

Шаркающий звук соприкосновения подола шерстяного платья и пола перемещался из одного угла кабинета в другой. По обыкновению, кабинеты отводились под хозяйские, а значит мужские рабочие дела. Однако интерьер этой комнатки прямо-таки намекал, что время здесь проводит вовсе не мужчина. Рассудить так можно хотя бы потому, что на стены был нанесён мягкий салатовый окрас, а не модный, среди баринов, желтоватый. На двух больших окнах, выходящих на оживлённую улицу, вблизи набережной, красовались тяжёлые бархатные шторы, подвязанные широкими лентами. Из иных украшений в кабинете имелись картины деревенских пейзажей и несколько растений: на тумбе возле рабочего стола и ещё один на столике поменьше, рядом с канделябром.
Когда к шарканью добавились и глубокие тягостные вздохи, графиня откладывает газету в сторону и устремляет внимательный взгляд на свою нянюшку и старшую горничную в одном лице.
— Что такое?
— Ах, голубушка, хоть убей, не разумею я, почему ты продолжаешь читать эту гадость. Это же сборник сплетен и грязи. Зачем вообще порядочному человеку писать о чём-то таком? — Надежа Никифоровна водила тряпкой по одному и тому же месту, однако, казалось, совсем не замечала этого, распаляясь всё сильнее. — Но крепче всего меня возмущает, что этот бесталанный писака стал и о тебе болтать!
— Как бы он тебе не нравился, няня, но его записки здорово помогли в моём деле, — невозмутимо отвечает графиня, не считавшая, что дар писательства обошёл стороной Бессонницу-шутника: у автора, определённо, был свой стиль, а некоторые остроты и вовсе вызывали улыбку. Да и в том, что в скандальной газете стали писать и о ней, девушка видела скорее пользу, чем вред. Своими силами привлечь столько внимания и закрепиться на спиритическом поприще было бы куда сложнее.
Надежда Никифоровна бросила тряпку на столик и вытерла руки о передник. По жесту становилось понятно, что новое дело её барышни не нравилось женщине ещё больше, чем работы Бессонницы-шутника.
— Марьюшка, с опасными вещами ты играешь. Духи, черти, спиритизмы эти… — пухлое лицо няни перекосилось, — тьфу! Неужели тебе совсем-совсем не страшно?
— А я и боюсь, — Мария встала из-за рабочего места и с тихим цоканьем каблучков направилась к окну. Посмотрев вниз, она увидела несколько пар, разодетых по последней моде и наслаждающихся последними тёплыми деньками осени. — Я боюсь, — вновь повторила она. — Боюсь, что однажды не смогу обеспечить тебя, Анюту и племянника. Боюсь, что нам будет нечего есть. Что ты не сможешь вязать свои любимые платки. Что у Анюты не будет новых книг. Что Илья не поступит в гимназию и в военную академию.
Заметив, что нянюшка украдкой вытирает слёзы передником, она поспешила к женщине. Обхватив ладонями обе её руки, она прижала их к своей груди и мягко улыбнулась:
— Ни одному мёртвому не напугать меня, пока вы втроём рядом. Потому ни о чём не тревожься и просто продолжай ворчать.
🥀 🥀🥀
Графиня Ельская была из тех, кто не любил сорить деньгами: пышным нарядам девушка предпочитала более практичные, вместо нескольких комнатных слуг, лакеев и двух кухарок держала верную и трудолюбивую нянюшку и её дочь Анюту, да и в свет Мария начала выходить совсем недавно и не без тайного умыслу. И всё же, иногда она вполне могла обратиться к простому принципу «отдай и получи вдвойне». Опираясь на эту мудрость, графиня решилась действовать и снять совершенно крохотное помещеньице на одной из самых оживлённых площадей, да ещё и по баснословной цене. Тем не менее, сыскать более удачного места для её предприятия просто нельзя. В районе, что выбрала Мария для спиритического салона, находились именитые места города, начиная с Малого театра и булочной купца Игнатьева, заканчивая рестораном, куда по вечерам заглядывали сливки общества.
Само помещение представляло собой комнату на первом этаже в добротном здании на углу улицы. Внутренне убранство с первого взгляда могло показаться достаточно аскетичным: прилавок, за которым графиня встречала посетителей, ровно два кресла, взятых из барской квартиры, и круглый стол на четырёх высоких ножках. Мнение о бедности интерьера сохранялось до тех пор, пока вошедшие не начинали присматриваться к деталям. Взять, к примеру, кресла. Смастерённые из красного дерева, они имели необычную текстуру. Ножки украшала искусная резьба, а подлокотники были сделаны в виде рогов изобилия. Всё это выдавало искуснейшего мастера и говорило о хозяйском вкусе.
Мария отложила перо в сторону. Нежно-розовые краски растеклись перистыми длинными облаками по всему небу. Немного погодя, они приобретут алые оттенки, пока наконец не сменятся глубокими синими, с блестящими серебристыми вкраплениями мерцающих звёзд. Скоро на улицы выйдут фонарщики, которые зальют лампы топливом, чтобы продлить день на ещё некоторое время.
«Как много они зарабатывают?», — задумалась графиня и не удержалась от протяжного вздоха. Мыслить подобными категориями становилось её вредной привычкой. Девушка боялась, что однажды взамен приветствий начнёт выпытывать у людей, сколько рублей притаилось в их кожаных кошелях.
Яркие пряди, обрамляющие лицо графини, всколыхнулись. Посетитель вместе со своим появлением впустил порывы разыгравшегося ветра. Всех гостей своего салона графиня делила на три типа — Праздных, Страдающих и Неверующих. Первые были жадны до острых ощущений. Ими двигало веселье, а вовсе не желание погрузиться в таинство разговора с мёртвыми. Сильное удивление — вот что было их приоритетом. Страшные звуки и неясные тени. Привлекательно всё, что заставит сердце опуститься в пятки. Совершенно иные мотивы приводили к медиумам вторых. Нет и не было повести печальнее их страдающих сердец. Этих людей душила потеря, с которой они не могли или не хотели справляться. Страдающие жаждали убеждения: любого, даже самого незначительного факта, который мог бы подарить ощущение того, что близкие до сих пор с ними. Неверующих же Мария жаловала меньше всего. Отчасти из-за того, что они напоминали графине себя. Но в основном, конечно, потому, что Неверующие больше остальных доставляли неудобств.