— Так что? Через месяц твоей сорокет? — спросил Никиту его грузный коллега Степан Викторович, при этом успев мощно прихлебнуть из стоящей у рабочего компьютера кружки с принтом из милых летающих свинок с луками и стрелами. В центре керамического изделия на пол-литра красовалась надпись «Мой капитан!».
Никита пробурчал короткое «Угу!», но сосед по кабинету не унимался.
— Ну, так что? Присмотрел себе кого? Ты с этим не тяни! — продолжал напутствовать Степан Викторович, и его крупные розоватые уши слегка дрогнули, попав под мягкий закатный свет от окна, что ловко подсветил чуть ли не все мелкие сосудики, залегавшие близко к поверхности кожи. — А то всех симпатичных и девственных разберут! У нас в городе с этим быстро. Вжух-вжух! И придётся искать среди сброда всякого, ну, там разведенки с прицепом, с кошаками, простихосспади, шалавы какие, по барам шастающие...
— Да я как-то... Не думал пока. Вот исполнится, а там уже решать будем... — выдавил из себя Никита.
— Нет, Семёныч, ты слышал? — обратился Степан Викторович к третьему сидельцу небольшого кабинета. — Они решать будут!
— Гхм, — донесся вялый бас от противоположной стены. — Не хорошо.
— И я про что! — буйствовал Степан Викторович. — Бабам давать право голоса не стоит! Сорокет — и пинка под сраку для ускорения! Закон на нашей стороне!
Никита молчал. Но закон, действительно, был на его стороне. С 2056 года в стране можно было спокойно разводиться после сорока лет, даже без оплаты госпошлины. И никто слова бы не сказал, выбери 38-летний Никита себе в жёны девушку лет так пятнадцати. Или четырнадцати. После Большого Взрыва на возраст согласия давно уже не смотрели. Да и в новых законах такого понятия не было.
— Ну, бери ты пример с нас! — напутствовал Степан Викторович. — Моей второй вот скоро стукнет тридцатка! Ей уже двадцать пять! Ещё лет десять потянет, и можно потихоньку новую подбирать. А Семёныч — настоящий долгожитель! Вона, уже третью дохаживает, ваще молоток!
— Гхм, за четвёртой не пойду, — забасил Семёныч. — Эти молодые едят, как не в себя. Лучше уж одному, чем лишние талоны у шефа выпрашивать вечно.
— Не, ну если взять из нормальной обеспеченной семьи, то и на талоны раскошеливаться не надо! В приданое дадут! — и Степан Викторович захохотал над своей же шуткой, тряся тремя подбородками и постукивая о пол босой ногой. На работе он обувь принципиально не носил, обосновывая это тем, что в небольшом кабинете бухгалтеров всё равно никто не видит.
Никита ничего не сказал, да и его голос не имел решающего значения. В сорокет разводились все. После Большого взрыва исключения в виде верных и преданных пар были очень редки. И обычно порицаемы обществом, ведь стране надо было восстанавливаться и как-то поднимать демографию. По крайней мере, так объясняли чиновники с экранов. А самый первый президент Российского Периметра на одной из пресс-конференций так прямо и сказала: «Не бойтесь! Развод отныне — не стыдно! Развод отныне — ваше незабвенное право благоустроить свою жизнь после сорока!»
Но так уж случилось, что Никита страстно любил свою жену Илларию. И не только за красоту и редкость имени, русые волосы до плеч и тонкую талию. Он уважал её как мать двоих милых детей и вообще талантливого учёного.
Но имелся у этой скромной и трудолюбивой женщины один ма-а-а-аленький недостаток. Иллария была старше супруга на целых два года.
Нет, конечно, они думали после дня рождения уехать в отпуск, на чистые лесные воды, однако... После разговора со старшими коллегами Никита засомневался. Может, реально в его жизни что-то не то? Ведь, вон же, живут себе Степан Викторович и Семёныч с новыми жёнами — и ничего! Да, разумеется, смотрятся они с молодыми дамами, мягко говоря, странно, ведь Никита видел их жён на новогоднем корпоративе... Зато блюдут законы, и никто косо на них не смотрит.
А вот Санька Ливнеев, что работал на два этажа ниже, лет пять назад не захотел разводиться с супругой. Так им пришлось уехать! Куда-то в глушь, на Отдалённые Выселки, где не было практически никаких удобств и даже мобильной связи.
Но пока что своими мыслями огорчать жену Никита не спешил. Всё-таки до её дня рождения ещё целый месяц! Потому он просто вернулся домой и спокойно поужинал.
— Родной, ты что-то сегодня чрезмерно тихий, — отметила Иллария, собирая пустые тарелки со стола. — На работе что не так?
— Н-не, — ответил Никита и внезапно рыгнул. Раньше за ним такого не водилось.
Иллария с удивлением посмотрела на мужа, и посуда с грохотом вывалилась из её рук.
— Вот ты косорукая! — неожиданно со злостью бросил Никита и сильно потер ногтями лоб. Со лба — кап-кап! — предательски шлепнулись на пол, прямо к разбитым тарелкам, несколько капелек крови.
Иллария быстро сориентировалась и, притащив пластырь из аптечки, заклеила кровоточащую царапину.
— Никит, ты бы ногти постриг, — сказала она мягко и как-то резко погрустнела. — Пойду детей уложу, сходи в душ, а то прямо пахнет... А осколки я это... потом уберу.
Никита буркнул в ответ невнятное, но в душ пошёл. Он и сам чувствовал, что от него в последнее время стало пованивать. «Может, гормоны шалят? — думал он, стоя под тёплыми струями воды. — Да рановато вроде. Но к доктору, пожалуй, схожу. Да и пальцы последнее время плохо гнутся. Это я перетрудился за клавиатурой походу... да-а... Чек-ап организма не помешает».
И через два дня Никита отправился в поликлинику. Терапевт, женщина в годах, хмуро посмотрела на его карту с датой рождения и покачала головой.
— Ая-яй, мужчина! Вы ещё молоды для преобразования! — отметила она и приступила к осмотру.
Не найдя ничего, кроме проблем с пальцами и запаха, докторица прописала Никите витамины, мятную жвачку и антибактериальный гель для душа. А когда бухгалтер вышел из смотровой, врач нашла указанный в карте номер его супруги и позвонила.
— Иллария Алексеевна? Это участковый терапевт Зинина. Приходил на осмотр ваш муж, Никита Прохорович Хронин. Нет... Ничего такого... Ничего такого хорошего, я вам скажу. Преобразование началось и развивается бурными темпами. У него уже появились копыта. Пока что на одной левой руке, но... Вчера не наблюдалось ничего такого? Да, повторяю, всё идёт очень быстро. Вам придётся решать...