Глава первая: Данте
Какое-то время назад
Удивительно, как быстро и радикально нашу жизнь может изменить одна, казалось бы, незначительная деталь.
Не деньги и возможности менять этот долбаный мир каждый день, и делать его лучше для всяких утырков, потому что кто же еще о них подумает, как не собрат по несчастью.
Не перспектива медленно и болезненной смерти.
Не любимая девушка, которую приходится буквально подложить под другого мужика ради ее же блага и спокойной жизни.
А всего одна новость о том, что бывшая проститутка и по совместительству нифоманка залетела от тебя в ту единственную ночь, которую вы провели вместе, занимаясь таким себе сексом.
— У меня прекрасные новости, Дмитрий Викторович, — говорит мой гениальный израильский врач после долгого и дотошного ознакомления с анализами. - Ваше сердце работает почти так же хорошо, как двигатель «Порше».
Аналогия, приведенная им, явно не случайна, потому что кроме официальных денег, он получил лично от меня еще и «маленькую» четырехколесную благодарность, и двухэтажную «радость» на теплом тропическом островке. Но что куда более важно - все эти подарки оформлены самым тщательным образом, чтобы не беспокоить уважаемые налоговые службы и не злить коллег.
Мужику радость.
А для меня просто капля в море, потому что весь прошлый год, пока я проходил бесконечное тяжелое восстановление и жил под Дамокловым мечом моментальной смерти, я пахал. Как бы странно и фантастически это не звучало.
Пахал, блять, так же отчаянно, как в самом начале строительства своей IT-империи.
— Неужели наступит день, когда я смогу с чистой совестью выбросить это на хер? - трясу маленькой таблетницей, которую по привычке таскаю в кармане. Сейчас там всего три порции таблеток: две круглых красных и она длинная, голубая.
Ëбаная матрица.
— Ну, пока с этим придется повременить, - очень деликатно говорит мой доктор, а потом закрывает папку и медленно кладет ее в стол. - В любом случае, Дмитрий, сейчас я могу сказать, что вы - своего рода уникальный феномен в истории современной медицины. Черт, я почти сожалею, что согласился на анонимность и полную информационную тишину.
Я мог бы добавить, что за эту «тишину» клиника получила целый новый корпус и бюджет финансирования, за который они смогут провести еще с десяток таких же, но уже полностью публичных операций. Но я молчу из уважения к золотым рукам человека, благодаря которому я жив и планирую прожить минимум лет двадцать, а лучше - портить этот мир своим существованием еще лет сто.
Так что ограничиваюсь легкой полу улыбкой, которую эскулап может трактовать вообще как ему вздумается.
Встаю, через стол протягиваю ему руку и мы обмениваемся крепким рукопожатием.
— Жду вас через полгода на контрольное обследование, - говорит доктор, и его слова догоняют меня уже в дверях. - Как бы сильно я не был уверен в своей работе - предпочитаю видеть, как крепнет и здоровеет моя Галатея.
На это я снова туповато улыбаюсь, потому что планирую больше никогда сюда не возвращаться, по крайней мере до тех пор, пока к этому не появится парочка неприятных сигналов. Даже просто думая об этом, скрещиваю пальцы в кармане брюк, потому что, блять, одновременно с шансом на новую жизнь во мне откуда-то вызрела долбанная суеверность. Хотя, возможно, это естественная реакция на внезапно проклюнувшееся желание наслаждаться каждым вздохом. Наслаждаться и понимать, что это чертовски приятно, а не расплачиваться за порцию воздуха маленьким взрывом Сверхновой в груди.
Выхожу из кабинета, подмигиваю миловидной медсестре в коридоре, которая тут же густо краснеет и как-то очень по-детски прижимает к груди кипу папок. Я ей нравлюсь - она все время меня здесь подкарауливает, и каждый раз пытается сделать вид, что оказалась поблизости совершенно случайно. Я никогда не предпринимаю попыток познакомиться, знаю только, что ее зовут Рут - это имя написано на карточке, которую она носит на груди. Но сегодня моя стеснительная фанатка решает пойти ва-банк, потому что вдруг шагает мне наперерез, открывает рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого роняет все свои папки и они разлетаются вокруг, соря бумагами, как опавшая с деревьев листва.
— Я такая рассеянная, - бормочет она, впопыхах собирая все это на новую неряшливую кучу. - Простите, я совсем не хотела…
Даже не пытаюсь ее слушать, просто помогаю собрать папки и кое-как оформляю кучу в тот вид, который малышка Рут сможет взять в руки и снова прижать к груди. В какой-то момент наши пальцы случайно сталкиваются, Рут начинает заикаться и поспешно, ссутулившись, семенит до ближайшей двери. Вряд ли даже замечает, что на табличке написано «Техническое помещение».
В моей жизни уже был период когда меня абсолютно никак не интересовала женская часть окружающих меня людей. После того как Алина потеряла ребенка, мы расстались и я пустился во все тяжкие. Кажется, за несколько месяцев переебал все, что видел и хотел, а потом как отрезало. До появления Лори.
Сейчас я как будто проживаю дежавю, только вместо трахательного загула - три операции, реабилитация и работа. Много работы.
Мой СЛИ-бот хотят все.
Сублимированная личность.
Глава вторая: Данте
Настоящее
Когда-то, много лет назад, когда у меня в башке еще не было даже намека на мысли о далеком будущем, я думал о детях как о маленьких зверьках, которые могут появиться только от незащищенного секса. И с их появлением жизнь превращается в состоящий из памперсов, смесей и ночных криков кошмар. Если я тогда чего-то и боялся, то исключительно залета и телки, которая захочет поиметь на этом деньги.
Потом появилась Алина, и наши с ней отношения почти добрались до той черты, переход за которую превращал мысли о возможном совместном потомстве в что-то более-менее съедобное. Мы никогда не обсуждали детей, но иногда говорили о будущем и в шутку представляли себя в образе родителей. Это было смешно и анекдотично, и не имело ничего общего с реальностью. Но именно Алина стала тем маленьким импульсом, после которого я уже не думал об этих маленьких орущих существах как о паразитах, которым не место в моей веселой и свободной холостой жизни.
После того как Алина потеряла ребенка и возможность когда-либо стать матерью, я начал часто представлять, что могло бы быть, если бы я не ушел в загул, если бы она не пришла ко мне в квартиру, когда там была другая телка. И бесконечный поток других «если…», которые все равно уже ничего не могли изменить. Но самым хуевым было то, что некоторые из фантазий мне нравились.
Потом меня отпустило, и ситуация развернулась в противоположную сторону - я стал ненавидеть все, что так или иначе связано со стабильностью, гнездованием и продолжением рода. А свою «наставническую функцию» в некоторой степени реализовал, воспитывая и поднимая на ноги новую личность Валерии Гариной. Ну, типа, я оставил в этом мире след в виде этого идеального существа. Я решил, что лучше быть уже все равно не может, и на этом успокоился.
Смирился с реальностью.
Принял действительность как плату за все грехи.
А потом появилась Марина, и все мои планы на скорую и не очень «приятную» смерть пошли по пизде. Не из-за Марины, само собой - мне всегда было плевать на нее, если бы не та случайная встреча, я бы до гробовой доски ее не вспомнил. Но судьбе было по приколу сделать так, чтобы желание жить вернула мне не любимая женщина, не страсть к деньгам, не желание совершить прорыв в науке… а, блять, бывшая проститутка, в животе которой оказался мой ребенок. Когда придет моя очередь сдохнуть и я отправлюсь на тот свет, то вне зависимости от того, встретит меня там Бог или Дьявол, мне есть что сказать этим ребятам по поводу их черного чувства юмора.
После того как я вышел из коматоза первой операции, первым делом сделал две вещи: взял Марину под колпак наблюдения моих парней и полностью переключился на разработку СЛИ-бота. Я, блять, собирался стать отцом, и моих финансовые возможности должны были вырасти если не до небес, то значительно. Чтобы были пони-хуёни, домики для Барби и прочие побрякушки. На тот момент я уже запустил свои щупальца буквально в каждый аспект жизни Рогожкиной: знал, что она есть на завтрак, где покупает шмотки, как проводит время, когда ходит в туалет и хуллиарды прочей херни, которая интересовала меня в минимальной степени. Само собой, на тот момент я уже был в курсе, что она ждет девочку.
Мою дочь.
Даже сейчас, спустя столько времени, у меня ёбаный табун мурашек по коже, когда думаю об этом.
И особняком от всего этого - Лори.
Я понял, что мой залипон на ней конкретно вышел за рамки нормы (если такое вообще может быть «нормой»), когда первым, что я сделал, когда вышел из комы и смог шевелить руками - потянулся к телефону, чтобы посмотреть ее сторис. Подумал, и запретил себе это делать. Типа, решил быть сильнее своих слабостей. Раз уж с куревом смогу завязать, то и с попытками контролировать жизнь моей маленькой обезьянки - тем более. Но потом в итоге все равно сорвался, правда с железобетонным обещанием делать это дважды в день, по часам.
Сначала меня крепко ломало, потом стало немножко легче, а потом я просто переключил свои мозги и фокус внимания.
Успокоился.
Зарыл в себе чувства, потому что они мешали плести паутину, в центре которой была моя дочь и моя пока еще не поставленная на таймер «ядерная бомба».
Дело в том, что я заранее знал, еще когда валялся в отключке с окровавленной рожей в том номере в отеле, что добираться до дочери придется по головам, по костям и по трупам. Причем не факт, что фигурально.
С тех пор день за днем, месяц за месяцем я отрезал от себя все, что может меня тормозить: чувства, эмоции, эмпатию, сопереживание. Все, что даже в теории могло бы помещать мне дойти до цели или, что еще хуже, остановиться в шаге от победы. А проигрывать Марине в праве на своего ребенка, я не собирался. И мысленно поставил себе зарубку, что готов пойти ради этого на все. Буквально. Без белых перчаток и реверансов.
А Лори…
Она была олицетворением всего хорошего - или, скорее, нормального - что вообще могло во мне быть. Примерно капля на килограмм веса, чуть больше стопки - вот и весь «хороший» Шутов. Лори каким-то образом, даже на расстоянии, даже в далеко и совершенно отрезанной от меня другой жизни, все равно удавалось брать на поводок моих демонов. А без этих клыкастых ребят - ну какая серьезная драчка?
Тем более, с Авдеевым.
Нет, блять, у ребят наверху или на «цокольном этаже» точно все ок с чувством юмора.
Глава третья: Лори
В своей голове, когда я представляла нашу с Шутовым встречу (еще в те времена, когда я верила, что он все-таки вернется в мою жизнь хотя бы в качестве друга и наставника), я воображала, что как только снова увижу его, то первым делом, от всей души, за все свои страдания… дам ему по роже. Просто вот чтобы у меня ладонь зачесалась, а у него зубы задребезжали. Оторвусь за все те дни, когда он был мне нужен. Просто так, даже без своих умных советов и трезвого взгляда на жизнь, а чтобы я видела его и чувствовала, и мое испуганное нутро знало: в какие бы дебри я не забралась, каких бы дров не наломала - мне есть на кого опереться.
После того как он перестал отвечать на мои сообщения, я еще несколько недель стучала в закрытую дверь, чувствуя себя примерно как все те женщины, которые положили свою гордость на алтарь любви. Мне было по фигу, я просто хотела знать, что в моей нестабильной вселенной осталась хотя бы одна константа - мой Шутов.
Потом я смирилась, что его нет. Просто нет. Как в истории про Карлсона: «Он улетел».
И мне даже стало немного легче. Всегда прощу переварить тот факт, что тебя не хотят, потому что не хотят, чем бесконечно пребывать в иллюзии о том, что у твоего мужика избегающий тип привязанности, многократно осложненный комплексом вины.
Наверное поэтому сейчас я… как будто в вакууме.
Во мне миллион вопросов, миллион претензий, бесконечные децибелы сдерживаемых обвинений и упреков, но ничего из этого я не могу сделать, потому что все это сдерживает плотина безразличия, которую я, молодец, построила на совесть. Как, блин, старый мудрый бобер.
И в ту минуту, пока я потихоньку пытаюсь приходить в себя, появляется Авдеев.
Он даже одет почти точно так же, как в нашу первую встречу в спортзале, только теперь вместо спортивных штанов на нем мешковатые джинсы. Всегда думала, что такие вещи хорошо сидят только на субтильных юношах, но фиг там - они как будто специально скроены по его длинным ногам и еще больше подчёркивают бесконечный рост.
Хотя, справедливости ради, Дима ниже Авдеева всего ничего. Уступает в мышечной массе, но я в принципе не знаю больше никого, кто хотя бы немного приблизился к этому Кинг-Конгу.
— Папаааа! - кричит Стася и начинает иступлено выкручиваться у меня на руках. - Папа! - тянет к нему руки и больно колотит меня пятками по животу.
Я сжимаю зубы от боли, делаю шаг вперед и малышка буквально перепрыгивает к нему на руки, крепко обнимая за шею. Вадим прижимает ее к себе, что-то говорит на ухо, почесывая пальцами растрепанные волосы на затылке и она вдруг моментально успокаивается. Даже улыбаться пытается.
Бросаю взгляд на Шутова, но он уже успел нацепить свое фирменно выражение лица а-ля «каменный камень». Теперь под этой непроницаемой маской может хоть ядерный взрыв случиться - внешне об этом не узнает никто. Даже я, как бы больно ни было это осознавать.
— Марина где? - Вадим смотрит прямо на меня, хотя Шутова заметил сразу. Нетрудно догадаться, что он его нарочно игнорирует.
— Там, - киваю за спину. - Врачи уже приехали.
— Видел. - Наверное, имеет в виду машину «скорой помощи» возле дома.
— Тебе лучше не идти туда со Стасей, - пытаюсь его остановить, но моментально понимаю, что никакая сила не сможет сейчас оторвать их друг от друга.
Отца и дочь.
Не настоящего отца Авдеева.
И настоящего - Шутова.
В эту минуту я так сильно ненавижу Марину, что на секунду хочу, чтобы она больше никогда не вышла из той ванной. Осталась там навсегда. И почти сразу так же сильно начинаю ненавидеть себя за эту слабость.
— Ты в порядке, Валерия? - Он быстро проводит по мне взглядом, от которого хочется закрыться, потому что даже в этих совершенно безумных обстоятельствах, я не могу не думать о том, что у меня синяки под глазами, опухшие ноги и отросшие корни волос. - Кровь…?
— Все хорошо, - мотаю головой. - Узнай как Марина. Там… В общем, к тебе могут быть вопросы.
Бросив на меня последний взгляд, Вадим исчезает в коридоре. Моя голова рефлекторно поворачивается следом, потому что смотреть на его широченную спину - это что-то про мой личный фетиш. И тут же затылком чувствую пристальный взгляд Шутова.
Слишком резко отворачиваюсь, пытаясь скрыть «следы преступления», из-за чего на секунду темнеет в глазах.
— Вы трахаетесь - сквозь звон в ушах слышу его спокойный, абсолютно бесцветный голос.
— Нет.
— Строго говоря, это не был вопрос, Лори.
— Мы не трахаемся! - выкрикиваю на эмоциях. Звон в ушах усиливается, где-то внизу живота появляется раздражающая тупая боль.
Отбиваю руку Димы, когда он пытается помочь мне удержать равновесие.
Боль усиливается, но ко мне хотя бы возвращается зрение и слух.
— Ты ни хрена не знаешь о моей жизни, Шутов! - ору. Это худшее, что можно было сделать в такой ситуации: моя подруга истекает кровью, в доме полно незнакомых людей, испуганный ребенок и мужик, от одного вида которого у меня случается бешенство матки. Нужно просто заткнуться и молчать, отложить выяснение отношений до более удобного случая, но даже в моей идеальной плотине есть изъян, и называется он: «уже просто по хуй!» - Ты бросил меня! Ты просто меня бросил! А теперь появляешься как снег на голову, весь такой модный и с красивой улыбочкой, и думаешь, что все обо мне знаешь?! Знаешь что, Шутов? Ни черта ты обо мне не знаешь!