Север
— Э... как тебя? — блядь, как же ее правда?
— Яна... — хлопает ресницами длиннющими, сейчас выметет меня отсюда нахуй. Точно, Яна.
Надо записать где-то, а то палевно каждый раз спрашивать.
— Ян, у тебя ручка есть? — наклоняюсь будто случайно.
Она сразу отшатывается.
— Есть. А твоя где? Забыл?
— В мире проебанных вещей. Знаешь, где это?
— Нн-нет.
— Ладно. Так дашь ручку?
Молча лезет в рюкзак, достает ручку и протягивает мне.
— Я тут посижу, мне так лучше слышно, — буркаю, чувствуя, как подо мной проваливается пол, и я падаю в глубокую ямищу. — Ты же не не против?
Бледная моль качает головой с удивленным видом, а я подавляю подступающую панику.
Сука, Север, если так пойдет дальше, походу, в мире проебанных вещей окажется и твой спорткар.
Может, пора начинать жалеть, что я не выбрал толстую Марину? Та быстро бы свои сардельки раздвинула, я что ли не видел, как она на меня смотрит?
А эта шарахается...
Сижу, верчу в руке нахер ненужную ручку, стратегию обдумываю.
Нет, на Марину у меня тупо не встал бы. Значит продолжим крутить эту.
Как ее. Сука.
Ну Яну же.
Надо в телефон в контакты вбить
Итак, стратегия.
Влюблять я ее в себя не буду. Нахуй надо.
Спорил я только на то, что лишу Янку девственности, а как буду ее уламывать, никого не должно волновать.
Кошусь на Моль и обдумываю стратегию.
Так, сразу по пунктам. Насиловать? Нет, блядь, это тоже нахуй надо. У меня есть свой Кодекс, и ломать девчонку через силу я не собираюсь.
Влюбить, конечно, было бы проще всего, но, во-первых, это тоже против Кодекса. Во-вторых, потом начнется фидбек в виде беганья и нытья, что я поломал ей жизнь. Плавали, знаем.
Значит, остается единственный вариант — договариваться. Желательно так, чтобы у нее самой возникла необходимость избавиться от этой самой девственности.
Если инициатива будет с ее стороны, то проблем вообще не будет. Вопрос — как ее к этому подвести?
Краем глаза смотрю на Янку. Сидит сосредоточенная вся, напряженная, будто я ее сейчас сожру.
Да расслабься ты, Моль. Я тебе пока ничего такого не предлагал.
Ключевое слово здесь «пока»...
И тут меня потихоньку начинает ломать.
Она мне вообще не нравится. Не мой типаж.
Да что там, вообще противоположность тому, с кем я привык иметь дело.
У меня всегда были яркие, ухоженные, уверенные в себе девчонки. А эта...
Тихая, зажатая. Из тех, кто в любой непонятной ситуации прячется за учебник.
Сидит рядом, сопит. Ресницы огромные, хлопает ими, раздражает. Явно нарощенные, это же очевидно. Сейчас каждая вторая с нарощенными ходит.
Я даже представить себе не могу, что такие ресницы могут быть от природы.
Блядь, и как я вообще в это влез? Я привык сам выбирать девушек, а тут мне сунули то, на что я бы в жизни не посмотрел. Закрываю глаза.
«Клуб, Север, клуб, — повторяю про себя, как молитву, — «Black Line Racing».
Назад дороги нет. Значит, надо искать способ.
Для начала надо сконтачиться. Начать общаться.
Но как блядь общаться, когда она сидит запаянная, как средневековый пояс верности, только без ключа и даже без замочной скважины?
Попросить помочь с учебой?
А кто поверит, когда у меня бабла валом, и я могу профессоров-репетиторов скупать оптом? И на сдачу брать уроки у каких-нибудь академиков...
Проще всего — появляться рядом. Не лезть напролом, не сталкерить, а просто быть где-то неподалеку.
Чтобы она привыкла ко мне.
Если человек постоянно в твоем поле зрения, ты рано или поздно расслабляешься и начинаешь его воспринимать привычно и спокойно. Вот и с Янкой должно сработать.
И еще. Надо изучить, что она за человек. Поискать в соцсетях, порыться на ее страничках. Ничто так не говорит о девушке как ее страница в соцсети и те, на кого она подписана.
Дальше больше.
Позову ее на кофе, сходим с ней в кино. А для начала сегодня после лекций предложу подвезти ее на машине. Просто по-дружески.
Пусть привыкает ко мне, к моему присутствию.
Главное, не перегнуть. Чтобы не подумала, что я ее преследую.
Должно сработать.
А потом...
Потом я что-нибудь обязательно придумаю. И это будет не просто дружеский секс.
Днем раньше
— Колись, Лерка, тебе кто из старшекурсников больше всех нравится? — хихикает Натка, толкая в бок Лерку Филимонову. — Кирилл Орлов? Или может Макс Тарских?
— Да какой может быть Орлов! — восклицает Филимонова, закатывая глаза. — И тем более Тарских? О чем, ты, Нат?
Я стою чуть в стороне, делаю вид, что не слушаю. Хотя, конечно, слушаю. Как та собака Павлова, которая делает стойку на знакомый раздражитель.
— Как можно обсуждать других, когда есть Данил Северов, девочки? — недоумевает Лера.
— Север — это Север, — поддерживает ее Ира.
— Вы только посмотрите на него! — увлеченно продолжает Филимонова. — Он же идеален! Всегда выглядит будто только из салона, волосок к волоску, парфюм дорогой, одежда — бренд на бренде. И эта его улыбка… Я за нее душу продам, без шуток, девочки.
— Это точно! — поддакивает Натка. — Когда Север улыбается, у меня реально мурашки.
Стискиваю кулаки и прячу их глубже в карманах. Девочки не так уж и неправы. Северов действительно чертовски красивый.
Слишком красивый. Слишком самоуверенный.
Слишком недосягаемый.
Украдкой бросаю взгляд на вход в корпус. Данил стоит там, опираясь на капот своей машины, в окружении друзей. Он ухмыляется, что-то говорит стоящему рядом Орлову, а его голос — низкий, ленивый, немного насмешливый — проникает в самые тайные уголки моей души.
Но он даже не замечает меня.
Он всегда смотрит на меня и не замечает, будто я прозрачная.
Я влюбилась в него с самого первого раза, как увидела. Увидела и пропала.
Так бывает. Может, кто и не верит. Я тоже раньше не верила.
Но тот, кто не верит, просто никогда не видел Данила Северова.
Конечно, я не рассчитываю, что он обратит на меня внимание. Я слишком невзрачная и незаметная, чтобы на меня обратил внимание такой парень как Север. Но все это время я возле него не видела ни одной девушки.
Точнее, ни одной постоянной.
Они толпятся вокруг него, толкаются, но девчонки из нашей группы шепчутся, что он ни с кем не встречается.
— Цены себе не сложит, — фыркает Ира.
Но я с Севером полностью согласна. И мне приятно думать, что он просто ни в кого не влюблен.
— Ян, ты идеш? — меня зовет Марина, моя подруга. Мы с ней живем в одной комнате в общаге.
— Да, Мариш, — разворачиваюсь, чтобы идти, как тут к Данилу подходит девушка.
Высокая, эффектная, с идеальной фигурой и сияющей улыбкой.
Я ее знаю. Ее зовут Вика Громова.
У нее длинные ноги, дорогая одежда, уверенный взгляд. Она из тех, кто чувствует себя хозяйкой жизни, у нее нет сомнений, что все, чего она захочет, рано или поздно окажется у ее ног. И Данил Северов — не исключение.
Он поворачивается к ней, его губы растягиваются в улыбке, пальцы ненавязчиво поправляют выбившуюся прядь ее волос. Они о чем-то говорят, смеются.
Вика ненавязчиво касается руки Данила, он не отстраняется. Она ему нравится, это слишком очевидно.
В животе неприятно тянет, в груди давит и ноет. Я никогда не подозревала, как бывает больно, когда тот, кто нравится тебе, так явно хочет кого-то другого.
Зачем я это вижу? Зачем я осталась и не ушла с Мариной?
Это так глупо! Я даже толком его не знаю! Мы никогда не разговаривали.
Он, скорее всего, вообще не подозревает о моем существовании!
Но я знаю Вику. И втайне ей завидую.
Она может без стеснения подойти к нему, заговорить, засмеяться. Она не боится, что он ее не заметит. Потому что он замечает.
Вика смеется громко, заразительно. Север наклоняется ближе, отвечает ей, легко касается ее плеча. Все так естественно, будто именно так и должно быть. Они оба из одного мира.
Смотрю на них, и грудь еще сильнее сдавливает.
Я никогда не стану такой как Громова. Никогда не смогу подойти к такому парню как Северов так же легко, заговорить, улыбнуться. Прикоснуться...
А Данил Северов не для таких, как я.
Глубоко вдыхаю и отворачиваюсь, ускоряя шаг.
Лучше постараться забыть о нем. Судя по тому, что я видела, у Вики и Данила больше чем общая симпатия. И если мне раньше ничего не светило, то теперь ничего не светит вдвойне.
Днем раньше
Север
— Да их всего две целки на весь универ осталось!
Поднимаю взгляд от телефона. Осенний ветер гоняет опавшие листья по университетскому двору, в воздухе пахнет сыростью и сигаретным дымом.
Мы припарковались у главного входа, поставив машины полукругом. Будто это наша личная территория. Мы так всегда паркуемся.
Охранник что-то недовольно бубнит, но никто и не думает шевелиться. Кирилл подкуривает сигарету, Макс с Игорем пьют кофе из бумажных стаканчиков.
— Вон они, — ухмыляется Макс, кивая в сторону двух девчонок, сворачивающих в нашу сторону, — Тимон и Пумба.
Перевожу взгляд. Губы растягиваются в улыбке.
И правда, заебись. Тимон и Пумба!
Девчонки замечают, как мы нагло на них пялимся, и стараются поскорее проскочить. Лавируют мимо машин и почти бегом поднимаются на крыльцо.
Первая просто толстая. Если бы она хоть вещи выбирала на размер больше, это не смотрелось бы так уебищно.
Джинсы впиваются в бока, куртка натянута на груди, как будто вот-вот лопнет по швам.
Ее подруга высокая и худая. Бледная моль. В бесформенном свитере, под которым, кажется, тело отсутствует в принципе. Волосы светлые, крепко прижимает к груди книги.
К тому, чего нет. Типичная заучка.
— Видно, что насмерть стоят за свою девственность, — ржет Игорь.
— Может, просто никто не берет? — хмыкает Макс. — Нахуй такой зоопарк?
— А как народная мудрость «На каждый товар найдется свой покупатель»? — не унимается Игорь.
— Бля буду, уступлю свое место в «Black Line Racing» тому, кто одну из них вскроет, — заявляет Кир с серьезным видом.
На этот раз уже никто не ржет.
«Black Line Racing» — это не просто сборище желающих погонять на дорогих тачках. Это закрытый элитный клуб, открывающий доступ к закрытым трассам, где проходят самые рискованные заезды. Где крутятся огромные деньги.
Туда нельзя попасть просто по блату или за членский взнос.
Быть членом BLR — значит иметь имя и статус. Это возможность участвовать в реальных ставках.
Вход туда — привилегия. Они не берут новичков просто так. У Кира старший брат профессиональный гонщик, знаменитость, он за него вписался. И этот идиот готов просто так уступить свое место?
Тогда я буду еще большим идиотом, если не воспользуюсь этом шансом.
Попасть в «Black Line Racing» — моя давняя мечта. Желание показать, что я не просто мажор, сын богатого папашки, который гоняет по городу.
Я хочу туда не ради понтов. Мне нужны гонки. Адреналин. И еще много денег.
— Так что? Кто-то спорит? — бросает Кир, оглядывая парней.
— Я, — говорю спокойно, — я спорю.
Парни переглядываются. Макс присвистывает.
— Северов, ты серьезно?
— Абсолютно.
— Север, ты гонишь? — фыркает Игорь.
— Ну ты псих, — Кир качает головой, хмыкает, но в глазах мелькает одобрение. — Окей, и кого берем?
— Посмотрим, — ухмыляюсь. — Главное, чтобы меня не обошли на повороте.
Шутка такая себе, но надо показать парням, что я не готов откатить обратно. И я же, сука, не готов!
— Ладно, а не зассышь? — щурится Кир, скрестив руки на груди.
— Если зассу, проиграю, — пожимаю плечами.
— Что ставишь? — в глазах Кира загорается хищный огонь. И я как под лед проваливаюсь.
— Свой спорткар.
В воздухе повисает звенящая тишина.
— Север, ты ебнутый? — осторожно спрашивает Макс. — У тебя же машина новая.
— Вот именно, — ухмыляюсь. — Тем серьезнее будет стимул не проебать.
— Тогда по рукам? — протягивает ладонь Кир.
— По рукам, — киваю и ищу взглядом Макса. — Разбей.
***
— Ну что, выбрал из них двоих? — Кирилл толкает меня в бок, показывая на «Тимона» и «Пумбу», стоящих в очереди к кофейному автомату.
— Как их хоть зовут, не знаешь? — оттягиваю момент.
— Они обе стремные, мы понимаем, — снисходительно хлопает по плечу Макс, — но выбирать придется.
— Толстая Марина, худая Яна, — отвечает Кир.
Прищуриваюсь, разглядывая девчонок.
Марина? Лучше сдохнуть. Это как жрать фастфуд на спор — просто чтобы доказать, что можешь, но потом обратно лезет.
Яна? Можно пробовать. Серая мышь, тихая, невзрачная.
Такой можно наваливать что угодно, ей все зайдет. Главное — найти ее точку уязвимости.
С девушками у меня проблем не было никогда. Мне никогда не приходилось никого добиваться и страдать. Они сами на шею вешаются.
Ладно, Моль, давай посмотрим, что ты из себя представляешь.
Открываю соцсети, вбиваю ее имя.
Есть. Страница открытая, но... пустая. Ни лайков, ни репостов, ни тупых цитат про жизнь, которые обожают девчонки.
Листаю вниз. Фоток мало, но, сука, вот это сюрприз. На них она совсем другая.
Не сутулая ботанка, которая жмется к стенам, а можно сказать даже миленькая девчонка. Наверное просто фотогеничная.
Глаза огромные, взгляд мягкий, и, блядь, ресницы как будто свои. И как это работает? В жизни – серость серостью, а на фотках совсем другая.
Но вот что раздражает – никаких намеков на интересы. Ни спорт, ни книги, ни музыка, ничего. То ли она реально из тех, кто живет по принципу «дом-универ-дом», то ли просто не выкладывает. А мне нужно что-то, за что можно зацепиться.
Открываю поисковик, вбиваю: «В каких случаях девушкам необходимо скорее начать половую жизнь?»
Сразу куча мусора — советы для взрослых женщин, какие-то форумные байки. Листаю дальше. И тут натыкаюсь на медицинскую статью. Открываю.
«Синдром резистентных яичников».
Читаю. Что-то, связанное с гормонами. Дисбаланс, нехватка эстрогена, риски для женского здоровья, бла-бла-бла...
Врачи рекомендуют срочно либо гормональную терапию, либо естественную регуляцию — проще говоря, начать жить половой жизнью...
Я замираю. Та-а-ак. А если?..
Ух ты...
Ух ты! Чётетнько-то как а?
Прям как по заказу!
Как, как еще раз?
Синдром резистентных яичников.
Читаю и перечитываю.
«Синдром резистентных яичников — это редкое состояние, при котором организм девушки перестает нормально реагировать на собственные гормоны».
Теперь читаю вдумчиво, непонятные фрагменты перечитываю несколько раз. Задумываюсь.
Странная херня, этот синдром. Вроде бы все работает, но яичники ведут себя так, как будто их отключили.
Причины? Врачи толком не знают. Генетика, стресс, экология, какие-то воспалительные процессы в детстве – все что угодно может повлиять.
В итоге у девушки могут начаться сбои. Месячные идут нерегулярно, кожа становится сухой, волосы выпадают, настроение скачет. Короче, полный набор.
Самое интересное здесь лечение. Первый вариант — таблетки.
Прописали — пьешь до конца жизни, иначе начнутся проблемы с костями, сердцем и вообще всем, где важны гормоны.
А второй вариант? Второй вариант мой! Начать жить половой жизнью. Ну типа, естественный путь восстановления гормонов.
Пальцы постукивают по экрану.
Усмехаюсь. Вот оно. Идеальный способ.
Если Янке скажут, что у нее этот синдром, выбора у нее не останется. Она сама будет искать выход. Главное — все грамотно подстроить.
Перечитываю симптомы.
Усталость, резкие перепады настроения, проблемы с кожей.
Янка же вечно бледная, глаза у нее огромные, будто не спит ночами. Может, и правда у нее что-то такое?
Открываю следующую статью, прокручиваю симптомы, анализирую. Надо сразу разобраться, насколько этот диагноз редкий и как его можно подтвердить.
Чем больше читаю, тем больше убеждаюсь — идея не просто рабочая, она идеальная. Главное, чтобы Янка поверила. Для этого нужен кто-то, кому она поверит.
А это уже совсем другое кино.
***
Сижу в машине, барабаню пальцами по рулю. В голове неотступно преследует одна мысль — как все грамотно провернуть. Мне нужен кто-то, кто все это реализует. Кто-то, у кого есть доступ к результатам анализов.
И тут меня осеняет. В студенческой поликлинике как раз есть нужный человек.
Елена Васильевна Котова. Эндокринолог, мать моего знакомого, которого я когда-то вытащил из серьезных неприятностей.
Он сдал не тех парней, попался с закладками. Не крупно, но хватило бы на реальный срок.
Я уломал отца вписаться за парня и замять дело, иначе он бы сейчас сидел. Котова мне должна. И теперь пришло время вернуть долг.
Открываю контакты, нахожу ее номер. Пару секунд смотрю на экран, настраиваюсь и нажимаю вызов.
— Слушаю? — голос уставший, напряженный, я явно отвлек ее от чего-то важного. От работы например.
— Елена Васильевна, здравствуйте. Это Данил Северов. Помните меня?
Пауза. Долгая. Тяжелый неприятный выдох. Конечно помнит.
— Да, Данил. Что тебе нужно? — голос ровный, но в нем уже чувствуется настороженность.
— Разговор. Личный. Могу подъехать прямо сейчас.
— О чем речь? — голос становится еще жестче.
— О том, что вы мне должны.
Котова молчит. Я даю ей подумать. Она не может делать вид, что забыла. В конце концов, если бы не я, ее сын давно бы сидел.
Яна
Верчу в руках ручку. Самую обычную шариковую ручку, которую достала из-под подушки.
Данил Северов.
Раньше я могла бы поклясться, что он даже имени моего не знает.
Он существовал где-то на вершине университетской социальной пирамиды, а я всегда была в ее тени. Где-то там, у подножия. Но теперь...
Теперь я вижу его повсюду. Не то чтобы он навязывается, нет. Просто стоит мне выйти из аудитории, он обязательно оказывается где-то неподалеку.
Спускаюсь в холл — сидит на подоконнике, неторопливо болтает с кем-то из парней.
Подхожу к зданию универа — стоит у своей машины, смотрит в телефон. И вроде все случайно, но…
Почему тогда каждый раз, когда я поднимаю глаза, он уже смотрит на меня?
Пытаюсь объяснить это совпадением. Может, просто наши пути случайно пересекаются? Может, я раньше просто не обращала внимания?
Открываю телефон, захожу в соцсети. Внутри все сначала сладко дергается, потом замирает.
Он лайкнул все мои фото.
Все!
Даже самые старые.
Даже те, которые я сама уже не помню.
От пролистывания ленты горячей волной кидает в жар.
Это что вообще? И главное — зачем?
Этот дурацкий смайлик в комментариях под последней фотографией. Ехидный желтый кругляш с ухмылкой. Это так не вяжется с ним, с его образом, с его холодной насмешливой отстраненностью.
Данил Северов не тот, кто ставит смайлики под фото.
Так какого черта?
В груди колотится бешеное «Что это значит?».
У меня нет ответа.
Тереблю ручку. Ту самую, которую взял у меня на факультативной лекции. Потом вернул, лениво ухмыльнувшись.
Сжимаю ее крепче.
Да, я влюбилась в него с первого взгляда. Это было нелепо, глупо, неправильно, но это случилось. В первый же день, как увидела его на крыльце университета.
Он смеялся и был такой уверенный и красивый. Это врезалось в память, как ожог.
Но теперь… Теперь все стало сложнее.
Он не просто существует на расстоянии — он рядом. Не прямо, не открыто, но рядом.
Куда бы я ни шла, он идет в ту же сторону. Всегда.
И что это? Он просто играет? Или?..
Он стал приходить на объединенные факультативные лекции, где раньше ни разу не появлялся. Там нет никого из его друзей, ни одного из их мажористой компании. Только несколько человек с разных курсов, которые реально хотят слушать.
Что ему здесь надо? Зачем он сюда приходит?
Еще и садится рядом со мной?
И ручку просит. А эта дурацкая ручка теперь лежит у меня под подушкой...
Закрываю телефон и утыкаюсь в подушку лицом.
Надо перестать думать о Северове. Срочно.
«Ага. Только не с твоим диагнозом».
Я уже привыкла к этим словам. Они не звучат в голове драматично, не вызывают паники. Это просто факт.
Факт, с которым я живу все последние годы.
Всю сознательную жизнь мама водила меня по врачам, вечно таскала по больницам.
Она сама врач, работает в городской поликлинике. Все ее подруги тоже доктора.
«Сбой, гормональный дисбаланс, само пройдет, но надо наблюдать», — слышу я с подросткового возраста.
Когда поступала в университет, для медкомиссии тоже потребовалась справка, и результаты анализов и обследования напомнили — ничего не изменилось, все осталось по-прежнему. Мой диагноз никуда не делся, он все еще со мной.
Синдром резистентных яичников.
Последний раз я слышала этот разговор дома, за кухонным столом. Мамины подруги обсуждали мой диагноз и одна из них, гинеколог, сказала маме:
— Не переживай, Лен, Янка родит — и все само пройдет. Не вздумай травить девчонку таблетками. Пусть мальчика скорее себе найдет, и все будет хорошо.
Так у них все просто и легко. Как будто выйти замуж и родить ребенка такая легкая и простая опция, доступная каждой девушке. А главное, крайне необходимая...
Я знаю, что все совсем не так. И не потому, что много читала и искала информацию в интернете.
Я мечтала стать врачом, как мама. Но эта мечта рухнула.
Медицинское образование очень дорогое, а у родителей на это нет денег. Свой университет я смогла потянуть только потому, что выиграла грант.
Теперь мне приходится мириться с мажористыми сокурсниками, слушать предметы, которые мне не интересны. И делать вид, что мне нравится.
Я тогда промолчала, не стала спорить с маминой подругой, но в груди неприятно заныло.
Как будто мне сообщили, что я — недоделанная версия самой себя. Что мое тело работает неправильно и исправить это можно только одним способом. Родить ребенка.
Север
Подъезжаю к больнице, парковка забита. Это явно не посетители, посетители сюда пешком приходят или на троллейбусе едут. Это же студенческая поликлиника.
Такая нищая тут администрация. Даже места для инвалидов заняты навернутыми внедорожниками.
С трудом всовываю свою Панамеру боком, на самый край, где уже газон начинается.
Если провалюсь колесом в грязь, хер потом выберусь.
Котова сегодня два раза позвонила. Один раз я не услышал, на второй ответил — сказала срочно приехать. Без объяснений. По телефону говорить не захотела.
Выхожу из машины, щелкаю брелком.
Дождь только закончился, капли стекают по лобовому стеклу. Асфальт блестит, отражая серое небо. Воздух тяжелый, липкий, удушливый.
Поднимаюсь по ступенькам, толкаю стеклянные двери.
Запах антисептика, дешевого кофе — все как в больнице. Только недавно здесь был.
Иду по длинному коридору вдоль ровного ряда дверей. Кабинет Котовой в конце. Захожу без стука.
Она сидит за столом, очки на кончике носа, бумаги перебирает. Но когда захожу, поднимает голову, морщится недовольно.
— Закрой дверь.
Щелкаю замком. Сажусь напротив, упираюсь локтями в стол.
— В чем дело, что за срочность?
Котова некоторое время молча сверлит взглядом, потом протягивает лист. Смотрю, нихерища не понимаю — набор цифр, букв. Что я тут должен разобрать?
Внезапно глаза выцепляют знакомое сочетание слов.
Диагноз. Бла-бла-бла... А выше — Яна Велесова.
— О, так значит все готово? — настроение улучшается. — Могли бы и намекнуть по телефону. А то такой голос похоронный, я уже думал...
— Нет, ты не понял, Данил. Это ее настоящие результаты. Гормональные показатели. — Котова стягивает очки, смотрит поверх оправы. — У Яны в самом деле синдром резистентных яичников. Девушка пришла к нам с диагнозом становится на учет, мы его подтвердили.
Смотрю на Котову, не верю ни ей, ни бумаге, которую в руке держу.
Пиздит, ну пиздит же!
— Вы уверены, что это ее анализы?
— Да.
— Ошибка возможна?
— Нет. Я перепроверила. Все подтвердилось.
Бумага чуть подрагивает в пальцах. Зачем-то переворачиваю ее тыльной стороной, потом обратно. Перечитываю.
Да нет же. Не может быть.
Что ха херня вообще происходит?
— Это лечится? — спрашиваю наконец, голос неожиданно звучит сипло.
— Корректируется, — поправляет Котова. — Главное не затягивать. И не запускать.
Чувствую себя максимально пиздецово.
Как будто это мой диагноз мне озвучили, и это у меня проблемы с гормональными показателями и яичниками.
Стоп. Блядь, какими яичниками? Нет у меня никаких яичников, я ж не женщина. Яйца у меня, и там точно все работает как часы. Только вчера проверял.
Хочется подорваться и побежать перепроверить. Приходится сделать над собой усилие, чтобы никуда не ломануться.
— Как вообще это работает, Елена Васильевна? Гормоны совсем перестают вырабатываться? Или они есть, но мало?
Она чуть прищуривается.
— Ты же матчасть изучал?
— Да так, читал немного, — делаю вид, что мне совсем похуй. — Я ж не доктор, не понял половину.
А вот тут правду сказал.
— Все не так просто. Уровень гормонов может быть в норме, но рецепторы не работают, как должны работать у здорового женского организма. Иногда причина на уровне гипофиза, иногда на уровне самих яичников. В любом случае, без лечения состояние ухудшается.
Киваю, проглатывая информацию.
— Это сильно влияет на… ну, на общее состояние?
— Возможно. Нарушается цикл, ухудшается обмен веществ, настроение скачет. Ну и со временем, если ничего не делать, бесплодие практически гарантировано.
Сильнее сжимаю бумагу. Внутри неприятно тянет.
— А возможно лечение? Там. Таблетки какие-то...
— Да, по протоколам показана гормональная терапия, — отвечает Котова, не сводя с меня пристального взгляда. — В отдельных случаях — стимуляция овуляции, но это уже потом, если встанет вопрос беременности.
— Может... Может, операция нужна?
— В редких случаях. Если проблема связана с аномалиями строения, но у этой девушки нет никаких аномалий. Так что для операбельного вмешательства показаний нет.
Наверное вид у меня пиздец как у потеряшки, потому что Котова внезапно смягчается.
— Данил, это не приговор, но безусловно проблема. Если не начать лечение сейчас, дальше будет хуже. В любом случае пока Яна девушка, мы обсуждаем с ней один вид терапии. Но ей лучше поскорее выйти замуж и родить ребенка. Тогда гормональный фон изменится, и все само наладится. Природа иногда бывает мудрее нас, врачей.
Яна
Спускаюсь по ступенькам, в руках папка с логотипом лаборатории. Внутри результаты обследования, заключения врачей — в общем, вся моя история болезни.
Папка скользкая, глянцевая, слегка гнется под пальцами. Машинально перекладываю ее из руки в руку.
Это был обычный прием у доктора. Получила результаты, выслушала рекомендации, покивала. Ничего особенного.
Поворачиваю за угол, мысленно выстраивая маршрут до остановки, и упираюсь в высокую широкоплечую фигуру.
Узнаю его сразу. Темные волосы, прищуренный взгляд. И тестостерон зашкаливает.
Какой же он все-таки, Северов... Глаз не отвести.
Стоит, прислонившись к капоту своей Панамеры. Руки в карманах, смотрит прямо на меня. Какого черта он здесь делает?
Как будто нарочно ждет. Хотя, бред конечно.
Здесь каждый студент проходит осмотр, он тоже мог приехать по каким-то своим делам.
В соседнюю машину садится незнакомый мужчина, хлопает дверью. Несколько человек курят в стороне. Прохожу мимо, старательно смотрю в сторону.
Да отвожу я глаза, отвожу...
— Эй, садись подвезу.
Замираю. Не потому, что он в шаговом доступе. А потому, что меня окликнул.
— Что? — моргаю.
— Тебе же общагу? — прищуривается. — Садись, говорю, не ломайся.
— Не в общагу, — вру на автомате.
— А куда? — уточняет, открывая дверь. — Все равно отвезу, так уж и быть. Я сегодня добрый.
— Спасибо, не надо, — мотаю головой, отступая.
— Уверена? — он делает шаг ближе. — Так хочется в троллейбусе трястись?
Поджимаю губы. На самом деле я не против, чтобы он меня подвез. Просто это так неожиданно, что сразу отказалась. А теперь уже вроде бы странно будет поменять решение.
— Да садись ты уже, — Север открывает пассажирскую дверь, кивает внутрь.
И я проваливаюсь в бездну. То есть, сажусь в Панамеру.
Салон просторный, пахнет кожей, но мне неуютно. Не в том смысле, что мне не нравится или плохо — нет. Здесь шикарно. Машина красивая, чиста, удобная. Я никогда не ездила в таких дорогих.
Потому и неуютно.
Ощущение, что я не в своей жизни. Что меня впустили туда, где мне нельзя находиться. И хочется скорее отсюда сбежать обратно в привычную и знакомую жизнь.
Данил заводит мотор, машина мягко трогается. Так же мягко катится по дороге, двигатель урчит едва слышно. Не тарахтит, не дергается.
Но я все равно сижу как на иголках, крепче сжимая ремень сумки. Северов косится, кривит уголок губ.
— Ты чего такая напряженная? — усмехается.
— В смысле?
— Чего такая зажатая, говорю? Расслабься. Это просто тачка, она не кусается.
Закатываю глаза, незаметно отодвигаюсь чуть ближе к двери.
Едем молча, Северова хватает минут на десять.
— Может, кофе возьмем?
Я моргаю.
— Зачем?
— Пить хочется. Давай остановимся на заправке? Хочешь, зайдем в кафе, перекусим?
— Да с какой стати, Северов?
Он ухмыляется. Сворачивает к заправке, плавно тормозит на обочине. Глушит двигатель и поворачивает голову.
— Просто так. Или мне все нужно объяснять?
— Объясни, — разворачиваюсь всем корпусом, глядя прямо ему в глаза.
— Что ты хочешь услышать? — смотрит лениво, не меняя позы.
Набираюсь смелости и выпаливаю ему в лицо:
— Я же не слепая, Северов. Ты не возишь в своей машине таких, как я. Что тебе от меня нужно?
Он хмыкает, бросает короткий взгляд.
— А если такие, как не ты, надоели? Что тогда?
Шокировано замолкаю. Потому что понятия не имею, что на это ответить.
Данил переезжает ближе к кафе, идет внутрь, возвращается с двумя бумажными стаканами. Один протягивает мне.
— Держи.
Беру. Кладу папку на панель, чтобы освободить руку.
— Спасибо…
Север садится, делает глоток. Ставит стакан рядом с папкой.
Его телефон вибрирует, он берет гаджет и случайно задевает стакан.
Крышка слетает, кофе проливается прямо на мои документы.
— Блядь! Слушай, прости, я не хотел!
— Ты нарочно? — выхватываю испорченные листы, смотрю на расплывшееся пятно. — Зачем я вообще в твою машину села? Лучше бы на троллейбусе поехала!
— Возьми, вытри, — он достает влажные салфетки. — Не ори так, что там такого важного?
— Это мои результаты анализов!
Северов берет испорченный лист, внимательно разглядывает.
Я не думаю о нем. Не хочу. Не должна.
Не буду. Не буду. Не буду.
Но каждый раз ловлю себя на том, что думаю.
Сижу в общаге, читаю лекции, и вдруг — тада-ам! Опять он. В подкорке, под кожей, между строчек учебника.
Везде Северов. Чертов Север.
После той сцены в машине мне казалось, что он снова объявится. К примеру, перегородит проход в коридоре, ухмыльнется как он умеет, кривой улыбкой.
«Ну что, Велесова, передумала?»
Но нет. Никаких ухмылок. Никаких намеков.
Он просто исчез.
Я сама себе все придумала. Насочиняла. Вбила в голову, что он нарочно крутился рядом. А теперь просто испарился.
Но никто никуда не испарялся, ему всегда на меня было наплевать. Все остальное — просто совпадения и мои больные фантазии.
Это не Север мне вечно на пути попадался. Это я постоянно его глазами выискивала.
Вот и вся разница.
Заталкиваю тетрадки в рюкзак, выхожу из аудитории. Стараюсь думать о следующей лекции, вспоминаю, что вчера читала по заданной теме.
И тут взгляд сам его выцепляет.
Северов.
Стоит у стены, нагло расслабленный, вальяжный. Рядом с ним Громова. Оперлась грудью на его плечо, пальцы поглаживают воротник его худи.
Вика громко смеется, хлопает длинными ресницами. Тонкие пальцы соскальзывают с воротника и цепляют ногтями загорелую шею.
Осень уже, дожди каждый день льют, почему она у него такая? Или это еще с лета загар держится?
А он... Он не отстраняется. Шаг в сторону не делает. Руку ее не убирает.
Правильно, зачем? Она ему слишком явно нравится, по глазам видно.
Внутри все обрывается.
«А если такие, как не ты, надоели?»
Зачем он тогда это говорил? Кто его заставлял?
А я поверила, дура.
Что это может быть правдой.
Что он МОЙ Север.
Бред.
Дыши. Разворачивайся. Уходи.
Но ноги не слушаются.
Северов поднимает глаза, видит меня.
Не дожидаюсь, пока он начнет насмехаться. Делаю над собой усилие и заставляю чертовы ноги двигаться.
До общаги добираюсь на автомате. По дороге глаза сами выискивают его Панамеру. И конечно нигде не находят.
Ничего, это как болезнь, заразная. Ветрянка, например. Я заразилась, заболела, когда его увидела. Но когда-нибудь это пройдет, я выздоровею.
Надо просто пережить. Подождать.
Вваливаюсь в комнату, бросаю рюкзак на стул. Обедать не хочется, делаю чай с бутербродом и сажусь за реферат.
Открываю учебник. Закрываю учебник. Ничего не лезет в голову.
У соседей, судя по звукам, очередной праздник. Выхожу в коридор, иду в соседнюю комнату к Ане за методичкой.
— Ян, — зовет рыжая Анюта, — мы тут собираемся вечером потусить, погнали с нами.
— Куда? — спрашиваю больше из вежливости.
— На гонки, — отзывается Юлька, Анина соседка. — Мой парень участвует, есть лишние билеты. Хочешь?
Я моргаю.
Гонки?
Сердце подпрыгивает и ударяется о ребра.
— Какие гонки?
— Нелегальные, — Юля понижает голос, — за городом трасса, парни гоняют на бабки. Там шампанское, музыка, движ.
— Это что-то незаконное? — уточняю я. — Криминал?
Аня фыркает.
— Да ну, это ж не сериал. Конечно, если полиция нагрянет, лучше будет свалить. Но это редко бывает.
— На всякий случай возьми паспорт, — подсказывает Юля, — и деньги, если придется на такси сваливать. А если ты с документами, то какой тебе можно криминал пришить? Ты же ставки делать не будешь!
— А кто там еще участвует? — спрашиваю, пытаясь сделать вид, что спрашиваю просто так. Хотя на самом деле жду, когда она назовет одно единственное имя.
— Да много кто, — отмахивается Юлька. — Данил Северов точно будет.
Я будто получаю удар под дых. В ушах грохочет одно слово: Северов.
— Так что, Ян, поедешь? Жалко будет, если билеты пропадут.
— Хорошо, — мой голос звучит очень-очень спокойно, — поеду.
— Правильно, — Аня довольно кивает, — давно пора. А то сидишь в общаге безвылазно.
— Просто я люблю гонки.
Девчонки переглядываются, но ничего не говорят.
Вечером начинаю собираться. Достаю из шкафа джинсы, футболку, куртку.
— Ты куда? — с удивлением спрашивает Марина. — На улице темень такая!
— На гонки.
Север
Трасса гудит, машины прогреваются перед стартом.
Воздух вокруг насквозь пропитан паленой резиной, бензином, выхлопными газами. Земля под ногами вибрирует от басов.
Голоса, музыка, звук ревущих моторов — все смешалось в один сплошной фоновый поток.
До начала заезда еще полчаса, а все вокруг уже забито.
Трасса — стрый заброшенный участок шоссе, где сохранилось нормальное покрытие.
Кайфую, вдыхая этот запах полной грудью.
Это пиздец мое, родное.
Иду сквозь толпу людей, пробираюсь к машине. Кто-то хлопает по плечу:
— Север, красавчик! Готов рвать?
— Было б кого, — ухмыляюсь.
Ответные рукопожатия, похлопывания по спине. Кто-то протягивает фляжку — вискарь.
Качаю головой, отмахиваюсь.
— После гонки. Будем победу праздновать.
Смех, кто-то свистит, кто-то орет «Север, крутой черт!». Прохожу дальше, в руках держу банку колы. Виски, конечно, сейчас зашел бы лучше, но перед заездом не стоит. Лучше потом.
Там дальше принимают ставки. Не такие, как в BLR, но какие есть.
И я знаю, что сегодня ставят на Севера.
Мимо проходит Вика Громова. Провожаю оценивающим взглядом — Вика годная чика. Длинные ноги, длинные волосы, глаза блядские, улыбка заебись. Останавливается передо мной, облизывает губы.
— Привет, Север.
Смотрю так как будто раздеваю. Она смотрит так, будто уже дает. В общем, глазами мы уже поебались. Даже делать ничего не надо — через пару часов она будет в моей постели.
Но перед глазами опять какого-то черта встает Велесова.
Этот ее взгляд, когда она из моей тачки вылетала.
Да ну блядь.
Бесит.
Ну почему?
Вокруг полно классных девчонок. Та же Вика. Ну какого хера перед глазами стоит эта заучка? Еще и недоделанная, со своими гормонами и диагнозом?
Сжимаю челюсти, шумно выдыхаю.
— Ты участвуешь? — Громова подходит вплотную, сжимает мое запястье.
— А ты что, хочешь поболеть? — наклоняюсь так, чтобы наши лица почти касались.
От нее охуенно пахнет, и у меня сразу встает. Я почти неделю без секса. Весь тестостерон в голову бьет вместе со спермой. Надо с этим что-то делать.
Так, Север, Вика. Сегодня ты трахнешь Вику. Пора завязывать с этим пиздецом.
— Я буду за тебя болеть, — шепчет Громова.
— Заметано, — разворачиваюсь и иду к своему спорткару.
Это я по городу понтуюсь на Панамере. А здесь только на турбированном Порше.
Он настоящий зверь — быстрый, агрессивный. Моя машина, и характер мой.
Провожу ладонью по капоту. Темно-серый металл, матовый. Пиздец, как жаль отдавать.
Но походу вскоре мой Порше отправится в мир проебанных вещей, потому что ничего у меня не получилось с недоделанной заучкой Велесовой.
Сажусь за руль, щелкаю ремнем безопасности.
Выруливаю на старт, становлюсь в ряд. Наушники в уши, врубаю свой фартовый трек. Он меня еще ни разу не подводил.
Секунда... Две...
Старт.
Газ в пол. Адреналин шарашит в кровь.
Машина рвется вперед, меня вдавливает в сиденье.
Перед глазами только дорога, остальное перестает существовать. Асфальт блестит в свете фар, трасса длинная, ровная, в конце — крутой поворот.
Справа нарисовывается соперник — красный ниссан. Поджимает, пытается обойти.
Не сегодня, братан, не сегодня. Сегодня я герой.
Давлю на газ. Мой Турбо с ревом наращивает скорость. Веду его по прямой как по прочерченной линии.
Внезапно слева вылетает машина, резко срезая угол. Полоса узкая, места для маневра мало. Лишнее движение — нахер вылечу с трассы.
Пробую вырулить, но асфальт после дождя скользкий, сцепления почти нет. Выкручиваю руль, машину разворачивает и выносит на обочину.
Сбрасываю скорость, вдавливая педаль тормоза до упора. Из-под передних колес вылетает камень и с глухим стуком влетает в лобовое. Стекло трескается, осыпается внутрь.
Рефлекторно поднимаю руки, прикрывая лицо.
Осколки впиваются в ладони, предплечье отзывается режущей болью, от которой темнеет в глазах.
Что-то горячее и липкое стекает по коже. В ушах пульсирует, в висках стучат молоточки. Во рту появляется неприятный металлический привкус.
Сука.
Я жив?
Сквозь пульсирующую боль пробиваются крики.
— Скорую! Вызывайте скорую!
— Здесь есть врач?
Яна
С тех гонок прошло уже несколько дней.
Я тогда вернулась в общагу как в тумане. Только помню как бросила куртку, кое-как умылась, рухнула на кровать и сразу вырубилась.
Не было сил даже на то, чтобы переодеться. Глаза слипались, мысли путались в хаотичный ком.
Утром Марина долго не могла меня разбудить. С полчаса трясла за плечо и причитала:
— Яна, вставай! Ну, Ян! Янка! Ты что, заболела?
Я даже ответить не могла, настолько чувствовала себя разбитой. Как будто меня разобрали на запчасти, а обратно собрать забыли.
Голова гудела, тело казалось налившимся свинцом. До университета доплелась на автопилоте, на парах вообще не соображала, что происходит.
Север тогда в универ не пришел.
Не появился ни в этот день, ни на следующий. И через день тоже.
Я места себе не находила.
Но что было делать? Что я могла?
Спрашивать про него? У кого, если у нас нет общих знакомых.
Я говорила себе, что не должна об этом думать. Что о нем есть, кому позаботиться. Что мне должно быть все равно, почему он не ходит в универ, и какие у него там проблемы.
Вот только мне не все равно, раз я уже третий день о нем думаю.
На четвертый все-таки пересиливаю себя и решаюсь подойти к его другу, Максу. Отправляюсь на поиски, хотя что его искать? Он, как обычно, стоит в толпе парней возле входа в универ.
Все как на подбор — самоуверенные, наглые. Стоит подойти ближе, все сразу замолкают и оборачиваются на меня. В направленных на меня взглядах чудится насмешка.
Так я никогда ничего не узнаю.
Убеждаю мысленно, что просто себя накручиваю, и делаю шаг в пропасть.
— Макс, привет. Можно тебя на минутку?
Толпа замирает. Макс приподнимает бровь, ухмыляется. Но ничего не говорит, отходит в сторону, не вынимая рук из карманов.
— Ну, привет.
— Не знаешь, где Данил?
На лице неподдельное удивление, но он быстро справляется. Скалится.
— А что, скучаешь?
— Нет, — быстро мотаю головой. — Просто… ты его тогда увез после гонки, а у него кровотечение сильное было... и рана рваная...
— Я его в травмпункт отвез, там шов наложили. Все в порядке с Даней. А ты что подумала?
Киваю. Облегченно выдыхаю. Я правда рада это слышать. Правда рада.
— Ничего. Все в порядке.
Ладони влажные, прячу их за спину, чтобы себя не выдать.
— Может ему что-то передать? — Макс явно ловит кайф от ситуации.
— Нет, — отвечаю слишком резко, — ничего не нужно. Я просто хотела убедиться.
Разворачиваюсь и быстро-быстро ухожу. Почти убегаю.
После лекции выходим с Маринкой из аудитории, слышу, как меня окликают.
— Эй, ты. Как там тебя.
Оборачиваюсь. Длинные волосы, такие же ноги. И улыбка хищная.
Маринка останавливается вместе со мной.
— Ты ее знаешь? — спрашивает тихо. Качаю головой.
Но Громова только кривится сильнее.
— Ты чего лезешь к моему парню?
— Я… я к нему не лезу, — мне самой противно, как жалко это звучит.
— Да? А я бы так не сказала.
Взгляд липкий как жвачка, которую она жует. Вика держит руки на бедрах, смотрит сверху вниз, как на букашку.
— Ты уже третьи сутки Даню высматриваешь, — тянет она, перекатывая жвачку за щекой. — И у Макса о нем выспрашиваешь. Зачем?
— Не… не зачем. Просто хотела узнать, все ли с ним в порядке.
— В порядке. Спасибо, что заботишься. Но можешь больше не напрягаться, — Громова разворачивается и уходит. А мы с Маринкой остаемся стоять.
— Вот стерва, — шипит Маринка. — Чего она к тебе привязалась? Про какого Даню она говорит?
— Она права, Марин, — говорю устало, — я действительно лезу не в свое дело. Пойдем домой.
***
Прихожу в общагу, бросаю рюкзак на стул, сама падаю на кровать.
Хочется уснуть и проснуться уже с дипломом. А лучше лет через пять, и подальше отсюда. В идеале с очищенной памятью.
Надо и правда забить. Данил жив, с ним все нормально.
Тогда почему так плохо?
Переворачиваюсь на живот, утыкаюсь в подушку.
Кого я обманываю? Чтобы не думать о Севере, надо его не знать.
С этой мыслью засыпаю, и спала бы до вечера, но сквозь сон слышу, как меня будит Марина.
— Яна, просыпайся, там к тебе пришли.
— Кто? — тяну сонно, поворачиваясь на другой бок. Но что-то в голосе подруги заставляет поднять голову.
Север
Пошлет. Точно пошлет. Если не нахуй, она девочка приличная, то к чертям обязательно.
Стою в вестибюле, спиной привалившись к стене.
Одна рука в кармане, в другой — розы.
Сам выбирал, каждый бутон. Цвет такой нежный, розовый, как у Янки щечки. И губы...
Не знаю, откуда такое сравнение взялось. Я вообще походу себя не знаю.
В голове моей в последние три дня вообще какая-то хуйня творится.
Без конца прокручиваю события того вечера, когда мне осколком лобового плечо рассекло. В травмпункте сказали, что жгут был наложен почти профессионально, что он реально остановил кровотечение.
Осколок задел артерию, и я мог просто истечь кровью, пока Макс тупил. Пока там все тупили. Еще немного – и я бы просто вырубился нахер. Если бы не Янка, если бы не ее жгут…
Она мне жизнь спасла. Велесова, чертова заучка, которая шарахается от одного взгляда. Которая в моей тачке тряслась так, будто я ее прямо там насиловать собирался.
Она сумела остановить кровь так, как не каждый взрослый мужик бы смог.
Какого хера она вообще там делала? Откуда она взялась? Кто ее туда привел? И почему не свалила сразу?
Все девки быстро свалили, а она осталась. Одна.
Перед глазами снова проносится вспышками как меня заносит, как влетает камень, как разбивается стекло, как меня трясет от боли.
Потом руки. Ее руки. Янкины.
Ни паники, ни истерики. Четкие размеренные движения, прямой сосредоточенный взгляд. Ни одного лишнего действия.
Откуда она вообще умеет это делать? Сказала, что в медицинский хотела поступить. Или это у меня галюны были?
В больницу меня доставили, швы наложили, потом Макс отвез домой. Парни следом пригнали машину.
Отцу я сказал, что не вписался в поворот, камнем прилетело из-под колес с грунтовки. Поверил или нет, не важно. Поорал, но быстро остыл.
Стекло уже поменяли, повреждений почти нет.
Так что вопрос мы закрыли.
Только в голове у меня он нихера не закрыт.
Потому что все это время оттуда не выходит Янка.
Как она на меня смотрела, как держала мой взгляд, когда я пытался сказать хоть что-то внятное. Как она смывала кровь сначала с рук, а потом с моего лица. Осторожно так, бережно.
После того как я ей потрахаться предложил, по-дружески. Гормональный фон подлечить, сука...
Почему мы ее там бросили, на трассе? Почему никому в голову не пришло забрать девчонку с собой в город?
Ни я, ни Макс — ни один из нас не предложил ее подвезти.
И все эти ебаные три дня у меня перед глазами стоит Янка, обнимающая себя за плечи. То стоит, то отдаляется, а я смотрю на нее из окна гелика.
Ей же холодно было, и ботинки у нее вымазаны в грязи. Что ж мы за уебки такие?
Я сначала хотел просто ее поблагодарить. Приехать в универ, отдать эти гребаные цветы и забыть. Но потом понял, что не хочу, чтобы меня парни видели.
Они решат, что это я из-за спора. Что из-за порше своего прикатил с букетиком и клею девчонку.
Дождался вечера, приехал в общагу. Теперь стою тут как ссыкливый пацан, который впервые идет извиняться.
Попросил какую-то девчонку Янку позвать, она пообещала. Ушла и пропала.
А я жду. Блядь, просто стою тут, с цветами, как дебил.
Разве это похоже на Севера? Это вообще не мой стиль.
Но стою, не ухожу.
Я же правда поблагодарить хочу. Ничего особенного.
В вестибюле душно, воздух спертый. Смотрю на часы.
Сколько, блядь, можно звать? Тут уже можно было за это время устроить спиритический сеанс и вызвать духов Янкиных предков, а не саму Велесову...
Наверху слышатся шаги. Голоса. Уже собираюсь развернуться и уйти, как тут шаги приближаются.
Яна сбегает по лестнице и останавливается на последней ступеньке.
Замирает.
Я тоже.
Что за херь. Я никогда не был ссыклом. А тут в горле пересохло почему-то.
Протягиваю букет.
— Возьми. За то, что не дала мне сдохнуть.
Она смотрит. Не на меня — на цветы. И я уже почти готов, что сейчас она меня пошлет. Или может просто развернется и уйдет.
В голове уже готовлю запасную реплику, типа «ладно, забудь, проехали».
Но нет.
Она тянет руку. Берет букет. Двумя руками берет, потому что букет увесистый.
Я аж выдыхаю, так, оказывается, этого момента ждал. И втайне радуюсь, как я угадал с цветом роз. Точно такого цвета сейчас щеки Янки.
Она опускает ресницы, смотрит на цветы, и я чуть не проебываю момент, когда девчонка собирается уйти.