Воздух над Алеппо пах гарью и ржавчиной. Солнце, едва пробивающееся через завесу дыма, отбрасывало длинные тени на разрушенные улицы, где бетонные остовы домов торчали, словно сломанные кости. Александр Риверс, позывной "Сокол", лежал на крыше полуразрушенного здания, прижавшись к теплой черепице. Его винтовка — потрепанная M4 с выщербленным прикладом — покоилась рядом, а в ушах звенела тишина, нарушаемая лишь редкими хлопками далеких выстрелов. Это была не обычная тишина перед бурей. Это была пауза, когда война затаивает дыхание, чтобы ударить с новой силой.
Его отряд — пятеро выживших из разведгруппы "Коготь" — занял позиции внизу. Они не были "братьями по оружию" в каком-то романтическом смысле; это были люди, с которыми он делил пот, страх и молчаливые взгляды, зная, что каждый может стать последним. Сокол прищурился, глядя через прицел на пустынную улицу. Их задача была проста: удерживать перекресток, пока не прибудет конвой с гуманитарной помощью. Простота, конечно, была обманчивой.
— "Сокол, движение на востоке," — хрипло прозвучал голос лейтенанта Картера в наушнике.
— "Три фигуры, возможно, разведка."
— "Принято," — шепотом ответил Сокол, поворачивая прицел. Его сердце забилось чуть быстрее, но он заставил себя дышать ровно. Три силуэта двигались вдоль стены — низко, осторожно, как хищники. Не местные ополченцы с их хаотичными перебежками.
Это были профессионалы. Их движения выдавали выучку: короткие шаги, синхронность, оружие наготове.
Он переключил рацию.
— "Картер, это не разведка. Это штурмовая группа. Готовьтесь."
Ответа не последовало. Вместо этого внизу раздался сухой треск автоматной очереди — резкий, как удар хлыста. Сокол рванулся к краю крыши, вглядываясь в узкий переулок. Картер лежал у стены, его тело дергалось в конвульсиях, пока кровь растекалась по пыльному асфальту. Над ним возвышалась фигура в черной экипировке, без знаков отличия, с маской, закрывающей лицо. Не ополченец, не повстанец. Корпоративный наемник.
Сокол выругался про себя. Их разведданные говорили о слабом сопротивлении — разрозненных группах с устаревшим оружием. Но это? Это была ловушка.
Он схватил винтовку, прицелился и выстрелил. Пуля пробила шлем наемника, и тот рухнул, как марионетка с обрезанными нитями. Но это было только начало. Из теней переулка высыпали еще фигуры — десяток, может больше. Они двигались не просто быстро, а с какой-то жуткой координацией, словно их действия направлял единый разум. Сокол заметил у одного из них устройство на запястье — мигающий зеленый индикатор. Нанотехнологии? Он слышал слухи о таких разработках, но считал их выдумкой.
Внизу началась бойня. Его отряд открыл огонь, но враги отвечали с пугающей точностью. Граната разорвалась у баррикады, где укрывался капрал Мендosa, и его крик оборвался в облаке пыли и осколков. Сокол стрелял, перекатывался, менял позицию, но врагов становилось больше. Это не была обычная засада. Это был расчетливый удар, чтобы стереть их с лица земли.
И тут он услышал звук, которого не ждал: низкий гул в небе. Подняв глаза, он увидел черный беспилотник — не военный, а корпоративный, с логотипом "Титан Индастриз" на борту. Секунду спустя луч света ударил вниз, и здание напротив разлетелось в щепки. Взрывная волна отбросила Сокола назад, его винтовка выскользнула из рук. Он упал на колени, хватая ртом воздух, полный пепла и металлического привкуса крови.
Когда дым рассеялся, он увидел, что остался один. Улица внизу превратилась в могилу — тела его товарищей лежали среди обломков, а наемники методично добивали выживших. Но что-то было не так. Один из врагов внезапно замер, его рука дернулась к голове, и он рухнул, словно выключенный робот. Другие продолжали двигаться, но их действия стали менее слаженными. Неужели технология дала сбой?
Сокол не стал ждать ответа. Он сполз с крыши, цепляясь за выступы, и скрылся в лабиринте развалин. Его разум кричал от ярости и вины, но тело двигалось на автомате. Он выжил. Но за какую цену?
Алеппо превратился в лабиринт смерти. Улицы, заваленные обломками, дышали жаром от недавних взрывов, а ветер гнал по земле клочья пепла, будто оплакивая тех, кто остался лежать среди руин. Сокол пробирался через этот хаос, прижимаясь к стенам, где тени были гуще, чем дым. Его дыхание вырывалось короткими толчками, грудь ныла от ушиба, но он заставлял себя двигаться. Остановиться значило умереть.
За спиной раздавались звуки погони — приглушенные шаги в тактических ботинках, щелчки затворов, редкие команды на незнакомом шифрованном жаргоне. Наемники
"Титан Индастриз" не собирались оставлять свидетелей. Их беспилотник ушел, но наземные силы продолжали прочесывать развалины, словно стая гончих, учуявших кровь. Сокол бросил взгляд назад: три фигуры в черной экипировке двигались в ста метрах позади, их силуэты мелькали в проемах разрушенных зданий. Один из них снова замер, как тот, что рухнул раньше, но остальные не сбавляли темп. Что-то явно было не так с их технологией, но сейчас это не имело значения. Ему нужно было время. И план.
Он свернул в узкий переулок, где ветер завывал между обугленных стен, а под ногами хрустели осколки стекла. Здесь, среди остатков рынка, валялись ржавые металлические листы, обрывки проводов и разбитые ящики — жалкие обломки чьей-то жизни. Сокол заметил бочку с остатками топлива, пролившегося черной лужей на асфальт. Его мозг, отточенный годами выживания, уже складывал детали в схему.
Он присел за перевернутый прилавок, выдернул из кармана зажигалку — старую Zippo с выгравированным ястребом, подарок от Картера. Пальцы дрожали, но не от страха, а от адреналина. Шаги приближались. Сокол сорвал с ближайшего ящика кусок ткани, пропитал его топливом из бочки и обмотал вокруг камня, валявшегося рядом. Затем поджег импровизированный факел и швырнул его в лужу бензина. Огонь вспыхнул с жадным шипением, мгновенно охватив узкий проход. Стена пламени взметнулась вверх, отрезая преследователей.
Москва просыпалась нехотя, словно старый пес, ворчащий на утренний холод. Сквозь мутные стекла окон в квартиру Сокола пробивались первые лучи света, рисуя на облупленных стенах серые тени. Тесная однушка на окраине дышала запахами крепкого кофе и оружейного масла — ароматами, ставшими для него такими же привычными, как собственное дыхание. Здесь, в этом убежище, он вел свою новую жизнь: частный детектив, охотник за мелкими тайнами — изменами, кражами, потерянными собаками. Но квартира была не просто домом. Это была мастерская, тренировочная площадка и штаб, где каждый угол говорил о его прошлом и настоящем.
Сокол сидел за шатким деревянным столом, заваленным картами Москвы. Его пальцы, огрубевшие от лет службы, скользили по изгибам улиц, отмечая переулки и возможные пути отхода. Над столом, на стене, висела доска — хаотичная паутина из фотографий, газетных вырезок и красных ниток, связывающих имена, лица, места. Он откинулся на стуле, хрустнув шеей, и бросил взгляд на угол комнаты. Там, на старом ковре, лежала разобранная "Мосина" — винтовка времен его спецназа. Каждое воскресенье он чистил ее с почти религиозным рвением: щетка скользила по стволу, масло капало на тряпку, а в голове всплывали обрывки прошлого — песок Алеппо, запах пороха, крики команды перед очередной вылазкой.
Он встал, подошел к турнику, вбитому в дверной косяк. Десять подтягиваний, ровно, без спешки — привычка, оставшаяся с тех дней, когда от силы мышц зависела жизнь. Под кроватью прятался ящик: патроны, ножи, пара гранат без чеки — арсенал, который он проверял каждую неделю, как солдат перед боем. На полке громоздились книги:
"Тактика ближнего боя", "Шифры и коды", потрепанный томик Сунь-цзы. Это была его крепость — место, где он готовился к тому, чего уже не ждал.
Дверь хлопнула, и в комнату ввалился Макс — напарник, бывший военный медик с лицом, будто высеченным из камня, и шрамами, которые рассказывали истории, о которых он молчал. В руках он держал потрепанную папку.
— "Дело, босс," — Макс швырнул папку на стол, ухмыльнувшись.
— "Жена номер сто пятьдесят. Муж якобы гуляет. Скукота, но бабки капают."
Сокол глянул на него, не отрываясь от карты.
— "Скукота — это жизнь, Макс. Лучше, чем пули в спину."
— "Да ладно тебе," — Макс плюхнулся на стул, закинув ноги на край стола.
— "Ты ж спецназовец, Сокол. Неужто не тоскуешь по тем денькам? Пески, взрывы, Лэнгфорд с его вечными приказами?"
Имя Лэнгфорда резануло слух, как нож по стеклу. Сокол стиснул зубы, но промолчал. Лэнгфорд — его бывший командир, человек-загадка. В Багдаде он был другим: холодным, расчетливым, но надежным. А потом Алеппо — операция, обернувшаяся мясорубкой. Лэнгфорд исчез с горизонта, оставив Сокола одного выгребать из-под обстрела. Те дни до сих пор снились ему: пыль, крики, кровь на песке. Он выжил, но часть его осталась там, в пустыне.
Макс, заметив тень на лице напарника, сменил тон.
— "Ты опять не спал, да? Кофейник пустой, кружки везде. Сколько раз говорил: кофе — не замена сну."
— "А ты мне не нянька," — Сокол бросил на него взгляд, но без злобы.
— "И убери ноги со стола."
Макс хмыкнул, но послушался. Они были вместе два года — с тех пор, как Макс вытащил его из госпиталя, где Сокол валялся с простреленным плечом и пустыми глазами. Их дружба закалилась в подколках и спорах, но под этим крылся стальной стержень. Макс был его якорем, а Сокол — его командиром, даже если оба это отрицали.
Внезапно старый "Нокиа" на столе завибрировал, разрывая тишину. Сокол схватил телефон, нажал кнопку.
— "Риверс," — голос его был низким, хриплым, как после долгого молчания.
— "Старый склад на окраине. Завтра, полночь. Один," — механический голос шипел в трубке, но за искажением угадывалась знакомая интонация.
— "Кто ты?" — Сокол сжал телефон, но ответом был лишь гудок.
Он медленно опустил руку, сердце заколотилось быстрее. Макс подался вперед.
— "Что там, Сокол? Очередной клиент?"
— "Нет," — он подошел к доске, взгляд зацепился за вырезку с логотипом
"Титан Индастриз". Название ударило в виски, как выстрел. Воспоминания нахлынули: Лэнгфорд у контейнера в Багдаде, его странный взгляд, слова о "большой игре". Потом Алеппо — предательство, хаос, побег. Сокол сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он знал: это не случайность.
— "Титан Индастриз?" — Макс проследил за его взглядом.
— "Опять твои призраки, да?"
— "Может быть," — Сокол отвернулся, скрывая дрожь в голосе.
— "Но я узнаю."
Он подошел к шкафу, вытащил "Глок-17". Проверка была почти автоматической: щелчок затвора, 17 патронов в обойме, холодный полимер в руках. Завтра в полночь. Ловушка? Может быть. Но сидеть и ждать он не умел.
— "Иду один," — бросил он, застегивая кобуру.
— "Черта с два," — Макс вскочил.
— "Я с тобой. Как тогда, в госпитале."
— "Нет," — Сокол покачал головой, голос стал жестким.
— "Сказали — один. Ты останешься."
Макс выругался, хлопнув дверью, но Сокол знал: тот не уйдет далеко.
Оставшись один, он подошел к окну. Внизу дети гоняли мяч, их крики глохли в стекле. Он не слышал их — мысли уже были на складе. План складывался сам собой: проверить периметр, найти укрытие, держать палец на спуске. Он надел куртку, сунул нож за голенище ботинка. В зеркале мелькнул шрам на виске — метка Алеппо. Что-то большое надвигалось, и он чувствовал это кожей. Полночь ждала.
Ночь накрыла Москву плотным покрывалом, гася дневной шум и оставляя лишь эхо шагов да редкие вспышки неона, что пробивались сквозь мрак. В маленькой квартире на окраине, где обои давно выцвели, а воздух пропитался запахом кофе и сигарет, Сокол сидел за шатким деревянным столом. Старый ноутбук перед ним гудел, словно живой, отбрасывая холодный свет на его резкие черты лица — скулы, будто высеченные из камня, и глаза, в которых тлела смесь усталости и упрямства. На столе, среди окурков и пустых кружек, лежала флешка — потрепанная, с выцарапанной буквой "L" на корпусе. Она жгла ему пальцы, как раскаленный уголь, с того самого дня, как он нашел её в пустыне у Грея.