Сопротивляйся

Глава 1

Оля

— Мне нравится Вера, у нее красивые волосы, — рассуждает мой пятилетний сын, неуклюже двигаясь в своем дутом зимнем комбинезоне. — Но я женюсь на Еве, мы уже договорились. А валентинку подарю Алине, она новенькая…

Звучит очень потребительски, но их отношения с Верой вообще не отличаются верностью.

— А как же Вероника? — интересуюсь я, ведь новогодний подарок достался именно ей, и это учитывая то, какой был конкурс.

— Она противная.

Ясно.

Девочки — это все, что занимает его голову в последнее время, хотя в прошлом году он считал их отвратительными созданиями природы.

Каблуки моих сапог вязнут в февральском снегу, и я боюсь оставить их там навсегда.

Не помню, когда в последний раз надевала шпильки и делала макияж. Кажется, в прошлом году на свадьбу своей двоюродной племянницы, но сегодня сам бог велел, потому что у меня свидание, и не с аниматорами детских дней рождения, а с мужчиной.

Его зовут Камиль Тхапсаев. Он хирург-травматолог. Один из лучших в городе. Ему тридцать пять, разведен.

Как это ни унизительно, но пару недель назад нас познакомили родители. Идиотизма ситуации добавляет то, что мы ни разу не встречались, только созванивались один раз. Я видела его фото, так что знаю, чего ожидать. От моего он отказался, сказав, что его родители называют меня «красавицей». Это очень лестно, но все равно рискованно.

Мне двадцать девять, и в этой жизни у меня был только один мужчина.

Один во всех смыслах.

Желудок сжимается, и, чтобы не дать этому дискомфорту трансформироваться в тугой узел боли в груди, я с внутренним рычанием изгоняю из головы все, что касается этого мужчины.

Глотаю воздух короткими вздохами, потому что даже через три гребаных года к глазам подкатывают слезы.

— Нахрен тебя… — шепчу, пряча лицо от промозглого ветра в капюшоне своей шубы.

Мы сворачиваем за угол нашей многоэтажки и огибаем ее, чтобы попасть на парковку, где Мишу должна ждать машина.

Во дворе и вокруг дома работают грейдеры, поэтому парковку здесь еще с утра запретили. В этом году столько снега, что город просто захлебывается.

Глядя себе под ноги, стараюсь не растянуться где-нибудь на тротуаре, моя обувь действительно не на каждый день.

— От тебя вкусно пахнет, — замечает Миша. — Это что-то новенькое, — рассуждает он.

— Да, это новые духи, — подтверждаю я.

— Мне старые больше нравятся. Можно мне не носить колготки? Они мне жмут между ног… — резко меняет он тему.

— Хм… — отвечаю на это неожиданное заявление. — Можем попробовать подштанники.

— Подштанники мне нравятся, — одобряет он.

Если бы все проблемы в жизни решались так просто.

Глядя на то, как бодро сын топает рядом, испытываю прилив нежности и просто представить не могу, как бы сложилась моя жизнь, если бы в ней не было Мишани. Как бы то ни было, мой сын не случайный залет и не необдуманное решение. Я хотела забеременеть. Мы оба этого хотели. Я и его отец. Я не смогу вычеркнуть его из своей жизни, как бы ни старалась. Он никуда не денется, потому что любит нашего сына, но от этого мне только больнее.

Сегодня суббота, и с утра день был солнечным, но к пяти вечера небо затянуло серыми облаками, и стало хмуро.

Понятия не имею, чем закончится сегодняшний вечер. Я разучилась флиртовать с мужчинами. Единственный мужчина, которому принадлежит все мое внимание в последние три года, — это мой сын. Я ушла в своего ребенка с головой, наверное, моя мать права — мне давно пора что-то менять, и это должен быть не ремонт в квартире, а что-то посерьезнее.

— Папа! — заливается громким криком Миша, срываясь с места.

Запнувшись, вскидываю голову и вижу припаркованный впереди внедорожник «Мерседес».

Сердце обрывается, но я беру себя в руки так быстро, как только могу.

Вдоль машины, прижав к уху телефон, вышагивает мой бывший муж, Руслан Чернышов.

Обернувшись, он разворачивается к нам и слегка расставляет ноги, ожидая, когда сын врежется в него на полном ходу.

Когда наши глаза встречаются, я натягиваю на лицо маску фальшивого дружелюбия.

Ветер бросает ему на лоб прядь темно-русых волос. Широкие плечи обтянуты дорогой черной шерстью пальто. Под ним у него деловой костюм, правда, галстук он успел снять, и пара верхних пуговиц расстегнута. От этой детали сердце снова предательски сжимается, но я научилась давить эти реакции. Сжимая озябшие пальцы в кулаки, двигаюсь следом за Мишей.

В последнюю встречу с бывшим мужем мы разругались так, что сын расплакался. Для его морального здоровья я решила, что лучше всего будет с его отцом вообще не пересекаться.

Это было почти полгода назад.

Я не истеричка, но он столько раз отменял их встречи, что у меня лопнуло терпение, и я сорвалась. Ведь это я, а не он, наблюдаю, как в глазах Мишани гаснут огоньки, после того как он бесплодно ждет папу целый день.

Мне плевать на то, что у мэра полно дел. Плевать на то, что у него не выходит выстроить для себя нормальный график жизни, чтобы в нем нашлось место для сына. Все это его проблемы, не мои. Ни одна из его трудностей за последние три года меня не касается. С тех пор как мы развелись.

Глава 2

Оля

Салон БМВ пропитан ароматом мужского парфюма. Запах приятный и без перебора, но это немного обескураживает, потому что он чужой. К этому нужно привыкнуть.

Из-за этой реакции я чувствую себя выбравшейся из леса дикаркой, отвыкшей от посторонних мужчин, кроме своего отца и брата. К тому же мой затылок слегка печет, но я не буду оборачиваться. Ни при каких обстоятельствах. Это мой день. Мой вечер.

— Ого… — Камиль смотрит на меня с белозубой улыбкой. — Пожалуйста, скажи, что ты Оля.

— Это я, — улыбаюсь ему в ответ.

— Уфф… — выдыхает, охватывая горящим взглядом всю меня целиком. — Я счастливчик.

У него узкое лицо и темно-карие глаза. В уголках губ и глаз морщинки, я бы сказала, что этот мужчина «в самом соку» и ничуть не хуже, чем на фото. Тело у него худощавое, но слабаком его не назовешь. Он высокий и в отличной форме.

— Ты меня не знаешь, — смеюсь я.

— Очень хочу узнать, — чешет свою бровь.

— Давай попробуем, — пытаюсь звучать беззаботно.

Между нами есть легкая неловкость, но ведь мы не старые друзья. И раз уж на то пошло, мы потенциальные любовники. Но я не могу думать об этом, пока «Мерседес» Чернышова не уберется с парковки.

— Это твой бывший? — мотает головой в сторону лобового стекла Камиль.

Скрепя сердце, перевожу глаза на окно и вижу, как Руслан помогает Мише забраться в детское кресло на заднем сиденье. Захлопнув дверь, он огибает машину и на ходу оборачивается.

Быстро отведя глаза, говорю Камилю:

— Да.

Я рассказала ему о том, что разведена, но личность Чернышова оставила в тайне. Не думаю, что его статусу повредят «сплетни», но все равно оставляю лишнюю информацию за кадром, как выдрессированная годами нашей совместной жизни собака. Ему не нужно было объяснять мне простых вещей, если дело касалось его карьеры, я дрессировала себя сама. Училась выстраивать дистанции, чтобы не подпускать близко к его частной жизни сомнительных людей. Вокруг него таких было полно. Ему многие завидовали. Парень, вчера окончивший университет, создает проект по благоустройству города и выигрывает тендер. Он стал любимчиком в мэрии. Мгновенно. Талантливый, амбициозный и работоспособный.

Я им гордилась. Так сильно. А он был счастлив.

Эмоции комом собираются в горле, и, чтобы его прогнать, втягиваю в себя чужой запах салона, в котором решаю поскорее освоиться.

— Ну что, готова к приятному вечеру? — обаятельно улыбается Камиль.

— Я же пришла, — напоминаю ему, пристегивая ремень.

— Я занудный? — тихо смеется он.

— Ты самокритичный, — улыбаюсь.

Я расслабляюсь даже раньше, чем машина добирается до первого светофора.

Настроение идет в гору с каждым километром, это отлично.

Я не чувствую дикого влечения, но и в задницу его.

Я отдала восемь лет жизни мужчине, которого слишком сильно любила. Именно поэтому я никак не могу переварить эту боль. Даже три года спустя. Я только надеюсь, что ему так же больно, как и мне, ведь это не я все разрушила.

— Там сзади цветы, — говорит Камиль. — Черт. Я не знал, куда их пристроить. Попробовал на панель, потом переложил назад. Как дурак, ей-богу.

Обернувшись, я вижу букет красных роз. Терпеть не могу розы, но не стала бы его расстраивать ни при каких обстоятельствах.

— Потрясающие, спасибо, — как ни странно, мой голос звучит искренне.

Камиль улыбается, глядя перед собой.

Пока машина двигается по городу, болтаем.

— Так ты репетитор? — интересуется он.

— Да, английского языка.

— Закончила факультет иностранных языков?

— Угу. Как прилежная дочь, на одни «пятерки».

— Умница какая, — хмыкает он. — И сколько языков ты знаешь?

— Ну… — тяну заговорщически. — Четыре.

— Огласите список, — салютует он.

— Английский, немецкий, латынь и матерный.

Камиль смеется, а я улыбаюсь, чувствуя себя раскованно как никогда.

О том, что бывший муж платит мне алименты, на которые можно было бы спокойно жить, не работая, я также не распространяюсь.

Иногда мое положение меня злит.

Я завишу от него.

Мы никогда это не обсуждали, но оба об этом знаем. Я смогла хоть как-то начать работать, только когда Мише исполнилось три года. Это было непросто, к тому времени мой диплом покрылся просто катастрофической пылью.

В нашей семье будет только одна карьера, это было понятно с самого начала. У нас все было по плану. Свадьба, после того как я получила диплом, через год я забеременела.

Наша жизнь стала другой в одну минуту.

Беременность, новый дом, рывок в его карьере, бесконечные командировки…

— Я открою, — останавливает меня Камиль, когда хочу самостоятельно выбраться из машины.

Глава 3

Оля

— Оля? — слышу осторожный вопрос за спиной и оборачиваюсь, нос к носу сталкиваясь с эффектной блондинкой в норковой шубе, замшевых сапогах-гармошках на шпильках и зеленой бейсболке с брендовым логотипом на лбу.

Очень стильно.

В отделе бытовой химии городского гипермаркета она выглядит настолько инородно, что стоящий рядом мужик ставит бутылку стеклоочистителя мимо полки.

Даже несмотря на ее шпильки, мой рост позволяет нашим лицам находиться на одном уровне, и от такого близкого контакта мои глаза расширяются.

— Маша? — присматриваюсь к лицу, на котором сильно изменилась форма носа. — Новикова?

Пухлые губы, узкий прямой нос, скулы тоже заострились…

— Обалдеть… — осматривает меня с головы до ног бывшая одногруппница. — Прие-е-ет!

С радостным писком она обнимает мои плечи, взволнованно смеясь.

Меня встряхивает не меньшая радость, отдаваясь приливом счастья в сердце. Обнимаю ее в ответ, и мы качаемся из стороны в сторону, как неваляшки.

Запах ее духов повсюду. Так пахнут только оригинальные духи, которые прибыли из-за границы.

— Машка… — смеюсь, отстраняясь. — Я бы тебя не узнала…

Она выглядит как рублевская жена. С полным набором белоснежных виниров и ламинацией волос.

Я действительно шокирована.

— Это пластика, — отмахивается Маша. — Любимка моя… — восклицает на эмоциях. — Дай на тебя посмотрю…

На первом курсе мы были не разлей вода. Везде таскались вместе. Она свела мою девичью фамилию Любимова к «Любимке», потому что имела склонность к уменьшительно-ласкательным прозвищам, которые давала всем подряд.

Мы были подругами.

Я никогда не тосковала по студенчеству. Человек, ради которого я отодвинула всех своих друзей и подруг, всегда шел только вперед, смотрел только в будущее. Я делала так же. Рядом с ним мне всегда хотелось жить здесь и сейчас. Отличный урок, я до сих пор цепляюсь за ЕГО чертову логику.

— Оля, ты красотка, — проводит рукой по лежащим на моем плече волосам. — Не изменилась. Вообще…

— Маш… — смотрю на нее в ответ. — Красотка — это ты.

Она выглядит стопроцентно фотогенично.

Она выглядит как голливудская фотомодель.

Я знаю, что хорошо выгляжу, но рядом с ней у любой сдуется самооценка.

В университете она была девочкой из провинции. Ее родители жили где-то глубоко в области, она выбиралась к ним два раза в год и то, потому что «надо». Она слишком любила город, жила в общежитии, обожала тусовки и парней. Короче говоря, была моей противоположностью. Я жила с родителями и слыла разборчивой до тошноты, потому что привести в дом парня в нашей семье можно было только в качестве потенциального зятя.

Это она познакомила меня с Чернышовым…

Она вынесла мне мозг своей влюбленностью в «этого Руслана». А я, как последняя сука, влюбилась в него еще сильнее.

Мне было так стыдно смотреть ей в глаза, после того как мы с ним начали встречаться, но она влюблялась каждую неделю, поэтому мы даже поссориться как следует не смогли.

А потом моя жизнь закрутилась вокруг него и его друзей. К третьему курсу мы с Машей почти не общались. В тот год она уехала на практику в Германию и не вернулась. Я слышала, что она там вышла замуж, это было ужасно на нее похоже.

Она была отличной подругой, а я дерьмовой.

— Я уже полчаса за тобой хожу, — тараторит Маша. — Думаю, ты это или не ты…

— Я бы тебя не узнала.

— Ну, значит, я не зря столько бабок потратила, — весело смеется она.

— У тебя акцент… — улыбаюсь, впервые за много дней чувствуя себя невероятно живой.

С ней рядом даже мертвец, твою мать, воскреснет.

На мне белый пуховик, и хоть он в тренде на сто процентов, я рядом с ней домохозяйка.

— Гражданство Италии наложило отпечаток, — смеется она.

— Италии?! — изумляюсь. — А как же Германия?

— Это была ошибка, — звонко хохочет.

В кармане моей куртки звонит телефон.

— Блин… подожди минуту… — прошу я Машку.

Она соединяет большой и указательный палец, показывая мне «о’кей».

— Да, Мишань? — говорю, отвернувшись к полке с туалетной бумагой.

— У меня выпал зуб, — сообщает он.

— Что?!

Прекрасно.

Я ждала этого всю неделю, а все сливки достались его отцу.

— Ну, я же сказал, зуб, — повторяет мне со строгими интонациями.

— И как он выпал? Сам?

— Нет, папа дернул за него, и он выпал.

Что за, мать твою, самодеятельность?

Почему Чернышов вечно делает то, о чем его не просили?!

— Тебе было больно? — спрашиваю с раздражением, которое не получается задушить.

Глава 4

Десять лет назад…

Оля

— А если кто-нибудь настучит? — обращаюсь к затылку своей подруги Маши.

Быстро двигаясь по узким коридорам студенческой общаги впереди меня, она успокаивает:

— Не настучит. За такое можно в глаз получить.

Обшарпанные стены выкрашены зеленой краской, которая местами облупилась, под ногами столетний линолеум, который будто на гвозди прибили.

В студенческой общаге нашего универа я второй раз в жизни за полтора года обучения. Первый раз я приходила к Машке в гости, а сегодня я собиралась побывать на супер-пупер-попойке с пятикурсниками. В отличие от нее, я живу дома, с родителями, и меня отпустили в общагу, чтобы «готовиться к коллоквиуму».

Я нервничаю, потому что в общагу проникла нелегально и не хочу, чтобы меня вышвырнули отсюда посреди ночи. У нас тут октябрь, а не май, и мне придется до утра шататься по улицам, потому что на такси до дома у меня денег нет.

— Ну а если настучат? — не унимаюсь я. — Я не хочу из универа вылететь.

— Господи, ну какая же ты задротка, — возмущается Машка, сворачивая на лестничный пролет. — Руслан — председатель студсовета и в профкоме тоже заседает, так что никто тебя не отчислит.

— Твой Руслан? — уточняю я, спускаясь по лестнице вслед за ней.

— Да, — хихикает она.

Она познакомилась с этим парнем, когда дежурила в своей секции. Она мыла полы в коридоре, а он проходил мимо и галантно предложил помочь, то есть сделал это за нее. Помыл эти полы.

Машка отлично вертит парнями. Внешность позволяет, и язык у нее подвешенный.

Этот парень, Руслан, пригласил ее на сегодняшнюю тусовку, а тусовки Машка обожает больше всего остального. Я тоже не ханжа, но помню о том, что нам завтра на занятия.

На подруге короткое леопардовое платье-стрейч, а на мне ее юбка-солнце, которая должна быть до колен, но я выше Новиковой на десять сантиметров, поэтому у меня едва прикрыта середина бедра. На ногах у нас обеих домашние тапки, просто суперстайл.

— Слышишь? — ускоряется она.

Я слышу.

Когда спускаемся на один пролет, попадаем в другое измерение.

Снизу доносится музыка и хохот.

И это в девять вечера.

В нос ударяет запах сигаретного дыма, потому что на подоконнике курят две девушки, а еще ниже, на площадке перед дверью в комнату номер 440 тусуется человек пять парней.

Они с любопытством на нас поглядывают, а Машка объявляет:

— Салют!

— Прошу, — открывает один из них для нас дверь.

Их слишком много, и, чтобы глаза не разбегались, как у дурочки, я опускаю их в пол. Это еще хуже, потому что выглядит так, будто я стесняюсь. Но я и правда стесняюсь, не зная, как себя вести. Эти парни слишком взрослые даже на первый, очень быстрый, взгляд, а с такими я никогда не общалась.

Я чувствую на себе взгляды, когда прохожу мимо, и от этого смущаюсь еще больше.

— Привет, — бормочу под нос, переступая порог вслед за Машкой.

Глядя через ее плечо, передергиваюсь и натягиваю на похолодевшие пальцы рукава водолазки.

Ого…

Это очень большая комната. Человек на семь, не меньше. И у нее есть свой балкон, двери открыты настежь, поэтому по полу гуляет сквозняк.

Повсюду народ, на балконе тоже. Они валяются на кроватях, гогочут. В углу парень играет на гитаре, и вокруг него подпевающая кучка девиц.

Я здесь никого не знаю…

Ни единого человека, кроме Маши.

— Пошли… — тянет меня за руку.

Тащит мимо общего стола, за которым играют в карты, к кровати, поперек которой лежат два парня с пивными стаканами в руках. Один щуплый, но очень симпатичный, а второй высокий, спортивный брюнет в футболке «Металлика».

— Привет, Рус, — объявляет Машка, притормозив нас обеих напротив этих двоих.

Тот, что крупнее, выпрямляется, глядя снизу вверх, и я пялюсь на него осторожно.

Симпатичный.

Широкие плечи, длинные ноги, обтянутые синими джинсами. Короткая стрижка и расслабленный взгляд очень голубых глаз, который он переводит на Машку.

— Привет, — он улыбается, приподняв вверх уголки полных губ.

— Это Оля, — подруга машет в мою сторону рукой и принимается накручивать на палец прядь своих светло-русых волос. — Как дела?

— Хорошо, — встает он. — Привет, — бросает на меня мимолетный взгляд.

— Привет, — отзываюсь, переминаясь с ноги на ногу.

Он очень симпатичный.

И подкачанный.

Здесь, в общаге, есть спортзал, судя по всему, он оттуда не вылезает.

Правда, я вижу, что на плече его футболки разошелся шов, да и вообще, она вся застиранная. Аппликация на широкой груди солидно осыпалась, и я не думаю, что он продолжает ее носить, потому что она какая-то особенная, судя по тому, как стоптаны его кроссовки.

Глава 5

Девять лет назад

Оля

— Позови лучше Машу, — прячу от него глаза, опуская взгляд на руки и зажатый в них бокал.

Я была бы последней сукой, если бы ушла с ним с тусовки, на которую подруга притащилась ради него.

— На меня что, очередь? — усмехается.

Когда поднимаю на него глаза, вижу, что на самом деле он не смеется. Смотрит в мое лицо исподлобья, и его полные губы не улыбаются.

— Я в любом случае не из твоей очереди, — смотрю на его прямую сильную шею с выпирающим кадыком.

Десять минут назад я даже не знала о его существовании, а сейчас мне хочется его потрогать. Его предплечья покрывают темные гладкие волоски, на запястьях и ладонях проступают вены, а на груди под футболкой угадываются мышцы.

— Я в любом случае не дал бы тебе стоять в очередях, — парирует он.

— Ты даже имя мое не запомнил, — смотрю на него.

— С чего ты взяла?

— Интуиция.

— У меня нет проблем с усвоением информации.

— Тогда как меня зовут?

Подняв одну из сложенных на груди рук, он чешет пальцами подбородок и раздумывает пару секунд, после чего спрашивает:

— Если скажу, пойдешь со мной?

Я почти уверена в том, что он не знает моего имени. Почти уверена, что все это блеф, но почти — это не факт, поэтому не спешу с ответом, заранее мучаясь угрызениями совести и стыдом перед Машкой.

— Ты нравишься моей подруге, — говорю ему.

— Ладно, — «переобувается» он. — Давай просто прогуляемся. Общага еще только через два часа закрывается.

Облизнув губы, снова ищу глазами Машу, но мое сердце уже сорвалось с цепи. Ее заслоняет какой-то парень, и я перевожу глаза на Руслана, прикидываю, как он будет выкручиваться, если и правда блефует. Но выглядит он так, будто у него все под контролем. Терпеливо ждет, слегка выгнув темные, густые брови, под которыми блестят голубые глаза.

Просто прогуляться — это не преступление. Это дохлая отмазка для моей совести, но я вынуждена ее заткнуть, потому что чертовски хочу узнать, блефует он или нет.

Допив свое вино одним глотком, говорю:

— Договорились.

Посмотрев на мои губы, он еле заметно улыбается и объявляет:

— Ты Оля.

Твою мать.

Он забирает у меня стакан и ставит его на стол.

— Пошли, — подхватив мой локоть, ведет к выходу и по пути снимает с крючка черную дутую куртку, которую зажимает под мышкой. — Где твои вещи? — спрашивает, когда выходим в коридор.

Его пальцы все еще сжимают мой локоть.

Не сильно, но так, будто он боится, что я собираюсь убежать.

Мне восемнадцать, я умею вести себя с парнями, но он пятикурсник, и внутри я вибрирую от волнения, ведь даже невооруженным глазом видно, что мои одногруппники рядом с ним — кучка детсадовцев.

Я не собираюсь убегать, но и позволять многого не собираюсь.

Я не шлюха.

Может, один поцелуй, и все.

Мне нужно вернуться через час или два, иначе Машка откусит мне голову.

— В триста первой… — машу рукой на лестничный пролет, напротив которого мы стоим.

Все время, пока идем до Машкиной комнаты, я чувствую за своей спиной его присутствие. Шурша курткой, он одевается на ходу и, когда выхожу из комнаты, одетая в новенькое пальто с меховым воротником, которое подарили на день рождения родители, вижу, что он ждет меня, пристроив к стене свое мощное плечо.

Машкина соседка закрывает за мной дверь, поворачивая замок, а Руслан прогуливается глазами по моим ногам, обутым в кожаные сапоги до колена, вверх по пуговицам пальто и останавливается только тогда, когда его взгляд добирается до моего лица.

Мне под кожу будто запустили фейерверк.

Я вдруг понимаю, что он смотрит на меня вообще небезобидно. Я даже не уверена, что на меня когда-то вот так смотрели парни. Оценивающе.

Пусть смотрит.

Мне не жалко.

У меня «ноги от ушей», как любит выражаться моя мама.

— Готова? — отталкивается от стены.

— Да, — пожимаю плечом и нахлобучиваю на голову шапку.

Руслан надевает свою — черную и обтягивающую, которая сильно ему идет.

С каждой минутой он кажется мне все красивее и красивее, я замечаю то, чего не видела раньше. Что нос у него крупноват, как и губы, но все вместе это выглядит отлично.

На улице октябрьский туман и промозгло, но я не успеваю убрать руки в карманы, потому что моя ладонь вдруг оказывается в большой и сильной руке парня, с которым мы познакомились двадцать минут назад!

Поймав мой взгляд своим, как ни в чем не бывало дергает меня за руку, заставляя сбежать вслед за собой с крыльца.

Глава 6

Десять лет назад

Оля

— Ты живешь один? — мне стыдно оттого, что этот вопрос я задаю уже тогда, когда остановка, на которой мы сошли с автобуса, осталась в пяти минутах ходьбы позади.

Сжимая мою ладонь, Руслан тянет меня вслед за собой, будто боится, что я убегу.

Мне нужно было бежать еще полчаса назад. По крайней мере, для того чтобы остаться хорошей подругой Машке! Но на один мой шаг назад, у него два вперед.

Он выпускал меня из рук только для того, чтобы я могла зайти в автобус и из него выйти. Пока мы ждали общественный транспорт, Руслан закрывал меня собой от ветра, обняв со спины и прижимаясь холодным носом к моей щеке, чтобы слышать то, что говорю ему я, и чтобы я слышала, о чем говорит он сам.

— Нет, но у меня отдельная комната, — отвечает, проводя нас через квадратную арку и маленький тоннель внутрь большого двора с панельными пятиэтажками. — И моего соседа сегодня нет дома.

Двигается торопливо, то и дело поглядывая на меня, будто проверяет, на месте ли я.

Мои губы горят и пульсируют.

Никогда парни не целовали меня так. Никогда так не трогали. С обещанием и напором, которому я сдаюсь, а он и не оставляет выбора. Руслан не делает вообще никакой тайны из того, чего хочет. Мы целовались в полупустом автобусе, и он вжимал меня собой в стену так, что дрожь и электрические разряды до сих пор носятся по телу.

Его тело дрожало, и на пять секунд мне показалось, что он себя не контролирует.

Я и сама трясусь с головы до ног.

Меня лихорадит, потому что я тоже хочу. Хочу его. Хочу заняться с ним сексом. Я знаю, что значит «хотеть» парня, но все, что случалось со мной до этого, больше не считается.

От волнения я даже не запоминаю дорогу, абсолютно уверенная в том, что самостоятельно ни за что не найду его квартиру. Она на втором этаже, и как только мы оказываемся внутри, его горячий язык раздвигает мои губы.

Я пьяная от вкуса этого парня.

Руслан толкает меня к стене в полной темноте. Быстро расстегивает мое пальто, и я забрасываю ногу на его бедро. Он тут же сжимает его, просунув под юбку ладонь, и ударяет своими бедрами между моих.

— М-м-м… — из глаз вылетают искры.

Сдергиваю с его головы шапку и зарываюсь пальцами в жестковатые волосы.

Нащупав выключатель, он щелкает по нему, и в прихожей загорается свет.

Его взгляд такой горячий. На моем лице, на моих губах. Он должен слышать стук моего сердца, потому что оно молотит по ребрам со всей дури.

— Мне нужно в туалет… — смачиваю слюной пересохшее горло.

— Вторая дверь по коридору, — говорит хрипло, отстраняясь.

В ванной повсюду мужские прибамбасы. Бритвенные станки, подаренные на двадцать третье, полотенца и носки, развешанные по старой облупившейся батарее.

От ветра и возбуждения мои щеки алые.

На белье мокрые пятна. Я не помню себя такой мокрой. Никогда.

Мою руки, глядя на припухшие от поцелуев губы.

Руслан вышагивает по комнате, в которую открыта дверь.

Там старый разложенный диван, рабочий стол с компьютером и покосившийся древний шкаф. Я не питаю иллюзий по поводу съемного жилья, и мне не до обстановки.

В районе паха у хозяина так выпирают джинсы, что у меня каменеют соски и между ног тянет.

Проведя по волосам рукой, он кладет руки на пояс и смотрит на меня напряженно.

— Хочешь фильм посмотреть? — спрашивает.

— Угу… — одергивая рукава джемпера, сажусь на диван.

Сначала на край, потом подбираю под себя ноги.

Запустив какой-то фильм, Руслан задергивает на окне штору и закрывает дверь в комнату. И за это время в его ширинке становится только теснее, хотя он и делает вид, будто ничего особенного не происходит.

Сжимаю бедра, пытаясь на него не пялиться, но я как заряженная боеголовка и слежу за каждым его движением исподлобья.

Подойдя к дивану, берет лежащую на краю подушку и перебрасывает ее к изголовью. Укладывается на нее, вытягивая ноги и забрасывая за голову руки.

Из колонок бахает музыкальная заставка знаменитой киностудии, и я укладываюсь на диван рядом с Русланом.

Прижимаюсь к его боку всем телом, перебросив через плечо волосы, чтобы он их не придавил.

Его руки тут же смыкаются вокруг меня.

Наконец-то я чувствую его запах.

Утыкаюсь носом в его футболку и вдыхаю, зажмурив глаза.

Она свежая. Пахнет чистотой.

Его тело вокруг меня очень подкачанное. Крепкое и теплое.

От тепла мне хочется, твою мать, замурлыкать!

Приподняв голову, я смотрю в его лицо.

Крылья его носа подрагивают, челюсти чуть напряжены.

— Что за фильм? — почему-то шепчу я.

Глава 7

Наши дни

Оля

— Ты здесь надолго? — обращаюсь к Машке, пристегивая ремень в ее машине.

Это красный «БМВ» в полной комплектации. За рулем чего-то попроще ее представить сложно.

Запах ее духов вводит меня в беззаботный транс.

— Откуда машина? — улыбаюсь я.

— Взяла напрокат, — отмахивается, устраиваясь за рулем. — Такая кутерьма, не пешком же ходить. Приехала обновить документы по гражданству, недели на две. Но столько волокиты, ты не представляешь, — взмахивает она рукой, на которой красуется огромный бриллиант.

— Отлично представляю, — заверяю ее. — Я ведь здесь живу.

Я вбиваю свой домашний адрес в навигатор телефона и креплю его на панели, нажав «поехали».

— Господи, да проезжай ты уже, — закатывает она глаза, глядя в боковое зеркало. — Я была уверена, что вы давно отсюда уехали, — сдает назад, выезжая с парковки. — Знаешь что? Я тебя сегодня не отпущу, — осеняет ее. — Такая встреча! Пусть Чернышов подвинется!

Ее слепая уверенность в том, что мы все еще вместе, портит мои нервы. Эта дебильная убежденность преследовала меня повсюду на протяжении последних трех лет. От общих друзей, близких и дальних родственников, соседей и просто знакомых. Удивление, сожаление, а потом любопытство.

Всегда любопытство и желание заглянуть «в трусы» нашему браку.

Я не обсуждала это ни с кем и никогда. Долгое время у меня был только один советчик в любых вопросах. Один авторитет, чье мнение я ставила во главу угла. Убивать эту привычку было сложнее, чем другие. Я как инвалид, у которого выбили из руки костыль. Домашний цветок, который держали под стеклянным колпаком. Но ведь такой я и была. Домашней девочкой, которую сдали с рук отца на руки мужа. Все тяготы жизни тащат его плечи… а мои… мои для того, чтобы он мог ни на что при этом не отвлекаться.

Раз уж сегодня такой необычный день, решаю послать все к черту и объявляю:

— Мы в разводе.

— Что?! — слышу шокированный вопрос. — Ты шутишь?!

Пфф…

— Не-а, — откинув солнцезащитный козырек, провожу по губам пальцем и распределяю по ним малиновый бальзам.

Машка ведет машину молча пару минут, потом выдает:

— Мой мир не будет прежним.

Мой тоже, но это проходит.

— Перестань, — смеюсь, глядя на украшенную неоновой подсветкой городскую телебашню.

— Нет, ну правда! — восклицает она. — Вы же были как половинки. Он так на тебя смотрел… и ты на него. Мне кто-то присылал ваши свадебные фотки. Я жила с надеждой, что любовь существует. Настоящая. А не вот эта вся херня. Херни у меня как грязи, а любовь где-то ходит, бродит… хоть Париж, хоть Лондон. Оль… как же так?

Искренняя печаль в ее голосе вызывает желание пожалеть не себя, а ее. Это веселит.

— Любовь проходит, — говорю ей. — Но она существует.

В моем случае первое утверждение абсолютное, полное вранье, именно это мешает на каждом шагу. И бесит не меньше.

— И давно?..

— Три года, — пожимаю плечом.

Маша смотрит на дорогу, кусая пухлые губы.

— И… где он сейчас? — спрашивает осторожно.

— Вон там, — киваю на огромный билборд, который украшает проносящуюся мимо обочину дороги.

— Твою мать! — восклицает Маша, чуть сбавляя скорость и вытягивая шею. — Мэр?! Хотя… чему я удивляюсь… это же Чернышов…

Бросив быстрый взгляд на огромный баннер, вижу очень удачную фотографию, с которой на меня смотрят знакомые голубые глаза.

— У тебя мужик есть? — спрашивает она.

— Есть, — говорю весело. — Нужно как раз батарейки поменять, а то пашет без выходных.

Машка начинает гоготать, я тоже улыбаюсь.

До меня с запозданием доходит, что я могла бы похвастаться не вибратором, а Камилем, но он просто выскочил из головы.

— Хватит обо мне, — объявляю. — Расскажи о себе.

— Три мужа, и с каждого хоть какой-то шерсти клок, — фыркает она. — Европейские мужики — это отдельная песня, это на две бутылки вина история, не меньше. Значит так, едем кутить! — приходит она к очередному заключению. — В клуб!

— В какой клуб? — смеюсь я. — Песком трясти?

— Сейчас у племянника спрошу, где тут могут оторваться две незамужние девушки.

Несмотря на всю нелепость, эта идея не вызывает у меня отторжения.

Она вызывает желание натворить какого-нибудь дерьма.

В конце концов, это Машкина историческая обязанность — втягивать меня в разного рода истории, например, в поездку на дачу какого-то парня, с которой мы удирали ночью в непроглядной темнотище.

Кажется, за десять лет ничего не изменилось!

— Да? — требует, пища и хлопая ладонями по рулю.

— Мне завтра вставать в семь… — опускаю в ладони лицо и стону. — У матери день рождения, нужно помочь с готовкой…

Глава 8

Десять лет назад

Оля

За две минуты до звонка я уже собираю со стола свою лекционную тетрадь и сканворд, в котором зависала последние полчаса.

Просто это помогает сосредоточиться, но не сегодня.

В моей сумке все сложено в идеальном порядке, но сегодня я пихаю туда свои вещи без системы.

У меня саднит между ног, хотя уже часов двенадцать прошло, с тех пор как я лишилась девственности.

Боже, у меня до сих пор мажет кровью, и тело какое-то разбитое. Ватное!

Неудивительно, ведь я спала шесть часов, а может, и того меньше.

На щеках раздражение от мужской щетины. На шее засос…

Я проспала первую лекцию, но успела на вторую, а вот моя подруга ни на ту ни на другую не явилась.

Судя по всему, вечеринка удалась.

Выскользнув за дверь аудитории одной из первых, замираю на месте, натыкаясь взглядом на широкоплечую одинокую фигуру, подпирающую стену прямо напротив двери.

Взгляд двух ярких голубых глаз направлен прямо на меня. Их владелец сложил на груди руки и слегка откинул на стену голову. На нем знакомая мне куртка, джинсы и кроссовки, под курткой черная водолазка.

У меня явное смещение восприятия, потому что, глядя на него, я с приступами тахикардии думаю о том, какой он красивый. Это то, что с первого взгляда вчера вечером для меня было совсем неочевидно.

Его волосы слегка растрепаны, но лицо гладко выбрито.

Я сбежала из его квартиры, как только открыла глаза. Это было почти в девять утра.

Он спал трупом, выставив на всеобщее обозрение свою голую задницу, которую я прикрыла одеялом.

Меня вытрясло с его дивана, потому что я боялась услышать что-то вроде вежливой просьбы покинуть помещение, приправленное обещанием позвонить когда-нибудь.

Я не шлюха.

Поэтому ушла сама.

Прогулявшись ладонью по ремешку своей сумки, смотрю в его глаза, не собираясь подходить к нему первой, но мандраж оттого, что он узнал, где меня искать приблизительно за три с половиной часа, уже раздирает на части.

Как и мелькающие в голове картинки, которые не дали мне написать ни единого слова на этой лекции.

Смотрим друг на друга в течение минуты.

Если это игра в «кто кого», то я упрямая.

Я не подойду первая.

Ни за что.

Он продвинутый мальчик из-под Москвы. Это особая категория людей. У них игровые приставки появились на пять лет раньше, чем у меня компьютер. Они считают нас провинциалами и смеются, если девушка боится слова «минет». Я это знаю, потому что мои двоюродные братья из той же оперы. И Руслан — один из них. Он не пытается выделиться из толпы. Ни шмотками, ни прочей мишурой. Он уже «особенный», и ему доказывать ничего не надо.

Я не собираюсь бегать за ним, пусть не надеется.

Сердце бухает в груди.

Я даже толком не умылась.

Я выгляжу употребленной!

Оттолкнувшись от стены, он ждет, пока разделяющий нас людской поток схлынет, а потом медленно трогается в мою сторону.

Остановившись в полушаге, смотрит на меня сверху вниз и хрипло говорит:

— Ты забыла сказать «пока».

— Пока, — чуть задираю подбородок.

— Привет, — отвечает размеренно.

Опускает глаза на мои губы, смотрит на мою шею.

Я помню его рот на себе так отчетливо, что тянет живот.

В дневном свете голубизна его глаз меня гипнотизирует, но я почти отрепетировала свой ответ.

— Я не шлюха. Я не дам тебе свой номер.

— Он у меня уже есть.

— И зачем он тебе?

Помолчав, он обводит взглядом коридор, а потом лезет в задний карман джинсов и достает оттуда телефон. Роется в нем, после чего прикладывает к уху.

В моей сумке играет музыка.

Достав свою «моторолу», вижу входящий с неизвестного номера и закусываю губу, прежде чем ответить.

— Алло?

Гул в динамике идентичен тому, что нас окружает.

Смотрю в лицо напротив и хочу улыбаться, но слишком волнуюсь, у меня колени трясутся.

— Привет, это Руслан, — говорит он в трубку.

Его голос касается меня со всех сторон. Глаза зажали мои в капкан. Я не отвернусь. Ни за что.

— Привет, — отвечаю беспечно.

— Проснулся, а тебя нет. Расстроился. Как ты, ничего не болит?

— Кое-что болит, — чувствую, что краснею.

Мы говорим об этом посреди коридора!

— Второй раз был лишним, — терзает мой взгляд своим.

Глава 9

Наши дни

Оля

— Посмотри, — Маша тычет подбородком мне за спину. — Они еще не в курсе, что после двадцати пяти кожа перестает вырабатывать коллаген.

Обернувшись, вижу кучку девушек, подпирающих барную стойку. На вид им от восемнадцати до двадцати, и все как на подбор хорошенькие. Как раз тот самый случай, когда в душе должна скрестись черная зависть.

У меня вырывается смех.

Машка тоже смеется, забираясь на барный стул и опуская на стойку сумочку. Свою я зажимаю под мышкой, усаживаясь рядом.

За нашей спиной танцпол, и от музыки закладывает уши.

— Можно нам что-нибудь покрепче?! — кричит Машка бармену, подавшись вперед.

На подруге короткие, блестящие, зеленые шорты и обтягивающая кофта с одним рукавом. Даже если навести на нее прожектор, мало кто поймет, что ее кожа не вырабатывает коллаген уже почти пять лет.

Возникший рядом с ней молодой парень осматривает ее с головы до ног, а потом переводит сверкающие интересом глаза на меня.

Боже, сколько ему?

Отворачиваюсь, чувствуя, что он продолжает пялиться. Понимаю, что мне нужно выпить.

Обстановка тут совершенно неформальная, и, хотя у моего платья вырез почти на полспины, я чувствую себя так, будто собралась на свадьбу или в ресторан, но чего-то более неформального «на выход» в моем гардеробе нет. В двадцать три я стала женой городского чиновника. Это очень дисциплинирует.

Отпечаток нашего разговора пульсацией отдается в виске.

Чтобы избавиться от нее, беру в руку слоеный шот, на поверхности которого голубое пламя.

— Что это такое? — спрашиваю хрипло.

— Да все равно! — отрезает Маша. — Нам еще два таких, — показывает бармену два пальца с острыми красными ногтями.

Отлично.

— За встречу, — объявляю, и мы опрокидываем сразу по два шота.

В моем случае эффект почти мгновенный.

После третьего шота танцпол за спиной кажется в сто раз гостеприимнее, и мозги перестают реагировать на музыку вокруг, как на бессвязный грохот.

Мы делаем селфи. С шотами, без шотов, со вспышками и без. Она делает прямую трансляцию для своих соцсетей, и я не возражаю. Моя публичность стремится к нулю. Вряд ли кто-то узнает меня, запивающую шоты коктейлями, а если и узнает, пошло оно все к черту.

Машка рассказывает о том, как чуть не попала под депортацию из Германии в тот год, когда у нее закончилась студенческая виза, и ей пришлось срочно искать себе мужа, потому что назад она решила не возвращаться. Потом был второй муж, и оба, по ее словам, «ничего».

Несмотря на легкость тона, все это не история Золушки. Несмотря на всю ее беспечность, все эти рассказы звучат слишком поверхностно, будто в детали вдаваться она не хочет.

— Ты с ними не общаешься? — спрашиваю, собирая со спины волосы и перебрасывая их на плечо, потому что мне становится жарко.

— Бог с тобой! — смеется Маша.

— А третий? — спрашиваю ее.

— Третий?.. — осушив еще один шот, она смотрит на стойку перед собой, а потом отодвигает в сторону волосы и показывает длинный шрам, который пересекает ее голову вдоль линии волос за ухом.

— Ого… — бормочу.

Посмотрев на меня, она улыбается и говорит:

— Я кошка… у меня восемь жизней.

Ее подбородок вздрагивает, и я кладу руку на ее плечи.

— Маш… — шепчу растроганно. — Что случилось?

Тряхнув головой, она опрокидывает еще один шот, и я делаю то же самое, хоть мне и предыдущих было выше крыши.

— Я хотела подработать в клубе, танцовщицей. Денег было в обрез, нашла объявление в интернете. Продавались новенькие стрипы. Ну, знаешь… такие туфли…

— Я не такая древность.

Машка хихикает.

— Поехала по адресу, чтобы их забрать. Продавец — красавчик. Бицепсы, кубики… хоккеист, на пару лет меня моложе. Подающий надежды молодой лев. Оказалось, стрипы от его бывшей девушки остались. В общем, он на меня запал. Я на него тоже. Отсосала ему, как положено…

Давлюсь новым коктейлем.

Она снова хихикает, и в ее глазах озорство, которое через секунду сменяется потерянностью.

— Поженились через неделю. Его взяли в сборную из какого-то затрапезного клуба. Муж — хоккеист сборной, вау… — продолжает она. — Их там пичкали всякими пищевыми добавками и еще черт знает чем. Тестостерон зашкаливал. Он еще и психованный оказался. Ответственность давила, боялся сломаться. Я не знала, чем ему помочь, у нас менталитеты разные. А потом он меня начал шпынять. То я шлюха, то проститутка, хотя я… пыталась забеременеть, ужины ему готовила. Ну а потом он совсем с катушек слетел. Ревновал ко всем, начал бить…

— Ма-ша…

— Два раза изнасиловал…

— Господи… — к глазам подкатывают слезы.

Глава 10

Наши дни

Руслан

Ощущение, что за мной кто-то наблюдает, вытягивает из поверхностного сна, в котором я балансирую уже какое-то время. Отодвинув в сторону вертящиеся в уме рабочие моменты, поворачиваю голову на подушке и приоткрываю глаза.

— Снег пошел, — сообщает Мишаня, как только это происходит.

Жалюзи плотно закрыты, я люблю спать в полной темноте, иначе заснуть будет проблематично, поэтому в комнате полумрак, но я предполагаю, что сейчас около семи утра, потому что знаю распорядок сына достаточно хорошо.

Мой пацан щуплый, но выше сверстников, а за лето вытянулся сантиметров на пять. Волосы смешно торчат в разные стороны, он с любопытством смотрит на мои трусы.

В соседней комнате звуки работающего телевизора.

— Давно ты проснулся? — спрашиваю хрипло.

— Угу… — отвечает, не моргая.

Ответ малоинформативный. Разбег от пяти минут до часа.

У меня не так много дней в месяце, чтобы выспаться, поэтому спрашиваю:

— Хочешь со мной поваляться?

— Я есть хочу. Тебе надо в туалет? — спрашивает не особо заинтересованно, имея в виду мой каменный стояк, который оттопырил трусы.

Мне не пришлось долго объяснять ему это утреннее явление, но, когда сын увидел его в первый раз, он был сильно удивлен. Мне хренову тонну моментов в общении с ним пришлось постигать самостоятельно, но в этом вопросе мы разобрались быстро, потому что он мальчик и для него это близко и понятно. Сложнее было съехать с вопроса, откуда берутся дети.

— Ага, точно не хочешь поваляться?

— У-у… — мотает головой и уносится из комнаты, шлепая маленькими босыми ногами по полу.

Напрягаю пресс и встаю с кровати, направляясь в ванную, которая совмещена с «главной спальней».

Квартира двухуровневая, но на втором этаже я не бываю. Квартире почти два года. В прямом смысле. Дом сдан около двух лет назад, эту жилплощадь я приобрел еще на этапе застройки. На тот момент как капиталовложение. Жить здесь на постоянке никогда не планировал. У меня был дом в черте города, и я собирался жить в нем, пока не сдохну. Вместе со своей семьей.

Глядя в зеркало, провожу ладонью по щетине на подбородке, решая сегодня не бриться, и открываю кран с горячей водой.

Отделка санузлов, их в квартире три, стандартная для этого жилого комплекса. Сплошной мрамор и сантехника на заказ, все остальное в состоянии перманентного переезда.

Чищу зубы, глядя на то, как вода под наклоном мраморного умывальника стекает в длинный желоб по периметру.

Любимая Мишанина забава — наблюдать за этим стоком.

В стакане его зеленая щетка в форме дракона, рядом с которой ставлю свою.

Жить «на коробках», в которых куча неразобранного барахла, неудобно, но первая попытка разобрать что-то из этого год назад закончилась тем, что я въебал об стену пару памятных вещей.

С тех пор я к ним не подхожу, не зная, что, блять, с ними делать. Просто оттащил наверх, чтобы не попадались на глаза.

Закрутив кран, пытаюсь отлить, но завязываю, решая вернуться позже.

Сын сидит на полу гостиной-студии перед телеком.

Взгляд, как под гипнозом, упирается на экран, худые ноги сложены по-турецки.

Пижамные штаны ему коротковаты, надо бы купить новые, но забываю. Ему самому не принципиально, поэтому мы обоюдно забили.

— Омлет будешь? — спрашиваю, проходя мимо него к холодильнику.

— Угу, — отвечает, не оборачиваясь. — Мама теперь утром мне делает блины. В форме сердечек. Так мне подарить валентинку Алине? Или лучше Еве?

Поскольку его мама у нас всегда третий пассажир, информацию о ней я получаю автоматически. Почти единственный способ легально узнать, как она живет и чем занимается. Она вколотила в наш брак столько гвоздей, что я задеваю их темечком до сих пор, так что информация о ней — это средний уровень прожарки моих мозгов, но это лучше, чем вообще нихера не знать.

Со вчерашнего дня у меня стойкое ощущение, что из рук вырвали веревку, за которую я держал болтающийся где-то там вверху воздушный шарик. И если я не поймаю ее и не намотаю на кулак, шарик улетит с концами, но, если сожму пальцы, он пизданет по мне разрядом в двести двадцать вольт. Так, что у меня рука отвалится.

Упираюсь руками в столешницу и утыкаюсь взглядом в стену.

— В чем проблема подарить обеим?

— Обеим? — изумляется сын.

— Да, и проблемы нет.

— Я хочу какой-то одной… — говорит так, будто я тугодум, раз не понимаю его логики.

— Зачем загонять себя в такой сложный выбор, Мишань? — все же пытаюсь упростить ему задачу. — Подари всем троим, и будешь в шоколаде.

— Одинаковые? — тянет скептически.

Блин.

Чтобы не возвращаться на исходные, оборачиваюсь и говорю:

— Лучше одинаковые.

Глава 11

Наши дни

Руслан

За последние полгода во дворе дома есть изменения, и они не оставляют меня равнодушным, потому что вижу отсутствие горы разного хозяйственного барахла, разбором которого тесть занимался, с тех пор как Миша родился. Выходит, я пропустил тот «час икс», когда от всего избавились махом. По мировым меркам событие ничего не стоящее, но по меркам семьи, к которой я хоть и заочно, но принадлежу, эпохальное.

Я пропустил его. И много чего еще.

Под ногами скрипят половицы старого вагончика для инвентаря.

Останавливаюсь в центре и осматриваюсь, протолкнув ладони в карманы джинсов.

В двадцать четыре года моя карьера госслужащего начала набирать обороты как снежный ком, хотя горькая правда заключается в том, что оставаться в этом городе навсегда я никогда не планировал.

— Пфф… — осматриваюсь.

Город и сейчас не стал мне родным, хотя знаю его как свои пять пальцев.

Еще за три месяца до получения своего диплома, я получил предложение о найме от одной крупной столичной строительной фирмы. Им зашли мои проекты, их презентация тоже, и уже тогда я знал, что мне придется делать выбор.

Ткнув носком ботинка коробку с инструментами, смотрю в пространство.

Моей девушке учиться было еще три года. Она была домашней девочкой. Чистенькой, умной, провинциальной, хотя и не замечала этого. Но я слетел с трассы с первого взгляда. Я хотел ее себе, даже понимая, что это нихера не вовремя.

О переводе в столичный ВУЗ речи не шло. Это дорого, и родители никогда не отпустили бы ее в столицу с голодранцем, у которого ни хрена не устроено. Я и сам понимал, что не потяну совместный переезд, а когда потяну, сказать было трудно.

Меня слегка бомбило, а она даже в курсе не была, что я стоял перед выбором и предпочел ее. Никто не был в курсе.

На полке пара старых рабочих перчаток. Беру их и лопату для снега, выходя из вагончика.

Саня почти расчистил парковку перед гаражом. Расстегнув куртку, активно работает лопатой. Присоединяюсь, набросив на голову капюшон.

— Как семейная жизнь? — спрашиваю, принимаясь за работу.

Он выпрямляется, предоставляя возможность его сменить.

— Да, в общем-то, охуенно, — отвечает Романов.

Посмеиваюсь, загребая снег.

Он женат меньше месяца, не сомневаюсь, что у него все охуенно. Его жене, кажется, двадцать. Или девятнадцать. Его бывшая студентка. Видел ее один раз, вряд ли узнаю во второй. Свадьба была экстренная, я помог свести процесс к регистрации в день подачи заявления.

— Хочу машину поменять, — говорит задумчиво. — У тебя там ничего ненужного не завалялось? Я бы выкупил.

— Я тебе что, Рокфеллер? — смеюсь, качая головой.

Машина у меня одна. Плюс рабочая. За своей тачкой я слежу хуже некуда, весь сервис скинул на Борю, водителя.

— Мало ли, — смеется Саня. — У Ольги под забором тачка гниет, может, это у вас семейное.

— Семейного у нас ничего нет.

— Извини, — говорит тут же. — Туплю.

— Проехали.

— Кхм… угу.

Оборачиваемся, когда за забором возникает звук буксующих колес.

Хлопает дверь, в замке входной калитки начинает скрежетать ключ.

У меня нет шестого чувства, я прагматик, но нихрена не сомневаюсь в том, кого сейчас увижу.

Выпрямляюсь и смотрю на дорожку, где спустя секунду показывается Оля.

Ощущение штыря в заднице — суперестественное, когда дело касается моей бывшей жены.

Домашняя девочка, умненькая и провинциальная, стала женщиной и вогнала мне в задницу такой штырь, который не смог вогнать ни один мужик на всем пути моей карьеры и моей жизни.

Я этот штырь заслужил.

И она в долгу не осталась.

Я не могу не гордиться ею за это, но, чтобы проверить ее умение давать сдачи, мне пришлось ее потерять.

Я не знаю, как вернуть то, что проебано и похерено. Даже не знаю, нужно ли нам это. Я стал тупым и деревянным по части отношений. Достаточно сказать, что я трахаюсь машинально, не всегда понимая, нахер вообще это делаю.

Последние полгода я провел в цейтноте, не думая ни о чем, кроме должности, которой добивался два года. До вчерашнего дня я полгода не видел свою бывшую жену.

Сжимая черенок лопаты, наблюдаю за суетливыми движениями Оли, отмечая, что у нее слегка изменился цвет волос. Они заплетены в свободную косу, которая лежит на плече, и в прядях появились каштановые оттенки.

На ней серая короткая шуба, джинсы и черные ботинки до лодыжек.

Она ни на кого не похожа. Ни на Саню, ни на мать. Тесть ей неродной отец, где родной, ни она, ни ее мать не знают, но порода явно его.

Скольжу глазами по длинным, идеально женственным ногам, обтянутым синими джинсами, присматриваюсь к сосредоточенному хмурому лицу, на котором нет вообще никакого макияжа, но уверен, что Камилю Тхапсаеву глубоко похуй, есть на ней макияж или нет. Если он хотя бы один раз добудет ее оргазм, ему станет втройне похуй. У меня самого в первый раз на это ушло чуть больше двух недель, зато потом все пошло как по маслу.

Глава 12

Наши дни

Оля

— Ты поздоровалась с людьми?

От запахов еды меня выворачивает.

Мать активно шинкует начинку для салата, оставляет нож и перемещается к плите, на которой что-то закипает в кастрюле. Снимает крышку и несётся к холодильнику, из которого достает майонез.

— Я только что зашла, — говорю, впервые в жизни не спеша ей помогать.

Мои мозги соображают так туго, что я не знаю, куда себя деть.

Стоя в дверях кухни, пытаюсь собраться с мыслями и отсеять тот факт, что там на улице Чернышов, и он здесь явно надолго. Во-первых, потому что он пришел, и просто так его никто, кроме меня, не отпустит, во-вторых, если бы он этого не хотел, то не пришел бы.

— Спасибо, что зашла! — с претензией говорит мама, возвращаясь к салату. — Лучше поздно, чем никогда. Помоги завернуть лаваш, я с шести утра, как заведенная, тут ношусь. Могла бы предупредить, что не сумеешь помочь.

Эта отповедь слегка выводит из себя, но мне слишком дерьмово, чтобы обороняться, да и вообще, я слишком хорошая дочь, чтобы с ней спорить или обороняться, но именно сегодня желание сделать это зашкаливающее.

— Где Миша? — игнорирую шпильки в свой адрес, прислушиваясь к дому.

Тут у нас родственники, и их очень много, а я совершенно не готова изображать радушную хозяйку.

Я хочу увидеть своего ребёнка!

— Где-то в доме, — отвечает она. — Куда он денется? Руслан привез его полчаса назад. Он мог бы и почаще приезжать, но ты же, как наседка, над мальчиком вьешься.

— Это плохо? — изумляюсь.

— Лучше займись своей жизнью, — отчитывает. — Если бы занималась ею, и муж был бы при тебе, а не гостем раз в полгода.

В голову ударяет кровь, и я сдерживаю себя изо всех сил. Я знаю, что в этом доме моему бывшему мужу рады больше, чем мне. Это я в семье урод. Что бы ни сделала, я всегда неправа и нихрена в собственной жизни не понимаю.

Не понимаю того, что делать, когда в спортивной сумке собственного мужа нахожу ленту гребаных презервативов, которыми мы с института не пользовались!

Я сгорала заживо, боясь бросить ему эти презервативы в лицо. Боялась так, что не могла встать с кровати, часами пялясь в одну точку!

Именно сегодня эти воспоминания ударяют по мне как кувалда, вышибая слезы из глаз.

Развернувшись, быстро иду по коридору, обходя по дуге комнату, набитую родственниками. Зайдя в туалет, закрываюсь изнутри и сажусь на унитаз, опустив лицо в ладони.

— Мам! — слышу за дверью. — Мам! Посмотри, как я теперь умею!

— Сейчас! — отвечаю хрипло, пытаясь справиться со своими слезами.

Мне хочется весь этот день послать к черту. Вместе с родственниками и салатами, но я не могу, ведь тогда все решат, что в меня вселился дьявол.

Открыв кран, споласкиваю лицо, глядя на свое отражение в круглом зеркале.

Несмотря на то, что я готова лечь и тихо умереть, об этом говорит только пепельный цвет моего лица, в остальном я выгляжу как обычно.

Глядя в свои глаза, обещаю, что буду вертеться вокруг своего сына так, как захочу. Он самое дорогое, что есть в моей жизни. Мое главное и единственное достижение, все остальное, по мнению матери, я благополучно спустила, потому что не смогла удержать собственного мужа, но ко всем чертям его послала я, а не наоборот, и хоть об этом никто не знает, мне достаточно того, что об этом знаем я и он.

Закрутив кран, прижимаю ледяные пальцы к вискам и выдыхаю, собираясь выйти отсюда и выполнить свои обязанности. Дойдя до комнаты, заглядываю внутрь и здороваюсь. Здесь сестра моей матери с семьей. Мужем, сыном моего возраста и двумя внуками.

Миша вращается на месте, как болванчик, и орет:

— Это Спарта!

Поправляю съехавшую ему на глаза бандану из шейного платка матери и прошу показать зубы. Он светит своей новой щербиной, и я улыбаюсь, говоря:

— Я буду на кухне.

По-прежнему игнорирую комнату, возвращаясь в коридор, где, стряхивая с ботинок снег, раздевается мой брат и его любимый лучший друг. На нем джинсы и тонкий серый свитер, который демонстрирует плоский живот нашего дорогого мэра и крепкие бицепсы с рельефами, от которых у любой дуры закружится голова. От его голубых глаз тоже. Они у него такие, что в них можно не просто утонуть, а захлебнуться, что я и сделала одним осенним дождливым вечером.

Игнорирую обоих, проходя мимо.

Моя голова так раскалывается, что это несложно.

Двигаясь как во сне, выкладываю ровные слои начинки для «шубы», смазывая их майонезом и ненавидя одновременно. Вряд ли я смогу затолкать в себя хоть что-то. Сегодня еда кажется мне неупотребимой.

К тому времени, как я заканчиваю с колбасными нарезками, за столом начинается активное веселье, и оно вращается вокруг моего брата и бывшего мужа. Миша восседает у него под боком, хлопая глазами и вслушиваясь в разговоры взрослых, и вместе они выглядят потрясающе гармонично, потому что похожи как две капли.

Глава 13

Наши дни

Руслан

Обычно я довольно спокойно отношусь к сложностям. Обычно все решается гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд, особенно если у тебя на плечах голова, и она исправно работает, но, если дело касается женщин, здесь логический подход применять не стоит.

Лучше вообще поменьше думать и анализировать.

— М-м-м… — Алиса прикрывает глаза, смакую что-то из своей тарелки. — Соусы у них тут просто отпад.

Наблюдаю за ней, сложив ладони домиком и постукивая пальцами по губам.

Двадцать шесть лет, заместитель управляющего одного очень уверенного банка. Не просто карьеристка, а карьеристка от бога. Обошлось не без моей помощи, но это было несложно.

— Приятного аппетита, — отзываюсь, не настроенный на еду.

Глядя на девушку, замечаю то, на что обращал внимание в каждой женщине, которую имел в последние три года — они не так смеются, не так двигаются, не так отсасывают. Ни хуя не делают так, как мне хотелось бы, и этот гребаный сглаз прилип ко мне, как репей.

— Спасибо. Как день прошел?

— Трудно сказать, — отвечаю на вопрос.

Для среды было слишком спокойно, я привык к другому темпу работы.

За ее спиной семейная пара с двумя детьми занимает столик у окна. Женщина задерживает на мне взгляд, смущенно отворачивается.

Перевожу глаза на Алису.

Она брюнетка с раскосыми карими глазами и немного смуглой кожей. Все в ней выглядит красиво и экзотично, но это никогда не вставляло меня больше чем на один секс за вечер.

Меня вставляет совсем от другого, и это не выдолбить из башки даже перфоратором. Другая кожа, другой цвет волос, другие движения и другие мозги.

Да, я ебаный мазохист.

— Ну, хотя бы завершиться твой день может очень приятно, — намекает Алиса.

— Я сегодня пас.

— Ты меня пугаешь, — улыбается изумленно. — Я как бы, кроме тебя, больше ни с кем не сплю, и у меня уже месяц секса не было.

— Ты можешь спать с кем хочешь, — сообщаю ей. — Только предохраняйся.

— Ты хоть представляешь, как это звучит? — хмурится она. — Будто тебе все равно.

Мне в ней многое нравится, особенно несерьезность. По большей части она не забивает свою голову ничем лишним, и в этом нет нихрена плохого, но это как раз та черта ее характера, которая не позволяет мне претендовать на ее время безраздельно.

— Я не люблю загонять себя в рамки. Для того чтобы корчиться в рамках, у меня есть работа.

— Но ты же был женат, — выгибает она бровь. — Что на тебя нашло?

Втянув в себя воздух, смотрю в окно.

Вижу кусок проспекта и несущиеся по нему машины под густым снегом.

— Все сложно, — отвечаю самой банальной фразой из возможных.

На самом деле все было проще некуда, но, сколько ни пытал свой мозг, так и не смог понять, где был тот момент, когда все вдруг изменилось, и почему это произошло. Когда мой дом превратился в минное поле, на котором спокойно отдохнуть можно было, только если сдохнешь, а женщина, которую я любил, перестала меня слышать.

Абсолютно, твою мать.

Поднеся к губам кулак, я продолжаю смотреть в окно.

Я не понимал, что делать, тогда и сейчас ничего не понимаю, кроме одной вещи: я бы очень разозлился, если бы мой сын стал называть папой другого мужика.

Из соображений галантности дожидаюсь, пока Алиса закончит ужин.

Позволяю ей держать себя под руку, пока идем к ее машине.

Открыв для нее водительскую дверь, жду.

— Мы могли бы просто кино посмотреть, — не торопится она садиться.

— Я не смотрю кино, — поднимаю воротник своего пальто. — Я предпочитаю театр.

— Ты серьезно? — закатывает глаза. — Что это за причуды?

Я почти улыбаюсь.

— Каждому свое, — говорю, делая пару шагов назад.

— Почему мы ни разу не ходили в театр? — интересуется Алиса.

— Потому что у меня нет на него времени, — отвечаю ей.

— Точно, — фыркает. — Все время забываю, что твое время — деньги.

— Счастливо, — позволяю ей поцеловать себя в щеку на прощание.

Моя машина припаркована почти рядом, поэтому не успеваю замерзнуть, пока иду до нее, не оглядываясь и запуская мотор. Я слишком редко сажусь за руль самостоятельно, чтобы помнить о том, что прогревать машину лучше заблаговременно, а не за тридцать секунд, до того как собираешься в нее сесть.

Рассматривая окна ресторана напротив, наблюдаю за людьми внутри.

Я всегда был наблюдательным. Сейчас вижу, как в желтом свете окон люди перемещаются, но то, что я почти не могу разглядеть помещения в глубине здания — признак того, что с освещением у них лажа. На самом деле я терпеть не могу этот ресторан. Помимо света, в нем еще и вентиляция дерьмовая, а я люблю свежий воздух больше креветок от шефа.

Глава 14

Наши дни

Оля

— У папы тоже машина. У него «Мерседес», — презентует Мишаня с заднего сиденья.

— А твой папа не дурак, — тянет Маша, загоняя свой «БМВ» на парковку перед спортивным комплексом.

— Папа очень умный, — сообщает сын.

Как всегда, все, что касается его отца, он воспринимает очень серьезно. С учетом того, что год назад они виделись от силы раз в месяц, такое преображение вызывает кислую мину на моем лице.

— А чем ты увлекаешься? — спрашивает Маша.

— Я? — уточняет он.

— Да, ты, — смотрю на него, повернув назад голову.

— Человеком-пауком, лего, еще умею стрелять из пистолета… — перечисляет, ковыряя пластиковую фигурку своего Спайдермена.

— Круто! — отзывается Машка, бросив на меня смеющийся взгляд.

— Еще рисую, пою, танцую. Я талантливый, — продолжает он.

— Ого, — цокает подруга. — А подруга у тебя есть?

— Только не это, — бормочу себе под нос.

Я решила, что взять подругу с собой будет отличной идеей, раз уж мне предстоит два часа провести на трибуне в качестве зрителя на любительском футбольном матче.

Отстегивая ремень, я в сотый раз задаюсь вопросом, почему вообще на все это согласилась в ущерб своим собственным планам?!

Я нашла только один ответ, и он не особо меня радует.

Мой бывший муж слишком редко просит меня о чем-то. За последние три года такого не случилось ни разу. Может, потому что он знал, делать этого не стоит.

Небо над зданием «арены» темно-синее и свинцовое. Выглядит очень многообещающе. Похоже, снега в этом году хватит на то, чтобы разорить коммунальные службы.

Мы переходим дорогу в группе со скопившимися у светофора людьми, и все это время Миша напевает свою «тук-тук, я Человек-паук».

Мне пришлось перенести встречу с Камилем на завтра. Он вошел в мое положение, хотя я не уточняла, по какой причине отодвигаю нашу попытку «узнать друг друга поближе». Возможно, настолько близко, чтобы между нами не осталось одежды.

Я не уверена в том, что с этим стоит спешить, но у меня есть очень откровенный комплект белья, и меня достало то, что я в жизни не надевала его для кого-то.

Глядя на белые стены комплекса, сжимаю ладонь сына в вязаной варежке.

Я не хочу думать о том, откуда Чернышов узнал о моих субботних похождениях. Здесь нет ничего мистического, фото из клуба вчера прислал мне даже мой брат, добавив к картинке восемь вопросительных знаков.

Желающих посмотреть любительский футбольный матч больше, чем я думала, и у нас даже билеты есть. Вся эта блажь благотворительная. Билеты Чернышов прислал на электронную почту.

— Можно мне попкорн? — Мишаня вертит головой и таращит глаза.

— Мы же не в кино, — напоминаю ему.

— Тогда можно мне его потом? — просит он.

Потом он наверняка об этом забудет, поэтому отвечаю:

— Потом можно.

Приглаживаю его темные волосы, зная, что он не любит нежностей на людях. Но здесь всем по барабану, девяносто процентов присутствующих — мужчины, и они пялятся на мою подругу.

— Боже, какой цветник, — сухо замечает она, забрасывая ногу на ногу. — Ну, и где наш герой? — всматривается в футбольное поле внизу.

Скрепя сердце, опускаю глаза.

Я нахожу его не сразу, но, как только глаза спотыкаются о высокую, подтянутую фигуру, Руслан поворачивает голову и смотрит на трибуны.

Осматривает их, пока не находит нас.

На нем белая командная форма, на бицепсе оранжевая повязка, очевидно, это означает, что он капитан.

Сердце немного бесится, потому что однажды я влюбилась в него без памяти не только из-за его любви к театру. Я влюбилась в его тело тоже. И в его лицо. Я могла бы выколоть себе глаза, но даже слепая буду знать, какой этот мужчина привлекательный.

Он видит нас и машет сыну рукой. Тот машет ему в ответ.

— У-у-у… — тянет Маша. — Хорош папаша.

Отвернувшись, я опускаю глаза в свой телефон, делая вид, что там гораздо интереснее, чем вокруг.

Я листаю план своих занятий на следующую неделю, вспоминая о том, что подруга прислала на почту бизнес-план школы, которую собирается открыть, и посмотреть который у меня не было времени, поэтому проваливаюсь в него сейчас. Все, что могу сказать вот так, навскидку, — это не очень дорого.

Все что угодно, только бы не думать о том, что сегодня «годовщина» нашей свадьбы.

В то время мы были почти нищие. Саму возможность принять помощь от моих родителей Руслан считал неприемлемой, поэтому я принимала ее тайком, а когда он об этом узнал, мы дико поругались…

Звучит свисток, и начинается игра.

Сын смотрит на площадку, неподвижный и немного завороженный.

Мы не бывали на спортивных мероприятиях, и его, определенно, заинтересовала толпа носящихся по залу мужиков.

Глава 15

Наши дни

Оля

Последний год своей жизни я практически посвятила тому, чтобы научиться ее контролировать. Оберегая от вмешательства родителей, прежде всего. Помимо осуждения моих поступков, мать пыталась решать за меня все, вплоть до цвета штор в квартире, которая досталась мне от них же. Она пыталась контролировать распорядок моего дня, продукты в моем холодильнике, лекарства, которые я даю собственному ребенку. Вторгаясь в шаткие стены дома, который я изо всех сил пыталась сделать своим, но иногда мне казалось, что вернуться к Чернышову было бы гребаным спасением.

Разумеется, я никогда не думала об этом всерьез.

Просто рядом с ним я была сама себе хозяйка и сама решала, что сегодня будет есть на ужин мой муж или сколько детей я от него хочу.

Изучая развешанные на стенах плакаты с изображением переломов и способов наложения шин, просто пытаюсь понять, когда этот день вышел из-под моего контроля.

Я нахожусь в травмпункте, и мне во второй раз за этот день приходится подвинуть свои планы, но сын так распереживался от вида машины скорой помощи, которая забрала его отца, что мне пришлось предложить Мише отправиться следом за ней.

«Его увезли на ско-ско-о-орой», — рыдал он.

«Я хочу к па-а-а-пе».

Не знаю, что там с нашим мэром стряслось. С виду он очень мучился, но не умирал.

Взглядом сверлю дверь в конце коридора, за которой только что скрылась медсестра.

— Ненавижу этот запах… — Маша вышагивает мимо меня туда-обратно, рассматривая потолок и вертя на пальце ключи от своей машины.

Я прекрасно понимаю, о каком запахе она говорит. Думаю, ненавидеть его у нее есть причины, в конце концов, больницы везде пахнут одинаково.

— Мишаня тоже его ненавидит, да? — ерошу темные волосы на макушке сидящего рядом сына.

Уткнувшись в мой телефон, он кормит желтых крокодилов зелеными кубиками, и этот процесс полностью поглотил его внимание.

— Что? — подняв голову, вертит ею во все стороны.

— Ничего, — отвечаю, вставая со стула и подходя к окну.

Обняв себя руками, вглядываюсь в заснеженную темную улицу и фонари.

По кромке тротуара выстроились маленькие елки из проволоки. Они подсвечены гирляндами по краям, и это мило. Не знаю, успел ли наш мэр хоть как-то поучаствовать в жизни города за полтора месяца «в должности». Я не знаю, справляется ли он, не знаю, как конкретно попал в это кресло. Я даже не знаю, хотел ли он в него, и если хотел, то когда у него появилась такая идея.

Я ни черта о нем не знаю.

В год нашего развода мы перестали общаться «по душам». Мы вообще перестали разговаривать, а если и разговаривали, то можно было радоваться тому, что у нас нет соседей.

Копаться в этих воспоминаниях не больно. Доставая их памяти, я смотрю на них так, будто это было не со мной. По большей части так и есть, потому что это был один большой день сурка. Да я почти себя не помню. Я в одиночку воспитывала годовалого ребенка и следила за домом, хозяйкой которого внезапно стала.

Это не было похоже на сказку.

— Мам… — зовет Миша. — Тебе сообщение пришло.

Отвернувшись от окна, подхожу и забираю у него телефон.

«Если у тебя что-то изменится, просто напиши», — просит Камиль.

Сегодня ночью у него дежурство, и мы планировали встретиться днем, но вместо этого я занимаюсь тем, что подпираю дверь врачебного кабинета в местном травмпункте.

«Обязательно», — пишу ему.

На самом деле я не знаю, насколько тяжелое у Чернышова «состояние», и заберет ли он Мишу с собой, когда выйдет из этой чертовой двери.

В любом случае нам придется перенести свидание на другой день. После футбола мы с Машей собирались посидеть в каком-нибудь кафе, поэтому я одета в джинсы и шелковую блузку, которая притягивает холод от оконного сквозняка.

Ежусь, передергивая плечами.

— Наконец-то, — слышу тихий вздох подруги и оборачиваюсь.

Из-за двери появляется тучный высокий врач с белыми от седины волосами, следом за ним идет его пациент.

На нем все та же белая футболка с игровым номером шесть и логотипом команды на груди справа, вместо белых шорт джинсы, и я запрещаю себе замечать то, как потрясающе они на нем сидят.

Между его бровей глубокая морщина, правая рука лежит в переброшенной через шею повязке, и внезапно я чувствую внутри ледяной холодок, когда вспоминаю, каким было его лицо, когда он получил эту травму.

Он смотрит на меня, и, когда встречаюсь с ним взглядом, отворачиваюсь, забирая со стула свою куртку и сумку.

— У тебя рука сломана? — в ужасе спрашивает Миша.

— Нет, — слышу хрипловатый ответ. — Чуть-чуть вывихнул локоть.

Посмотрев через плечо, вижу, что сын задумчиво смотрит на перевязку, остановившись рядом с мужчинами.

Скользнув взглядом по этой несчастной руке, надеваю куртку и достаю из-под воротника волосы.

Глава 16

Наши дни

Оля

Снег все-таки пошел, и моя подруга, кажется, разучилась управлять автомобилем в таких погодных условиях. Снег засыпает лобовое стекло, и всю дорогу до ресторана, в котором, по ее словам, почти итальянские равиоли, она шипит и матерится то на своих соседей по дорожной полосе, то на светофоры.

В душе скребут кошки.

Я начинаю волноваться о том, как Чернышов вместе с нашим сыном доберется до дома.

Загрузив приложение такси, проверяю готовность машин отреагировать на вызов в районе травмпункта. Ожидание дольше обычного, но глухой ситуацию назвать нельзя.

Вернув телефон в карман куртки, напоминаю себе, как глупо недооценивать отца моего ребенка. Он не из тех людей, которые могут застрять где бы то ни было только потому, что движение в городе перегружено из-за снегопада. В крайнем случае он всегда может позвонить моему брату.

Еще полтора года назад я не доверила бы ребенка Чернышову даже на полчаса.

Он не знал, что с ним делать.

Не понимал, как с ним общаться, потому что пропустил почти все важные события в его жизни. Он не застал даже тот момент, когда Миша в первый раз сказал «папа». В ту пору мой бывший муж начал играть в теннис с сыном губернатора, но даже тогда я не злилась на него, понимая, как важны эти связи.

Мое терпение не лопалось даже тогда, когда у Миши резались зубы, и за два дня я ни разу не ела, но, когда осталась совсем без сил, позвонила мужу. Он был на охоте где-то за городом. И не взял трубку. Тогда я позвонила своей матери, а она была по самую крышу завалена работой и проверкой контрольных работ учащихся городской гимназии.

Я плакала. Одна в доме, из которого не могла выбраться неделями. Максимум на что меня хватало — побродить с коляской вокруг этого дома в ожидании, пока мой муж наконец-то вернется домой. Он возвращался такой же уставший, как и я.

Я не грузила его проблемами.

Знала, что когда-нибудь это закончится.

Знала — все, что мы имеем, это результат его упорства и труда, и все это обходится недешево.

Я была уверена в том, что муж меня любит.

Он всегда хотел дотронуться и пытался не отключаться в тот момент, когда его голова касалась подушки. Со временем я перебралась в комнату к Мише, чтобы не мешать Чернышову спать, хотя он всегда спал как убитый, пока я готовила ему свежие рубашки наутро.

А потом случились эти презервативы.

Наблюдая за тем, как снег тает на лобовом стекле, я прогоняю эти воспоминания.

Я таскала их в себе слишком долго. Сейчас все это уже не имеет значения. Все в прошлом.

Через полчаса мы все же добираемся до ресторана.

Внутри все действительно очень итальянское. Зелено-бежевое. и с панорамами известных видов на стенах. Нам выделяют столик у окна, Маша садится напротив и просит нам вина.

После безумным скачкам по городу ее щеки горят.

— Мне нужно выпить, — говорит возбужденно. — Я теперь неделю за руль не сяду.

— Поддерживаю, — отзываюсь, осматривая присутствующих.

Знакомых мне лиц здесь нет.

На этой неделе я хожу по ресторанам чаще, чем за весь этот год.

— Мужик через два столика на тебя пялится, — объявляет подруга.

— Может, на тебя? — прыскаю от смеха.

— Нет, — цокает она. — Он явно по брюнеткам. Ну, и что ты думаешь? — интересуется, опустив подбородок на сложенные в кулаки ладони. — Насчет школы?

— У меня не так много накоплений, — говорю ей.

Вообще-то, у Миши довольно приличная сумма от алиментов его отца, но я этими деньгами предпочитаю не пользоваться. И сейчас во мне кипит потребность добиться чего-то самой, а не за его счет.

— Я тебе одолжу, — решает она проблему. — Будешь отдавать частями.

— Мне нужно подумать.

На самом деле я уже почти загорелась этой идеей, но спешить все равно не стоит.

— Это правильно, — кивает Машка. — Можно вопрос? — говорит осторожно.

Обычно, когда вопрос задается таким тоном, не стоит ждать ничего не нарушающего личные границы, тем не менее отвечаю:

— Конечно…

Официант меняет нам бокалы и разливает по ним вино.

Она ждет, пока он удалится, после чего спрашивает:

— Почему вы развелись?

Я знаю, что она поделилась со мной очень тяжелыми воспоминаниями, но, если расскажу ей о том, как он неделями жил в гостиницах, лишь бы не видеть свою «чокнутую» жену, это станет похоже на прием у психоаналитика. Я не привыкла откровенничать с людьми. Это у меня врожденное.

— Ему было не до нас. Он выбрал карьеру, а не семью, — говорю ей. — В какой-то день я просто собрала Мишу и переехала в свою квартиру. Отправила ему заявление на развод, а он его подписал, — даю ей ту версию, которая оставит за кадром тот адский год нашей с Чернышовым совместной жизни.

— Что… вот так взял и подписал? — бормочет она.

Глава 17

Наши дни

Оля

— Спасибо… — толкнув руками дверь, выбираюсь из такси.

Оно доставило меня ко входным воротам жилого комплекса, в котором я никогда не была, но часто натыкалась на рекламу в интернете.

Введя на домофоне код, чуть запрокидываю голову и смотрю на семнадцатиэтажную высотку с застекленным фасадом.

Выглядит очень современно и стильно, вестибюль тоже не подкачал: зеленый мрамор и кожаные диваны.

Зайдя в лифт, я выбираю пятнадцатый этаж и смотрю на свое отражение в зеркале напротив. Мне пришлось собраться за пять минут, поэтому волосы так и остались заколоты на макушке, но сейчас я их распускаю и убираю за уши.

Я могла не торопиться, все равно ждать такси мне пришлось пятнадцать минут.

Я не заезжала в аптеку, потому что меня об этом не просили.

Во-первых, еще давным-давно я выдала Чернышову список того, что всегда, при любых обстоятельствах, должно быть в его аптечке, если он собирается забирать себе сына на выходные, так что в его распоряжении лекарства на все случаи жизни.

Во-вторых, я не уверена в том, что моя забота вообще ему нужна.

Выйдя из лифта, сворачиваю налево, следуя высланным мне инструкциям.

Я никогда не была в его квартире и не знаю, что меня там встретит, но стараюсь не строить вообще никаких ожиданий.

Я просто заберу своего ребенка и уйду.

Дверь мне открывает Миша, и в его глазах серьезность, которая, бывает, на него накатывает.

На сыне пижама, которая ему явно маловата.

Закрываю на это глаза.

— Я дал папе воды, — отчитывается, пропуская меня в широкий холл.

Он оборудован шкафом-купе, банкеткой и комодом. Все очень сдержанное и очень гармонирует со стенами, полом и потолком, из чего делаю вывод — здесь работал дизайнер.

Чернышов появляется из-за угла, и выглядит он плохо.

На нем домашние спортивные штаны и белая футболка. Он босой. Глаза покраснели, волосы взлохмаченные.

— Я съел два кусочка пиццы, а папа не стал. У него нет аппетита, — продолжает вводить меня в курс дела Миша.

— Иди, одевайся, — голос Чернышова хриплый. — Проходи, — обращается он ко мне.

Какая-то сверхъестественная сила мешает мне сделать хотя бы шаг от порога.

— Я подожду здесь, — говорю, кладя руки в карманы куртки.

— Мы что, не будем лечить папу? — глаза Мишани становятся встревоженными, когда он смотрит на меня.

— Папа сам справится, да? — смотрю на Руслана, прося мне подыграть.

— Да, я сейчас лягу спать, — заверяет он сына. — Иди, одевайся.

— Но, когда болеют, надо заботиться, — настаивает тот.

— Мишань, мне нужно поспать, — бормочет Чернышов.

Сын терзается еще какое-то время, а потом уходит, понурив голову.

Проводив его глазами, Чернышов молчит.

Присматриваюсь к его лицу.

Оно напряженное.

На скулах то появляются, то исчезают желваки. Шея блестит от пота, взгляд расфокусированный и стеклянный.

— Ты что-нибудь принял? — спрашиваю хмуро.

— Да, — подойдя ближе, он нажимает на выключатель, добавляя больше света, и просит: — Можешь помочь? Нужно чуть-чуть ослабить, — указывает на застежку своего бандажа. — Здесь и на спине.

Остановившись в шаге от меня, сипло и не очень разборчиво добавляет:

— Заклинило.

Я так давно его не касалась, что сейчас это сродни тому, чтобы трогать незнакомца, именно поэтому я медлю, а когда поднимаю глаза, вижу, что моя задержка от него не укрылась.

Он молчит, глядя на меня, чуть стискивает зубы и разводит губы в механической улыбке, которая не касается глаз.

Достав из карманов руки, сжимаю и разжимаю пальцы, прежде чем взяться за застежку перевязи.

Пальцы касаются его груди. Через футболку я чувствую, какой он горячий. Вижу, что его тело чуть потряхивает.

— Что ты принял? — поднимаю на него глаза.

Он часто дышит через нос.

— Жаропонижающее. И обезболивающее.

— Давно? — чуть ослабляю лямку.

— Не очень.

Кружу глазами по его лицу, замечая, как по виску бежит пот. Он бледный. Морщина на его лбу стала глубокой, как маленький желоб.

— У тебя что-то болит? — обхожу его и берусь за застежку на спине.

Футболка прилипла к лопаткам. Я вижу очертания мышц и впадины крупного позвоночника.

— Рука. Видимо, укол перестал действовать.

Я снова хмурюсь.

— У тебя жар, — говорю ему.

— Надо поспать.

Подумав секунду, я предупреждаю: