Сон в чужой постели

Глава 1

Я редко видела сны. Моя ночная жизнь была подобна чистому холсту — ни красок, ни образов. Я не видела снов, а если они и были, то наутро от них не оставалось и следа. В лучшем случае — размытые силуэты, приглушенные голоса, которые рассыпались в прах при первом же проблеске сознания.

Поэтому то, что случилось сегодня, было потрясением. Картина, в которой я очнулась, была не просто ясной — она была ослепительно яркой, прорисованной до мельчайших деталей. Я лежала на огромной кровати, и первое, что я осознала — это не моя кровать. Она была шире, массивнее. И, как быстро выяснилось, и второе, не пуста. В смутном полумраке, в нескольких сантиметрах от меня, лежал мужчина. Он лежал на животе, и его обнаженная спина, озаренная призрачным светом из окна, была повернута ко мне как немой укор, как воплощение чужой, незнакомой интимности.

Какое-то время — секунду, минуту, час? — я пребывала в подвешенном состоянии, в сладком и густом полусне. Мысли плыли лениво и бессвязно, словно капли масла в воде, не желая складываться во что-то цельное. Разум был похож на теплый кисель: мутный, вязкий, затягивающий любое логическое усилие. Я воспринимала мир целиком, сразу — и размытые очертания незнакомой комнаты в предрассветных сумерках, и тепло, исходящее от спящего тела, и тиканье часов где-то вдалеке. Все казалось одновременно абсолютно реальным, осязаемым до мурашек на коже, и в то же время призрачным, вот-вот готовым растаять, как дым.

И тут мужчина во сне пошевелился. Глубокий, спокойный вздох заставил его плечо дрогнуть, нарушив неподвижность скульптурной спины. Мое сердце на миг сбилось с ритма, замерло в груди колючим комом — и картина поплыла. Не было ни взрыва, ни таяния. Просто мир перевернулся одним-единственным морганием. Ослепительная яркость погасла, уступив место мягкому полумраку моей спальни. Давящая громада чужой кровати растворилась, и я почувствовала привычную упругость своего матраца. А вместо мурашек от чужой наготы — мягкая, пушистая ткань моей пижамы. И тишину комнаты прорезало размеренное, довольное мурчание. Рыжий комочек, свернувшийся калачиком в ногах, сладко посапывал, как будто и не переставал. Мой кот, мой «счастливчик», подобранный прошлой зимой и, кажется, до сих пор не верящий своему счастью.

«И что это было?» — прошептала я, словно боясь спугнуть остатки того призрачного мира, растворившегося в воздухе. Кот, разбуженный шепотом, лениво приоткрыл один изумрудный глаз, в котором читалось ленивое недоумение: «И чего это ты не спишь?» Натянув одеяло повыше — все-таки ноябрь за окном впустил в комнату предутренний холод, — я перевернулась на бок. Больше не было ни ярких картин, ни тревожных незнакомцев. Ночь, вернув себе права, продолжила свой черед — глухая, беззвездная и милосердно пустая.

***

Наутро я и думать забыла про тот сон. Мыслей о нем в сонной голове просто не оставалось — лишь одно сплошное, густое желание провалиться в подушку снова. Но будильник на тумбочке, у самого уха, звонил с безжалостной металлической настойчивостью. Кота, конечно же, и близко не было. В это время он обожал встречать рассвет на кухонном подоконнике, откуда открывался вид на еще не улетевших и уже суетящихся в кронах голубых елей воробьев. Мои окна на пятом этаже выходили прямиком на эти деревья — высокие, могучие, чудом уцелевшие в городской суматохе. Они стояли здесь еще со времен моей бабушки, за ними ухаживали когда-то всем двором.

С трудом отклеив голову от подушки, я побрела на кухню, где меня ждал лишь след от кошачьей морды на подоконнике. Завтрак прошел на автопилоте: чай был слишком горячим, а бутерброд — безвкусным. Сглотнув последний кусок, я наскоро набросила пальто и выскочила из дома, чувствуя, как ноябрьский ветер тут же забирается под воротник.

Вуз встречал меня гудящим муравейником. И среди этого потока сонных студентов, как маяк, стояла Ксюша. В ее руках дымились два стаканчика с кофе, а на лице расцветала знакомая, немного хитрая улыбка.

— Едва не проспала, — протянула она мне один стаканчик. — Пришлось применить секретное оружие. Двойная порция эспрессо.

Я с благодарностью приняла спасительный напиток, обжигая ладони.

— Ты мой спаситель, — выдохнула я. — Без тебя я бы уснула прямо на паре у Станиславовны.

Ксюша лишь понимающе подмигнула, забирая у меня рюкзак.

— Тащись за мной, соня. Сегодня нас ждет шесть пар, присутствие на которых должно повлиять на будущие автоматы.

И, ведомая ее энергией, я позволила себе раствориться в этом привычном, шумном потоке студенческой жизни, где снам и призрачным незнакомцам не было места.

Весь день прошел как в тумане, под аккомпанемент монотонных лекций и щемящей усталости в висках. Но к вечеру, словно второе дыхание, открылось давно забытое чувство — любопытство. Ведь сегодня, как мы и договаривались, предстояло посидеть в кафе с общими друзьями и тем самым новым парнем Ксюхи. Последние пару недель она не говорила практически ни о чем другом. Ее восторженные рассказы стали фоном моей жизни: «Он такой начитанный!», «У него потрясное чувство юмора!», «А представляешь, он разбирается в классической музыке!». Я уже мысленно нарисовала образ идеального, почти сказочного принца, и было до смерти интересно, насколько он соответствует картинке.

Кафе, которое они выбрали, оказалось уютным подвальчиком в самом сердце города, где от старого паркета пахло воском, а от камина — дымом и глинтвейном. Мы с Ксюшей пришли одними из первых, устроившись в глубоком кожаном углу. Она то и дело поглядывала на дверь, беспокойно теребя край шарфа.