Спасти малыша. Бывшие

Пролог.

- Чудо, чудо, чудо! – хлопаю я в ладоши, глядя на волшебные две полосочки. – Наконец-то!

Выбегаю из ванной и кружу по квартире.

Нет, я не выдержу. Нужно сейчас же найти Тима и сообщить ему.

У нас малыш будет!

Какие теперь совещания или важные сделки? Мы уже четыре года по клиникам бегаем. Анализы, лечение… Что только не перепробовали.

Уже об ЭКО задумывались. А тут вдруг магия! Оно само!

Не могу прийти в себя от счастья. Руки дрожат, сама вся в поту.

Нет, так не пойдет. Надо успокоиться. А то сильное волнение, даже радостное, может ведь навредить ребенку.

Опускаю руку на живот и чувствую, как на глаза наворачиваются счастливые слезы.

Всё!

- Нам пора к папочке, - говорю я маленькой Горошине, обосновавшейся у меня под сердцем. – Сейчас повезу тебя к нему на работу. Познакомитесь.

Мне так неловко, что я говорю с ним, как с уже родившимся. Но ведь так можно? Так правильно! Пусть уже сейчас знает, как важен для меня. Как я его уже люблю и жду.

За руль не сажусь. Я сегодня не в том состоянии, чтобы водить. В придачу я совсем недавно за рулем. Тим долго не соглашался, беспокоился обо мне. Говорил, я слишком невнимательная. И что лучше нанять мне шофера.

Только он такой придирчивый и подозрительный, что никто из претендентов на роль моего личного водителя не подошел по критериям. Даже спустя пять месяцев.

И, в конце концов, любимый пошел на уговоры и купил машину. Женскую такую. Темно-бордовую, маленькую, как я всегда мечтала! Подарил на нашу годовщину.

А я ему в ответ приготовила другой подарок! Гораздо-гораздо лучший. Бесценный! – вновь глажу я свой еще плоский животик, приближаясь к суровому офисному зданию с не посчитать каким количеством этажей.

Но меня почему-то не впускают.

Не поняла…

Охранник у двери недовольно морщится при моем появлении. Будто его заставляют есть что-то кислое. И ему никак не отвертеться.

Затем докладывает кому-то вышестоящему о моем приходе. При этом отворачивается и зажимает микрофон. Словно я собираюсь подслушивать.

Однако странности на этом не заканчиваются.

Меня наотрез отказываются провести в кабинет мужа!

Хотя я уже сто раз повторила, что перед ними супруга Тимура Львовича.

Несмотря на моё негодование, меня приводят в кабинет начальника охраны и оставляют ждать там. Под присмотром!

В груди неприятно колет, но я отгоняю от себя нехорошее предчувствие.

Выхватываю мобильник нервным движением и набираю мужа.

Гудки. Очень долгие. Наверное, всё-таки на совещании.

Ничего. Как освободится, сразу поставит на место заработавшихся секьюрити.

«Уже не знают, что делать в смешной попытке выслужиться!» – думаю я.

Мне всегда претило, когда кто-то лебезит и лицемерит. А с тех пор, как дела Тима пошли в гору, подомный подхалимаж, увы, встречал нас повсюду. И не только это. Мы со многими черными сторонами человеческой души успели столкнуться за последние два года. Но муж всего этого словно не замечал. Или воспринимал как должное.

Уныло вздыхаю и убираю телефон в сумку.

А потом приходит Тим.

Мрачный, отчужденный. Взгляд такой, что я удивляюсь, как всё вокруг не покрылось коркой льда. От моего любимого мужчины так и веет холодом и направлен он… на меня??

- Зачем ты здесь? – спрашивает он грубо.

Будто я не к мужу пришла, а к его конкуренту, как минимум.

На секунду даже теряюсь от его сухого тона.

Как можно в ответ на такое сообщать радостную новость?!

Растерянно оглядываюсь, как будто стены могут подсказать мне, что тут творится.

- Что происходит? – озвучиваю свои мысли.

- А у тебя никаких предположений? – слегка выгибает он бровь.

- Нет, - озадаченно смотрю я на непроницаемое лицо мужа.

В ответ он кладет передо мной какие-то бумаги.

- Так я и думал, - хмыкает Тимур. – Впрочем… Мне. Плевать. Моя бывшая женушка, - чеканит он вдруг. – Вот бумаги на развод. Подпиши и не создавай себе лишних проблем.

Перевожу расфокусированный взгляд на стол.

- Но, - ошарашенно смотрю на расплывающиеся буквы. – Ты шутишь? Ты… Что это?! Почему? У тебя другая? – прошибает меня страшной догадкой.

Пролог (продолжение).

- Оставь спектакли для кого-нибудь другого, Анита, - называет он меня полным именем, отчего я вскидываю на Тима еще более удивленный взор, чем после слов о разводе.

Я немного смущаюсь своего имени. Отец историей увлекался и назвал меня в честь возлюбленной Гарибальди. Анитой.

А для Тима я всегда была «Аней» или «малышом», «маленькой». Но он никогда не называл меня именем, которое знает, что я терпеть не могу.

- Тебе поразительно подходит это имя, - усмехается одними губами Тимур, потому что его глаза сейчас не улыбаются. Они как непроницаемые стеклышки впиваются в меня. Режут, заставляют ежиться от боли. – Анита. Опасная и непредсказуемая. А еще корыстная. Доказательства твоей продажности неопровержимы. Я сам всё видел, - несет он полную чушь, которую я почему-то не прерываю. - Только вот не пойму никак, тебе меня было мало? Или всё же денег, - задумчиво роняет муж, но даже в этих словах я не слышу горечи. Только холодные размышления. - Хотела другую машину, чтоб подороже? Квартиру, оформленную на свое имя... Так почему молчала? Я же лох полный. Купил бы всё.

Хановский почему-то не кричит всё это. А, наоборот, цедит тихо. Поскрипывая зубами. И мне страшно от этого.

Наверное, это одна из причин, почему я так поздно начинаю оправдываться. Вернее, вскакиваю с места и ору во весь голос о том, что он спятил. И что я понятия не имею, о чем он говорит.

Но меня не желают слушать.

Тимур качает головой и уходит, смерив меня напоследок презрительным взглядом.

А вместо него в комнату врываются охранники.

И я мигом замолкаю. Потому что просто-напросто боюсь, что они навредят ребенку, если им придется меня скручивать и выводить отсюда.

Глава 1.

Нас развели очень быстро. Адвокаты Тимура Хановского подсуетились. И помогли выставить меня ни с чем.

Хотя нет. Кое-что мне всё-таки оставили. Машину.

И я догадываюсь, что это была издевка со стороны Хановского. Он с барского плеча подарил мне то, что я, по его мнению, меркантильно выклянчивала у тогда еще мужа.

Расплатился со мной за прожитые месяцы…

И я бы очень хотела гордо отказаться от его подачки. Но надо было думать прежде всего не о себе и о собственном самолюбии. А о ребенке. О котором я несколько раз честно порывалась сказать Тиму. Ведь Горошинок... так я начала называть маленького, когда спустя несколько недель узнала пол. Так вот наш мальчик не виноват, что его папочка оказался таким безжалостным упрямцем.

Муж так и не выслушал меня. И сам не стал ничего толком объяснять. Просто поставил перед данностью: Нас больше нет…

Так что на каждой встрече по бракоразводному процессу я раскрывала рот, чтобы признаться. И сразу же захлопывала. Оттого что больше не узнавала мужа. Не знала, чего от него ожидать. Моя защита, моя каменная стена – Хановский превратился в чудовище. И я всерьез опасалась, что он отнимет у меня ребенка, как только тот родится.

Правда, еще придется убедить Тимура, что малыш от него. Он же меня в измене, кажется, подозревает. Но и об этом он мне не удосужился заявить прямо. Просто не оставил ни шанса оправдаться…

В итоге я мучила себя, внушая, что отец имеет право знать о сыне. Но всякий раз раздумывала.

И в конце концов, уговорила свою совесть замолчать, провозгласив "автомобиль" – алиментами. Могло ведь статься, что мой бывший не акула бизнеса, а обычный клерк с минимальной зарплатой. Значит, я не так уж сильно и обделила малыша. Деньги от продажи автомобиля очень помогли нам с Горошиком на первых порах.

Хорошо, что я после развода так и не швырнула своему благоверному в лицо электронный ключ, в котором продолжала садиться зарядка. Потому что Хановскому было некогда сдать ключ на починку. А мне не советовалось ходить по всяким мужским местам, к которым он относил и автомастерскую или где там чинят электронику для автомобилей?..

Я никогда всем этим не занималась сама. Как и многим другим. Всё делал Тимур... когда находил время. И потому я во многом не разбиралась. Было ужасно сложно учиться всему, что люди обычно умеют и знают. Но всё когда-нибудь бывает впервые… И сегодня я многое могу. Прекрасно справляясь без чьей-либо помощи!

***

Спустя год с небольшим.

Сижу в холодном коридоре, выкрашенном в ненавистный белый цвет. Нет, к самому цвету я прежде претензий не имела. Но вот в сочетании с запахом лекарств он влияет угнетающе. Разве стены больницы не должны действовать успокаивающе на нервную систему? Почему здесь всё такое белое? Даже свет. Он тоже искусственный и изнуряющий. Время от времени мерцает, то затухая, то становясь почти ослепляющим. Это же изводит. Сидишь под этими прохладными ко всему лампами как приговоренная. И ждешь, когда наконец из отделения выйдет хоть кто-то из медперсонала… в белом халате.

А они будто понимают, что здесь притаилась перепуганная мамаша, готовая наброситься с вопросами. И не показываются.

Наконец, стеклянная дверь разъезжается, и оттуда выходит врач. Та самая, что принимала нас с Венюсей. Заметив меня, чуть ли не морщится. Понимаю, ей же через секунду плохие новости сообщать. И меня от этого бросает в ледяной пот.

Ноги дрожат, когда я поднимаюсь и почти кидаюсь на нее. Спокойно ходить не умею сейчас. Я еле держусь.

- Что? Что с ним?? – меня колотит. – Что это... с ним...

- Успокойтесь, мама, - строго выговаривает доктор мне, слегка отстраняясь. Будто боится, что я ее за руки сейчас схвачу. – Пока еще ничего доподлинно неизвестно…

- Но? – тороплю ее.

- Но первичные исследования дают основания полагать, что мы имеем дело с билиарной атрезией, - произносит она слова на непонятном мне языке, и мой собственный примерзает к нёбу.

Хочу спросить, что это означает. Но понимаю, что не могу. Просто дико страшно услышать нечто ужасное в ответ.

Врач, кажется, догадывается, что со мной происходит. Наверное, по моим выпученным в испуге глазам. Или бледному виду. Я знаю, что белая сегодня, как мел. Потому что у меня всегда так от нервов. Давление падает. Поэтому доктор сама отвечает на мой немой вопрос:

- Это закупорка желчных протоков. То есть каналов, которые проходят через печень…

- Печень, - повторяю я как попугай.

- Как я уже сказала, до получения результатов всех анализов – это лишь предположение. Однако симптомы и анамнез говорят именно об этом. И в первую очередь не проходящая желтуха…

- Желтуха…

- Она как раз таки и связана с тем, что нарушен отток желчи… Ребенку делали УЗИ в первые дни жизни, в родильном отделении?

- УЗИ…

- Понятно, - кисло улыбается врач.

- Наверное, делали, - как будто оправдываюсь я.

Плохо помню те дни.

Было сложно. Я была практически одна.

На меня то и дело накатывала истерика, которую я стойко сдерживала, не позволяя себе опускать руки.

А потом мне приносили малыша на кормления. И словно солнце всходило!

Он такой крошечный был. И сладкий. И я сразу чувствовала, что всё у нас будет хорошо. Что я справлюсь со всем. Ради него. Ради моего мальчика.

Да и до родов я намучилась изрядно. Одной обустраивать гнездышко к появлению малыша оказалось непростой задачей. То купи, это обдумай, найди…

Не говоря уже о деньгах. Машину сразу же пришлось продать. Сняла квартиру. Кое-что отложила на всякий.

Купила коляску, кроватку, ползунки, подгузники. Повезло, что на прежнюю работу меня сразу же взяли обратно.

До последнего разрешенного дня работала. В женской консультации врач вошла в положение, когда я объяснила, что мне нельзя без работы. И выдала справку. Не задаром, конечно… По документам была двадцать девятая неделя беременности, а на деле нам с Горошиком почти тридцать две исполнилось.

Глава 2.

- Ну и ?.. – вопросительно выгибает Хановский бровь.

Это он. Собственной не расшибаемой персоной. А я всё никак не могу поверить, что это наяву происходит. Думаю, бред начался от переизбытка эмоций.

- Давай уже. Какую ты там речь для нашей случайной встречи подготовила? – торопит меня бывший муж, подчеркивая, насколько не верит в совпадение.

- Я не… - качаю головой, потому что слова улетучились.

Я не была готова к такому! Да о чем он вообще?

- Ясно. Даже на это не сподобилась, - насмешливо приподнимается уголок его губ.

Но это не улыбка. В его глазах мрак сейчас. Вот-вот вырвется и накроет меня.

- Может, будете в другом месте отношения выяснять? - недовольно шипит женщина в брендовом костюме, приметившая возможность продвинуться в очереди, вытолкнув нас.

Поразительно. Этому кафе удалось поставить всех этих статусных людей в самую простейшую ситуацию.

- Я сказал что-то смешное? – хмурится Тимур, приняв мою ухмылку на свой счет.

Однако всё же идет на поводу у дамочки и выносит нас из очереди. Именно вытягивает меня оттуда. И я только сейчас замечаю, что меня не отпускают. Большие, горячие ладони бывшего продолжают сжимать мои плечи. И я даже сквозь тонкий ситец ощущаю жар, исходящий от него.

Не знала бы Тима, решила бы, что соскучился. Но это невозможно. Я часто и подолгу прокручивала в голове произошедшее между нами. И всякий раз приходила к выводу, что всё случившееся, скорее всего, было его инициативой. Что он бы проверил, если б кто-то оклеветал меня.

И что, если Хановский так стремительно разорвал нашу связь, значит, ему самому это было выгодно зачем-то. Он просто избавился от меня наиболее легким способом – выставив виноватой. Чтоб я и вякнуть побоялась.

Оно и было так. Когда поняла, что меня в предательстве винят, рада была, что целой ушла. Что не расплющил меня Хановский, не четвертовал за мой несуществующий промах. А ведь он мог…

Видимо, я после всего случившегося и стала такой пугливой. Вот и сейчас дрожу в руках мужа, пускай и бывшего. Это так странно. Раньше в нем защитника видела. А теперь боюсь до икоты.

- Пусти, - выдавливаю через стиснутые зубы.

- Всё? А спектакля не будет? – наигранно расстраивается Тимур.

И руки почему-то так и не убирает.

- Тим, пошли уже, а? – вмешивается вдруг в наши прения приятный мужской баритон.

Невольно оборачиваюсь на этот голос и рассматриваю… друга Тимура?

Герман, кажется. Я его всего раз видела. На нашей свадьбе. А потом он спешно уехал за границу.

У Тима не так много друзей. Точнее, с настоящими, на которых можно реально положиться, я не была знакома. С ними со всеми мужа развела жизнь задолго до встречи со мной. Но он всегда говорил, что они всегда на связи. И что и он сам, и все они по первому зову сразу примчатся. Хоть на край Света, если потребуется.

Вон и Герман также. Он тогда приехал на наше бракосочетание. Даже шафером был. А после исчез.

- Ну что ты к девушке пристал? Куплю я тебе рубашку, - добавляет Герман, и я только сейчас замечаю, что на белых рукавах, обхватывающих мускулистые предплечья Тима, появились некрасивые коричнево-бежевые разводы.

Он уже с заветным стаканчиком в руках стоял в очереди? А зачем?..

- А ты причем? – раздраженно бросает ему Хановский. – Она испортила, ей и возмещать.

- Ну видно же, что… - начинает Герман, но осекается и смущенно замолкает.

Ах, да. Выгляжу же я неважно. Несколько ночей в больнице. Туда когда собиралась о представительности и тем более красоте не думала совсем. Хотя следовало, наверное. Может, проникся бы к нам главврач, если бы от меня несло деньгами.

А сейчас я, очевидно, и вовсе как нищенка выгляжу. Волосы растрепаны, простое платьице, косметики нет ни грамма. Зато злости тонны!

Мало Хановскому, что он меня после развода в землю втоптал! Еще и эту выплату на меня повесить хочет?

А я-то наивная надеялась, что он оплатит астрономическую стоимость операции. Злость зашкаливает, и я неожиданно иду в атаку:

- Ты специально за мной встал и спровоцировал моё падение, - фырчу, закатив глаза. – Соскучился?

Жду что презрительно хмыкнет в ответ и скажет гадость.

Однако Тимур вдруг дергается пораженно и застывает мрамором. Даже пальцы, вцепившиеся в мои плечи, разжимаются и падают к бокам его мощного торса, как окаменевшие.

- Подожди, - бормочет тут Герман, ты же его бывшая, так? Анита?

- Да. Привет, Герман, - вздыхаю я, натянуто улыбнувшись.

Тимур мрачнеет на глазах. Тень, не отпускавшая его высеченные из камня, идеальные черты, становится гуще.

- Ты занял столик? – обращается Тимур слегка сдавленным голосом к приятелю.

Тот удивленно кивает и переводит цепкий взгляд на меня.

- А девушка посидит с нами? – вразрез с общей ситуацией приобретает тембр Германа заинтересованную елейность. – Может, встреча неслучайна, - будто током бьют его слова, заставляя думать, что это и в самом деле судьба, наверное.

Она свела нас, чтобы я решилась попросить помощи у Тима. Я просто обязано рассказать ему о сыне!

Однако Герман внезапно добавляет:

- Если вы расстались, может, у меня наконец появится шанс? – и улыбается мне обворожительно.

Он почти одной с Тимом комплекции. То есть тоже высок и широкоплеч. Лицо, правда, более выразительное, хотя профиль такой же точеный, как у моего бывшего. И одет Герман иначе. На нем джинсы и спортивная майка, под которой бугрятся недурно прокаченные мышцы.

Я это всё мельком отмечаю. Оттого что настоящего интереса во мне мужчине сейчас не пробить. Хановский постарался. Я вряд ли снова научусь доверять кому бы то ни было. И еще нескоро решусь подпустить близко.

- Столик! - чуть ли не рычит Тим сквозь сцепленные зубы. – Я сейчас подойду, - недвусмысленно намекает он другу, что тому пора отойти от нас.

Мне почему-то смешно и страшно одновременно. Первое, потому что поведение Тимура похоже на ревность. Он подобным часто страдал в нашей прежней жизни.

Глава 3.

Меня пронизывает холодом от пытливого взора бывшего мужа. Что он разглядеть хочет? К любовнику ли я тороплюсь посреди дня? К тому, кто, по мнению Хановского, содержит меня? Да какая ему теперь разница!

Отхожу, ощущая мороз вдоль позвоночника. Меня едва ли не качает от перенапряжения. Я изнурена и физически, и морально. Иду, а ноги как ватные. Всё-таки следовало купить булочку.

- Жаль, - доносится до меня вздох Германа, когда я уже тянусь к металлической ручке двери.

- Умная девочка. И больше не старайся попадаться мне на глаза. Тебе же хуже будет, - летит следом угроза от Хановского.

От пронзительной обиды, словно вживую проткнувшей меня в спину, рвано разворачиваюсь. Хочется наплевать на приличия и ответить что-то резкое Тимуру. Но я переоценила свои силы. А ведь они уже на исходе. Понимаю это, когда от быстрого движения темнеет перед глазами.

Так бывает, когда резко встаешь с места. А у меня сейчас вот случилось. Сознание не потеряла, конечно, но неожиданная слабость всё равно уронила меня на пол.

Точнее, паркетного покрытия кофейни я так и не коснулась. Меня успели поймать чьи-то сильные руки.

Но, приоткрыв глаза, я увидела не Тима, а Германа. И на секунду меня обдало легким разочарованием, которое, к счастью, сейчас же испарилось, смешавшись с бессилием.

Подхватив меня на руки, друг Тима спиной толкнулся в дверь, помогая себе согнутой ногой. Он спешно вынес меня на улицу, не обращая ни малейшего внимания на возгласы посетителей.

В глаза ударили свет и свежий поток воздуха, рассеивая мушки перед глазами. И я на миг позволила себе спрятать лицо, прижавшись к надежному плечу.

- А-а ну, разумеется, - раздался над головой режущий неприязнью смешок Хановского, - ты еще прошареннее, чем я думал. Не вышло меня провести, переключилась на Германа.

Как ушат ледяной воды, честное слово! Почему бы ему просто не уйти?! Не оставить меня в покое уже...

- Погоди, Тим. Не видишь, ей реально дурно, - слышу вдруг, как защищает меня Герман, и сразу же требует, - машину открой.

- Это ты реально наивен, - басит недовольный Тимур, но одновременно с его фырканьем раздается бибиканье ключ-брелка, отпирающего иномарку, - если ты еще не заметил, Гера…

- Хватит, я сказал! Кто из нас двоих врач? – рявкнул Герман. – Дверь придержи.

Теперь роли поменялись. Командует Герман, оказавшийся доктором, а Хановский подчиняется(!), приводя меня тем самым в замешательство. Он растерялся от тона приятеля? Или настолько доверяет профессионализму того?

- Пульс слабый, - тем временем определяет Герман и смотрит на меня в упор, - ты ела-то когда?

- Я… - пытаюсь сосредоточить на нем расфокусированный взгляд. – Ела, - по-детски пытаюсь увильнуть от прямого ответа.

Однако меня предательски выдает урчание в животе.

- Ясно, - констатирует парень и смотрит осуждающе. Но почему-то не на меня, а на Тимура, устроившегося на водительском сидении.

Как будто это входит в обязанности Хановского кормить меня. А он прозевал время кормления.

Из-за этой мысли я пропускаю смешок. И бывший приобретает яростный вид грозовой тучи. Он усаживается вполоборота и прошибает нас с Германом почерневшими глазами. Мы с тем на заднем сидении. Я полулежу, а заботливый доктор поглаживает моё запястье. И смотрит так проникновенно, словно у нас здесь свидание. А Хановский - это так, третий лишний, никак не желающий исчезнуть.

Да что происходит вообще?! У них с Германом какие-то свои счеты, может. И тот, кого я ошибочно считаю другом Тима, увидел во мне способ отыграться за что-то?..

Интуитивно отодвигаюсь от приятеля мужа. Бывшего мужа. Почему-то сейчас мне кажется, что Тимур тоже не помнит о таком немаловажном определении, примыкающем к его статусу. Ведет себя так, словно мы не в разводе.

- А ты чего дуешься? – усмехается внезапно Герман, тоже поймав на себе давящий взгляд Тимура. – Злишься что ли на меня, не пойму. Это ж не я ее голодом морил.

Всё! Теперь мне окончательно хочется закопаться. Так стыдно мне еще не было!

Не хочу выглядеть слабой в глазах Хановского. Уж что-что, а я точно не голодала! И жила припеваючи без его поддержки. Вот что этот Герман несет?! – транслирую тому всё своё возмущение взором.

- Я как раз собиралась устроить себе ланч, когда он объяв… когда встретила вас, - оправдываюсь на автопилоте.

- У нее так уже бывало, - игнорируя мою реплику, принимается бывший за обсуждение моего состояния. – Забывала поесть, увлекаясь копошением в своем ноуте. А до кухни добиралась, уже качаясь.

Да, такое случалось. В тот период я по большей части работу на дом брала. Чтоб и по хозяйству успевать, и готовить самой. Да и время было такое, карантинное… В общем Тим часто отчитывал меня за то, что не слежу за здоровьем. Я когда увлекусь работой, о многом забываю. Но это раньше, а теперь мне есть, о ком помнить ежесекундно! И мне уже пора к нему!

И когда мы вместе жили, тоже такая же была. Правда, про любимого мужа никогда не забывала. Он всегда в голове был. И на сердце. Я любила готовить для Тима. Он приходил, я накрывала на стол, раскладывала всё красиво, а потом убегала. Врала, что уже ела, чтобы идея, которая меня посетила, не успела выветриться из головы.

Любимый, конечно, через какое-то время усёк, что я врушка. И взялся лично следить за моим режимом.

Любимый, - простреливает меня забытым словом.

Врушка, - так Тим зачастую называл меня за подобные выкрутасы. А после выяснилось, что всерьез меня лгуньей считает… м-да…

Отползаю к противоположной двери, намереваясь выбраться из салона автомобиля, где запах натуральной кожи усиливает тошноту.

- Куда?! – рычит Хановский, и я подпрыгиваю от звука запирания кнопок на дверцах. – Сиди уже. И скажи, куда ехать? – спрашивает он, сердито дергая ремень безопасности и застегивая его на себе.

- Туда, где можно угостить девушку вкусным обедом, - добившись своего, улыбается Герман, а я окончательно прихожу в себя.

Глава 4.

Однако я ошиблась. На следующий же день, уже после утреннего обхода меня поставили перед фактом, определившим линию моих действий.

- Мне очень жаль, - отводит Нина Павловна взор. – Но вас выписывают послезавтра.

- К-как? – смотрю на нее во все глаза. – Нам нельзя выписываться! Веня еще не здоров.

- Простите, - легонько дотрагивается женщина до моего плеча, и я чувствую, как ей тяжело сообщать мне новость. – Семен Тарасович посчитал, что ваше дальнейшее пребывание в клинике лишено смысла. Мы больше ничем не можем помочь, - отдергивает она руку, сжимая ее в кулак.

Понимаю, что не одна я мечтаю ворваться в кабинет главврача в попытке решить вопрос грубой силой. Но это бессмысленно.

Да и у Нины Павловны нет полномочий. Это частная больница, и у нее связаны руки.

- Я дам вам направление в государственную больницу. Лечение будет паллиативным, но хоть что-то, - с трудом выговаривает доктор то, что должна. – И, если всё же найдется донор и… средства, уверена, вас у нас запишут на операцию без очереди! – заверяет она и, скомканно простившись, фактически убегает.

Убито иду по холодным коридорам. Сижу с малышом. Вглядываюсь в доверчивые глазки.

«Что же я творю?! – простреливает всё тело болью. – У него есть тот, кто может помочь. А я веду себя как слабачка. Боюсь принять удар на себя».

Вскакиваю, чтобы броситься на выход. Но в последнюю минуту соображаю дождаться медсестру. Уйду, только когда Горошика заберут из палаты.

Наконец, наступает час процедур. Целую крошечный носик, щечки. Вдыхаю самый родной запах и прикрываю глаза. Вот и всё, пора.

Выхожу на улицу, заворачиваю за угол. Я как робот. Запрограммирована идти вперед. Нести себя на растерзание к Хановскому.

Зря я отложила разговор с ним. Знала же с самого начала, что это неминуемо. Корю себя за то, что обманывалась нарочно. Лелеяла беспочвенные надежды на то, что решу всё сама. Без него. Но правда в том, что даже деньги мне не помогли бы. Мне же разложили всё по полочкам – без пересадки никак. Чего я тянула? Неужели разговор с бывшим страшнее?

«Нет, конечно, - отвечаю на свой же вопрос, спускаясь в подземку. - Вениамину нужен папа! Ему необходим донор, и я добуду его для своего Горошика! Для своего мальчика. Чего бы это мне ни стояло».

Ехать далеко. Мы жили в центральном районе, туда нелегко добраться в час-пик, но на метро будет легче. А оттуда пересадка и… Только вот я не уверена, что после развода Тимур оставил ту квартиру.

Может, продал. Либо оставил как вложение в недвижимость, а сам съехал в свою прежнюю, холостяцкую.

До элитной новостройки добираюсь ближе к вечеру. В сумерках набираю код внизу. Ощущение, что я воровка. Крадусь в чужой дом, в чужую жизнь.

К счастью, код тот же, его не успели сменить. Лифт. И через полминуты музыкальный сигнал, возвещающий, что я на нужном этаже, лезвием бьет по нервам.

Звоню в дверь, задержав дыхание.

Так тихо!

Хотя с чего бы Хановскому шуметь? Громкую музыку он не любит. Гостей жалует еще меньше. Все мероприятия мы проводили в ресторанах. Туда и приглашали немногочисленных, не очень близких друзей на празднование событий.

Проходит минут пять, прежде чем я слышу возню у двери. Такое чувство, что там давно уже притаились, но не решаются открыть.

Ну да, придумала! Еще бы Тимур меня боялся. Если не захочет принимать, просто заявит об этом в домофон. Или охрану вызовет снизу.

Становится по-настоящему страшно. А что, если меня не пустят к нему? Что если я так и не смогу достучаться??

Но додумать не успеваю. Дверь внезапно отпирают.

И первое, что я вижу, в проеме распахнувшейся двери, это элегантные дамские… домашники!

Да, это не обыкновенные тапочки, в которых удобно ходить по дому. А крошечные матерчатые туфельки на каблучке с розовым меховым помпоном у носка.

Гламурные тапки переходят в тонкие щиколотки, а те в свою очередь - в голени точеных ножек. Дохожу до бедер, едва прикрытых розовым шелковым халатиком, и резко поднимаю взгляд.

Передо мной симпатичная шатенка с миндалевидными зелеными глазами. Смотрит на меня удивленно и выжидательно.

- Здравствуйте, - обдирая горло, проталкиваю слова. – А хозяин квартиры дома?

Перед глазами темные пятна. Они сливаются в предчувствие страшной картинки, которую я могу вот-вот увидеть: например, Тимура, выходящего из душа. То, как он подойдет и любовно обнимет фанатку гламура.

Я до мельчайших подробностей помню рельеф его крепкого торса, так что могу очень явственно представить бывшего с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Мне кажется, что я уже и каплю, стекающую по загорелой груди вижу, когда девушка внезапно обрывает мой бесстыдный кошмар наяву:

- Тимми нет дома. Он на работе пока. А Вы с чем? Из прачечной или рекламируете что? – вопросительно выгибается ее бровка. – Я его невеста. Дана. Что передать, когда вернется?

- Нет, я… Неважно, - натужно улыбаюсь. – До свидания. Извините за беспокойство.

Понимаю, что веду себя подозрительно, но легкие рвет от недостатка воздуха. Не могу здесь стоять больше и бросаюсь к ступеням. Я уже и лифт не в состоянии ждать. Мерещится, что мне в спину уперлись две разъедающие зеленые лампочки и пытаются прожечь насквозь.

Дана не останавливает меня. Больше не делает попыток разузнать, с чем я притащилась к ним. Но пока лечу по лестницам вниз, всё прокручиваю в голове ее слова. Зачем было представляться мне? Я разве спрашивала, кем она приходится Тимми? – кривлю губы, беззвучно передразнивая услышанное.

Неужели он позволяет ей себя так называть? Мой непробиваемый, жесткий муж. Суровый что на работе, что дома. Ему совсем не подходит это ее ми-ми-ми.

«Или я не подходила», - щиплет в носу от сдерживаемых слез.

Не умела смягчить его. Заслужить доверие. Ради меня не шли на компромиссы. Тимур как ледокол двигал вперед, требуя согласия с ним по всем пунктам.

А теперь у него другая. «Невеста». Для чего она сообщила мне об этом? Интуитивно почувствовала соперницу во мне? Пускай и бывшую, но всё же женщину, с которой у ее мужчины была связь. Магия отношений, чтоб ее…

Глава 5.

- Что ты здесь делаешь? – душит меня Тимур сталью во взоре. - Я же четко дал понять, что ты рискуешь, попадаясь мне на глаза.
Давит. Лишает уверенности, превращая в безвольную трусиху.

Сжимаю кулаки и вонзаю ногти в ладони, чтобы не свалиться. Потому что меня ведет в сторону под мглистым прессом его безжалостного взора.

- Я рискую потерять больше, если не поговорю с тобой, - собственный голос слышу словно издали.

Пульс настолько участился, что его ритм заглушает все звуки. Я как через толщу воды воспринимаю всё, доносящееся до меня.

Не знаю, что сейчас видит в моем лице Хановский. Но его собственное выражение неуловимо меняется. Может, рассмотрел в моей понурой мольбе настоящее отчаяние, искренность?

Как бы там ни было, он будто уходит в себя на долю секунды, а после, едва различимо цыкнув зубом, возвращает ко мне недовольный взгляд.

- Кафе через дорогу. Будь там через полчаса, - снисходит до личной встречи со мной тот, кто только что грозил чуть ли не казнью. И я только и могу, что кивать от счастья.

Мужчины уходят. Тимур внимательно слушает своего собеседника, пока они направляются к лифтам. И через пелену облегченных слез я вижу, с каким любопытством мажет по мне глазами представительный работник.

Опустошенно падаю на диванчик, чтобы перевести дух. Полчаса. То есть еще тридцать минут пытки, и я узнаю свой приговор. Либо же получу помилование. Хватаюсь мысленно за последнее и стаскиваю себя с дивана.

Секретарша в этот раз даже на скупое «до свидания» не расщедрилась. Слишком занята изучением алого узора на длинных ноготках.

В кафе безлюдно. Две тетки сидят за столиком у самого входа, увлеченно перемалывая чьи-то косточки. А за самым дальним – видно парочку влюбленных. Они не напротив сидят, а в обнимку на диванчике. И парень заботливо перемешивает ложечкой ее напиток, пока девушка что-то с улыбкой ему рассказывает. Это так мило, что я замираю на мгновение. Полюбоваться. Погреться хоть секунду в этом тепле.

Но почти сразу же отвожу глаза. Неудобно. Они же не знают, что я не праздно глазею. Что мне жизненно необходимо зарядиться верой в свет между людьми. Иначе утону в мрачной энергетике предстоящего разговора.

Когда вижу внушительную фигуру бывшего мужа, разрезающего тесное пространство помещения, нервно сглатываю. Во рту пересохло, и я трясущейся рукой тянусь к стакану с водой.

Хановский еще даже не сказал ничего. Он стоит у меня над головой и отслеживает мои рваные движения. Анализирует, сколько в моих жестах притворства, и сколько граммов доверия я заслуживаю своим поникшим видом.

- Нам надо поговорить, - повторяюсь я, не зная, как начать.

Тимур скользит по мне нечитаемым взором и подзывает официанта.

- Это я слышал. Начинай уже, а то моё терпение не бесконечно, - и делает заказ.

Мне становится неловко. Парень, записывающий в блокнотик пожелания Хановского, кидает на меня сочувственный взгляд, и я вновь хватаюсь за стакан, как за спасательный круг.

- Я пришла рассказать тебе о… о сыне. И я бы не стала, но… но он очень болен, - слова, будто неотесанные камушки, обдирают горло, вырываясь наружу. Они звучат такими же неровными, угловатыми, и мне кажется, что я и в самом деле говорю неестественно. - Помоги спасти его, Тимур!

В моей голове всё это звучало убедительнее. Правильнее. До этой секунды я знала, что поступаю верно. А сейчас…

Наверное, Тимур сейчас слышит одну театральщину. Потому что мне сложно контролировать чувства! Потому что я горю изнутри. А необходимость выглядеть собранной превращает меня в издерганную марионетку, притворяющуюся свободной в властных руках Хановского.

Он смотрит без единой эмоции на суровом лице.

- Помоги спасти нашего сына, Тимур, - вновь выталкиваю из себя, глядя в ничего не выражающие глаза бывшего.

- Нашего? – вопросительно дергается его бровь.

- Пожалуйста, - лепечу, шире распахивая веки.

Чтобы не смалодушничать и не опустить глаза. Нельзя показывать, как я уязвима. Мою слабость Тим может спутать с неуверенностью. Счесть подозрительной.

Так и происходит. Потому что через секунду меня обрубает ледяным лезвием его ответа:

- У меня нет детей, Аня. Общих с тобой – так точно.

- Есть, - сглатываю образовавшийся в горле ком и непослушными пальцами ныряю в кармашек сумки.

Я готовилась к такой реакции бывшего мужа. И специально взяла с собой фотокарточку.

Бумага мне виделась более весомым доказательством существования нашего малыша. Ведь фото Вени в телефоне Хановский мог сразу объявить фейком.

Хотя умом понимала, что фотошопить и на картонке можно. И всё же так оно реальнее. Материальнее что ли…

- Когда только успела, - хмыкает бывший, лишь чиркнув мглистым взором по фото. – Не знаю, от кого ты его нагуляла. Но ко мне он отношения не имеет.

- Можешь сделать тест ДНК, - еле слышно цежу, чтоб не было заметно, как дрожит голос. - Я была в положении, когда ты выгнал меня, - и торопливо добавляю, пока он не перебил: - Тим… Прошу… Наш сын сейчас в реанимации. Он на грани, понимаешь?! Я не стала бы приходить к тебе и просить, если бы было иначе. У нашего мальчика часы на счету! И только ты можешь спасти его.

- Не думал, что опустишься до подобного вранья. - Хановский прикрывает веки, словно ему противно от того, что я использую ребенка в своих целях. Не гнушаюсь такой низкой ложью и пытаюсь подобраться к нему через младенца.

Лицемер! Ведет себя так, будто не он мастер провокаций и манипуляций!

- Мне всё равно, что ты думаешь обо мне! – хочется крикнуть. А еще лучше – расцарапать отстраненную маску, прилипшую к когда-то любимым чертам. Однако из меня только сиплые звуки выжимаются. – Просто помоги сыну. И иди своей дорогой, - хриплю. И вновь допускаю ошибку: - У меня есть сбережения. Но их не хватит. А для тебя это не так много.

- Вот мы и подошли к самому интересному, - очень похоже на то, что рваный выдох Тима сейчас означает облегчение.

Глава 6.

- Я бы хотела, чтобы мы поехали прямо сейчас. Но врачи дневной смены уже ушли, - пытаюсь разглядеть время на престижных часах, тяжелой металлической вязью обхватывающих запястье Хановского. – Там, разумеется, бывают дежурные доктора, но это не совсем то, - хочу, чтобы он поговорил с Ниной Павловной. Потому что только она сможет дать полное и абсолютно корректное описание нашей болезни. - Придется отложить до утра, - выдираю я из себя это предложение, как раскаленными клещами. – Ты… ты же приедешь утром? В клинику?

Хочется вцепиться в него и не отпускать. Чтобы точно не передумал. Если бы можно было, я б от Тимура всю ночь не отходила. Сторожила бы его решимость прийти в палату Венички.

Мамочки! О чем я думаю? Всю ночь рядом с бывшим! Придет же в голову подобное. Щеки покрываются румянцем, который я вновь ощущаю, как легкий жар на коже.

- Н-нет, - в горле снова опилки. – Я сама.

Мотает головой и выходит на улицу. Волочусь за ним.

- В машину, Аня, - разворачивает меня, когда намереваюсь шепнуть «До завтра» и по-тихому исчезнуть.

От его прикосновения по телу пробегается разряд. Скапливается растерянным биением внутри, трепыхается.

- Не надо, - прошу то ли не подвозить, то ли не касаться. Не бередить едва затянувший след от чувств, которыми обожглась.

- Не обсуждается, - отрезает Хановский и второй рукой распахивает дверь иномарки.

В этом жесте ни капли галантности. Чувствую, что, если не соглашусь добровольно, меня как мешок внутрь запихнут. Сажусь.

Первые минуты едем в кромешной тишине тяжелой ауры Тимура.

- Что значит, «не пришла бы»? – врывается его голос в это молчание, как нечто чужеродное.

Я уже уговорила себя не начинать разговоров. Пускай это безмолвие и давило на нервы. Незачем. Нужно свести к минимуму наше общение. Сделать то, что дОлжно и разойтись. Мне думается, что Тимура такой вариант взаимодействия более чем устроил бы.

А тут он сам вдруг решил поговорить!

Только я, кажется, пропустила, что именно он спрашивал.

- Анита, - слышу угрожающие нотки, и возвращаю себя к «сейчас». – Я задал вопрос.

- Какой? Не пришла… куда, - он сосредоточен на какой-то мысли, которая пока остается в тени для меня.

- Ты сказала, что не пришла бы ко мне, если бы не болезнь ребенка, - злится, что приходится повторять. Хановскому это претит. Его с полуслова понимать принято. – Что имела в виду?

- А разве не очевидно? – доходит до меня смысл вопроса. Вернее, обвинений.

Я скрыла от него существование сына. И призналась, что вообще не собиралась рассказывать о нем Хановскому.

За секунду к моим щиколоткам подкрадывается страх. Наползает, напоминая, каким агрессивным этот мужчина может быть, когда зол. Когда перед ним нарушитель бескомпромиссных законов, установленных его властной прихотью.

Когда мы были женаты, Тим никогда не позволял себе физической грубости. Я и сейчас разумом понимаю, что он мне не опасен в этом смысле. Однако Тимур - это тот случай, когда моральная расплата едва ли не страшнее, физической.

Но врать я не стану. Лицемерная ложь о том, что я будто бы планировала когда-нибудь в будущем раскрыть Хановскому свою тайну, только сломает тот хрупкий мост, что мы сейчас стараемся соорудить ради сына.

- Рассказать тебе о сыне значило бы повторно пройти через кошмар твоего недоверия и угроз, - не добавляю, что как раз так и было сегодня, но это и так понятно. – Венечка здоров, мы б с ним жили спокойно. Никак не нарушая твоего равновесия.

- Равновесия, - цедит он. - Так ты это видишь? - и при тусклом свете уличных фонарей я вижу, как приходят в движение желваки на мужественных скулах.

- А как? - во мне столько всего невысказанного сейчас! Сердце разбухло от этих домыслов и мечтает взорваться целым фейерверком из вопросов.

Как он жил всё это время? Наслаждался свободой, избавившись от меня? Совесть совсем не колола сожалениями?..

Снова молчим. Только рычание мотора выдает то, что зажал в себе Тимур. Он ударяет по газам, только этим и выдавая свои эмоции. И машина клокочет вместо него.

Вжимаюсь в спинку сидения. Очень хочется спросить, почему он без водителя разъезжает. Уволил? Гриша оказался таким же лишним в империи Хановского, как и я? Почему-то выползает воспоминание о недавнем телефонном звонке бывшего. Он и службу охраны заменил.

Где-то за грудиной вновь скребется неопознанным страх. Что если Тимуру что-то угрожает? У него всегда были враги. Однако история со мной показала, что они гораздо ближе, чем мы думали. Они всё же подобрались к нам. Только весь удар пришелся по мне.

Муж не стал капать глубже. Он просто отсёк сомнительное звено в моем лице. И продолжил жить без балласта.

А потом взялся и за других. Всех, кто был в ближнем круге. Избавился от слабых звеньев в своем окружении?

Но вместо негодования за это я поневоле ощущаю другое. И боязнь за себя из-за ярости Тимура снова незаметно сменяется иррациональным страхом уже за него самого.
Он ведь так и не выяснил тогда, кто подставил меня. Получается, настоящие недоброжелатели спокойно продолжили жить подле него. И кто знает, какие еще подлости успели подготовить.

Понес ли Тим новые потери, после моего ухода? Или основной удар еще впереди?

И я совершенно точно знаю, что не должна волноваться за него. Однако душа – это бесплотный орган, не поддающийся нашему контролю…

***

Дорогие читатели!

Хочу извиниться за то, что на этой неделе возможно будут запаздывать публикации прод. Дело в том, что у меня перебои с интернетом, его чинят, но что-то вечно не так((

Благодарю заранее за понимание!

И огромное спасибо за поддержку в процессе написания моих историй!!!

***

- Вам туда нельзя, - просыпаюсь я от возмущенного голоса старшей медсестры. – Да еще и без халата! Кто вообще Вас пропустил в отделение?

Глава 7.

- Хорошо. Я бы не хотел терять время, - хозяйским шагом проходит Хановский в палату, больше никем не задерживаемый. - Сделаете это сегодня, - и последняя его фраза звучит больше, как поручение, а не вопрос.

- Да, конечно, - угодливо кивает Семен Тарасович, не преминувший всё перепоручить исполнительной коллеге. - Нина Павловна, займитесь этим незамедлительно.

Но это и к лучшему тоже. Нине Павловне я доверяю гораздо больше!

- Когда я смогу увидеть ребенка? - а вот следующий вопрос Хановского вынуждает меня вытянуться напряженной тростинкой.

Они с руководством клиники взяли за манеру общаться так, будто мое мнение вообще больше не учитывается. Меня сразу же подвинули, полностью вытеснив с игровой доски весомой фигурой Хановского.

И хочешь - не хочешь ко мне вернулся вчерашний подспудный страх. О том, что стоит моему бывшему захотеть, и никто не станет слушать меня в вопросах, касающихся моего ребенка.

Кто платит, тот и диктует условия…

- Конечно-конечно! Совсем скоро сможете увидеть мальчика… Э-э… как только… закончатся сегодняшние процедуры? - не очень уверенно мямлит Семен Тарасович, ища глазами подсказок на добросовестном лице доктора Нины.

- Да. И, разумеется, с позволения мамы, - с наставительным тоном, к которому главврач точно не был готов, отзывается она. - Ведь на сегодняшний день единственным официальным опекуном является именно мать ребенка.

Шикарная женщина! Она даже сейчас ухитрилась поддержать меня, выдвинув на первый план. Смекнула, в как мне боязно в закуточке прав, куда меня спихнули мужчины.

Я тонкой улыбкой выказываю ей свою признательность.

Но надо помнить, что моё нынешнее положение подразумевает признание главенства Тимура. Поэтому не перечу, когда он удивленно изгибает бровь и чеканит:

- Это ненадолго. Меня впишут в графу об отцовстве, как только я увижу результаты генетического анализа, - и отворачивается к окну, давая понять, что аудиенция с его величеством завершена.

Мне неудобно от такой бестактности бывшего мужа. Он всё же не у себя в кабинете. И перед ним не подчиненные.

Виновато улыбаюсь врачам, способным подарить здоровое будущее моему малышу, и благодарю их за уделенное нам время.

Нина Павловна просит не забывать, что я должна быть сильной ради сына. А Семен Тарасович прощается исключительно с непробиваемой спиной Хановского. Тот удосуживается проститься с ними обоими легким кивком, явив свой прямой профиль. И вновь впивается задумчивым взглядом в скучный пейзаж за больничным окном.

- Я уже несколько раз слышал от тебя «Веня», - глубокий голос бывшего мужа щекочет мне едва расслабившиеся нервные окончания. – В документах, которые ты мне показывала вчера, он еще новорожденный. И идет под твоим именем. Сейчас оно уже есть? – раскрывает Хановский суть своих долгих размышлений.

- Да, у Венечки уже оформлено свидетельство о рождении, - меня будто пружинит встать с края больничной койки, куда я присела после ухода докторов. Встать перед требовательно допрашивающим меня мужчиной по стойке смирно. И держать перед ним ответ за прошедшие месяцы.

Однако я с силой вынуждаю себя сидеть. Тимур и только он виновен в том, что его не было рядом с нами. Что в графе отец у Горошика записано имя моего папы, а не его собственного. А вместо фамилии «Хановский» вписана моя девичья.

- Ты это специально? – оборачивается Тимур. Продавливает стальным взором. – Я услышу, наконец, его полное имя?

Ах вон оно что! Его величество не может догадаться, от какого имени это сокращение! Меня начинает разбирать смех изнутри. Я, того не планируя, сумела задать сложную головоломку Хановскому!

- А твои ищейки не смогли разузнать? – придает мне это открытие сил.

- Отчет я еще не смотрел. И я спросил у тебя, Аня, - в его интонациях вибрирует металл.

А мне не страшно. Мне… дурно. Будто эти вибрации передаются во внутренности, расшатывая что-то тошнотворное. Липкое осознание того, как всё повернулось в наших жизнях. Словно искривилось в неправильном зеркале, явив мне альтернативную версию счастливой жизни, о которой я мечтала когда-то.

Как мы с Тимом могли бы выбирать имя нашему малышу.

Вижу свои растоптанные мечты через кривую призму действительности:

Мы назовем его вместе. Сначала нас, конечно, ждут споры. Муж будет по-доброму подшучивать над моими вариантами. А я театрально изображать шок, заслышав его предложения.

Однако всего этого не случилось.

И меня с головой накрывает сегодняшняя реальность.

Я стою перед гипнотическим серым взором и выдавливаю из себя имя:

- Вениамин.

Жду реакции. Хоть какой-нибудь.

Радости? Восторженности? Нет. Скорее, заинтересованности. Еле заметного умиления.

Но и этих чувств я всё еще не примечаю в немигающих глазах напротив. Тимур смотрит на меня нечитаемо.

Сглатывает.

Порой мне чудится, что кадык, перекатившийся под загорелой кожей шеи, живет автономной жизнью. Он транслирует мне эмоции Хановского, которые тот не проявляет больше ничем.

Однако сегодня много что иначе. И мой бывший муж впивается взором в детские простыни, помятые пухлыми ножками моего малыша. Глубоко втягивает в себя воздух. Будто зверь, что пытается учуять родной запах. Распознать своё.

- Ты назвала моего сына… Вениамином? – сипит через минуту.

Нет, я ошибалась. Эмоции внутри стального корпуса моего бывшего всё же вспыхивают. Только разобрать их не могу. То ли это несвойственная ему теплота от услышанного впервые имени родного человечка. То ли… возмущение.

Ко второму склоняюсь больше. И подбираюсь.

Но уже спустя мгновение вспоминаю, что у Тимура был шанс участвовать в выборе имени. И он от этой трогательной радости отказался.

- Пару минут назад ты его вообще не считал сыном, - нахожу в себе силы для отпора. – Что вдруг изменилось? Тебе телепатически ответ тестов передали из лаборатории?

Глава 8.

Малыш продолжает рассматривать папочку сонными глазками. Не плачет. Он и не настолько осознанный сейчас, чтобы различать, кто чужой, а кто родной. Только меня выделяет. И хнычет, только если касается кто-то, кроме меня.

Гоню от себя мысли об этом моменте. Не хочется, чтобы первой эмоцией сына в отношении отца был страх.

Мой бывший медленно сжимает руку в неполный кулак и осторожно подносит полусогнутые пальцы к розовой щечке. Гладит нежную кожу, едва касаясь личика моего Горошика. А тот глазеет на папу с изумлением и чуть недовольно морщится, когда, рефлекторно приоткрыв рот, понимает, что бутылочки у Тима в руках нет. Отворачивается и ищет обиженными глазками меня.

По крайней мере, мне так кажется. И я порывисто подаюсь к ним. Мы сейчас очень близко. Чувствую дыхание Тимура, опаляющее кожу виска и стекающее волнительным потоком вниз, к плечу. Он не отстраняется. Не отодвигает меня. Наоборот, чувствую, как прижимается сильнее, аккуратно пропуская меня между собой и кроваткой.

Он выше намного. И я не мешаю Хановскому рассматривать сына с высоты своего недюжинного роста.

Замираю. Мы сейчас со стороны, как настоящая семья. Я с любовью ласкаю взором сладкие черты своего Горошика, а за спиной чувствую горячие объятия его папочки. Тим так и не убрал руку с края кроватки. И выглядит всё так, будто он и в самом деле обнимает меня сзади. Бедрами фиксирует. В мозгах творится невообразимое. Патока из сплава восторга и горечи.

Веня ерзает. Замечает меня и выгибается интуитивно, на руки просится. Вот-вот заплачет, если не добьется своего.

Смотрю на профиль бывшего. Идеальный, глаз не оторвать. И словно спрашиваю, как быть. Дать ли им еще время или уже всё? Знакомство состоялось.

Венюся всё беспокойнее. Тимур это тоже улавливает в поведении крошки. Вскидывает на меня взгляд, и я с изумлением примечаю там растерянность. И признательность, что плещется на дне, когда кладу ладонь на животик, обернутый в больничные ползунки и пеленки. Что-то невнятно шушукаю, но заговорить не решаюсь. Не хочу портить их момент и вмешиваться в это таинство – в их первую встречу.

С застопорившимся словно на мгновение сердцем ощущаю, как Тимур ведет по моей макушке своим упрямо очерченным подбородком. Будто гладит невзначай. Делает протяжный вдох. А потом... он возвращается к Венюсе.

- Я рад, что мы, наконец, познакомились, - хрипит Тимур, и я, обернувшись, с облегчением отмечаю, что на его губах играет еле заметная улыбка.

Не помню, когда в последний раз видела Хановского таким. Смягчившимся. Готовым проявить заботу о ком-то. Оберегающим. Он даже на меня сейчас смотрит иначе. Без колющей остроты пренебрежения. Невероятно, но с невысказанной благодарностью даже! И всё с тем же ускользающим от меня, что я не могу обернуть в слова.

Венечка хмурится, услышав незнакомый, басоватый голос. Однако его глазки всё так же широко раскрыты в наивном, искреннем любопытстве. А еще он поворачивает вдруг голову и пытается ухватить костяшки Тимура голодным ротиком.

Невольно ахаю и смеяться начинаю. Тихо, сдавленно. Но, кажется, грозного папочку только что покусали. А Тим в полном ошеломлении. Впивается в меня с такой беспомощностью в серых радужках! Отчего мне еще веселее становится.

- Он голоден, - поясняю я озадаченному папаше. – Сейчас его бутылочку должны принести уже. Обычно в это время кормление.

- А ты… ты не… - Хановскому не удается подобрать правильное слово, но его глаза соскальзывают с моего лица и упираются в грудь.

Мои руки тут же дают реакцию. Они дергаются и норовят прикрыть меня, хотя я в одежде, конечно. Но от этого взгляда чувствую себя голой. Слишком яркий огонь воспоминаний он будит. Чересчур пламенных и крайне неуместных.

Поворачиваюсь спиной, притворяясь, что надо отыскать что-то в прикроватной тумбочке. Буквально кидаюсь к ней, едва ли ни мечтая уменьшиться и спрятаться внутри. Причем не от Хановского с его глазами-раздевайками, а от самой себя. Потому что он, может, и не думал ничего такого, разнузданного. А вот я…

Разумеется, не думал! Он же про кормление сына спрашивал, а меня опять занесло.

- Грудное вскармливание пришлось прервать, - говорю, продолжая сидеть у тумбы и делая вид, что ищу там что-то. – Сначала я болела. Потом больницы эти, - делаю неопределенный жест поднятой над головой рукой. Не уточняю, что у меня был мастит. От слабости и стресса иммунитет упал ниже плинтуса. Ему об этом знать незачем. И что это боль адская кормить малыша в таком состоянии тоже нет смысла рассказывать. Но когда температура повысилась мне в принципе запретили молоко давать. Только сцеживала.

- А после, - поднимаюсь, пробурчав и это зачем-то, - я, ненормальная, еще пыталась на работу раньше времени вернуться,

Потому что деньги иссякали. Однако об этой детали уже молчу.

К тому времени Венечку уже ни раз пришлось на обследования везти. И сцеживать не всегда получалось вовремя… В общем накопилось всё…

- А сейчас он на специальном питании, - раскрываю суть проблемы дальше, поражаясь, насколько двоякие эмоции во мне всё это вызывает.

С одной стороны, бесит, что Хановский вдруг объявился и требует рассказывать всякие детали о сыне, которые он пропустил. А с другой, жутко приятно, что он малышом интересуется.

И потом, он же не сам здесь внезапно нарисовался, это я его привела. Сама. Выходит, обязана терпеливо отвечать на вопросы. Но кто бы знал, как это сложно-о…

- Зачем было на работу? – хватко вылавливает Хановский то, что я старалась оставить в тени из всего своего отчета. – У тебя ребенок болел, а ты о карьере думала?

Выпрямляюсь.

Вот как он это делает, а? Только-только смягчаюсь и решаю вести конструктивный разговор за ради общего малыша, как в меня пулей летят укоры.

Легкие жжет негодованием, когда, вобрав воздуха, отвечаю:

- Я о выживании думала! Ты меня, Хановский, ни с чем вытурил из своего дома. А мне этого самого ребенка кормить и растить надо было.

Глава 9. Тимур Хановский.

Держусь из последних сил.

Рядом с ней мне мозги напрочь отшибает.

С той, что предала. Что проникла в душу и вывернула там всё наизнанку.

Смотрю на нее и диву даюсь, как так играть можно? Такой чистой выглядеть, а внутри прогнить целиком?

Нет. Не может она так. Никто не может.

Каждое слово впитываю. Мимика, жесты - натуральное всё. Искреннее.

Невозможно так притворяться.

И не в ребенке дело. Насчет него Аня точно не врет. Мой он. По крайней мере, она уверена в этом. В отцовстве моем. Иначе и в самом деле не пришла бы ко мне. Вот в это однозначно верю. Не подвела бы малыша, которого так любит.

И рисковать бы не решилась. Знает же, что всё вдоль и поперек проверю. Теперь проверю…

А тогда… Я как под чарами ходил, когда встретил ее впервые. Налюбоваться ею не мог. Вроде и не было ничего сверхъестественного в ней, девчонка обычная. Аня. Но глаз оторвать не мог. Только о ней и думал. Работать даже не тянуло. Всё ждал, когда смогу вырваться из рутины и к ней смотать.

А когда добирался - надышаться ею не мог. Девочкой моей чистой.

Только вся эта искренность ее и непосредственность ложью оказались.

То досье… я сейчас плохо помню, что конкретно в той папке было, которую мне Лолита принесла. Лишь боль свою помню. Острую. Будто грудь ножом проткнули и проворачивают его там.

В тех бумагах всё было расписано как по часам. Целый, мать его план, как ко мне подступиться можно!

Всё прописано детально. С нашей первой встречи, якобы случайной. С самых первых смс, с вопросов ее неловких. В которых столько близкого раскрылось.

Я тогда всё поражался, как настолько двое людей понимать друг друга могут. Словно и в самом деле рождены один для другого. А оно вон как, оказывается…

У Анюты моей с самого начала досье я на меня полное было. Казбеков постарался. Где только подробности все эти вызнал?..

Но у него не вышло бы ничего чисто на совпадениях, если б я не влюбился как мальчишка. Никакие общие интересы и прочая чепуха не заставили бы меня так скоро приблизить к себе девчушку. Еще и жениться на ней.

А здесь… Я тогда понял, что значит голову потерять. Она просто наповал меня сразила.

Однако не могу не признать план конкурентов был гениальным в своей простоте. Подослали ко мне девчонку, заведомо всё обо мне знавшую. Все привычки, все интересы.

Аните, безусловно, ничего не стоило заползти мне в сердце, под кожу пробраться. Я для нее, как открытая книга был.

Это мне чудилось, что я ее для себя постепенно раскрываю, знакомлюсь с каждым лепестком загадочным. А она играла просто. Как по нотам разыграла всё.

И удар нанесла своевременный. Аккурат перед подписанием того договора. Сколько времени и сил было вложено в те переговоры с иностранными инвесторами!

А перед самым подписанием - выстрел в упор. Аня не промазала. Вернее, Казбеков, который ее за ниточки дергал.

Я своими глазами видел, как она с тем немцем в кофейне сидит. Передала им компромат на меня. Ту ересь, что люди Казбека сварганили.

И Отохайнс даже разбираться не стал. И так осторожничал, не решался с нами на контакт идти долго. А тут галиматью ему всякую принесли. Он и струхнул. И свернул всё дело.

Никогда я Лолу в таком состоянии не видел. Она у меня умничка. С первых дней впряглась в дела фирмы чуть ли не наравне со мной. Без отдыха, без отпуска, всегда готова была помочь. Всегда выдержана, уравновешена. Оптимизмом так и брызжет. А тут вдруг стояла бледная вся, обычно уверенный взгляд слезами подернут, губы дрожат. Ну это и понятно, бедная столько ночей бессонных провела, способствуя подписанию этих документов! И тут внезапно срыв.

И из-за чего?

Из-за того, что мне неожиданно в поддых амур врезал.

Влюбился я по уши в девчонку случайную. Аню. Такой светлой мне казалась, открытой. Даже проверять ее не стал. Так и взял какая есть. Впустил в душу. В дом. И что уж теперь не договаривать, в дела я ее тоже посвящал.

Лоле, правда, так и не сознался в том, что, бывало, приходил с работы уставший и нет-нет да и делился с новоиспеченной женой накопившимся. Про контракт Аня тоже знала, естественно. Хоть он и засекреченным у нас значился.

Я б любого за утечку уволил, если б обнаружилось, что он дома трындит о рабочих моментах. А сам… в общем я тогда всё проср@л.

Когда выяснилось, что Аню подослали, научили намеренно, меня словно отключило на некоторое время. Сначала кровавая пелена всё застилала перед глазами. Убивать порывался. К Казбекову едва не рванул.

Лолита чуть ли не в ногах у меня валялась в тот день, умоляла, успокаивала, не отпускала.

Но для начала надо было, чтобы Аня перестала в поле зрения мелькать. Видеть ее не мог.

Я в те дни сам себя боялся. Поручиться бы не смог, что делов не натворю. Не знаю каким чудом тогда сдержался.

А потом все эмоции разом вырубило. На автономный режим перешел будто. Словно на паузу весь мир поставило, и я средь всего этого д@рьма вокруг себя вырулить на свет пытался.

И сумел же. Вырвался.

Только вот почему-то сейчас интуиция шепчет, что нет. Что я только глубже себя закопал тогда…

***

А сегодня смотрю на Аню, и мне то прожитое надуманным кошмаром видится. Словно приснилось всё тогда.

Когда в том кафе, где я про сына узнал, первый туман злости на нее спал, и я смог слышать, что Аня сказать пытается, поразился изменениям в ней.

Анита совсем другая сейчас. Собранная, резкая. От былого света одни искорки остались. По большей части гневные. И меня гложет изнутри, что это я заставил ее потухнуть.

Умом понимаю, что Аня сама всё уничтожила. Но инстинкты все о другом кричат. Что это я просчитался. Из-за меня померкли ее глаза.

Бросаю на нее взгляд, пока врач и медсестра, прервавшие наш спор в палате, готовят инструменты. Едва мажу по ее бледным щекам, по ровной спине, плечам гладким. Даже сейчас, в таком взволнованном состоянии, Анита всё такая же красивая, фантастическая женщина просто!