Спасая Еву

Пролог

Ева

Я рылась в сумочке, пытаясь нащупать ключи, когда до меня донеслись голоса. Обычно в такую глухую ночь парковка была пустынной, и этот звук заставил меня замедлить шаги. Пальцы запутались в расчёске, помаде и мятых чеках — ключей, конечно, ни следа.

Завернув за угол, я почувствовала, как дыхание сбилось. На другой стороне парковки стояли двое мужчин. Один, сгорбленный, в потёртой куртке, нервно теребил что-то в руках. Другой — высокий, с резкими движениями, будто вырезанный из тени фонаря.

— Не будь таким, мужик. Мы же можем решить это по-нормальному, — голос первого дрожал, как струна, готовая лопнуть.

— Ты правда думал, что тебе это сойдёт с рук? — второй ответил с жутковатой усмешкой, словно ему нравилось наблюдать за чужой паникой.

Если тут назревала драка, я не собиралась становиться зрительницей. Сердце колотилось в горле, пока я ускоряла шаг к машине. Холодный металл ключей наконец попался под пальцы — спасибо хоть за это. Щёлкнув замком, я распахнула дверь и швырнула сумочку на переднее сиденье, не глядя. Мужчины, похоже, не заметили меня, слишком занятые своим разбором.

— Не стреляй. Гриша, пожалуйста, не надо, — голос первого сорвался в отчаянный всхлип.

Я замерла, хотя всё внутри кричало бежать. Медленно, словно в дурном сне, я обернулась. Второй мужчина — Гриша, видимо, — стоял с пистолетом в руке, чёрный ствол смотрел прямо в голову первому. Свет фонаря блеснул на металле, и ноги мои стали ватными.

Щелчок. Сухой, резкий звук. Потом ещё один.

Первый мужчина рухнул на колени, хватаясь за воздух, а затем мешком повалился на асфальт. Тишина ударила по ушам, лишь гудение лампы над головой нарушало её. Я стояла, вцепившись в дверцу машины, и смотрела, как тёмное пятно расплывается под телом.

Боже мой.

Второй мужчина, сжимавший пистолет, резко повернул голову. Наши глаза встретились — его взгляд был холодным, пустым, как у статуи. Без тени эмоций он поднял оружие, направив дуло на меня. Я открыла рот, чтобы закричать, но горло сжалось, и вместо крика вырвался лишь сдавленный хрип. Бросившись в машину, я путалась в ключах, царапая пластик приборной панели.

«Давай, давай, давай, пожалуйста», — шептала я, дрожащими пальцами нащупывая нужный ключ.

В зеркале заднего вида мелькнула его фигура — он шагал ко мне, уверенно, неотвратимо. Пистолет в его руке казался продолжением ледяного спокойствия. Каким-то чудом я повернула ключ, и двигатель взревел.

Я снова глянула в зеркало. Он уже бежал — быстрые, чёткие шаги, пистолет наготове, словно охотник, загоняющий добычу.

«Он сейчас выстрелит. Он меня убьёт», — пульсировала мысль.

Я вдавила педаль газа, и машина рванула вперёд, как раненый зверь. Раздался скрежет металла — кузов дёрнулся, зацепившись за бордюр или мусорный бак, но я надавила сильнее, и машина вырвалась на свободу. Вылетев с парковки, я ворвалась на оживлённую дорогу. Гудки машин слились в какофонию, фары слепили глаза, но я гнала вперёд, ничего не видя, кроме расплывчатых пятен света.

Спустя минут десять — или вечность? — я свернула на обочину, резко затормозив. Руки тряслись так, что телефон выскользнул из ладоней и упал на коврик. Подняв его, я кое-как набрала номер, пока звон гудков эхом отдавался в ушах. Дыхание рвалось короткими, болезненными рывками.

«Это происходит не со мной. Не со мной. Почему в моей жизни вечно какой-то кошмар?» — крутилось в голове.

— Отдел полиции. Слушаю вас, — голос на том конце был сухим, деловым.

Я сглотнула, пытаясь собрать слова.

— Я только что видела, как человек застрелил кого-то, — выдохнула я.

Глава 1

Илья

Месяц спустя…

Мы втроём стояли на старом причале, напряжённо ожидая, когда дайверы всплывут. Следователь-криминалист Ирина Борисовна Шевцова замерла рядом, молчаливая, точно вырезанная из камня. Дождь стекал с края её чёрного зонта, собираясь в лужицы на потемневших от влаги досках. Яков маячил чуть в стороне, переминаясь с ноги на ногу, его ботинки поскрипывали на скользком настиле. Небо нависло низкое, угрюмо-серое, с клубящимися тучами, из которых октябрьский шторм гнал колючий дождь и резкие порывы ветра, пробирающие до дрожи.

Молчание между нами повисло тяжёлое, как мокрый воздух, пока из бурлящей воды не вынырнул дайвер. Он стянул загубник, и его хриплый голос прорезал гул шторма:

— Нашли ещё одного!

Слова гулко отскочили от ржавых свай, повиснув в воздухе. Ирина Борисовна, не выдав эмоций, поднесла к губам рацию, уверенно сжав холодный пластик.

— Оставайтесь на связи, водолазы подняли третье тело. Передайте судмедэксперту, — сказала она и щёлкнула кнопкой.

Повернувшись ко мне, она впилась взглядом, острым и холодным, точно игла.

— Не против задержаться? Нужно понять, сможем ли опознать их по физическим признакам.

В её тоне не было вопроса — только сухая необходимость.

Этим утром Яков заметил человеческую руку — бледную, неподвижную, качающуюся на ряби перед нашим складом. Она вынырнула из мутной воды, как жуткий привет из глубины. Выбора не осталось — пришлось звонить в полицию. Сначала примчались патрульные, их мигалки резали пелену дождя, а затем подтянулись водолазы с чёрным снаряжением.

Это тело стало третьим за утро. Первые два были придавлены к илистому дну кусками цемента, облепившими ноги, — вывод напрашивался сам собой: случайностью тут не пахло.

Я не хотел смотреть на тело, которое поднимали из воды, — от одной мысли желудок сводило судорогой. Но выбора не было. Откажусь — следователь отвезёт меня в участок. Проще подчиниться, сэкономив всем время.

Судмедэксперт подъехал к кромке воды, надел водолазное снаряжение, резиновые перчатки туго обхватили его худые пальцы. Вместе с двумя членами команды он последовал за водолазом обратно в воду, где круги на поверхности растворялись под дождём.

— Ты можешь найти нам кофе? — тихо спросил я Якова.

Яков, благодарный за возможность укрыться от дождя, направился к складу.

Приближалось что-то плохое. Я чувствовал это, как шёпот на коже. Не знал, что именно или как предотвратить, но чувствовал.

Яков вернулся раньше дайверов, неся два кофе и зонт.

— Спасибо, — сказала Ирина Борисовна с искренней благодарностью, когда он протянул ей дымящуюся чашку, от которой поднимался ароматный пар, цепляющийся за холодный воздух.

Я раскрыл зонт. Промок до костей, но хоть ледяные капли перестали стекать за шиворот. Жестом попросил Якова вернуться на склад, чтобы поговорить со следователем наедине.

Она отпила кофе, прежде чем заговорить:

— Вы когда-нибудь слышали имя Григорий Лебедев?

По спине пробежал холодок — не от сырости, а от чего-то мрачного, липкого, будто кто-то провёл грязным пальцем вдоль позвоночника.

— Я думал, его давно упекли за убийство, — ответил я, стараясь держать лицо каменным, хотя внутри всё сжалось.

Григорий Лебедев — гад, не просто змея, а чудовище в человеческой шкуре. Главарь «Призраков», самой поганой банды, что орудовала на московских улицах. От его имени в подворотнях шептались, а у полицейских дёргался глаз.

— Он ждёт суда, но его шавки всё ещё рыщут по городу, как голодные псы, — сказала она, глядя куда-то мимо меня.

Я слышал, как «Призраки» разнесли пару соседних городов. Врывались, словно саранча: вырезали мелких шакалов, потом брались за крупную рыбу, пока не подминали всё под себя. Наркотики, стволы, рэкет, даже живой товар — их лапы тянулись ко всему, что пахло деньгами. Они становились слишком большими и жестокими, чтобы полиция могла их контролировать.

— Думаете, это он стоит за этими телами? — спросил я, глядя ей в глаза.

— Это его почерк, — кивнула она, и в её взгляде мелькнула тень. — У Лебедева руки длинные, даже сквозь тюремные прутья.

Я смотрел на неё, прокручивая тысячу мыслей. Если «Призраки» в Москве и хотят захватить власть, это плохие новости. Мишень теперь на спине у каждого, кто связан с этим дерьмом, а на моей — особенно жирная, красная, как кровь на асфальте.

Ничто не создаёт хаос быстрее, чем уничтожение лидера банды. Убери его — и хаос сожрёт улицы, как голодный зверь.

Последние пять лет в этом бизнесе были спокойными. Иногда кто-то шёл наперекор, и всё становилось агрессивным, но мы понимали: борьба вредит делу. Соперничество привлекало ментов, а менты — убытки. Никому не нужен лишний геморрой. Но если Шевцова права и Лебедев со своими псами полезет в наш город, крови будет столько, что Москва-река покраснеет.

— Когда его суд? — спросил я, глядя на её усталое лицо.

Она вздохнула:

— Ещё не скоро. Наш главный свидетель под защитой, но на её жизнь уже было покушение.

Я вскинул брови, не сдержав сарказма:

— А я думал, смысл вашей защиты — чтобы человек остался живым.

Она не ответила, уставившись в пустоту. Её молчание было красноречивее слов.

— Мы не готовы к таким, как Григорий Лебедев, — наконец сказала она, голос дрожал от злости и бессилия. — Даже близко не готовы. Я говорила с коллегами из других городов, где он пустил корни. Он находит судью, проигравшего всё на ставках, или полицейского, чья жена пилит за новую квартиру. И давит на слабости, пока его гниль не расползается, как чёртова плесень. Это не коррупция — это зараза.

— Когда его суд? — повторил я, чувствуя, как терпение трещит по швам.

— Через три месяца, — ответила она, глаза тёмные, как омут. — Я не уверена, что дело дойдёт до суда.

— Зачем вы мне это говорите? — Я скрестил руки. Полиция обычно только и ждёт, как прижать нас, а не делится подробностями. — Вы просите о помощи?

Глава 2

Ева

Прохладный ветер хлестал в лицо, пробираясь под одежду и покрывая кожу мурашками. Я замёрзла до костей. Постепенно, словно выныривая из тумана, я начала приходить в себя под звуки мужских голосов — резких, отрывистых, пропитанных напряжением.

— Они нагоняют, чёрт возьми, — бросил один.

— Что делать? — отозвался другой, голос хриплый, нервный.

— Оторваться и съехать с трассы. Найти укрытие, — прогремел низкий, властный голос надо мной, как раскат грома.

— Они на «Мерседесе», мать их. Это не ржавая тачка — оторваться будет сложно, — добавил водитель.

— Вызываю подкрепление, — сказал тот, что ближе ко мне.

Я попыталась понять, где нахожусь. Шум шин нарастал, волосы развевались вокруг лица. Я лежала в машине с открытыми окнами. Мы вильнули, кто-то посигналил, кочка подбросила моё тело, и я жёстко приземлилась. Веки налились свинцом, глаза не открывались. Голова кружилась, мысли путались. Где я? Почему здесь?

Мужчина рядом заговорил в рацию:

— Движемся на юго-восток по М12, по нам ведут огонь. Преследует чёрный «Мерседес», четверо вооружённых. Полуавтоматы.

Он выслушал ответ и продолжил:

— Не уверен, что у нас есть пять минут, но едем туда.

С усилием я открыла глаза. Надо мной был обладатель голоса — тёмные волосы, угловатые черты, широкий рот. В руках огромный пистолет. От вида оружия пересохло во рту. Кто он? Опасен ли? Я вглядывалась, пытаясь понять, что мне грозит. Его лицо оставалось непроницаемым — ни злости, ни страха, только холодная сосредоточенность.

— Держи прямо по М12. Команда засекла нас по GPS, уже в пути, — сказал он.

— Как далеко? — бросил водитель.

— Пять-семь минут.

Гудки, визг шин, хруст столкнувшихся машин позади. Я не понимала, что происходит. Последнее воспоминание — как я вылезла из окна конспиративного дома, падение, темнота. Страх сдавил горло. Мужчина ударил прикладом по заднему стеклу, остатки стекла разлетелись, ветер ворвался в салон. Я вздрогнула, глядя на него снизу.

— Кто ты? — мой голос сорвался, хриплый, как воронье карканье.

Он опустил взгляд. Серые, почти ледяные глаза встретились с моими. Ни тени эмоций. Ответа не последовало.

Я судорожно втянула воздух, пытаясь унять дрожь:

— Пожалуйста, отпусти. Я никому ничего не скажу. Не буду давать показания.

Раздражение мелькнуло на его лице:

— Дорогая, если переживём следующие десять минут, ты дашь показания.

Если переживём? Холод пробрал до костей. Он думает, что мы умрём? Я уставилась, не в силах вымолвить слово.

— За нами вторая машина, — крикнул водитель.

Мужчина оценил ситуацию:

— Трое вооружённых во второй машине.

Шины завизжали, машина рванула, уходя от погони.

— На этой дороге слишком много фонарей, — процедил водитель, обманчиво спокойно.

— Ложись на пол. Быстро, — приказал мужчина.

— Что? — я сглотнула, горло пересохло, тело окаменело от ужаса. — Зачем?

— Ложись. На. Пол. Сейчас, — его тон сочился раздражением. — Не заставляй повторять.

Я неловко соскользнула с сиденья, свернувшись на коврике, сердце колотилось, будто хотело вырваться.

— Яша, где запасное оружие? — прогремел он, перекрывая гул мотора.

— Под водительским сиденьем. Второй ствол и патроны, — отозвался водитель.

Он взглянул на меня:

— Засунь руку под сиденье и возьми.

Я окоченела от страха, тело не слушалось. Он наклонился, грубо протиснув руку между мной и сиденьем. Его лицо оказалось так близко, что я чувствовала мятное дыхание и лёгкий аромат одеколона. Машина вильнула, он зарычал, упёршись в дверь над моей головой, чтобы не раздавить меня.

— Я не хочу умирать, — вырвался шёпот, слабый, пропитанный отчаянием. Слёзы жгли глаза, но я не дала им пролиться.

Он проигнорировал, вытащив огромный пистолет:

— Можешь это подержать?

Дрожащими руками я схватила оружие, боясь выстрелить. Он копнул глубже под сиденьем, локоть оказался под моей грудью, достал две коробки патронов. Взяв пистолет, он сел на корточки, заряжая его, и взвёл курок.

— Мне нужно пятнадцать метров до той машины. Хочу прострелить шины, — сказал он водителю.

Тот кивнул, машина замедлилась, шины зашуршали. Мужчина перебрался на заднее сиденье, прицелился через разбитое окно. Выстрел разорвал воздух, оглушительный, как гром.

— Держи ровно, чёрт возьми! — прорычал он.

— Держись, — отозвался водитель.

Двигатель взревел. Мужчина выстрелил несколько раз. Визг шин, хруст металла позади.

— Сбоку! — крикнул он, повернувшись.

Тук-тук-тук. Пули вгрызлись в борт внедорожника. Я вскрикнула, осыпанная стеклом. Он мгновенно закрыл меня собой, открыв огонь через боковое окно. Грохот выстрелов оглушил.

— Они догоняют, — проревел водитель.

Мужчина перезарядил оружие с механической точностью, выпустил очередь. Шины завизжали, хруст металла и стекла — преследователи врезались.

Он откинулся, спокойно перезаряжая:

— Хочешь вернуться и прикончить? — бросил водитель.

— Полиция в пути. Оставь их, — ответил он, набирая номер. — Бой окончен. Возвращаемся. Позвони Абдулу, пусть едет.

Водитель вдавил газ, внедорожник рванул. Вдалеке завыли сирены. Мужчина посмотрел на меня, но промолчал. Я так испугалась, что зубы застучали.

— Поднимайся, — приказал он, голос твёрдый.

Я попыталась, но не смогла. Он схватил меня за руку, грубо дёрнув на сиденье:

— Тут повсюду стекло.

Я устроилась рядом, рюкзак цеплялся за обивку. Задние окна исчезли, лобовое стекло — в пулевых отверстиях, переднее пассажирское висело на честном слове. Водитель сжимал руль, лицо каменное, будто перестрелки — его рутина. Я боялась взглянуть на мужчину рядом, его присутствие давило, как туча перед грозой.

Я сосредоточилась на его джинсах, длинных ногах, руках с выпирающими венами, небрежно державших пистолет, словно чашку кофе. Это пугало больше всего.

Глава 3

Илья

Звук запирающейся двери в ванную эхом разнесся по квартире.
Чёрт возьми. Я подошёл к шкафу с напитками и налил себе двойную порцию водки. Опрокинул стакан одним глотком, чувствуя, как обжигающая жидкость прокладывает дорожку в желудок, а затем потянулся за добавкой, не глядя на этикетку.

Ей нужно уйти. Я не хотел, чтобы она была здесь. Само её присутствие было обузой, которая могла обойтись моей организации дороже, чем я готов заплатить. Проблема в том, что, если я отпущу её, она будет мертва.

Полиция доказала, что её защита — это просто красивое слово на бумаге. Они не могли спасти её, как не могли спасти конспиративный дом от огня и пуль. А мы, ввязавшись в эту мясорубку с людьми Лебедева, повесили себе на спину мишень размером с Кремль. Всё шло не в лучшую сторону. Всё катилось к чертям, и если уж нам суждено было платить кровью, то лучше сделать это с умом — довести её до суда и засунуть Лебедева за решётку так глубоко, чтобы он забыл, как выглядит солнце.

Через несколько минут дверь ванной скрипнула снова, и она появилась в проёме — бледная, с глазами, полными страха, но голос её не дрожал.
— Я думаю, нам нужно вызвать полицию, — сказала она, и в её тоне сквозила какая-то упрямая решимость, будто она всё ещё верила в сказки про добрых стражей порядка.

Я выдержал её взгляд. Полиция сейчас пытается определить, кто напал на конспиративный дом. Они арестуют меня и будут задавать вопросы до утра, а я окажусь в камере быстрее, чем успею моргнуть. Это было последнее, что мне сейчас нужно.
— Полиция не может обеспечить твою безопасность, — сказал я.

Она попыталась снова:
— Это их работа. Это дело полиции.

— Мы поговорим об этом утром, — отрезал я, не желая продолжать этот бессмысленный спор.

Она выглядела так, словно была в десяти секундах от потери сознания.
— Им нужно знать, где я, — выдавила она, цепляясь за остатки логики.

Я терял терпение.
— Они привезут тебя в полицейский участок и подвергнут многочасовому допросу. Они даже могут попросить тебя приехать на место преступления. Это то, что ты хочешь сделать прямо сейчас?

Я наконец посмотрел на неё по-настоящему. Её длинные каштановые волосы были небрежно стянуты в узел на затылке, несколько прядей выбились и падали на шею. Глаза — большие, зелёные, как лесной мох после дождя, — смотрели на меня с какой-то смесью ужаса и усталости. Носик аккуратный, почти детский, а фигура… она была тонкой, гибкой, как у танцовщицы, а не размалёванной стриптизёрши с силиконовыми формами. Маленькая грудь, узкие бёдра — ничего кричащего, ничего искусственного. Она не была в моём вкусе, но в ней было что-то… простое, как у девчонки из соседнего двора, которая выросла на твоих глазах.

Она молчала, глядя на меня этими глазищами, но ответа не дала. Её плечи опустились, словно кто-то выдернул из неё последние силы. Я кивнул на кровать:
— Ложись спать.

Она бросила тревожный взгляд на широкую кровать с тёмным покрывалом, стоящую в углу комнаты.
— Разве это не твоя кровать? — голос её дрогнул, как струна, готовая лопнуть.

Я выдавил улыбку — холодную, не доходящую до глаз.
— Я одолжу её тебе на ночь.

— Разве нет где-нибудь…

— Я не спрашиваю.

Её нижняя губа задрожала, но она сняла ботинки, оставив их у края кровати, и забралась на кровать, полностью одетая. Положила рюкзак рядом с головой.

Я смягчил тон, чувствуя, как раздражение сменяется чем-то вроде усталости.
— Ложись спать. Утром разберёмся во всём.

Я налил ещё выпивки и подошёл к своему столу. Открыл файлы, которые мне прислал Алексей. Проигнорировав файл на Лебедева, я щёлкнул по файлу моей неожиданной гостьи.

Ева Александровна Фролова. Двадцать четыре года. Её жизнь читалась как сценарий дешёвой драмы, где каждый поворот — это новый удар судьбы.

Отец Евы был неудачником с большой буквы. Когда ей было девять, он попытался ограбить ювелирный магазин с ржавым пистолетом в руках — идиотская затея провалилась, и его засадили на семь лет. Через семь месяцев его зарезали в тюремной драке, оставив Еву и её мать в нищете. Они ютились в однокомнатной хрущёвке на окраине Балашихи, где стены пропахли сыростью, а сосед сверху вечно орал на свою жену. В двенадцать Ева выиграла танцевальную стипендию — билет из этой дыры. Она переехала в Москву, жила у дальних родственников, пожилой пары, и до семнадцати лет занималась балетом. Казалось, она вырвется из того болота, в котором родилась.

Она попала в Большой театр прямо из школы балета. Танцевала с ними четыре года, пока её партнёр не уронил её, и она не порвала переднюю крестообразную связку колена. Эта травма фактически положила конец её танцевальной карьере.

Внезапно она переехала в ветхую квартиру, которую делила с двумя другими стриптизёршами. Месяц спустя устроилась танцовщицей в «Бархатный лепесток», довольно захудалый стрип-клуб на окраине Москвы.

Я замер. Это был долгий путь от профессиональной танцовщицы до стриптизёрши. Что же пошло не так, что она в итоге пошла по этому пути? Тем не менее пять дней в неделю она посещала занятия по бизнесу в местной академии.

После того как она стала свидетельницей преступления Лебедева, полиция вырвала её из её жалкой маленькой жизни и поместила под защиту свидетелей. Она ни с кем не встречалась, у неё не было детей, и в настоящее время на её банковском счёте было пятьдесят шесть тысяч рублей. Работала волонтёром в местной благотворительной организации для домашних животных и не имела судимостей — даже штрафа за парковку. Она всё делала в жизни правильно, но, похоже, ей не удавалось сделать передышку.

Я обернулся. Она лежала поверх одеяла, свернувшись в комок, как котёнок, и во сне казалась ещё младше — лет шестнадцать, не больше. Её шансы выжить были мизерными. Вернись она к полиции — Лебедев достанет её за пару недель. Беги она сама — далеко не уйдёт. Оставаться со мной было её лучшим вариантом, но, чёрт возьми, я не хотел этой обузы. Вздохнув, я взял покрывало с края кровати и накрыл её. Она что-то пробормотала во сне, уткнувшись носом в подушку.

Глава 4

Ева

Вся эта ситуация была кошмаром, от которого невозможно проснуться. После того как Илья высадил меня у обочины, я, спотыкаясь, побрела к клубу — ноги дрожали, а в голове гудело от адреналина. Внутри было душно, пахло дешёвым алкоголем и застарелым сигаретным дымом. Я нашарила в кармане телефон и, прячась за стойкой бара, набрала полицию. Через несколько минут появилась следователь Шевцова со своей командой. Шевцова — высокая, с острыми скулами и взглядом, который мог пробить бетонную стену. Её команда следовала за ней, как тени: молчаливые, хмурые, с усталыми лицами.

Меня засунули в тесную комнату без окон — бетонный короб с тусклой лампочкой, висящей на голом проводе. Воздух был спёртым, пахло сыростью и чем-то кислым, будто здесь давно никто не убирал. Они оставили меня одну, без еды, воды и даже без намёка на то, что я могу выйти в туалет. Часы тянулись мучительно медленно. Я стучала в дверь, пока костяшки не покраснели, и в конце концов взмолилась, чтобы меня выпустили хоть на минуту. Никто не ответил. Только спустя вечность дверь скрипнула, и вошла Шевцова.

Допрос начался как атака. Шевцова была беспощадна — её голос резал, как нож, а вопросы сыпались без остановки. Она ходила кругами, стуча каблуками по бетонному полу, и сверлила меня взглядом. Она неоднократно спрашивала, как мне удалось сбежать. Она знала о погоне на машине, но, насколько я могла судить, не знала об участии Ильи.

Она пыталась сломать меня, чтобы я рассказала, что произошло. Угрожала, уговаривала и оскорбляла словесно.
— Ева, если ты не заговоришь, я обвиню тебя в препятствовании следствию. Ты этого хочешь? — её тон был ледяным, почти механическим.

Потом она сменила тактику, наклонилась ближе, понизив голос до вкрадчивого шёпота:
— Дай мне хоть что-то, Ева. Докажи, что ты на нашей стороне, и я постараюсь тебя защитить.

Видя моё молчание, она выпрямилась и фыркнула:
— Того, кого ты выгораживаешь, здесь нет, поняла? Ты одна. Это ты сидишь передо мной, а не он.

Я молчала. Страх сковал мне горло. Я боялась последствий, если назову имя Ильи. Кто он вообще такой? Я не знала ничего — только то, что он вытащил меня из той перестрелки, а потом холодно, но вежливо попросил держать язык за зубами. Его голос до сих пор звенел у меня в ушах: спокойный, низкий, с ноткой угрозы, которую он даже не пытался скрыть. Я дала ему обещание, и нарушить его казалось опаснее, чем терпеть допрос. К тому же, как я объясню полиции, что сбежала с каким-то вооружённым типом, который явно не был примерным гражданином? Они бы тут же решили, что я с ним заодно.

Наконец, после нескольких часов допроса, она открыла дверь и кивнула головой:
— Пошли. Пора ехать в конспиративный дом.

За дверью ждали двое мужчин. Они не были в форме, но и на следователей не походили. В них чувствовалась какая-то грубость — в сутулых плечах, в том, как они переглядывались, будто делили между собой грязную шутку. Один был широкоплечим, с щетиной и мутными глазами, другой — тощий, с нервным тиком в уголке рта. Они закинули меня на заднее сиденье машины без опознавательных знаков — старого седана с потёртыми сиденьями, пахнущего бензином и застарелым потом. Пока мы ехали, они болтали о футболе, игнорируя мои робкие вопросы. Я смотрела в окно, пытаясь понять, куда меня везут, но город за стеклом превратился в размытое пятно огней.

Мы остановились у дешёвой гостиницы на окраине — обшарпанное здание с облупившейся краской и мигающей неоновой вывеской. Номер был под стать: две продавленные кровати с выцветшими покрывалами, потёртый ковёр в пятнах и запах плесени, пропитавший всё вокруг. Мужчины бросили свои сумки на одну из кроватей, достали пиво из пакета и закурили. Сигаретный дым лениво поднимался к потолку, смешиваясь с тусклым светом лампы.

— Какая чёртова дыра, — пробормотал широкоплечий, стряхивая пепел прямо на пол.

— Очередной день в офисе, — хмыкнул тощий, открывая вторую бутылку. — Хочешь в карты перекинуться?

Они уселись за шаткий столик у окна и начали играть, будто меня вообще не существовало. Я сидела на краю кровати, сжимая рюкзак, и пыталась понять, что происходит. Почему они пьют? Почему мне не дали отдельную комнату? Это что, теперь моя охрана? Их поведение выбивало меня из колеи. В стрип-клубе я видела таких типов сотни раз — небритых, с тяжёлыми взглядами и подлой ухмылкой. Они были непредсказуемы, особенно когда напивались.

Через пару часов, когда бутылки уже громоздились на столе, широкоплечий повернулся ко мне. Его глаза были мутными от пива.
— На что уставилась?

Я замялась, голос дрожал:
— Вы уверены, что вам стоит пить?

Они переглянулись и заржали, будто я сказала что-то уморительное.
— А тебе что за дело? — он затянулся сигаретой и выдохнул дым мне в лицо, от чего я закашлялась.

Потом он наклонился ближе, упёршись локтями в колени:
— Никто в участке не хочет с тобой возиться и, тем более, защищать тебя. Никто. Думаешь, им есть дело, если я выпью пару бутылок?

Я сглотнула ком в горле:
— Что значит, никто не хочет меня защищать?

Он ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие зубы:
— Ты стриптизёрша, которая молчит как рыба. Из-за тебя двое наших в больнице, ещё двое — в морге. Никто не хочет подставлять свою задницу ради тебя.

Я нахмурилась, пытаясь сохранить остатки смелости:
— Но вы же здесь.

Он затянулся ещё раз и выпустил дым мне прямо в глаза:
— Я здесь, потому что моя карьера на волоске, а у Шевцовой на меня должок.

Его улыбка была холодной, почти звериной, и в его взгляде мелькнуло что-то, от чего у меня похолодело внутри. Я отвела глаза, боясь спровоцировать его ещё больше.

Он вдруг окинул меня взглядом с ног до головы, будто оценивал товар на рынке:
— У тебя не тело стриптизёрши. Как ты вообще эту работу получила?

Я запнулась:
— Что вы имеете в виду?

— Сомневаюсь, что кто-то захочет смотреть, как ты раздеваешься, — бросил он с презрением.

Глава 5

Илья

Я придержал дверь и наблюдал, как Ева осторожно вышла, двигаясь так, будто каждый шаг отдавался болью в её теле. Она прижимала рюкзак к груди, словно он был щитом, и опустила голову, пряча лицо под спутанными прядями волос. В мягком свете уличных фонарей складов и зданий её фигура казалась почти нереальной — хрупкой, как тень на грани исчезновения.

— Смотреть вперёд, — сказал я, обводя взглядом своих людей, кто осмеливался взглянуть на неё.

Мои люди почтительно отвернулись, делая вид, что не замечают состояния её лица.

Я повёл её наверх, используя это время, чтобы взять эмоции под контроль. Но когда я открыл дверь и она вошла внутрь, мне пришлось проглотить весь гнев и ярость, которые снова поднялись во мне, когда я посмотрел на неё.

Она остановилась посреди просторной комнаты, и свет встроенных светильников, мягко льющийся с высоких потолков, безжалостно высветил её лицо. Левый глаз уже начал заплывать, кожа вокруг натянулась, приобретая багровый оттенок. Щека пылала ярко-розовым, как след от удара, оставленный кулаком того ублюдка. Губа треснула, и под носом застыла корка крови, размазанная неровными полосами. Её лицо было словно холст, на котором кто-то с яростью выплеснул свою злобу. Я хотел убить подонка, который её ударил. Я сделал глубокий успокаивающий вдох.

— Нужно приложить лёд к этому глазу, — сказал я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё полыхало.

Ева подняла на меня взгляд, но промолчала.

Я зарычал, не в силах сдержать раздражение:
— Ева, чёрт возьми, скажи, что тебе нужно.

Её губы дрогнули, и я увидел, как она борется, чтобы не развалиться на куски.

— Я боюсь полиции, — прошептала она, и этот шёпот был тяжелее крика.

— Тебе не обязательно возвращаться к ним.

Она смотрела на меня, и в её глазах плескалась такая печаль, что я почувствовал, как тону. Ева боролась с собой, чтобы не заплакать, и это было мучительно наблюдать. Она не плакала, хотя я знал, что ей этого хотелось.

— Хочешь, я вызову врача?

— Нет, спасибо, — её голос был тихим, но твёрдым, будто она цеплялась за остатки контроля.

Я прошёл к кухонной зоне, где чёрный мрамор столешницы блестел под светом. Открыл холодильник, вынул пару гелевых пакетов со льдом, которые держал для таких случаев, и аккуратно положил их на стойку.

— Приложи к глазу. Это снимет боль.

Она посмотрела на пакеты, но не двинулась. Её пальцы нервно теребили ремешок рюкзака, и я заметил, как дрожат её руки.

Я огляделся: кожаный диван глубокого серого цвета, стеллажи с книгами и винилом, запах свежесваренного кофе, всё ещё висящий в воздухе. Это место было моим убежищем, но сейчас оно казалось слишком большим, слишком холодным для неё.

— Мне нужно спуститься вниз на пару часов. Еда в холодильнике, чай и кофе в шкафу справа. Прими ванну, если хочешь. Делай что угодно. Никто сюда не войдёт.

Она кивнула, едва заметно, и я подавил порыв шагнуть к ней, обнять, прижать к себе, чтобы прогнать страх из её глаз. Чёрт, я не понимал, почему мне этого хочется. Я отвернулся, чтобы не видеть её лица.

— Ты здесь в безопасности, ладно? Просто устраивайся поудобнее.

Не говоря ни слова, она повернулась и пошла в ванную.

***

Я шагал по территории, ярость текла по венам, как расплавленный металл. Ночь была холодной, ветер нёс запах с реки, где-то лаяла собака. Яков вышел мне навстречу, его тяжёлые ботинки хрустели по гравию.

— Где они? — прорычал я, не замедляя шаг.

— Третий отсек.

Он пошёл рядом, его лицо было каменным, но в глазах мелькала искра предвкушения.

— Что хочешь, чтобы я сделал?

— Следи, чтобы я их не прикончил.

В третьем отсеке пахло сыростью и старым металлом. Два ублюдка сидели на металлических стульях, руки скованы наручниками за спиной. Их головы свисали на грудь, как у сломанных кукол. Они всё ещё были без сознания, и это бесило меня ещё больше — я хотел, чтобы они чувствовали каждую секунду того, что их ждёт.

Я схватил шланг, лежавший у стены, и повернул кран на полную. Ледяная вода хлынула на них, как пощёчина, и они задёргались, захлёбываясь, кашляя, как рыбы на суше. Их глаза, мутные от боли и страха, наконец нашли меня.

Я бросил шланг и подошёл к ним:
— Расскажите мне о девушке.

Один из полицейских плюнул на пол:
— Ты хоть знаешь, кто мы? Мы полицейские, чёрт возьми!

Мой кулак врезался в его лицо раньше, чем я успел подумать. Хруст кости, кровь, хлынувшая из его носа, — это было как музыка.

— Неправильный ответ. Почему вас двоих приставили к ней?

Другой, с квадратной челюстью, уставился на меня, его глаза блестели злобой:
— Какое тебе дело?

Я ударил его вдвое сильнее. Он застонал, сплюнул кровью, и я заметил, как его зубы окрасились алым.

— Ты за это заплатишь, ублюдок. Ты труп.

— Почему вас двоих поставили присматривать за ней? — повторил я, мой голос был холодным, как сталь.

Сальный поднял лицо, его глаза сузились:
— Никто не хочет её защищать. Она просто тупая шлюха, до которой никому нет дела.

Хруст. Мой кулак снова нашёл его нос. Он громко застонал, его голова откинулась назад.

— Попробуй ещё раз.

Он посмотрел на меня, и впервые в его глазах мелькнул настоящий страх:
— Люди в полиции напуганы. Они знают, что она — мишень, а последних четверых полицейских либо расстреляли, либо убили. Никто не хотел браться за эту работу.

Это заставило меня остановиться.

— Полицейские не могут просто отказаться от работы, потому что боятся.

Он сплюнул кровь на пол:
— Официально нет. Но вдруг все надзирающие оказались заняты, и свободных людей не нашлось.

Я прищурился:
— Почему вы двое?

Он оскалился, его окровавленные зубы выглядели жутко:
— Я задолжал следователю Шевцовой, и нам пришлось прикрывать эту неблагодарную стерву.

Не похоже, чтобы они были связаны с Лебедевым. Я отступил.

Глава 6

Ева

Я проснулась, будто вынырнула из кошмара: сердце колотилось так, что казалось, оно вот-вот разорвёт грудную клетку. Во рту пересохло. Я села на кровати, чувствуя, как мир вокруг качается, будто палуба тонущего корабля. Часы у кровати мигали красными цифрами — 9:30 утра. Когда я встала, тело заныло, как после долгого боя: мышцы одеревенели, а синяки напомнили о себе при каждом движении.

Я побрела к кухонной стойке, где стоял графин с водой, и, пока выпивала два полных стакана, пыталась оценить свои чувства по поводу всего произошедшего. Находиться под защитой свидетелей было нереальным опытом, который, казалось, никогда не закончится, но с тех пор, как два дня назад я проснулась на заднем сиденье внедорожника посреди перестрелки, у меня возникло ощущение, будто я живу в каком-то боевике. Это было реальностью? Неужели люди действительно живут в этом мире? Мире, где все носят оружие и стреляют друг в друга, и никто не чувствует себя в безопасности?

Стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Ручка повернулась без предупреждения, и в проёме возник он — Илья, больше, чем жизнь, заполнивший собой всё пространство. Тёмные джинсы, расстёгнутая синяя рубашка, обнажающая ключицы и намёк на татуировку, что змеилась под тканью. Его щетина отливала угольной чернотой, а волосы, растрёпанные, будто он провёл ночь в драке, только усиливали ауру опасности. Он вошёл в лофт, бросил телефон на кухонный остров с глухим стуком и окинул меня взглядом.

— Опухоль с глаза спала, — сказал он, и его голос, низкий и хриплый, резал воздух. — Остальное на лице заживёт через пару дней.

Я не смотрелась в зеркало со вчерашнего вечера. Не хотела видеть, во что превратилась: синяки, ссадины, тени под глазами, которые, наверное, теперь были частью меня.

— Моё лицо в порядке, — солгала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Да, ну хорошо, — сказал он тоном, который показывал, что он мне не верит.

Как бы напряжённо ни было наблюдать за ним, было неблагоразумно отрывать от него взгляд, поэтому я стояла там, следя за каждым его движением.

— Как ты спала? — спросил он, и в его голосе мелькнула неожиданная мягкость.

Я пожала плечами, пряча нервозность:
— Нормально.

Он обвёл взглядом лофт, будто искал в нём ответы:
— Вчера ты сказала, что не хочешь возвращаться в полицию.

Я правда этого не хотела. Полиция? Это они на меня напали. Это их «защита» обернулась тем, что я оказалась в эпицентре перестрелки и чуть не была изнасилована. Они были не вариантом — они были угрозой. Проблема в том, что других вариантов у меня не было. Илья обещал защиту, но от одной мысли об этом у меня холодели пальцы.

— Я не доверяю полиции, — подтвердила я, стараясь звучать твёрже, чем чувствовала.

Его глаза, серые, как зимнее небо, впились в мои:
— Я думаю, твой лучший план действий — уехать из города.

Я стиснула зубы, чтобы страх не проступил на лице. Уехать? Легко сказать. Даже с деньгами, которые он мне дал, я бы протянула пару недель, а потом что? Жить на улице?

— Да, конечно, — выдавила я, но голос предательски дрогнул.

Он нахмурился, явно недовольный моей реакцией:
— Ладно, начинай собираться. Через час выезжаем.

Куда я пойду? Как я туда доберусь? Мне нужно будет сесть на автобус где-нибудь? Я представила себя в каком-нибудь захолустном городишке, с рюкзаком за спиной, без единой знакомой души. Паника подступила к горлу, но я заставила себя спросить:
— Ты знаешь, куда мне стоит поехать?

Он бросил на меня пустой взгляд.

Я сглотнула:
— Мне никогда не приходилось уезжать из города. Я не знаю, куда поехать.

Он кивнул в сторону ванной:
— Иди, собирайся. Потом разберёмся.

Я приняла душ и переоделась в рекордное время. Мои дрожащие руки тряслись от нервов, когда я наносила макияж, чтобы скрыть синяки на лице. Илья избавлялся от меня. Вот что я получила за то, что боялась единственного человека, который пытался мне помочь.

Я совершенно не представляла, как смогу выжить, имея наличные, которые покроют расходы на жизнь всего за две недели. Собрав вещи в рюкзак, я вернулась в гостиную. Илья сидел на диване, его поза была обманчиво расслабленной, но я чувствовала напряжение, исходящее от него, как статическое электричество. Он жестом указал мне сесть рядом. Я осторожно опустилась на краешек дивана, будто боялась спугнуть хищника.

Он потёр лицо руками, будто стряхивая усталость, и посмотрел на меня:
— Ладно. У меня есть для тебя план.

Он протянул мне кожаную сумку:
— Здесь пять миллионов рублей. Садишься на поезд до Ярославля, потом до Екатеринбурга. Оттуда — на самолёт или автобус, неважно. И так дальше. Перемещайся. Никогда не оседай там, где тебя могут знать. Не связывайся с прошлыми знакомыми. Затаись.

Я сидела, смотрела на сумку, ошеломлённая тем, что он дал мне так много денег.

— Когда я смогу вернуться домой? — спросила я, почти шёпотом.

Его лицо потемнело:
— Когда Лебедев умрёт. Или когда его посадят в тюрьму.

Это может занять годы.

— Серьёзно?

— Да. Вот почему тех, кто скрывается, не находят.

Я представила себя в чужом городе, без друзей, без дома, с постоянным страхом, что кто-то дышит мне в затылок.

— Как думаешь, Лебедев или его люди… они будут меня искать?

Он изучал меня, будто взвешивал, стоит ли говорить правду:
— Они могут, я не исключаю этого. Вот почему важно с самого начала постоянно передвигаться. Сделай так, чтобы им было трудно тебя найти.

Я уставилась на сумку. Его щедрость разрывала шаблоны. Он дал мне шанс, которого я не ожидала. Это поможет мне больше, чем он, возможно, предполагал.

— Спасибо, — сказала я, и голос дрогнул от искренности. — За твою доброту.

Он отвернулся:
— Я попрошу кого-нибудь отвезти тебя на вокзал.

***

Он сам отвёз меня на Белорусский вокзал. Я сидела на пассажирском сиденье, сжимая рюкзак так, что костяшки побелели. Его внедорожник пах кожей и бензином, а за окном мелькали серые улицы Москвы, будто кадры из чёрно-белого фильма. Илья молчал, и я не решалась нарушить тишину. Его пальцы крепко сжимали руль.

Глава 7

Илья

О чём я думал, чёрт возьми? Девушка, сидевшая на диване, выглядела одновременно испуганной и облегчённой. Я хотел её успокоить, дать понять, что она в безопасности, но вместо этого, как последний идиот, ляпнул какую-то чушь про то, что хочу с ней переспать. Гениально, Илья. Теперь она, наверное, ждёт, что я наброшусь на неё, стоит ей моргнуть. Мой член, конечно, имел своё мнение на этот счёт, но я дал себе слово: она уйдёт отсюда нетронутой. Девственницей. Точка.

— Я хочу держать тебя под своей защитой, потому что мне нужно, чтобы Лебедева не было на улицах, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

Её зелёные глаза, огромные, как у загнанного оленя, встретились с моими. На долю секунды. Потом она отвела взгляд, уставившись в пол, будто там был ответ на все её беды. Она боялась меня. Обычно мне плевать, что там чувствуют другие — их страх, их боль, их надежды. Но Ева… Она так старалась спрятать свой страх, стиснув пальцы до белизны, что я почувствовал себя плохо.

— Слушай, — я кашлянул, пытаясь смягчить тон, — несмотря на ту ерунду, что я сказал в поезде, я не собираюсь с тобой спать. Я хочу, чтобы ты это поняла.

Я смотрел на неё, мысленно проклиная себя за каждое слово, что вылетело из моего рта до этого. Не трогать её. Она под запретом. Как бы ни хотелось провести пальцами по её бледной коже, узнать, как она вздрогнет под моим прикосновением. Запрещено.

Ева подняла взгляд, и в её глазах мелькнуло что-то новое. Не доверие, но… любопытство?

— Почему ты мне помогаешь? — спросила она тихо, почти шёпотом.

Потому что я не мог вынести мысли о том, что ты напугана и одинока в этом мире.

— Потому что это выгодно мне в долгосрочной перспективе.

— Когда я буду давать показания?

Её голос дрогнул, но она держалась.

— Да.

Она кивнула, словно мои слова были железным аргументом. Я мог защитить её. Должен был. Смириться с тем, что она здесь, под моей крышей, но вне досягаемости. В этом дерьмовом уголке моего мира невинность — редкость, и я не собирался отбирать у неё эту крупицу света.

Телефон завибрировал в кармане, выдернув меня из мыслей. Костя. Я встал, отошёл к окну, подальше от Евы, и ответил:
— Костя, привет. Что стряслось?

— Илья, привет, мне нужна огромная услуга.

— Говори.

— Лера и Машенька улетели со мной на игру в Минск. Мы только приземлились, а тут сообщения от нашей собачьей няни. Она отказалась смотреть за Петрушей. Говорит, он её достал.

— Что за бред, — я закатил глаза.

— Мы ищем питомник, но… можешь взять его хотя бы на день?

Я глянул на Еву. Она сидела, поджав ноги, уставившись в пол. Измотанная. Ей нужен был кто-то, кто не будет её пугать. Петруша — тот ещё кошмар на четырёх лапах, но, чёрт возьми, он мог бы помочь мне с ней.

— Забудь про питомник, — сказал я. — Я заберу Петрушу, пока вы не вернётесь.

— Илья, друг, я твой должник.

— Передай няне, что мы скоро будем.

Я сунул телефон в карман и повернулся к Еве. Она подняла глаза, и я поймал себя на том, что не хочу, чтобы она снова их опустила.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал я.

Её брови чуть приподнялись. Впервые за весь вечер в ней мелькнула искра интереса.

— Мне нужно забрать собаку моего друга.

Она выглядела заинтересованной:
— Тебе нужна моя помощь?

— Эта псина — настоящий ураган. Поможешь держать её в узде, пока я за рулём?

Она выпрямилась на диване:
— Хорошо, — кивнула она, и в её голосе проскользнула тень улыбки.

***

Мы ехали к дому Кости и Леры. Ева сидела рядом, сложив руки между колен. Она не смотрела на меня, не говорила. Её неподвижность резала глаз — будто она боялась дышать слишком громко, чтобы не привлечь внимания. Я не винил её. После всего, что она пережила, я был для неё очередным хищником. Может, чуть менее опасным, но всё ещё хищником.

Она должна бояться меня.

Я прочистил горло, пытаясь придумать, что сказать, чтобы она расслабилась:
— Костя — один из моих старейших друзей. Росли вместе. Он хоккеист.

Она удивлённо взглянула на меня:
— Профессионально?

— Да, сейчас играют в Минске.

Я ждал, что она скажет что-то ещё, но она снова замкнулась.

— Костя и его жена Лера получили Петрушу в подарок от его мамы. Петруша — чистокровный сибирский самоед с соответствующим характером.

— Что случилось с их няней для собак? — спросила она, и я уловил в её голосе слабый намёк на любопытство.

— Похоже, Петруша её довёл. Не справляется.

Мы подъехали к двухэтажному дому Кости, окружённому низким забором. Ева вышла из машины и пошла за мной, держась на шаг позади. Когда я позвонил в дверь, изнутри донёсся дикий лай, топот лап и приглушённые крики. Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина с растрёпанными волосами и глазами, полными паники.

— О, слава богу. Вы здесь за Петрушей? — выдохнула она.

Не успели мы ответить, как к нам рвануло белое пушистое торнадо. Петруша, весь в своей самоедской славе, мчался, скользя когтями по паркету.

— Петруша, сидеть, — приказал я.

Собака затормозила, плюхнулась на задницу, но её хвост молотил по полу, а глаза горели восторгом. Она переводила взгляд с меня на Еву, будто решая, кого лизнуть первым. Я ткнул пальцем в сторону дома, и Петруша, фыркнув, рванул обратно.

Няня уставилась на меня, как на дрессировщика тигров:
— Как вы это делаете? — пробормотала она.

Я шагнул внутрь. Мухтар, второй пёс Кости, степенно подошёл к Еве и ткнулся носом в её ладонь. Она замерла, но потом медленно погладила его, и уголок её рта дрогнул в намёке на улыбку. Тем временем Петруша взгромоздился на задние лапы, обнюхивая что-то на кухонной стойке.

— У вас есть его еда? — спросил я няню.

Няня указала на два больших пакета на полу. Рядом был большой пакет с собачьим кормом:
— Игрушки, лакомства, поводок, вторая шлейка. Он вчера разорвал свою лежанку, но я положила его любимое одеяло, — добавила няня, глядя, как Петруша тянет лапой яблоко из фруктовой вазы. — Петруша, слезай.