Соловушка

Глава 1

– Послушай, Соловьёв, ты клялся мне, что в этом отеле не будет русских.

– Может, они не отсюда.

– Тот, кому они кричат – отсюда.

Шум в самом деле начинал раздражать. Мы с Викой не закрыли на ночь окно, потому что у нас нашлись занятия поинтереснее, и, как назло, прямо на следующее утро под балконом начали звучать отвратительно жизнерадостные женские голоса. Дуэт хрипловатого меццо и звонкого сопрано.

Сначала они хихикали, потом меццо начала звать какую-то Лизу, а после началось совсем уже безобразие. Сопрано затянула на итальянском неаполитанскую “La spagnola”, а меццо попыталась подпеть ей, но сфальшивила на второй строке и тут же зашлась хохотом. Я прекрасно знаю итальянский, и исполнение резало мне уши – певунья, судя по всему, затвердила текст без попыток его осознать. Половину слов она перевирала. К тому же сопрано было не чистым, с каким-то раздражающим обертоном и периодически давало петуха.

Я покосился на столик, на котором ещё с вечера стояло ведёрко с растаявшим льдом, из которого торчала опустошенная нами с Викой вчера бутылка – я тоже своего рода романтик и не укладываю женщину в постель без прелюдии и обязательных брачных танцев. Для меня это приятная игра и играю я по правилам. Но про ведёрко я вспомнил по другой причине. Это была единственная ёмкость в нашем номере, которую можно было наполнить водой и обернуть на веселящихся под моим окном нахалок.

Окончив куплет, голос прекратил издеваться над великим итальянским языком и перешёл в припеве на русский перевод. “О прерви же свой сладкий сон, о, выйди на балкон!” – припев дался сопрано полегче, голос внезапно попал во все ноты, и в нём появилось что-то вроде эмоций. Голос звал, обещал, и был так игрив, что если бы я был Лизой – я бы вышел.

Вика закатила глаза, а я бросил взгляд на часы – что ж им не спится-то в такую рань? Ну выходи же уже, Лиза, думал я, и побыстрее. Давай, постарайся. Заткни их, наконец.

Я подкрался к окну и отвёл ладонью одну штору, ровно настолько, чтобы можно было увидеть нарушительниц моего спокойствия.

О боже, только не это.

На асфальте стояли две… ну, девицами они были лет двадцать назад, но тётками их было ещё не назвать. Женщины. Обеим было лет под сорок точно. Сопрано принадлежал стоящей в третьей балетной позиции даме с сиреневыми волосами, собранными в хвост, рядом заливисто хохотала владелица меццо – короткостриженная брюнетка. Обе были одеты на пробежку – в футболках и коротких, по случаю жары, свободных шортах. Стройные, меццо так даже тощая, с крепкими ногами и почти отсутствующей грудью, а щиколотку сопрано обнимала докучи пошлая цветная татуировка. Фиалкововокудрая Афродита была обращена лицом прямо к моему балкону, её рука тянулась в мою сторону, и получалось, что серенаду она исполняла именно мне. Голубые глаза чуть не поймали мой вороватый взгляд в просвете портьер.

Соседнее окно внезапно стукнуло, распахнувшись, и оттуда донёсся третий голос:

– Заткнитесь уже, сейчас спущусь.

– Упс, это не то окно, – меццо хлопнула себя ладонью по лицу. – Нинка, твоя серенада была не по адресу.

– Что ж, надеюсь, им тоже понравилось, – ответила сопрано и мерзко, тоненько захихикала.

Зря надеетесь, дамы, подумал я. Совсем не понравилось.

Из дверей отеля, зевая, выползла третья бегунья, и вся троица трусцой покинула двор.

Уф. Занавес!

Я отпустил штору, легко прошелествшую по паркету, и обернулся к кровати, где, даже не пряча под простынью обнажённое тело, возлежала Вика, и это зрелище занимало меня гораздо больше, нежели суета за окном.

Она словно сошла со страниц глянцевых журналов прошлого десятилетия, когда там ещё ничего не слышали про бодипозитив, писали токсичные статьи о том, что если женщина питается чем-то, помимо сельдерея, то путь ей в жирные коровы, и нещадно фотошопили все снимки под один стандарт. А передо мной был не фотошоп, всё исключительно натуральное – и длиннющие ноги с изящными щиколотками, и круглые ягодицы, такая же круглая грудь, водопад золотых волос на плечах и личико с прелестными щёчками и пухлыми губами.

Было бы ей лет на десять больше – я бы засомневался в натуральности всей этой убийственной красоты, которой я с момента начала нашего романа так и не мог пока насытиться, уж больно она была идеальной, но в её двадцать три года время для вмешательств ещё не пришло. И больше всего мне сносило крышу от факта, что я в любое время могу протянуть руку и взять всё это себе.

Например, прямо сейчас.

Я начал прикидывать, как бы мне хотелось это сделать. Пожалуй, на этот раз я не желал африканской страсти, я хотел её медленно и лениво.

– Убрались, наконец-то?

– Воспринимай это, как пение птичек, дорогая, – сказал я, скользя взглядом по аппетитному Викиному бедру. Может быть, догги-стайл? Вид её спины с уютными ямочками над крестцом лишал меня разума.

– Я была уверена, что ты скажешь этим… соловьям, куда им надо идти. Завелись с утра пораньше.

– Соловьи поют только ночью до рассвета, Вика. Потом им некогда. С утра пораньше – это лазоревки, дрозды. Щеглы ещё, – рассеянно уточнил я, когда мой взгляд упёрся в её круглую грудь.

Или усадить её сверху? Отличный вид мне будет обеспечен и в этом случае, но усилий я затрачу меньше.

Глава 2

Спать мне пока не хотелось, и, одурев от сидения в пустом номере, я решил прогуляться до бара и немного выпить, для хорошего сна. Почти все заведения уже позакрывались, но я знал неподалеку место, которое точно ещё было открыто. На закуску уже можно было не рассчитывать, а пить на пустой желудок рискованно, но я прикинул, что за оставшееся время я не должен был успеть сильно надраться. Ровно настолько, насколько требовалось.

В баре было людно и шумно, несмотря на то, что ему вот-вот пора было закрыться. Складывалось ощущение, что выпивохи со всего города решили выпить, как в последний раз, и эта мысль пришла им в голову одновременно. Но первое, о чём я подумал, войдя внутрь – о нет, только не они.

Вся троица сидела в баре и развлекала публику. Окружённые толпой восхищённых мужиков, дамы откуда-то добыли две гитары и устроили импровизированный концерт. Растрёпанная, как Джанис Джоплин, и босая Лиза сидела на высоком барном стуле, склонив русую голову и подобрав одну ступню, и виртуозно играла какой-то незнакомый мне блюз, крепко бравший за сердце. От её локонов даже воспоминания не осталось, но её это, судя по всему, абсолютно не парило. Тощая Динара, скрестив красивые ноги, вторила ей на другой гитаре, пела своим хрипловатым меццо, и в её чувственный голос эхом вплетался высокий пронзительный голос Нины.

Немного поразмышляв, я решил, что выпить хочу больше, чем сбежать, тем более, что бежать было некуда. Очень может быть, что этот блюз – как раз то, что нужно мне здесь и сейчас, помимо выпивки, разумеется. Я присел у барной стойки и спросил у хозяина рюмку граппы, но он словно не услышал меня. Тогда я попросил погромче и он, очнувшись, бросился за бутылкой.

– Вам как обычно, Кирилл?

– У вас сегодня живая музыка, Пьетро? – спросил я, кивнув в сторону бутылки с граппой. – Жаль, что я не знал, я бы раньше пришёл.

– Ой, такая история! – почти шёпотом, будто боясь потревожить мелодию, затараторил хозяин, одной рукой наполняя мне вожделенную рюмку, а второй жестикулируя так, что у меня аж голова закружилась. – Пришли эти синьоры, уже хорошо выпивши, хлопнули ещё по одной, слово за слово, на спор потребовали гитару. Женщины они красивые, просто чума, как им отказать? Парни поначалу думали, что ерунда, но они тут второй час так поют, что я два раза плакал, сердце старого Пьетро не камень. Уже и закрываться пора, но не могу оторваться слушать этих usignoli. Посидите со мной, не пожалеете. Хотите ещё рюмку?

Первую граппу я уже выпил залпом и от желудка начало растекаться приятное тепло.

– Пожалуй, что хочу.

Тем временем блюз оборвался. Я увидел Нину, бросившую в сторону быстрый взгляд, и с той стороны моментально протянулась мужская рука с бутылкой воды. Нина приняла ее, припала губами к горлышку, и сделав несколько глотков, передала бутылку Дине. Лиза, подняв голову, посмотрела куда-то в пространство, словно сквозь всех присутствующих, ухмыльнулась половиной рта, и снова прикоснулась к струнам.

Я узнал эту рок-балладу с первого аккорда, потому что вдоволь наплакался под неё в юности, но Лиза взяла его на тон выше оригинала. Значит, она играет не для Дины. Дина бы и с оригиналом справилась.

Нина тем временем нежно, интимно, прижав ладонь к ключицам, будто ей не хватало воздуха, вступила в мелодию. Я, ушибленный первой граппой, как заворожённый смотрел на её чёрное платье и слушал надрывный, нечистый голос, звенящий множеством отражений в этом крохотном баре. Вторая граппа доходила в желудке, а предусмотрительный и хитрый хозяин уже поставил рядом со мной третью.

Usignolo, так сказал Пьетро?

Соловей. Соловушка.

Поёт по ночам до рассвета.

Если бы Пьетро говорил по-русски, я бы даже подумал, что он каламбурит, но, во-первых, он не умел, а во вторых, я представился ему неделю назад просто Кириллом. Кроме этого и ещё, пожалуй, моих алкогольных предпочтений, он обо мне ничего не знал.

И тут вступили остальные. Хриплое меццо Дины и её гитара, сплетя весь звук в завершённое и совершенное полотно. Пальцы Лизы стукнулись о корпус гитары, схватив воздух.

Ага, родная, подумал я. Ты в этом месте по привычке ищешь тремоло, но на акустике её нет. И я внезапно всё о них понял. Они были связаны крепче, чем я думал. И песня была выбрана не случайно.

Граппа в моей крови точила своим ядом рамки моего разума, просачиваясь за тройной контур колючей проволоки, которой я сам обнёс этот кусок моей жизни, чтобы вся боль осталась по ту сторону.

Я закрыл глаза и очень чётко увидел Лизу, отбрасывающую назад копну русых волос, и возвращающую пальцы на струны электрогитары. Я увидел, как она во время соло ставит ногу на монитор и отталкивается от него с последним аккордом. Я увидел Динару, по-мужски держащую бас на узких бёдрах, повернувшую в сторону скуластое лицо и внимательно следящую, поймала ли подруга её ритм. Я увидел Нину, обхватившую обеими руками микрофон и оставившую между ним и своими губами буквально несколько миллиметров. Я увидел, как она, стоя в столбе света, выбрасывает кулак вверх.

Я услышал ударную партию – я помнил её наизусть.

Она была совсем несложная. Подушечки моих пальцев ощутили под собой гладкое дерево.

О господи, почему именно сейчас?

Мелодия пошла в эндшпиль. Пальцы Лизы терзали струны так, что мне казалось, она вот-вот их порвёт. Меццо Дины временами переходило в глухой рык хищницы, готовой на всё, чтобы защитить это их братство. Сестринство. А голос Нины несколько раз уходил в такой космос, что я почти почувствовал, как стекло моей рюмки готово рассыпаться прямо в моих пальцах, смешав мою кровь с граппой напрямую – не от высокой ноты, а оттого что я сам его раздавил. И всем им в самом деле было наплевать, что о них подумают. Они пели о себе самих.

Глава 3

Без трёх минут четыре я, проспавшийся, гладко выбритый, и одетый щеголевато даже по моим собственным меркам, вышел из такси у отеля, где жила Нина, попросив водителя подождать. В моём кармане был подобранный заранее камешек, на случай, если она не услышит меня сразу. Но ровно в шестнадцать ноль-ноль она вышла из дверей.

– Ваши подруги не определились с планами? Я рад, честно.

– Дина занята, а планы Лизы в самом деле поменялись.

– Похмелье?

– Оно самое.

– Всё, как у меня вчера. Я смотрю, у нас с вашей Лизой много общего. Ещё немного, и я попрошу у неё телефончик.

Я вернулся к такси и распахнул перед Ниной заднюю дверь.

– Прошу, синьора.

Она села в машину так изящно, словно полжизни ездила исключительно с водителем. То ли в культурной столице даже вагоновожатые в самом деле могут из депо отправиться прямо на светский приём, то ли она покривила душой насчёт своего рода занятий. Но поймать её на вранье я всё равно не мог, да и не собирался, если честно.

Проходя с группой по виноградникам и вполуха слушая болтовню экскурсовода, я постоянно ловил себя на мысли, что собирался делать это совершенно с другой женщиной, держа руку на её талии и тайком прижимая к себе покрепче в обещании вечерних постельных игр. Вместо этого я почтительно следовал за истинной леди, иногда, в качестве исключения, позволявшей взять её под локоток.

Нина оделась очень просто – в просторное летнее платье-рубашку до колена, перехваченное на талии тонким поясом, но её осанка, посадка головы и манеры были, как в лучших домах. Она не путала бокалы, на дегустации смаковала вино мелкими глотками, предварительно оценив букет, и не допивала до конца – отличая дегустацию от визита в кабак.

Это был очень разительный контраст с той рокстар, которую я вчера провожал до отеля. Пару раз она вполголоса просила меня уточнить что-то, склоняясь к моему уху, и я оказывался в облаке её духов, среди ароматов моря и цитрусов. Я знал, что это за духи, даже однажды покупал их для одной их своих подружек, и продолжал сомневаться насчёт трамвая – духи были дорогими, а чтобы их купить, мне пришлось побегать даже по Москве.

Их аромат словно пропитал меня насквозь: он преследовал меня сквозь пряно-грушевый букет понравившегося мне вина, состоявшего словно из сгущённого солнечного света, сквозь острый запах только что скошенной лужайки вокруг винокурни и даже тяжёлый дух десятка дубовых бочек в холодном сводчатом подвале не мог перешибить его полностью. Я, словно собака, безошибочно угадывал, где моя спутница, просто держа нос по ветру. И больше всего меня удивляло, что ни хозяева, ни остальные гости его словно не чуяли – слишком уж спокойно они вели себя пусть и при незначительном, но нарушении этикета.

Когда нам предложили приобрести с собой что-то из ассортимента винодельни, Нина, не задумываясь, снова склонилась к моему уху, и попросила перевести продавцу, что ей нужно. Я одобрительно кивнул, тут же выполнив её просьбу – я и сам выбрал пару таких же бутылок со сгущённым солнцем, и когда она потянулась к терминалу своей кредиткой, накрыл её руку своей ладонью и оплатил её покупку. Она покраснела, но промолчала.

– Это сувенир, Нина. На память. Я люблю, когда обо мне остаются приятные воспоминания, и не вижу причины менять свои привычки.

Выпитое мной вино улеглось на старые дрожжи и, вместо того, чтобы развеселить, опьянило немного сильнее, чем я бы хотел. По крайней мере, я впал в странное состояние, в котором не находился, наверное, с того самого послешкольного лета – я окончательно и бесповоротно был в восторге от всего, что окружало меня, и старался впитать как можно больше этого счастья всей поверхностью своего тела. Шагая по отсыпаной белыми камешками дорожке сквозь виноградник к парковке, я физически ощущал ласку закатного солнца на моей коже, запах горячей земли, ветер, поднимавший с дорожки мелкую белёсую пыль и моментально заметающий отпечатки моих туфель. Словно меня тут никогда и не было.

Я смотрел, как ветер играет с белым платьем идущей впереди меня Нины, временами придавая такую определённость скрытому под ним телу, что я, смущаясь, чувствовал себя вечным купринским героем, до того, что, сжимая кисть в кулак, ощущал на фаланге пальца оттиск “Всё пройдёт”.

А парадокс заключался в том, что я не хотел, чтобы сегодняшний день проходил, ни сегодня, ни когда-либо вообще. Я хотел застрять здесь навечно, наблюдая за нахальным ветром, которому было позволено гораздо больше, чем мне. Я чертовски завидовал этому ветру, я завидовал закату, легшему Нине на плечи и заставившему меня вспомнить одну клавишную партию, которую я до сих пор искренне считал непревзойденной вершиной в отечественной музыке. Мне хотелось уйти за звучащей в голове мелодией, зайти дальше по ступенькам привязанного к ней текста в набегающие на берег волны, утопив ступни в белом песке и выдумать нам с Ниной новые имена и биографии, без груза прошлого, отменяющие правила, условности и некоторые законы физики. Но проклятая парковка была совсем недалеко, и там уже ждал нас успевший заскучать таксист.

Вернулись мы уже, когда стемнело. Я подхватил на плечо холщовый шоппер с покупками – довольно тяжёлый, и мы с Ниной подошли к дверям её отеля.

– У вас тут есть лобби, Нина? Жутко хочется пить. Ни глотка воды не дали, а вина, я по правде сказать, напился уже достаточно.

– Лобби нет, но можем зайти ко мне в номер, стакан воды я вам налью.

Глава 4

– Так ты расстался с той девушкой? Как её там, Вера? Валерия?

– Виктория. Да, пап, мы больше не вместе.

Я ковырял вилкой карпа в сметане, и думал, как бы побыстрее покинуть протокольный семейный обед. Разговор с родителями пока что больше смахивал на допрос, а вечером мне ещё надо было успеть на одну встречу – знакомый продавец свистнул мне, что в прикормленную комиссионку привезли партию редких пластинок и я хотел успеть первым отобрать несколько для своей лавчонки, пока их не распаковали и не выставили в зале. Азарт охотника был так силён, что я собирался попрощаться с папенькой и маменькой ещё до десерта. И даже фирменный карп родительской домработницы Софочки, которого я просто обожал, сегодня не доставлял мне такого же удовольствия, как всегда.

– Это очень кстати, Кирилл. Послезавтра в “Гараже” открывается выставка, сходи туда с мамой, ладно? Раз уж ты свободен.

Для отца я почти всегда считался свободен. Других дел, окромя работы, у меня, по его мнению, быть не могло. Я сунул в рот кусок рыбы и подумал, что доставку, заказанную на послезавтраший вечер, придётся переносить, да ещё и как-то попасть завтра в парикмахерскую – лохматыми на таких тусовках позволялось появляться только самим художникам. Может быть, удастся сфилонить хотя бы тут?

– Если я правильно помню, вы собирались туда вдвоём, без меня.

– Я не смогу, сын. Заседание совета директоров, только вчера сообщили.

Знаю я твои заседания, внезапно и зло подумал я. В их именах ты не путаешься. Я бы, может, и рад был не знать таких подробностей, но меня угораздило с одной из них встречаться, и в постели она нарассказывала мне всякого и без купюр, о том, как в этой продюсерской компании строятся карьеры юных скрипачек и флейтисток. Если бы девица знала, что мы родственники, то промолчала бы, конечно, но мне удалось это скрыть – фамилия Соловьёв достаточно распространённая, а внешне я, слава богу, пошёл больше в маменьку. Вслух же я сказал:

– Ладно, без проблем. Во сколько надо быть?

– Танюша, родная, принеси приглашения. Пусть будут у него.

Мать аккуратно положила вилку и вышла из столовой. Отец взял со стола бокал белого, покрутил его в руках и сделал глоток.

– Я тут, кстати, подумал, посоветовался с людьми… Есть легальный способ выжить, наконец, ту шарашку.

– Какую? – спросил я, как только смог проглотить последний кусок неожиданно ставшего совсем безвкусным карпа.

– Ту, что по соседству с книжным магазином. В общем, я всё организовал. Соберём подписи жильцов дома, направим коллективную жалобу. На шум, на то, что там подозрительные личности ошиваются. В пожарный надзор напишем. Да мало ли куда. Проверки к ним как на работу ходить будут. Дом старой постройки, хоть одно нарушение да найдут. А там или на штрафах разорятся, или на взятках, или на судебных издержках, доказывая, что не верблюды. Ну, молодец я, да?

– Молодец, Серёжа, – улыбнулась мать, садясь рядом со мной и протягивая мне два приглашения. – Сынок, там на вернисаже дресс-код, обрати внимание. Не white tie, но если ты наденешь смокинг, будет хорошо. Немного overdressed, но я собираюсь идти туда под руку с самым красивым мужчиной на этой вечеринке.

Прости, мама, подумал я, смокинг ещё ладно, но вот парикмахерская теперь точно отменяется.

Я взял приглашения и начал убирать их во внутренний карман пиджака. С первого раза не получилось. Кончики моих пальцев подрагивали, а мысли щёлкали, как костяшки счётов – я пытался быстро прикинуть весь расклад.

Штрафов я не боюсь, проверок тоже. Но, если дойдёт до суда, подставная контора всплывёт кверху брюхом и засветит меня. Я не сомневался, что папенька дотошно проследит, чтобы проверки проводились не для галочки – центр города, уважаемые люди живут. Штирлиц очень, очень близок к провалу. Опять же, зная папеньку, я отлично понимал, что он на полдороге дело не бросит и богомерзкую лавку планирует добить.

Придётся, стало быть, съехать, причём очень быстро, не дожидаясь перитонита. Ой, как же жалко-то… Место было хорошее, нагретое.

Я взял свой бокал и с лёгким звоном коснулся им отцовского. Для меня этот звон звучал похоронным колоколом.

– Очень хорошая идея, папа.

Как только я оказался на улице, я схватил телефон мистера Хайда и позвонил в агентство по недвижимости Яне, агенту, которая и нашла для меня помещения для моих лавочек. Янка мне нравилась – как только я увидел её первый раз, с бритыми висками, одним кольцом в носу и с двумя в нижней губе, я понял, что мы поладим. В эротическом смысле она меня отшила ещё на этапе невинного флирта, но как приятельница и деловой партнёр была – лучше не придумаешь.

Ситуацию я объяснил ей в паре предложений, даже не поздоровавшись. На том конце телефонной линии охнули, потом помолчали, а потом попросили перезвонить часа через два-три. Дескать, она посмотрит, чем сможет помочь. Я прикинул – как раз успею смотаться за пластинками и перезвоню ей после.

А через три часа я сидел в лавочке, над которой нависла угроза быть смытой с этого места потоком кляуз, рядом со стопкой пластинок, завёрнутых в газету, и пытался осознать тот факт, что Яна помочь мне ничем не сможет.

– В радиусе пяти километров от твоего дома ничего нет, Кирилл. Или площадь слишком большая, или арендаторы съедут не раньше, чем через месяц, или состояние убитое настолько, что придётся серьёзно ремонтировать. Сколько ты можешь позволить себе ждать?