотя, хули там, столько времени прошло – Оля просто рассмеется мне в лицо. В лучшем случае. В худшем – она меня вообще не узнает, и не факт, что нарочно.

Сегодня я выматываю себя буквально до соплей. Знаю, что такой силовой тренинг – максимально хуевая идея, но зато под конец силы остаются только на то, чтобы дойти до душа, смыть с себя пот и злость, и вразвалку добраться до авто. Где-то тут меня и застает звонок Дины.

— Надеюсь, у тебя хорошие новости, - вздыхаю, разглядывая темно-синее низкое небо.

— Может, я просто хочу пожелать тебе спокойной ночи? – не может не съехидничать Дина.

— Что с Шубинским?

— Он хочет отжать «ДиджиАрт». Как ты понимаешь – не для того, чтобы продавать там телефоны и плойки.

Глава пятая: Аня

Я прихожу в себя от того, что кто-то ощутимо бьет меня по щекам.

Голова раскалывается от резкой боли в затылке, перед глазами, стоит их открыть, все плывет и бултыхается в вязкой дымке.

— Жить будет, - слышу неприятный грубоватый женский голос.

В ноздри ударяет резкий запах нашатыря и реальность напрыгивает на меня внезапными резкими воспоминаниями.

Меня продали Шубинскому.

Меня или Марину, которой всего тринадцать.

Это дичь, которой просто не может быть.

Дурной сон, от которого я обязательно проснусь.

— У твоей красотки месячные, - говорит женщина, и я от стыда стискиваю ноги до резкой боли в коленях.

Какое им дело до моей физиологии, господи?!

— Это уже не моя проблема, - слышу голос отчима. – Алексей, поднимай эту спящую красавицу. И пусть кто-то приведет ее в порядок – жених, - ему явно нравится собственная «очень остроумная» шутка, - приехал.

Что? Шубинский ведь только что…

Мой взгляд падает на настенные часы, и я получаю еще один подзатыльник от жестокой действительности – уже почти десять.

Я приехала днем, а уже почти полночь.

Попытка сесть заканчивается стремительным перекачиванием боли из затылка в лоб, но встать мне все равно приходится, потому что охранник рывком выдергивает меня из постели, ставит на ноги, крепко удерживая за плечо. Наверное, только поэтому я и не падаю.

Перед глазами появляется лицо отчима – перекошенное от злости.

Его хватку у себя на лице почти не чувствую, только во рту появляется вкус крови, когда внутренность щек трется об зубы.

Потом пощечина – не сильная, но отрезвляющая.

Противный женский голос: «Не порти ей личико, а то самому придется отрабатывать».

Рогов матерится.

— Смотри на меня, - требовательно мотает моей головой из стороны в сторону, как будто это очень помогает. – Смотри на меня, сука! Хватит корчить невинность, блядина потасканная.

Я проглатываю крик отчаяния.

— Через пять минут ты спустишься в библиотеку, будешь мило улыбаться, будешь хорошей и послушной, и если Шубинский захочет минет – спросишь, как долго тебе нужно сосать. Поняла?

Меня все-таки немилосердно шатает.

Отчим принимает это за согласие, отдает какие-то команды и в комнате остаемся только мы с той неприятной женщиной. От нее пахнет лекарствами и использованными бинтами.

В ее сухой сморщенной ладони, которую тычет мне под нос – голубая таблетка-капсула. Во второй – жестяная исцарапанная фляга, из которой разит крепким алкоголем.

— Выпей – через пару часов крови не будет. Тебе пригодится.

Я молча отворачиваюсь от «угощения», все еще веря, что это просто дурной, очень дурной сон.

— Только Шубинскому вот такие рожи лучше не корчить, - говорит женщина, прикладываясь к фляге парой жадных глотков, потом вытирает горлышко краем рукава, снова предлагает мне и, когда я снова отказываюсь, прячет ее в сумку. – У него тот еще характер, он и не таких ломал.

Я обхватываю себя за плечи, пытаясь хоть немного согреться.

— Где Марина? – спрашиваю, не глядя на женщину, потому что не хочу получить еще одну порцию «доброжелательных советов», как мне вести себя с человеком, которому меня продали, словно овцу. – Что с ней? Она в порядке?

— Твоя сестра сейчас в детском санатории. Поверь, у нее дела намного лучше, чем у тебя. И так все и будет, если перестанешь корчить оскорбленную невинность и сделаешь то, что нужно.

Я молча киваю.

Спорить с ней бесполезно – очевидно, что она в курсе всех планов отчима, иначе он назначил бы ее моим тюремщиком. Просить ее о помощи бесполезно и даже опасно, потому что, если Рогов узнает, что я не собираюсь быть овцой на заклании, меня будут стеречь день и ночь.

Пусть будет так… как будет.

Может – хоть я сама в это не верю – Шубинский просто не знает, что меня «отдают» против воли?

— Все, вытри сопли, - женщина неласковым пинком подталкивает меня сесть на пуф у туалетного стола, вываливает из своей сумки какую-то косметику и пачку влажных салфеток. – Приведи себя в порядок и спускайся. Серьезные люди не любят ждать свои новые игрушки. И не любят, когда эти игрушки ломаются до окончания срока эксплуатации.

Она посмеивается и выходит.

Оставшись в милосердной тишине, наконец, выдыхаю.

На косметику даже не смотрю – смахиваю весь этот хлам на пол. В моей дорожной сумке была косметичка, но я, черт подери, понятия не имею, где она сейчас. Там же мои документы, немного наличных денег, единственная не заблокированная карта, на которой есть небольшая сумма. Хотя ее хватит в лучшем случае на койко-место в дешевом хостеле.

Меня начинает колотить озноб, когда доходит, что я даже из дома выйти не смогу, потому что у меня нет верхней одежды и денег на такси.

Когда в дверь раздается настойчивый стук, я понимаю, что, если не выйду сама – мне помогут. И вряд ли это будет приятная помощь.

В зеркале у меня самый потерянный вид, но прихорашиваться для Шубинского я не собираюсь.

Просто зачесываю назад волосы и выхожу, стараясь не думать о его ледяном оценивающем взгляде, который как будто въелся мне в кожу.

В библиотеку меня ведут как приговоренную к расстрелу - охранник слева, охранник справа. А когда я случайно останавливаюсь, путаясь в ногах, тот, что Алексей, кладет ладонь мне на плечо, сжимая на ней пальцы до моего вскрика.

Иду дальше, секунду медлю у приоткрытой двери из-за которой выбивается полоска света, и захожу.

Мне бы очень хотелось, чтобы Шубинский держался подальше, но он стоит у стола, и на этот раз не в дорогом костюме, а в джинсах, свитере и молодежных кроссовках, как будто такой наряд может стереть с его лица пару десятков лет. Выглядит нелепо.

— Анна, добрый вечер. – Он почему-то очень пристально изучает мою обувь, хотя на мне ровно те же туфли, что и днем. – Полагаю, у вас есть некоторые… вопросы.

Меня тяжело назвать мямлей, и я обычно не лезу за словом в карман, но сейчас мой язык буквально прилип к нёбу. Я открываю рот – но не произношу ни звука. И тогда Шубинский спешит мне на помощь: берет под локоть своими неестественно ледяными пальцами, проводит до стола и усаживает в кресло. Интересуется, не хочу ли я чего-то выпить, но и на этот вопрос я не могу ответить ничего вразумительного. Только отмечаю, что в доме моей матери – нашем доме, который отчим незаконно себе присвоил! – Шубинский ведет себя как хозяин. Не хватает только позвонить в колокольчик и вызвать прыгающего перед ним на задних лапках Рогова.

Глава шестая: Влад

— А-ну дыхни на меня, - морщит нос Дина, становясь на цыпочки, чтобы дотянуться до моего рта.

— Отвали, - несильно, но уверенно отодвигаю ее за плечо в сторону.

— Фу, блять, ты что – бухой?!

Во мне целая бутылка виски, так что технически – да, я бухой, но не в дрова.

На самом деле, не планировал так набираться, но не рассчитал силы, потому что в последний раз так жестко бухал лет шесть назад, когда свинтил от Шубинского и на радостях влил в себя самую дорогую бутылку коньяка, которую удалось найти в магазине в течение часа. Судя по тяжелому похмелью - шмурдяк это был редкостный, но тогда я ужрался бы даже горячей смолой. Отходяк ловил несколько дней и с тех пор с бухаловом завязал. Но вчера меня так жестко укрыло прошлое, что выхода осталось ровно два – либо напиться и забыться, либо чесать прямиком к Кузнецовой. Выяснять, блять, отношения.

Я выбрал первый вариант.

— Ты же еле на ногах стоишь! – продолжает наезжать Дина.

— Я бы не стал так это называть. – Делаю глубокий вдох, пытаюсь сфокусировать внимание в одной точке, но она, блять, почему-то сначала двоится, потом – троится, а потом просто расползается до размеров огромного пятна без четких контуров. – Вот это я молодец…

— Король, у меня там парень сидит, который начинает трястись и заикаться от одного звука твоего имени! – громок шипит Дина, тыча пальцем в сторону занавеску в одну из приватных лаунж-зон, возле которой мы стоим. – А ты собираешься завалиться к нему бухим! Совсем крыша потекла из-за этой суки?!

Я медленно наклоняюсь к ней с высоты своих сто девяносто. Чувствую себя при этом чуть ли не краном, с той только разницей, что в моей «кабине» сегодня на глухо отбитый крановщик.

— Назовешь Кузнецову сукой еще раз – и ты уволена, - говорю спокойно, даже почти не заплетающимся языком.

— Да по хуй! Сука, сука, сука! – Дина нарочно повторяет это несколько раз, давая понять, что будет испытывать мое терпение до тех пор, пока я либо не исполню свою угрозу, либо не перестану реагировать на ее «свободу выражать свое мнение». – Все, забыли, отвали.

Она пытается оттолкнуть меня в грудь, когда я, мысленно отложив разговор о ее поведении и мерах допустимого, пытаюсь завалиться в лаунж. Но эффект от ее тонких ручек примерно такой же, как если бы банный лист пытался остановиться носорога.

— Разговор отменяется, Король, - упрямо скрипит зубами Дина, когда я, положив ладонь ей на макушку просто не прикладывая даже минимума усилий, отодвигаю ее в сторону, легко и непринужденно расчищаю себе путь. – Грабли убери, придурок! Стой!

В последний момент цепляется в рукав моей косухи, которую я в последнюю минуту успел напялить прямо на голое тело. О том, что сегодня встреча, вспомнил вообще час назад, так что одевался в то, что первым попало под руку: какие-то драные джинсы (трусы не нашел, да и мать с ними ёб), ботинки, косуха. Вот и весь мой прикид. Даже у водилы, который за пять лет работы на меня привык видеть всякое, брови от удивления совершили прыжок на лоб. За последний год даже я сам себя без рубашки не помню. Сейчас трудно поверить, что когда-то я не хотел надевать рубашку даже под страхом смертной казни, а на галстук смотрел как на сатану.

Оля отучила быть «плохим мальчиком».

Слепила мой образ «модного архитектора Владислава Грея».

— Да не съем я его, - морщусь, когда Дина снова пытается загородить мне проход. – Я уже поужинал.

— Стой! – Она буквально виснет на мне, на какое-то время действительно замедляет мое продвижение к цели. – Я же даже не сказала…

Если бы на месте Дины был кто-то другой, я бы уже на хер ввалил ему разок в ебало и на этом все разговоры были бы закончены. Старый-добрый способ, которому меня научила жизнь. Но, во-первых, девочек я не обижаю и из этого правила нет исключений, а во-вторых – Дина единственный человек в моей жизни, которому официально разрешено безнаказанно творить всякое говно.

— Его зовут Павел, - убедившись, что я не собираюсь размазывать ее об стену, дает вводную Дина. – Он работает водителем у Рогова.

Рогов, Рогов… Пытаюсь выковырять из памяти все, о чем может говорить эта фамилия, но на ум приходит только что-то про ненормальную страсть к азартным играм и большие долги. Хер знает, откуда это вообще в моей голове, я даже визуально не представляю, как выглядит этот тип, потому что лично никогда с ним не встречался.

— Постарайся не вести себя как отбитый мудак, - просит Дина.

Вместо ответа я жестом «застегиваю молнию на рту» и быстро, пока Дина не придумала еще одну лекцию о моем плохом поведении, захожу внутрь.

Первое, что сразу привлекает мое внимание – вскакивающий с дивана шнурок.

Ну реально же шнурок. Ему лет двадцать пять – это вот самый потолок, щуплый, сутулый. Взгляд на меня какой-то затравленный. Челюсти сжаты так сильно, как будто он даже дышать невпопад боится. Обычно Дина склонна преувеличивать влияние на людей моей репутации BadBoy’я, но в данном случае она, кажется, еще и сильно преуменьшила.

— Не трясись ты так, - плюхаюсь на диван напротив него, закидываю ноги на стол.

Парень, потоптавшись, тоже садится, но на самый край. Берет стакан сразу двумя руками и пока доносит до рта, половину точно расплескивает себе на колени. Выглядит он как человек, с которым я точно никогда не стал бы добровольно иметь дело, потому что терпеть не могу трусов. Но и Дина прекрасно это знает, так что, скорее всего, это просто мелкая сошка, которая напрямую в моем плане жесткого наёбывания Шубы участия принимать не будет.

Только из-за этого пересиливаю себя и не вышвыриваю трясучку пинками за порог.

Дина появляется через секунду, по традиции, занимает место рядом со мной.

— Влад, это – Павел, водитель Рогова. Павел, это – Влад.

«Шнурок» рассеянно кивает и в два хлопка приговаривает остатки воды в стакане.

— У Павла есть некоторая интересующая нас информация, - продолжает Дина, видимо уже поняв, что при мне у этого горе-информатора речевой аппарат перешел в состояние «выкл.»

Глава седьмая: Аня

Пока мой мир то медленно озаряется сознанием, то снова тускнеет и теряет ориентир, я пытаюсь справиться с шумом в ушах и понять, для начала, где нахожусь.

Кажется, где-то вдалеке слышны крики. Мужской и женский, но я не могу разобрать ни слова как будто у моего внутреннего телевизора сломалась антенна и теперь там только помехи.

Меня качает и штормит, хотя я даже не уверена, лежу или стою, или вишу под потолком. Единственный мое более-менее работающий ориентир – нюх. Судя по характерному запаху плесени, меня вернули в ту же комнату, в которой я уже была раньше. Мансарда, на третьем этаже. Эту часть дома, несмотря на то, что мы переехали сюда более десяти лет назад, никак не могли привести в порядок. Отец несколько раз менял подрядчиков, они постоянно что-то меняли, усовершенствовали и перекрывали супер-герметичными материалами, но проходило какое-то время – и под крышей, и на стыках снова начинали появляться черные пятна плесени. Когда папы не стало, мама приказала вынести отсюда всю мебель, заперла мансарду на ключ и запретила нам с сестрой туда забираться – боялась, что мы надышимся вредных спор и у нас начнутся страшные неизлечимые болячки. Но неизлечимая болезнь случилась у нее и, конечно, плесень не имела к этому никакого отношения.

Я медленно, чтобы не сильно бултыхать и без того трясущийся мозг, сажусь на кровати.

В прошлый раз толком не рассмотрела, что и где, так что навёрстываю упущенное: стол, комод, пара стульев и кровать подо мной. Точнее, диван, насквозь провонявший сыростью и табаком.

Приступ головной боли заставляет меня на несколько минут забыть о своих исследованиях и сосредоточиться на том, чтобы снова не завалиться в горизонтальную плоскость. Есть подозрение, что для следующего рывка у меня может просто не хватить сил.

Аккуратно ощупываю затылок в том месте, где болит сильнее всего. Хорошая новость – голова целая, плохая – даже почти невесомое касание пальцев вызывает приступ тошноты. Я честно пытаюсь с ним справиться, даже бегу к окну, чтобы в случае чего – меня хотя стошнило не под ноги (ничего похожего на тазик или любую другу посудину в комнате нет!). Но на окне нет ручки. В том месте, где она должна быть – пустое углубление.

«Ты можешь себя контролировать, - уговариваю себя и бессмысленно стучу кулаками по двойному стеклопакету, - ты можешь себя контролировать, ты можешь…»

Сгибаюсь пополам и опорожняю содержимое своего желудка под ножки стоящего рядом комода. Раз и еще раз, и снова, пока спазмы не становятся настолько болезненными, что темнеет в глазах и подкашиваются ноги. Наваливаюсь спиной на стену, глубоко и спокойно (насколько возможно в таких условиях), дышу ртом и выдыхаю через нос.

Вдох-выдох.

Как только немного отпускает, разворачиваюсь к окну и еще раз внимательно осматриваю раму, петли и вообще все, что может быть похоже на путь к свободе. Решетки нет – и на том спасибо. Но Рогов явно предусмотрел вариант, при котором мысль о побеге посетит мою голову несмотря на все его предупреждения: ручки нет, петли надежно перекрыты стальными «чехлами». Даже если предположить, что мне на голову свалилась бы отвертка, я не представляю, сколько сил надо, чтобы разогнуть эти защитные накладки. Сделать это бесшумно точно не получится. Как не получится бесшумно выбить окно, зарядив в него стулом, даже если предположить, что каким-то чудом мне удастся разбить противоударный стеклопакет.

И последнее, на закуску – это третий этаж. Выпрыгнуть отсюда и не сломать себе ноги – один шанс на тысячу. Хотя если бы была возможность бесшумно открыть окно – я бы все равно рискнула. Это лучше, чем быть целой и невредимой женой Шубинского.

От воспоминаний о его голосе мурашки по коже, и хочется оглянуться, чтобы убедиться, что его нет поблизости. Меня редко пугают люди, но от этого старика просто волосы дыбом.

Собравшись с силами, одной рукой придерживаясь за стену, прохожу по комнате, заглядывая буквально в каждую щель. Понятия не имею, что хочу найти, потому что в двадцать четыре уже как-то поздно верить в Нарнию в платяном шкафу и, как Алиса, искать уменьшительные зелья.

Ничего. Останавливаюсь у двери, из-за которой снова начинают раздаваться крики. Теперь я точно могу различить Рогова и ту женщину, которая приводила меня в чувство и готовила к «свиданию» с Шубинским. В целом в этом оре только одна мысль – они пытаются переложить друг на друга ответственность за то, жених укатил недовольный и оставил после себя последнее китайское предупреждение. Женщина говорит, что предупреждала, что со мной будет сложно, Рогов требует ее зайти ко мне и сделать так, чтобы я поняла свое безвыходное положение и перестала корчить целку.

Вдоволь порвав глотки, они затихают.

Слышу удаляющиеся шаги. Надеюсь, что это уходит отчим, потому что его мне видеть хочется не больше, чем Шубинского. Но когда дверь открывается, на пороге стоит именно он. Почти такой же, как и раньше, но с перебинтованной рукой. Не могу не поддаться искушению облизать губы и сплюнуть на пол, давая понять, что если он попробует снова тянуть ко мне лапы – я, не раздумывая, снова на него наброшусь.

— Фу, блять, ты совсем что ли охуела?! – нахрапом орет он, брезгливо прикрывая локтем нос и тыча пальцем в блевотину на полу.

— У меня сотрясение, - говорю со всей максимальной холодностью, на которую способен мой едва ворочающийся язык. – Мне нужен врач.

— Тебе нужна хорошая трепка, - тут же огрызается Рогов, отходит в сторону, давая мне увидеть, что Левый и Правый уже заняли место на страже у двери. Только после этого ее закрывает и показывает, берет стул и садиться подальше от вонючего пятна на полу.

Мне уже настолько на все плевать, что я готова хватать эту дрянь и забрасывать его пиджак (порядком помятый, к слову) и перекошенную от злости рожу. Не делаю этого только потому, что тогда мне придется наклониться, а после этого вернуться в вертикальное положение может быть очень трудно.

Глава восьмая: Аня

Каким-то чудом после всех этих ужасов, мне все-таки удалось задремать, потому что из внезапного приятно щекочущего чувства прибоя на кончиках пальцев, меня резко выдергивает шум и отдаленные звуки голосов. Оглядываюсь, буквально за секунду соображая, что сижу в углу как мышь. Видимо, так же и уснула. Шум не становится ближе, но и не стихает. Я медленно распрямляюсь, пытаясь понять, что происходит, найти источник звука, но он точно не из-за двери. Скорее, снаружи. Выглядываю в окно, но там тоже ничего не видно, потому что единственный источник света достает откуда-то из-за дома. И звуки, похоже, доносятся тоже оттуда. На несколько секунд все как будто замолкает и именно в этой паузе я слышу голос, от которого мое сердце буквально рвется на части.

Марина.

Отсюда не разобрать, что она говорит, но я узнаю ее голос из множества, потому что после смерти мамы она осталась единственным по-настоящему близким и важным для меня человеком. Денис… После трагедии с отцом, он просто отодвинул нас всех – сначала на расстояние вытянутой руки, а потом – полностью из своей жизни. Никто из нас не обвинял его в том, что случилось, но он так и не смог смириться с тем, что в тот ужасный день именно он был за рулем.

Голос Марины не звучит испуганным, она как будто даже рада, что вернулась домой. Я обессиленно стучу клаками в окно и прошу ее бежать, хоть и знаю, что это бессмысленно – она все равно меня не услышит, и сейчас Рогов будет стеречь Марину как зеницу ока. Возможно, даже сильнее меня, потому что она – его единственный козырь заставить меня подчиниться.

Когда голоса стихают, я бросаюсь к двери и прислушиваюсь – возможно, Рогов решит привести Марину, чтобы я окончательно убедилась, что он не блефует. И… что тогда? Я буду кричать ей, чтобы она бежала, Марина побежит и… случиться может вообще все что угодно. Ее могут случайно покалечить, она может выскочить на дорогу.

Я закрываю уши ладонями и громко ору внутри своей головы слова какой-то американской песни. «Нирвану», кажется, хотя я не фанат такой музыки. И только когда проходит достаточно времени, за которое, по моему мнению, Рогов мог привести Марину уже несколько раз, если бы захотел, рискую убрать руки. Теперь тихо – ни звука ни снаружи, ни внутри. Интересно, которой час? Рогов так бесновался, что когда швырял стул – сбил часы со стены и стрелки на них «замерзли» на отметке около восьми вечера. Сейчас, наверное, уже ближе к двенадцати. Или больше? Сколько вообще времени я здесь нахожусь? Интуитивно кажется, что двое суток, потому что ночь за окном я вижу уже второй раз.

Нужно перестать себя жалеть и подумать, что можно сделать в этой ситуации.

«А можно что-то сделать?» - насмехается мой почему-то всегда очень едкий внутренний голос. Если на кону стоит жизнь и безопасность моей сестры – какие могут быть еще варианты, кроме как подчиниться и выполнить все требования этих двух больных ублюдков? Даже если предположить фантастический сценарий, при котором мне каким-то чудом удается сбежать – что это даст? Моя свобода в обмен на свободу тринадцатилетней невинной девочки, с которой могут сделать такие вещи, что…

Я стараюсь не допускать в голову такие мысли, потому что от них все мои нервные окончания начинают болеть так, словно по коже скребут железной щеткой по металлу. Даже если Рогов прямо сейчас зайдет в мою «темницу» и скажет, что я свободна и могу идти на все четыре стороны, я и с места не сдвинусь. Даже, наверное, упаду на колени и буду умолять сжалиться и взять меня вместо Марины. Хорошо, что эта «гениальная идея» не пришла ему в голову, хотя еще не вечер.

Хорошо, в таком случае, нужно успокоиться, взять себя в руки и вспомнить, что говорил Рогов. Шубинскому я нужна в качестве жены – об этом сказал и сам Шубинский, и отчим вслед за ним повторил с десяток раз. А жену, как бы там ни было, он вряд ли планирует держать в черном теле с перебитыми ногами и сломанными ребрами. По крайней мере, не в первые месяцы. Сначала он захочет мной наиграться, сбить оскомину. Одна моя приятельница из штатов – красотка Оливия, каких, наверное, создают на небесах по очень редкому лекалу – однажды рассказывала, почему не любит долго ни с кем встречаться. «Сначала он любит тебя и у него так замыкает на тебе мозг, что можно просить вообще что угодно – сделает! – как-то разоткровенничалась она. – А потом проходит три, четыре, шесть месяцев – и вот ты уже не недостижимое сокровище, а рутина».

Значит, раз Шубинский так меня хочет, нужно воспользоваться его слабостью и выторговать пару обязательных условий. Во-первых – обезопасить Марину от отчима, в идеале – получить над сестрой опеку. Во-вторых…

Мои мысли перебивает посторонний шум. Сначала даже смотрю на дверь, потому что он похож на шаркающие шаги или типа того – возможно, Рогов вспомнил, что неплохо бы убраться в моей «темнице» и решил прислать уборщицу? Но уже через секунду становится понятно, что звуки раздаются с противоположной стороны – откуда-то за окном. И они становятся все громче, хотя все равно звучат довольно странно. Как будто кто-то скребется.

Я настороженно пододвигаюсь ближе, потом выглядываю (насколько это возможно) наружу, но в такой темноте за окном, да еще и при том, что свет в комнате как раз у меня за спиной, рассмотреть, что там может быть вообще нереально.

На несколько секунд все затихает, а потом – я глазам своим не верю! – раздается характерный приглушенный щелчок оконного замка, и рама медленно поднимается. Чтобы никак не выдать себя криком, инстинктивно залепляю рот сразу двумя ладонями, для надежности. Мозг лихорадочно соображает, что это может быть за ночной посетитель, но в голове на этот счет нет ни одной идеи. О том, что со мной могла случиться такая беда, знает только Пашка – он был единственным, кто хотя бы попытался предупредить меня об опасности. Да и то сделал это чуть ли не под принуждением. Но представить себе трясущегося Пашу, который с трудом шевелил языком, прятал взгляд и боялся даже дышать в мою сторону, забирающимся ночью тайно, на черт знает какую высоту, да еще и под страхом попасть в немилость к своему хозяину… Я скорее поверю в грабителя без тормозов.

Глава девятая: Влад

Меня тяжело назвать человеком, нашпигованным принципами, как жопа ежика.

Точнее сказать – в этом мире крайне мало вещей, которые я не стал бы делать никогда, ни под каким соусом и ни за какие деньги. И одна из этих вещей – ёбаное рукоприкладство в адрес женщины. Моя туша существует в той реальности, где бить женщин могут либо другие бабы (но это на хуй полностью отбитое зрелище для старых импотентов), либо бесполые существа, из-за странной генетической аномалии наделенные от рождения членом и яйцами. Что вообще никак не делает их мужиками. И бабами, кстати тоже.

Рапунцель били.

Я насчитал как минимум два крупных синяка, четыре мелких и десяток царапин разной степени тяжести. Конечно, не настолько глубоких, чтобы пришлось накладывать швы, но это, видимо, одно из условий Шубы – личико его будущей любимой игрушки должно быть девственно чистым, прежде чем он сам впервые на нем «распишется» собственной рукой. А то, блять, еще не кончит. Рогов и так крепко перестарался, но об этом позже, когда до него доберутся мои зудящие от нетерпения оторвать его бесполезные первичные половые признаки руки. Давно пора принять закон, разрешающий пиздить тварей, поднимающих руку на женщин, детей, стариков и животных.

Отодвигаю мысли о Рогове не в очень далекий ящик и сосредотачиваюсь на моей собеседнице.

Хорошо, что Нимфетамин… как бы помягче выразиться… совсем не в моем вкусе, и мои мозги, даже под «горлышко» заправленный вискарем, продолжают работать в штатном режиме. Кстати, судя по ее взгляду, у нас это взаимно. И тут я мог бы даже слегка оскорбиться, потому что с рожей и телом у меня полный «фарш» и когда-то даже чисто из спортивного интереса неделю снимал телок, кося под простачка с тремя копейками в дырявом кармане.

Но в случае с Нимфетамином, наши взаимно холодные головы – лучшее, что вообще могло случиться в первых пять минут знакомства.

Хотя чисто технически – она красотка. Идеальная, как старинный, но совсем не потерявший актуальность шедевр архитектуры: ничего искусственного, ничего не надуто, не нарощенно и даже ногти – аккуратные и короткие, покрытые лаком под свой натуральный цвет. Маникюр выдает только характерный глянцевый блеск. Кстати, маникюр свежий, а не хуйня, отросшая на пол ногтя и скрученная, как коготь у падальщика.

И с фигурой у Ани порядок – даже через одежду видно, что девочка ходит в зал не ради инстаграмных фоточек: видно и красивый рельеф на дельтах, и бицепс, пусть и довольно скромных размеров.

Чисто технически, в Ане хорошо все.

Но все это «хорошо» не имеет ничего общего с тем, что приводит мой член в боевую готовность. Ничего лучше для плодотворного сотрудничества и пожелать нельзя.

— И так, - снова переключаю внимание на Аню, которая до сих пор не отошла от моих последних слов, - самое время разобраться с дефинициями.

— Господи, ты серьезно?! – Нимфетамин снова переходит на громкий шепот.

— Ну надо же, - щелкаю пальцами, - я думал, мы никогда не перейдем на «ты».

— Какая альтернатива? Да что вам всем от меня нужно?!

Несмотря на легкую панику в голосе, она все равно не выглядит как девушка, готова вот-вот провалиться в истерику по поводу своего плачевного положения. Я даже уверен, что если бы вдруг моим загребущим рукам вздумалось полапать ее в стратегически важных местах, то ей хватило бы рефлексов и самообладания как минимум разок ебануть меня по яйцам. За одно это я мысленно начисляю малышке плюс пару балов. Жаль все-таки, что она реально не в моем вкусе, потому что после улаживания всех формальностей и подписания сделки, я бы не отказался окучить эту грядку.

— Только сегодня и только сейчас, у меня целых два классных предложения для тебя. - Делаю жест в ее сторону.

— Я по горло сыта разными щедрыми предложениями, мистер Грей.

— Первое: я помогаю тебе выйти отсюда целой, невредимой и без придатка в виде старого мужа. Второе: даю тебе деньги, достаточную сумму, чтобы ты могла спокойно вернуться в солнечную Калифорнию и забыть все это как страшный сон.

— И третье, - едко продолжает она, - за все это мне надо будет подписаться кровью под продажей почки.

— Я не настолько часто злоупотребляю алкоголем, чтобы меня интересовал этот кусок твоей плоти, Нимфетамин.

Но она определенно заслуживает еще один бал, потому что не впала в счастливую эйфорию от слов «свобода» и «деньги», и прекрасно понимает, где обычно можно поживиться халявным сыром.

— Мистер Грей, что вам от меня нужно? – Она вздергивает свой аккуратный округлый подбородок, с крохотной родинкой слева. – Вы влезли в чужой дом, рискуете своим здоровьем и, возможно, жизнью, рискуете оказаться за решеткой. Я же не идиотка, чтобы всерьез верить, что это ваше экзотическое хобби - выдирать невинных девушек из лап драконов.

— А ты невинна, Рапунцель? – Мне вообще по хуй на состояние и «пробег» ее промежности, спрашиваю чисто из вредности, чтобы немного сбить пух с этого осмелевшего воробья.

— Я не продаюсь, мистер Грей. – Но она все равно густо краснеет.

Хммм… А ведь мужиков у нее на странице я действительно не видел.

— Все продаются, Нимфетамин, просто ценники у всех разные. И не надо смотреть на меня такими глазами, как будто ты дожила до вот этих лет и не знала, что в нашем не идеальном мире существует проституция, эскорт и другие вариации любви за деньги.

— Вы эту альтернативу имели в виду?

Я буквально вижу, как кожа на ее аккуратном личике в форме сердечка, натягивается и бледнеет от возмущения. Даже жаль разочаровывать это прекрасное создание, что ее целка меня не интересует ни под каким соусом, даже если бы это был мой единственный в жизни шанс потрахаться с девственницей. Никогда не понимал прикола ебать себе мозг с тем, чтобы пустить пару грамм крови и поставить галочку в списке мужицких побед. Секс должен приносить удовольствие, а не превращаться в моральную травму, потому что тёлка под тобой корчится от боли и пускает сопли. Или еще хуже – делает вид, что героически терпит и превозмогает.

Глава десятая: Аня

Вот теперь все встало на свои места.

И я уже даже почти перестала внутренне трястись, изображая храброго портняжку, потому что теперь, когда правда всплыла наружу, мне примерно понятно, откуда «растут ноги» у истории этого почти_киношного появления.

Слава богу, мистер Грей не герой моего романа в том смысле, что его намерения не имеют никакого отношения конкретно к моей персоне. И в мое окно его «засунул» исключительно махровый шкурным интерес – моя свобода в обмен на мое наследство. Единственное, если верить Рогову, который прямо в лоб сказал, что от денег наших Мариной и Денисом родителей осталась только дырка от бублика.

Жаль, что у меня даже телефона под рукой нет. В наше время интернета и отсутствия личного анонимного пространства, можно за пять минут узнать о человеке как минимум три вещи – сколько у него денег, с кем он спит и чем зарабатывает на хлеб с маслом. И если о Шубинском я хотя бы в общих чертах знаю от отчима, то вот этот странный тип – полная загадка.

Но я ведь тоже не дура, а как говорила одна моя приятельница по Беркли: о мужчине можно узнать многое просто глядя на его ногти, безымянный палец обувь. С этой точки зрения я как минимум знаю то, что мистер Грей свободен от супружески обязательств (ну или свободен от совести, и просто ловко скрывает вторую половину). А еще у него пальцы человека, который явно не разбирает моторы длинными зимними вечерами, не стоит у станка и не кладет тротуарную плитку под палящим солнцем. И весь его гардероб, хоть и кажется поношенным на первый взгляд, но стоит немалых денег.

И так, он может быть банковским сотрудников среднего или даже больше звена, может быть врачом, дантистом, специалистом по ценным бумагам, юристом, риелтором. Строго говоря, может быть ценным кадром абсолютно в любой области, где ценится способность работать головой. Из всего этого широкого спекта лично у меня вызывают отторжение только крипто-бизнесмены, потому что все, с которыми мне так или иначе приходилось общаться, оказывались абсолютными мудаками.

Хотя, пожалуй, загадочный полуголый мистер Грей вполне может быть айтишником. Кстати, да, те ребетя тоже не очень дружат с головой, хотя по ночам обычно уносятся в свои виртуальные миры. Окна попавших в беду девушек их мало интересуют.

Но в таком случае – зачем ему земля? Отец оставил мне пять магазинов, но один из них расположен почти на выезде из города и был крайне убыточным именно из-за своего невыгодного расположения. И того, остается четыре. Ну и зачем айтишнику понадобились такие огромные площади? Собирается разместить там «поля» серверов?

Если честно, мое короткое расследование приводит меня к тому, что сейчас вопросов у меня снова больше чем ответов.

— Зачем вам земля, мистер Грей? – спрашиваю напрямую. В конце концов, это самый простой способ узнать правду.

— Мне кажется, ты задаешь неправильные вопросы, Рапунцель. – Секунду назад он как будто даже поощрял мои умозаключения вслух, но сейчас выглядит слегка разочарованным. – В текущих обстоятельствах единственное, что тебя действительно должно интересовать – сумма, которую я готов за них заплатить. А я готов заплатить хорошо, потому что, не буду скрывать, заинтересован в том, чтобы эта земля попала именно в мои руки.

Он явно нетрезв, но в эту минуту говорит максимально ясно и четко.

Надо брать пример и тоже держать голову в холоде.

Самое время озвучить свое предложение. Как учит один хороший учебник: всегда поднимайте ставку максимально высоко, чтобы было от чего отступать до приемлемых условий.

— Мне нужны гарантии, мистер Грей. Гарантии и безопасность для меня и моей семьи.

— Эй, Рапунцель, полегче, - он заливисто смеется. Ему вообще плевать на безопасность, как будто мы ведем переговоры не в комнате под замком, где нас в любую минуту могут взять на прицел, а в комфортном бизнес-центре. – тебе не кажется, что ты сейчас немного не в тех условиях, чтобы диктовать условия?

— Нет, не кажется.

Я знаю, что мое поведение сильно отличается от того, что должно быть в сценарии «Дева в беде», но прямо сейчас я готова буквально на что угодно, на любые безумства, лишь бы вырвать сестру из лап Рогова.

— Отчим держит в заложниках мою сестру. Ей всего тринадцать лет. Он ясно дал понять, что если я и дальше буду отказываться принять предложение Шубинского, то он готов отдать ему Марину.

Мистер Грей молчит. Ни один мускул на его лице не дергается, ничто в его поведении не намекает на то, что мои слова произвели на него впечатление. Хотя, конечно, какое ему дело до судьбы совершенно незнакомой девочки?

— Я не оставлю здесь свою сестру, мистер Грей. Поэтому, вы либо находите способ забрать отсюда сегодня нас обеих, либо валите на хрен обратно в окно, а я стану женой Шубинского и подарю ему землю на блюдечке с золотой каемочкой. Потому что эти проклятые квадратные метры не стоят здоровья и жизни ни в чем не виноватой тринадцатилетней девочки.

И он снова почти никак не реагирует, разве что немного щурится.

Хотя нет, еще одно. Его улыбка становится острее, леденеет, превращаясь в странное подобие звериного оскала. Если бы у меня был хотя бы один вариант любого другого выхода – я бы прямо сейчас им воспользовалась, даже если бы землю пришлось просто подарить. Но другого выхода нет.

Я была еще совсем маленькой, даже толком читать не умела, но папа уже тогда учил меня играть в шахматы. Примерно после двадцати партий, я узнала, что такое цугцванг – позиция фигур на шахматном поле, когда любой ход приведет к ухудшению позиций. Возможно, ситуация сейчас – это именно он?

— Сильна, малышка, - говорит мой «гость», но прямо сейчас его слегка заплетающийся язык ни грамма меня не успокаивает. – Я ей палец – а она мне яйца вот-вот откусит.

— Ваши первичные половые признаки меня ни в какой степени не интересуют.

— Точно? – он прищуривается, выразительно кладет руки на пояс джинсов и надавливает большими пальцами вниз.